Этика банков Козловски Петер
Предметом безусловной срочной сделки или срочной сделки с фиксированным доходом[98] является поставка актива по определенной цене в определенный срок. Срочная сделка позволяет определять качество и цену актива для его поставки определенной ценности к определенному сроку в будущем. Такие сделки делятся на однородные, обращающиеся на бирже срочные сделки или фьючерсы и индивидуально продаваемые внебиржевые форварды, т. е. «внебиржевые сделки» (over the counter).
Благодаря условным сделкам, опционам повышается уровень комплексности. Опцион обеспечивает поставку актива по определенной цене к определенному сроку в специфических условиях, учитывая базисную стоимость, т. е. цену специфического индекса определенной, заранее установленной цены, которая впоследствии определяет цену (индекс) опциона.
Безусловная срочная сделка (не зависящая от других условий) должна, а опцион может или не может осуществляться покупателем опциона с помощью условной срочной сделки, отличающейся от нее своими параметрами. Будущее связывается с настоящим с помощью условных или безусловных срочных сделок. Спекуляция, на которой основываются срочные сделки, представляет собой особый вид спекуляции. Это не просто спекуляция типа арбитража между двумя торговыми площадками в реальном времени, при которой остается открытым срок продажи актива в будущем. Более того, она определяет срок (европейский опцион) или период времени (американский опцион) в будущем и цену покупки или продажи, предвосхищает будущее в уточненных условиях. Поскольку такая спекуляция становится зависимой не только от динамики изменения стоимости определенного актива в будущем, но и от фиксированного срока в будущем, ей присуща еще большая зависимость от определенного срока в будущем, а также то обстоятельство, что она обеспечивает одному из партнеров по контракту гарантию цены опциона к определенному сроку в будущем.
Деривативы являются финансовыми инструментами, цены на которые зависят от изменений курса или ценовых ожиданий других инвесторов. Тот, кто принимает дериватив, покупатель, обязуется осуществить финансовую операцию при достижении определенной базисной стоимости. Деривативы для создания стимулов их покупателям должны конструироваться таким образом, чтобы достаточно синхронно следовать за колебаниями цен на эти объекты вложений Они могут использоваться как для страхования потерь стоимости, так и для спекуляции на курсовых доходах, поскольку колебания цен достаточно синхронны изменениям базисной стоимости.
6.2. Варианты деривативов: фьючерсы, опционы, свопы, структурированные финансовые и инвестиционные продукты
Важнейшими деривативами являются фьючерсы, опционы, свопы и структурированные финансовые и инвестиционные продукты, которые в краткой форме представлены далее. В связи с их значимостью структурированные финансовые продукты, прежде всего обеспеченные долговые обязательства, представлены более подробно последними.
а) Безусловные срочные сделки: фьючерсы и опционы
Фьючерсы являются стандартизированными сделками, с помощью которых в настоящее время возможна покупка (продажа) сырья, валюты, определенной процентной ставки или акции по оговоренной цене к определенному сроку в будущем или в определенный промежуток времени в будущем. Фьючерсы стандартизируются в зависимости от сумм контрактов и наступления сроков их исполнения и реализуются в биржевой торговле банком или брокером. Форварды – это те же самые сделки без стандартизации по индивидуальному оформлению контракта. Сумма и срок исполнения контракта при форварде определяются по желанию партнеров по сделке.
б) Условные срочные сделки: опционы
Опцион представляет собой соглашение, согласно которому партнеру по контракту предоставляется одностороннее право купить или продать в заранее определенном объеме товар или актив по установленной цене в определенный период времени. За это соглашение выплачивается премия. Стоимость соглашения определяется платежом премии, так называемой опционной премии (цены опциона). Опционный контракт может быть индивидуальным или стандартизированным. Стандартизированные опционы торгуются на определенных биржах, в Германии – на бирже EUREX – бирже опционов, финансовых инструментов и фьючерсов.
Экономическая функция дериватива заключается в том, чтобы осуществлением платежа перенести основной риск динамики стоимости с того, кто не желает его нести, на того, кто согласен взять его на себя. Покупатель колл-опциона, желающий купить акцию по определенной стоимости к определенному сроку в будущем, переносит риск динамики стоимости этой акции на продавца этого опциона. Покупатель надеется на рост курса акции, однако не желает нести риск курсовой динамики, а продавец готов взять его на себя, так как ожидает понижения курса акции. Оба – покупатель и продавец опциона – заключают противоположные, но дополняющие пари в связи с динамикой курса акций. Покупатель готов уплатить продавцу за то, что тот берет на себя курсовой риск, а продавец готов взять на себя риск за эту плату.
в) Свопы: последовательность форвардов или опционов
Свопы представляют собой обязательства по обмену платежных потоков. Они служат стабилизации платежных потоков, прежде всего платежей процентов. Процентные свопы наряду с кредитными дефолтными свопами являются важнейшим классом свопов. При этом существуют также валютные свопы, свопы акций и товарные свопы. Своповый контракт – это не что иное, как последовательность форвардных контрактов, которые связаны одной зависимостью. Он обязывает стороны по контракту обмениваться платежными потоками.
г) Процентные свопы
Представим себе компанию, которая согласилась на уплату гибких процентных ставок по своему кредиту. Однако она намерена обеспечить плановые гарантии по предстоящим платежам и при этом в течение определенного периода времени уплачивать фиксированные проценты. В своп-контракте она договаривается с другой компанией или банком, которые за определенную плату предлагают ей обеспечить ежемесячную уплату фиксированных процентов R, а сами к каждому сроку уплаты гибких ставок выплачивают гибкий процент R. Выплачиваемые в будущих платежных периодах гибкие процентные платежи, т. е. Rt* (для t = 1…, n), заменяются фиксированными платежами процентов R, т. е. для Rt = 1…, n, и платой по форвардному контракту. Своп представляет собой последовательность форвардных контрактов F, для F = Fa и a* = 1…, n, которые торгуются индивидуально и в свопе сводятся к единственному своповому контракту[99].
д) Кредитные дефолтные свопы
При кредитных дефолтных свопах, свопах невозврата кредитов продавец свопов или гарант, чаще всего банк, обязуется на условиях осуществления платежа покупателем свопа или пользователем гарантии, кредитующей компанией или инвестором в случае неплатежей компании, получившей кредит, или в случае банкротства, кредитного дефолта выплатить покупателю свопа всю сумму кредита. При кредитном дефолтном свопе возникают интересы хеджирования кредитора и покупателя свопа наряду со спекулятивным интересом покупателя свопа и (или) продавца свопа. Кредитный дефолтный своп приравнивается к страхованию кредитов, если держатель страховки в случае неплатежа гаранта заемщика обеспечит возврат базисной стоимости кредитного дефолтного свопа[100].
Однако наряду с этим имеются важные и типичные для проблематики деривативов отличия кредитных дефолтных свопов от страхования кредитов. Покупатель кредитного дефолтного свопа, держатель страховки, не должен располагать базисной суммой, которая может быть идентична застрахованной ценной бумаге, но может и отличаться от нее; он должен с помощью базисной стоимости не просто перекрыть убыток, но держать кредитный дефолтный своп исходя из чисто спекулятивных соображений. Страховщик, продавец свопа, не должен быть регулируемым законом институтом и создавать резервы для выплат держателю страховки. В отличие от страхования, регулирующего риски согласно закону больших чисел, риски торговцев кредитными дефолтными свопами приемлемы потому, что их кредитные дефолтные свопы могут обеспечиваться компенсациями – хеджируются другими торговцами. Смысл заключается в том, что покупатель кредитных дефолтных свопов заключает пари по поводу банкротства компании и может проявить интерес в содействии такому банкротству рыночными методами для того, чтобы получить вознаграждение в виде своп-премии[101].
Кредитные дефолтные свопы появились в начале 1990-х гг. JP Morgan Chase продал в 1997 г. первые выпущенные кредитные дефолтные свопы. Объем рынка кредитных дефолтных свопов с тех пор стремительно рос. В конце 2007 г. объем базисной стоимости кредитных дефолтных свопов достиг 45 млрд дол. США. В результате кризиса финансовых рынков до конца 2008 г. он уменьшился до 38,6 млрд дол. США[102].
Финансовый своп является деривативом, в котором партнеры по контракту пришли к соглашению обменяться денежными потоками, причем они не противопоставляют в своих оценках будущую динамику платежных потоков (например, уплату процентов и возврат кредитов), но соглашаются со взаимно дополняющимися оценками. Обе стороны заключают пари на взаимоисключающую динамику платежных потоков. В вышеприведенном примере процентного свопа продавец свопа, гарант или инвестор, который берет на себя уплату процентов с гибкой ставкой, заключает пари на то, что гибкие ставки снизятся, в то время как покупатель свопа или держатель гарантии рассчитывает на рост гибких процентных ставок и пытается застраховаться от этого. Процентные свопы могут при этом рассматриваться как вид страхования кредита. Однако они могут использоваться лишь для спекуляции изменениями тренда цен, лежащих в основе свопов, т. е. процентов. По большинству кредитных дефолтных свопов существует договоренность между банками, своего рода пари, заключенные банками.
е) Обеспеченные долговые обязательства как структурированный финансовый продукт и инструмент кредитной экспансии
К деривативам относится и такой финансовый инструмент, как обеспеченные долговые обязательства, если они содержат деривативный элемент. Это относится прежде всего к синтетическим обеспеченным долговым обязательствам, которые в значительной степени идентичны кредитным дефолтным свопам.
Обеспеченные долговые обязательства являются структурированными финансовыми продуктами, которые служат инструментами кредитной экспансии[103]. Для удовлетворения повышенного спроса в кредитах финансовые институты пытались найти пути, расширяющие их возможности в выдаче кредитов. Расширение возможностей кредитования было побудительным мотивом к секьюритизации кредитов для структурирования, т. е. к созданию деривативов, включающих в себя финансовые продукты. При этом кредитная экспансия, стремление выйти за пределы, определяемые требуемыми для этого минимальными обязательными резервами из собственного капитала, для расширения возможностей кредитования стали одними из причин информационно-технологического кризиса 2000 г. и кризиса финансовых рынков в 2007–2008 гг.
Основным препятствием для банков, стремящихся постоянно расширять масштабы кредитования, является обязанность создания минимальных резервов по вложениям, несущим риски. Если банк находит путь, позволяющий ему частично перенести риск выдачи части своих кредитов за пределы банка, то он сможет увеличить масштабы кредитования, а его капитальные затраты, возникающие при формировании резервного капитала, соответственно будут уменьшаться.
Одним из основных инструментов, позволяющих обходить требования по формированию минимальных резервов, стала секьюритизация кредитов в виде обеспеченных долговых обязательств. Секьюритизация является процессом, с помощью которого активы, продуцирующие денежные потоки, обычно трансформируются в пул требований, секьюритизируемые ценные бумаги, часто получающие соответствующий рейтинг, которые могут быть проданы инвесторам. Секьюритизированные ценные бумаги структурируются таким образом, что они оплачиваются напрямую из платежного потока активов в дополнение к доходам от выдачи кредитов, а не самим продавцом ценных бумаг, оригинатором (первичным кредитором). Из кредитов банка формируются торгуемые активы, которые со своей стороны частично обеспечены страхованием кредитов (collaterally Ценная бумага обеспечена требованиями (asset backed security). Страховкой могут быть активы (asset backed security), ипотека (mortgage backed security) или отчасти различные ссуды, закладные листы или ипотечные бумаги, обеспеченные долговыми обязательствами (collateralized debt, collateralized bond, collateralized mortgage obligation). Обеспеченные долговые обязательства продаются траншами, они создают различные классы риска и определяют различный уровень покупателей таких инструментов в качестве кредиторов. Лучшие транши в случае банкротства должников обслуживаются в первую очередь за счет активов, следующие транши – во вторую очередь и т. д. Транши с обеспеченными долговыми обязательствами благодаря своим деривативным составляющим приводят к структуризации этих структурированных финансовых продуктов.
При использовании обеспеченных долговых обязательств кредиты объединяются специализированной компанией с другими кредитами для трансформации их в долговые обязательства, которые частично обеспечены ссудами и продаются инвесторам вне банка. При использовании этих обязательств, образующихся в результате «реальной продажи» (true sale) требований или активов, с баланса банка списываются ссуды, гарантии или активы. Одновременно с этим уменьшается собственный капитал банка.
Такой трансформации помогают синтетические обеспеченные долговые обязательства. В этом случае продаются только риск и купонные требования, а сам актив остается в банке. Синтетические обеспеченные долговые обязательства осуществляют платежи по долговым обязательствам искусственно. Речь идет о синтетической секьюритизации (synthetic securitisation), когда требования одного банка или нескольких банков объединяются в один пакет (пул, портфель, особый актив), так что кредитный риск с помощью кредитного дериватива отделяется и продается специализированной компании; однако кредитное требование (в отличие от реальной секьюритизации) длительное время остается на балансе банка[104]. Несмотря на свой синтетический, искусственный характер, такие долговые обязательства легче и дешевле создать, чем реально продаваемые обеспеченные долговые обязательства (true sale CDO), так как они требуют меньших юридических формальностей. Они вычленяют кредиты, однако служащие обеспечением ссуды активы остаются в банке и тем самым расширяют его кредитные возможности.
