Ловец снов Кинг Стивен

10

Сорок миль до Дерри. Сорок миль между мной и Оуэном, думал Курц. Неплохо, совсем неплохо. Я иду за тобой, дружище. Нужно преподать тебе урок. Научить, что бывает с теми, кто перешел Черту Курца. Кто заступил ему дорогу.

Они проехали двадцать миль, и Андерхилл еще был в Дерри, если верить Фредди и Перлмуттеру, хотя теперь Фредди уже не был так уверен. Перли, однако, утверждал, что они говорят с матерью, то есть Оуэн и тот, другой, говорят с матерью. Мать не хочет его отпускать.

– Кого отпускать? – допытывался Курц, хотя ему, в общем, было все равно. Чья-то мать задерживает их в Дерри, позволяя преследователям сократить расстояние, так что Боже, благослови эту мать, кем бы она ни была и какими бы побуждениями ни руководствовалась.

– Не знаю, – пожал плечами Перли. Живот немного успокоился после беседы с водителем, но он ужасно устал. – Не вижу. Похоже, у него просто нет головы, куда можно заглянуть.

– Фредди?

– Оуэн для меня потерян, босс. Я едва слышу того парня в снегоочистителе. Все равно что… не знаю… все равно что упустить радиосигнал.

Курц привстал и присмотрелся к островку Рипли на щеке Фредди. Грибок в серединке наливался красно-оранжевым, но по краям выцвел до пепельно-белого.

Он погибает, подумал Курц. Либо что-то в крови Фредди убивает его, либо это среда. Оуэн прав. Будь я проклят, он прав!

Не то чтобы это что-то меняло. Черта есть Черта, и Оуэн ее переступил.

– Водитель, – устало сказал Перлмуттер.

– Что насчет водителя, дружище?

Но ответ был уже не нужен. Впереди поблескивает табличка с надписью: ПОВОРОТ № 32 ГРЕНДВЬЮ (ГРЕНДВЬЮ-СТЕЙШН). Снегоочиститель внезапно прибавил скорости, подняв лезвие плуга, и «хамви» снова пришлось пробираться сквозь сугробы едва не в фут высотой. Водитель не потрудился включить поворотник, просто съехал вниз на скорости пятьдесят миль, подняв за собой павлиний хвост поземки.

– За ним? – вскинулся Фредди. – Я его в лепешку раскатаю, босс!

Курца так и подмывало приказать Фредди догнать сукина сына, размазать по земле и показать, что бывает с человеком, переступившим Черту. Пусть хлебнет того лекарства, что Курц приготовил для Оуэна Андерхилла.

– Отставить, парень. Следуй по шоссе, – велел он. – Охота продолжается.

Все же он с сожалением проводил взглядом снегоочиститель, исчезающий в морозном утреннем свете. Он даже надеяться не смел, что проклятый янки схватил дозу от Фредди и Арчи Перлмуттера, потому что грибок, как оказалось, недолговечен.

Они продолжали путь. Скорость вновь снизилась до двадцати, но, по предположениям Курца, дальше, к югу, дороги не так занесло. Ураган почти выдохся.

– Поздравляю, – шепнул он Фредди.

– А?

– Похоже, ты выздоравливаешь, – сказал он и, тронув за плечо Перлмуттера, добавил: – А вот насчет тебя не знаю, парень.

11

В ста милях к северу от того места, где находился Курц, и менее чем в двух милях от развилки двух проселочных дорог, где захватили Генри, новый командир группы «Империэл Вэлли», женщина лет сорока, с сурово застывшими чертами красивого лица, стояла у толстой сосны в долине с кодовым названием Зачистка-один. Зачистка-один стала, фигурально говоря, долиной смерти. Землю устилали груды изуродованных трупов, почти все в оранжевых куртках. Всего больше сотни. На шеях висели удостоверения личности или водительские права, но были также и кредитные карточки «Виза», «Дискавер» и «Блу Кросс», и охотничьи лицензии. На груди женщины с большой черной дырой во лбу поблескивала членская карточка Клуба любителей видео.

Стоя возле самой высокой горы тел, Кейт Галлахер производила приблизительные подсчеты, прежде чем составить второй доклад. В одной руке она держала карманный компьютер, машинку, которой, несомненно, позавидовал бы Адольф Эйхман, знаменитый в свое время автор чудовищного мартиролога. Электроника, отказавшая во время визита пришельцев, сейчас, похоже, пришла в норму.

На голове Кейт красовались наушники, перед маской болтался микрофон. Время от времени она что-нибудь уточняла или отдавала очередной приказ. Курц сделал идеальный выбор: его энергичная преемница знала свое дело. Подведя итоги, Галлахер определила, что ее группа отловила почти шестьдесят процентов сбежавших. Штафирки, как ни странно, подняли хвосты и попытались сопротивляться, но кишка оказалась тонка. Они просто не приспособлены к выживанию, только и всего.

– Эй, Кэти-Кэт! – окликнула Джослин Макэвой, появляясь из-за деревьев с противоположного конца долины: капюшон откинут, короткие волосы повязаны зеленым шелковым шарфом, ремень автомата перекинут через плечо. На куртке алеет мазок крови. – Напугала тебя? – засмеялась она.

– У меня даже давление подскочило!

– Слушай, квадрат четыре зачищен, – сверкнула глазами Макэвой. – Мы сделали около сорока. Джексон доложит точнее, он куда тверже меня в математике. Кстати, о твердом, мне сейчас не помешал бы хороший твердый…

– Извините, леди…

Женщины обернулись.

Из заметенных снегом кустов на северном конце долины показалась группа: с полдюжины мужчин и две женщины. Почти все в оранжевом, но командиром, похоже, был приземистый мужчина, этакий шкафчик, в форменном комбинезоне Блю-группы, видневшемся из-под куртки. На лице тоже сидела прозрачная маска, хотя прямо под ней краснела полоска Рипли. Все были вооружены автоматами.

Галлахер и Макэвой едва успели обменяться растерянными взглядами людей-застигнутых-врасплох-со-спущенными-штанами. Макэвой рефлекторно схватилась за автомат, а Кейт Галлахер потянулась за прислоненным к дереву «браунингом». И обе опоздали. Сухая строчка выстрелов прошила воздух. Макэвой отбросило футов на двадцать. Сапог сорвался с ноги и повис на ветке.

– Это за Ларри! – взвизгнула одна из оранжево-курточных женщин. – Это за Ларри, суки. Это за Ларри!

12

Когда в долине вновь стало тихо, приземистый мужчина с Рипли-эспаньолкой собрал подчиненных около лежащего ничком трупа Кейт Галлахер, которая была когда-то девятой на выпускном курсе Уэст-Пойнта, прежде чем заразиться проказой, именуемой Курц. Приземистый мужчина оценивающе оглядел ее автомат, явно лучшего качества, чем у него.

– Я твердо верю в принципы демократии, – начал он, – поэтому вы, друзья, можете делать все, что хотите, а я подамся на север. Не представляю, сколько придется учить канадский гимн, но попробую узнать.

– Я с тобой, – вызвался один из мужчин, и вскоре стало ясно, что никто не собирается откалываться от группы. Прежде чем уйти, командир нагнулся и вытащил из снега карманный компьютер.

– Всегда мечтал о таком, – признался Эмил «Дог» Бродски. – Обожаю всякие новинки.

Они покинули долину смерти в том же направлении, откуда пришли. Время от времени в лесу раздавались одиночные выстрелы, пулеметный огонь, но было уже ясно, что операция Зачистка тоже закончена.

13

Мистер Грей совершил очередное убийство и украл очередное транспортное средство, на этот раз снегоочиститель Управления общественных работ. Джоунси не знал подробностей, поскольку не присутствовал при этом. Мистер Грей, очевидно, решив, что не сможет выманить Джоунси из офиса (во всяком случае, до тех пор, пока не займется этой проблемой вплотную), начисто отгородил его от внешнего мира. Теперь Джоунси знал, что чувствовал Фортунато, когда Монтрезор заложил кирпичом выход из винного погреба[73].

Все случилось вскоре после того, как мистер Грей вновь повернул патрульную машину на юг. Сейчас на шоссе осталась всего одна более или менее свободная колея, и та успела обледенеть. Джоунси в это время претворял в жизнь идею, казавшуюся на первый взгляд просто блестящей.

Мистер Грей лишил его телефона? Черт с ним, он создаст новый вид связи, как создал термостат для охлаждения чуть ли не раскаленного офиса, когда мистер Грей пытался выманить его за дверь. Пожалуй, самым подходящим будет факс. Почему бы нет? Все, что от него требуется: сосредоточиться, представить себе аппарат и пустить в ход силу, дремавшую в нем почти двадцать лет. Недаром мистер Грей сразу почуял эту силу и, преодолев первоначальную растерянность, сделал все, чтобы помешать Джоунси ею воспользоваться. Штука в том, чтобы обойти все препоны, поставленные мистером Греем, пока тот ищет способы продвинуться на юг.

Джоунси закрыл глаза и попытался мысленно нарисовать факс, такой же, какой был в офисе исторического факультета, только поместил его в кладовку своего нового офиса. Потом, чувствуя себя Аладдином, потирающим волшебную лампу (только количество исполняемых желаний бесконечно, если, разумеется, не слишком увлекаться), он также представил стопку бумаги и карандаш «Берол Блек Бьюти», лежащий рядом. Потом заглянул в кладовку, проверить, что он натворил.

Похоже, получилось… по крайней мере с первого взгляда так кажется… хотя карандаш несколько странный: новенький, заточенный, но конец весь изжеван. Как и должно быть, верно? Ведь это Бивер пользовался карандашами «Блек Бьюти», еще с начальной школы. Остальные предпочитали более привычные «Эберхард Фаберс».

Стоящий на полу, под вешалкой, на которой болталась единственная оранжевая куртка (та самая, которую купила мать перед первой поездкой и заставила поклясться, приложив руку к сердцу, что он станет надевать ее каждый раз, как только сделает шаг за порог), факс выглядел идеально и к тому же ободряюще гудел.

Но какое же разочарование охватило его, когда Джоунси встал перед ним на колени и прочел сообщение в освещенном оконце: СДАВАЙСЯ, ДЖОУНСИ, ВЫХОДИ.

Он поднял телефонную трубку и услышал механический голос мистера Грея.

– Сдавайся, Джоунси, выходи, сдавайся, Джоунси, выходи, сдавайся…

Одновременно раздался такой бешеный стук, что Джоунси подпрыгнул от страха, твердо уверенный в том, что мистер Грей раздобыл спецназовскую монтировку для взлома дверей и сейчас вломится внутрь.

Оказалось все куда хуже. Мистер Грей поставил на окна промышленные стальные ставни, к тому же серого цвета. Теперь Джоунси был не просто узником. Его ослепили.

Прямо перед глазами краснели большие, выведенные на внутренней поверхности ставен буквы: СДАВАЙСЯ, ВЫХОДИ.

Джоунси почему-то вспомнил «Волшебника страны Оз», СДАВАЙСЯ, ДОРОТИ, написанное в небе, и едва не рассмеялся. Но не смог. Какое уж тут веселье, какая ирония! Настоящий ужас!

– Нет! – крикнул он. – Сними их! Сними, черт бы тебя побрал!

Нет ответа. Джоунси размахнулся, собираясь расколотить стекла, наброситься на стальные ставни, но тут же взял себя в руки: Спятил ты, что ли? Именно этого он и добивается. Стоит тебе разбить окно, как он мигом уберет ставни и окажется здесь. И ты пропал, приятель.

Он ощутил какое-то движение: тяжелую поступь снегоочистителя, сытое урчание мотора. Где они сейчас? Уотервилл? Огаста? Еще дальше к югу? В зоне, где снег сменился дождем? Скорее всего нет. Мистер Грей вряд ли выбрал бы снегоочиститель, если бы представилась возможность передвигаться с большей скоростью. Но все еще впереди. Потому что они едут на юг.

Но куда именно?

С таким же успехом я мог бы уже отправиться на тот свет, подумал Джоунси, безутешно взирая на закрытые ставни с издевательским посланием. Уж лучше бы мне умереть.

14

В конце концов именно Оуэн взял Роберту Кэвелл за руки и, кося одним глазом на бегущие стрелки часов, слишком хорошо сознавая, что каждые полторы минуты Курц становится ближе еще на милю, объяснил, почему они должны взять Даддитса с собой, как бы плохо ему ни было. Даже в этих обстоятельствах Генри не сумел заставить себя с серьезным лицом произнести сакраментальную фразу: «от этого зависит судьба мира». Но Андерхилл, всю жизнь служивший своей стране с оружием в руках, смог – и сказал.

Даддитс по-прежнему обнимал Генри, глядя на него ослепительно сверкавшими зелеными глазами. Только эти глаза и не изменились. И чувство, которое Генри всегда испытывал рядом с Даддитсом – что все в порядке или скоро будет.

Роберта с отчаянием уставилась на Оуэна, с каждой минутой все больше старея, словно по чьей-то злой воле время помчалось с невероятной быстротой, и листки календаря слетали один за другим.

– Да, – твердила она, – да, понимаю, вы хотите найти Джоунси… поймать, но что он хочет сделать? И если приезжал сюда, почему не сделал это здесь?

– Мэм, мне трудно ответить на эти вопросы…

– Воа, – внезапно вмешался Даддитс. – Оси оцет воу.

Войну? – мысленно спросил у Генри встревоженный Оуэн. Какую войну?!

Не важно, ответил Джоунси, и его голос в голове Оуэна был опять еле слышен. Нам пора.

– Мэм, миссис Кэвелл, – начал Оуэн, очень осторожно беря ее за руку. Генри любил эту женщину, как мать, и Оуэн понимал почему. От нее исходила аура доброты, благожелательности и непередаваемого обаяния. – Мы должны ехать.

– Нет. О, пожалуйста, скажите «нет». – Она снова заплакала.

«Не надо, леди, – вертелось на языке Оуэна. – Дела и без того хуже некуда. Пожалуйста, не надо».

– За нами гонятся. Очень нехороший человек. Мы должны исчезнуть, пока он не явился.

Несчастное печальное лицо Роберты осветилось решимостью.

– Хорошо. Согласна. Но тогда я еду с вами.

– Нет, Роберта, – покачал головой Генри.

– Да-да! Я позабочусь о нем! Дам таблетки… преднизон… захвачу лимонные тампоны, и…

– Ама, айся есь.

– Нет, Даддитс, нет!

– Ама, айся есь. Аано! Аано! – возбужденно твердил Даддитс. «Мама, оставайся здесь. Безопасно…»

– У нас нет времени, – напомнил Оуэн.

– Роберта, – повторил Генри. – Пожалуйста.

– Позвольте мне ехать! – заплакала она. – Дадди – это все, что у меня есть!

– Ама, – твердо сказал Даддитс странно взрослым голосом. – Айся ЕСЬ.

Роберта взглянула на сына и как-то сразу поникла.

– Хорошо, – сказала она. – Еще минуту. Мне нужно кое-что собрать.

Она метнулась в комнату Даддитса и вернулась с бумажным пакетом.

– Это его таблетки. В девять надо дать преднизон. Не забудьте, иначе он расчихается так, что грудь заболит. Если попросит, дайте перкосен, а он скорее всего попросит, потому что в последнее время не терпит холода.

Роберта смотрела на Генри грустно, но без упрека. А он почти хотел, чтобы его осуждали. Видит Бог, ни одного своего поступка он не стыдился больше, чем этого. Дело даже не в лейкозе. В том, что Даддитс так давно и тяжело болен, а они даже не знали.

– И лимонные тампоны… смазывайте только губы, десны в последнее время кровоточат, и лимонный сок щиплет. Вата в нос, если пойдет кровь. Да, и катетер. Видите, на плече?

Генри кивнул. Пластиковая трубка, торчащая из марлевой повязки. При виде нее Генри мгновенно испытал дежа-вю.

– Прикрывайте его, когда выходите на улицу… Доктор Бриско посмеивается надо мной, но я уверена, что холод проникает внутрь… достаточно шарфа… даже носового платка…

Она снова плакала, безуспешно стараясь сдержать всхлипы.

– Роберта… – начал Генри, тоже поглядывая на часы.

– Я позабочусь о нем, – сказал Оуэн. – Я ухаживал за па до самой смерти. И знаю насчет преднизона и перкосена все.

Все – и больше: сильнодействующие стероиды, мощные болеутоляющие. А в конце – марихуана, метадон и, наконец, чистый морфий, куда круче любого героина. Морфий – самое надежное орудие смерти.

Она немедленно коснулась его сознания: странное, щекочущее ощущение, совсем как когда ступаешь босыми пятками по пушистому ковру. Даже чуть приятно. Она пыталась понять, правду ли он сказал об отце: скромный подарок от ее необыкновенного сына. Оуэн понял, что она так давно пользовалась им, что теперь даже не понимала, что именно делает… совсем как друг Генри Бивер, вечно жующий зубочистки. Конечно, до Генри ей было далеко, но все же и она кое-что умела, и Оуэн ничему в жизни так не радовался, как тому, что сейчас не солгал.

– Не лейкоз, – сказала она.

– Рак легких. Миссис Кэвелл, нам в самом деле надо…

– Мне нужно дать ему еще кое-что.

– Роберта, мы не можем… – начал Генри.

– Я мигом, мигом! – Она бросилась на кухню.

Оуэн вскинул голову. Вид у него был испуганный.

– Курц и Фредди с Перлмуттером… Генри, я не могу сказать, где они! Я их потерял!

Генри открыл пакет с лекарствами, заглянул внутрь. И пораженно застыл, словно загипнотизированный видом того, что лежало на коробке с глицерино-лимонными тампонами. Он ответил Оуэну, но голос, казалось, доносился с дальнего конца некоей никем не открытой долины, о существовании которой Генри не подозревал. Теперь он знал, что такая долина есть. И была. Не один год. Нельзя, невозможно утверждать, будто Генри в голову не приходила мысль о чем-то подобном, но почему, во имя Господа, он все это время был настолько ленив и нелюбопытен?!

– Они только что прошли поворот № 29, – сказал Генри. – В двадцати милях от нас. А может, и ближе.

– Что это с тобой?

Генри сунул руку в пакет и вытащил непонятного назначения паутину из бечевки, висевшую над кроватью Даддитса здесь и в доме на Мейпл-лейн.

– Даддитс, где ты взял это? – спросил он, хотя ответ уже был не нужен. Ловец снов был меньше того, что болтался под потолком «Дыры в стене», но если не считать размеров, оба ничем не отличались друг от друга.

– Ие, – пояснил Даддитс, не сводя глаз с Генри. Будто так до конца и не поверил, что Генри рядом. – Ие ал ме. А одето, а олой еее.

Хотя возможность читать чужие мысли угрожающе иссякала, по мере того как организм справлялся с байрумом, Оуэн легко понял, о чем идет речь. «Бивер прислал на Рождество. На прошлой неделе», – сказал Даддитс. Для людей, пораженных синдромом Дауна, времени фактически не существовало, и, похоже, Даддитс не исключение. Для него прошлое – это «та неделя», будущее – «следующая». Оуэн подумал, что, если бы так считали все, в мире было бы куда меньше печали и ненависти.

Генри бросил последний взгляд на маленького Ловца снов и убрал его в пакет как раз в ту минуту, когда в прихожую ворвалась Роберта. Завидев ее, Даддитс расплылся в улыбке.

– Уби-у! – воскликнул он. – Оя ока!

Он схватил коробку и расцеловал мать в обе щеки.

– Оуэн, – сказал Генри, блестя глазами. – У меня о-о-чень хорошие новости.

– Выкладывай.

– Ублюдки застряли: перевернулся трактор с прицепом, как раз рядом с поворотом № 28. Потеряют минут десять, а то и двадцать.

– Слава Богу. Хоть небольшая передышка. – Оуэн подошел к вешалке, на которой висела гигантского размера куртка с капюшоном и надписью ярко-красными буквами поперек спины: RED SOX WINTER BALL. – Это твоя, Даддитс?

– Ая, – кивнул тот, улыбаясь. – Ука. – И едва Оуэн потянулся за ней, добавил: – Ы иив ак ы али Оси.

Поняв смысл его слов, Оуэн передернулся от озноба.

«Ты видел, как мы нашли Джози».

Он и в самом деле видел… и Даддитс это знает. Заметил его вчера ночью – или в тот день, девятнадцать лет назад? Неужели, ко всему прочему, Даддитс способен путешествовать во времени?

Но на расспросы времени не осталось, и Оуэн был почти рад этому.

– Я сказала, что не буду возиться с коробкой, но, конечно, все сделала, – сказала Роберта, глядя, как Даддитс, перекладывая коробку из руки в руку, неуклюже справляется с курткой, тоже подарком от бостонской «Ред сокс». На ярко-голубом фоне куртки и еще более ярко-желтом коробки его лицо казалось неестественно бледным. – Я знала, что он поедет. А меня не возьмут. Пожалуйста, Генри, можно я с вами?

– А что, если вам придется умереть у него на глазах? – спросил Генри, ненавидя себя за жестокость. За то, что жизнь так вышколила его. Научила нажимать нужные кнопки. – Хотите, чтобы он все это видел, Роберта?

– Нет, конечно, нет, – устало ответила она и после короткой паузы добавила, ранив Генри в самое сердце: – Будьте вы прокляты!

Потом подошла к Даддитсу, оттолкнула Оуэна, быстро застегнула молнию куртки и, взяв его за плечи, всмотрелась в глаза. Маленькая, неугомонная птичка-женщина. Высокий, бледный сын, затерявшийся в огромной куртке. Слезы Роберты внезапно высохли.

– Будь хорошим мальчиком, Дадди.

– Уду, ама.

– Слушайся Генри.

– Уу, ама. Уу ууся Ени.

– Не расстегивайся. Кутайся получше.

– А, ама, – послушно вторил Даддитс, которому явно не терпелось поскорее уйти, и это вновь вернуло Генри к прошлому: походы за мороженым, игра в мини-гольф (Даддитс, как ни странно, был прекрасным игроком, только Питу удавалось иногда его побить), путешествия в кино, и всегда «слушайся Генри», или «слушайся Джоунси», или «слушайся друзей», и всегда «будь хорошим мальчиком, Дадди», и всегда «я уу ошим, ама».

Она оглядела его в последний раз.

– Я люблю тебя, Дуглас. Ты всегда был замечательным сыном, и я очень тебя люблю. Поцелуй меня.

Даддитс поцеловал мать; та нерешительно, словно украдкой, погладила его небритую щеку. Вынести это не было сил, но Генри все же смотрел, смотрел, потому что был так же бессилен, как муха, попавшая в паутину. Всякий Ловец снов был к тому же капканом.

Даддитс еще раз чмокнул мать, но блестящие зеленые глаза перебегали с Генри на дверь. Даддитс торопился. Почему? Знал, что люди, которые охотятся на Генри и Оуэна, совсем близко? Или для него это – приключение, как в прежние времена, когда их пятерка была неразлучной? И то, и другое? Возможно.

Роберта разжала руки и отступила, с отчаянием глядя на сына.

– Роберта, – прошептал Генри, – почему вы не сказали нам, что происходит? Почему не позвонили?

– А почему вы не приезжали?

Генри мог бы спросить, почему не звонил Даддитс, но это было бы прямой ложью. Даддитс постоянно звонил, с самого марта, когда Джоунси попал в аварию. Он подумал о Пите, сидевшем в снегу рядом с перевернутым «скаутом» и писавшем Даддитс — раз, другой, третий… Даддитс, заточенный на острове «Где-то-там» и умирающий в тюрьме, Даддитс, посылающий призыв за призывом, но в ответ – молчание. Наконец, один из друзей явился только затем, чтобы увезти его, в спешке, с одним пакетом лекарств и коробкой для завтраков. В Ловце снов не было доброты. Они желали Даддитсу только хорошего, даже в тот, первый день искренне его любили. И все же дошло до такого.

– Береги его, Генри. – Роберта перевела взгляд на Оуэна: – И вы тоже. Берегите моего сына.

– Мы постараемся, – пообещал Генри.

15

Развернуться на Дирборн-стрит было негде, все подъездные дорожки замело. В разгорающемся свете утра спящий городок напоминал эскимосский поселок в тундре Аляски. Оуэн подал «хамви» назад, и так, постепенно, выбрался со двора и стал пятиться по улице. Огромный кузов неуклюже раскачивался из стороны в сторону. Бампер зацепил какую-то занесенную снегом, припаркованную на обочине машину, послышался звон разбитого стекла, и они снова вырвались через замерзшие снежные заграждения на перекресток, а затем и на Канзас-стрит. Оставалось выбраться на шоссе. Все это время Даддитс спокойно сидел на заднем сиденье, положив коробку на колени.

Генри, почему Даддитс сказал, что Джоунси хочет войны? Какая война?

Генри пытался послать мысленный ответ, но Оуэн больше его не слышал. Байрум на его лице побелел, и стоило почесать щеку, как разом отваливались целые клочья. Кожа под ними выглядела покрасневшей и раздраженной, но ничего не болело.

«Все равно что простудиться, – удивлялся Генри. – Не серьезнее насморка».

– Он не сказал «война», Оуэн.

– Воа, – согласился Даддитс с заднего сиденья и, подавшись вперед, взглянул на большой зеленый знак с надписью: 95 НА ЮГ – Оси оцет воу.

Оуэн наморщил лоб: пряди мертвого байрума белесой перхотью спорхнули на куртку.

– Что…

– Вода, – пояснил Генри, похлопав Даддитса по костлявой коленке. – Он пытается сказать, что Джоунси нужна вода. Только это не Джоунси. Тот, кого он зовет «мистер Грей».

16

Роберта вошла в комнату Даддитса и принялась собирать разбросанную одежду. Она с ума сходила при мысли о том, как безжалостно и грубо вырвали у нее Даддитса, но, наверное, беспокоиться об этом больше не стоит.

Не прошло и пяти минут, как ноги подогнулись, и она едва доползла до стула у окна. Вид кровати, в которой он провел последний год, преследовал ее. Невозможно было смотреть на подушку, еще сохранившую отпечаток его головы.

Генри воображал, что она позволила Даддитсу уехать, потому что, как они верили, будущее всего мира зависело от того, найдут ли они Джоунси и как быстро. Но это не так. Она отпустила Даддитса потому, что ОН так захотел. Умирающие получают в подарок бейсболки с автографами; умирающие также имеют право поехать в путешествие со своими друзьями.

Но как это тяжело.

Как тяжело терять его.

Она поднесла к лицу стопку его футболок, чтобы не видеть этой смятой постели, и вдохнула его запах: шампунь «Джонсон», мыло «Дайал», и сильнее всего, хуже всего крем с арникой, которым она растирала его спину и ноги, когда они болели.

Не помня себя от отчаяния, она попыталась проникнуть в сознание сына, найти его вместе с теми двумя, которые пришли в ночи, как мертвые, и увели его, но так и не смогла.

Он заблокировался от меня, подумала она. За долгие годы они привыкли к телепатическому общению, возможно, совсем немного отличающемуся от того, каким владеют почти все матери особых детей (она столько раз слышала слово «контакт» на тех собраниях группы поддержки, которые посещала вместе с Элфи), но теперь все исчезло. Даддитс отгородился от нее, а это означало, что должно случиться что-то ужасное.

Он знал.

Все еще прижимая к лицу футболки и вдыхая его запах, Роберта снова заплакала.

17

Курц был в порядке (в относительном, конечно) до тех пор, пока в мрачном утреннем свете не замелькали яркие синие вспышки проблесковых маячков патрульных машин. Поперек дороги, как мертвый динозавр, валялся трактор с прицепом. Закутанный до ушей полицейский сделал им знак свернуть к съезду с шоссе.

– Блядство! – выплюнул Курц, подавив желание выхватить пистолет и открыть пальбу. Он понимал, что это самоубийство: полицейских было не меньше дюжины, но все равно испытывал жгучую, почти неконтролируемую потребность. Они были так близки к цели, клянусь ранами Христа распятого! И такая осечка. – Блядство, блядство, блядство!

– Что делать, босс? – бесстрастно осведомился Фредди, кладя тем не менее на колени автомат. – Если я прижму их, мы сможем объехать справа. Минута, не больше.

И снова Курц с трудом унял порыв приказать: «Да, Фредди, давай напролом, и если кто-то из синебрюхих попробует пасть разинуть, выпусти ему кишки».

Фредди мог прорваться… а мог и не прорваться. Курц уже понял, что как водитель он немногого стоит. Подобно большинству пилотов, Фредди самоуверенно считал, что небесный транспорт ничем не отличается от наземного. Если они даже и проскочат, все равно поднимется шум. А это совсем нежелательно, после того как Генерал-Трусливая-Жопа – Рэндалл – приказал свертывать операцию. Его мандат на вседозволенность ликвидирован вместе с индульгенцией. И теперь Курц предоставлен себе. Одинокий борец за справедливость.

Ничего, будем действовать по-умному, подумал он. Недаром мне платили большие баксы за мои мозги.

– Будь хорошим мальчиком и сворачивай, куда тебе показали, – вслух произнес он. – Помаши ему ручкой, выставь большие пальцы, сделай вид, что ты в полном восторге. Продолжай ехать к югу и возвращайся на шоссе при первой возможности. Господь любит неудачников. – Он наклонился к Фредди, достаточно близко, чтобы увидеть белеющий пух в его правом ухе, и прошептал, как пылкий любовник: – Но если подведешь нас, паренек, я сам влеплю тебе пулю в затылок. – И коснувшись того места, где мягкая шея соединяется с твердым черепом, уточнил: – Прямо сюда.

Неподвижное, деревянно-индейское лицо Фредди не дрогнуло.

– Да, босс.

Курц, кивнув, схватил почти бесчувственного Перлмуттера за плечи и тряс, пока веки не дрогнули.

– Оставь меня в покое. Спать хочется.

Курц приставил дуло пистолета к спине бывшего адъютанта.