Мир Стругацких. Полдень и Полночь (сборник) Дивов Олег
– Так уж и не отдаёт, – подкрутил усы Солдатов. – А за деньги?
Корсар затушил сигаретный окурок о подошву казённого ботинка.
– Мы не в Штатах, уважаемый, – насмешливо сказал он. – Взяток не берём-с.
– Ну а девочку на ночь? – предложил Герман Иванович. – Из поселенок. я организую.
– Нет.
– «Нет», значит? – угрюмо повторил Солдатов. – По-хорошему, значит, не хочешь…
– Постой, Герман, – подалась вперёд Полина. – Не надо ему угрожать. Цифровик, – бросила она. – Последняя шайба, отечественного производства, мозг пять интелей, четыре уровня разделёнки и полный комплект требухи.
У заключённого загорелись глаза.
– Связь? – быстро спросил.
– Без границ, земля – космос – земля, курьерская скорость. Завтра будет у тебя.
– Ты плетельщица?
Полина улыбнулась.
– Хуже, – сказала она. – Я – моль.
– Такие дела под силу троим, – буркнул Корсар сутки спустя. – Сомневаюсь, что есть кто-то ещё, кого я не знаю.
– Имена, фамилии. – Солдатов раскрыл блокнот. – Адреса.
Заключённый с Полиной разом расхохотались.
– У моли нет имён, – отсмеявшись, поведал Корсар. – Адресов тем более. Это в задрипанных Штатах такие, как я, свободно расхаживают по улицам. Дают в лапу и идут грызть тайники, а на законы поплёвывают. я назову клички и дам ключи от комодов, больше не просите.
– Каких ещё «комодов”? – нахмурился Солдатов.
Полина вздохнула.
– Посиди спокойно, – попросила она напарника, – а мы поговорим. Комоды – это не по твоей части. Слушаю тебя, Корсар.
– Книгами занимаются Нетопырь, Купчина и Князь.
Герман Иванович скрестил на груди руки.
– «Князь», – недовольно проворчал он. – Сплошные аристократы, гиббона мать.
Следующие две недели Герман Иванович провёл в хлопотах. В Книжной Палате он заказал сводный отчёт по российскому книгопечатанию и тщательно его изучил. В архиве тайной сыскной канцелярии прокорпел двое суток подряд. Затем встретился с деканом университетского исторического факультета и добрых четыре часа пытал того насчёт вековой давности расстрела бунтовщиков. В институте литературоведения получил заключение экспертов касательно сочинения «Пикник на обочине» неведомого АБС. Нанёс визит в «Российский союз литераторов», где ознакомился с порядком регистрации авторских прав. И, наконец, посетил головную контору «Плетёночного надзора» на Фонтанке.
Там Солдатов поболтал с секретаршей, угостил воронежским пивом старшего оцифровщика и зазвал в «Метрополь» двух бывалых надзирателей. Дождавшись, когда оба захмелели, спросил:
– А не попадалось ли вам, господа, что-либо эдакое вовсе особенное? Какая-либо, с позволения сказать, чертовщина.
– Конкретней, – обронил тот надзиратель, что был помоложе. – Какая именно?
– Ну, к примеру сказать, хищение добра, у которого нет хозяина.
Надзиратели переглянулись.
– Было, – сказал тот, что постарше, и махнул рюмку «Русской особой». – Было пару раз. Вот, например, проходила у нас по одному делу моль по кличке Помещик…
Помещик торговал в плетёнке недвижимостью. Доверчивым покупателям предоставлял фотографии загородных домов в Петергофе, Павловске и Царском Селе. Предоставлял также документацию и географические карты с привязкой к местности. Взимал задаток и исчезал. Впоследствии выяснялось, что отснятого во всех подробностях строения не существует. И не только в том месте, где ему согласно документации следовало находиться, а вообще и как такового.
– И где сейчас этот Помещик? – полюбопытствовал Герман Иванович.
– Да поди знай, – развёл руками надзиратель, что помоложе. – Деньги отстирал и жирует себе где-нибудь. Как он эти фотографии слепил, ума не приложу. Эксперты тоже в недоумении. Талантливый, в общем, сволочь. Или взять, например, другого, по кличке Шофёр. Этот автомобилями торговал, по той же схеме. Якобы старинными, собранными по индивидуальным заказам. Есть, знаешь ли, любители ретро-авто, коллекционеры.
– Увы, результата нет, – доложила Полина за неделю до истечения отпущенного издателем срока. – В комодах я порылась. Недолго: моё присутствие обнаружили и сменили замки, квалификации, чтобы подобрать ключи, мне не хватило. Следы тех троих я нашла. Но только следы. В общем, отыскать пресловутую иголку в стогу гораздо проще, чем моль в плетёнке.
– Что ж. – Солдатов подкрутил усы. – Это всё?
– Почти. АБС, кто бы он ни был, видимо, догадался, что мы ищем его. На последние мои объявления он не ответил. Думаю, и не ответит.
– Ладно, – небрежно обронил Солдатов. – Оно и к лучшему.
– В каком смысле «к лучшему»? – изумилась Полина.
– В самом прямом. Господин Суворин, оказывается, обратился не только к нам, но и в государственную службу. Господа из «Надзора» нашего АБС вычислили. И, как мне сообщили, со дня на день возьмут.
– Из «Надзора»? – опешила Полина. – Ты уверен?
– Так мне по крайней мере сказали.
– И… И кто он?
– Один из наших троих. – Герман Иванович привычным жестом подкрутил усы. – Нетопырь, Купчина или… – Солдатов выдержал паузу. – Или Князь. Кто именно, мне сообщить не пожелали.
На следующее утро старший компаньон частного сыскного агентства «Иголка в стогу» явился в контору пораньше. Ознакомился с оставленной Полиной запиской, в которой та сообщала, что срочно отбывает в Москву по делу, не терпящему отлагательств. Тяжело вздохнул и до полудня терпеливо читал «Пикник на обочине», тщась понять, что в этом сочинении эдакого особенного. Понять не удалось. Телефонный звонок застал Солдатова недоумевающим по поводу того, где именно служил персонаж по имени Ричард Нунан, которому Герман Иванович сочувствовал как коллеге по ремеслу.
– Да! – рявкнул Солдатов в трубку.
– Она в Москве, – доложил сыскарь из дочернего предприятия. – Мы «довели» её до гостиницы «Двуглавый орёл», что на Тверской. Поднялась в триста шестнадцатый.
– Понял, вылетаю. Глаз с номера не спускайте! Если они попытаются его покинуть, задерживайте любой ценой.
– «Они»? – переспросил сыскарь.
– Да. Там их наверняка двое.
Мелодраматические эффекты Герман Иванович не жаловал. Поэтому врываться в триста шестнадцатый номер гостиницы «Двуглавый орёл» он не стал, а скромно постучал в дверь рукояткой «Купцова Калужского».
– Открывайте, открывайте, господа моль, – велел Герман Иванович в ответ на вопрос «Кто там?». – Гость на порог, счастье в дом. Или правильнее сказать «в комод»?
Полминуты спустя Солдатов, поигрывая «Купцовым Калужским», пересёк гостиничный номер, уселся в кресло и закинул ногу на ногу.
– Дверь запри, – приказал он, смерив взглядом рослого и поджарого брюнета с дерзким лицом. – Ну, здравствуй, князь Владимир Петрович. Или тебе приятнее, если я стану говорить просто «Князь», без имени?
– Как вам будет угодно, – брюнет не изменился в лице. – Могу я спросить, каким образом вы нас нашли?
Солдатов не ответил. Дело Полины Петровны Вяземской за двое суток, проведённых в архиве тайной канцелярии, он изучил досконально. Старший брат Полины Владимир проходил по этому делу свидетелем, хотя дознаватель и подозревал, что затеял аферу по хищению средств со счетов в «Первом императорском» именно он, а не осуждённая на два года сестра. За Владимиром был, тем не менее, установлен тайный надзор, но месяц спустя Вяземский из-под надзора бежал и скрылся. Дальнейших сведений о нём в деле не имелось.
– Выгораживать братца, что же, вошло в привычку? – перевёл взгляд на Полину Солдатов. – Когда ты поняла, что это он?
– Когда… Когда услышала… – Полина потупилась.
– Что услышала?! – рявкнул Солдатов.
– Когда услышала кличку «Князь».
– Я так и думал. До меня это дошло несколько позже. Но всё же дошло.
– Насчёт «Надзора» ты соврал? – тихо спросила Полина. – Оплётчики Володю не искали? Ты просто напугал меня, чтобы…
– Не напугал, а спугнул, это разные вещи, – поправил Солдатов. – Не суть важно. Излагайте. По порядку и очень подробно.
– Смысла нет, вы всё одно не поймёте, – бросил Князь. – А даже если поймёте, то не поверите.
Герман Иванович подкрутил усы.
– А ты, твоя светлость, попробуй, – язвительно предложил он. – Как знать, может статься, и пойму. И даже поверю. Другого выхода у тебя в любом случае нет.
Владимир Вяземский помялся, переступил с ноги на ногу.
– Что ж, извольте. Вы знаете, что такое «портьера»?
– До недавней поры не знал. Но теперь в курсе.
Портьерой моль называла образованную плетёнкой субстанцию, материального воплощения не имеющую. Условно считалось, что портьера покрывает Землю подобно сплошному облаку, что в ней хранится вся накопленная человечеством информация и продолжает накапливаться новая.
– Несколько лет назад самые искусные из нас обнаружили, что в портьере имеются чужеродные образования, – неспешно говорил Князь. – Содержащие некую информацию, человечеству не известную. И нащупать эти образования в конгломерате информационной пыли крайне трудно. Тогда появилась гипотеза, что информация просочилась из другого мира в тех местах, где портьеры обоих миров соприкасаются. Этот другой мир, хотя и похож на наш, во многом с ним разнится.
Солдатов задумчиво кивнул. Нечто подобное он и предполагал.
– Дальше, – бросил он.
– Понимаете, дальше всё на уровне догадок. У нас ограниченная информация – только та, что моль сумела добыть, прогрызая дыры в портьере, эдакие информационные туннели, неустойчивые и нестабильные, то и дело норовящие схлопнуться. Мы считаем, что начавшаяся в 1914-м Великая война расколола мир напополам. В той, другой его половине, Россия Великую войну проиграла. Там, кстати, эту войну называют Первой мировой. Потому что вслед за ней была и Вторая, ещё более страшная.
Подперев стволом «Купцова Калужского» подбородок, Солдатов слушал о том, как в отколовшемся мире всё пошло наперекосяк. О том, как царский трон узурпировали преступные банды и к власти пришли террористы и людобои. О новой войне, о репрессиях и голодоморе. О застое, отбросившем Россию назад в развитии и технологиях. О том, что лишь в последние годы страна стала оправляться и вставать на ноги.
– Там тоже есть плетёнка, – подытожил Князь, – они называют её Сетью. И узлы, которые называются серверами. Моли удаётся нащупать только самые оживлённые, с самым интенсивным информационным потоком. Так я полгода назад прогрыз путь к серверу под названием Флибуста. На нём были книги, тысячи, миллионы краденых книг. Стягивать информацию оттуда неимоверно трудно, поверьте. Процесс крайне медленный и нестабильный. я потратил несколько месяцев, прежде чем завладел тем, что было на самой востребованной полке. Они, впрочем, называют полки страницами. Так-то. Теперь вы знаете всё.
– Нет, не всё, – бросил Солдатов жёстко. – я навёл справки. На том, что ты стянул с этой полки, можно сделать миллионы. А если завладеть другими полками и подойти с умом, то миллиарды. Значит, так, светлости: третья часть – моя. По рукам?
Князь не ответил.
– Ты опоздал, Герман, – устало сказала Полина. – Мы оба опоздали.
– Это ещё почему?
– Видишь ли, наши миры стали сближаться.
– Что? – оторопел Герман Иванович.
– Начался обратный процесс, – за сестру ответил Князь. – Он пока ещё не набрал обороты, но разрыв уже затягивается. Понимаете, у них тоже есть моль, они называют её хакерами. Их моль проникла к нам, как и мы к ним. На этой самой Флибусте есть сочинения некоего Пелевина. По косвенным данным, личность его в том мире неизвестна. Теперь подумайте: не книги ли это нашего П. Е. Левина, уворованные Корсаром и стянутые у него хакерами?
– По той же причине Володя не рискнул объявить себя автором трудов АБС, – добавила Полина. – Понимаешь, весьма возможно, что в недалёком будущем портьеры обоих миров сольются в одну, общую. А возможно, вслед за портьерами сольются и сами миры.
Минут пять молчали. Солдатов пытался собрать разрозненные мысли воедино, но ему это упорно не удавалось.
– Не понимаю, – со злостью сказал он наконец. – Что мешает стянуть информацию с этой вашей Флибусты сейчас? Наймём плетельщиков, снабдим их цифровиками, и пускай себе тянут под нашим началом. Пока там что-то сольётся или разольётся, мы успеем сколотить состояния.
– Нет, не успеем, – криво усмехнулась Полина. – Я уже говорила тебе: мы опоздали. Флибусты больше нет, третьего дня её, к сожалению, прихлопнули.
– Как это «прихлопнули»? – ахнул Герман Иванович.
– Да так – ликвидировали. По закону. Миры, увы, сближаются, Герман: у них теперь тоже, видишь ли, появились законы против моли. Пока, правда, не такие строгие, как у нас.
Герман Иванович поднялся. Сунул «КК» в карман и, глядя себе под ноги, пошагал на выход. На пороге обернулся.
– Агентство «Иголка в стогу» прекратила своё существование, – с горечью сказал он. – Младший партнёр собирался надуть старшего. Да и старший тоже хорош.
– Мы все хороши. – Полина потупилась. – Хотели стать богачами за чужой счёт. Знаешь, Герман, я думаю, то, что у нас ничего не вышло, – справедливо. Кстати, АБС – это не один человек, а двое. В том, другом мире, их уже нет в живых. Однако их сочинения будут жить вечно. Должны жить вечно. И вот что мы с братом по этому поводу думаем…
– Мы распутали дело, – пожал руку издателю Солдатов. – Позвольте представить вам Владимира Петровича Вяземского. В сложившихся обстоятельствах доверенное лицо АБС в нашем мире – он.
– «В нашем мире»? – удивился Алексей Емельянович. – Что это значит?
– Долгая история, – махнул рукой Солдатов. – И к делу не относящаяся. Важно то, что господин Вяземский даёт разрешение на публикацию рукописей. Агентство «Иголка в стогу» выступит поручителем. Условия сделки, однако, меняются.
– Что ж, – потёр руки Суворин, – прекрасно. Каковы новые условия, позвольте узнать?
– Я отказываюсь от гонорара, – твёрдо заявил Князь. – Вы опубликуете рукописи за авторством братьев Аркадия и Бориса Стругацких так, чтобы их сочинения стали достоянием человечества. Причитающуюся сочинителям часть прибыли я, как распорядитель, жертвую в пользу нуждающихся. И пусть никто не уйдёт обиженным.
Полночь
Дмитрий Никитин
Копыто смерти
…и письменные доносы какой-то сволочи, которая знала о группе всё и была, может быть, даже членом группы…
А. и Б. Стругацкие«Обитаемый остров»
– Приветствую, уважаемый Копыто!
– Для вас – Семьсот одиннадцатый! Почему так срочно? Вы понимаете, как я рискую, встречаясь с вами?
– Семьсот одиннадцатый, как всегда, всем недоволен! – Человечек снова вяло засмеялся. Маленький, зажатый в углу мощной фигурой собеседника. И этот человечек его – Мемо Грамену, Копыто Смерти, одного из зачинателей подполья, террориста до мозга костей – держит своими мягкими ручонками за горло. Так держит, что не вырваться!
– Умник, то есть господин государственный прокурор, считает, что Гэла Кетшефа пора ликвидировать. Со всей основной группой.
– Массаракш! Послушайте, Кох! Нельзя ли подождать несколько дней? я вот-вот получу назначение на юго-запад. Тогда и кончайте с Гэлом! И ко мне – никаких подозрений. я же столько сделал, чтобы оправдаться перед штабом. Два нападения на башни. Лично расстрелял командира гвардейской бригады.
– И тем спасли его от трибунала. Завтра, к одиннадцати, соберете группу у Кетшефа. Да, еще. Надо обеспечить при задержании вооруженное сопротивление…
– Хотите засадить меня надолго?
– Будете свободны уже через день. Планируется одна акция…
– Да если я появлюсь сразу после ареста, со мной никто разговаривать не станет! В подполье, знаете, не доверяют тем, кому слишком везет. Два успешных побега подряд…
– Не беспокойтесь, будет надежное прикрытие. Ротмистр Чачу гарантирует.
– Чачу – это хорошо. Первая хорошая новость за сегодня.
– Итак, Копыто, по какой причине общий сбор?
Ответа ждала вся боевая группа: прямой, как палка, Гэл Кетшеф со своей высохшей супругой Орди Тадер, тихий однорукий головорез Тик Феску по кличке Вепрь, и этот, новенький… И все как один не любят его, угрюмого ворчуна Мемо Грамену. Уважают – как опытного бойца, лучшего пулеметчика подполья, но не любят. А у него нет к ним никакой неприязни. Но дело есть дело. Скоро Гэл и остальные, видимо, умрут. Ну и что? Сами они сколько людей отправили к Мировому Свету? А теперь не повезло им. Вернее, не теперь, а год назад, когда Копыто попался на акции, и его сломали в охранке. Интересно, выдержали бы другие? Орди не сломалась, когда взяли ее ребенка. Не сломалась, но умерла. Теперь не живёт, только мстит. Да и сам Гэл – «философствующий покойник», как однажды отозвался о нем Кох. А мертвые живому не товарищи.
– Говори же, Копыто!
Что ж, протянем время, зальем уши.
– Новости о Волдыре. Он, похоже, рассорился с Отцами. И у него есть люди, пулеметы, взрывчатка…
Гэл покачал головой:
– Мы не будем иметь дело с этими бандитами. Хватит того, что берем оружие у хонтийцев.
– Я ставлю вопрос на голосование!
– Хорошо, голосуем. Кто за переговоры с Волдырём? Птица? Против! Вепрь? Против! Студент? За? Тогда мой голос решающий. я – против! Предложение Копыто отклоняется. Не понимаю… – Гэл скривился, схватился руками за голову. – Так, быстро расходимся!
Соображает! Лучевой удар в неурочное время. Значит, рядом передвижной излучатель, облава. Но разбежаться они не успеют. Массаракш! Как же больно! Всё тело будто один больной зуб, и его выворачивают клещами, расковыривают крючком. Орди и Вепрь валятся с ног, а новичок, ничтожество, катается по полу, выдавая себя и остальных истошным криком. Но Гэл держится, заряжает трясущимися руками сразу два «герцога». Достал пистолет и Копыто. На лестнице грохочут подкованные сапоги.
– Я к двери!
Мемо доковылял до темной прихожей. В дверь молотили прикладами. Потом ударили автоматной очередью, сбивая замок. Послал в ответ пару выстрелов прямо через доски. Прихожую заволокло пороховой гарью. Мемо отступил в боковой коридор. Был бы пулемет, хрен у него кто прошел! Еще бы и башка болела поменьше…
Дверь с треском распахнулась. Первым в квартиру ворвался ротмистр Чачу. Мемо выпалил ему над головой. Два автоматчика застряли в дверях, мешая друг другу. Кого подстрелить – рыхлого толстяка или рослого детину? Пока думал, рослый протиснулся и, словно видел в темноте, вцепился в руку с пистолетом. Мемо не успел опомниться, как чудовищный рывок поднял его в воздух и опрокинул вниз головой, так что ноги задели низкий потолок. Отвратительно хрустнули зажатые, как в тисках, пальцы, и Мемо всем своим грузным телом обрушился на пол, теряя от удара сознание.
В целом всё прошло нормально. Ну, почти… Гэл чуть не застрелил Чачу. Ротмистра выручил тот же здоровенный гвардеец, что вырубил Мемо. Скрутил Гэла голыми руками. Копыто рассмотрел этого парня на заседании тройки, где тот стоял конвойным. На голову выше остальных, и лицо такое странное. Особенно глаза – живые, подвижные, наивные по-детски, но будто высверливают тебя насквозь. Очень неприятное ощущение. И не то что этот тип казался слишком опасным, в свое время Копыто валил и не таких силачей. Просто чувствовалось – с ним надо всегда быть настороже, точно рядом с нехищным, но очень большим зверем. И еще Копыто был уверен – этот юнец чует, что внутри людей. Вот стоит молокосос за спиной и удивляется, чего это Мемо такой спокойный, когда выносят ему смертный приговор.
Когда группу развели по одиночкам, к Мемо зашел Чачу и объяснил, как всё будет дальше. Чёртов психолог! На расстрел Мемо поведут на пару с Орди Тадер. Исполнять приговор назначат уже знакомого ему кандидата Мака Сима. Ротмистр уверял, что этот фрукт сломается – не сможет стрелять в женщину. Тогда сопляку останется только бежать вместе с приговоренными. План был хорош. Но вдруг гвардеец решит всё же стрелять? На этот случай, успокоил Чачу, автомат будет заряжен холостыми патронами.
Гвардеец Сим поступил непредсказуемо. Стрелять в карьере не стал. Но и вместе с Мемо и Орди не пошел. Просто отпустил их, а сам двинул по тропинке назад. Может, решил разобраться с Чачу? Да, не прогадал ротмистр с холостыми патронами. Впрочем, Мемо это уже не волновало. В подполье поверили, если не Мемо, то Орди. Копыто стал руководителем новой группы. Но для надзора из штаба прислали Дэка Потту, он же Генерал. Впрочем, этот пока не мешал. Мемо деловито, без лишней спешки готовил акцию, которой господин государственный прокурор придавал особое значение. У группы было всё – явки, оружие, транспорт. Оставалось только сыграть срежиссированный хозяевами Копыто спектакль: «Атака выродков, наймитов Хонти, на гордость и надежду нации – башню противобаллистической защиты». Настоящий пропагандистский блокбастер, который увидит потом каждый житель Страны Отцов!
В разгар подготовки Орди привела того самого странного Мака Сима. Мемо хотел его ликвидировать, уж больно дикие истории тот рассказывал… Но Мак, оказалось, умел снимать боль при лучевых сеансах. Ну, понятно, после этого в группе его только на руках не носили. Болван! Да при таком умении Неизвестные Отцы ему бы всё дали, передрались бы из-за него! Вообще не прост этот горец. Очень не прост. Если они там у себя, за Алебастровым хребтом, все такие, то, пожалуй, Отцам вместо вторжения в Хонти надо бы срочно горный пояс укреплять. Как бы те горцы пострашней белых субмарин не оказались! То, что Мак силен, как медведь, и в рукопашной мастер, каких мало, – это ладно. Но ведь он действительно, в полной темноте видит. И нюх у него – как у упыря. Пули (если не в голову) его не убивают. Излучателей он не боится. Радиации не боится. Вообще ничего не боится. А Мемо, когда с ним рядом, вечно в страхе. Ну а вдруг горец этот не только дозиметр, но и ментоскоп внутри себя имеет?
Главную же свинью «Съел ножик» (так «мах сим» на воровском жаргоне) подложил перед самой акцией. Генерал перенес время атаки. Ясно, Мак ему в уши надул со своими волшебными таблетками. С ними вроде можно в самый момент вечернего сеанса идти, когда выродков уж точно не ждут. Мемо возражал, как мог, но против приказа штаба не пойдешь. В итоге под свет софитов и стрёкот кинокамер башню и правда подорвали. Едва ли за рухнувшую башню ПБЗ Умник имел благодарность от Папы. Но кино получилось – высший класс, хотя и дороговатой вышла съемка. Из группы погибли трое, в том числе – Орди Птица. Мемо в нужный момент прострелил себе ногу, но уползти не успел. Горец утащил его, потерявшего сознание (Копыто мог изобразить обморок не хуже Вепря). А в конце Мак едва сам не сбежал, что, конечно, было бы провалом. Главные герои фильма, предупреждал Кох, обязаны лично присутствовать на скамье подсудимых! Но ротмистр Чачу, умница и хитрюга, оказался на высоте – вычислил и взял Мака даже без стрельбы.
Вновь о чудо-горце Копыто услышал через полгода, когда вовсю шла война с Хонти, и на фоне неудач на фронте Департамент общественного здоровья постепенно брал к ногтю военных и охранку. Мемо тогда был в штабе подполья и туда же по просьбе Аллу Зефа рекомендовал Мака Сима. За прошедшее время «Съел ножик» сильно переменился. Это был уже не тот глуповатый мальчик, что показывал чудесно зажившие раны в лесной сторожке. Заматерел, побледнел, серьезный такой стал, деловой. И глаза у него стали другие – не живые, стеклянные, прямо как у ротмистра Чачу. Нет, не к добру Мак снова объявился. Впрочем, в новую драку не лез, вел себя куда потише. Крутился в штабе среди умеренных. Что-то там вещал о контрпропаганде, перевоспитании в духе гуманизма и высокой морали. По всем раскладкам считался теперь неопасным. Умеренные – они что? Мечтают об эволюции режима, свободных выборах, протестных выступлениях. Пусть! Сколько будет легальных выродков, даже если все эти голые обезьяны соберутся на улицах? Сто? Двести тысяч? А сорок миллионов простых граждан пойдут за Отцами. Господина прокурора беспокоили не умеренные, а Вепрь и Генерал с их боевиками. Сам Мемо, может, и задался бы вопросом, – с чего это Мак вдруг стал таким тихоней. Но в тот момент его больше занимало, что будет с ним самим, когда как Деверь скушает вслед за Тестем и Умника. Захотят ли «оздоровители» принять человека опального прокурора? Зависит от того, с чем он к ним придет.
– Семьсот одиннадцатый! – панические нотки в голосе Коха выдавали крайнее волнение. – Умник только что послал Ножика в Центр. Да, в Центр! Он теперь знает, где Центр, и может туда пройти! Этот может! Возьми его сам, тихо возьми!
Копыто положил наушник, посмотрел на миску с недоеденной кашей. С недавней поры Кох задумывался о новом покровителе и оправданно считал Мемо в этом своим единомышленником. Впрочем, дело могло выгореть. Если взять сейчас Мака, заставить рассказать о планах Умника, а потом передать показания Деверю, тот может это оценить. А вдруг у горца с Умником получится захватить Центр? Тогда Умник станет новым Папой, а Копыто… Копыто может стать при нем новым Деверем. Особенно если расскажет Умнику про этот звоночек Коха. Ладно, посмотрим, как всё пойдет. Вряд ли, впрочем, хорошим кончится.
Мемо собрался, оседлал мотоцикл и покатил к Департаменту специальных исследований. Когда из высоких железных ворот выехал автомобильчик Мака, сел ему на хвост, держась в отдалении. Похоже, горец ничего не заметил. Вот так новость! У хлебной лавки в машину подсел однорукий Вепрь. Умеренный Мак встречается с главным экстремистом подполья! Мемо связался по радиофону с Кохом и велел подключить его к «жучку» в автомобиле горца. Через минуту Мемо уже слушал, как Мак говорил Вепрю, что благодаря его советам появилась возможность проникнуть в Центр.
Провёл мальчишка Умника, да и всех провёл за нос на пару с этим леваком! Вовсе не хочет он, как господин прокурор планировал, смену правительства устраивать. Уничтожить Центр он хочет. Всю систему лучевого ментального воздействия. У него в багажнике – термическая бомба! А дело становится опасным. Сейчас Кох думает: что делать дальше? как остановить сбесившегося Мака? Кому звонить – Умнику или Деверю? А Деверь или Умник должны будут связаться с Папой, но сначала решить – не провокация ли тут одного против другого. Запутаются лапками наши пауки в своей банке в такой суматохе. А времени мало. Значит, выручать всех, как всегда, придется ему – старому толстому Мемо Грамену.
Как назло, на центральных улицах – сплошные пробки и заторы. Огромные грузовики и автобусы заслонили маленький юркий автомобильчик. На перекрестке Мемо встал на красный свет, а горец успел проскочить. Тогда Копыто расчехлил пулемет и, дав очередь в Мировой Свет, рванул наперерез. Под истошный визг тормозов мотоцикл промчался средь раздавшегося железного потока и повернул на Лесное шоссе, спеша догнать пропавшего Мака. И вдруг дорогу перегородил, выкатывая через подмятые кусты, полутанк патруля. Мемо перебросил пулемет на руль и ударил по кургузой машине длинной очередью. Урановыми пулями! Броневик остановился, зачадил и с лязганьем съехал обратно в кювет. Но тут и сам Мемо попал под обстрел с другой стороны улицы.
Свалился вместе с мотоциклом, отлетел, обдираясь об асфальт, к дереву на обочине. Два гвардейца приближались перебежками, прикрывая друг друга автоматным огнем, не давали поднять голову. Пули глухо стукали в землю и звонко – в ствол дерева. Мемо хрипел, пытаясь вытащить придавленный мотоциклом пулемет. Позади стрелявших вдруг вырисовался офицер. Поднял руку с пистолетом, два раза пыхнул дымком. Оба гвардейца повалились на дорогу тряпичными куклами. Офицер неторопливо убирал пистолет в кобуру. Мемо поднял мотоцикл. Двигатель цел, спущенные колеса – ерунда! Ротмистр, нет, уже бригадир Чачу равнодушно смотрел прозрачными ледяными глазами. Как всегда, быстро соображает, – если Копыто Смерти так спешит, значит, спешит по делу.
Вихляя из стороны в сторону, мотоцикл докатил до поворота автострады. Где же Мак? Мемо поправил горошину микрофона в ухе. Голос Вепря: «Кто бы мог подумать… Все знают, что здесь телецентр и радиоцентр, а здесь, оказывается, еще и просто Центр». Ага! Телецентр! Мотоцикл, дожевывая резину, помчался в сторону огромного серого куба, видневшегося над кронами деревьев. Что там изрекает сейчас горец: «Имейте в виду и расскажите своим друзьям. Вы живете не на внутренней поверхности шара. Вы живете на внешней поверхности шара…» Правда? Так вокруг – мир наизнанку! Ну и чему теперь удивляться? Мы родились и прожили свои паршивые жизни в самом настоящем массаракше!
Мемо подъехал к центру. Обнаружив на стоянке знакомый автомобиль, остановился за углом – так, чтобы не заметили. Из здания доносилась автоматная стрельба. В машине – один Вепрь. Значит, Мак уже там. Если его прикончат, останется не дать Вепрю взорвать на месте бомбу, что в багажнике. А вот если у Мака получится…
И тут на Мемо обрушился лучевой удар. Да еще какой! Черное излучение! Будто всё неохватное, сверкающее металлическим блеском небо легло ему на плечи всей своей тяжестью, наливая жилы и кости расплавленным жгучим свинцом.
Уличные зеваки, обсуждавшие суету в радиоцентре, после депрессивного удара осели на мостовую, распустив в смертной тоске сопли и слюни. Вепрь в машине лежал в обмороке. На этот раз, похоже, в настоящем. А Мемо терпел. Он, оказывается, мог терпеть. Тогда, в охранке, его пытали черным излучением. Он уже прошел все круги отчаяния, все глубины боли. Может, те прошлые пытки отключили что-то в его голове, так что сейчас у излучения не было над ним полной силы. Как не имело оно никакой силы над Маком Симом. Кто он? Волшебник из сказочной страны Зартак? Результат удачной мутации? Или действительно пришелец с небесного шара? Ему удалось то, что не могли сделать боевые группы подпольщиков, субмарины островитян и атомная артиллерия хонтийцев – поразить Страну Отцов в главный нервный центр, сосредоточение всей власти. Но Мемо Грамену может остановить его!
Лег на асфальт, положил ствол пулемета на бордюр. Когда в дверях появится Мак, возвращаясь за бомбой, Мемо откроет огонь. Будет бить в голову, чтобы уже не ожил. В горошине радиофона шипел голос Умника. Он был в курсе всего. Скрипя зубами, теряя сознание от боли, диктовал, советовал, умолял – заменить Мака. Идти в радиостудию, продиктовать запись, потом в аппаратную, переключить с депрессивного на поле повышенного внимания. И твой голос будет слушать, и тебе будет повиноваться огромная страна, которой ты вбиваешь в миллионы голов новую бесспорную и абсолютную истину. И Неизвестных Отцов сменят какие-нибудь Огненосные Творцы Революции. А он, Мемо Граммену, станет живым богом, попирающим копытом вселенную…
И ничего не изменится. Как раньше, будут сытые пастухи при покорном им голодном стаде. И будут голодные волки, которые мечтают насытиться, убив пастухов и сами став пастухами. И дважды в день будет полчаса выкручивающей наизнанку боли, и каждую минуту будет страх от удара в спину… Зато он будет господином… Господином марионеток, которых дергают как за веревочки невидимые, но всесильные лучи! Гэл и Орди – нет, они не были мертвыми! Только они и были по-настоящему живыми среди толп неживых. Что говорил Гэл: человечество – не трава, покорно склоняющаяся перед бурей. Каждый человек может стать Мировым Светом! Светом, дающим жизнь людям!
Копыто рычал в сжатый до хруста кулак. Излучение, терзающее каждую клетку тела, стирало и сдирало с Мемо Грамену наросшие за черные, мертвые месяцы и годы смердящие, окостеневшие наслоения лжи, предательства, жестокости. Из выжженной, казалось, до основания, оголенной души его поднималось что-то давно забытое, яркое, живое… Мемо смотрел, как Мак Сим выходит, забирает из багажника бомбу, уносит в здание центра, перешагивая через лежащих. Что понимаешь ты, горец, в нашем страхе, в нашей боли? Но ты сделал то, что давно должны были сделать мы сами! И я благодарен тебе, впервые благодарен за что-то другому!
Мак вернулся, сел в автомобиль и уехал. Сколько времени осталось до взрыва? Десять минут? Мемо выдернул из уха продолжавший зудеть голосом Умника микрофон. Пошел, тяжело шаркая подошвами, в серый куб. Вестибюль был завален телами – слабо шевелившимися, бессильными сдвинуться с места. Что же ты, горец? Только что в машине усаживал удобнее отключившегося Вепря, а здесь – оставил столько обреченных. Или для тебя они не люди – враги, дрянь? Найти, обезвредить бомбу? Нет, пусть у тех, кто останется в живых, будет шанс. Но эти? И даже молоденькая девчушка в съехавших набок очках, лежащая за конторкой? Мемо с усилием поднял девицу, вынес наружу. Потом вернулся в вестибюль. Грызя истерзанные губы, оттаскивал и оттаскивал безвольные, мягкие, как у кукол, тела к дверям. Одно за другим. И кучей сталкивал катиться по ступеням.
Вдруг боль пропала, оставив звенящую тишину в голове. Мир изменился, наполнился голосами. Люди поднимались, недоуменно оглядывались, не понимая, что произошло. Бомба сработала! В подвале уже разливается огненная бездна! Счёт идет на секунды! Мемо подхватил брошенный пулемет, дал очередь в потолок и заорал хриплым басом:
– Здание заминировано! Всем срочно выйти!
Гвалт. Визг. Топот множества ног. Дикая свалка у дверей. Мемо примерился и выбил пулеметным огнем кусок внешней стеклянной стены. Через новый выход тут же ринулись истошно орущие, до смерти перепуганные люди. Здание дрогнуло, тяжело застонало всеми своими простенками и перекрытиями. Часть пола просела, между плит внизу страшно просвечивало что-то ослепительное, белое, жаркое. Орущая толпа рвалась из вестибюля наружу. С верхних этажей, похоже, прыгали прямо из окон. Нечем было дышать от удушающего жара, в воздухе стояла белая пыльная пелена. Поток бегущих иссякал. Мемо тоже зашагал к выходу. Толстый, очень толстый мужчина, протискиваясь вперед, сильно толкнул некрасивую женщину с рыбьим лицом. Та упала, попыталась встать, не смогла, – видно, подвернула лодыжку. Мемо рывком поднял ее, закинул на плечо. У самых дверей земля вдруг ушла из-под ног. Со звоном вылетали последние уцелевшие стекла, стены трескались и валились внутрь, к огненному кратеру. Мемо успел кинуть женщину к дневному свету, а сам не удержался, упал на спину и неудержимо уже заскользил под уклон. Напоследок ему хотелось сказать самому себе что-то вроде: «Смерть! я не твое копыто!», но почему-то вспомнилась недоеденная утром каша…
Сергей Удалин
Перед тем, как захлопнется дверь
Не вижу, почему бы благородному дону не поиграть немного в благородных донов.
В детстве мы все играли в героев любимых книг. Да и став взрослыми, порой возвращаемся к этой забаве. Правда, игры наши тоже повзрослели. Нам уже не интересно просто повторять сюжет книги. Теперь мы придумываем, что было до, или после, или как было «на самом деле». А ещё – что было бы, если…
Одно такое «если» давно не даёт мне покоя, только я опасался выпускать его на волю. Нужно дать ему созреть и дорасти самому. Но не могу удержать… вырывается… оживает…
…и вот я подъезжаю к небольшому городку, примечательному лишь тем, что это самое восточное, самое близкое к арканарской границе поселение в герцогстве Ируканском. Назовём его, скажем, Шиндар – у скромного городка не должно быть слишком звучного имени. А он таки очень скромен. Но мне даже нравится, что тщеславные провинциалы хотя бы в этом не пытаются соперничать с имперским блеском Эстора. Высокие стены, окна-бойницы и крепкие ворота здесь важней изящных башенок и мраморных колонн.
Зря я о них вспомнил – тут же захотелось в Эстор, оставленный семь лет назад. Но пока я не могу вернуться, у меня неотложное дело – в этом городишке, а возможно, и ещё восточнее.
Я путешествую один. Мои слуги бросили меня умирать от лихорадки посреди Туханских болот. И чтобы скрыть свою подлость, отослали домой чей-то высохший труп с изъеденным язвой лицом. Говорят, он так и лежит в нашем фамильном склепе. Моё же лицо, хвала святому Мике и тем монахам, что подобрали и выходили меня, не пострадало. И силы постепенно возвращаются. Только шесть лет, проведённых в монастырской лечебнице, назад уже не вернёшь.
Набирать в услужение новых трусов и предателей взамен прежних я не спешу. От горстки чем попало вооружённых оборванцев я как-нибудь отобьюсь, а арбалетный болт в спину на лесной дороге может получить и предводитель большого отряда. И вряд ли чёрная лихорадка отступилась от меня лишь затем, чтобы всё решил какой-то шальной выстрел.
Я въезжаю на мост. Хамахарский жеребец недовольно ржёт – ему не нравится ступать по скользким камням – и я не слышу вопроса стражников, охраняющих въезд в город. Однако догадаться несложно.
Услышав моё имя, стражники начинают пятиться, пока не упираются в перила моста. Хорошо хоть в воду не свалились. Совсем мальчишки, щуплые и веснушчатые, в помятых кирасах, явно с чужого и более мощного плеча. Либо в городе не хватает здоровых мужчин, либо наместник, испугавшись слухов с той стороны границы, объявил общую мобилизацию.
Впрочем, мне нет дела до этих юнцов. Но какая-то неодолимая сила заставляет вглядеться в их лица. И я заранее знаю, что увижу не только благоговейный ужас, но и робкое, затаённое ожидание. Как и у всех, кого я встречал на заставах и постоялых дворах Арканарского тракта.
Чего они ждут от меня? Вроде бы я ничего не должен этим простолюдинам, не давал никаких обетов, не объявлял ни за что наград. Но они всё равно смотрят.
Один из стражников решается снова спросить:
– Позвольте узнать, благородный дон, с какой целью вы прибыли в Шиндар?
Хороший вопрос. я и сам смутно представляю, с какой целью. Просто чувствую, что где-то здесь нужно искать разгадку мучающей меня тайны. Но не объяснять же это каждому встречному.
А может, и не нужно ничего искать, мне и так известен ответ, только не хочу в этом признаваться. Или боюсь? И не хочу признаваться, что боюсь.
Давно копившееся раздражение выплёскивается на голову бедного парнишки:
– Твоё-то какое косорылое дело? Давай, пошевеливайся, убирай рогатку.
Слова ещё недосказаны и не расслышаны, но я уже знаю, что будет дальше. То же, что и всегда. Отсвет надежды на конопатом лице сменится – нет, не обидой, а разочарованием. Я, видите ли, опять не оправдал ожиданий. А разве должен был? Разве я бродячий акробат, за жалкие гроши развлекающий толпу, или фокусник, исполняющий желания?
Да полно, не в этом дело. я опять пытаюсь обмануть себя: они ждут чего-то такого, что непременно сделал бы тот другой, о котором ходят смутные слухи по всей империи. Самозванец, присвоивший моё имя. О нём-то я на самом деле и хочу узнать – кто он такой, чего добивался, откуда взялся и куда пропал? Именно поэтому я оказался здесь, у самой границы с Арканаром.
– Как угодно вашей милости, – ворчит парнишка, освобождая дорогу, – только господин наместник меня всё равно спросит, зачем благородный дон пожаловали. Да и вас тоже.
– Хорошо, зайду я к твоему наместнику, – отвечаю я уже мягче и поправляю золотой обруч с изумрудом.
Красивая вещица. Очень подходит к моему исхудавшему после болезни лицу и чёрным с сединой волосам. я купил её месяц назад у одного соанского купца. Вроде бы обруч сняли с головы казнённого мятежника. Но мой род такой древний, так высоко стоит в имперской иерархии, что мы выше даже предрассудков. Мне украшение понравилось, и наплевать, кто его носил раньше.
Город выглядит так, словно только что пережил нашествие северных варваров. Разбитые окна, болтающиеся на одной петле двери, подозрительные бурые пятна на стенах. Пахнет недавним пожаром. По улицам бродят компании молодых ребят, судя по виду, подмастерьев, громко кричащих что-то маловразумительное: «Ирукан – для ируканцев» или «Убирайтесь домой, попрошайки». Впрочем, меня они обходят по стеночке, да и разъезды конной стражи – тоже. И я пропускаю их беспрепятственно, не вмешиваясь без нужды в бурление здешней жизни.
Из толпы на перекрёстке вырывается пожилая женщина и бежит ко мне. Её седые волосы растрёпаны, серое платье изодрано и испачкано грязью, босые ноги изодраны в кровь. Она цепляется обеими руками за седло и с молчаливой, отчаянной надеждой смотрит на меня пронзительно голубым правым глазом. Левый, наверное, тоже голубой, но его почти не видно за громадным лиловым синяком, расплывшимся на пол-лица. Хотя смотрит она скорее не на меня, а на мой обруч.
А вот мастеровые с опаской разглядывают мои мечи. я поддёргиваю перевязь, чтобы им было лучше видно. Напряжённое молчание затягивается, но я не собираюсь его прерывать.
Наверное, они бы ещё долго так стояли, но из-за угла появляется конный патруль, и я передаю несчастную служителям закона. Они намного старше, чем стражники на мосту, и похожи на опытных воинов, так что за судьбу женщины можно не волноваться. Вот только… в её взгляде я улавливаю уже знакомое разочарование. Опять? А теперь-то почему? Что за день сегодня такой, печень Каты Праведного?!
В кабинет наместника я вхожу с намерением рассказать об увиденном в городе. Но застреваю на втором слове, заметив, что дон Дага в комнате не один. Его самого я опознаю по висящему над столом портрету, чуть ли не в обнимку с герцогом. Но у окна стоит коренастый, тучноватый человек в сером дорожном камзоле с таким же, как у меня, обручем в каштановых волосах. Услышав моё имя, он вздрагивает и впивается в меня широко раскрытыми карими глазами. Его взгляд мешает сосредоточиться, и я излагаю свои впечатления более кратко и сбивчиво, нежели собирался.
Дон Дага, худой и бледный человек средних лет с излишне вытянутым и крайне невыразительным лицом, пожимает плечами:
– А что вы ожидали, дон Румата? Город переполнен беженцами из Арканара, и наши ремесленники недовольны, что пришлые отнимают у них работу. К тому же соглашаются на меньшую плату. Многие почтенные горожане близки к разорению. я не вправе осуждать их за недовольство, хотя иногда оно принимает непозволительные формы. Вот и герцог тоже обеспокоен…
Вялое движение рукой в сторону окна.
– Позвольте представить – благородный дон Гуг. Прибыл из столицы, чтобы разобраться на месте и доложить результаты его светлости. А без приказа из Ирукана я, увы, ничего не могу поделать.
– Но я-то могу, – заявляю я скорее из чувства противоречия.
Наместник задумчиво смотрит на меня.
– Скажите, благородный дон, – приторно улыбается он, – как долго вы намерены пробыть в Шиндаре?
– По обстоятельствам, дон Дага, – в тон ему отвечаю я. – А почему вы об этом спрашиваете?
В лице наместника появляется что-то птичье, что-то от грифа-стервятника. Губы плотно сжаты, глаза прищурены.
– Я настоятельно рекомендую вам, дон Румата, уехать как можно быстрее. В городе и так неспокойно, и одно ваше появление может подвигнуть недовольных на необдуманные действия.
– Простите, но при чём здесь моё появление?
Дон Дага хищно усмехается.
– Мы, конечно, живём в глуши, но кое-какие слухи и до нас доходят. Нужно просто сопоставить факты: сначала вы приехали в Арканар, и вскоре при неясных обстоятельствах умер король Пиц Шестой, а в городе началась кровавая резня, которую смогли остановить лишь воины Святого Ордена. А теперь вы появляетесь в Ирукане. Нам бы не хотелось повторения арканарских событий.
– Я никогда не был в Арканаре! – взрываюсь я.
– Глупо отрицать, дон Румата, – качает головой наместник. – Вас видели сотни людей, многие из них поселились у нас и охотно подтвердят мои слова.
– Говорю же вам, меня там не было! Это был мой двойник.
– А этот роскошный обруч он, надо полагать, у вас одолжил?
Мне трудно с ним спорить, поскольку он лучше осведомлён. До меня долетали лишь отголоски тех слухов, что ходили здесь, в Ирукане.
– Этот обруч, – я все ещё пытаюсь говорить спокойно, – я купил месяц назад на тиханском рынке. Намного позже событий в Арканаре. Кроме того, полагаю, в мире существует несколько таких обручей. Один из них мы видим сейчас на благородном доне Гуге?
– Уж не хотите ли вы сказать, добрейший дон Румата, что это он отравил короля Арканара?
– Что вы сказали? – удивлённо бормочет посланец герцога, выходя из оцепенения. Но ни я, ни наместник не обращаем на него внимания.
– Уж не хотите ли вы сказать, мудрейший дон Дага, что это я его отравил?
– Не сами, разумеется. С помощью шарлатана, выдаваемого за известного лекаря Будаха Ируканского.
Не знаю, как мне удаётся сдержаться. Наверное, пределы удивления человеческой наглостью я давно миновал.
Читать бесплатно другие книги:
