Проблема выживания Басов Николай
Внезапно в темном уголке, у стены, Эдик нашел такой же каменный стол, какой они видели в библиотеке. На нем, кроме изрядного слоя каменных крошек, лежали большие листы, раскатанные из странной серой пульпы. При прикосновении материал издавал звук, который все они уже стали забывать, — так шуршала плотная бумага.
На листах оказались рисунки, а не иероглифы или пиктограммы. На нижнем, самом большом и подробном, была изображена та самая лодка, которую нашли на подиуме. Внутри ее котла был нарисован какой-то огонь.
— Или энергия, — пояснил Пестель. — Эти вот искорки совсем необязательно означают дым, хотя снизу виден сборник для золы и даже что-то вроде небольшой трубы.
— Значит, энергия… И куда они ее направляют? — спросил капитан.
— Мне кажется, — Пестель поводил грязным пальцем с обломанным ногтем по чертежу, — вот по этим толстым металлическим, судя по всему, шинам она поступала на вот эти четыре выносных блина, обращенных вниз. И эта штука управлялась поворотами блинов с переднего сиденья. То есть они работают по принципу сопла.
— Согласен, — сказал Антон, — причем понятно, почему их два. Одному водиле двигать блинами явно не хватило бы сил.
— Зеленые очень сильны, — вмешался в разговор Эдик, но продолжения тема не получила.
— Так, скручиваем чертежи, и к машине. Нам еще назад скакать, — приказал Дондик.
Чертежи захватили с собой. Пожалуй, это было не совсем честно по отношению к тем, кто на этом заводе работал, но это было разумнее всего. Помимо смутного ощущения, что чертежи могли оказаться ключом к немалым странностям этого мира, в нем легко осознавался тип рисунка, который придется использовать при наведении дипломатических отношений с зелеными. Что их придется наводить, Ростик не сомневался ни минуты.
Назад поехали медленнее, должно быть, Чернобров берег мотор или пытался компенсировать лишний расход топлива, вызванный заездом на завод. Хотя, с другой стороны, подумал Ростик, расстояния они толком не знали, поэтому должны были взять горючее с запасом.
На обратной дороге, кажется, только Ким оставался на ногах, все остальные спали.
Перед своей позицией они появились уже после наступившей темноты, когда солнце погасло. Путь им освещали ракетами, и это оказалось делом непростым, потому что из темноты, против своего обыкновения, появились насекомые.
Антон, по привычке, прицелился в самую густую кучу богомолов, но Дондик, бледный, с ввалившимися глазами, что почему-то особенно хорошо было видно в призрачном свете ракет, прокричал, чтобы он не привлекал чрезмерного внимания. Чтобы не произошло ненужной и невыигрышной свалки, он даже вылез из кабины в кузов и стоял рядом с ребятами, держась за скобы.
И все-таки, когда насекомых стало очень уж много, пришлось расчищать себе путь огнеметом. Впрочем, их уже поддерживали — и очень аккуратно — ребята из окопов, и все прошло довольно гладко.
Лишь капитан, озабоченно глядя на несколько десятков огоньков от очередей, вдруг проговорил раздраженно:
— Зря шмаляют. Мы и так пробились, а боеприпасы еще понадобятся. Недавно подсчитали — патронов на зиму осталось меньше, чем нужно.
От этой его проговорки по спине у Ростика прошелся холодок. Кому как не ему было знать, что только огнем — днем и ночью — им удавалось сдержать богомолов и всех остальных, которых тут становилось все больше.
Глава 12
Уже когда БМП вкатила на позицию у Бобырей, откуда утром они и отправлялись к городу каменных таблиц, стало ясно, что бой идет нешуточный. Выпрыгнув из машины, Ростик даже замер на несколько мгновений. Стреляли на позициях слева от их сектора, по всей видимости, какая-то заварушка началась справа, у вагоноремонтного завода. Там тоже взлетали ракеты и доносились очереди, а ведь там считалось тихо, туда войска отводили для отдыха.
Когда Дондик осмотрелся, он поманил рукой всех, кто ездил с ним, и неторопливо, но и не особенно дружески, а уже начальственно повел их за собой, в штаб Достальского. Сам лейтенант, с лихорадочными пятнами на щеках, сидел на крыше какого-то дома, повыше, и в бинокль осматривался. Узнав, что к нему явились те, кого выслали к неизвестному городу поутру, он спустился. Входя в комнатку, где расположились ребята, он сказал:
— А мы уж думали, вас зажали в клещи и…
— Давят? — с удивлением спросил Антон.
