Томминокеры Кинг Стивен

1

Укрывшись в чрезмерно украшенной «Баунти Таверн» — потягивая долларовый «Хейникен» и смеясь над Дэвидом Брайтом, который потонул в пучине пошлого юмора, и как раз заканчивая сравнение Джона Леандро с приятелем супермена Джимми Ольсеном, — Леандро колебался. Ему бесполезно рассказывать что-либо другое. Он в самом деле колебался. Но дальновидные люди всегда должны были терпеть колкости насмешек, и не один был сожжен или распят или вздернут на инквизиторской дыбе на пять-шесть дюймов за свою дальновидность. Выслушивать за пивом в «Баунти» колкости Брайта на тему «а как работают секретные наручные часы нашего супермена?» вряд ли было самым страшным, что с ним могло случиться.

Его отпуск начался в прошлую пятницу, он надеялся съездить в Хэвен в тот самый день. Но он жил со своей овдовевшей матерью, и она так рассчитывала, что он отвезет ее в Новую Шотландию повидаться с сестрой, так она сказала, но если у Джона есть какие-то обязательства, то почему бы и нет, она все понимает; в конце концов она стара и, вероятно, уже не очень интересна, просто она та, кто готовит ему еду и стирает ему белье, и это прекрасно, поезжай Джонни, поезжай и поймай свою сенсацию, я только позвоню Меган по телефону, может, через неделю или две твой двоюродный брат Элфи привезет ее сюда повидаться со мной. Элфи ведь так добр к своей матери, и т. д., и т. п. до бесконечности.

В пятницу Леандро отвез мать в Новую Шотландию. Конечно, они задержались и к тому времени, когда они вернулись в Бангор, суббота была потеряна. Что до воскресенья, то это плохой день, чтобы начинать какое-нибудь дело.

Воскресенье всегда оставляло о нем чувство возвышенности. И изнуренности.

2

Итак в понедельник, 15 августа, перед тем, как Леандро наконец бросил свои любимые желтые блокноты, свой магнитофон «Сони», свою камеру «Никон» и сумку с принадлежностями, полную пленок и разных объективов, на переднее сиденье своего подержанного «Доджа» и приготовился выехать в Хэвен… и надеялся он на журналистскую славу.

День был тихим и приятным, очень теплым, но при этом без той ужасающей жары, которая стояла последние несколько дней. Это был день, который любой человек в мире запомнил бы навсегда. Джонни хотел, чтобы что-то произошло, но он забыл или никогда не слышал старой пословицы, которая гласит: «Бог говорит: бери все, что хочешь… и плати за это».

Он завел «Додж» и начал отъезжать от края мостовой.

— Не забудь обед, Джонни! — окликнула его мать. Она, запыхавшись, подбежала к нему, держа в руке коричневый бумажный мешок. Большие масляные пятна уже расплылись по коричневой бумаге; еще в начальной школе любимыми сэндвичами Джонни были болонские — с ломтиками бермудского лука и вессоновского масла.

— Спасибо, мамочка, — сказал он, высунувшись и беря сумку, и поставил ее на пол. — Хотя и не стоило тебе беспокоиться. Я мог бы перехватить где-нибудь гамбургер…

— Я тебе тысячу раз говорила, — сказала она, — ни в коем случае не заходи в эти «придорожные загрызочные», Джонни. Ведь ты не знаешь чистая у них кухня или нет.

— Ма, я должен еха…

— Ты ведь не можешь увидеть микробы, — сказала она. — Ты ведь знаешь, повара могут быть грязными. Они могут не мыть рук после туалета. У них под ногтями может быть грязь и даже экскременты. Понимаешь, не хотелось бы это обсуждать, но иногда мать должна проинструктировать своего сына. Поев в такой столовой, можно очень, очень заболеть.

— Мамочка…

Она издала многострадальный смех и слегка коснулась уголка одного глаза концом своего фартука.

— О, я знаю, твоя мать глупая, просто глупая старуха с кучей старых смешных мыслей и, вероятно, ей просто следует научиться помалкивать.

Леандро знал этот хитрый трюк уже давно, но он все же каждый раз заставлял его почувствовать смущение и виноватую неловкость, как восьмилетнего мальчика.

— Нет, мамочка, — сказал он, — я так вовсе не думаю.

— Я знаю, ты большой журналист, я просто буду сидеть дома и заправлять твою постель, и стирать тебе одежду, и проветривать твою спальню, когда тебя будет пучить от слишком большого количества пива.