Так как продается только кредитный риск, но не сам актив, синтетические обеспеченные долговые обязательства аналогичны кредитным дефолтным свопам. Различное наименование одного и того же финансового инструмента объясняется их различным происхождением и стремлением банка списать кредитный риск с баланса. Синтетические обеспеченные долговые обязательства являются кредитными дефолтными свопами, выпускаемыми банками, которые намерены сократить свои минимальные обязательные резервы и сохранить и даже увеличить свою капитальную базу, в то время как кредитные дефолтные свопы по самым различным причинам согласовываются пользователями страховок и гарантами.
Наконец, имеются еще и гибридные обеспеченные долговые обязательства, комбинации из аналогичных платежных и синтетических инструментов, т. е. гарантии по кредитам частично продаются покупателям таких обеспеченных долговых обязательств, а частично продается только риск.
Уплата процентов или купонов инвесторам по облигациям осуществляется за счет уплаты процентов по кредитам и комиссий, которые получает банк, передающий кредит специализированной компании, и за счет доходов от увеличения масштабов кредитования, связанных с использованием обеспеченных долговых облигаций. Все три составные части дохода должны быть больше, чем затраты, связанные с обеспеченными долговыми обязательствами. Комиссии, подлежащие уплате инвесторами (покупателями) обеспеченных долговых обязательств в пользу их продавцов, оригинаторов (первичных кредиторов), достаточно существенны. Расходы на секьюритизацию, как и во многих других сферах структурированных финансов, чрезвычайно высоки. В этом заключается основная проблема структуризации финансовых инструментов: расходы на реструктуризацию высоки, в то время как фактически создаваемая стоимость путем реструктуризации, и прежде всего при многократных повторениях одних и тех же финансовых операций, сомнительна.
Почему банки видят интерес в том, чтобы трансформировать свои кредиты в обеспеченные долговые обязательства? В числе причин можно назвать:
прибыль от арбитража на основе перехода к другой системе регулирования (regulatory arbitrage);
индивидуальную адаптацию финансирования к запросам клиентов (customization);
кредитную экспансию (credit enhancement);
адаптацию номинальных параметров кредитов к потребностям розничных клиентов (retail denomination).
Обеспеченные долговые обязательства создают представленную ранее возможность снижения минимальных обязательных резервов путем продажи кредитов как облигаций и использования других возможностей регулирующего арбитража. Очевидно то, что такой арбитраж служит частным интересам финансовых институтов. Более чем сомнительной представляется его польза всей финансовой системе и всей экономике. Возможность обойти обязанность создания минимальных резервов не отвечает интересам финансовой системы. Так как крупные банки имеют больше возможностей в проведении такого арбитража, чем мелкие институты, такая возможность усиливает концентрацию финансовой отрасли. Адаптация к финансовым запросам клиентов и индивидуализация финансового предложения на основе обеспеченных долговых обязательств, как и возможность снижения их номинальной стоимости, скорее всего отвечают интересам клиентов. Лондонская фондовая биржа устанавливает предел розничной деноминации для облигаций в 50 тыс. евро, сверх этой суммы речь идет об «оптовой деноминации» (wholesale denomination)[105]. В интересах клиентов и расширение масштабов кредитования, если оно сопровождается удешевлением кредитов.
Хотя обеспеченные долговые обязательства требуют выплаты больших комиссионных сумм, обусловленных затратами на их выпуск и размещение специализированной компанией (special purpose vehicle, SPV), не ясно, связан ли исключительный интерес оригинатора (первичного кредитора) с получением комиссионных платежей. Однако даже если эти инструменты приносят пользу клиенту, то здесь следует задаться вопросом, не связано ли это с уходом от требований обязательного минимального резервирования в его долгосрочных интересах. Тем самым наносится ущерб финансовой системе, которую в итоге приходится спасать и обеспечивать новым капиталом для создания минимальных резервов, используя средства налогоплательщиков, включая и средства клиентов.
Обеспеченные долговые обязательства склоняют оригинатора (первичного кредитора) к тому, чтобы больше внимания обращать на объемы кредитования, а не на его качество. Здесь рынок секьюритизированных кредитов демонстрирует ту же самую структурную ошибку, предпочитая объемы кредитов их качеству и пренебрегая при этом мониторингом заемщиков.
6.3. Функции спекуляции на рынке деривативов: возможность разделения труда между хеджированием и спекуляцией
Спекуляция на рынках срочных сделок (фьючерсов), опционов и структурированных продуктов, связанных с сырьем, валютой, кредитами или акциями или с их сочетанием, создает возможность хеджирования цен на эти сырье, валюту, кредиты и акции, производители или инвесторы (владельцы) которых намерены не спекулировать, а рассчитывать на предсказуемые будущие цены. Страхование с помощью так называемой срочной сделки, опциона, при которой покупатель опциона или страхователь покупает у его держателя гарантию цены, создает при этом ту степень свободы, когда опцион может не исполняться, если это невыгодно покупателю опциона. Спекуляция фьючерсами, опционами и структурированными финансовыми инструментами, комбинацией ценной бумаги с деривативной составной частью служит гарантией будущей цены или страхует от колебаний цен тех, кто не желает заниматься спекуляцией. Спекуляция на современном рынке акций гарантирует неспекулятивному инвестору, что будет обеспечен спрос на его акции, если он в любой момент пожелает их продать и тем самым вернуть вложенные средства. В той же мере, что и рост торговли акциями на основе спекуляции на современных рынках, рынок фьючерсов, опционов и структурированных продуктов, отличающийся постоянной ликвидностью и использующий ее для сглаживания колебаний цен, дает возможность застраховаться с помощью покупки фьючерсов, опционов и структурированных продуктов тем, кто не хочет брать на себя риск принятия решения по времени и срокам своих инвестиций и их возврата. Такое страхование возможно и на индивидуальной основе, без организованного рынка, однако без организованного рынка необходимость поиска партнера по контракту осложняется меньшей ликвидностью предложения.
На рынке фьючерсов, опционов и структурированных продуктов разделение труда между спекулирующими участниками и теми, кто намерен ограничить свой риск т. е. практиковать хеджирование, вызвано тем, что одни люди должны спекулировать для того, чтобы другие могли рассчитывать в будущем на гарантированные или почти гарантированные цены. На современном рынке акций влияние спекуляции заключается не в страховании будущих цен, а в том, чтобы временные периоды инвестирования в акции в будущем могли трансформироваться таким образом, чтобы в любой момент – пусть и не по тем же ценам – акции можно было продать или купить на бирже.
Эта сентенция позволяет утверждать, что спекуляция служит ликвидности рынка, т. е. ее участие в формировании стоимости поддается регулированию. При этом ясно, что спекуляция может быть излишней, если объемы такого рода операций превышают потребности в ликвидности и если спекуляция не сглаживает колебания цен на активы, а усиливает их.
Может ли спекуляция на рынке деривативов оказаться ненужной? Спекуляция – это в значительной степени пари по поводу будущей динамики цен. Спекуляция деривативами является пари в квадрате. Она ставит не только на будущее, на будущую стоимость определенного параметра, но и на будущее влияние определенной стоимости этого параметра на будущую стоимость другого параметра к определенному сроку в будущем. Оказывается, что результаты пари, реальных пари на деривативы лучше, чем у простых пари по поводу будущей цены на акции или сырье. Предпосылкой пари является то, что всегда найдутся игроки, заключившие противоположные пари. Игрок, желающий в расчете на будущее повышение ставок застраховаться с помощью процентных свопов, должен для этих свопов найти другого игрока, заключившего противоположные пари в расчете на снижение ставок. И хотя они строятся на взаимно исключающихся, но при этом на взаимно дополняющихся будущих ожиданиях, таким пари ничего не мешает. При использовании деривативов часть платежа по пари в отличие от других пари имеет характер комиссионного сбора.
Вместе с тем каждый может застраховать себя от всего, заключив пари по любому поводу, если имеют место взаимно исключающиеся, но и взаимно дополняющиеся ожидания в будущем. Теоретически возможен случай, когда весь валовой национальный продукт, разделенный пополам, половиной населения оценивается как Ах, где х = 1…, n, а другой половиной населения – как не Ах, где х = 1…, n. Совокупный экономический эффект формирования стоимости в результате такого тотального пари равен нулю, так как с точки зрения экономики идет игра с нулевым выигрышем. Однако из-за необходимости осуществления затрат на пари, т. е. уплаты комиссионных и сборов, если пари заключаются на финансовых рынках, совокупный эффект, даже с учетом генерирования доходов, может быть негативным, так как наносится урон продуктивной деятельности.
Приведенный пример, разумеется, надуман, так как ни одна экономика не может заниматься исключительно пари. Однако необходимо поинтересоваться, какой объем пари может допустить экономика, соглашаясь с тем, что пари полезны для хеджирования колебаний цен. В свободной экономике нет никого, кто мог бы при этом рассчитать предельно допустимый показатель их отношения к валовому национальному продукту. Однако задачей участников финансового рынка является постановка такого вопроса. Действительно ли на рынке деривативов создается реальная стоимость для хеджирования или существует лишь одна большая контора по заключению пари? Как относиться к затратам на страхование при спекуляции деривативами? Разве нельзя ум и время использовать более продуктивно, чем в спекуляциях?
Рынок деривативов вырос буквально за несколько последних десятилетий. Количество деривативов определяет масштаб пари.
Согласно весьма приблизительным оценкам, объем деривативных контрактов в мире достиг 1600 трлн (1 600 000 млрд) дол. США[106].
Валовой национальный доход крупнейшей экономики мира – США в 2004 г. составил 12 969,56 млрд дол. США, Германии в 2005 г. – 2 852,33 млрд дол. США (согласно информации Всемирного банка, по методу Атласа). Если этот объем деривативов оценить только по отношению к США, это означает, что на каждый миллиард валового национального продукта США приходится пари на 123,36 млрд, а на каждый доллар США – пари на сумму 123 дол. США. Если расчетным путем допустить, что среднегодовой доход американца составляет 24 тыс. дол. США, то на него приходятся пари в объеме 2 952 000 дол. США.
Люттерман полагает, что на мировом рынке обращаются деривативы в объеме 600 трлн дол. США[107]. Согласно значительно заниженным оценкам Ассоциации профессиональных участников рынка международных свопов и деривативов (ISDA), совокупный объем обращающихся деривативных контрактов в 2007 г. вырос с 327,4 трлн до 454,5 трлн дол. США[108]. Процентные деривативы, к примеру, процентные свопы, представляют наибольший объем контрактов. Согласно данным ISDA, объем обращающихся процентных деривативов вырос в 2007 г. с 285,7 трлн до 382,3 трлн дол. США.
Если пересчитать указанный выше объем в соответствии с указанными оценками, на каждого американца дополнительно приходятся пари в объеме 838 552 дол. США. Разумеется, эти пари заключены не только в США. Но соотнести весь объем с населением Земли непросто. И тем не менее приведенные показатели экстраординарны.
Также чрезмерны и суммы затрат, связанных с пари. Понятно, что масса деривативных пари намного превышает необходимую потребность в хеджировании и используется исключительно в спекулятивных целях. Складывается впечатление, что банки заключают слишком много пари в форме опционов или структурированных продуктов. Оправданно использование единичных пари, но не сотен. Тысячекратные пари по одному и тому же событию служат не целям хеджирования, а удовлетворяют лишь запросы игроков. Такие пари аналогичны экономии на налогах. Если индивидуумы в налоговом государстве больше озабочены экономией на налогах, чем производством, то проблема заключается в том, что это целесообразно для частных интересов индивидуумов, но не для всей экономики. Затрачиваемые при этом энергию и усилия лучше было бы использовать в целях, ориентированных на производительность.
Глава 7
Взаимозависимости кредитов, капитала и деривативов на финансовых рынках и этические вызовы, стоящие перед финансовыми рынками
Универсальные банки являются посредниками между накоплениями и инвестициями, осуществляемыми этими кредитными институтами. В отличие от этого на рынке капитала инвесторы сами находят возможности для своих инвестиций непосредственно на рынке акционерного капитала. Банки берут на себя инвестиционный риск своих вкладчиков и решают за них, куда инвестировать их вклады. Банки создают свой внутренний рынок капитала аналогично рынку труда крупных промышленных предприятий[109]. Внутренняя природа рынка капитала в банках имеет то преимущество, что банки являются высокопрофессиональными инвесторами, которые зачастую лучше приспособлены к управлению инвестициями, чем спекулянты-любители на бирже. С другой стороны, перемещение внешнего рынка капитала на внутренний рынок капитала банков превращает их в очень мощные институты. Если значительные части внешнего рынка капитала перемещаются на внутренний рынок капитала банков, увеличивается возможность диалога между банками и промышленностью.
Сопоставление систем, в которых внутренний рынок капитала банков играет большую роль, чем внешний рынок капитала биржи, показывает, что в таких экономических структурах банки располагают большей возможностью контролировать промышленность и в этом качестве становятся мощнее, чем в экономических структурах с сильным рынком капитала биржи. Однако процесс диалога и дискуссии между банками и промышленностью может сказываться на высоких темпах роста в периоды дефицита капитала, что подтверждается историческими примерами немецкой и японской экономики после Второй мировой войны, которые типичным образом определялись тесными отношениями между банками и промышленностью[110].
Усиленный акцент на внутренний рынок капитала банков с сопутствующим эффектом практикуемого промышленной политикой финансирования промышленного развития на основе государственной поддержки определяет принципы корпоративной модели банковского дела и индустриализации, что было характерно для развития Германии и Японии в период с 1870 г. вплоть до Второй мировой войны. Особый ориентир на внешний рынок капитала свободно действующих инвесторов и участвующих на нем предприятий является характерной чертой американского и британского, а также швейцарского пути развития как общества с большей ориентацией на рынок и с политической системой, которая основывается на демократической конкуренции.
Биржа представляет собой индивидуалистический демократический институт, который выступает посредником между инвесторами и нуждающимися в капитале компаниями без участия в этом банков или правительств. А внутренний рынок банков соответствует корпоративистской модели общества. Биржа может представлять противовес власти банков и государства[111]. В этом смысле соответствующее разделение труда между рынком кредитов и рынком капитала тоже сопоставимо с соответствующим разделением экономической власти и тем самым системы распределения власти согласно конституции.
Корпоративистские экономические системы в государствах с сильными банками и слабыми биржами решают эту проблему таким образом, что банки в таких системах могут влиять на курс акций, формируя спрос и выдавая кредиты для финансирования приобретения акций. Вместе с тем они могут влиять на курс акций и с помощью манипулирования спросом третьих лиц на акции, меняя процентные ставки, действующие для покупки акций с левериджем[112]. С другой стороны, нельзя не видеть того, что и такие демократические любительские спекуляции на бирже могут вызвать более серьезные кризисы на ней[113].
В такой универсальной банковской системе, как немецкая, банки являются не только посредниками в рамках своего рынка капитала, они действуют в качестве инвесторов, консультантов и членов наблюдательных советов и на внешнем рынке капитала. В своей функции основного игрока на рынке кредитов и капитала банки должны тщательно вести свои операции, преследующие много целей[114]. Их профессиональная этика должна напоминать банкам о преимуществах разделения труда между банками и промышленными предприятиями и убеждать их в необходимости отказа от попыток становиться промышленниками или даже «суперпредпринимателями»[115]. Это в той же степени относится и к промышленным предприятиям. Они в свою очередь тоже должны противостоять попыткам превратиться в банки или включать их в свою промышленную деятельность. Они должны отказаться от попыток превращения в «суперфинансистов», как это было с компанией «Порше» и с другими компаниями в 2005–2009 гг.
Ряд банкротств или крупных убытков в немецкой промышленности в последние годы были вызваны финансовыми или спекулятивными операциями промышленных компаний, которые, осуществляя такие операции, выходили за рамки собственных задач и компетенций как промышленных производителей. Большие потери, вызванные финансовыми операциями, были отмечены в автомобильной, электро – технической и металлообрабатывающей промышленности.
Банки все больше склоняются к тому, чтобы естественно, в своих интересах убеждать промышленные компании в нецелесообразности приобретения ими статуса банков или финансовых структур. Они предостерегают их от намерения открыть внутри своих собственных предпринимательских структур внутренние финансовые рынки. Понятно, что не существует этического правила, которое запрещало бы изменять границы разделения труда и рамки своей профессии. Однако надо соблюдать другое этическое правило – быть предельно осторожным при выходе за границы собственной профессии, а также связанную с ним рекомендацию – лучше этого не делать.
Банки обязаны контролировать состояние промышленных компаний для предотвращения потерь капитала на рынке кредитов. Такая контрольная функция дает им легитимную власть контроля, необходимую для выполнения главной задачи банков – предотвращения потери капитала в связи с наличием проблемных кредитов. Для того чтобы этически использовать эту власть, как и любую доверенную кем-то власть, необходимо, чтобы те, кому она передана, намеревались действовать этично, чтобы они правильно ориентировались и обладали четким пониманием (intentio recta) и дальновидностью в отношении реальности природы вещей своего предприятия, а также были справедливы к тем, кто зависит от их власти принятия решений. Руководители компаний, и прежде всего руководители банков, должны учитывать всю совокупность аспектов ситуаций при принятии ими решений. Требования к этике и дальновидности банков даже жестче, чем требования к этике и дальновидности промышленных компаний, так как одному банку приходится одновременно контролировать несколько промышленных компаний, в то время как промышленная компания не обязана контролировать действия многих банков и не может проверять их финансовую политику.
Банк в качестве института, мобилизующего накопления и выступающего посредником между накоплениями и инвестициями, по своей природе несет обязательства перед многими промышленными компаниями и имеет доступ к детальной информации об их деятельности. А промышленная компания в качестве клиента не вправе быть в курсе внутренних операций своего банка. Она располагает еще меньшим правом анализировать внутреннюю деятельность многих банков. Одной из возможностей преодоления такой асимметрии между банковскими учреждениями и промышленными компаниями могло бы быть избрание представителей промышленных компаний в состав наблюдательных советов крупных банков. Присутствие таких представителей промышленности в наблюдательных советах банков дало бы возможность промышленным компаниям контролировать состояние банков. Они формировали бы у соответствующих компаний понимание того, что не только банки их контролируют, но и они в свою очередь могут контролировать поведение своих банков.
Асимметрия между банками и промышленными компаниями неизбежна, и вместе с тем в настоящее время она является причиной нареканий, которые часто можно услышать со стороны промышленных предприятий по отношению к банкам. В конце концов, банки могут подтвердить свое умение обращаться с этой весьма чувствительной асимметрией достаточно определенным образом, честно обслуживая своих промышленных клиентов и соответствуя существу кредитного рынка, который обязан предоставлять финансовые средства только для надежных инвестиций и тем самым оказывать поддержку при образовании капитала и предотвращении его потерь.
Финансовые рынки формируют важные этические требования к участникам рынка, и прежде всего к таким финансовым посредникам, как банки и биржевые маклеры. Такое требование вызвано тремя характерными признаками этих рынков: 1) неопределенным, абстрактным, обезличенным характером, представительством или функциональностью, имеющимися объектами финансовых средств и инструментов; 2) доминирующим значением доверительных связей в банковском и маклерском деле; 3) особым характером финансового хозяйства, который вызывает у всей общественности опасения по поводу возможности оказаться жертвой тайных операций финансовых рынков.
Во-первых, персональный контроль между поставщиком и потребителем и оценка качества поставленных товаров на финансовых рынках намного сложнее, чем на рынках осмысленно-осязаемых материальных ценностей, потому что объектом торговли являются деньги: это главным образом представляемая, абстрактная и обезличенная ценность. Финансовые институты и рынки должны при этом отвечать двум требованиям: при предоставлении услуг развеивать возможное недоверие к ним, вызванное частным характером их деятельности с абстрактными и неосязаемыми особенностями, а также противостоять попыткам превратить их в жертву своей функциональности и безграничности своего дела. Банки и финансовые маклеры этически обязаны доказывать, что услуги, которые они предлагают, не фиктивны и не содержат фиктивных элементов. Все способы определения стоимости денег, которые содержат определенную степень произвола, таят в себе опасность возможного использования фиктивных ценностей. Финансовые активы и финансовые услуги могут быть фиктивными. Однако при этом объективность должна оставаться основным ориентиром для всех тех, кто работает на финансовых рынках.
Во-вторых, банки и финансовые маклеры участвуют в торговле в качестве доверенных лиц своих вкладчиков и инвесторов. Доверие этически важно, так как в силу своей природы не может быть полностью заменено контролем. Оно содержит неограниченный элемент собственной обязательности облеченного доверием уполномоченного лица. Собственная обязательность является этической связью по отношению к себе самому. При этом банки и финансовые маклеры особым образом обязаны подчиняться требованиям этики доверительных отношений.
В-третьих, на рынке капитала и кредитов обращаются не осязаемые материальные ценности, а представляющие их финансовые активы и финансовые права. Неосязаемость и «нематериальность» финансовых активов и финансовых прав исключают обычный эмпирический контроль качества торгуемых активов. При этом общественность будет находиться под постоянной угрозой усиливающегося ощущения того, что она передает власть банкам и финансовым институтам, поскольку визуальный контроль их «продуктов» очень сложен. Это часто приводит к необъяснимым страхам перед тайной властью банков или даже к выявлению «признаков заговора» в поведении крупных банков и финансовых монополий. В борьбе с такими страхами основным средством может быть требуемая прозрачность. Еще одним средством является справедливый и соблюдаемый этический кодекс поведения при оказании финансовых услуг.
Финансовые рынки требуют больших ресурсов этической мотивации и этической координации. Однако при этом не облегчается восприятие абстрактного и обезличенного характера этой сферы экономики, не стимулируется формирование личной и общей этики и поэтому не происходит улучшения этического поведения в результате буквального контроля между продавцом и покупателем при их непосредственных контактах. Банки и профессиональные финансовые посредники должны при этом особое внимание уделять тому, чтобы их работникам были известны эти этические правила поведения и чтобы работники их соблюдали.
Использование теории игр в теориях социальной комбинации[116] и этической экономии[117] показало, что этике как средству координации человеческих действий противостоят проблемы, аналогичные ситуации дилеммы заключенных. Она описывает такие ситуации, когда все члены группы заинтересованы в следовании этическим и юридическим правилам, согласно которым каждый отдельно взятый член группы должен осознанно идентифицировать себя с этими правилами. Дальнейшие исследования этой теории показали, что готовность соблюдать правила или идентифицировать их с собой зависит от ожидаемого поведения других. Если индивидуум уверен, что другие соблюдают установленные правила, он тоже будет поступать так же. Однако, если нет уверенности в том, что это так, индивидуум тоже нарушит их.
Такая позитивная теория этической экономии может использоваться при решении проблемы инсайдерской торговли и рассматриваться этикой как возможность ее анализа в виде эмпирической, а не нормативной проблемы социальной координации. Этически осознанное соблюдение правила отказа от инсайдерской торговли зависит от ожидаемого типичного поведения других финансовых маклеров и инвесторов. Если отдельно взятый биржевой маклер полагает, что большинство других биржевых маклеров практикуют инсайдерскую торговлю, у него останется мало стимулов для соблюдения этического правила отказа от инсайдерской торговли. Профессиональная этика, а также общепризнанные и одобренные правила и профессиональные поведенческие обычаи придают индивидууму уверенность в том, что и другие будут соблюдать эти правила.
Однако профессиональная этика и статусные правила не могут это гарантировать в полной мере. Профессиональная этика и профессиональные объединения в состоянии улучшить стандарт соблюдения правил, но не могут его гарантировать. В ситуациях недостатка персонального контроля и преобладания абстрактных договорных отношений координация может нарушаться этическими правилами, а поэтому должна дополняться юридическими правилами.
Применительно к инсайдерской торговле это произошло в США уже в 1930-х гг. В Германии, напротив, участники биржи вплоть до 1990-х гг. считали, что проблема инсайдерской торговли может быть решена с помощью профессиональной этики биржи и добровольного самоограничения ее участников. Лишь после ряда случаев инсайдерской торговли и после того, как Германию вынудили к этому в Европейском сообществе, германский бундестаг Вторым законом по стимулированию финансовых рынков запретил инсайдерскую торговлю.
Причина такой задержки отчасти связана с той незначительной ролью, которую традиционно играл рынок капитала в Германии. Американская и британская биржи выполняют основную задачу рынка капитала для пенсионных фондов, которые присутствуют на бирже в качестве наиболее важных институциональных инвесторов. Пенсионное обеспечение в Германии организовано совершенно по-иному. Государство само организует систему социального страхования и формирует средства для пенсий по старости путем взыскания взносов социального страхования особым методом в качестве обязательных платежей, которые удерживаются как налоги у наемного персонала и у нанявших его предпринимателей. При этом значительные средства пенсий по старости в Германии не попадают на рынок капитала, в то время как в Великобритании пенсионные фонды являются основными инвесторами на бирже. В этой связи рынок капитала имеет большое значение не только для частного инвестора, но и для такого институционального инвестора, как пенсионные фонды[118].
Очевидно, что инсайдерской торговле надо уделять больше внимания в тех странах, где биржа играет более важную роль в координации инвестиций и в которых инвестиции в акции используются для финансирования пенсий по старости. Задержки в формировании законодательства против инсайдерской торговли в Германии отчасти объясняются тем фактом, что немецкое пенсионное обеспечение не зависит от дивидендов по акциям. Законодательство, препятствующее инсайдерской торговле, является примером того, что хозяйственная этика не может заменить законодательство в сфере экономики и что эффект проявляется лишь при взаимной дополняемости этики и права.
Глава 8
Банковская тайна и право на конфиденциальность. обязанность банков по доверительности и сохранению банковской тайны
Банки обязаны соблюдать конфиденциальность своих деловых отношений с клиентами, включая состояние их счетов. Они должны хранить банковскую тайну. Банковская тайна представляет собой прежде всего лишь частный случай защиты доверительно сообщенных сведений и всего класса профессиональных и коммерческих секретов, точно так же, как это требуется при посещении врача, а также от маклера в связи с названной выше инсайдерской информацией на бирже. Банковская тайна является профессиональной и коммерческой тайной кредитного дела. Банк в качестве инсайдера не должен извлекать выгоду из информации, полученной из деловых отношений, как того требуют обязанности доверительности, не должен передавать ее или сообщать об этом другим.
8.1. Защита доверительно сообщенных сведений
Банковская тайна включает в себя обязанность сохранения тайны по отношению к клиентам и право банка отказывать третьим лицам, включая и налоговые ведомства своей страны, в таких сведениях о своих клиентах[119]. Этот порядок существует во многих странах. Он следует из гражданско-договорного права и вытекает из свободы договора. Его соблюдение непосредственно не определяется уважением к человеческому достоинству как к конституционному принципу, поскольку связано не с личностью, а с имуществом[120], однако относится к уважаемым правам личности на свою персональную защиту и на защиту частной жизни[121].
Банковская тайна в гражданском праве вытекает из согласованной банком и клиентом защиты доверительности и конфиденциальности. Однако в гражданском праве этот принцип действует лишь в той мере, в какой кредитный институт не обязан предоставлять информацию в соответствии с законами более высокого ранга. Как правило, это тот случай, когда в уголовном процессе органы правосудия требуют от банков информацию о подследственных. В этом случае уголовное право отменяет гражданское право. Так как в настоящее время наблюдается растущее значение налогообложения денежного состояния, обязанность банков по информированию в случаях выявления и расследования налоговых преступлений становится проблемой для соблюдения обязанности банков в конфиденциальности и правил банковской тайны.
Здесь речь идет о конфликтах между правовыми нормами немецких налоговых органов и гражданско-правовыми положениями банковской тайны в таких соседних с Германией странах, как Швейцария, Австрия, Люксембург и Лихтенштейн. Нельзя не учитывать того, что речь идет о самой соблюдаемой банковской тайне прежде всего в этих соседних с Германией государствах, причем Люксембург в своей «плотности» банковской тайны даже превосходит Швейцарию. Как считает министр финансов Германии Пеер Штайнбрюкк, попытавшийся оказать значительное давление на Швейцарию в начале 2009 г., так и ряд немецких финансистов, большая приверженность к банковской тайне в этих странах объясняется лишь их стремлением направить международные финансовые потоки в свои страны[122]. Необходимо убедиться в том, справедлива ли такая точка зрения.
8.2. Банковская тайна, налоговые преследования, «отмывание денег» и споры вокруг банковской тайны в Швейцарии
Известно, что защита банковской тайны в Швейцарии более строга и масштабна, чем в других промышленно развитых странах, поэтому интересно обсудить проблемы банковской тайны именно на примере Швейцарии. Условия, при которых швейцарскую банковскую тайну можно отменить, весьма ограниченны. Налоговое право не отменяет гражданское право. В этом проявляется главное ее отличие от США и Германии: Швейцария твердо придерживается того принципа, что интерес фискальной системы в «просвечивании» своих граждан и, естественно, интерес зарубежных фискальных органов к информации о счетах своих граждан в швейцарских банках не отменяет банковскую тайну. Американское право уделяет меньше внимания защите банковской тайны. Особенную озабоченность вызывает то, что американские фискальные органы могут в определенной степени нарушать банковскую тайну других стран, что еще недавно было неприемлемым для суверенных стран и рассматривалось как вмешательство во внутренние дела другого государства. У немецких банков в этом вопросе проявляется поспешная послушность США, что объясняется постоянно декларируемой угрозой американского бойкота.
Различие между швейцарским законодательством о банковской тайне и немецким с одной стороны, а также американским правом с другой стороны состоит в том, что в Швейцарии интерес соблюдения тайны клиентов приоритетен перед фискальным интересом налоговых ведомств, в то время как в Германии фискальный интерес доминирует над интересом сохранения тайны клиентов. Однако различие в трактовке законов Швейцарией и другими странами – и это важно подчеркнуть – не связано с приоритетностью банковской тайны в отношении уголовно-правовых интересов в уголовном процессе. И швейцарская банковская тайна применима лишь в той мере, в какой отсутствуют уголовно наказуемые действия и необходимость уголовного преследования.
Сначала следует назвать те тенденции, которые превращают банковскую тайну в проблему, изучаемую хозяйственной этикой и хозяйственным правом[123]. Это прежде всего интернационализация экономики как феномен, безусловно утверждающий необходимость интернационализации налоговых преследований. Если прибыль в значительных объемах формируется и хранится за рубежом, а убытки из-за границы переносятся в страну, необходимо, чтобы национальные налоговые органы имели соответствующее право на доступ к международным операциям национальных компаний. Такой интерес к интернационализации и гармонизации налоговых законов и налоговых преследований относится ко всем странам, так как они, и страны ЕС, и Швейцария, охвачены процессами интернационализации экономики. Европейское сообщество, Европейский парламент, Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе и Организация Объединенных Наций призваны бороться с международными налоговыми преступлениями.
Вторая тенденция, которая может превратиться в проблему банковской тайны, – это рост количества «грязных денег» в мире, что приводит к попыткам превращения «грязных денег» в «чистые» путем их «отмывания». Так, годовой оборот торговли наркотиками в мире уже в 1992 г. превысил 800 млрд марок ФРГ. Годовая преступная прибыль только от торговли героином оценивалась в 1,5 млрд марок ФРГ[124]. В США уже в конце 1990-х гг. ежегодное «отмывание денег» в объеме 125 млрд марок ФРГ было связано с наркотиками.
Под «отмыванием денег» понимается обмен или транспортировка ценностей, имеющих криминальное происхождение, в целях сокрытия этого источника и расчета на то, что преступник избежит правовых последствий этого преступления.
Пока «отмывание денег» не считалось преступной деятельностью, оно не могло обосновывать отмену банковской тайны. Однако в связи с тем, что банковская тайна распространялась и на колоссальные суммы наличных денег, зарабатываемых на производстве наркотиков и «отмываемых» при их переводе на банковские счета, доказательство наличия «грязных денег» было затруднено. Для отмены банковской тайны в отношении «отмывания денег» потребовалась ее криминализация, поскольку банковскую тайну можно отменить только в случае уголовно наказуемых деяний. Это обязательное как с точки зрения хозяйственного права, так и с точки зрения хозяйственной этики требование в настоящее время учтено законодательством, так как непонятно было, почему торговля наркотиками криминализирована, а связанное с этим «отмывание денег» нет. Правда, при этом постоянно возникают вопросы о том, какие обязанности по выяснению их происхождения и их верификации банки должны, в частности, брать на себя.
Швейцария является одной из первых стран, которые ввели положения против «отмывания денег»[125]. С 1990 года согласно ст. 305б Уголовного кодекса Швейцарии «отмывание денег» является преступлением. При осуществлении кассовых операций в сумме свыше 25 тыс. швейцарских франков требуется выяснить идентичность клиента. Были также сформулированы признаки подозрений в преступных деньгах, которые позволяют банкам выявлять «грязные» деньги. Так как Швейцария ввела в свое законодательство многочисленные уголовно-правовые определения, направленные против «отмывания денег», и тем самым отчасти отменила банковскую тайну в случаях уголовного преследования, некоторые критики придерживаются того мнения, что швейцарская банковская тайна стала дырявой, как швейцарский сыр. Однако анализ фактического положения дел не подтверждает такую точку зрения.
По исторически легитимным причинам Швейцария твердо соблюдает банковскую тайну. Нельзя не признать, что швейцарская банковская тайна предотвратила доступ нацистов к еврейским счетам в Швейцарии. Разумеется, при этом Швейцария преследовала и собственные интересы. Имея близко расположенные банковские центры в Цюрихе, Женеве и Базеле, она теперь представляет собой третий по значимости банковский центр мира после Нью-Йорка и Лондона, опережая Париж и Франкфурт-на-Майне. В конце 1990-х гг. одни только зарубежные вклады в Швейцарии превысили 500 млрд швейцарских франков, а по другим источникам, в швейцарских банках размещены ценности стоимостью около 3000 млрд швейцарских франков[126].
Если более точно проанализировать те условия и те ситуации, при которых можно отменить швейцарскую банковскую тайну, то окажется, что эти условия очень ограниченны. Во-первых, хотя гражданское право при подтверждении факта смерти обосновывает обязанность информирования об этом наследников, однако эта обязанность информирования связана только с имущественными отношениями завещателя при его смерти, но не с предшествующими ей операциями на счетах и с их остатками. По законодательству, регулирующему долговые отношения и банкротство, Швейцария не вправе оказывать правовую поддержку.
Во-вторых, становится понятно, что налоговое право не нарушает банковскую тайну. Основным отличием от США и Германии является то, что Швейцария твердо придерживается того правила, что интересы фиска в «просвечивании» ее граждан, и, естественно, прежде всего интересы зарубежных фискальных служб к информации о счетах своих граждан в швейцарских банках, не могут нарушать банковскую тайну.
В-третьих, бывает так, что уголовное право все-таки отменяет банковскую тайну – пусть и не в той мере, что в США и Германии. Обычное уклонение от уплаты налогов не обосновывает отмену банковской тайны ни по отношению к гражданам Швейцарии, ни по отношению к иностранцам – владельцам счетов. Лишь длительное уклонение от уплаты налогов в значительных налоговых суммах обосновывает право специальных контрольных налоговых органов (ВБ8КО), если это относится к прямым федеральным налогам[127]. Швейцарские банки могут и обязаны давать зарубежным фискальным службам информацию только в случаях тяжелых налоговых преступлений. Однако уголовное право обосновывает отмену банковской тайны в случаях налоговых преступлений и по отношению к гражданам Швейцарии. Так, преступление, связанное с подделкой документов, содержит состав преступления и отменяет банковскую тайну. Налоговое преступление квалифицируется при умышленном введении в заблуждение путем фальсификации документов и т. п.
С точки зрения хозяйственной этики возникает вопрос, соответствует ли швейцарское законодательство принципу справедливости и букве закона. Часто при критике швейцарской банковской тайны утверждается, что Швейцария в силу соблюдения банковской тайны содействует налоговым преступлениям и несет прямую вину в случаях совершения тяжелых налоговых преступлений и насилия, как это было с Мобуту, бывшим президентом Заира. Правомерен вопрос, оправданно ли с точки зрения экономической этики согласие страны с тем, что действующая в ней банковская тайна облегчает возможности зарубежных вкладчиков совершать налоговые преступления в своих странах, в то время как она отказывает их фискальным службам в доступе к информации о счетах, открытых в Швейцарии.
Необходимо задаться также вопросом, одобряет ли Швейцария уклонение от уплаты налогов иностранцами, использующими швейцарские счета, или лишь декларирует свою непричастность к налоговым преступлениям иностранцев. Прежде всего следует сказать, что такое благоприятствование имело бы место тогда, если бы Швейцария рассматривала преследования за налоговые преступления в отношении иностранцев иначе, чем в отношении жителей своей страны. Однако анализ швейцарского права показывает, что швейцарским фискальным органам в принципе отказано в доступе к счетам швейцарских граждан в Швейцарии, а если это и возможно, то намного сложнее, чем, например, в Германии. Так что банковская тайна и осложненное этим доказательство уклонения от уплаты налогов в равной степени относятся и к местным жителям, и к иностранцам. При этом следует сказать, что швейцарские ведомства не одобряют и не поощряют уклонение от уплаты налогов иностранцами за рубежом, более того, одинаково подходят в этом вопросе и к жителям страны, и к иностранцам.
Следует наконец поинтересоваться и тем, существует ли этическая обязанность швейцарских ведомств поддерживать преследования за налоговые преступления за рубежом, если речь идет лишь об обычных подозрительных моментах или о схемах ухода от налогов. Здесь важно проявлять сдержанность. С одной стороны, необходимо признать право Швейцарии привлекать международный капитал, используя банковскую тайну. Если этот капитал, учитывая строгую банковскую тайну, предпочитает размещать свои деньги в Швейцарии, нельзя ожидать от Швейцарии ничего иного, кроме как ограничения относительной выгоды от оказания поддержки иностранцам в уходе от налогов или отказа от нее. Швейцарские учреждения в качестве аргумента могут с полным правом заявить, что они не ответственны за явно завышенные ставки налогообложения соседних государств и что в этой связи они не несут этическую обязанность перед этими странами по сбору явно завышенных налогов соседних государств или по содействию сбору.
Прогрессивное налогообложение доходов не является естественным законом, который должно соблюдать и исполнять каждое государство. Уход от налогов при завышенных прогрессивных ставках налогообложения не противоречит международному частному праву и поэтому не может преследоваться каждым государством.
Для Германии разница между налоговыми ставками внутри страны и в соседних странах по меньшей мере настолько очевидна, что мешает «голодным» немецким фискальным органам еще больше «завинчивать» налоговый пресс. К сожалению, последствия такой динамики распределительной политики не радуют, так как они позволяют снижать налоговую нагрузку лишь обеспеченным слоям населения Германии, переводящим свои капиталы за границу, а простому человеку в такой возможности протеста против такой системы налогообложения отказано. Это, без сомнения, представляет ахиллесову пяту швейцарской банковской тайны, как ее постоянно именуют критики в Швейцарии.
Принципиально то, что в глобализованной экономике небольшие государства могут извлекать прибыль, если они вводят пониженные налоговые ставки внутри страны и тем самым привлекают зарубежный капитал из соседних государств с большим населением и высокими ставками налогообложения и если их граждане говорят на том же языке. Потери, возникающие в результате более низких ставок налогообложения при сборе налогов с жителей страны, могут компенсироваться притоком капитала, привлеченного низкими налоговыми ставками, и вызванными этим дополнительными налоговыми платежами или процентами по счетам в банках. В долговременном плане это относительное преимущество маленьких государств может таким образом опустошить налоговую базу крупных государств, что они вынуждены будут прибегнуть к существенным снижениям ставок налогообложения. То, что в странах Европейского сообщества все громче раздается призыв к гармонизации ставок налогообложения всеми странами, объясняется именно этой тенденцией. Громче всего он звучит в Германии, высокие ставки налогообложения которой подвергаются давлению со стороны небольших соседних стран, население которых говорит на немецком языке.
Гармонизация налогообложения в Европе неизбежна. Никто не должен надеяться на то, что эта гармонизация пойдет вверх в направлении повышенных средних ставок налогообложения. Гармонизация будет однозначно направлена вниз в направлении более низких ставок налогообложения и тем самым, вероятно, будет означать конец налогового государства в Европе. Давление, которое оказывает Швейцария на ставки налогообложения стран – членов ЕС, не следует критиковать, так как в случае повышения Швейцарией ставок налогообложения и ослабления ею банковской тайны другие страны, такие как Австрия, Лихтенштейн и Люксембург, этим воспользуются. Инициативы правительства Германии конца 2002 г., направленные на амнистию при последующем декларировании доходов от капитала, хранящегося за рубежом и уклонившегося от налогообложения, подтверждают тенденцию введения более низких ставок налогообложения, правда, это осложняется чрезвычайно возросшими долгами государства в связи с государственной помощью банкам и конъюнктурными программами, вызванными кризисом финансовых рынков.
Однако смысл вопроса о том, что швейцарская банковская тайна не только служит уменьшению налогов, но и содействует уклонению от уплаты налогов, полностью изменится, если речь пойдет не только о различных налоговых ставках, но и о накоплении нечестно приобретенного, преступно добытого или украденного состояния или об уклонении от уплаты налогов, ставшем объектом документально подтвержденного уголовного преследования за рубежом. Швейцарии в случае сокрытия банковской тайной факта перевода таких ценно – стей в Швейцарию пришлось бы признаться в укрывательстве. Швейцарское право тогда отменяет банковскую тайну, когда возбуждено уголовное дело и зарубежные фискальные органы могут доказать материальный или налоговый ущерб, нанесенный гражданином, который имеет счет в Швейцарии. Швейцария в этом случае не настаивает на банковской тайне в противовес интересам международного уголовного преследования. Несомненно, правильно то, что Швейцария оказывает административную и юридическую помощь при выявлении фактов нанесения налогового ущерба иностранному государству.
Тем самым швейцарская банковская тайна сохраняет баланс между интересом в сохранении банковской тайны и необоснованностью подозрения в поддержке уклонения от уплаты налогов зарубежными владельцами счетов.
Во-первых, это видно из того, что швейцарские банки отказывают своим фискальным органам в той информации, какую не предо – ставляют и зарубежным фискальным органам. Швейцарские ведомства не предоставляют зарубежным фискальным органам банковскую информацию, в которой банки отказывают и своим швейцарским фискальным органам.
Во-вторых, Швейцария, придерживаясь своего нейтралитета, не оказывает юридическую помощь при выявлении преступлений, которые рассматриваются ею как политические, военные или валютно-правовые преступления. Считается, что при таком отстаивании нейтралитета даже при налоговых преступлениях, вытекающих из политических, военных или валютно-правовых преступлений, отсутствует повод для хозяйственно-этической оценки.
В-третьих, Швейцария не оказывает никакую правовую помощь, если объектом зарубежного обращения является преступление, нарушающее нормативные положения по вопросам налогообложения, таможенных процедур или валютного контроля зарубежных стран или нормы их торговых или экономических законов. Здесь менее однозначно то, что позиция нейтралитета требует такого же отношения ко всем положениям налогового законодательства зарубежных стран. Одновременно, нельзя обосновать срочную отмену позиции нейтралитета наличием нормативных документов по вопросам налогообложения, таможенных процедур или валютного контроля, так как при этом не задеты ни достоинство человека, ни его личностные права.
Нейтралитет в вопросах зарубежного налогового, таможенного и валютного законодательства соответствует однозначной обязанности Швейцарии оказывать правовую помощь в тех случаях, когда налоговый ущерб, причиненный иностранцем, представляет собой действие, точно так же квалифицируемое и швейцарским законодательством. Однако Швейцария при таком налоговом ущербе оказывает лишь «небольшую правовую помощь», т. е. направляет документы из Швейцарии за границу, но не исполняет зарубежный запрос в Швейцарии на арест состояния и счетов иностранца в Швейцарии[128].
С позиций хозяйственной этики оправдан такой швейцарский баланс между нейтралитетом по отношению к интересу зарубежных фискальных органов в получении причитающихся им налогов и четкой поддержкой зарубежных уголовных ведомств в случаях, когда имеется однозначный состав преступления. Этическая обязанность суверенного государства по поддержке фискальных органов зарубежных стран здесь вряд ли требует обоснования[129].
Необходимо прежде всего поинтересоваться, будет ли длительным нейтралитет Швейцарии и тем самым строгое соблюдение банковской тайны на фоне международных нормативных актов по налогообложению, таможенным процедурам и валютному контролю. Если же швейцарская экономика в еще большей степени будет вовлечена в международные проекты и швейцарские ведомства проявят со своей стороны интерес к тому, чтобы реализовывать за рубежом свои правовые претензии по уголовным преступлениям к активам, находящимся в собственности швейцарских граждан, то они не обойдутся без масштабной международной кооперации в вопросах уголовного преследования за уклонения от уплаты налогов. В этом, очевидно, и заключается нахождение баланса ценностей между интересами Швейцарии по соблюдению банковской тайны и ее заинтересованностью в международном сотрудничестве по расследованию налоговых преступлений.
То, каким образом такой баланс будет формироваться, не является вопросом хозяйственной этики, это прерогатива самой Швейцарии. Пока выгоды от «хозяйственно-политического и налогово-правового» нейтралитета превышают издержки, связанные с этим, Швейцария – а этот прогноз может много значить – будет придерживаться его и соглашаться с потерями в своем экспорте и в международных отношениях.
Если же потери для швейцарской промышленности и фискальных органов превзойдут выгоды швейцарских финансовых институтов и финансовых рынков, банковская тайна будет ограниченна. В этом вопросе вероятен конфликт между швейцарскими банками и финансовыми институтами, с одной стороны, и швейцарской (экспортной) промышленностью, с другой стороны. Сложно предсказать, кто его выиграет, так как очень сложно прогнозировать динамику относительного значения этих отраслей и оценить выгоды и потери, возникающие у обеих сторон. Хозяйственная этика по этому вопросу, явно не этическому, а, скорее, хозяйственно-политическому и фискальнополитическому, не дает однозначного ответа.
Швейцарская банковская тайна является формой фискального нейтралитета Швейцарии по отношению к зарубежным финансовым ведомствам. Решение о ее реформе или о ее сохранении, как и все вопросы реформы или соблюдения сложившихся форм швейцарского нейтралитета, затрагивает суверенитет Швейцарии, и швейцарский народ должен принять это решение для достижения компромисса между группами швейцарских интересов, совершенно по-разному связанными с этим вопросом.
8.3. Право на конфиденциальность, банковская тайна и государство. некоторые соображения о политической философии
Банковская тайна является интегральной составной частью защиты частной жизни. Соблюдение этого принципа дает возможность избежать зависти и озлобления, и отказаться от него можно только в очень хорошо обоснованных случаях, например при реальном доказательстве уклонения от уплаты налогов. Преследование за уклонение от уплаты налогов и отмена банковской тайны при явно слабой доказательной базе представляют собой нарушение установленных государством границ и угрожают тому, что отличает частную жизнь от публичной. Налоговое право государства, несмотря на широко распространенные мнения, не доминирует над правом на конфиденциальность. Напротив, в каждом отдельном случае необходимо проверять, согласно государство на отмену банковской тайны и права на защиту частной жизни или нет. Это относится и к современному обострению ситуации с международным терроризмом, и к его международным финансовым операциям.
Защита частной жизни и тем самым банковской тайны учитывает глубоко укоренившееся в Западной Европе различие между частной жизнью и публичностью, что является константой европейской духовной истории. Для Америки защита банковской тайны не так важна, поскольку она не в той степени, как Европа, характеризуется историей властно-государственных вмешательств в частную жизнь.
а) Дуализм частного и публичного, общества и государства
В праве на частную жизнь не бывает так, что государство распространяет свое право на нее, напротив, гражданское общество передает государству такое право на вмешательство, как налоговое право в широко определяемых правовых ситуациях. Право собственности по рангу выше налогового права государства, так как налоги взимаются с правомерно полученного дохода и имущества гражданина. На основе права собственности банковская тайна защищает от вмешательства государства. Она может быть отменена лишь в ситуациях, не требующих отлагательства.
Аристотель в своей политической философии отличал сферу политического и публичного, polis, или города, от сферы экономического и частного, oikos, или дома. Он критиковал теорию государства Платона, которая требовала отмены такого отличия. Платон, разумеется, защищал тот тезис, что в идеальном государстве, politeia, не должно быть различия между частным и публичным, oikonomia и politeia. В интересах сосуществования, которому он придавал большое значение, важно, чтобы эти отличия в равной степени касались всех. Однако даже при существовании частной сферы значительно больше тех, кто привержен государству, чем тех, кто готов вернуться в свою частную жизнь.
Это является одним из часто используемых аргументов против права на частную жизнь. Конфиденциальность выражается в том, что не все политизированное в равной степени распространяется на всех. Право на конфиденциальность создает защищенное пространство в частной жизни и тем самым отличает ее от публичности. Это право по своей природе неодинаково в своих проявлениях. Тот, кто обладает большим земельным участком или апартаментами, располагает большим пространством для частной жизни, чем тот, чье жизненное пространство меньше. Зависимость между частным и неравенством существует постоянно, и это вызывает неприятие принципа существования частного, а аргументы против него часто аналогичны аргументам против неравенства.
Аргументы в пользу частного являются контраргументами доказательства Платона о необходимости всеобщей ответственности. Заинтересованность в такой общности была вызвана тем, что во времена политических ошибок или заблуждений не все из них в равной степени можно относить на общество. Частная сфера является гарантией от тотализации политической фальши. Это, естественно, предполагает, что наличие хороших публичных качеств нельзя в той же мере обобществить, так как пространство частной жизни может утверждаться вне публичного.
Не подлежит сомнению то, что благодаря приверженности банковской тайне в Швейцарии удалось предотвратить доступ нацистов к еврейским счетам в Швейцарии. Вместе с тем вмешательство нацистов в частное право в целом и отмена любой формы частноправовой защиты еврейских граждан привели к тому, что тоталитарная идеология и практика смогли проникнуть во все жизненные сферы в Германии во время нацизма.
Защита частной жизни при этом аналогична способам минимизации риска от тотального вмешательства государства и тем самым от его политических, правовых и культурных ошибок. Право на частную жизнь и отстаивание отличия частного от публичного, вероятно, сказались на том, что не удалось создать оптимальное государство. Граждане оговорили право на частную жизнь, но при этом они предотвратили самое плохое, что может проявляться во всеобщей плохой публичности, в тотализации плохой публичности. Отличие частного от публичного необходимо, поскольку всегда необходимо устранять риск самого плохого, хотя при этом не всегда возможно воплотить лучшее. Требование отказа от политической тотализации следует из принципа права и этики устранения фальши, но не достижения оптимума.
Требование соблюдения отличия частного от публичного является разновидностью негативного утилитаризма. Речь не идет о том, чтобы реализовать монизм и максимальный эффект оптимальной публичности, а о том, чтобы исключить негативный эффект или ущерб от тотализации плохой публичности. Это требование вытекает из недостатков человеческой природы и опасности, существующей тогда, когда эти недостатки накапливаются и тотализуются в коллективных акциях политического.
Аристотель сделал решающие выводы, связанные с отменой отличия частного от публичного, направленные против теории всеобщей собственности Платона и отмены различия между частным и публичным, oikos и polis. Он возразил Платону в том, что всеобщая собственность не является настоящей собственностью и что отдельные личности перестают заботиться о ней, если нет различия между всеобщим и обособленным. Он критиковал Платона и за то, что принцип смешанной конституции и распределения власти нескольких конституционных принципов, как и принципа различия между публичным и частным, не может быть реализован в государстве с всеобщей собственностью и отменой частной сферы[130].
Похоже, что Платон согласился с некоторыми из этих критических замечаний. Подтверждением отхода от его политической философии в его законах служит отказ от идеи всеобщей собственности и от отмены различия между городом и миром.
Христианство на своих ранних стадиях склонялось к тому, чтобы обострить проблему различия между публичной и частной сферой для подтверждения различия между публичной сферой и сферой религиозной самобытности. Различие между государством и церковью в латинском христианстве сделало ненужным деление сферы политического и религиозного, сферы частного и религиозной самобытности, включая и государственную религию.
Михаэль Оаксхотт указывал на то, что гражданское общество (civil societe) является сферой индивидуального права, которая не определяется государством. В нем люди преследуют свои цели, которые всегда должны быть интересами, не связанными с обязательствами по отношению к коллективным целям, с коллективными обязательствами.
б) Защита различия между частным и публичным как следствие скепсиса в отношении человека как политического существа
Различие между публичным и частным является константой, тесно связанной с западным скепсисом в отношении человека, и прежде всего человека как политического существа (zoon politikon). Здесь проявляются связи с учением о первородным грехе. Даже если индивидуум постоянно пытается действовать противоправно и часто ведет себя противоправно, то в куда большей степени следует опасаться объединения людей в коллективных действиях. Требование различия между публичным и частным возникает из мнения, что коллектив накапливает плохое, если большинство или сильное меньшинство озлоблено или намерено совершить плохое. Это плохое может идти по нарастающей – от тривиального зла и простой зависти до неистовой ревности и полной криминализации публичности, применяя приемы закабаления и геноцида. Власть объединенных сил государства и частной сферы может воплощаться в зле и значительно увеличивать его масштабы и потенциал того, что возможно как индивидуальное злое действие. Небольшое изменение смысла слова «хорошо», если оно публично и касается всех, может превратить сферу публичности в зло.
Главным фактором здесь выступает зависть. Зависть является важной причиной защиты частной сферы. Зависть является также основным аргументом для банковской тайны и потребности доверительности в финансовых отношениях. Зависть и ревность по своей эффективности существенно превосходят индивидуальную зависть, если они связаны с политической властью и формируют политическую силу против индивидуумов, групп или наций.
Информационные барьеры и барьеры прозрачности, отгораживающие частную сферу, часто являются лучшим средством для того, чтобы не допустить эскалацию враждебности. Это стратегии разрушения враждебности. И если враждебность вместе с завистью овладевает целыми группами и грозит разжиганием нетерпимости по отношению к меньшинству или к представителям других национальностей, защита от неоправданной прозрачности при противостоянии враждебных групп, как и защита их частной сферы, является единственной возможностью ограничения враждебности и зависти и сохранения контроля над ними. Такой контроль зависти на пользу и банковской тайне.
Раздел III
Финансовые пари, гиперспекуляция, «финансовый пузырь». кризис финансовых рынков 2008 г. и финансовая этика
Далее будут проанализированы причины, которые привели к кризису финансовых рынков. Кризис финансовых рынков является следствием чрезмерного расширения финансового сектора, который вследствие огромного количества финансовых пари и гиперспекуляции превратился в «финансовый пузырь» и отчасти затронул реальную экономику. Гиперспекуляция охватила рынок капитала, рынок предпринимательского контроля, рынок кредитов и рынок деривативов. Спекуляция завоевала не только рынок капитала и рынок деривативов, в которых она выполняет функцию повышения ликвидности, но и рынок кредитов, оперирующий такими структурированными продуктами, как обеспеченные долговые обязательства, и рынок предпринимательского контроля, попавший под влияние принципа приоритета интересов акционеров, который требует от менеджеров выполнения ими управленческих функций, связанных со спекуляцией на стоимости акций в интересах роста капитала.
В обеих сферах, кредитовании и управлении предприятием, спекуляция должна оставаться ограниченной, так как она повышает риски этих рынков. На рынках капитала и деривативов спекуляция приняла скандальные формы, при которых возросшее влияние оказывают возможности «прямого» доступа к «паркету» биржи через онлайн-банкинг и брокераж, а также через действовавший в Германии до недавних пор – до 31 декабря 2008 г. – порядок освобождения роста капитала от уплаты налогов при владении акциями в Германии в течение одного года.
Расширение масштабов публичной спекуляции с большинством акций и опционов при использовании онлайн-банкинга и брокеража усилило риски потому, что публике было заявлено – риски будут меньше фактических, а также в связи с тем, что инвесторы-любители вообще в целом недооценивали риски покупки акций. Сложно себе представить, чтобы граждане инвестировали деньги, отложенные на учебу своих детей, в фактический оборот сертификатов банка «Леман Бразерс», если бы они знали, что речь идет о сертификатах на основе финансовых пари. И даже слишком частые призывы банков к тому, чтобы клиенты «доверяли» им при таких рискованных и комплексных формах вложений, как сертификаты, были ошибочными и усиливали гиперспекуляцию.
Глава 9
Финансовые пари, гиперспекуляция и приоритет интересов акционеров
Кризис финансовых рынков последовал за тем периодом, когда финансовые пари приобрели невиданные ранее масштабы. Доминирование пари было характерно для всех финансовых рынков. Для рынка капитала, на котором драматически возросла спекуляция акциями на росте капитала; для кредитного рынка, на котором кредитование непредсказуемо выросло на политике легких денег и поддерживалось усиливающейся спекулятивной неопределенностью в отношении должников из-за снижения требований к обеспеченности кредитов, а плохие по качеству кредиты покупались спекулятивными инвесторами у банков в виде структурированных продуктов; наконец, для рынка деривативов, на котором в такой же степени распространились пари на фьючерсы и опционы[131].
9.1. Пари или азартная игра: что такое спекуляция?
Спекуляция, своего рода инвестиция, всегда содержала и содержит момент пари, так как обе они основывались на динамике пари, на трендах, которые по своей природе были постоянно неопределенными, так как неизвестно само будущее. В этой неопределенности инвестор и спекулянт сами принимают решение, касающееся будущего. Оба они пытаются эту неопределенность уменьшить, используя как можно больше информации и работая над улучшением своих прогнозов, хотя оба знают, что эти прогнозы постоянно содержат момент неопределенности. То, что оба – инвестор и спекулянт – на основе обработки информации об объекте пытаются уменьшить неопределенность пари и повысить степень информированности, отличает инвестицию и спекуляцию от обычной азартной игры. Момент чистой азартной игры у спекулянта всегда значимее, чем у инвестора, и при «обычной спекуляции» может выдвигаться на передний план. При спекуляции акциями спекулянт больше нацелен на рост капитала, чем на дивиденды, в то время как инвестор как типичный идеалист предпочитает совершенно иные приоритеты. Спекуляция более неопределенна, чем инвестиция, поскольку она больше нацелена на временную зависимость динамики стоимости и допускает большую, чем инвестор, временную зависимость от спекулятивной оценки других участников рынка. Из-за зависимости от спекулятивной оценки других игроков спекуляция в меньшей степени, чем инвестиция, может уменьшать неопределенность в отношении будущего при обработке информации об объекте спекуляции. Если в целом спекулятивный элемент постоянно растет на финансовых рынках, уменьшается роль обработки информации об объекте инвестиции. При такой тенденции усиливается также зависимость динамики стоимости от спекулятивной оценки других спекулянтов. При такой зависимости от спекуляции с участием других инвесторов динамика стоимости тоже становится более зависимой от спекулятивных, а не от инвестиционных интересов и «стадного поведения», ажиотажа, которому подвержены спекулятивные инвесторы.
Начиная с 1990-х гг. спекулятивная составляющая инвестиций на рынке капитала существенно увеличилась, однако при этом не обращалось внимание на расширение спекулятивного момента неопределенности. Такие слоганы, как «народная акция» и «финансовые продукты типа сертификатов», напротив, внушали публике, что спекулятивные инвестиции на рынке капитала могут осуществляться, избавляясь от неопределенности. Термин «сертификат» для структурированного продукта является эвфемизмом, приукрашиванием, упаковывающим особенности рискованных пари с деривативной составляющей в «сертификат». К тому же до сведения публики доходила информация о том, что на акциях зарабатывалась большая прибыль и не допускались большие убытки, так что у публики создавалось впечатление, что акции являются надежными вложениями. Интересы финансовых посредников, которые стремились к оценке рисков меньше предполагаемых, усиливали этот тренд.
Таким же эвфемизмом является и понятие «секьюритизация», которая прежде всего в английской версии создает впечатление, что секьюритизированная бумага в результате процесса секьюритизации становится надежнее, хотя такая юридическая форма придается ей лишь в рамках рейтингового процесса, который сам по себе не свободен от ошибок и неясностей, и при этом совершенно не исключается экономический риск.
Эпоху кризиса финансовых рынков можно охарактеризовать как период гиперспекуляции. Сложность заключается лишь в том, что очень трудно определить правильные параметры спекуляции или финансовых пари, поскольку даже объективные наблюдатели ситуаций на финансовых рынках не знают будущего и не в состоянии оценить, когда спекуляции и операций пари на финансовых рынках слишком много. Как говорится, «пузырь» обнаруживают тогда, когда он уже лопнул. Голого замечают лишь тогда, когда наступает отлив, заметил Уоррен Баффет. Пари присущи капитализму, который поощряет реальные пари, приносящие прибыль, и порицает фальшивые пари, приносящие убытки. Такая зависимость априори действует в отношении каждой системы. Каждая экономическая система поощряет тех, кто в ее рамках успешно функционирует на благо системы, и наказывает тех, кто в рамках системы не работает на ее благо. Однако капитализм постоянно подводит к новому одобрению инновации, нового продукта и новой технологии и поощряет тех, кто спекулятивно вводит успешные инновации.
Инновация всегда представляет собой пари на новый продукт и новую технологию. Особенно поощрять инновацию означает не внедрять уже достигнутое, а заключать успешные пари на новые выгоды потребителей в связи с новыми продуктами и технологиями. У истоков инновации находятся пари на успех нового продукта или новой технологии. Здесь имеются в виду пари, изменяющие предприятие, если предприятие настраивает свой будущий тренд на новую технологию или на новый продукт[132]. Пари проиграны, если противоположные пари и противоположные стратегии конкуренции оказываются более успешными и в большей мере соответствуют тренду. Вероятно, что в качестве возможного пути определятся две стратегии, из-за чего пари не сможет выиграть один из конкурентов. Однако стратегия может обеспечить заключение успешных пари, даже если другие пари оказались менее результативными. Они тоже могут способствовать расширению познаний в технологиях и производстве.
Существуют три вида пари – продуктивные, расширяющие знание и при этом создающие стоимость; непродуктивные пари; пари на удовольствие и азартные пари. Их надо четко различать.
а) Продуктивные или расширяющие знание пари
Каждая попытка получения новых знаний в связи с внедрением исследований и технологии представляет собой пари. Если исследователь не заключает пари на возможный успех своей работы, он не настраивается на исследование. В технологии и производстве по сравнению с естественно-научными исследованиями элемент пари еще более усиливается, так как речь идет не только об открытии существующих законов вне зависимости от исследователя, но и о возможном проникновении нового продукта и его технологии на рынок и тем самым о доступе к потребителю, реакция которого не носит характер естественнонаучного закона. Элемент производственных и технологических пари, ориентированных на успех и тем самым трансформирующих предприятие, неизбежен и необходим. Компании, не готовые заключать такие пари, не могут осуществлять глубокие и изменяющие рынок инновации. Продуктивные или расширяющие знание пари расширяют познания. Даже будучи менее успешными, пари способствуют расширению методологических и технических знаний. Они являются также необходимой частью процесса поиска, в котором менее успешные попытки тоже влияют на необходимость расширения знаний. В пари на развитие оба подхода к пари являются составными частями необходимого процесса развития и его затрат. Создают стоимость не только успешные, но и менее успешные пари.
б) Непродуктивные деривативные пари
В отношении непродуктивных пари создание стоимости менее заметно. Проигранные пари не создают нового знания. Убытки от проигранных пари являются при этом обычными расходами. Держатель акций, продающий опцион для хеджирования, создает покупателю опциона дополнительную гарантию, за которую тот уплачивает опционный сбор. Если наступает условие опциона, удовлетворяется его потребность в гарантии. Продавец опциона проигрывает пари, однако получает опционный сбор. С точки зрения экономики в целом риск не уменьшается, а лишь перераспределяется между продавцом опциона и его покупателем. Если наступает риск убытков, совокупный риск не уменьшается полученной прибылью от пари, а по-новому распределяется между продавцом опциона и покупателем опциона. Продавец опциона несет риск за минусом опционного сбора, который остается у покупателя опциона в виде остаточного риска. Может потребоваться его перераспределение. Однако создание стоимости при этом незначительно. Еще менее значительным становится оно, если риск распространяется и на других покупателей опционов, хотя в результате этой торговли опционами риск в экономике в целом уменьшается из-за изменения ситуации или получения новых знаний. Сюда добавляются и текущие затраты времени на составление опционных контрактов, участие которых в создании стоимости сомнительно, так как они представляют собой затраты, которым не соответствует уменьшение риска в экономике в целом в результате торговли опционами. И если наступает процесс сокращения мониторинга риска, так как хозяйствующие субъекты меньше внимания обращают на него, возникает дополнительный ущерб в виде снижения эффекта.
Особенно нагляден этот процесс демониторинга риска деривативами при обеспеченных долговых обязательствах. Если банк намерен перенести кредитный риск на инвестора в обеспеченных долговых обязательствах для уменьшения минимальных обязательных резервов, то оба – банк и инвестор – перепоручают мониторинг рейтинговому агентству, которое определяет рейтинг обеспеченных долговых обязательств. Однако рейтинговое агентство не берет на себя риск ошибочного рейтинга, который остается за инвестором. Повода для проведения дью дилиженс (due diligence – надлежащего соответствия – вступительной проверки при организации корпоративного финансирования. – Прим. пер.) для выполнения требуемых процедур у рейтингового агентства недостаточно, а инвестор практически не в состоянии его осуществить, так как не знает первичного должника, и ему приходится надеяться на оценку оригинатора рейтинговым агентством. Часто банк продает также секьюритизированные ссуды, синтетические обеспеченные долговые обязательства, другому банку и покупает у него аналогичные синтетические продукты. Здесь движущий интерес уменьшения минимальных обязательных резервов становится наиболее наглядным. Сделка принимает характер встречных операций обоих банков[133].
Связь между мониторингом риска и ответственностью нарушена. Путем продажи кредитного риска банк не уменьшает общеэкономический риск, а увеличивает его. С точки зрения экономики в целом риск на основе обеспеченных долговых обязательств не уменьшается, а увеличивается, так как выхолощен смысл гарантийных обязанностей и обязательных минимальных резервов банка. Сюда следует добавить значительные затраты посредничества на специализированную компанию банка, которая в качестве инвестора продает обеспеченные долговые обязательства за большие комиссионные, хотя не происходит создание стоимости в смысле уменьшения совокупного риска дефолта должника. Неясен и принцип финансовых пари при обеспеченных долговых обязательствах. Инвестор, покупающий обеспеченные долговые обязательства, не заключает, как банк, пари на повышенную котировку долга, который лежит в основе обеспеченных долговых обязательств, так как он не знает должника. Цель обеспеченных долговых обязательств заключается исключительно в том, чтобы уменьшить минимальные обязательные резервы банка.
Пари, в основу которых положены фьючерсы и опционы, предполагают игру с нулевым результатом: то, что выиграет покупатель опционов, проиграет его продавец, за минусом опционных сборов. Такие игры с нулевым результатом в больших масштабах проводятся путем распространения пари на опционы в той же сумме, что с точки зрения экономики в целом не имеет никакого смысла. На основе уплачиваемых комиссий обогащаются только банки, в то время как в масштабах экономики не создается стоимость. Игра с нулевым результатом превращается в игру с отрицательным результатом, уменьшенным на уплаченные комиссии, при этом в итоге теряют все. В отличие от пари на удовольствие такой вид пари не приносит удовлетворения.
в) Пари в играх: случайные пари с судьбой и удовольствиями
Пари на азартные игры относятся к вкусовым пари, однако составляют собственный класс пари. Казино тоже оперирует пари на результат игры. Правда, здесь почти полностью отсутствует момент знания. Азарт нацелен на случай, а не на правильную оценку будущего. В рамках финансовой спекуляции тоже можно только «играть», однако заключать пари на будущее, не надеясь на собственное стремление к знаниям, а «играя краплеными картами» (мошенничая. – Прим. пер.). Лото тоже является формой пари, поскольку оперирует определенными числами.
Примечательным является в данном контексте решение Германского императорского суда от 29 апреля 1882 г., согласно которому так называемые букмекерства на скачках и пари в тотализаторе признавались азартными играми, хотя их участники, заключая пари в качестве сторон, считали, что они своими «знаниями предмета» могут оказывать влияние на результат пари.
При пари в азартных играх речь идет об играх с нулевым результатом. Правда, игра, сама по себе воспринимаемая как удовольствие, часто становится его противоположностью, болезненной страстью. Удовольствие от игры может рассматриваться как создание стоимости. Даже в свободном обществе государству сложно запретить азартные игровые пари. Государство может лишь определить статус потребностей в играх, ограничивать их, но не запрещать. Однако такие феномены нездоровых увлечений, как страсть к пари и страсть к азартным играм, являются исключением, так как они объективно наносят вред участникам, и прежде всего их близким.
Это же касается и финансовой спекуляции, которая полностью не запрещена, однако если она превратится в порок и приобретет уродливые формы, то может быть ограничена. Она может быть осознанно ограничена и в интересах общего блага и создания стоимости в экономике, если финансовые пари приобретут чрезмерные масштабы.
г) Власть азартных игр над человеком в эпосе «махабхарата»
Пари и игра являются «сущностями», основными свойствами человеческого бытия в трактовке Хайдеггера. Уже в древнеиндийском эпосе «Махабхарата» объемистая вторая книга «Сабхапарва» была посвящена самому впечатляющему представлению о власти азартной игры над человеком. Мудрый царь Юдхиштхира получил приглашение сыграть в кости и не смог отказаться от него, хотя знал о пагубной власти азартных игр. Он поставил на кон в игре свое царство и в конце – самого себя как залог игры – и потерял свое царство и даже свою личную свободу. Выводы «Махабхараты» однозначны: азартные игры между царями, где речь идет о судьбе их царств, приносят разруху их народам[134]. Непосредственным участником игры был предложивший ее царь Шакуни. Он считал, что в мире господствует судьба, двигающая игроком: «Все (все) находится во власти (судьбы), предписанной творцом»[135]. На что отговаривавший его от игры советник Видура сказал: «Я знаю, что игра в кости есть корень несчастья»[136]. Царь Юдхиштхира, принявший приглашение к игре, поскольку он не мог отказаться от него, сказал: «Подобно тому как сильный блеск, внезапно бросающийся в глаза, лишает (их) силы зрения, так и судьба отнимает (у нас) разум. И человек, связанный словно путами, попадает по власть рока»[137].
Царь Шакуни, соперник в игре, уговорил его к участию в игре, используя в качестве слабого аргумента то, что в пари и азартной игре речь может идти только о победе. Тем самым он использовал элемент нарциссизма в игре. Игрок хочет ощутить себя победителем. Он привел неоспоримый аргумент, указав на то, что мотивация игры не имеет ни непристойного, ни очень достойного смысла, который мог бы послужить поводом для отказа пожелавшему играть сопернику, и тем более не может указывать на недостойное занятие царя. Азартная игра является таким же соревнованием, как и остальные соревнования, и, как и во всех соревнованиях, речь в ней идет о победе[138].
Шакуни, будучи мошенником, выделяет элемент нарциссизма игры, когда игрок убежден в качествах, необходимых для игры, и не обращает внимание ни на лишенный смысла, ни на недостойный характер игры. Другие герои эпоса, напротив, осознанно отдаются желанию, страсти, полностью подчиняются судьбе и желанию быть счастливыми, лишившись независимости и способности контролировать собственную судьбу.
Мошенник представляет игру как честное соревнование и пари, в которых он выиграет, так как лучше разбирается в игре и может мошенничать. Только мошенник может доминировать в игре. Честный игрок, участвуя в азартной игре, доверяется своей судьбе. Он верит, что судьба и счастье будут к нему благосклонны. Он отказывается от своей независимости и безропотно воспринимает потерю контроля над действиями.
В эпосе «Махабхарата» судьба и готовность героев полностью отдаться ей настолько сильны, что царь даже после проигрыша своего царства и возврата его из милости победителем соглашается сыграть еще раз, второй раз. Результатом, как и в первой игре, становится его собственное разорение[139]. Он снова теряет свое царство и вынужден в течение 13 лет скитаться по лесам до своего возвращения в цивилизацию. Наказание за отказ от разума и независимости вернуло его в предрациональное и предцивилизационное состояние, к уходу в леса.
д) Пари и азартные игры с точки зрения культурологии
За азартной игрой стоят вера в провидение и в судьбу, вера в то, что мы несвободны, и желание подчиниться судьбе как власти, которой невозможно противостоять, и что в игре можно познать что-то иное, чем разум. Такое желание практически лишает возможности быть рациональным игроком. Достоевский в период своего увлечения игрой был убежден в том, что он лишь тогда начнет постоянно выигрывать, когда сможет играть совершенно рационально и отстраненно, и что его в игре не затронут ни везение, ни невезение. Такая позиция внутренне противоречива и вредна. Если игрок полностью отстранен, он не ощущает зависимости от счастья, о котором речь идет в игре. А как игрок, как игрушка в руках судьбы, он не может играть отстраненно. В этот период своей жизни Достоевский считал, что он не в состоянии был отстраненно играть дольше 30 мин[140].
То, что игрок нацелен не на рациональную, а на подсознательную игру и счастье, подтверждалось наблюдениями Джексона Лирса. Лирс в американском контексте считал, что «культура риска» и «культура контроля» должны быть разделены[141]. Для аристократов, рабочих и маргинализированных этнических групп азартные игры служили тому, чтобы отделять культуру риска от культуры контроля. Игроки отвергали доминантную этику отсроченного удовольствия (deferred gratification) и рациональной расчетливости, с тем чтобы связать себя с таинственной властью счастья и судьбы[142]. По мнению Каванага, это относится и к пари на удовольствия как к поведению, характерному для европейского и американского среднего класса. Оно нацелено на ощущение счастья как нерационально господствующей власти и отражает направления возврата рациональной рыночной экономики к «экономике подарков», к подаркам, достающимся без усилий[143].
В отличие от азартных игр и пари на азартные игры за рациональными пари стоит совершенно по-иному выраженная вера в возможности собственного знания, в собственные способности прогнозировать будущее на основе осмысленного познания. Для участника пари характерен нарциссизм. Он абсолютно убежден в своем потенциале познания, в то время как игрок, скорее, демонстрирует направления регрессии, отказа от рациональности в пользу зависимости от судьбы. Игрок хочет осознанно лишиться своей независимости и довериться слепой судьбе. При этом он не лишен мотива нарциссизма, подчиняясь судьбе, и веры в собственную способность достичь этого. С другой стороны, участвующий в пари осознает моменты регрессивного элемента самоподчинения судьбе. Оба важны для победы.
е) Пари и азартные игры с точки зрения гражданского права и экономической истории
Различие азартной игры и пари стало обсуждаться в немецкой гражданско-правовой дискуссии уже в 1869 г. Крюгельштайном. Пари – это акцептованная форма инвестиции[144], так как они по меньшей мере частично основываются на мастерстве или знаниях, в то время как азартные игры и пари – только на везении, поскольку их генерирующим фактором является не знание, а случай. Спортивные пари создают переход от пари к основанным на знаниях пари, при которых не всегда ясно, что в превалирует в успехе – случай или знание порядка вещей. В английской дискуссии до начала возникновения современных финансовых рынков в XIX в. различались не пари и финансовые пари, а финансовая спекуляция и игра на бирже (gambling), легитимная спекуляция и обычная азартная игра (gambling)[145].
Картер в дополнение к отличию пари и азартных игр обратил внимание на то, что в Германии в XIX в. до и после образования империи в 1871 г. состоялась дискуссия между сторонниками и критиками новых форм финансовой спекуляции по вопросу правильного понимания финансовой спекуляции и разграничения спекуляции и азартной игры[146]. В отличие от Франции в Германии во второй половине XIX в. был выбран немецкий путь развития экономики без чрезмерной спекуляции. Критике подвергся прежде всего будущий рынок товаров, акций и срочных бумаг, в результате чего требования к регулированию будущих рынков фьючерсов были повышены.
Эмиль Штрук в 1891 г. в своей статье «Биржевая игра» указал на то, что в свое время от 60 до 70 % сделок на европейских биржах не сопровождалось обменом собственностью. Он объяснял это тем, что такой диспаритет между сделками и обменом собственностью мог соответствовать значительному объему чисто азартных игр на бирже и отражал сомнительную репутацию, хотя тогда признавалась позитивная роль биржи в качестве рынка капитала[147].
В 1892 году после финансового кризиса в Аргентине правительственная комиссия, созданная рейхсканцлером графом Лео фон Каприви (он сменил в 1890 г. Отто фон Бисмарка), названная «биржевой комиссией», рекомендовала запретить срочные товарные сделки и ввести существенные ограничения на срочные сырьевые сделки и срочные сделки с акциями. Рейхстаг учел эти поправки в принятом Законе о биржах от 1896 г. Этот Закон поправил решение суда по гражданским делам от 1872 г., которое приравнивало спекуляцию фьючерсами к азартным играм лишь в случае доказанности отсутствия у обеих сторон намерения исполнить контракт, что на деле было практически невозможно. Новый закон требовал, чтобы участники рынка фьючерсов фиксировали свои операции в регистре. Такая мера была нацелена на ограничение спекуляции на фьючерсах и перевода большей части капитала за границу.
Согласно Борхардту[148] и Картеру[149], биржи в течение 1890-х гг. были реформированы во многих странах, в том числе в Бельгии, Франции, Голландии, России и США. И лишь в Германии была столь масштабно осуществлена реструктуризация финансовых рынков, ориентированная на авторитет государства.
ж) Общие черты предпринимательской стратегии, технологических пари и игровых пари и различие между пари, создающими и не создающими стоимость
Эти исторические исследования тоже свидетельствуют о том, что финансовая спекуляция всегда представляет собой пари, что она, как показывает пари Паскаля, близка к философским или метафизическим пари, пари Паскаля на существование Бога[150]. Однако финансовая спекуляция, как и метафизические пари, не является пари на чисто азартную игру, так как их рациональность и их доход увеличиваются на основе знания. С другой стороны, пари на азартные игры и спортивные пари не в полной мере зависят от знаний и способности участника пари; в успехе финансовых пари важную роль играют везение и случай.
Тем самым понятие «пари» проявляется как обобщенный термин, охватывающий тот класс действий, которые предсказывают будущее при неполноценном знании будущего и на основе этих предсказаний реализуют рискованные стратегии на будущее, связанные с различными возможностями выигрыша. Такое определение применимо к пари предпринимательских стратегий и спекулятивных финансовых пари, к спортивным пари и пари на азартные игры. Если пари предприятия на его стратегию поставить в один ряд с пари на азартные игры, то следует констатировать, что компоненты случая и удачи в этом ряду постоянно усиливаются, в то время как моменты рационального анализа и познания постоянно ослабляются.
Однако не следует заблуждаться в идентичности видов пари, поскольку характер и воздействие названных пари в высшей степени различны. Пари, расширяющие знание, создают стоимость и игру с положительным результатом, в то время как пари на азартные игры не создают стоимость и представляют собой игру с нулевым результатом. Различие между пари и азартной игрой дает возможность терминологически отличить приемлемую форму инвестиций со спекулятивным элементом от обычной азартной игры. Основанием и оправданием различных определений и оценки названных пари является больший вклад качеств и знаний участника пари в его результат, а также различный вклад отдельных пари в создание стоимости. Даже если в любых пари и тем самым в их спекулятивном инвестировании определенную роль играет момент везения, предпринимательские пари, расширяющие знание и увеличивающие благосостояние, в рыночной конкуренции представляют собой неизбежный и создающий стоимость элемент капитализма, причем в любой экономической форме, в то время как это нельзя утверждать в отношении пари на азартные игры.
Спекулятивный элемент легитимен и в пари на предпринимательские стратегии, поскольку без спекулятивного предпринимательского мышления невозможно придумать ни один новый продукт и его производственную форму, а также реализовать его на деле. Пари стоимостью в 1 млрд дол. компании Intel на новый тип микрочипа является хорошим примером спекулятивного характера стратегий современного технологичного предприятия. В связи с этим целесообразно придерживаться и различной легитимности азартной игры и пари, не забывая о том, что в азартной игре есть момент пари.
з) Функциональный и несоразмерный масштаб финансовых пари на деривативы
Финансовые пари отличаются от азартных игр лишь тогда, когда они могут демонстрировать экономическую функциональность, вклад в создание стоимости, т. е. могут использоваться в интересах хеджирования, рыночной ликвидности или арбитража. Даже если эта функциональность задана, ее недостаточно для определения разумного и создающего стоимость масштаба финансовых пари. Даже если финансовые пари доказывают свою целесообразность для финансовых рынков, не так много из них могут заключаться в этих целях, а избыток пари может не только противоречить цели и функциональности, но даже наносить вред. Несоразмерный масштаб финансовых пари сдвигает соответствующие финансовые пари и, следовательно, финансовый рынок таких пари в направлении пари на азартные игры, уделяя при этом слишком много внимания ликвидности на рынках, что приносит пользу только игре.
В отношении опционов важно следующее: если опционы должны выполнять свою функцию хеджирования и арбитража, то для этого необходим определенный масштаб спекуляции, обеспечивающей ликвидность рынка опционов. Если эта спекуляция опционами выходит за рамки того, что необходимо для этой цели, то в спекуляции деривативами может взять верх элемент игры. Эта опасность появляется тогда, когда отсутствует обязанность регистрации опционов и обязанность обеспечения их наличными. Дерегулирование опционов и отказ от любой обязанности регистрации и обеспечения наличными проявляются в преддверии кризиса финансовых рынков, увеличивая и даже чрезмерно расширяя масштабы пари на опционы.
В принципе, на рынке деривативов на все активы можно заключить пари или купить опционы и застраховать их у продавца опциона. Как и в других пари, масштабы функционирования пари и стабильность рынка деривативов играют решающую роль по сравнению с экономическими функциями деривативов. Если пари, не создающие стоимость, наносят ущерб другим видам экономической деятельности, создающим стоимость, то экономическая проблема возникает и там, где использование пари непосредственно не наносит ущерб. Несоразмерное применение пари создает проблему текущих затрат на эту деятельность: вместо них могут появиться и другие создающие стоимость операции. Масштабность пари на деривативы, не создающие стоимость, угрожает другим, создающим стоимость экономическим функциям.
То, что одни игроки на рынке спекулируют, является предпосылкой того, что другие игроки могут это учитывать при осуществлении инвестиций. Профессиональная спекуляция и любительская спекуляция, сильно возросшая перед кризисом на финансовых рынках, дают возможность тем, кто не желает спекулировать, ограничивать свои риски, «хеджировать» их. При избыточной спекуляции часть спекулятивных операций перестает служить таким неспекулятивным целям, как хеджирование и ликвидность финансовых рынков, и становится сделкой ради сделки. К спекуляции неприменим принцип: «Все, что достойно дела, не должно быть чрезмерным».
Рихард Познер в начале своей книги, анализируя кризис финансовых рынков, констатирует, что на передний план в массовом порядке выдвинулась спекуляция.[151]. А завершая свою книгу, он приходит к однозначному выводу о том, что неясно, может ли усилившаяся спекуляция вообще создавать прибавочную стоимость[152]. Это очень осторожная оценка. Если пари в размере, многократно превышающем валовой национальный продукт, заключены в форме деривативов, утрачивается целевая и функциональная предназначенность спекуляции деривативами и нарушается граница, отделяющая ее от азартной игры. Хотя деривативы и не представляют собой средство массового уничтожения, как утверждает Уоррен Баффет[153], поскольку не установлены критерии ущерба, однако они являются финансовыми пари, которые большей частью превратились в пари на азартные игры и тем самым с учетом связанных с ними текущих затрат причинили ущерб экономике.
Как могло произойти, что были заключены столь многочисленные и большие по стоимости пари на деривативы? Инвестору легко войти в сферу операций с деривативами, так как они обладают высоким левериджем, но трудно оттуда выйти, если не заключаются пари на опционы с большим количеством участников. Баффет считает, что опционы – это пустота. Легко туда влипнуть, но тяжело оттуда выбраться[154]. В какой-то мере это относится и ко всем пари.
9.2. Принцип приоритета рыночной стоимости и гиперспекуляция
Кризис на финансовых рынках является также следствием ошибочного понимания того, что рыночная стоимость является конечной целью компании, и чрезмерного внимания к рыночной стоимости компании, содержащегося в задачах менеджмента. Обе ошибочные оценки относятся к стилю хозяйствования и культуре хозяйствования, в которых спекуляции на росте акционерной стоимости акций придавалось все большее значение. Тезис, согласно которому максимизация рыночной стоимости является критерием работы компании и приоритетом среди всех ее целей – приоритетом рыночной стоимости (shareholder primacy)[155], оказал большое влияние на спекулятивную трактовку инвестиций и предпринимательского контроля в преддверии кризиса финансовых рынков. В радикальной версии принципа приоритета рыночной стоимости, как утверждают Йенсен и Меклинг[156], а также многие другие, происходит инверсия цели компании и принципа контроля компании: принцип контроля, приоритета рыночной стоимости становится конечной целью компании.
В теории фирмы утверждается, что фирма работает наилучшим образом тогда, когда она сама нацелена на максимизацию рыночной стоимости. Согласно финансовой теории фирмы, компания – это не что иное, как набор договоров, которые заключают индивидуумы, ориентированные на максимизацию прибыли и эффективности, включая и контракты между менеджментом и акционерами или собственниками с приоритетным требованием максимизации рыночной стоимости. Новизна тезиса рыночной стоимости заключается в том, что от менеджмента ожидается не только максимизация прибыли, т. е. коммерческого результата, контроль достижения которого возложен на руководство компании, но и рост капитала, увеличение рыночной стоимости, рост стоимости, в значительной степени зависящий от рынка капитала, который ни в коей мере не может контролироваться менеджментом.
Вопрос, о котором идет речь, является задачей и целью компании. Достаточно ли исчерпывающе описана цель компании в ее задачах, позволяющих достичь максимальной рыночной стоимости и тем самым получить прибыль как финансовый результат в интересах ее акционеров? Простой, но важный аргумент против этого тезиса заключается в том, что акционерное общество со многими акционерами представляет лишь один тип компании, который в Германии и Австрии в отличие от Америки не является доминантным, так как в этих странах большинство компаний организованы не в форме акционерных обществ[157]. Все средние компании тоже имеют собственников, однако они не являются совладельцами в смысле соответствия принципу рыночной стоимости. У предприятий с семейной или единоличной собственностью цели или намерения доминирующего собственника отличаются от целей и намерений компаний со многими собственниками, которые имеют лишь доли в капитале компании.
Еще одним аргументом против доминирования акционерной формы компаний является кризис акционерных обществ, публичных корпораций, public corporation, как их называют в США, с их высокими обязанностями публичности. Появление компаний, представляющих частный акционерный капитал, которые абсолютно не «публичны» в смысле публичной корпорации, акционерного общества и имеют дело со многими акционерами, обладая при этом капиталом и контролем над компанией, обозначило границы «публичной корпорации», Public corporation[158]. Границы акционерного общества обозначены его большими бюрократическими и регулятивными издержками, которые необходимы не в последнюю очередь потому, что по-другому акционерные права миноритарных и анонимных владельцев акций не могут быть защищены. Частные акционерные общества пытаются устранить этот недостаток, однако демонстрируют при этом меньше прозрачности при более высоком годовом доходе инвесторов, чем у акционерных обществ.
Однако критерий рыночной стоимости имеет значение и для компаний с иной правовой структурой, поскольку, как в случае с Элен Штернберг, его можно выразить утверждением того, что максимизация дохода от капитала в интересах собственников компании является целью хозяйствующего субъекта. Э. Штернберг, специалист в области хозяйственной этики, потому и рассматривает цель максимизации стоимости капитала в качестве определительного признака специфического отличия крупного коммерческого предприятия, бизнеса, от другого – некоммерческого предприятия. Лишь та организация, которая первой своей целью ставит долговременную максимизацию стоимости капитала, является бизнесом. Каждая организация, не преследующая эту цель, не является бизнесом[159]. При этом Штернберг, касаясь большинства крупных немецких компаний, которые, по ее мнению, максимизируют не стоимость капитала, а оборот, влияние и власть, считает их не бизнесом, настоящими хозяйствующими единицами, а политическими организациями.
Максимизация рыночной стоимости является основной целью и основной задачей консультирования акционеров в консалтинговых и финансовых компаниях. Такой ориентир означает, что рыночная стоимость для финансовой компании становится одним из ее основных продуктов. От такого ориентира на рыночную стоимость в консалтинговой компании до ориентира на рыночную стоимость как конечной цели каждой компании, очевидно, лишь небольшой шаг. Управление рыночной стоимостью компании стало ее основной задачей, целью промышленных компаний, последовавших примеру финансовых консультантов.
Внутри компании ее продуктивная часть превращается в объект собственного холдинга компании или финансового общества, которые рассматривают продуктивную частью компании в основном как финансовую инвестицию. В качестве примера такой тенденции можно привести компанию «Порше» до 2009 г., менеджмент которой все больше воспринимал себя в качестве менеджмента финансового холдинга, осуществлявшего инвестиции в производственную компанию.
В ходе трансформации многих промышленных компаний в компании финансового холдинга происходила инверсия целей и средств компании. Производственная цель превратилась в средство максимизации финансовой цели финансового холдинга.
а) Почему критерию рыночной стоимости отдано предпочтение перед целями компании?
Две причины и тенденции выдвинули рыночную стоимость в центр дискуссии. Первая причина заключалась в том, что конкуренция за капитал между компаниями и экономиками значительно усилилась в процессе формирования открытости и глобализации мировой экономики. Открытость прежних коммунистических экономик, до этого отгороженных от мирового рынка капитала железным занавесом, в первую очередь вызвала новый спрос в капитале. Если конкурентное давление на спрос в капитале и его предложение в рамках инвестиционных возможностей растут, требуется повышенная эффективность капитала, так как все больше компаний и экономик конкурируют за один и тот же капитал. Так же как фактор труда должен сказываться на повышенной производительности, попадая под давление конкуренции, в той же мере фактор капитала должен находить свое выражение в повышенной эффективности, тем более если растет его дефицит и усиливается конкуренция за него.
В результате своих вложений инвестор ожидает повышения дохода от капитала и увеличения рыночной стоимости. Конкурентное давление повлекло за собой давление доходности капитала, которое в свою очередь вызвало рост эффективности капитала, так как на мировом рынке в других частях Земли удалось достичь более высоких норм прибыли. Возможности капитальных инвестиций в других финансовых центрах увеличиваются, что в свою очередь усиливает ожидания доходности как фактора капитала. Мировой рынок увеличивает возможности инвестирования и тем самым текущие затраты тех инвесторов, чей капитал вложен неэффективно. Все развивавшиеся экономики как в сфере капитала, так и в сфере труда воспользовались возросшими возможностями для инвестирования капитала благодаря росту предложения труда при открытии новых рынков инвестиций и труда, прежде всего в Китае и Восточной Азии[160]. Так как капитал, востребованный этими странами, создал новые инвестиционные возможности, произошло значительное усиление связанной с этим конкуренции в развивающихся экономиках.
Второй причиной интереса к принципу рыночной стоимости стала связь между собственниками капитала и менеджментом. Возросшие возможности инвестиций поставили под конкурентное давление и такой диспозитивный фактор, как менеджмент. Капитал на основе возросшего числа альтернатив его использования получил больше возможностей для перетока к другим компаниям. Такие возросшие возможности оттока акционеров позволили им оказывать усиленное давление на менеджмент, используя угрозу поглощения, и требовать от него роста дивидендов или роста рыночной стоимости. Дискуссия вокруг феномена рыночной стоимости стала частью дискуссии об эффективности управления компанией (corporate governance). Необходимо совершенствовать управление компанией, обращая значительное внимание на максимизацию рыночной стоимости.
б) Рыночная стоимость как контрольный инструмент компании