Обязательственное право фон Савиньи Фридрих Карл

© Ф. К. Савиньи, 2004

© В. Ф. Попондопуло, предисловие, 2004

© Изд-во «Юридический центр Пресс», 2004

Предисловие

Представлять работу Ф. К. Савиньи «Обязательственное право», написанную более 150 лет назад и сохранившую актуальность до сего дня, невозможно без хотя бы краткого описания времени, в котором жил и творил Савиньи, его школы и уроков, которые следует извлечь из его научного творчества.

Фридрих Карл фон Савиньи – основоположник исторической школы права – родился 21 февраля 1779 г. во Франкфурте на Майне в известной семье. Рано лишившись родителей, Савиньи воспитывался старым другом отца – известным юристом В. Нейратом. В 16 лет в 1795 г. Савиньи поступил в университет в Марбурге, где в 1800 г. получил степень доктора права и стал преподавать римское право. В это время появилась его знаменитая монография «О праве владения», благодаря которой Савиньи занимает место в ряду первых юристов своего времени. В 1810 г. создается университет в Берлине, куда приглашаются самые известные профессора, включая Савиньи, который назначается ректором университета и читает там лекции по истории римского права вплоть до 1842 г. В этот период появляются его известные труды: семитомная «История римского права в средние века», в которой Савиньи показал, что римское право – это закономерный результат исторического развития; восьмитомная «Система ныне действующего римского права», где Савиньи обосновывает вывод о том, что историческая школа исполнила свое назначение и наступает эпоха систематико-практического изучения права; незаконченное двухтомное «Обязательственное право», с которым читатель может познакомиться и поныне считается превосходным юридическим трудом. Наряду с научной и преподавательской деятельностью, Савиньи активно занимался общественной и практической деятельностью. Он был членом Берлинской Академии, Государственного совета прусского королевства, членом Высшего суда в Рейнских провинциях, возглавлял Министерство по пересмотру законодательства, заседал в Палате Господ, активно участвовал в законопроектных работах. Умер Савиньи 25 октября 1861 г.

Первая половина XIX в., приходящаяся на самый активный период жизни Савиньи, характеризуется коренными изменениями в интеллектуальной жизни Европы, происходящими под влиянием эпохи Просвещения. Наблюдается процесс критического переосмысления традиционных ценностей в самых разных областях жизни общества, включая право, стремление вырвать индивида из цепей средневековья и создание принципиально новой картины мира на основе рационализма, идей естественного права. Это интеллектуальное течение открыло перед юристами новые возможности, связанные с освобождением от устаревших правовых институтов и переходом к новой систематизации. Именно в эпоху Просвещения родилась идея кодификации. Новые интеллектуальные течения по-разному затронули различные европейские страны[1].

Например, для Франции идеи эпохи Просвещения послужили непосредственным стимулом для подъема политической активности масс и нашли свое воплощение в революции 1789 г., образовании единого государства на основе всеобщего равенства и создании гражданского кодекса. Для раздробленной, феодальной Германии соответствующий процесс растянулся еще на сотню лет вплоть до ее объединения и принятия Германского гражданского уложения. Германские реформы не были освящены пафосом свободы и стремлением народных масс к обновлению, носили ограниченный характер и полностью зависели от усмотрения немецких князей, воспитанных в духе просвещенного абсолютизма, насаждались ими сверху.

Идеи Французской революции были по существу космополитическими: большинство политиков-идеалистов XVIII в. игнорировали специфически-национальные потребности и национальные особенности в праве, их идеалом было право, вытекающее из безусловных требований разума, право общее всем нациям. Этому революционному космополитизму представители исторической школы противополагают национальный идеал и консервативные практические тенденции. Историческая школа явилась оплотом тех реакционных, националистических тенденций, которые явились на смену идеям Французской революции[2].

В Германии, где в этот период господствовали идеи народности, исторической преемственности, самобытности, зарождается историческая школа права, общепризнанным главой которой был Савиньи. Рационализм оттесняется на второй план. Исходя из рационализма, правопорядок – это порождение законодателя, по мнению же Савиньи и представителей исторической школы права, право – это исторически обусловленный элемент культуры, обычное право, нашедшее свое отражение в нравах, привычках, традициях и этических нормах народа. По существу Савиньи выступал за сохранение феодального, обычного права Германии, раздробленной на множество княжеств, против кодификации гражданского права.

В учении Савиньи, исходной точкой которого служит отрицание всякого участия свободной человеческой воли в развитии истории вообще и права в частности, заложено явное противоречие с действительностью, которая дает нескончаемое множество конкретных исторических фактов, свидетельствующих о значении свободной деятельности человека вплоть до насильственных переворотов (революций), разрушающих самые основы существующего правового порядка.

Е. Н. Трубецкой, рассматривая вопрос о происхождении права и критикуя односторонний подход в этом вопросе, справедливо отмечал, что в образовании и развитии права участвуют два фактора: с одной стороны, исторический коллективный опыт человечества, с другой – идея разума, лежащая в основе всякого правосознания, причем исторический опыт служит средством для осуществления диктуемой разумом цели права. С одной стороны, свобода личности является целью развития права, и свободная деятельность человека принимает участие в развитии права и создании новых норм; в этом отношении правы сторонники теории естественного права. С другой стороны, человеческая свобода ограничена конкретными условиями исторической среды, и свободная деятельность личности не в состоянии упразднить закон постепенного развития общества и права; в этом отношении правы сторонники исторического направления.

Развитие права обусловливается, с одной стороны, свободной человеческой деятельностью, а с другой – совокупностью исторических условий, среди которых приходится действовать личности[3].

Идеи исторической школы права проявились особенно отчетливо в 1814 г. в известном споре между Савиньи и гейдельбергским профессором Тибо по вопросу о том, нужен ли Германии унифицированный Гражданский кодекс. Тибо в статье «О необходимости всеобщего гражданского права для Германии» предложил заменить разрозненное законодательство мелких германских княжеств единым общегерманским ГК по примеру ГК Франции, что послужило бы основой для государственного объединения Германии. В своей ответной статье «О современных задачах законодательства и правовой науки» Савиньи отверг идею Тибо по существу на том основании, что законодательство, дарованное государством, не тот путь, по которому следует идти при формировании общегерманского права, так как этот путь антинаучен, противоречит традиции и является актом насилия[4].

По мнению Савиньи необходимо тщательно изучать и совершенствовать уже имеющийся исторически выкристаллизировавшийся правовой материал, в данном случае – идеализированное им римское право. Тот факт, что римское право является лишь средством рациональной организации жизни и поэтому должно рассматриваться во взаимосвязи с меняющимися социальными, экономическими и культурными условиями не осознавалось или игнорировалось. Существовало убеждение, что Свод законов Юстиниана – сокровищница не подверженных времени правовых ценностей, которые необходимо лишь привести в известный порядок, систематизировать.

Именно этим – упорядочением, систематизацией и совершенствованием абстрактных понятий – занимались Савиньи и его последователи. Таким образом, постепенно из исторической школы права развилась наука о пандектах, которая занималась исключительно систематизацией и догматической обработкой нормативного материала римского права. Представленный читателю труд «Обяза тельственное право» является ярким примером такого метода обработки правового материала.

Такой метод юридического мышления подменял тщательное изучение реальной жизни общества системой абстрактных понятий. В то же время нельзя не отметить, что пандектисты создали механизм очень точных и четко разграничивающих системообразующих понятий, востребованных и современной правовой наукой и практикой. Этот механизм положен в основу Германского гражданского уложения и являет собой одно из основных достоинств этого документа. По типу Германского гражданского уложения с использованием содержащейся в нем системы институтов и понятий разрабатывались гражданские кодексы многих стран, включая кодифицированные акты гражданского права России.

Савиньи, являясь ярким представителем науки гражданского права, распространил идеи исторической школы права, прежде всего, и главным образом на область гражданского права.

Так, в весьма спорном вопросе о делении права на публичное и частное Савиньи исходит из целевого признака. Для него в публичном праве целью является целое, а отдельный человек играет лишь подчиненную роль; в частном праве отдельный человек является целью сам по себе, и всякое правоотношение относится к его существованию или особому состоянию как средство. Следует согласиться с О. С. Иоффе, который отмечает по этому поводу, что противопоставление частных целей целям государственным, несмотря на его теоретическую неопределенность, имело тот практический смысл, что ориентировало на удовлетворение частного интереса в свободной игре стихийно действующих экономических сил вне, и независимо от государственного вмешательства. По этому своему замыслу концепция Савиньи соответствует духу времени[5].

Влияние исторической школы права проявилось и в представлениях Савиньи о сущности юридического лица. По Савиньи для достижения целого ряда необходимых целей, которые не могут быть осуществлены разрозненными усилиями отдельных индивидов, необходимо создавать учреждения и корпорации, наделяя их правами. Этим правам недостает такого реального субъекта, который мог бы считаться их обладателем, носителем. Между тем прав бессубъектных быть не может, поэтому право в подобных случаях прибегает к фикции, т. е. создает лицо вымышленное, искусственное. В действительности субъектом прав может быть только человек; так называемые лица юридические суть лишь только фиктивные[6].

В учении о праве собственности Савиньи, как и многие буржуазные юристы начала XIX в., стоял на позиции римских источников, где право собственности определялось как наиболее полное господство лица над вещью. Таким образом, решалась догматическая задача выявления решающего признака отличия права собственности от других вещных прав (сервитутов, узуфруктов и т. п.). Оригинальность позиции Савиньи проявляется в вопросе владельческой защиты. Противопоставляя в области защиты владения право факту, Савиньи рассматривал владение как физическую возможность непосредственного обладания вещью с исключением какого бы то ни было воздействия на нее, исходящего от третьих лиц. Критикуя такой подход, Иеринг отмечал, что владение может осуществлять не только собственник, само оно есть не что иное, как внешняя видимость собственности. Защита владения как осязаемой реальности собственности служит защите самой собственности. И если практически ею может воспользоваться несобственник, причем иногда даже против собственника, то объективное предназначение такой защиты состоит в том, чтобы в случае спора облегчить владеющему собственнику бремя представления доказательств, сведя его к единственной ссылке на самый факт владения. Обеспечение беспрепятственного осуществления права собственности и его эффективной охране – вот в чем суть защиты владения[7].

В договорном праве издавна ведется дискуссия о значении воли сторон для договора. Как известно, приводящее к совершению сделки волевое действие слагается из воли и волеизъявления. Если они совпадают, то при соблюдении требований закона ничто не может воспрепятствовать наступлению нужного юридического эффекта. Сложнее обстоит в случаях расхождения между ними, когда приходится отдавать предпочтение либо внутренней воле, либо волеизъ явлению. Вплоть до середины XIX в. господствующая роль принадлежала теории воли, ярким представителем которой был Савиньи. Эта теория строилась на том, что в принципе договора нет, если волеизъявление не соответствует внутренней воле. Критикуя такой взгляд, одни отдавали предпочтение волеизъявлению (теория волеизъявления), а другие выступали вообще против разделения воли и волеизъявления, справедливо полагая, что действие как единый волевой акт налицо лишь при условии, что имеются сознание, воля, а также внешние, распознаваемые для других, формы их выражения (теория единства воли и волеизъявления).

Эти и другие примеры взглядов Савиньи на конкретные вопросы теории гражданского права вполне соответствуют основным постулатам исторической школы права.

Прежде чем дать общую характеристику работы Савиньи «Обязательственное право», подчеркнем еще раз, что это – результат кропотливого труда по догматической обработке нормативного материала римского права, применявшегося во многих княжествах Германии, упорядоченная система абстрактных юридических понятий. В этом, прежде всего, заключается ценность представляемой работы. Пандектная система, как уже отмечалось, востребована современной наукой и практикой, составляет основу многих современных кодексов, включая ГК РФ. Изучение реальной жизни общества, связь римского права с новыми условиями жизни общества по большей части остается за пределами внимания автора.

«Обязательственное право» по свидетельству переводчиков – В. Фукса и Н. Мандро – является продолжением работы Савиньи «Система ныне действующего римского права», исследованием особенной части этой системы – системы римского обязательственного права. Отмечается также, что «Обязательственное право» является вполне законченным произведением, которое охватывает практически все вопросы общей части обязательственного права, хотя автор намерен был продолжить эту работу, но, к сожалению, не смог этого сделать.

Структура работы тщательно отработана, логична и очень детальна. Работа состоит из введения и двух глав.

Первая глава «Природа обязательств» включает в себя четыре раздела, объединяющих 49 параграфов.

Первый раздел «Понятие об обязательстве» содержит определение обязательства как «господства над чужим лицом, но не над всем лицом (иначе оно вело бы к уничтожению личности), а только над одиночными его действиями, которые могут быть представлены выделенными из свободы этого лица и подчиненными нашей воле». Из этого определения следует, что дальнейшее исследование должно быть подчинено изучению правового положения лиц, участвующих в обязательстве, и действий, на которые обязательство направлено. Этому и посвящены соответственно разделы третий и четвертый работы. В первом разделе находим также разграничение обязательственного права с другими частями системы права: вещным правом, семейным правом.

Второй раздел «Виды обязательств» характерен тем, что в нем даются различные классификации обязательств. При этом автор выделяет такие основные виды обязательств, известные римскому праву, как гражданские обязательства (civilis obligatio) и естественные обязательства (naturalis obligatio). Другие подразделения обязательств (односторонние и двусторонние, главные и акцессорные и др.) рассматриваются в других разделах работы, поскольку «сущность всех подобных делений будет гораздо нагляднее при изложении их в связи не с самим понятием обязательства, а с источниками его происхождения, и преимущественно с договорами, как самом важном источнике.

Третий раздел называется «Лица в обязательстве». Здесь Савиньи отмечает, что «природа обязательства предполагает существование двух лиц, стоящих во взаимном противоположении в качестве верителя и должника. Но факты, из которых возникает обязательство, могут быть такого свойства, что на стороне кредитора, они будут относиться не к одному лицу, а одновременно ко многим; тоже возможно и на стороне должника, и с обеих сторон вместе… Рядом с корреальным обязательством иногда представляются еще другие юридические отношения, имеющие с ним некоторые точки соприкосновения. Важнейшее из них – товарищество (Societat)». Далее, в этом разделе исследуются особенности исполнения различных видов обязательств с активной и пассивной множественностью лиц, долевое и солидарное исполнение; проводится отграничение обязательств с множественностью лиц от деликтных обязательств, с множественностью причинителей вреда и других сходных отношений; излагаются особенности солидарного исполнения, регрессного обязательства, поручительства.

Четвертый раздел «Объект обязательства» – один из самых объемных. Как отмечает сам автор: «Объект обязательства… также можно назвать содержанием последнего. Этот объект состоит из отдельных действий лица, выделенных из области его свободы и подчиненных чужой воле: они составляют удовлетворение должника». Говоря современным языком, речь в указанном разделе по существу идет об исполнении обязательства, реализации прав и обязанностей, составляющих содержание обязательства. Савиньи рассматривает вопросы существа удовлетворения (положительное и отрицательное, одновременное и длящееся, делимое и неделимое, возможное и невозможное, определенное и неопределенное), места и времени удовлетворения (исполнения) обязательств. Значительное место уделяется правовой характеристике денежных обязательств, особенностям их объекта (деньгам, номинальной и курсовой цене и т. п.), содержания и исполнения (§§ 40–48).

Вторая глава «Источники происхождения обязательств» включает в себя три раздела, объединяющих 35 параграфов. Предваряет указанные разделы краткое введение, в котором дается краткий обзор предстоящего исследования. В частности, отмечается, что по происхождению обязательство может быть первоначальным или превращенным. Первоначальным является обязательство происходящее из договора, из деликта, из квази-договора и квази-деликта. Превращенное обязательство может быть результатом двоякого изменения их первоначального состава: изменения в лицах, между которыми существует обязательство; изменения в предмете или содержании обязательства.

Первый раздел «Договор» является самым объемным (треть всей работы) и включает §§ 52–81. Савиньи определяет понятие договора (обязательственного соглашения) как соглашения нескольких лиц, в форме общего выражения воли, долженствующее установить между ними обязательство. Далее рассматриваются виды договоров; лица в договоре (стороны, третьи лица), включая вопросы представительства и бумаг на предъявителя (виды, передача, виндикация, амортизация); заключение (выражение воли и волеизъявления) и толкование договора; последствия договора, включая нормальные последствия договора, усиленные последствия договора, т. е. способы обеспечения (задаток, неустойка, присяга, залог и др.), и ослабленные последствия договора, т. е. основания его недействительности.

Второй раздел «Деликт» включает вопросы понятия и видов деликтного обязательства. При этом автор разводит понятия деликтного обязательства и незаконного присвоения (неосновательного обогащения). Собственно под деликтом понимается «такое правонарушение, из которого возникает особое, самостоятельное обязательство, независимое от устранения упомянутого выше незаконного присвоения. В этом и состоит различие между обязательствами из деликта от простых исковых прав. Но они имеют ту общую черту, что предполагают нарушенное правовое состояние и всегда направлены против такого нарушения».

Третий раздел «Variae causarum figurae» очень краткий и по существу носит отсылочный характер к иным работам Савиньи. Речь в указанном разделе идет об иных источниках происхождения обязательств. Кроме договора и деликта таковыми являются так называемые квази-договоры и квази-деликты.

Как видно даже из перечня наименований вопросов, которые рассматриваются в работе Савиньи, его исследование «Обязательственное право» не может утратить значение, поскольку все эти вопросы составляют терминологическую и конструкционную основу и современного гражданского, и коммерческого права.

В завершение краткого обзора жизненного пути и творчества Савиньи отметим его значение для современной юридической науки.