— Еще как. — Достальский подошел к ведру с водой, за черпнул кружкой коричневатой жижи и с жадностью выпил. — Где начальство?
— Я здесь, — из двери показался Дондик. Он, оказывается, писал рапорт или отчет. Ребят, по всей видимости, он не отпускал на случай, если ему придется что-то уточнить. А может, и не только, подумал Ростик. И оказался прав.
— Вам что-нибудь нужно, товарищ капитан? — спросил Достальский. Ростик с удивлением почувствовал, что узел напряжения внутри его, с которым он прожил целый день, отпускает, словно он вернулся домой.
— Мне ничего не нужно, — отчеканил Дондик.
— А ребята вам еще нужны?
Дондик посмотрел на каждого, с кем сегодня трясся на БМП, потом ответил:
— Думаю, будет лучше, если они еще тут посидят.
— Тогда, может, их покормить?
Ни от кого не укрылось, что от последней фразы капитана Достальский занервничал. Дондик это тоже почувствовал. Повел головой из стороны в сторону и согласился.
— Можно и покормить.
Ким напрягся, Ростик, как ни странно, тоже. Лишь Антон вытянул ноги и улегся затылком на стену, пытаясь на лавочке сидеть так, словно лежал в мягком, удобном для дремы кресле. Эдик ходил от окна к окну, пытаясь в низкие, по-деревенски маленькие окошки высмотреть, что творится снаружи.
А Ростику и смотреть было не нужно, как и остальным ребятам. Он знал, что снаружи творится что-то несусветное. Такого плотного огня он еще тут не видел, и, при всем том, такого аккуратного. Били только короткими очередями, стреляли даже одиночными, значит, слова Дондика об экономии патроном были доведены до подразделений. В форме приказов, конечно.
Когда кто-то из старичков хозвзвода приволок несколько котелков с горячей кашей, Достальский появился опять. Он сунулся было в комнату, где работал Дондик, но быстро вышел. Потом посмотрел, как ребята лопали, усмехнулся, сел верхом на дряхлый, скрипучий стул и с нескрываемым любопытством спросил:
— Ну, что видели?
Ростик облизал ложку, как ни хотелось спать, как ни зудела от песка и пыли кожа, а есть, как оказалось, тоже хотелось. Вместо ответа он спросил:
— У вас тут прямо обвал какой-то?
— Прут, как из худого мешка, — кивнул лейтенант. — И не без успеха.
— То есть? — спросил Пестель, не переставая жевать.
— Они окончательно научились раскручивать гайки и уволокли сразу метров сорок рельсов, что торчали из-за проволоки. Теперь пробуют научиться переносить ограждения.
Пестель покрутил головой.
— Вот это да.
— Да, — кивнул лейтенант. — Такое впечатление, что они подсмотрели, как мы разносили их для БМП поутру, и теперь… А, ладно. У вас-то что нового?
Внезапно дверь в соседнюю комнату скрипнула, капитан вошел в комнатуху, сел у керосиновой лампы. Покрутил фитиль, но он и так был вывернут до предела.
— Так. С Чернобровом я поговорю потом, а пока — с вами.
Лейтенант вежливо, не вставая со стула, отталкиваясь сапогами от пола, отполз чуть в бок, чтобы не закрывать капитану обзор.
— Я бы попросил вас, — Дондик серьезно оглядел лица всех присутствующих, избегая смотреть на лейтенанта, — особенно ни о чем не рассказывать.
— Что такое? — удивился Антон. — Почему?
— Это приказ, а не просьба, — резко сказал капитан. Ростик мельком взглянул на Кима. Тот чуть набычился, его и без того корейские глаза стали еще уже. Ростик знал это выражение, так бывало перед дракой или перед особенно сложным спором, в общем, когда следовало не отступать. Получив эту поддержку, Ростик почувствовал прилив уверенности.
— Капитан, — сказал он, умышленно укоротив обращение, — вы ведете себя некорректно.
— Что? — у Дондика, казалось, даже лицо вытянулось.
— Вы не объясняете свои решения, а мы ведь зависим от них. Да и остальные тоже.
В комнате стояла тишина. Внезапно лейтенант поднялся и вышел. Капитан проводил его долгим, задумчивым взглядом.