Леандро, скрепя сердце, ничего не сказал и ждал, когда же, наконец, он освободится.

— Но сделай все же это для меня. Не заходи в придорожные загрызочные, Джонни, иначе заболеешь. От микробов.

— Я обещаю, мамочка.

Удовлетворенная тем, что вытянула из него обещание, она, наконец, позволила ему ехать.

— Ты вернешься к ужину?

— Да, — сказал Леандро, не найдя ничего лучше.

— А к шести? — настаивала она.

— Да! Да!

— Я знаю, знаю, я просто глупая старая…

— Пока, мамочка! — сказал он поспешно и рванул машину от тротуара.

Он посмотрел в зеркало заднего вида, и увидел ее, стоящую в конце дороги, машущую рукой. Он сделал ей знак, чтобы она ушла, потом махнул рукой, надеясь, что она вернется в дом… и хорошо зная, что она не вернется. Когда он свернул направо, проехав два дома вниз и мать окончательно исчезла, Леандро почувствовал слабое, но несомненное облегчение в сердце. Так или иначе, он всегда чувствовал это, когда мать его пропадала из поля зрения.

3

В Хэвене Бобби Андерсон показывала Джиму Гарденеру несколько модифицированный дыхательный аппарат. Ив Хиллман сразу узнал бы его; респираторы выглядели очень похожими на тот, который он подобрал для этого полицейского, Буча Дугана. Но тот, правда, был предназначен для защиты Дугана от хэвенского воздуха; те же респираторы, которые натягивала на лицо, демонстрируя их, Бобби имели запас именно этого, хэвенского воздуха, и именно хэвенским воздухом им обоим предстоит дышать, если они проберутся в корабль Томминокеров. Была половина десятого.

В это же время в Дерри, Джон Леандро остановил машину неподалеку от места, где был найден освежеванный олень и полицейская машина, принадлежащая Родсу и Габбонсу. Он поддел ногтем крышку ящика на передней панели и нащупал «Смит и Вессон» 38-го калибра, который он купил в Бангоре неделей раньше. Он вытащил его на секунду, стараясь, чтобы указательный палец не оказался где-нибудь в непосредственной близости от спускового крючка, хотя он и знал, что пистолет не заряжен. Ему нравилось, как плотно пистолет ложится в ладонь, его тяжесть, чувство незамысловатой власти, которую он каким-то образом сообщал. Но в то же время ему было несколько не по себе, как если бы он оторвал огромный кусок, который ему едва ли бы захотелось разжевать.

Кусок чего?

Он не знал точно. Какого-нибудь необычного на вид мяса.

Микробы, — мамин голос звучал у него в сознании. Если ты будешь обедать в подобных местах, то ты можешь очень, очень сильно заболеть.

Он убедился, что картонная коробка с патронами также находится в ящике, после чего положил пистолет на место. Он предположил, что перевозка оружия на передней панели автомобиля, возможно, незаконна (он снова подумал о своей маме, на этот раз даже не отдавая себе отчета в этом). Он представил, что, допустим, его остановит полицейский из-за какой-нибудь мелочи, попросит предъявить водительские права, и когда Леандро полезет за ними в ящик, тот заметит «Смит и Вессон». Так обычно ловили убийцу в сериалах «Альфред Хичкок представляет», которые он и его мама смотрели каждую субботу по кабельному телевидению. Также это могло бы стать сенсацией совершенно иного толка: «Репортер «Бангор Дейли Ньюз» арестован по обвинению в незаконном хранении оружия».

Ну что ж, если тебя это так беспокоит, положи документы в бумажник.

Но он не стал делать это. Сама по себе идея была здравой, но в то же время это было все равно, что накликать беду… и этот внутренний голос звучал очень похоже на голос его матери, когда она предупреждала его о микробах или внушала ему (как она это делала, когда он был еще малышом), к каким ужасам может привести посещение общественных уборных, если он забудет положить бумагу на стульчак, прежде чем сесть на него.

Леандро вместо этого завел машину, осознавая, что сердце бьется несколько быстрее и потеет он слишком сильно, что нельзя объяснить только дневной жарой.

Нечто значительное… иногда я просто чую это.

Да. Несомненно, что-то скрывается за всем этим. Смерть Рут Маккосланд (взрыв системы отопления в июле? О, неужели?); исчезновение двух полицейских, занимающихся расследованием этого происшествия, самоубийство полицейского, который, по слухам, был влюблен в нее. А до этого исчезновение того малыша. Дэвид Брайт говорил, что дед Дэвида Брауна нес какую-то дикую чушь о телепатии и волшебных фокусах, которые и в самом деле были волшебными.

Хотел бы я, чтобы вы пришли ко мне, а не к Брайту, мистер Хиллман, наверное, в сотый раз думал Леандро.

Только в настоящее время Хиллман исчез. Не появлялся у себя в квартире в течение двух недель. Не появлялся в больнице Дерри, чтобы проведать своего внука, хотя раньше сиделкам приходилось выгонять его по вечерам. Правда, с точки зрения полиции Ив Хиллман не исчез, но это была чистой воды казуистика, поскольку совершеннолетний человек, по закону, не может считаться пропавшим до тех пор, пока другой совершеннолетний человек, заполнив соответствующие бумаги, не заявит об исчезновении. Поэтому с точки зрения правосудия все было ясно, как божий день. С точки зрения Леандро все было далеко не так ясно. Хозяйка дома, где жил Хиллман, сказала, что старик оставил долг в 60 долларов — насколько Леандро смог разузнать, это был первый чек, который старик за всю свою жизнь оставил неоплаченным.

Нечто… странное мясо.

И это было отнюдь не все в той странной атмосфере, окружавшей Хэвен в последнее время. От пожара, также в июле, погибла чета на Ниста Роуд. В этом месяце небольшой самолет, которым управлял доктор, потерпел аварию и сгорел. Разумеется, это случилось возле Ньюпорта, но наземные пункты слежения подтвердили, что он пролетал через Хэвен, и при этом на очень низкой высоте, что было нарушением закона. Телефонная связь с Хэвеном становились необычно капризной. Иногда люди могли дозвониться до Хэвена, иногда — нет. Он послал в налоговую инспекцию заявку на список жителей Хэвена, имеющих право голоса (заплатив положенные 6 долларов, чтобы получить девять листов, отпечатанных на компьютере), и затем ему в свободное время удалось отследить родственников 60 из этих хэвенских жителей — родственников, живущих в Бангоре, Дерри и других окрестностях.

Он не нашел ни одного — ни одного, кто бы видел своих хэвенских родственников после 10 июля… почти месяц. Ни одного.

Разумеется, многие из тех, кого он опросил, не видели в этом ничего странного. Кое у кого были натянутые отношения с хэвенскими родственниками, и они были бы только рады, если бы им не пришлось общаться с ними в течение шести месяцев… или шести лет. Другие сперва удивлялись, а после того, как Леандро указывал им на тот промежуток времени, о котором идет речь, задумывались. Конечно, лето для большинства людей — время активности. Время проходит незаметно, не то что зимой. И, конечно, они разговаривали с тетушкой Мэри или братцем Биллом по телефону раз или два — это вполне нормально, хотя, скажем честно, иногда дозвониться в Хэвен просто невозможно.

Было в рассказах людей, которых опрашивал Леандро, подозрительное сходство, которое заставляло ноздри Леандро раздуваться от запаха чего-то явно из ряда вон выходящего.

Рини Берринджер работал маляром в Бангоре. Его старший брат Ньют занимался контрактами на проведение плотницких работ, и, как оказалось, занимал какую-то выборную должность в Хэвене. «Мы пригласили Ньюта на ужин где-то в конце июня, — сказал Рини, — но он отказался, сославшись на грипп».

Билл Спрюс держал стадо коров в Кливз Милз. Его брат Фрэнк держал стадо в Хэвене. Обычно они собирались со своими огромными семьями каждую неделю или две на несколько часов — клан Спрюсов съедал тонны шоколада, выпивал галлоны пива и Пепси-Колы, а Фрэнк с Биллом сидели за деревянным столом на заднем дворе у Фрэнка или на крыльце дома Билла и обменивались замечаниями по поводу того, что они называли попросту Бизнесом. Билл подтвердил, что прошло около месяца с тех пор, как он виделся с Фрэнком — сначала, как сказал ему Фрэнк, были какие-то неприятности с поставщиками кормов, затем с молочными инспекторами, у Билла между тем появились собственные проблемы. С полдюжины его коров пало за время, пока держалась засушливая погода. И потом, добавил он, как бы опомнившись, у его жены был сердечный приступ… но тем не менее он выразил неподдельное удивление, когда Леандро достал из бумажника календарик и вдвоем они начали вычислять, сколько же времени прошло: братья не виделись с 30 июля. Спрюс присвистнул и сдвинул кепку на затылок. «Черт, это было давно, — сказал он. — Думаю, стоит съездить в Хэвен, пока моя Эвелина приходит в норму».