Савиньи – один из тех крупных ученых-юристов, глубокие работы которого составляют необходимое связующее звено между римским и современным правом. С конца XVIII в. прямое действие римского права постепенно уменьшается. Кодификационный энтузиазм просвещенного абсолютизма Пруссии, Франции и Австрии вызвал к жизни кодексы естественного права. Однако, римское право не утратило полностью своего значения, а продолжало действовать в измененной форме: прежде всего как понятийный инструментарий, а также исходный материал при подготовке кодексов: Французского гражданского кодекса, Германского гражданского уложения и других, включая современные гражданские кодексы, в том числе ГК РФ. Как известно, мы обращаемся к прошлому, чтобы оно объяснило нам настоящее и указало путь в будущее.

Савиньи оставил основательный след практически во всех крупных разделах гражданского права. Глубина теоретической проработки материала, характерная для германской школы права, олицетворяется именно в таких немецких ученых как Савиньи.

Переиздание работы Савиньи позволит сделать ее доступной для современных юристов, окунуться в эпоху становления гражданского права, лучше понять его истоки, а возможно и перспективы дальнейшего развития.

Доктор юридических наук, профессор,заведующий кафедрой коммерческого праваСанкт-Петербургского государственного университетаВ. Ф. Попондопуло

От переводчиков

Первый съезд русских юристов по обсуждению первого реферата, предложенного председателем Николаем Васильевичем Калачевым, об отношении обычного права к законодательству, пришел к заключению, что необходимо наши народные юридические обычаи, поддерживаемые в крестьянской практике с незапамятной древности, привести в известность с теми соображениями, которыми они были вызваны к жизни, и за теми из них, которые окажутся соответствующими практическим потребностям, признать значение источников права.

В заключительном слове Г. Калачев заявил, что съезд в мотивах к этой резолюции не высказал ничего нового, а только утвердил своим заключением великие начала исторической школы, указанные знаменитым ее основателем Савиньи. Таким образом, на первом же собрании наших юристов-практиков и теоретиков было провозглашено великое имя Савиньи и связано с ним самое важное заключение этого собрания. Между тем до последнего времени ни одно из творений известного ученого не переведено еще на русский язык. Пополнить этот пробел в нашей юридической литературе и имели в виду переводчики настоящего сочинения, которое давным-давно переведено на французский язык и уже с 1863 г. выдержало два издания; остановились же мы на Obligationenrecht потому, что это сочинение, за исключением первого труда Савиньи Recht des Besitzes no своему объему всего доступнее для перевода, а по содержанию представляется для нас, русских, более близким, так как обязательства являются наиболее космополитическим отделом правовой системы.

Вместе с тем мы нашли необходимым для более наглядного ознакомления русских читателей с великим германским светилом представить краткий очерк его деятельности и ученых подвигов. При составлении этого очерка нам служили пособиями следующие сочинения:

Ueber die Nothwendigkeit eines allgemeinen brgerlichen Rechts fr Deutschland. A. F. J. Thibaut. Heidelberg. 1814. – Vom Beruf unserer Zeit fr Gesetzgebung und Rechtswissenschaft von r. F. C. von Savigny. Heidelberg. 1840. – Ueber die sogenante historische und nichthistorische Rechtsschule von A. F. J. Thibaut. Hidelberg. 1838. – F. C. von Savigny. Ein Beitrag zu seiner Wrdigung von Dr. R. Stintzing. Berlin. 1862 г. – Pernice. Savigny. Stahl. – Berlin. 1862. – Notice sur la vie et les oeuvres de Frederic – Charles de Savigny. – Essai sur la vie et les doctrines de Frederic Charles de Savigny par Edouard Laboulaye. Paris. 1842. – Die neueren Rechtsschulen der deutschen Juristen. Von Dr. Bluntschli. Zurich. 1862. – L’ecole historique en Allemagne par S. Vainberg. Paris. 1869. – Friedrich Carl von Savigny. Erinnerung an zein Wesen und Wirken. A. F. Rudorff. Weimar. 1862. – Савиньи и его отношение к современной юриспруденции – Кенига. Русский Вестник за 1863 г., № 4. Jahrbcher fr die Dogmatik des heutigen rmischen und deutchen Privatrechts. Von Gerber und Jheriug. Jena. 1861. т. 5, стр. 354–377.

Ф. К. Савиньи родился 21 февраля н. с. 1779 г. во Франкфуртена-Майне. Предки его были родом из Верхней Лотарингии и происходили по прямой линии от графов Меца, Люнебурга и Даксбурга. Поместья их, называвшиеся по фамилии Савиньи, находились в округе Шарм, в бассейне Мозеля, на левом берегу Медона, при впадении в него речки Калоны. В соседней цистерцианской церкви Бопре при Мерте и теперь еще существует надгробный камень, относящийся к 1353 г., который гласит, что с этого года род стал именоваться по вышеупомянутому поместью, но это известие неверно, так как уже в 1312 г. император Генрих III Люксембургский во время римского похода назначил капитаном г. Рима и предводителем перуджианских вспомогательных войск опытного и храброго бургундского рыцаря Иоанна Савиньи. Кроме того, известен еще более знаменитый Андрей Савиньи, сражавшийся в 1191 и 1192 гг. рядом с Ричардом против Саладина и первый водрузивший знамя крестоносцев на валах Дарума. В Лотарингии род Савиньи пользовался большим значением; члены его владели богатыми имениями и занимали высшие государственные и церковные должности. В 1630 г. вследствие возбужденных против протестантов преследований граф Филипп Мейнинген-Вейстербург вывез восьмилетнего Павла Савиньи из г. Меца в Германию, где воспитал его со своим сыном и впоследствии передал ему во владение маленькую крепость на границах немецких владений. В Лотарингии род Савиньи стал считаться угасшим и богатые его поместья перешли к Басомпиеррам и Шуазелям.

В 1791 г. Ф. Савиньи потерял отца, а в следующем году мать, и заботы о нем принял на себя, как опекун, старый друг его отца, асессор имперского каммергерихта в Вецларе Нейрат.

Когда Савиньи достигнул 15 лет, то Нейрат, считавшийся одним из знатоков публичного права, сам прочел ему и своему сыну курс, обнимавший право положительное и отвлеченное, а именно естественное, международное, римское, государственное. Все это нужно было изучать по огромным тетрадям, по господствовавшему тогда аксиомо-математическому методу, в форме вопросов и ответов.

Едва имея 16 лет, Савиньи вступил в университет в Марбурге, где летом 1795 г. слушал курс пандект Эркслебена, а зимой такой же курс Вейса. Хотя последний и не приобрел громкой славы в юридической литературе, но имя его навсегда останется памятным, так как он сумел возбудить в Савиньи любовь к римскому праву и дал ему мысль к великому его творению – «Истории римского права в средние века». В Марбурге Савиньи слушал еще курс гражданского германского права Бауэра и гражданского судопроизводства Эркслебена и Роберта. В следующем году он отправился в Гёттинген, где, впрочем, ограничился только посещением курсов Шпиттлера, так как феодальное право Рунда наводило на него скуку, а курс государственного германского права Пюттера показался ему смешным. После многих путешествий по Германии Савиньи возвратился в Марбург, где 31 октября 1800 г. получил степень доктора права. Диссертация его была написана на тему «De concursu delictorum formali», и лекциями по уголовному праву в зимний семестр 1800 года начал Савиньи свою блестящую профессорскую деятельность, продолжавшуюся почти без перерыва до 1842 года. Но уголовным правом он занимался только один год и затем обратился к римскому, которое и преподавал в Марбурге до конца 1804 г. Относительно способностей Савиньи к преподаванию за это время мы имеем свидетельство одного из его учеников Якова Гримма. «Я не знаю, – пишет последний, – преподавания, которое бы меня очаровывало более чтений Савиньи. Мне кажется, что слушателей его в особенности привлекали и пленяли свобода и живость слова, сопровождаемые замечательным спокойствием и достоинством. Ораторские таланты ослепляют на время, но не привязывают. Савиньи редко справлялся со своими заметками и говорил много; но его слово было всегда понятно, убеждение всегда искренно, – и в то же время некоторый род сдержанности и умеренности в языке производили такое впечатление, которое не в состоянии произвести самое увлекательное красноречие; все в нем споспешествовало действию, производимому его словом». Чтобы понять чувство, руководившее Савиньи в его призвании, и направление, которое он старался дать профессуре, всего лучше обратиться к его собственным словам. «Для своих слушателей, – писал он, – профессор должен быть живой наукой. Свои познания, приобретаемые медленно и с большими усилиями, он должен передавать так живо, как будто знание раскрывалось ему внезапно. Заставляя слушателей присутствовать как бы при самом зарождении мыслей, он пробуждает в них творческую силу. Тогда они приобретают не только познания, а участвуют еще в научном труде, который совершается на их глазах. Наблюдая себе подобных, мы часто видим, что некоторые факты или идеи приводят нас к убеждению, не производя, однако, прочного впечатления. Иногда же, напротив, дух овладевает этими самыми идеями и усваивает их вполне. Счастливые результаты, зависящие то от благоприятного настроения читателя, то от талантливого писателя, всегда будут иметь место при хорошем устном преподавании. Влияние устного преподавания чувствуется во всякое время; но насколько живее оно действует при начале нашей научной карьеры, когда юношеская восприимчивость усиливается сочувственным возбуждением многочисленной аудитории! Вот что говорит за университеты и за их необходимость. К ним можно применить то, что великий писатель (Heine) сказал по другому случаю: «Читать – это злоупотреблять языком; уединенное чтение только вполовину заменяет разговор; только своей личностью человек действует на человека; юность действует на юность и сообщает ей самые сильные и чистые стремления. Вот что сохраняет в мире жизнь и физическую и моральную!»[8]

Эти мысли, чувства и направление Савиньи не изменил во всю свою жизнь, как мы увидим ниже, и как об этом свидетельствует Лабуле, слушавший Савиньи в 30-х годах. Он говорит: «Что особенно меня поразило в лекциях Савиньи, это – живость и теплота в курсе, который он повторял двадцать пятый раз. Его лекции представляют каждый год новый интерес, так как каждый год в них можно найти результаты новых занятий, недавние открытия и последнее состояние науки. Савиньи самым живым образом относится к интересу, возбуждаемому им в многочисленной аудитории, и последний заставляет его посвящать лекциям время, которое он всецело должен был бы отдать другим занятиям. Его богатая и ясная речь так хорошо освещает самые темные отделы, что его слушатели догадываются о трудности их уже позднее, когда самим приходится искать разрешений, впоследствии от них ускользнувших. Его метода особенно замечательна, когда случай приводит его, по доводу контроверз, излагать новые учения: тогда его слово еще проще и серьезнее, выражает глубокое убеждение, смешанное с величайшей скромностью, и резко разнится от приемов тех профессоров, которые для склонения аудитории в пользу своих взглядов прибегают ко всем искусственным уловкам адвоката, точно дело идет о какой-нибудь тяжбе, и превращают научный вопрос в вопрос личностей и самолюбия»[9].

Для полного уяснения последующей деятельности Савиньи и его значения необходимо сказать несколько слов о состоянии науки и реподавании права во время, предшествовавшее его появлению.

После эпохи возрождения, в XVII столетии, в науке получили господство два направления: одно возникло в Германии, другое – в Голландии. В Германии Томазий, ставший из философа юристом, задумал осуществить в правоведении ту же реформу, какую Декарт совершил в других областях человеческого знания. Порешивши с идеями своего времени, Томазий устранил все, чтобы дать науке чисто философское основание и тем зараз избавить ее от влияния и истории, и теологии. Изгнанный из Лейпцига, он перешел в Галль, где и открыл свои лекции по естественному праву, более столетия господствовавшему в Германии. В Голландии же утвердились предания французской школы, но преимущественно с литературным оттенком. Представители голландской школы отличались изыскан ным вкусом, чистотой латинского языка, глубоким знанием классической древности, но были скорее филологи, чем юристы. Читая их сочинения, можно подумать, что главная сущность римского права, занимавшего их исключительно, состояла в объяснении Плавта, Горация или Цицерона. Корифеями этой литературной школы были Ноот, Бинкерсхок, Шултинг, Отто, Рейске, самым же первым – Гейнекций, изложивший «Пандекты по математическому методу в аксиомах». Труд Гейнекция получил громадное значение и на него было написано множество комментариев и объяснений.

Но ученость голландской школы, называвшейся школой «изящной юриспруденции», имела характер безжизненного клада, которым мог довольствоваться и блистать только его обладатель. О необходимом историко-критическом направлении здесь не было и речи. В теории и практике господствовал так называемый Usus modernus Pandectarum, т. е. то же самое, что в Германии разумеется теперь под действующим римским правом; но вместо точного и наглядного выяснения и отделения юстиниановского права от действовавшего тогда римского, Usus modernus совмещал в себе целый хаос положений, заимствованных из римского, канонического, древнегерманского прав и новых местных и имперских законов. Таким образом, ни одно правовое понятие не проявлялось в своем первоначальном виде и оставалось совершенно неизвестным, почему и как оно видоизменилось или видоизменило другие. Наконец, на все это набрасывалась схема, заимствованная из естественного права. Весьма остроумный практик Иоганн Шлоссер говорит про это время (1790) следующее: «Юристы совместили в своих головах римские, канонические и статуарные законы, разные Responsa, Consilia, мнения, тезисы и применяют их ко всем случаям, подходят ли они к ним или нет».

Гуго, первый вместе с Мозером сознавший всю несостоятельность подобного порядка вещей, писал в 1789 г.: «Исторические исследования в государственном праве, более либеральные взгляды в естественном, гуманность в уголовных наказаниях и, возможно, мягкие начала в международных сношениях бесспорно и в последующие времена будут считаться заслугами XVIII в.; но, – спрашивает он, – истинное правоведение, тот отдел, где историки, философы и государственные люди значат столько же, сколько и юристы, тот отдел, которым занимается большая часть последних – гражданское право – подвинулось ли в продолжение 50 лет настолько, насколько потомство вправе от нас требовать, соображая наши вспомогательные средства?»[10]

В своем журнале, основанном в 1790 г., Гуго прямо заявлял, что «изучение гражданского права вообще, в продолжение 50 лет, не сделало никаких успехов и, напротив, даже отступило назад»[11].

Университетское преподавание состояло в систематическом изложении естественного права, затем права римского, германского, публичного, без всякого внутреннего единства, только с незначительными историческими и филологическими подробностями; об ознакомлении с источниками не было и речи. Гуго первый явился провозвестником другого, более правильного метода в обработке гражданского права, именно историко-систематического. Он объявил при начале издания своего журнала, что «будет говорить об этом методе так часто и так громко, как только ему позволять силы». Переводя слова в дело, он обратил свою критику против двух ученых, считавшихся самыми главными и блестящими представителями господствовавшего направления, именно против Гёпфнера и Глюка. Гёпфнер издал в 1783 г. комментарий к институциям Гейнекция, ставший в Германии наиболее распространенным учебником. Гуго подвергнул критике некоторые отделы этого труда, в которых проводились бывшие тогда в ходу взгляды, и положительною несостоятельностью их доказал, к каким заблуждениям может повести метод, упускающий из виду особенности трактуемого предмета; всего яснее это оказалось в исторических разъяснениях, где обнаружились самые несостоятельные воззрения. Что же касается Глюка, то последний с 1789 г. начал комментарий к Пандектам, о котором Гуго пророчески отозвался, что он разрастется более чем на двадцать томов; затем Гуго объявил, что весь этот труд ничего не стоит, так как предварительно необходимо было определить, что следует удержать и что отбросить, автор же, не имея никакого точно установленного плана, перемешивает старое и новое право, jus publicum и jus privatum. Однако Гуго, при всех своих критических талантах, оказался бессилен создать что-либо новое, самостоятельное.

К тому же его метод близко подходил к филологическому и сам Гуго называл его «экзегетическим». Требования им критико-экзегетического исследования касались одних отдельных подробностей, точного уяснения понятий и установления римской терминологии. Необходимость же строгого толкования отчасти признавалась некоторыми вполне, отчасти считалась излишней для истинной науки, а отчасти сомнительной по последствиям, так как учебники самого Гуго были составлены чрезвычайно неудовлетворительно. Таково было состояние юридической науки и преподавания до Савиньи.

Разрабатывая свой курс последних десяти книг Пандект, Савиньи прежде всего был поражен противоречиями, существовавшими в учении о владении. Он сообщил о своих недоумениях Вейсу, который вполне одобрил его план отделить классическую юриспруденцию от схоластики, внесшей смешение понятий, и показать разницу с теоретической точки зрения между классическим правом Рима и учениями господствовавшей школы. В продолжении 5 месяцев Савиньи ограничил свое исследование, и 3 мая 1803 г. появилась знаменитая его монография «О праве владения», поразившая всех новостью метода, ясным легким слогом и богатым знакомством с литературой и источниками. Вместо того, чтобы по обычаю выяснять юридическую сущность владения перечислением всех возможных фактических выгод владельца, Савиньи ограничился изысканием юридических последствий, которые римляне выводили из владения, а это привело его к различию юридического владения от его естественного основания – detentio. Анализируя для подтверждения своей теории взгляды классических юристов, преторский эдикт и императорские постановления, Савиньи пришел к заключению, что единственными последствиями чистого владения должны считаться давность по цивильному праву и защита против нарушения по преторскому праву посредством интердиктов. Только там и единственно там, где является то или другое последствие, римское право признает и бытие юридического владения. Исследуя для точнейшего доказательства терминологию, Савиньи вывел положение, что, когда владение вело к приобретению посредством давности, то называлось у римлян possesio civilis, когда же влекло только защиту интердиктами – то называлось просто possesio; противоположность обоим составляла possessio naturalis как отрицание того или другого, или обоих вместе. Затем автор переходит к учению о приобретении и потере владения, и, наконец, к исследованию интердиктов и jurium quasi possessio. По установлении учения римского права по источникам, Савиньи заключает свой труд модификациями римского права в законодательстве и в практике нового времени.