— Мне бы тоже очень хотелось спросить, — вступил Пестель, не удержавшись. — Вы что, в самом деле считаете, что умалчиваниями можно что-то изменить?
— Да как вы смеете? — впрочем, голоса капитан не поднимал. Может, это еще предстояло.
— А как вы смеете лгать людям своими умалчиваниями? Своим шушуканьем, своей мышиной возней с информацией, которую должны, слышите — должны знать все? — спросил Антон.
Кажется, его понесло. Ростик и не подозревал, что он так умеет.
— Я не думал, что столкнусь с этой проблемой, — как бы сам себе сказал капитан. — А оказалось, что вы такие же, как все интеллигенты… Да вы знаете, с кем разговариваете?
— Знаем, — даже как-то сварливо ответил Пестель. — Но и вы поймите, это не прихоть — потрепаться в солдатской курилке. Сейчас мы спорим о значении информации. И она имеет жизненное значение. Она затрагивает проблему выживания.
— Попросту — будем ли мы жить через пару месяцев или полгода? — пояснил Ростик. Он впервые ощутил, что слишком сложные формулировки могут затемнять ситуацию, а не выявлять ее, но как это исправить, пока не знал.
В этом споре вообще слишком многое получилось экспромтом, слишком многое было не продумано. Ростик не сомневался, что позже они найдут более удачные аргументы, но спорить предстояло именно сейчас, а не потом.
— А я приказываю молчать. И не поднимать панику.
— Не поднимать? Может, давно пора поднять? Чтобы хотя бы рельсы не оставлять противнику, а свернуть их и затащить в город? — спросил Антон.
Пестель подумал и спокойно, явно стараясь перевести разговор в конструктивное русло, проговорил:
— Может, мы бы даже смогли наладить торговлю?
Капитан хлопнул себя ладонью по колену, встал, походил по комнате. Вдруг Ростик заметил, что он умылся. А они-то сидели, как чушки, даже руки перед едой… Почему-то это задело больше всего. Эта секретность оборачивалась бездушием, словно они уже были арестованы.
— Если бы я знал, что так получится, — сказал капитан, усмехаясь, хотя по его злым глазенкам всем было видно, что ему вовсе не до смеха, — я бы не с вами поехал, а вызвал бы… Да поймите же вы, сведения, которые вы собираетесь распространять, вызовут пораженческие настроения.
Ростик сжал кулаки и уверенно отчеканил:
— Если ничего не делать, капитан, нас ждет судьба того города, который погибает, как мы это видели сегодня.
Дондик быстро ответил:
— Там две… нации, а у нас одна.
— Расы, — поправил капитана Пестель. — Нациями зеленокожих и червеобразных не назовешь. А вообще это даже разные виды.
— И все равно, у нас есть только мы — люди, — продолжил капитан. — Мы не будем воевать друг с другом. Потому что у нас одна нация. Одна.
— Всегда две — дураки и те, кто думает о будущем, — внезапно сказал Ким.
Почему-то именно эта реплика заставили капитана измениться. Он стал каким-то по-змеиному вкрадчивым, злобным, жестким. Ростик почувствовал, что против воли крепче сжимает автомат.
— Вы ведь корейский эмигрант? — спросил Дондик, подходя очень близко к Киму и даже наклоняясь к нему, словно тот не был человеком, а был неодушевленной куклой или сидел в кресле, связанный по рукам и ногам.
— И что из этого следует?
Ростик никогда друга таким не видел, Киму было и страшно, но он был и зол необычайно. Казалось, поднеси к нему сейчас спичку, он загорится, как целлулоидная расческа.
— Когда вернемся на Землю, то…
— Никогда не вернемся, капитан, — поправил его Пестель. — Я лично в это не верю. Это попросту невозможно. Иначе тут не было бы того города, его бы давно вернули. Как и другие существа, которых мы видим, с которыми даже воюем.
На это замечание капитан никак не отреагировал. Он лишь чуть отодвинулся от Кима. И тот сразу перестал быть похожим на марионетку. Ростик почувствовал, что у него возникла страшная догадка, капитан знал, как сделать марионеткой каждого. И умел этим пользоваться.
— Будьте готовы, вас вызовут для допросов, — сказал Дондик.
Антон внезапно широко и вполне искренне улыбнулся.
— Сначала остановите богомолов и научитесь передавать приказы не по проводам. А то ведь срежут и даже спасибо не скажут.