Леандро ничего не сказал, но свидетельства, которые он накопил за последнюю пару недель, навели его на мысль, что это путешествие может оказаться слишком опасным для здоровья Билла Спрюса.

«Я бы не прочь пообедать», — сказал Алвин Рутледж Леандро. Рутледж работал водителем на дальних перевозках, временно безработный, жил в Бангоре. Его дедом был Дейв Рутледж, всю жизнь проживший в Хэвене.

— Что вы имеете в виду? — спросил Леандро.

Алвин Рутледж оценивающе посмотрел на репортера. — Думаю, еще одна кружка пива сейчас пойдет что надо, — сказал он. Они сидели в таверне у Нэна в Бангоре. — Разговоры страшно пыльная работа, приятель.

— Неужели, — сказал Леандро и заказал еще пару кружек пива. Когда принесли пиво, Рутледж, сделав первый большой глоток, вытер тыльной стороной ладони пену с верхней губы и начал: «Сердце бьется слишком быстро. Головная боль. Чувствую так, будто сейчас начну блевать. В общем, так и случилось. Как раз перед тем, как я повернул обратно. Опустил стекло и просто выкинул все наружу».

— О-о, — сказал Леандро, поскольку требовалось сказать что-нибудь. Воображение нарисовало ему Рутледжа, когда тот «выкидывал все на ветер». Он попытался избавиться от этой картины. По крайней мере попытался.

— Глянь-ка сюда.

Он приподнял верхнюю губу, обнажив остатки зубов.

— Видишь дыру спереди? — спросил Рутледж.

Леандро увидел довольно много дыр, но подумал, что сказать это было бы невежливо, поэтому он просто ответил утвердительно. Рутледж кивнул и вернул губу на место. Леандро почувствовал своего рода облегчение.

— Зубы у меня никогда не были особенно хорошими, — с безразличием сказал Рутледж. — Когда начну работать и смогу позволить себе вставные, вырву их все к черту. Дело в том, что те два зуба вверху были еще на месте, когда я на прошлой неделе отправился в Хэвен проведать деда. Черт, они даже не шатались.

— Они выпали, когда вы стали приближаться к Хэвену?

— Они не выпали. — Рутледж заканчивал пиво. — Я их выблевал.

— О, — еле слышно ответил Леандро.

— Вы знаете, еще одно пиво не помешает. Разговоры…

— Знаю, работа, требующая выпивки, — сказал Леандро, делая знаки официантке. Он исчерпал свой лимит денег, но решил, что еще одна кружка пива пойдет на пользу ему самому.

4

Алвин Рутледж не был единственным человеком, кто пытался съездить к своему родственнику или знакомому в Хэвене в течение июля, и не единственным, кто почувствовал себя плохо и повернул назад. Используя список избирателей и телефонную книгу в качестве отправной точки, Леандро откопал троих людей, которые рассказали ему истории, сходные с историей Рутледжа. Он обнаружил четвертого человека благодаря чистой случайности — или почти случайности. Его мама знала, что Леандро собирает материал для своей «сенсационной статьи», и однажды ненароком упомянула, что у ее подруги Эйлен Пульсифер в Хэвене живет знакомая.

Эйлен была на 15 лет старше мамы Леандро, что означало, что Эйлен было около семидесяти. Сидя за чаем с сахарно-липкими имбирными пирожными, она рассказала Леандро историю, сходную с той, которую он уже слышал.

Подругой миссис Пульсифер была Мэри Жаклин (Томми Жаклин был ее внуком). Они ходили в гости друг к другу в течение 40 лет и часто играли в местных чемпионатах по бриджу. Этим летом она вообще ни разу не видела Мэри. Вообще ни разу. Она разговаривала с Мэри по телефону, казалось, что та чувствует себя отлично; ее отговорки звучали всегда правдоподобно… но тем не менее что-то в них — сильная головная боль, слишком много стряпни, в последний момент всей семьей решили поехать в Кеннебанк и сходить в Троллейбусный музей — было не то.

— Поодиночке они смотрятся вполне прилично, но в сумме они выглядят странно; вы понимаете, что я хочу сказать. — Она предложила еще пирожных. — Не хотите ли еще?

— О, нет, спасибо, — сказал Леандро.

— Бросьте, я знаю вас, мальчишек! Мама научила вас быть вежливыми, но не родился еще тот мальчик, который бы отказался от пирожных. Так что выбирайте, какое вам больше нравится.

Изобразив улыбку, подобающую моменту, Леандро взял еще одно.

Поудобней устроившись в кресле и сложив руки на круглом животе, миссис Пульсифер продолжала:

— Я начала подозревать что-то ужасное… по правде говоря, я все еще подозреваю что-то ужасное. Первое, что пришло мне на ум, что, может быть, Мэри не хочет быть больше моей подругой… что, может быть, я сделала или сказала какую-то вещь, которая обидела Мэри. Но нет, сказала я себе, если бы это было так, то, наверное, она сказала бы мне об этом. После сорока лет дружбы, разумеется, она сказала бы… Кроме того, тон, которым она говорила со мной, нельзя было назвать ледяным, ну, вы понимаете.

— Но в нем было что-то необычное. Эйлен Пульсифер решительно кивнула:

— Да. Это внушило мне, что, может быть, она заболела, что, может быть, не дай Бог, конечно, врачи нашли у нее рак или что-то в этом роде и ей не хочется, чтобы ее друзья узнали об этом. Поэтому я позвонила Вере и сказала: «Вера, мы собираемся в Хэвен повидать Мэри. Мы не будем сообщать ей об этом, чтобы она не смогла отговорить нас. Собирайся, — говорю я, — я подъеду к твоему дому в 10 часов и если ты будешь не готова, то я поеду без тебя».

— Вера это…

— Вера Андерсон из Дерри. Это лучшая моя подруга, Джон, после Мэри и вашей мамы. А ваша мама тогда была в Монмауте, навещала свою сестру.

Леандро помнил это хорошо: неделя такой тишины и спокойствия стоила того, чтобы помнить ее вечно.

— Итак, вы вдвоем поехали в Хэвен.

— Да.

— И вы почувствовали себя плохо.

— Плохо! Я думала, что я умираю. Мое сердце! — Она драматическим жестом похлопала себя по груди. — Оно билось так быстро! Начала болеть голова, из носу пошла кровь, и Вера тогда всерьез испугалась. Она сказала: «Эйлен, поворачивай, тебе срочно нужно в больницу!».

— Каким-то образом мне удалось повернуть — я точно не помню как, у меня было такое головокружение, к тому времени кровь у меня уже шла изо рта, и у меня выпало два зуба. Ни с того ни с сего! Вы когда слышали что-нибудь подобное?

— Нет, — соврал он, думая об Алвине Рутледже. — где это случилось?

— Как же, я вам рассказывала — мы поехали повидать Мэри Жаклин…

— Нет, я имею в виду, вы уже были в Хэвене, когда вам стало плохо? Какой дорогой вы ехали?

— А, понимаю. Нет, мы еще не доехали до Хэвена. Мы были на Старой Дерри Роуд. Возле Трои.

— Значит, недалеко от Хэвена.

— Да, что-то около мили от городской черты. Я потом еще некоторое время чувствовала себя плохо — мне было не по себе, понимаете — но мне не хотелось говорить об этом Вере. Я надеялась, что мне станет лучше.

С Верой Андерсон ничего не случилось, и это беспокоило Леандро. Это как-то выпадало из общей картины. У Веры не было кровотечения из носа, не выпало ни одного зуба.

— Нет, ей совершенно не было дурно, — сказала миссис Пульсифер, — ну, может быть, от страха. Мне кажется, ей было дурно от страха. От страха за меня… И за себя тоже, я думаю.

— Что вы хотите сказать?

— Ну, дорога была совершенно пуста. Она думала, что я умираю, что вообще было не далеко от истины. Прошло бы около пятнадцати, двадцати минут, прежде чем появилась бы какая-нибудь машина.

— Разве она не смогла бы отвести вас?

— Господи, Джон, Вера уже несколько лет страдает мышечной дистрофией. Она носит на ногах такие огромные металлические пластины — жуткие штуки, наподобие тех, что можно увидеть в камере пыток. Иногда мне хочется плакать, когда я вижу ее.

5

Без четверти десять утром 15 августа Леандро пересек городскую черту Трои. Его желудок напрягся от дурных предчувствий и — будем смотреть правде в глаза, ребята — от страха. Кожа на ощупь была холодной.

Меня может стошнить. Меня может стошнить, и если это случится, то при торможении мне придется стереть 90 футов асфальта с шоссе. Понятно?

Он проехал Трою, все, казалось, было нормально… ну, может быть, более спокойно, чем обычно. Первый сбой в нормальной череде событий произошел, когда он отъехал на милю от города, причем там, где он совершенно этого не ожидал. Приемник был настроен на радиостанцию Бангора. Вдруг обычно сильный УКВ сигнал поплыл и смешался. Леандро слышал, как на той же частоте стали пробиваться сигналы еще одной… нет, двух… нет, трех других радиостанций. Он нахмурился. Такое иногда случалось по ночам, когда радиационное охлаждение утоныпало атмосферный слой и сигналы от дальних радиостанций распространялись на более далекие расстояния, но он никогда не слышал, чтобы такое могло произойти утром, да еще и на УКВ диапазоне, даже при самых оптимальных условиях для радиопередачи, которые операторы любительских радиостанций называют «скипом».

Он настроился на другую радиостанцию и поразился, когда бессвязный поток звуков вырвался из динамиков — рок-н-ролл, кантри и классическая музыка звучали, заглушая друг друга. Где-то на втором плане он слышал, как Пол Харви превозносил достоинства Амвэя. Он снова повернул ручку настройки и поймал радиостанцию, передающую без помех. Но то, что он услышал, было настолько неожиданно, что Леандро затормозил. Он сидел, уставившись на приемник широко открытыми глазами.

Передача шла на японском.

Он сидел и ждал неизбежного разъяснения. «Этот урок курса японского языка для начинающих был проведен при участии дилера местного отделения фирмы Кьяници Пэйнт…» или что-нибудь в этом духе. Наконец диктор умолк. Затем пошла песня «Бич Бойз» «Оставайся верен своей школе». На японском.

Леандро продолжал трясущимися руками перестраивать приемник по всему УКВ диапазону.

Везде было одно и то же. Точно так же, как это бывало по ночам, на более высоких частотах обрывки музыки и речи смешивались все сильнее. Наконец, они запутались настолько, что это стало пугать его — передача начинала напоминать пульсирующий змеиный клубок. Он выключил радио и сидел за рулем с широко открытыми глазами. Тело его подрагивало, как у человека, едущего на малой скорости.

Что это такое?

Глупо рассуждать на эту тему, когда ответ находится в каких-то шести милях впереди от него… предполагая, конечно, что ему удастся найти ответ.

Я думаю, ответ ты найдешь. Он может тебе не понравиться, когда ты узнаешь его, но в том, что ты найдешь его, я не сомневаюсь.

Леандро оглянулся. Трава на поле справа от него была густой и длинной. Слишком густой и слишком длинной для августа. Видимо, в начале июля никто не косил ее. Каким-то образом он решил, что в августе, скорее всего, косить ее тоже никто не будет. Он посмотрел налево и увидел разрушенный сарай, окруженный ржавыми автомобильными частями. Труп «Студебеккера» 57-го года распадался у зияющего дверного проема. Окна, казалось, пристально смотрели на Леандро. Людей не было или, по крайней мере, он их не видел.

Очень спокойный, вежливый голос внутри него, голос мальчика, взятого родителями на вечеринку, которому решительно все наскучило, произнес:

— Я хотел бы пойти домой.

Да. Домой к мамочке. Временами мама, конечно, здорово его донимает, но рядом с ней чувствуешь себя…

В безопасности.

Да, в безопасности. Именно так. А то, что творится южнее Трои этим сонным летним днем, безопасным назвать никак нельзя. Я хочу домой.

Правильно. Наверное, когда-то Вудворд и Бернштейн чувствовали себя точно так же, когда ребята Никсона всерьез взялись за них. Наверное, так же чувствовал себя и Бернард Фолл, в последний раз высадившись из самолета в Сайгоне. Когда вы видите по телевизору корреспондентов, работающих в горячих точках типа Ливана или Тегерана, то они только кажутся вам спокойными, уравновешенными и собранными. Телезрители не имеют возможности проверить чистоту их трусов.

Материал — там, и я доберусь до него, а когда я получу Пулитцеровскую премию, я смогу сказать, что этим я обязан Дэвиду Брайту… и своим секретным часам супермена.

Он снова завел «Додж» и двинулся в сторону Хэвена.

6

Он не проехал и мили, как почувствовал, что ему становится плохо. Он решил, что таким образом дает о себе знать страх и не стал обращать на это внимание. Потом, когда ему стало хуже, он стал перебирать в уме (как склонны поступать люди, когда понимают, что тошнота, как маленькая черная туча, расположившаяся у них в желудке, проходить не собирается), что именно он съел утром. Но свалить вину на еду он не мог. Утром, проснувшись, страха он не испытывал, он только предвкушал что-то неопределенное и чувствовал возбужденное напряжение, поэтому он отказался от привычного завтрака из яичницы с беконом и ограничился чаем с поджаренным хлебом. Вот и все.

Я хочу домой! Голос становился все более пронзительным.

Леандро двигался вперед, мрачно стиснув зубы. Сенсация находится в Хэвене. Если он не попадет в Хэвен, не будет и сенсации.

Что и требовалось доказать.

На расстоянии меньше мили от городской черты — день был зловещим, мертвенно-тихим — какое-то гудение, жужжание раздалось с заднего сиденья, что было настолько неожиданно для него, что он вскрикнул и вновь затормозил машину.

Он повернулся и вначале не мог понять, что же он увидел. Он подумал, что скорее всего это галлюцинация, вызванная усиливающейся тошнотой.

Когда в прошлый уикэнд он и его мама были в Хэлифаксе, он взял своего племянника Тони прокатиться до Дайэри Квин. Тони (которого Леандро про себя считал невоспитанным поросенком) сидел на заднем сиденье, увлеченный пластиковой игрушкой, которая выглядела, как игрушечный телефон. Игрушка называлась Мерлин и была собрана на микропроцессоре. Она была запрограммирована на несколько незамысловатых игр, которые требовали небольших усилий памяти и знаний элементарной математики. Леандро помнил, что она издавала еще какие-то тикающие звуки.

Должно быть Тони забыл ее, и сейчас она сходила с ума на заднем сиденье, красные огоньки вспыхивали и гасли в случайной последовательности (но в случайной ли? или они зажигались слишком быстро, чтобы он мог уловить закономерность?), вновь и вновь повторяя свою серию звуков. Она работала сама по себе.

Нет… нет. Я заехал в какую-нибудь яму или что-то в этом роде. Переключатель сработал. Вот и все. Она заработала.

Но он видел маленький черный выключатель на боку игрушки. Он стоял на «выкл». Но Мерлин продолжала гудеть и жужжать. Это напомнило ему игральный автомат в Лас-Вегасе, отсчитывающий крупный выигрыш.

Пластиковая коробочка начала дымиться. Пластик прогнулся… опустился… потек, как воск. Лампочки вспыхивали все быстрее-быстрее. Внезапно они все зажглись разом, ярко-красным цветом, приборчик издал придушенный жужжащий звук. Коробка развалилась. Короткий ливень из пластиковых обрывков. Обивка сиденья под игрушкой начала тлеть.

Позабыв о своем желудке, Леандро вскочил на сиденье и ударом сбросил обломки на пол. На том месте, где лежала Мерлин, осталось обгоревшее пятно.

Способность выделять простые математические ряды. О чем я думаю? Это я, Джон Леандро, заваливший экзамен по алгебре в колледже? Это ты всерьез? Не обращай внимание, и сматывайся побыстрее!

Нет!

Он вновь запустил «Додж» и двинулся вперед. Он не проехал и двадцати ярдов, как внезапно с безумным весельем подумал:

Способность выделять простые математические ряды подтверждает существование общего случая, не так ли? Можно выразить это следующим образом, если хорошенько подумать: aх[2]+bxy=сy[2]+dx+ey+f-0.

Да. Это верно, если а, b, с, d и f константы. Я так думаю. Да. Честное слово. Но нельзя, чтобы а, b или с были нулем — это испортит все к черту! На f наплевать! Ха!

Леандро почувствовал, что его вот-вот стошнит, но он тем не менее издал пронзительный победный смех. Одновременно он почувствовал, что его мозги как бы приподнялись, покинув его череп. Хотя он и не знал этого (поскольку он обычно спал, когда они в школе проходили эти теоремы), но он только что переоткрыл общее квадратическое тождество для уравнения в двух переменных, которое действительно можно использовать для вычисления простых сумм. Это-то и заставило потечь его мозги.

Через некоторое время кровь хлынула у него из носа мощным потоком.

Это означало конец первой попытки Джона Леандро добраться до Хэвена. Он включил задний ход, и пока машина неуклюже ползла назад, он сидел, покачиваясь из стороны в сторону, закинув руку за спинку сиденья и смотрел через заднее стекло слезящимися глазами, кровь стекала ему на плечо.

Он двигался задним ходом примерно с милю, затем развернул машину назад. Он осмотрел себя. Вся рубашка промокла от крови. Однако он чувствовал себя лучше. Немного лучше, поправил он. Но терять время он не стал; доехав до Трои, он припарковал машину возле универмага.

Он зашел внутрь, ожидая увидеть обычный набор седовласых джентльменов, смотрящих на него с молчаливым удивлением, как истинные янки. Но в магазине оказался лишь один продавец, да и тот не выразил никакого удивления, — ни по поводу крови, ни по поводу вопроса Леандро, есть ли в магазине рубашки.

— Похоже, что нос у вас не в порядке, — мягко сказал продавец, выкладывая на прилавок кипу маек. Необычно большой набор для такого маленького магазина, подумал Леандро — он понемногу брал себя в руки, хотя голова у него все еще болела и в желудке было неспокойно. Поток крови из носа сильно его напугал.

— Вы не ошиблись, — ответил Леандро. Он попросил продавца показать ему майки, поскольку ладони у него все еще были вымазаны медленно подсыхающей кровью. Майки были всевозможных размеров, на одних было написано: «Где же, к черту, эта Троя, штат Мэн?» На других был изображен омар, с подписью: «Лучший хвост, что я нашел в Трое, штат Мэн». На третьих была нарисована огромная муха, которая выглядела как какой-то космический монстр. «Птица из штата Мэн» — гласила надпись.

— У вас, однако, большой набор, — заметил Леандро, выбрав футболку самого маленького размера с «Где же, к черту, Троя…» Он подумал, что футболка с омаром была забавней, но подумал, что надпись вряд ли понравится маме.

— Да, — ответил продавец. — Нужно много. Хорошо идут.

— Туристы? — мысли Леандро снова понеслись со страшной скоростью, стараясь составить возможный ответ. Он подумал, что он вновь дошел до чего-то очень важного; сейчас ему казалось, что это гораздо важнее, чем когда-либо он мог предположить.

— И туристы тоже, — ответил продавец, — но их не очень много этим летом. Главным образом людям вроде тебя.

— Вроде меня?

— Да, ребятам, у которых кровь идет из носу. Леандро смотрел на продавца с открытым ртом.

— Кровь течет, пачкает рубашки, — сказал продавец. — Так же, как вы запачкали свою. Им нужна чистая, а если они местные — я думаю, вы не издалека, то багажа у них нет, а значит, и смены белья. Поэтому при первой возможности они покупают новую. Я не имею ничего против. Если бы я оказался за рулем в рубашке вроде вашей, то меня бы просто вырвало. Этим летом я повидал много дам — приятных и хорошо одетых дам, заметьте, — от которых несло как от сточной канавы в свинарнике.

Продавец расхохотался, продемонстрировав совершенно беззубый рот.

Леандро медленно произнес: «Я правильно вас понял? Другие люди возвращались из Хэвена и из носу у них шла кровь? Не только я один?»

— Только вы? Черт, конечно, нет! В тот день, когда хоронили Рут Маккосланд, я продал пятнадцать рубашек! За один день! Я уже подумывал о том, чтобы уйти на покой и на проценты купить себе дом во Флориде.

Продавец вновь рассмеялся.

— Это были не хэвенцы.

Он произнес это так, будто бы это должно было все объяснить — и вероятно, по его мнению, это действительно объясняло все. — Кое у кого из носов все еще текло, когда они заходили в магазин. Кровь била, как из фонтана! Иногда и из ушей. Адская картина.

— И никто не знает об этом?

Старик пристально посмотрел на Леандро.

— Ты знаешь, сынок, — ответил он.

1

— Ты готов, Гард?

Гарденер сидел на переднем крыльце и глядел на девятое шоссе. Голос доносился сзади, и ему было легко — слишком легко — не вспоминать сотню поганых тюремных фильмов, где охранник приходит для того, чтобы провести осужденного его последним коридором. Такие сцены всегда начинаются, конечно же, с рычания охранника: «Ты готов, Рокки?»

— Готов к чему? Ты, должно быть, смеешься?