Благодаря монографии «О праве владения» Савиньи занял место в ряду первых юристов того времени. Гейдельберг и Грейфсфальд предлагали ему занять кафедру римского права на самых блестящих условиях, но он отказался в виду предположенных новых ученых исследований. Женившись на девушке из богатого банкирского дома в Родельгейме, Кунигунде Брентано, Савиньи предпринял путешествие с намерением посетить старинные библиотеки Германии и Франции и собрать там материал для истории римского права в средние века. Побывав в Гейдельберге, Штутгарте, Тюбингене и Страсбурге, он прибыл 2 декабря 1804 года в Париж. При въезде в этот город ему пришлось испытать весьма чувствительную потерю: у него отрезали чемодан с бумагами, содержавшими результаты его усидчивых занятий в германских библиотеках. Подавленный в продолжении нескольких месяцев этой громадной потерей, Савиньи решился если не вполне, то хотя бы отчасти восстановить утраченное, пользуясь богатыми сокровищами Парижской библиотеки, и пригласил с этой целью в Париж Якова Гримма. Вместе с Гриммом, своей женой и ее сестрой Савиньи ежедневно являлся в библиотеку и просиживал там до тех пор, пока служители несколько раз не повторяли ему над ухом: «Пора, пора, уже два часа и нужно уходить». Жена и ее сестра помогали ему в переписке французских манускриптов и, между прочим, неизданных писем Куяция.

По возвращении в Марбург в 1808 г. Савиньи предложили профессуру римского права в Ландсгуте, где, несмотря на короткое пребывание (всего полтора года), он успел приобрести самое искреннее расположение и глубокую привязанность. Мт Арним, сестра жены Савиньи, так описывает прощание его с этим городом: «Через несколько дней мы покидаем Ландсгут. Студенты укладывают библиотеку Савиньи – нумеруют книги, выставляют на них ярлыки и уставляют в ящики, которые спускают из окон на веревках; все работают весело и усердно, несмотря на горе предстоящей разлуки со своим профессором. Как бы учен ни был Савиньи, доброта его характера стоит еще выше его блестящих способностей. Студенты его обожают; они чувствуют, что теряют в нем своего благодетеля. Профессора любят его также, а в особенности теологи… Студенты не покидают дом Савиньи; я вижу, как они, укладывая вещи под моими окнами, едят ветчину. Они хотели уложить также и мою маленькую библиотеку. Вечером студенты собираются, чтоб играть на гитаре и на флейте; они танцуют вокруг большого фонтана перед нашим домом и это иногда длится до полуночи… Было решено провожать Савиньи до Зальцбурга. Те, которые не имеют ни лошадей, ни экипажей, отправляются вперед пешком. Все считают праздником это маленькое путешествие в первые весенние дни по прелестной стране, в сопровождении их дорогого профессора. Мы выехали через несколько дней после Пасхи. Университет собрался у Савиньи. Перед разлукой одних со своим профессором и всех со своим другом принесли вина и при громе виватов его проводили до городских ворот. Там профессора торжественно простились с ним. Те, которые были верхом или в экипажах, поехали нас провожать. Всю дорогу мы встречали студентов, опередивших нас, чтобы в последний раз увидеть Савиньи. Большая часть отвертывалась, чтобы скрыть слезы. Я никогда не забуду одного молодого шваба, настоящего представителя своего племени: он махал в воздухе своим маленьким платком, и слезы мешали ему нас видеть. Фрейберг рассказывал мне, что Савиньи дал университету новую жизнь; что он сумел помирить профессоров или, по крайней мере, ослабить их взаимные неприязненные отношения, и что его благодетельное влияние было особенно чувствительно для студентов, так как он поднял их свободу и самостоятельность. Я не умею описать таланта, которым обладает Савиньи для сношений с молодежью. Труды и успехи его слушателей возбуждают в нем настоящей энтузиазм; он счастлив, когда им удается хорошо обработать вопросы, которые он им предлагает; он готов открыть им глубину своего сердца; он заботится об их судьбе, думает об их будущности и указывает им путь, который освещает своим блестящим рвением. Сущность его характера состоит в любви к людям, которым он посвящает все силы своего ума и сердца, т. е. в том, что кладет печать истинного величия.

Наивная простота, с которой он низводит свое знание на уровень, доступный всякому, делает его вдвойне великим»[12].

В 1810 г. в Берлине был основан университет, который должен был возродить нравственные и умственные силы Германии, и с этой целью туда были приглашены самый первые знаменитости немецкой нации. К профессорам Галльского университета, отходившего от Пруссии, Бейму, Швальцу, Гуфеланду, Нимейеру, Шлейермахеру, отозвавшимся на призыв Фридриха Вильгельма, присоединились Нибур, Эйхгорн и Савиньи. Таким образом, в Берлине – центре тогдашней нравственной и умственной жизни Германии – сошлись эти три великих человека, совокупная деятельность которых произвела неизмеримый по своим последствиям переворот в социальных науках. Между Нибуром и Савиньи вскоре завязались самые тесные дружеские отношения. Савиньи стал одним из первых слушателей Нибура, подвергнувшего римскую историю самым серьезным исследованиям и отделившего туманные предания от действительных фактов. Нибур же в свою очередь писал к Генслерам 9 ноября 1810 г.: «Внимание Савиньи и его уверения, что я начинаю для римской истории новую эпоху, разумеется, придают мне еще более рвения продолжать исследования во всей полноте». Затем в предисловии к своей «Римской истории» Нибур откровенно заявил, что без Савиньи, Буттмана, Гейндорфа и умершего в то время Шпалдинга «он едва ли бы решился на подобный труд, и без их оживляющего участия и присутствия едва ли бы его выполнил».

Назначенный по особому королевскому приказу ректором, 10 октября 1810 г. Савиньи начал свои зимние лекции об институциях и истории римского права. Вскоре затем он разделил свои занятия на две части: в зимний семестр объяснял пандекты, за исключением наследственного права, а в летний – институции; кроме того, читал Ульпиана, Гая и прусское право (ландрехт). Последний курс до тех пор не существовал и был введен преимущественно по его настоянию.

В то время немецкие университеты составляли и судебную инстанцию, как Spruch-Collegium’ы. Савиньи в продолжении 17 лет принимал самое горячее участие и в этой деятельности университе та, и в архиве факультета сохраняются его 138 докладов, обнимающие 3 тома.

В 1811 г. великий ученый был назначен членом Берлинской академии, где также успел проявить свою неутомимую деятельность во множестве мемуаров. В последующие годы возбуждения Германии и борьбы ее с Францией Савиньи также принял участие в народном движении, хотя и не непосредственно, как его друг Эйхгорн, выступивший в открытое поле с оружием в руках. Савиньи был назначен в комиссию для призыва ландвера и на собственные средства снарядил на войну многих из своих слушателей.

По освобождении Германии от французского владычества, совершенном при совокупном содействии всей немецкой нации, горячие патриоты стремились задержать образовавшееся случайно единство если не вполне, то, по крайней мере, хотя бы в некоторых сторонах жизни. Между прочим и юристы не остались чужды этим стремлениям, и в 1814 г. появилась брошюра гейдельбергского профессора Тибо «О необходимости общего гражданского законодательства для Германии». «В 1814 г., – писал Тибо, – когда я видел много немецких солдат, шедших на Париж с сердцами, полными надежды, я был глубоко взволнован. Многие из моих друзей разделяли мои взгляды и надежду об улучшении состояния нашего законодательства. В 14 дней написал я от искреннего моего сердца брошюру о необходимости общего гражданского права для всей Германии, с сохранением однако для каждой страны ее законов, покровительствующих местным обычаям»[13].

Тибо начинает с того, что освобождение страны спасло честь Германии, но что еще много препятствий лежит на пути к будущему ее благоденствию, между прочим, отсутствие общего гражданского уложения; последнее повело бы к национальному объединению права и дало бы практикам и теоретикам вполне очищенный правовой материал для разработки и применения, тогда как вместо него имеется масса отдельных прав и постановлений, часто одно другому противоречащих; главную часть в этой массе нужно отнести на долю римского права, источники которого в первоначальном виде неизвестны, да и относительно отдельных положений которого суще ствуют непримиримые контроверзы, затрудняющие своей многочисленностью разрешение практических случаев. Что же касается до воззрений о зависимости права от различных условий времени, места, климата и т. д., то Тибо говорит: «Гражданские законы, основывающиеся в целом только на человеческом сердце, разуме и рассудке, очень редко бывают в необходимости подчиняться обстоятельствам, и если в некоторых случаях из такого единства произойдут небольшие неудобства, то бесчисленные выгоды его перевешивают все подобные жалобы. Пускай только вдумаются в отдельные части гражданского права! Многие из них составляют, так сказать, своего рода чистую математику, на которую никакие местные условия не могут иметь решительно никакого влияния, например, учение о собственности, наследственном праве, гипотеках, договорах и обо всем относящемся к общей части юриспруденции»[14].

На призыв Тибо сочувственно отозвались Фейербах в Мюнхене, Шмит в Иене и Пфейффер в Касселе.

Савиньи, патриотизм которого не допускал и теперь не допускает никаких сомнений, счел, однако, невозможным присоединиться к взглядам Тибо, и в том же году высказал свои собственные воззрения в брошюре «О призвании нашего времени к законодательству и юриспруденции». Основным возражением против возможности общего гражданского законодательства Савиньи выставил свои идеи о происхождении права.

«Прежде всего мы спросим историю, – говорит Савиньи, – как в действительности развивалось право у народов цивилизованных. Где только мы находим достоверную историю, гражданское право уже имеет свой определенный характер, особенный для каждого народа, подобно его языку, нравам и государственному устройству. Все эти проявления, лишенные самобытного существования, представляются только отдельными силами и видами деятельности народа, неразрывно связанными между собою; они являются отдельными силами только в наших исследованиях; соединяет же их в одно целое общее убеждение народа, одинаковое чувство внутренней необходимости, совершенно исключающие всякую мысль о слу чайном или произвольном их происхождении. Как возникли эти особенные народные функции, придающие самим народам характер индивидуумов, на этот вопрос история не дает ответа. В последнее время получил господство взгляд, будто сначала все жило в звероподобном состоянии и мало-помалу достигло сперва жалкого существования, а потом той высоты, на которой мы теперь стоим. Мы можем оставить этот взгляд неприкосновенным и ограничиться фактами первого достоверного состояния гражданского права. Мы попытаемся изложить некоторые черты этого периода, в котором право, как и язык, живет в народном сознании. Этот младенческий возраст народов беден понятиями, но проникнут ясным сознанием своего состояния и отношений, чувствует их совершенно и переживает вполне, тогда как мы, среди искусственного и сложного существования, падаем под бременем нашего богатства вместо того чтоб им пользоваться и господствовать над ним. Это естественное состояние преимущественно выказывается в гражданском праве. Так как для каждого человека его семейные отношения и собственность становятся важнее благодаря тесному соединению с его личностью, то очень возможно, что нормы гражданского права были предметами народных верований. Но эти духовные отправления нуждаются для своего упрочения в телесной оболочке. Такое тело составляет для языка постоянное непрерывное упражнение, для государственного устройства – видимые государственные власти, но что же заменяет это тело в гражданском праве? В наше время его составляют высказанные правовые нормы, сообщаемые письменно и устно. Но этот вид упрочения предполагает значительную способность к отвлечению, а потому он немыслим в младенческом возрасте народа. Зато мы находим здесь обилие символических действий, выражающих происхождение и прекращение юридических отношений. Чувственная наглядность этих действий упрочивает право в определенном виде вовне, а их важность и строгость соответствуют значительности самих юридических отношений. В равно широком пользовании такими формальными действиями сходятся, например, германские племена с древнеитальянскими, хотя у последних народов самые формы были определеннее и строже, что, впрочем, могло зависеть от их городского быта. На эти формальные действия можно смотреть как на грамматику права этого периода, и замечательно, что главная забота древнейших римских юристов состояла в поддержании их и точном их применении. В новейшие времена часто пренебрегали ими как остатками варварства и суеверия, упуская из виду, что и мы повсюду заботимся о формах, с тою только разницею, что наши формы уступают старым в наглядности и общенародной доступности, являясь поэтому-то чем-то произвольным, а потому и обременительным. С нашими односторонними взглядами на прежние времена мы уподобляемся путешественникам, которые замечают во Франции с великим удивлением что маленькие дети простолюдинов вполне правильно говорят по-французски. Эта органическая связь права, как и языка, с существом и характером народа продолжается и в последующие времена. Для права, как и для языка, не бывает момента абсолютного покоя и оно подвержено такому же движению и развитию, как и всякое другое проявление народной жизни. Итак, право проходит те же ступени роста, как и народ, развивается вместе с ним, и, наконец, умирает, когда народ теряет свои отличительные особенности. Однако это внутреннее образование права во времена культуры представляет для исследования большие затруднения… Именно при возрастающей культуре все стороны народной деятельности обособляются и то, что прежде производилось всеми, выпадает на долю отдельных сословий. Таким обособленным сословием являются также и юристы. Право разрабатывается тогда посредством языка, принимает научное направление и, как прежде оно жило в сознании целого народа, так теперь переходит в сознание юристов, являющихся представителями народа в этой стороне его деятельности. С этого момента бытие права становится искусственным и сложным, так как оно пульсирует уже в двух сферах: в общей народной жизни, где его развитие не прекращается, и затем в особой науке, в руках юристов. Выводом из этого взгляда будет то, что всякое право возникает путем обычая, т. е. вытекает из нравов и народных верований, а потом из юриспруденции; следовательно, всегда из внутренних незаметно действующих сил, а не из произвола законодателя…»

Исходя из приведенных мыслей, Савиньи полагает, что истинная задача законодателя – собирать, очищать и устанавливать существующее право, а так как для этого первое условие – основательные исторические познания, а его век не обладает ими, то он и не призван совершить эту работу; предварительно должно достигнуть более высокого состояния науки права, и так как к достижению этого уже проявились стремления, то все народные силы и должны быть сосредоточены в этом направлении. К началам, провозглашенным Савиньи, примкнули Эйхгорн, Нибур и целая толпа молодых ученых, снискавших впоследствии в науке почетные имена – Пухта, Гриммы, Дирксен, Гасс, Унтергольцнер и др.

Спор Савиньи с Тибо, возбужденный, собственно, вследствие частного вопроса о гражданском законодательстве для Германии, получил громадное значение, так как в нем были затронуты необходимые для его разрешения вопросы общего характера о происхождении и значении права в народной жизни. Чтобы поддержать и распространить взгляды, высказанные в ответе Тибо, Савиньи вместе с другом своим Гёшеном в 1815 г. основал «Журнал исторического законодательства правоведения». Вся Германия разделилась тогда на два лагеря, получившие названия исторической и неисторической школ. Эти названия в первый раз встречаются во введении к вышеназванному журналу, где Савиньи говорит следующее: «Одна из этих школ совершенно основательно называет себя исторической; для другой же едва ли можно придумать какое-либо название, так как единой она представляется только в возражениях первой школе, сама же по себе выступает в самых разнообразных и противоречивых формах, выставляя себя то школой философской и естественного права (Naturrecht), то здравого человеческого смысла; поэтому за недостатком другого выражения мы назовем ее школой неисторической. Противоположность между этими школами выражается в разрешении следующих общих вопросов: в каком отношении стоит прошедшее к настоящему или будущее к существующему? Одни учат, что всякий период имеет свое бытие и воспроизводит свой мир свободно и произвольно, хорошо и счастливо, дурно и несчастливо, смотря по степени своих сил и предусмотрительности. По мнению этих ученых, изучением предшествующего времени не следует пренебрегать только потому, что из него можно научиться, как и что существовало у предков; таким образом история есть собрание морально-политических примеров, и изучение прошедшего является только одним из многих вспомогательных средств, а гений может и без него легко обойтись.

По учению других, нет отдельного и обособленного человеческого существования; напротив, то, что представляется отдельным с одной точки зрения, с другой оказывается частью высшего целого.

Как каждый отдельный человек необходимо мыслится членом семейства, народа, государства, так и каждый период народа – продолжением и развитием всех предшествующих времен. Всякое иное воззрение будет поэтому односторонним и, если получит господство, окажется вредным и гибельным. Если же это так, то всякий период творит свой мир не для себя одного и произвольно, но установляет его в неразрывной связи совсем прошедшим. С этой точки зрения история будет уже не одним собранием примеров, но единственно верным путем для познания нашего собственного состояния».

Тибо и его приверженцы возражали в журналах и полемических сочинениях, причем некоторые зашли так далеко, что заподозрили своих противников даже в демократической пропаганде. Так, Гённер в своем сочинении «О законодательстве и правоведении в наше время» (1815 г.) старался возбудить правительство против исторической школы, отнимающей будто у них право законодательства и передающей его в руки народа и юристов как народных представителей; такой взгляд, по мнению Гённера, прямо ведет к тому, что государства должны управляться не правителем, а народом и юристами. Сам Тибо в брошюре «О так называемой исторической и неисторической школе юристов» возражал гораздо умереннее и обвинял своих противников только в том, что они напрасно выступают с притязаниями на установление каких-то новых начал. По словам Тибо, хотя и следует признать за исторической школой большие заслуги в разъяснении текста источников, но и прежде были ученые, работавшие в том же направлении, как, например, Куяций, Гейнекций и др. Кто стремится к новому, тот не теряет способности познавать старое и объяснять его исторически, и нет такого юриста, который бы отрицал пользу и важность истории; но последнюю нельзя, да и не нужно знать до мелочей: мелочные подробности необходимы для филологии, но не для прагматической истории права.

На эти упреки в мелочных изысканиях Савиньи отвечал: «По методу, который я принимаю за истинный, в разнообразии, представляемом историей, отыскивается высшее единство, жизненный принцип, объясняющий все отдельные явления и одухотворяющий все материально существующее…» «Всякий разумный человек должен презирать микрологию, но точное и строгое знание до такой степени необходимо во всякой истории, что оно только и может сообщить ей цену»[15].

Что касается Гённера, то Савиньи возражал на его нападки колко и с некоторым презрением: Гённер во времена французского владычества принял сочувственно Code Napoleon, что в глазах всех, а также и Савиньи, представлялось положительной изменой. Полемика до того была, впрочем, чужда характеру Савиньи, что он после этого ответа навсегда от нее отказался. Мало того, он не поместил статьи, написанной против Гённера, в сборнике всех своих полемических статей, изданном 15 лет спустя, объясняя причину этого обстоятельства следующим образом: «Хотя я и ни в чем не изменил своих взглядов, но все-таки не желаю по прошествии стольких лет и после смерти противника напоминать спор, вызванный моментом и принявший характер личной полемики». Впоследствии Савиньи всегда был верен этой мудрой сдержанности, и даже самые злые нападки ярого противника исторической школы Ганса были бессильны вывести его из добровольно наложенного на себя молчания. Сверх того, приняв участие в издании общего вексельного устава для всей Германии, Савиньи доказал, что нападки на него так называемой философской школы были построены на неверном понимании высказанных им идей.

В 1815 г., после с лишком десятилетних неутомимых трудов, посвященных обработке материала для истории римского права в среднее века, появился, наконец, первый том этого великого творения; все сочинение вышло в промежуток времени с 1815 по 1831 г. в шести томах; при втором издании к ним был присоединен еще седьмой. Это сочинение разделяется на две части: первая обнимает 6 веков до Ирнерия и излагает судьбу римского права в государствах, возникших на развалинах Западноримской империи, когда оно продолжало составлять жизненный народный элемент почти без всяких следов научной обработки; вторая заключает 4 столетия после Ирнерия, когда научное изучение римского права, передача словом и письмом стали преобладающими; таким образом, часть эта по своей задаче преимущественно литературно-исторического содержания.

Этот труд установил совершенно новый взгляд на непрерывность исторической жизни римского права. До его появления господствовало воззрение, что начало научной обработки римского права Ирнерием было внезапным оживлением мертвой материи, происшедшим по чисто случайным причинам. Савиньи же раскрыл бесчисленные нити живой передачи, соединявшие период упадка римского государства с деятельностью глоссаторов, и доказал, что ни каприз, ни случай или произвол не объясняют принятие римского права, но что перед нами лежит результат исторического развития. Против труда Савиньи возражали, что автор излагает не историю права, а историю литературы. Штинцинг по этому поводу справедливо замечает, что указанное возражение может считаться несколько основательным в рассуждении второй части, причем нельзя не согласиться, что если правовая жизнь в такой сильной степени проявляется в ученых трудах, то история права, само собой разумеется, должна принять вид истории литературы; в последнем случае очевидно, что в литературе весьма естественно отразится и то развитие, которое право претерпевает вне ее, в жизни[16].

Одна из отличительных особенностей великих людей состоит в том, что, служа выражением эпохи, они же сообщают ей и свой характер, указывая цель и направление другим умам. Отсюда появление великих людей как нельзя более кстати сопровождается разного рода событиями, которые в другое время и не могли бы совершиться, а если бы и совершились случайно, то не нашли бы сочувствия и остались бы незамеченными. К такого рода событиям в эпох у возникновения исторической школы следует отнести открытие истинных институций Гая, сделанное Нибуром в 1816 г. в Болонье: только в эпоху зарождения исторической школы можно было понять, объяснить и оценить это сокровище. Поэтому нельзя не согласиться с Гуго, который в 1818 г. по случаю третьего издания «О праве владения» Савиньи провозгласил, что без Савиньи мы на верно не имели бы Гая. В самом деле, со времени открытия останков Павла и вестготского Гая, совершившегося три столетия тому назад, никогда наука права не получала еще подобно го толчка. Можно без всякого преувеличения сказать, что в наших познаниях римского права произошел с открытием истинного Гая радикальный переворот: перед нами раскрылся процесс, краеугольный камень всякого права, а у римлян служивший точкой отправления для дальнейшего развития права; сверх того, институции Гая подтвердили взгляды Савиньи, что историческое познание римского права крайне недостаточно и что лучший путь для науки права – это приобретение более точного и глубокого знания.

Влияние нового направления не ограничивалось тесным кругом только приверженцев исторической школы, но сказывалось в общем оживлении научной и практической правовой деятельности.

В продолжении 10 лет (до 1827 г.) в Германии возникло шесть юридических журналов и появилось множество критических исследований; вновь же открытые были изданы и подвергнуты тщательной обработке. Взгляд на право не как на бесформенную массу отдельных положений, обязанных своим существованием произволу, а как на органический результат нравственных народных сил, побуждал юристов с любовью изучать предмет и всецело посвящать ему лучшие свои силы.

Со смертью Тибо в 1839 г. исчезла последняя преграда, отделявшая старую школу от исторической, хотя главные особенности первой сгладились еще прежде. Но с начала 20-х годов в философию права стала проникать система Гегеля, и последователи ее заняли место сошедших со сцены прежних противников исторической школы. Хотя между юристами и мало было рьяных гегельянцев, но, тем не менее, под влиянием новой школы стали заметно развиваться стремления к систематическому изучению права, раздаваться голоса в пользу преимущественно практического правоведения. Послышались во многих отношениях основательные упреки, что юристы, погружаясь исключительно в исторические исследования, не обращают внимания на потребности жизни и совершенно забывают, что правоведение, по существу своему, есть практическая дисциплина. Кроме того, германисты обвиняли романистов в чрезмерном поклонении римскому праву, препятствовавшему обработке национального германского права.

Ввиду этих обвинений юридический мир был крайне поражен появлением в 1840 г. первых трех частей «Системы ныне действующего римского права», где Савиньи вполне удовлетворил всем требованиям века и вместе с тем высказал, что историческая школа исполнила свое назначение и наступает другая эпоха – систематико-практического изучения права. В предисловии Савиньи говорит: «Всякий успех в нашей науке основывается на взаимодействии различных духовных деятельностей. Для обозначения одной из них и вытекшего из нее научного направления во всей его особенности, мною и другими совершенно беспристрастно было выбрано выражение – историческая школа. Эта сторона науки была тогда особенно выставлена не с целью отвергнуть достоинство других деятельностей и направлений, или умалить их; но только потому, что историческая сторона в продолжении долгого времени оставалась в пренебрежении сравнительно с другими. Таким образом, чтобы вновь получить свои права, она нуждалась временно в более ревностном заступничестве сравнительно с другими». «Если мы бросим взгляд, – продолжает Савиньи, – на настоящее состояние нашей теории права и сравним его с существовавшим 50 или 100 лет тому назад, то увидим в нем, с одной стороны, улучшения, с другой – ухудшения. Хотя никто не станет отрицать, что теперь стало возможным и даже осуществилось многое, о чем прежде нельзя было и думать, и что масса разработанных сведений, в сравнении с прежними временами, бесконечно велика, но если мы взглянем на необходимый при этом практический смысл, который оживляет знание в отдельных носителях теории, то сравнение для настоящего будет менее благоприятно. Этот недостаток нашего времени стоит в связи с особенностью направления, которое замечается в теоретических стремлениях». «Если же главное зло нашего правового состояния кроется в постоянно возрастающем разрыве между теорией и практикой, то и помощь должна состоять в восстановлении их естественного единства. Для этой именно цели римское право, если только пользоваться им правильно, может оказать самые важные услуги. У римских юристов это естественное единство является ненарушимым и в самом живом осуществлении; но это, разумеется, не их заслуга, точно так же как и наше противоположное состояние обусловливается скорее общим ходом развития, нежели волею отдельных лиц». В самом деле, в «Системе» Савиньи особенно бросается в глаза глубокое понимание внутреннего практического значения юридических институтов, их целей в практической жизни как настоящего, так и прошедшего времени. Для Савиньи они не холодные отвлеченности, а результат живых человеческих отношений, доступный пониманию только при их посредстве. Везде виден истинный юридический такт и самое удачное соединение теоретического созерцания с практическим знанием. Если и встречаются в «Системе» исторические исследования, то лишь с целью доказать, что известная юридическая теория отжила свое время и, если, несмотря на то, продолжает еще пользоваться мнимой жизнью, то только в учебниках и вследствие недоразумения. Таким образом, «Система» вполне примирила историческую обработку права с практическими потребностями.

Издание «Системы» (в 8 томах) продолжалось до 1848 г. По первоначальному плану за ней должна была следовать особенная часть, но Савиньи в 1851 и 1853 гг. издал только два тома «Обязательственного права», о которых французские переводчики Жерарден и Жозон говорят следующее[17]: «Ни в одном из своих сочинений Савиньи не выказался таким великим писателем и юристом в полном смысле слова, как в изданных им двух томах обязательственного права. Французские романисты и во главе их Пелла и Деманжа не колеблясь ставят этот труд первым в ряду ему принадлежащих. И действительно, ни в каком другом его труде нельзя найти более возвышенных идей, более научных сведений и проницательности». При обработке следующих частей Савиньи внезапно почувствовал некоторое утомление и решил отложить труд на некоторое время, но уже за тем не принимался за него и, таким образом, первые тома остались без продолжения; но, тем не менее, они представляются вполне законченными главными отделами обязательственного права и потому могут служить лучшим пособием для изучения сущности этой специальной части правовой системы.

Несмотря на столь обширную и обильную научную деятельность Савиньи не покидал и практического поприща, на котором работал и словом, и пером. Оставаясь членом университетского персонала в Берлине, он читал лекции до 1842 г. Кроме того, еще в 1817 г. он был назначен членом Государственного совета прусского королевства, год спустя членом Высшего суда в Рейнских провин циях, в 1826 г. – членом Комиссии по пересмотру законодательства, а в 1842 г. поставлен во главе Министерства по пересмотру законодательства, где содействовал изданию брачного закона, общего для всей Германии вексельного устава и составлению проекта новых уголовных законов, которыми отменялись телесные наказания, квалифицированная казнь и конфискация. После волнений 1848 г. Савиньи удалился от всех общественных дел и к прежнему участию в них не могло его побудить и дарованное ему королем в 1856 г. право заседать в Палате Господ. 31 октября 1860 г. Савиньи праздновал свой 60-летний докторский юбилей, а 25 октября следующего года судьба положила конец этой жизни, которую во всех отношениях следует назвать прекрасною и великою.

Быть может, предложенный очерк личности и деятельности Савиньи покажется несколько длинным, но, в виду некоторых возражений против исторической школы, мы полагали, что самым лучшим ответом на них будут изложенные выше идеи самого Савиньи. К главнейшим упрекам против его направления следует отнести следующие. Первый состоит в том, что проводимые Савиньи начала ведут к застою в праве и политике – словом, к самому крайнему консерватизму. Действительно, многие из последователей исторической школы, такие как Гассенпфлуг, Шталь, Линде, Келлер прославились на реакционном пути. Но сам Савиньи и лучшие его ученики остались совершенно чужды этим стремлениям и даже, как мы видели, возбудили недоверие в консерваторах, подобных Гённеру. В самом деле: историческое воззрение на происхождение права одинаково отрицает и революционные попытки, основанные на отвлеченных теориях, и деспотические реформистские стремления, не имеющие корня в настоящем и прошедшем. По справедливому замечанию Блунчли, ничто так не противоречит истинной исторической науке, как требование неизменчивости настоящего и отрицание прогресса[18]. Из приведенного нами очерка идей Савиньи вовсе не следует, что он проповедовал неприкосновенность всего существующего в праве и политике. Если же некоторые из писателей, считавших себя последователями исторической школы, опираясь на ее исходные точки дошли до подобных выводов, то в этом следует ви нить их, а не Савиньи и его начала, которыми они воспользовались ненадлежащим образом. Вообще сам Савиньи никогда не доходил до подобных крайностей и не настаивал на исключительном господстве своих идей без всякого отношения ко времени и месту, и как скоро сознавал, что известная сторона исчерпана или была выставлена неправильно, тотчас же от нее отказывался – без всякого ложного стыда. Так, в первом издании своей брошюры «О призвании», рассматривая способ составления и содержание Code Napoleon, Савиньи пришел к самым неблагоприятным для него выводам; впоследствии же во многом изменил свой взгляд на этот предмет. Находя, что исключительное историческое направление уже исполнило свое назначение, он не замедлил покинуть его и перейти к методу практико-систематическому. Убедившись, что германское правоведение достигло надлежащей научности, зрелости и знакомства с источниками, он отступился от прежнего мнения о несвоевременности общего законодательства и способствовал объединению вексельного права в Германии.

Другое обвинение против исторической школы состоит в том, будто ее начала совершенно исключают всякое философское понимание и обработку права. Но из приведенных выше идей Савиньи нельзя прийти к подобному заключению. Лабуле, характеризуя историческую школу, между прочим замечает: «Савиньи был человек, впервые восстановивший в науке права изучение истории; но, произведя научную революцию в этом смысле, он сумел и умерить ее дальнейшей ход и упорядочить ее развитие; он же первый и единственный почувствовал необходимость дать историческому направлению философское основание, чтоб оно не извратилось в погоню за бесполезными курьезами»[19].

По словам Блунчли, историческая школа даже в первое время своего появления, т. е. когда всякое воззрение более всего способно к крайностям, никогда не оспаривала необходимости для изучения права философии и отвлеченного мышления; она только временно оставила последнее направление без всякой разработки, т. е. отнеслась к нему не отрицательно, а хладнокровно и безучастно[20].

Но чем глубже историческое воззрение проникало в развитие правовых начал и чем ближе подходило к новейшему времени, тем влияние философского элемента становилось ощутительнее, заметнее и должно было быть признано одним из исторических факторов. Да и по самому существу своих исследований историческое направление не могло отрицать философского, и наоборот. Самый отвлеченный мыслитель для познания идеалов нуждается во внешнем возбуждении путем фактов, добытых опытом и историей; точно так же и историк-исследователь не может объять и понять историю, если не проникнется высшим ее значением и вечным духовным ее содержанием.

Предисловие автора

О плане настоящего труда я уже имел случай объяснить в предисловии к восьмитомному сочинению, озаглавленному мною «System des heutigen Rmischen Rechts» (S. VII–IX) («Система действующего Римского права»). Предлагаемый труд отличается от предыдущего заглавием, в сущности же он – его продолжение, так что система составляет общую часть целого, а предстоящее сочинение открывает собою часть особенную (специальную).

Последний и вместе с тем обширнейший отдел (о деньгах) первой главы настоящего сочинения отличается от всех прежних теорий, касающихся этого предмета тем, что, хотя и в нем нашли приложение общие принципы римского права, но в исследовании весьма спорных специальных вопросов источники его затронуты только слегка и мимоходом.

Зато при исследовании этого вопроса необходимо было войти в рассмотрение фактов и отношений, выходящих за пределы науки о праве, без которых, однако, развиваемые здесь юридические нормы остались бы непонятными и неубедительными.

Вступая в эту область и покидая границы специальности, я счел долгом воспользоваться советами и объяснениями одного из глубоких знатоков предмета. В этом отношении оказал мне дружескую и благосклонную помощь главный контролер монетного дела г. Кандельгардт, за что и приношу ему благодарность.

§ 1

Введение

Литература по обязательственному праву

N. Donellus, Commentarii de jure civili. Lib. 12–16.

C. F. Koch, das Recht der Forderungen, nach gemeinem und nach Preuszischem Recht. Breslau. 1836, 1840, 1843. (t. 1 и 2 – общая часть). В связи с этим сочинением находится книга того же автора: Lehrbuch des Preuszichen Rechts. 2 т. Berlin. 1846.

Unterholzner, Lehre des R. R. von den Schuldverhltnissen. 2 т. Leipzig. 1840 (т. 1 – общая часть).

Puсht a. Pandecten, четвертое изд. Leipzig. 1848. § 218–410

– Vоrlesungen, второе изд. т. 2. Leipzig. 1849. § 218–240.

– Cursus der Jnstitutionen. т. 3. Leipzig. 1847. § 258–280.

Vangerow, Pandecten. т. 3. Новейшее издание: Marburg und Leipzig. 1850.

Я указал уже в другом месте[21] на потребность при изложении целой системы права отделить от специальных учений общую часть, которая должна служить им основанием. Подобная же потребность возникает и при изложении каждой из главных специальных теорий системы, каковы права – обязательственное, вещное, семейное и наследственное. Но есть особая причина, по которой общая часть в обязательственном праве должна получить большее значение и занять в теории этого права гораздо более места, нежели в теории прочих прав. Вещное право ограничивается небольшим числом юридических институтов; в каждом из них господствуют специальные принципы, оставляющие немного места для общих определений. В таком же отношении находятся права семейное и наследственное: в этих институтах образование права свободною волею частных лиц стеснено узкими пределами.

Совершенно другой характер представляет обязательственное право. Отдельные обязательства, составляющие его особенную часть, во-первых, несравненно многочисленнее и разнообразнее отдельных институтов вещного права и других главных отделов общей системы. Но эти многочисленные и разнообразные обязательства суть только отдельные случаи, которые, по долгому опыту, оказались особенно важными и употребительными. Рядом с ними остается еще свободное место для образования новых обязательств, сообразных с изменяющимися потребностями времени или свободы частных лиц. Для таких-то вновь возникающих обязательств руководящими началами могут служить только принципы общей части, которые для этой цели и должны быть развиты надлежащим образом[22].

Итак, общая часть обязательственного права будет изложена нами в следующих четырех главах:

Глава I – Природа обязательств.

Глава II – Возникновение обязательств.

Глава III – Прекращение обязательств.

Глава IV – Средства судебной защиты против нарушения обязательств.

Глава первая

Природа обязательств