При чем тут провода, никто не знал. Да и сам Антон, похоже, не знал. И все-таки его дурацкое замечание имело смысл, оно показывало — прежний мир рухнул, и ничто никогда не повернет вспять.
Дондик отошел к дальней стене комнаты, уперся о нее спиной, сунул руки в карманы.
— Как я погляжу, смелые вы очень.
— Тут фронт, и дальше послать некуда, — спокойно, заражаясь настроением Антона, ответил Ким.
— Есть еще и лагеря, — зло, как бы даже и не совсем сознавая, что он говорит, бросил капитан.
— Были. Были, а не есть, в этих словах заключена огромная разница, — проговорил Ким. — И придется потрудиться, чтобы они снова возникли.
Пестель подумал и добавил, как всегда, очень рассудительно:
— Я думаю, не удастся. И вообще, было бы лучше, если бы мы думали, а не собачились между собой.
Ростик встал и широко развел руками, как бы сочувствуя, но одной рукой удерживал автомат за цевье, и жест доброй воли не получился.
— Похоже, капитан, вы потерпели поражение. Может быть, потому что даже не дали нам умыться. Пошли, ребята, разговоров сегодня будет — море. — Он подумал и добавил:
— Когда отстреляемся от богомолов.
Часть III
Рельсовая война
Глава 13
Через пару недель внезапно, против всех ожиданий, Ростик, как и Ким, Пестель и Антон получили разрешение отправиться по домам. Сначала Ким разволновался, но потом размяк. Отпуск домой в любом случае был все-таки отпуском. До трамвайной остановки они добежали чуть не вприпрыжку. Потом посерьезнели и пошли, сами того не замечая, в ногу, развернутой шеренгой.
Идти были легко, ни машин, ни заграждений не было. Лишь пару раз они замечали сложенные из мешков с песком посты, но они стояли пустыми.
Дома, вот уж повезло, подали воду. Струйка была не толще спички, но это все равно была вода. И пахла она гораздо лучше, чем та, которую они пили в окопах. Ростик тут же наполнил с помощью садового шланга все бочки, и даже хватило напора налить четверть бака в садовом душе, построенном отцом.
Искупавшись и переодевшись во все чистое, он подумал было приготовить себе что-нибудь поесть, но почему-то уснул. Проснулся от того, что кто-то ласково, как в детстве, поцеловал его в лоб. Он открыл глаза, это была, конечно, мама.
Она выглядела осунувшейся, бледной, усталой. У глаз собрались незнакомые морщинки, но глаза сияли все той же победной силой, что и раньше, и она была так же красива, как тогда, когда уходила с отцом в кино или просто пройтись по городу.
За ужином они говорили мало. Она лишь смотрела, как он ест, подперев кулаком щеку, и вздыхала. Лишь убирая пустую тарелку, спросила:
— Как там у вас, все живы?
— Да ты что, мам, — с преувеличенным энтузиазмом ответил Ростик, — богомолы же стрелять не умеют. Просто пытаются проволоку срезать или рельсы отвинтить…
— Не скажи, — сказала вдруг мама. — К нам стали поступать раненные от выстрелов из каких-то самострелов, что ли… В общем, это стрелы с насаженными вместо острия колючками какого-то растения. Они потрясающе острые, твердые и дают очень плохой, глубокий разрез.
— Нет, мам, у нас такого не было, у нас все спокойно.
Она печально улыбнулась.
— То-то мы каждый вечер стрельбу слышим.
Она стала собираться в душ, нашла в шкафу свежее полотенце, длинный халат.
— Ну, ведь это мы же стреляем. А они — просто насекомые. Ладно, у нас там — пустяки. У вас-то что? Что в городе слышно?
— Из годных к строевой остались только девушки, — сказала мама. — И еще идут упорные разговоры, что будут рыть рвы, как во время войны.
— Рвы? — тупо спросил Ростик. — Зачем рвы? У них же нет танков, а ров они просто перелезут.
— Сам знаешь, какие у нас начальники, — и мама ушла купаться.
Ростик переоделся в штатское и вышел, чтобы посидеть на лавочке и посмотреть на Октябрьскую. На лавочке уже сидел Ким. В штатском. Он был вымыт, даже блестел, наверное, как и Ростик. И весь светился добродушием. Словно когда-то в детстве, он спросил:
— Что делать будем?
У Ростика уже давно, еще с того момента, когда им сообщили об увольнительной, засела одна мысль. Теперь он ее озвучил:
— Знаешь, мне хочется сходить в обсерваторию.
— Зачем? — удивился Ким.
— Мы ведь так ничего и не знаем — где оказались и почему? Может, они что-нибудь новенькое выяснили?
Ким посидел, подумал, посмотрел на облака над головой, которые уже скоро должны были погаснуть, и кивнул.
— Пошли. Может, на велах?
Подкачав свои несравненные «Украины», друзья поехали знакомой дорогой. У ограды обсерватории их вдруг остановили. Это был обыкновенный пост, вот только стояли на нем девчонки. Все в форме, бледненькие, чумазенькие, с карабинами. Командовала у них довольно пожилая девица, прямо тетка тридцатилетняя, с косой во всю спину, торчащей из-под пилотки, как змея. Она спросила документы.
— Девушка, — растерянно ответил Ким, — у меня не то что документов нет, но даже и фамилия нерусская.
Шутка оказалась неудачной, девица разозлилась, решив, что над ней смеются.
— Всякие сосунки… — начала было она, но вмешался Ростик.
— У нас увольнительная, мы с позиций и правил новых не знаем. О том, что у вас ввели документы, нам просто не сообщили.
— Увольнительная? — переспросила тетка с косой. — Так вы с передовой? А где ваше оружие?
Эх, будь они знакомы, все стало бы проще. Но так получилось, что ни одну из постовых ребята не знали, а выяснять общих знакомых показалось слишком долго. Поэтому Ростик просто ответил:
— Дома осталось. Зачем оно в городе?
— Подозрительно это, — сказала командир. — Да и молоды вы очень…
Ким, который действительно выглядел чрезвычайно по-мальчишески, еще и из-за своего небольшого росточка, вздумал обидеться.
— На передовую посылать — не молоды, да? А как к друзьям пройти…
Ростик толкнул его в бок кулаком, но девица уже все поняла.
— Вы в обсерваторию?
— К Перегуде, — добавил Ростик, надеясь, что постовая не станет спрашивать имя-отчество директора, которое он, конечно же, забыл.
— Сейчас спрошу, — веско сказала девица. Она вернулась на пост, выложенный мешками с песком, покрутила ручку полевого телефона, отвернулась от ребят и стала что-то докладывать в трубку. Потом прокричала:
— Как ваши фамилии?
Ким назвался за обоих. Ребята уже примирились, что придется поворачивать, как вдруг девица махнула рукой своим подчиненным и звонко крикнула:
— Пропустить.
Ростик с Кимом удивились, но проехали. Оставив велосипеды, как и месяца полтора назад, в тот день, когда только-только свершился Перенос, они прошли знакомой дорогой по пустынным коридорам к директору. Как и тогда, Перегуда был в синем халате и у него уже сидели гости. На этот раз они увидели довольно молодого парня, которого, как оказалось, Ким отдаленно знал. На всякий случай он все-таки представился:
— Грузинов, можно просто Поликарп.
— Поликарп у нас инженер с вагоноремонтного. Но сейчас, пожалуй, решает совсем не вагоноремонтные задачи, — по-хозяйски заговорил Перегуда. — А это, позвольте представить вам, профессор Рымолов, Андрей Арсеньевич.
И Перегуда указал на худого, рано поседевшего человека с узким носом, ясными серыми глазами и тонкими, словно у музыканта, пальцами.
— Ага, вас как-то поминал Дондик, — сказал Ким. — Говорил, вы отсидент за системологию науки не по Марксу.
Рымолов с Перегудой переглянулись. Потом вдруг Рымолов улыбнулся. И у Ростика потеплело на душе, такой мягкой и знакомой показалась ему эта улыбка. Так же улыбался отец.
— А я о вас тоже слышал. Во-первых, хорошо знаю вашего отца, — он повернулся к Ростику, — Гринева. А во-вторых, Дондик в своем отчете упомянул, что вы отказались не распространять информацию о поездке в город зеленокожих и червеобразных.
— Так вы его тоже знаете? — спросил Ким.
— Что значит тоже, он осуществляет за мной, так сказать, надзор. Я ведь существую, знаете ли, с поражением в правах… Ну, да это детали.
— Давайте выпьем чаю, — предложил Перегуда. — У меня есть немного еще с Земли, настоящего. И варенье найдется.
За чаем Перегуда и Рымолов принялись расспрашивать ребят о путешествии в город. И задавали вопросы до тех пор, пока, увлекшись, оба служивых не рассказали все, что видели, и даже кое-что из того, что думали по поводу увиденного. Оба ученых слушали внимательно. А Поликарп даже рот раскрыл от изумления. Закончив рассказ и посидев для приличия пару минут в тишине, Ростик в свою очередь спросил:
— А тут какие новости?
— Что вас интересует? — спросил Перегуда.
— Вы определили, где мы оказались? — подался вперед Ким. — И как это произошло? И что нам теперь делать?
— Ого, сколько вопросов? — рассмеялся Рымолов. Потом подумал, допил чай. — Понимаете, мы думаем, считаем, наблюдаем.
— Пока, главным образом, наблюдаем, — вмешался Перегуда.
— Да, пожалуй, именно так. Но общей картины еще не представляем себе. И потому, вы уж нас извините, пока об этом ничего сказать не можем. Знаете, преждевременные заявления…
— Понятно, — кивнул Ким и даже чашку отставил со звоном. — Рука Дондика, подписка и все такое.
Ученые переглянулись.
— Это не совсем рука Дондика, — сказал Рымолов, который вообще в этой паре был главным. — Просто нам в самом деле нужно как следует пораскинуть мозгами… Вы ведь спрашиваете о выводах, а их пока нет. Или очень мало, настолько мало, что и говорить не о чем.
— Нам бы хоть что-нибудь, — сказал Ростик — Гипотезы, идеи, соображения, факты. Мы ведь вам что-то принесли, почему бы вам не ответить любезностью на нашу, так сказать, вежливость.
— Обрати внимание, Боря, как этот молодой человек аргументирует. У него врожденный дар дипломата, — улыбнулся Рымолов. Потом он повернулся к Ростику. — И все-таки любые разговоры на эту тему, любые ответы на вопросы, которые вы нам задаете, пока преждевременны. Правда, у нас есть надежда получить кое-что довольно быстро, но это зависит…
С этими словами довольно церемонный Рымолов указал ладонью на Поликарпа, о котором все, кажется, на время забыли. Вагоноремонтный инженер покраснел лбом, а потом быстро заговорил:
— Дело в том, что у меня есть распоряжение подготовить для полетов над Полдневьем пару самолетов…
— Что? — спросил Ким. — Как вы сказали?
— Что сказал? — переспросил Поликарп, у него была очень быстрая речь, и это мешало его понимать.
— Полет над чем?
— Полдневьем, — произнес Рымолов. — Вы не замечали? Солнце тут, или то, что заменяет теперь наше родное светило, все время находится над головой, словно мы все время живем в полдень. И никогда — в другое время суток. Вот и появилось это словцо — Полдневье, как сокращение от определения — Мир Вечного Полдня. — Он помолчал, потом уже тише добавил:
— Это и есть наш новый мир.
— Теперь понятно, — кивнул Ростик. Он еще бы выпил чаю, но стеснялся попросить. Зато наложил себе еще одну розетку яблочного варенья и с удовольствием принялся поедать его, разрезая стальной ложечкой полупрозрачные, аккуратные дольки засахаренной «коричной», а потом еще и темноватой твердой «китайки».
— Я был бы рад рассказать вам о каких-нибудь наших успехах, — опять зачастил Поликарп, — да только их нет как нет. Когда меня послали на аэродром, я даже не знал, что в этом городке может быть такое…
— Поликарп попал к нам после головного отделения политеха по распределению, — пояснил Рымолов. — Приехал за три дня до Переноса.
Поликарп снова покраснел, но уже чуть меньше.
— В общем, оказалось, с военной поры тут осталась небольшая площадка и даже функционировал аэроклуб.
Ростик знал об этом аэроклубе. Отец как-то его водил туда, предложил прыгнуть с парашютом, но Ростик забоялся, и отцу пришлось прыгать самому.
— Мы отремонтировали пару самолетов и пытаемся поднять их в воздух. К сожалению, с шестьдесят четвертого аэроклуб снят с централизованного снабжения, нет ни запчастей, ни топлива… С пилотами тоже беда. Есть один старик, но он забывает даже, что летит не в истребителе времен войны, и всем советует выжимать газ до предела, словно вознамерился сжечь всю нефть Полдневья.
— А на чем летаете? — спросил Ким. В голосе его вдруг зазвучали нотки умиления.
— На «ЯКах восемнадцатых». — Поликарп поднялся. — Мне пора, спасибо за чай и за рассказ.
С этими словами он убежал. Как выяснилось, ходил он так же быстро, как и говорил. Ким проследил его уход долгим-долгим взглядом. Может, впервые за все годы, Ростик не понимал, что происходит с другом.
Глава 14
После ухода Поликарпа над столом повисла недолгая пауза. Потом Перегуда поднялся и пошел снова ставить чайник на примус. Ростик с облегчением понял, что их пока не выгоняют. Тем более что Рымолов принялся задумчиво крутить в тонких пальцах чайную ложечку.
Уходить в самом деле не хотелось, потому что они так и не получили того, за чем пришли, и потому что тут было уютно, несмотря на запах керосиновой лампы. Словно в прежние времена, еще до Переноса. Вот с этого Ростик и решил начать.
— Я все пытаюсь понять — что же такое был этот Перенос? Но ни к чему так и не пришел.
Рымолов посмотрел на него, на Кима, улыбнулся. Провел пальцем по столу, разглаживая не очень свежую, но еще вполне пристойную скатерть.
— А мне приходится думать о невероятном количестве самых разных вещей, — сказал он. — Как наладить стирку белья, ведь тут нет мыла. Что делать, когда кончится керосин. Как все-таки сохранить подачу воды в районы многоэтажек, ведь без этого нас ждет эпидемия. — Он задумался, посмотрел на дрожащий огонь лампы. — Скажите, почему вы все-таки отказались давать подписку о неразглашении, когда Дондик вас об этом попросил?
— Он не очень-то и просил, — пробурчал Ким. — Если бы попросил, я бы, может…
— Не в этом дело, — перебил его Ростик. — Он наверняка положил бы результаты этой поездки под сукно, засекретил не только от простых жителей, но и от вас, например. А ведь каждому ясно, что только обдумывая все хорошенько, мы можем выбраться из создавшейся ситуации.
— Понятно, — кивнул Рымолов. — Хотя должен вам сказать, выбраться отсюда мы не сможем, даже если все начнем думать только на эту тему. Она вообще уже обдумыванием не решается. Но вот выработка наилучшей стратегии, учет реальных опасностей, попытка более полноценного использования ресурсов — это, безусловно, следует обдумывать.
— Значит, мы были правы? — спросил Ким.
— А вот и чай, — провозгласил Перегуда, втаскивая шипящий чайник в комнату.
Чаем в ближайшие несколько минут все и занялись. Это было славно, просто великолепно… Или окопы, плохая вода, недосыпание, грязь и глина в котелке заставили изменить отношение ко всему на свете? Ведь еще месяца два назад такое вот чинное сидение за столом скорее в молчании, чем под разговор, показались бы Ростику скучноватым времяпрепровождением.
— Может быть, — Ростик давно думал над этим вопросом, — вы подскажете нам, товарищ профессор, как нам следует настраиваться? К какой стратегии следует быть готовыми?
— Над этой проблемой мы будем думать все вместе и еще не одно десятилетие, если выживем, — спокойно ответил Рымолов. — Но уже сейчас проглядывается единственный вариант — приспосабливаться, стараясь не очень деградировать. Уступать в материальной сфере, но стремиться изо всех сил держаться за имеющийся массив знаний. И как только предоставится случай, рвануться, чтобы не упустить основных завоеваний цивилизации — образования и медицины. Если удастся… — он опустил голову, потом все-таки отчетливо произнес:
— Еще и демократии. Без качественно иной структуры управления всей общиной нам, как говорили в лагере, хана.
Ростик не очень понял, о чем идет разговор и какое отношение все эти соображения имеют к его вопросу. Он бы хотел получить более понятный и конкретный ответ, но не решился помешать. Зато Ким спросил:
— А конкретно, что нам сейчас известно? Если мы все попали в новую ситуацию, какие качества у нас остались?
— Качества? — Перегуда даже хмыкнул, но потом вдруг посерьезнел и стал говорить, словно читал лекцию:
— А никаких. Вот я, в отличие от Андрея Арсеньича, занимаюсь почти чистыми размышлениями над нашей новой теорией мироздания. И могу однозначно признать — даже время тут обладает иными свойствами. Мы должны будем выработать новое деление суток, часов, минут. Должны будем создать новый годичный цикл, новый сезонный режим…
Читать бесплатно другие книги:
