Томминокеры Кинг Стивен
(ты уверен)
(да, они поймут, они будут думать, они поймут)
Тиканье «Сес Томаса» на каминной полке, который был пожертвован школой грамотности в прошлом году, было самым громким звуком в комнате. Еще можно было услышать тонкое звучание китайской вазы. И еще, за открытым окном, очень далекий шум самолета.
Ни одной птичьей трели.
Почти полная тишина.
Они ели и пили, и они почувствовали, когда Дугана выводили из сарая Бобби в час тридцать пополудни. Люди поднялись, и сразу завязался разговор, настоящий разговор. Мужчины натягивали свои котелки. Женщины прятали в сумочки недоеденные сандвичи. Клодетт Равалл, мать Эшли, заворачивала в алюминиевую фольгу остатки запеканки, которую она до этого принесла. Они вышли наружу и направились к своим домам с улыбками.
Акт III завершился.
23
Гарденер обозревал окружающий закат с сильной головной болью и таким чувством, будто происходили какие-то события, которые сейчас вспомнить он не в состоянии.
В конце концов нужно это сделать. Гард, — думал он. — Ведь у тебя был очередной провал в памяти. Согласен?
Он ухитрился выбраться с веранды и шатко убраться от возможных взглядов с дороги за угол дома, прежде чем его вырвало. Он заметил в рвоте кровь, но в этом не было ничего удивительного. Не в первый раз, хотя сейчас крови было и больше, чем раньше.
Сны, Господи! У него были какие-то жуткие, хотя сейчас по большей части забытые, кошмары. Люди, приходящие и уходящие, такое огромное количество людей, что все, что им было нужно — это духовой оркестр и далласская полиция.
(Полиция. Далласская полиция была здесь сегодня утром, а ты напился и теперь не увидишь их из-за своей проклятой трусости).
Трус. Кошмары. Вот в чем все дело.
Он отвернулся от лужи блевотины между ногами. Окружающий мир колебался и терял четкость с каждым ударом сердца, и Гарденер осознал, что еще никогда не был так близок к смерти. В конце концов он решится на самоубийство… ох, только нужно делать все помедленнее. Он оперся о стену дома и положил голову на руки.
— Мистер Гарденер, с вами все в порядке?
— Ааа! — заорал он, вскочив, как подброшенный пружиной. Его сердце едва не проломило грудную клетку, затем остановилось, ему показалось, что навсегда, а потом начало биться с такой быстротой, что он едва различал отдельные удары. Боль в голове разом возросла до предела. Он пошатнулся.
Это был Бобби Тремэйн, выглядел он удивленным, быть может происходящее даже казалось ему забавным… но сожаления за испуг Гарденера не было и в помине.
— Мне, право, совсем не хотелось вас испугать, мистер Гарденер. Ты, падло, конечно хотел, и я прекрасно это понимаю. Младший Тремэйн несколько раз мигнул. «А он ведь кое-что уловил», — подумал Гарденер. С удивлением он почувствовал, что в штанах сухо.
— Где Бобби? — спросил Гарденер. Я…
— Я знаю, кто ты. Я знаю, где ты. Прямо передо мной. Где Бобби?
— Ну, я же вам говорю, — сказал Бобби Тремэйн. Его лицо стало совсем открытым, с огромными глазами, очень-очень честным, и Гарденер сразу, без малейшего усилия вспомнил свои студенческие годы. Так выглядели те, кто весь долгий зимний уик-енд катались на лыжах, пили и крутили романы, когда потом им приходилось объяснять, что они не могли заниматься научными исследованиями поскольку в субботу у них умерла мать.
— Ну, давай, говори. — Гарденер прислонился к бревенчатой стене домика, рассматривая подростка в красных закатных отблесках. За его плечами виднелся сарай с амбарным замком и крепко заколоченными окнами.
Ему вспомнилось, что сарай видел он и во сне.
Сон? А может быть, тебе уж очень не хочется признать, что это было реальностью?
На секунду подросток оказался полностью смущенным циничным выражением Гарденера.
— У Мисс Андерсон случился солнечный удар. Какие-то люди нашли ее недалеко от корабля и доставили в Дерри Хоум.
— С ней все нормально? — немедленно поинтересовался Гарденер.
— Я не знаю. Они все еще с ней. Она еще не пришла в себя. То есть, не пришла в себя где-то до трех часов. В это время я уехал сюда.
Гарденер оттолкнулся от стены дома и двинулся за угол, голова его была опущена, он пытался справиться с похмельем. Он почувствовал, что подросток лжет, быть может, не правду он сказал о том, что произошло с Бобби, но Гарденер чувствовал, что суть, ядро сказанного — это правда. Бобби было больно, ее тошнило и еще что-нибудь подобное. Это объясняло некоторые из приходов и уходов, которые он видел во сне. Видимо, Бобби позвала их с помощью своего мозга. Позвала с помощью мозга, лучший фокус недели. Только в Хэвене леди и джен…
— Куда Вы направляетесь? — спросил Тремэйн очень высоким голосом.
— В Дерри… — Гарденер уже стоял у начала дороги. Там был припаркован пикап Бобби. За ним стоял желтый «Додж Челленджер» молодого Тремэйна. Гарденер повернулся к подростку. Закатный свет расцветил лицо юноши красными бликами и черными тенями, это делало его похожим на индейца. Гарденер посмотрел повнимательней и понял, что никуда он не поедет. Ведь этот подросток со скоростной машиной и плечами футболиста приехал сюда не только для того, чтобы сообщить неприятные новости и увидеть, что Гард выпил достаточно алкоголя для полного отключения.
Я могу и поверить в то, что Бобби была в лесу, работала как безумная, и ее настиг солнечный удар, пока ее временный друг валялся на веранде пьяный как свинья. Ну так что? Итак, это хороший трюк, потому что она думала побывать на погребении Рут Маккосланд. Она ушла в Хэвен, пока я тут в одиночестве размышлял о воскресных событиях… Я начал думать, а потом начал пить, ведь так я делаю почти всегда. Конечно, Бобби могла сходить на похороны, вернуться сюда, переодеться и отправиться на работу в лес, где и получила солнечный удар… Все верно, за исключением мелочи — все это случилось не там.
Подросток лжет. Это написано на его лице, и я страшно доволен, что он не может читать мои мысли.
— Мне кажется, что для мисс Андерсон будет лучше, если вы останетесь здесь и займетесь своими делами, — внятно сказал Бобби Тремэйн.
— Ты думаешь?
— Да, мы все так думаем. — Подросток выглядел сейчас еще более напряженно, чем обычно — осторожный, немного угловатый на своих ногах. «Не думаю, чтобы у Боббиного любимца-пьянчуги остались зубы или когти, чтобы ими царапаться». Это замаскировало другую, еще более грязную мысль, и Гарденер внимательно посмотрел на подростка в свете, который перешел в оранжевые и ярко-розовые тона. Плечи футболиста, красивое лицо с крепким подбородком, который не постеснялись бы изобразить и Алекс Гордон с Берни Вриктоном, широкая грудь и узкая талия. Бобби Тремэйн, Стопроцентный Американец. Без сомнения все кольсоновские девицы ахали по нему. Но этот впалый нерешительный рот, подумалось Гарденеру, вступает в противоречие со всем остальным. Они ведь из тех, кто скрывает выпавшие зубы.
О'кей, но зачем он здесь?
Чтобы быть моим тюремщиком. Чтобы быть уверенным, что я здесь останусь. Не важно как.
— Что ж, хорошо, — сказал он Тремэйну пьяным примиряющим голосом. — Если вы все так думаете. Тремэйн слегка расслабился.
— Это действительно так.
— Ну что, пошли внутрь и поставим кофе. Оно бы мне не помешало. Уж очень голова болит. А в Дерри мы поедем пораньше утром… — Он остановился и взглянул на Тремэйна. — Ведь ты здесь, чтобы помогать мне, не так ли? Это ведь часть твоего задания?
— А… да, сэр.
Гарденер кивнул. И взглянул на сарай и в причудливом свете заката заметил зеленую «зарю» в щели между досками. На секунду он был близок к тому, чтобы вспомнить свой мерцающий сон — умершие сапожники машут молотками у неизвестных приспособлений в зеленом ослепительном блеске. Он никогда еще не видел такого яркого сияния и обратил внимание, что, когда Тремэйн смотрел в этом направлении, его глаза легко пробегали, не замечая ничего необычного.
Уж не знаю, чем они там занимались, но посмеялись за зеленой дверью они немало… зеленая дверь, что за секреты ты скрываешь?
А еще был звук. Слабый… ритмичный… едва различимый… но почему-то неприятный.
Гарденер двинулся по направлению к дому. Тремэйн почтительно последовал за ним.
— Хорошо, — сказал Гарденер, будто разговор и не прерывался. — Я кое-где использую твою помощь. Бобби чуть не две недели мечтала о таком люке, через который можно будет спускаться вниз… и через который было бы удобно выходить наружу.
— Да, я знаю, — без колебания сказал Тремэйн.
— Но для этого нужно постоянно работать вдвоем.
— О, с тобой постоянно кто-нибудь да будет, — сказал Тремэйн, и лицо его озарила открытая улыбка. Холодок пробежал у Гарденера по спине.
— О?
— Да! Будь уверен!
— Пока Бобби не вернется.
— Точно, — согласился Тремэйн.
Хотя он не думает, что Бобби вернется. Когда-нибудь.
— Пошли, — сказал он. — Кофе. А потом, быть может, немного перекусим.
— Это звучит заманчиво.
Они вошли внутрь, оставив сарай слушать свои же маслянистые и бормочущие звуки в сгущающейся темноте. Как только пропало солнце, зеленые лучики, пробивающиеся из щелей, стали становиться все ярче, и ярче, и ярче. Сверчок прыгнул на кляксу зеленого света, упавшую на землю, и свалился замертво.
Глава 10
Книга дней — история города заключение
1
Четверг, 28 июля
Ровно в 3.05 Буч Дуган проснулся в своей постели в Дерри. Он отбросил одеяло и спустил ноги на пол. Его лицо опухло от сна, а расширенные глаза смотрели удивленно. Одежда, в которой он вчера ездил в Хэвен, была свалена в кресле у столика. Ручка выглядывает из нагрудного кармана рубашки. Вот и ладно. Ему понадобится ручка.
Буч поднялся на ноги, подошел к креслу, взял ручку и, сбросив рубашку на пол, уселся за стол… Он долго всматривался в темноту, что-то обдумывая.
Побывав на участке Андерсон, Буч вернулся только тенью самого себя. Он очень осунулся, казалось даже, стал ниже ростом. Ему словно отшибло память. Он не мог с точностью установить последовательность простейших событий. Он затруднился бы назвать свое второе имя и совсем не мог вспомнить, как доехал до Хэвентроя на «Чероки», взятом напрокат Хиллманом. Возвращение же в Дерри совершенно изгладилось из его памяти. Тем не менее, все это было.
Он припарковал «Чероки» перед жилищем старика, выйдя из машины, захлопнул дверцу и пересел в свою машину. Проехав два квартала, он остановился и простоял достаточно долго, чтобы, чуть помедлив (неудивительно — в его-то состоянии), уронить ключи от «Джипа» в сток канализации.
Добравшись до квартиры, он свалился в постель и забылся тяжелым сном, пока внутренние часы, заведенные в его подсознании, не разбудили его как раз во время.
Сознание слегка просветлело… мысли начали проясняться. Буч прищурился, пошарил блокнот и вырвал из него листочек. Он написал:
«Во вторник вечером я сказал, что не пойду на ее похороны, потому, что болен. Так оно и было. Правда, дело не в больном желудке. Я хотел сделать ей предложение, но все откладывал. Боялся, что она откажет. Если бы я не трусил, быть может, она осталась бы в живых. Теперь, когда она умерла, похоже, мне не для чего жить.
Извините за доставленные хлопоты».
Он просмотрел записку и подписался:
«Антони Ф.Дуган».
Буч отложил записку и ручку и откинулся на стуле, тупо глядя в окно.
Наконец упало последнее перышко, сломавшее спину верблюда.
Он решился. Остатки сознания вспыхнули и погасли, погасли навсегда.
Буч Дуган поднялся на ноги и направился в уборную. Потом, вспомнив код стенного сейфа, вернулся за своим верным «Магну-мом-357». Автоматически накинул и застегнул ремни, потом уселся на столик, задумавшись.
Поразмыслив несколько минут, он нахмурился, потом встал, выключил свет в уборной, закрыл дверь, снова подошел к столику и снова уселся. Проверил зачем-то, хорошо ли видно записку, достал из кобуры свой «Магнум», легко пристроил его дуло к виску и спустил курок. Кресло опрокинулось и с грохотом упало на пол, с вполне обыденным, совсем не драматичным звуком — словно кто-то, уходя, хлопнул дверью.
2
Пятница, 29-ое июля
Передовица «Бангор Дейли Ньюз».
Бесспорное самоубийство городского полицейского из Дерри, расследовавшего исчезновение двух рядовых.
Не подлежит сомнению, что Антони «Буч» Дуган из городской полиции Дерри застрелился из табельного оружия в четверг рано утром. Его смерть глубоко потрясла его коллег из городской полиции, встревоженных недавним исчезновением двух рядовых…
3
Суббота, 30-ое июля
Гарденер сидел на пне в лесу, сняв рубашку; он уписывал бутерброд с тунцом и яйцом, отваренным вкрутую, запивая все это холодным кофе, щедро сдобренным бренди. Как раз напротив него, на другом пне сидел Джон Эндерс — школьный директор. Эндерс почти не занимался физическим трудом, как многие люди его профессии, так что теперь, хотя время подошло только к полудню, он выглядел усталым, разгоряченным и почти выбился из сил. Гарденер кивнул ему.
— Неплохо, — похвалил он. — Куда лучше, чем у Тремэйна, между прочим. Тремэйн выпарил всю воду, пытаясь вскипятить ее. Эндерс растроганно улыбнулся.
— Спасибо.
Гарденер окинул взглядом часть огромного сферического предмета, выступающего из земли. Канава становилась все шире и шире, и им приходилось использовать все больше и больше той серебристой проволоки, которая худо-бедно удерживала сферу от проседания (он понятия не имел, как это происходит, знал только, что объем «подкопа», без того внушительный, уже почти удвоился, и еще вчера две женщины из города привезли новую партию проволоки, аккуратно свернутую и упакованную, как новенькие металлические занавески). А им понадобится еще больше, они ведь «вгрызаются» все дальше в глубь холма… а эта штука все уходит и уходит вниз, и нет ни конца, ни края… Уже весь дом Бобби мог бы скрыться в ее тени.
Он снова взглянул на Эндерса. Эндерс уставился на эту штуку с выражением преклонения и религиозного трепета — ни дать ни взять начинающий друид, совершивший свое первое паломничество к святилищу Стоунхеджа.
Гарденер поднялся на ноги, слегка потянувшись.
— За дело, — сказал он. — Давай-ка чуть-чуть рванем эту штуку.
Еще неделю назад они с Бобби дошли до того момента, когда «корабль» оказался неподвижно засевшим в твердой почве холма, как кусок стали в бетоне. Сама почва не повреждала корабль; чтобы побеспокоить его гладкую жемчужно-серую поверхность, нужно было что-то посущественнее; оставался только взрыв. Слишком уж плотно корабль засел в почве. Вот почву и надо разнести к черту. При других обстоятельствах эта работа была бы как раз для команды строителей, знающих, как пользоваться динамитом — большим количеством динамита.
Однако, динамит считается устаревшим, потому-то его не найдешь среди имеющихся в наличии взрывчатых веществ в городе Хэвене. Впрочем, Гарденер толком не уяснил, какие взрывчатые вещества есть в Хэвене, а каких — нет, какие можно использовать для этих целей, а какие — не стоит, да он и не стремился разобраться. Да и вообще, это — спорный вопрос, сколько людей столько и мнений. Если бы знать, как этим пользоваться, то огромная часть тяжелой работы была бы проделана в мановение ока, с помощью каких-то новых и усовершенствованных взрывных устройств. Он помнил те времена, когда действительно маялся дурью, размышляя, стоит или не стоит Бобби ломать голову над вопросами устройства и производства оружия. Теперь все это казалось таким далеким, а тот Джим Гарденер — таким наивным.
— Ты сможешь это сделать, Джонни? — спросил он директора школы.
Эндерс поднялся, заложив руки за спину. Несмотря на жуткую усталость, он все же выдавил улыбку. Казалось, один вид корабля подбадривает его. Кровь выступила в уголке глаза, совсем как красная слеза. Должно быть, лопнул сосуд. Все из-за того, что вертимся около этого проклятого корабля — подумал Гард. Сперва Бобби Тремэйн взялся «помогать» ему и потерял за два дня несколько последних зубов; они полетели, как горох из стручка, а все потому что рядом стоит эта штука.
Сначала он хотел сказать Эндерсу, что что-то неладно с его правым глазом, но передумал, предоставляя ему заметить это без посторонней помощи. Похоже на то, что его это даже не беспокоит. Это потрясло Гарда больше всего.
«С чего бы это? Или ты обманываешь себя, считая, что даже кошки человечнее нас — людей? Если это так, то тебе лучше поумнеть, старина Гард».
Он вовремя посмотрел под ноги, до того, как край подкопа обвалился. Оглядевшись, Гард поднял дешевенький транзистор, сделанный из ядовито-желтого пластика. Так и лезет в глаза! А, ведь там, под ядовито-желтой пластмассой всякие детали, и, конечно же, батарейки.
Хмыкнув, Гарденер отошел от края подкопа. На сей раз завывающая музыка оставила его спокойным, он не мог отвести глаза от огромного, гладкого, серого бока корабля. Зрелище не вдохновляло, вызывая, однако, трепет, переходящий в дрожь все нарастающего страха.
«Но ведь ты все еще надеешься. Соврешь, если скажешь, что нет. Ведь разгадка именно здесь… где-то здесь».
«Странно», подумал он. Надежда нарастает вместе со страхом…
Раскопки холма существенно обнажили поверхность корабля — правда, не настолько, как ему того хотелось; с другой стороны, ему вовсе не светит оказаться втянутым в какую-нибудь гигантскую воронку. Да и приближаться к металлической обшивке небезопасно. Теперь, когда он часто прикасался к ней, его кровотечения участились (а не прикасаться было выше его сил); шум радио стих; тут он поймал себя на мысли, как много крови может литься из носа или из ушей. И еще: много же, однако, времени он выторговал себе пожить на этом свете, впрочем, это вопрос настроения. С того самого утра, когда он проснулся на волнорезе в Нью-Хэмпшире, он живет как бы взаймы. Он болен и знает это, правда, не настолько болен, чтобы оценить комизм ситуации, в которой он оказался: он, как одержимый, раскапывает эту чертову кучу, применяя все известные инструменты и приспособления, словно рекламируя «Весь Универсальный Каталог» Хьюго Герисбака, причем, судя по всему, он загонит себя до смерти, работая словно в гипнотическом трансе; надо думать, он не доживет до того момента, когда можно будет войти внутрь через ход, который Бобби надеется найти. Но надо попытаться. Ставка достаточно высока.
Наступив на веревочный хомут, затянутый крепким узлом, он сунул назойливое радио в карман рубашки.
— Будь добр, Джонки, спусти-ка меня вниз.
Эндерс начал вращать колесо лебедки, и Джим медленно заскользил вниз, на дно траншеи. Гладкая серая поверхность перед его глазами заскользила все выше, выше, выше. «Пожелай они расправиться с ним, проще всего это было бы сделать сейчас», — прикинул Гард. Просто послать телепатический приказ Эндерсу: «Ты можешь отойти от колеса, Джон. Мы с ним покончили? И он грохнется с сорокафутовой высоты на твердую, как бетон породу, таща за собой веревочную петлю.
Конечно же, ему приходится полагаться на их милость… он даже предположил, что они осознают, что он может быть полезен, хоть и оказывает сопротивление. Молодой Тремэйн был здоров и силен, как бык, но за два дня он полностью выбыл из строя. Эндерс, судя по всему, не выдержит еще одного дня работы, но Гарденер готов был спорить на все, что имеет (а что он имеет, ха-ха?), что завтра найдется кто-нибудь еще, добровольно пожелавший вести счет его попыткам.
С Бобби все о'кей.
А ведь она была очень плоха, просто довела себя до ручки. Если бы ты не явился вовремя, она бы уработалась насмерть.
Но она-то болталась здесь куда дольше, чем Эндерс или молодой Тремэйн.
Мысли безжалостно возвращались к одному и тому же: Бобби входила в сарай, как и другие. Тремэйн и Эндерс никогда не… стоп, ты же этого не видел. Может быть, есть какая-то разница. Она-то ведь оправилась.
Так что же там происходит? Десять тысяч ангелов танцуют на острие иглы? Там расхаживает привидение Джеймса Дина?
Туринская Плащаница? Что?
Он не знает.
Наконец ноги коснулись дна.
— Я уже внизу! — крикнул он.
Лицо Эндерса, казавшееся таким маленьким, склонилось над краем обрыва. Где-то наверху маячил кусочек голубого неба. Крошечный, как лоскуток. Дала себя знать клаустрофобия — она нашептывала что-то свое в его уши — голосом грубым, как наждак.
В этом месте пространство между поверхностью корабля и земляной стеной, затянутой металлической сеткой, было очень узким. Гарденеру пришлось протискиваться боком между обшивкой корабля, которой нельзя было касаться, и металлической сеткой, покачиваясь от головокружения.
Земля под кораблем была очень темной. Он потрогал ее и отдернул руку. Земля стала почти мокрой. Всю последнюю неделю она увлажнялась все больше и больше с каждым днем.
Сегодня утром он проделал небольшое квадратное углубление со стороной дюйма в четыре, чтобы положить туда взрывчатку. Теперь он достал инструменты, включил фонарик, направив свет на углубление.
Оно было доверху заполнено водой.
Он вскочил на ноги и закричал:
— Спускай сюда шланг!
— …чего?.. — донеслось сверху. Голос Эндерса звучал изумленно. Гарденер вздохнул, удивляясь, как долго тот может бороться с общим истощением. Чего только нет в «Полном Каталоге Инструментов Хьюго Герисбака», но вот никто не додумался провести связь между низом и верхом. Вместо этого, они предпочитают надрывать глотки.
Да ведь ничто из их блестящих идей не затрагивает подобных случаев, и ты это знаешь. Ну а им нечего беспокоиться о связи, раз они могут читать мысли! Это ты здесь вьючная лошадь, а не они.
— Шланг! — завопил он. — Спусти же вниз этот несчастный шланг, твою мать!
— Ох… ладно…
Дожидаясь, пока спустится шланг, Гард стоял, размышляя о том, что оказался далеко не в самом лучшем месте, и желая убедить себя, что все это — всего лишь кошмарный сон.
Ничего хорошего. Конечно, корабль пришельцев — чертовски экзотично, но есть и детали, чересчур осязаемые для сна: резкий запах пота, исходящий от Джона Эндерса, запах спиртного, исходящий от него самого, влажная глина, скользящая под ногами, наконец, само ощущение от прикосновения к твердой и влажной слежавшейся земле.
А где Бобби, Гард? Она мертва?
Нет. Он уверен, что она жива, правда, тяжело больна. Что-то случилось с ней в среду. Что-то случилось с ними со всеми в среду. Гарду не удавалось собраться с мыслями и проанализировать случившееся, но ясно, что это не было просто общей подавленностью или дневным кошмаром.
В этом случае было бы куда лучше. Как будто что-то обрушилось с силой на них в прошлую среду — и пропустило через безумную мясорубку и выжало из них все соки. И все это, как предполагал Гард, нанесло вред Бобби… вызвало болезнь… общее недомогание, во всяком случае.
Правда, они не говорили об этом.
Бобби Тремэйн: «А что, Бобби? Нет, мистер Гарденер, с Бобби ничего страшного — просто легкая сердечная недостаточность. Она мигом оправится. Ей нужен отдых! И вы знаете это лучше, чем кто-либо другой, я полагаю!»
Здорово звучит. Очень убедительно. Так убедительно, что, можно подумать, старина Тремэйн и сам в это верит, пока не заглянешь ему в глаза.
Ньют Берринджер: «В следующий раз, надо думать, он попытается убедить нас в том, что мы — полиция Далласа».
Очень смешно, не так ли? Они полиция Далласа? Вот уж забавно. Забавно до слез.
Возможно, думал Гард, именно так оно и есть. Хоть плачь.
Теперь, когда он стоял на дне глубокой расселины по соседству с гигантским летающим кораблем и ждал, когда спустится шланг, на ум пришли ассоциации с гнетущим финалом «Фермы животных» Джорджа Оруэлла; он был готов разрыдаться от безысходности. Странно, вот, оказывается, что чувствуешь в моменты, когда обнаруживается, что у тебя все-таки есть сердце. «Мутные глаза Кловеры перескакивали с одной морды на другую. Животные переводили взгляд с людей на свиней, затем — со свиней на людей, но уже невозможно было понять, кто есть кто».
«Господи, Гард, да прекрати же!»
Наконец-то прибыл шланг — славная семидесятифутовая штука, пожертвованная добровольным формированием пожарных. Шланг, конечно же, был приспособлен для распыления воды, а не для втягивания ее внутрь, однако, вакуумный насос можно без труда приспособить для этих целей.
Эндерс судорожно спускал его вниз. Конец раскачивался из стороны в сторону, задевая за обшивку корабля. Всякий раз раздавалось глухое гудение, звуки ударов оглушительно отдавались, подтверждая догадки о пустоте внутри. Эти звуки раздражали Гарда, и он пытался предотвратить каждый удар.
Бог мой, надеюсь, он не специально раскачивает эту штуку.
Бам… бам… бам. И чего шланг все еще мотается? Он что, не способен издавать другие звуки, кроме звука, напоминающего стук земли о крышку гроба?
Бам… бам… бам.
Господи, мне бы прыгнуть и покончить бы со всем этим, когда была возможность. Просто шагнуть бы с того дурацкого волнореза на Аркадия Бич. Четвертого июля, так ведь? Я мог быть образцовым покойным американцем.
Ну, а теперь пойдем дальше. Когда ты вернулся в дом вечером, то вылакал весь валиум в аптечке. Ты отдал бы концы и правильно бы сделал, раз у тебя кишка тонка или не брать все это в голову, или положить этому конец. Добрым хэвенским обывателям пришлось отложить поминки по тебе, старина Гард. Ты думаешь, им очень надо то, что ты сейчас делаешь? Да если бы не было рядом захворавшей старушки Бобби, думаю, ты был бы уже готов. Если бы она не стояла между тобой и ими…
Бам… бам… бам. Стоит ли Бобби между ним и остальными хэвенцами? Да. Но если она умрет, как долго он еще протянет на этих раскопках? Недолго, парень. Совсем недолго. Думаю, минут пятнадцать.
Бам… бам… бам…
От этого монотонного, мертвящего звука просто сводило челюсти;
Гард приподнялся на цыпочки и поймал конец шланга до того, как он снова ударился об обшивку корабля. Он подтянул шланг вниз, пристроил его конец к ямке с водой, потом взглянул на крошечное лицо Эндерса, маячившее далеко наверху.
— Качай, давай! — гаркнул он.
— А?
«Господи милосердный», — подумал Гарденер.
— Да качай же, мать твою! — взвыл Гард, и тут же почувствовал, действительно почувствовал, что его голова просто отваливается. Он пошатнулся и закрыл глаза.
— Ох… сейч…
Гарденер поместил конец насоса поглубже в выкопанную вчера ямку. Вода чуть-чуть запузырилась, всколыхнулась лениво. Она казалась только прохладной, но его руки закоченели в один момент. И хотя глубина, на которой он находился, была не более сорока футов, но, так как они в ходе предварительной расчистки срыли еще и весь холм, то место, где Гард стоял теперь, было до второй половины июня футов на девяносто ниже уровня поверхности. Смерив длину выкопанной части корабля, можно было бы установить точные цифры, но Гарду было не до того. Простейший признак указывал на то, что они, надо думать, добрались до артезианских вод: пористая порода заполнялась водой. Можно предположить, что нижняя часть корабля (примерно две трети) погружена в огромное подводное озеро.
Руки так закоченели, что он уже не чувствовал их.
— Ну, давай же, чертова кишка, — пробормотал Гарденер. Словно обидевшись, шланг задергался и фыркнул. Гард не слышал, как заработал насос, но догадался, что Эндерс там, наверху, взялся за дело. Уровень воды в ямке снизился, и он увидел свои окоченевшие руки, красные, как гусиные лапки. Гард наблюдал за тем, как убывает вода.
Если мы пробили артезианскую скважину, это здорово замедлит всю работу.
Да уж. Мы можем потерять целый день, выхлебывая воду насосом. Выйдет задержка, но ведь их-то ничто не остановит, Гард. Понимаешь?
Шланг начал затягивать мокрый песок; ямка была пуста.
— Вытаскивай! — крикнул Гарденер. Эндерс перегнулся через край и уставился на него. Гарденер показал на насос и махнул рукой. Эндерс недоуменно вылупил глаза, потом знаком показал ему, что все «о'кей». Затем отошел от края и скрылся из виду. Через пару секунд шланг перестал вибрировать. Потом медленно пополз вверх.
Теперь Гарденер мог поклясться, что его конец не мотался из стороны в сторону, как это было раньше.
Он вынул радио из кармана и включил его. Взрывной механизм был пущен и отсчитывал секунды. До взрыва оставалось десять минут. Он опустил радио на дно ямки, потом засыпал его кусочками породы. Если рванет, то разнесет породу фута на три в глубину, удалить обломки не составит труда, хорошо, если пойдут трещины в породе, и можно будет рассматривать отдельные куски. А корабль не пострадает. Судя по всему, ему вообще ничто не грозит.
Гарденер встал на веревочную петлю и крикнул:
— Вытаскивай меня!
Ничего не произошло.
— Тащи меня наверх, Джонни! — завопил он. И снова это проклятое чувство, словно в голову загоняют клин.
Опять ничего.
Повозившись в ледяной воде, Гарденер здорово замерз. Несмотря на это, его лоб покрылся каплями пота. Он посмотрел на часы. Прошло уже две минуты. С часов взгляд перешел на кучку камней, засыпавших взрывное устройство. Масса времени уйдет на то, чтобы разбросать камни и выключить радио.
А иначе не остановишь того, что происходит внутри дьявольского механизма. Он знал, что время не ждет. Он поднял глаза: Эндерса нет и в помине. Вот они и расправились с тобой. Гард. Ручейки пота стекали в глаза. Он стер их тыльной стороной руки.
— ЭНДЕРС! ЭЙ, ДЖОННИ! «Выкарабкайся по канату, Гард».
«Сорок футов? Размечтался. В колледже мог бы. А сейчас — нет». Он снова посмотрел на часы. Уже три минуты. Да, вот оно как. Хорошо задумано. Жертвоприношение Великому Кораблю. Маленькая подачка Томминокерам.
— Чего, уже пора?
Он задрал голову, чувствуя, что страх перерождается в ярость. «Я уже пять минут, как включил эту штуку, ты, безмозглый придурок! Вытаскивай же меня, не дожидаясь, пока старину Гарда разнесет в клочья!»
Рот Эндерса округлился от удивления; забавно, ничего не скажешь. Он исчез из виду, и Гард уставился на свои часы, не обращая внимания на пот, попавший в глаза.
Веревочная петля под ногами дернулась и потянула его вверх. Он закрыл глаза и уцепился за трос. Внезапно он почувствовал огромное облегчение после пережитого ужаса. Может быть, совсем не плохо иногда заглянуть в лицо смерти…
Он добрался доверху, вылез на траву, отряхнул брюки и двинулся к Эндерсу.
— Извини, — пробормотал Эндерс, виновато улыбаясь. — Я думал, мы договорились, что ты сначала дашь мне знать…
Гарденер закатил ему оплеуху. Прежде, чем Гард сообразил, что он сделал, Эндерс растянулся на земле, очки свалились с носа, кровь выступила на разбитых губах. И хотя Гард не замечал за собой особо выдающихся телепатических способностей, он ясно почувствовал, что все глаза Хэвена обратились на них, а все уши навострились, прислушиваясь.
— Ты, ублюдок, оставил меня там, внизу, с этой включенной штукой, — начал он. — Если ты… или кто-то еще из этого города рискнет повторить что-то вроде этого, то лучше тебе убраться прямо сейчас. Ты слышишь?
Ярость вспыхнула в глазах Эндерса и ослепила их. Он снова водрузил очки на переносицу; с таким же успехом он мог бы одеть их на ногу. Размазывая грязь по лысине, он выдавал:
— Думаю, ты не соображаешь, кому это говоришь.
— Даже лучше соображаю, чем ты думаешь, — ответил Гарденер. — Слушай, Джонни. Если то, что осталось от тебя, способно послушать, а я думаю, что способно, навостри уши. Я хочу разобраться с тем, что там внизу. И я требую хоть какого-то к себе внимания, черт побери. Мы с тобой считай что смертники; я единственный в этом городе, кто не прошел мимо и кто не свернул себе на этом шею. Поэтому-то я и требую к себе внимания и уважения. Ты меня слышишь?
Эндерс взглянул на него, но Гарденеру казалось, что он смотрит куда-то мимо него, прислушиваясь к другим голосам. Гард и сам ждал их решения. Он был слишком зол, чтобы подбирать слова.
— Ну, что же, — мягко сказал Эндерс, вытирая кровоточащие губы тыльной стороной ладони. — Это твоя точка зрения. Ты имеешь на нее право. Мы тут оба смертники, и мы оба убедились, что ты имеешь право на немного больше… как ты выразился?
Тень презрительной улыбки проступила на разбитых губах. Улыбки такого сорта Гарденеру частенько приходилось видеть. Именно так улыбались Трепл и Маккардл. Так улыбались ребята, облученные насмерть, когда речь заходила о развитии атомной энергии.
— Я сказал «внимание и уважение». Ты мог бы вспомнить его. Ты ведь учишь прилежных ребят в своем колледже, а, Джонни? Там, в доме есть словарь. Принести его тебе, придурок?
Он шагнул к Эндерсу и, с явным удовольствием, заметил, как тот отпрянул назад, и чуть презрительная улыбка сошла с его губ. Она сменилась выражением нервозности и замешательства.
— Внимание и уважение, Джонни. Ты ведь запомнил. Крепко запомнил. Если не ко мне, так к Бобби.
Они стояли посреди разбросанных инструментов глаза — в глаза: у Эндерса маленькие, с нервно подергивающимися веками, у Гарденера — расширенные, налитые кровью и все еще мутные от ярости.
«Если Бобби умрет, вся твоя болтовня о внимании и уважение сведется к выбору быстрой и безболезненной смерти.
Это касается цены твоих соображений, правда ведь? Скажем так, это — просто хроника предполагаемых событий, понимаешь ли ты это, лысый придурок?
— Я — мы ценим твои доходчивые объяснения, — сказал Эндерс. Он нервно сжимал губы над беззубыми деснами.
— Надеюсь.
— Возможно, тебе самому тоже не помешают доходчивые объяснения. — Он снял очки и механическим жестом принялся их вытирать о вымокшую от пота рубашку (по ходу Гарденер заметил, что они становятся еще грязнее, чем были); когда Эндерс поднял глаза, Гард заметил в них злобный блеск. — И тебе не стоит… раздавать затрещины, как сейчас, Джим. Я тебе советую — мы все тебе советуем — никогда этого не повторять. В данное время… эх… перемены… да, определенные перемены… происходят в Хэвене…
— Не городи чепуху.
— И нынешние перемены делают людей… ну, как бы это… довольно вспыльчивыми. Так что ударить кого-либо — может оказаться… большой ошибкой, смертельной ошибкой, можно сказать.
— Тебя не раздражают звуки? Эндерс забеспокоился.
Читать бесплатно другие книги:
