Дебютантка Тессаро Кэтлин

– У вас, случайно, сигаретки не найдется?

– Неужели вы курите? – удивился Джек, бросив выразительный взгляд на кислородную маску.

– Хотите сказать, бабка одной ногой в могиле, а туда же? – улыбнулась она. – Я курю с шестнадцати лет, страшно подумать, как это было давно. Но, как видите, до сих пор жива.

– Ну, тогда… – нерешительно сказал он, нащупывая в кармане пачку сигарет, – если уж на то пошло…

Джек достал пачку, протянул ей одну сигарету, похлопал по карманам в поисках спичек. Старушка терпеливо ждала, держа сигарету в руке. Да куда же подевались спички? Наконец он нашел их, закурил сам и дал прикурить пожилой даме.

Глубоко затянувшись, она с наслаждением откинулась назад.

– Благодарю вас. Свежий воздух – это, конечно, очень полезно, но все хорошо в меру. А к кому вы приехали? Или вы сами ненормальный и решили влиться в нашу веселую компанию?

– Разумеется, я ненормальный, вы угадали. Да и кто в наше время нормальный? Хотя, вообще-то, мне казалось, что здесь у вас дом престарелых.

– Так его теперь называют. Ну и кого же вы приехали навестить?

– Отца. Его зовут Генри Коутс.

– Как же, знаю! Генри – очаровательный мужчина! И такой умный!

– Сейчас он спит. А вы, я вижу, читаете по-французски?

– Конечно! – Старушка вскинула брови. – А вы разве не владеете французским?

– Очень плохо, – признался Джек. – И что же там пишут?

Она вздохнула и пожала плечами:

– Plus a change…[7] Мир всегда стоял на краю пропасти. Ну и конечно, французы очень переживают в связи с введением этих новых денег.

– Евро?

– Ну да. Объединенная Европа! Удивляюсь, почему вокруг всего этого столько шуму? Можно подумать, такое происходит впервые.

– На мой взгляд, эта идея просто ужасна.

– В жизни всегда было полно ужасов, – сказала она и снова глубоко затянулась. – Одна катастрофа постоянно сменяется другой.

Джек закинул ногу на ногу:

– Зато Британия останется независимой.

– Что толку, мы все равно друг без друга не можем, а тут еще эти иностранцы со своими глупостями. Но хватит. Терпеть не могу политику, а уж тем более банальные разговоры о ней. По мне, так опиум для народа вовсе не религия, а пустая болтовня.

Тут пожилая дама вдруг зашлась в приступе глубокого, затяжного и хриплого кашля, сотрясавшего всю ее хрупкую фигурку. Она проворно схватила маску, приложила ее ко рту и судорожно вдохнула.

Джек тревожно огляделся, не зная, как ей помочь.

– Позвать кого-нибудь? – предложил он.

Старушка лишь покачала головой. Вскоре дыхание ее восстановилось, она убрала маску и спросила:

– Скажите, а откуда вы приехали?

– Из Лондона.

– Правда? Ну и каков он теперь?

– Полно народу, очень пыльно и жарко.

– А в ресторане «Мирабель» кто теперь готовит?

– Что, простите?

– Ну, кто у них там шеф-повар?

– Понятия не имею. Никогда этим не интересовался.

– Но вы ведь ходите куда-нибудь обедать, разве нет? Бываете в ресторанах?

– Изредка.

– И танцевать… После обеда вы ходите куда-нибудь танцевать?

– В общем-то… честно говоря, нет.

– А почему?

– Видите ли, танцы не моя стихия.

– Да вы большой оригинал. – Она вздохнула. – А знаете, вы мне кое-кого напоминаете.

– Интересно – кого?

– Одного человека… Когда-то, тысячу лет назад, я его обожала. Он был такой красивый, обаятельный, остроумный!

– Благодарю вас, – улыбнулся Джек.

– И вдобавок – страшный чудак.

Он засмеялся:

– Уж и не знаю, можно ли это считать комплиментом?

– Разумеется, можно. А какой это был потрясающий собеседник… единственный человек, которого я по-настоящему любила.

– Должно быть, это было непросто?

– Жизнь вообще непростая штука. Мы заключили с ним договор. Я выполняла роль его «бороды»[8]. В то время, разумеется, это все было скорее игрой: не образ жизни, а лишь очередной этап, который рано или поздно обязательно закончится.

– Простите, я не понял насчет бороды.

– А, старомодное словечко. Вот ваш отец наверняка смекнул бы, о чем речь.

– И что потом стало с этим человеком?

– Ей-богу, не знаю. Старые связи, знаете ли, со временем теряются. – Она загасила сигарету, откинулась на спинку скамьи, устало прикрыла глаза и поинтересовалась: – А у вас, случайно, не найдется последнего номера «Хэллоу!»?

– Увы, нет. Я такое не читаю.

– И правильно делаете. Дерьмовый журналишко. Но я обожаю всякие сплетни. Как вы думаете, королева Елизавета очень потолстела? – Она лукаво посмотрела на него искоса. – Может, все-таки достанете последний номер, а?

Эндслей, Девоншир

31 мая 1941 года

Мой дорогой Ник!

Господи, это случилось, когда я уже совсем потеряла надежду! Любовь моя, какой красивый браслет ты мне подарил! Просто великолепный! Конечно, я едва смогла надеть его на запястье, ведь руки у меня так растолстели. Но когда я открыла футляр, то расплакалась, как девчонка! Мир не видал такого дорогого, бесценного подарка! А я уж, честно говоря, совсем было отчаялась получить от тебя весточку! Если бы ты только знал, как я переживала! Каких только глупостей себе не напридумывала: то мне казалось, будто ты погиб под обломками во время бомбежки; то, что тебя взяли в плен, посадили на корабль и увезли куда-то далеко… А ты, оказывается, цел, невредим и не забыл меня! Сердце мое поет от радости! Ну кто бы мог подумать, что ты такой внимательный и заботливый! Представить не могу, где ты достал денег, ведь браслет наверняка очень дорогой. Благодарю тебя, любовь моя! Тысячу раз благодарю! Умоляю, приезжай скорее, приезжай хоть ненадолго навестить меня! А я буду ждать и, глядя на браслет на распухшем запястье, копить мужество и терпение! О бесценный друг мой!

О любовь моя, единственная и истинная! Нам надо начать все сначала. Еще не поздно. Пойми, счастье возможно, все в наших руках!

Твоя навеки

Беби

– Ирэн была натура очень сложная, с двойным дном. Она могла быть невероятно обаятельной: казалось, женщины добрее и милее нет на свете. И пока ты делал все так, как ей хочется, она тебя обожала. Но стоило совершить хоть один неверный шаг… – Элис подняла голову. – Помню, однажды я оплошала на кухне с серебряной посудой. Сунула старинное блюдо в духовку, чтобы подогреть еду, а оно расплавилось.

– Да, Джо мне рассказывала.

– Глупо, конечно. Ирэн, бывало, все смеялась над этой моей оплошностью. Гостям обожала рассказывать эту историю. Но только при мне, когда я прислуживала. Все слушали и ахали: какая удивительная, на редкость великодушная хозяйка, такой другой не сыщешь. Она делала вид, что фамильное серебро для нее – пустяки, и все за столом выжидательно смотрели на меня и смеялись. А я всякий раз краснела. Готова была сквозь землю провалиться. И вот однажды вечером, когда Ирэн снова потешала гостей этой историей, я случайно подняла голову и встретилась с ней взглядом. И увидела, что хозяйка прекрасно понимает, каково мне терпеть это унижение, и даже не пытается скрыть это. На протяжении долгих лет она наказывала меня, заставляя расплачиваться за ту давнюю ошибку, только проделывала это так хитро, что никто, кроме меня, ни о чем и не догадывался.

– А почему вы не ушли от нее?

– В то время я была еще совсем молоденькая, жизненного опыта никакого. Думала, раз Ирэн предоставила мне работу, так я на нее чуть ли не молиться должна. И я уже сказала, хозяйка не всегда бывала такая. Частенько бывала очень милой и доброй. Кстати, она тут в Эндслее собиралась полностью переделать все на современный манер, чтобы туристы приезжали. Для Ирэн вообще характерно было строить грандиозные планы: и насчет себя самой, и в отношении мужа. Одно время я думала, что он наверняка станет премьер-министром. Незаурядная женщина, что и говорить. Но в любой бочке меда обязательно найдется ложка дегтя. Я имею в виду Беби. Младшая сестричка вечно вытворяла что-нибудь совершенно дикое, абсолютно невообразимое, и, ясное дело, это не шло на пользу амбициям Ирэн. Ну и конечно, все наперебой восхищались Дайаной, особенно мужчины. Даже покойный лорд, муж Ирэн, и тот поддался ее чарам. Беби не стеснялась говорить ему прямо в лицо, что она думае. Например, заявляла, что, если он не перестанет досаждать ей разговорами о политике, она удавит его собственным галстуком! Представляете? А он только смеялся. Ирэн бы не осмелилась так с ним разговаривать. Она боготворила мужа, и он это знал. А Беби могла откалывать любые фокусы, и все ей сходило с рук. И это приводило Ирэн в ярость. Она была женщина гордая, ей больно было признавать, что младшая сестра вертит окружающими, как хочет. На людях она относилась к ней как к непослушной шаловливой собачке. Но когда они оставались одни, думаю, Ирэн просто места себе не находила. Беби нарушала все принципы, все правила, на которых держалась ее жизнь. Младшая сестренка была неуправляема, словно ракета, но, похоже, ни один человек не имел ничего против, ей прощали абсолютно все. Так всегда бывает с настоящими красавицами. Словно Господь Бог одарил ее особым правом делать все, что взбредет в голову. Это глубоко возмущало Ирэн.

– А мне казалось, что ваша хозяйка была женщиной глубоко религиозной.

– Да, это так. Но Ирэн считала, что даже Господь Бог должен был следовать ее правилам. И она терпеть не могла проигрывать, уступать. А потом началась война. Все мужчины отправились воевать. И вот тогда-то она развернулась. Записалась на курсы сестер милосердия, стала возглавлять различные благотворительные фонды, разъезжала по всей стране и всюду произносила речи. Даже по радио выступала, убеждая всех в необходимости приносить жертвы ради общей победы, призывая жить по христианским законам. Потом Лондон стали бомбить, и Беби приехала в Эндслей. И тут новый удар – она оказалась беременна. Опять младшая сестра наплевала на правила приличия и получила то, чего Ирэн всегда хотела, но не могла получить. Только на этот раз у Ирэн было преимущество. Беби нельзя было нигде появляться, нельзя было даже из дома выйти: а ну как ее увидят!.. – Элис помолчала. – Ирэн очень ждала этого ребенка. Говорить она ничего не говорила, но я-то знала. Стала обустраивать детскую комнату, накупила игрушек и книжек. А уж ремонт там какой сделали: комната, словно в сказке, вся так и сияла позолотой. Но тут у Беби начались проблемы со здоровьем. Еще бы, легко ли все время сидеть взаперти. Ей становилось все хуже и хуже. Бывало, закроется в комнате и все пишет, пишет – длинные письма, скорее всего, любовнику. Но он ей так ни разу и не ответил. Ирэн отбирала у нее эти послания, говорила, что сама их отправит. Помню, бедняжка каждый день спрашивала, нет ли ей письма. Но писем не было, и она совсем пала духом. Ирэн старалась как-то поддержать сестру, но та частенько даже с постели не вставала, так ей было плохо. Понимаете, Беби и раньше откалывала номера, от нее всего можно было ждать. Ирэн очень боялась, как бы она не наделала глупостей. Велела мне присматривать за ней. Именно поэтому и пришлось тогда срочно заказать тот браслет… Как сейчас помню, в тот день, когда настало время забирать его, случился воздушный налет на побережье и хозяйке пришлось сверхурочно дежурить в госпитале. Вот она и попросила меня съездить к «Тиффани». А я ведь раньше в Лондоне ни разу не бывала. Так боялась, что попаду под бомбежку или ограбят. Просто ужас! А какой там был магазин! Я в жизни не видела таких магазинов! Ирэн приказала мне прислать браслет из Лондона в Эндслей по почте, приложив к нему маленькую записку, текст она мне дала. Хозяйка говорила, что очень важно, чтобы обязательно был лондонский почтовый штемпель. Думаю, она хотела убедить Беби, что тот человек, ну, тот самый, все еще ее любит. И представьте, у нас все получилось. Беби чуть не прыгала от счастья. Но радовалась она недолго. Потом что-то случилось, и бедняжка вдруг ни с того ни с сего переменилась. Мы в тот день как раз собирали старые газеты. Я связывала их в пачки, а Беби… Она так располнела, что ей было тяжело наклоняться. И ей поручили ходить по дому и собирать все, что мы пропустили. Вот она ушла и довольно долго не появлялась. Я забеспокоилась, куда она запропастилась. И пошла ее искать… – Элис замолчала. – Беби в руки попалась старая бритва полковника, – наконец продолжила она. – Кровищи было… Я никогда столько не видела.

Кейт похолодела:

– Она погибла?

Элис покачала головой:

– Нет. Но у нее случились преждевременные роды.

– И что стало с ребенком?

– Понимаете… – Элис упорно смотрела в пол. – В этом доме все должно было быть так, что не придерешься. Эндслей должен был стать образцовым местом, достопримечательностью… не только для друзей, но и для всей страны… А тут…

Кейт смотрела на собеседницу во все глаза:

– Не понимаю…

– У ребенка оказалось… прямо по всему личику… красное пятно… просто ужас.

– Хотите сказать, родимое пятно?

Элис кивнула:

– Да уж, похоже, это было у них в роду.

– У кого у них? – нахмурилась Кейт.

Она окончательно запуталась: ведь Беби была идеальная красавица, без единого изъяна. Да и Ник тоже красив, как полубог.

И вдруг она вспомнила старую черно-белую фотографию, стоявшую на туалетном столике. На ней Ирэн была запечатлена с мужем на каком-то сборе ветеранов, они стояли бок о бок, не касаясь друг друга. Покойный лорд был без шляпы. Он горделиво улыбался, щурясь под яркими лучами солнца… И на правой стороне его черепа сквозь редеющие волосы просматривалась странная, непонятная тень.

Нет, пожалуй, все-таки не тень.

Это было пятно, родимое пятно.

Кейт откинулась на спинку кресла.

Так вот оно что! Ребенок, которого родила Беби, оказался не от Ника.

Где-то в конце коридора послышались звуки арфы, чьи-то голоса и смех. Здесь же, в библиотеке, тишину нарушало только монотонное тиканье стоящих в углу старинных часов.

– И что было дальше? – тихо спросила Кейт.

– Разразился ужасный скандал. Просто ужасный. Потом полковник куда-то увез младенца, я не знаю куда. Беби его даже не видела. А потом однажды вечером, через несколько дней, приехала машина, а в ней незнакомец… крупный такой, высокий мужчина… И наутро бедняжку увезли.

Кейт оставалось задать еще один, самый последний вопрос.

– Скажите, Элис… Беби еще жива?

– Честное слово, не знаю. Я старалась глаз с нее не спускать, это была моя работа. Но я до сих пор не знаю, с чего это вдруг Беби тогда так переменилась. Наверное, я этого так никогда и не узнаю.

Старушка явно устала, признание далось ей с большим трудом. Плечи Элис опустились, голова поникла. И глаза как-то разом потускнели, будто она ушла мыслями куда-то глубоко в себя.

– И что вы теперь собираетесь с этим делать? – вдруг спросила она.

– Что вы имеете в виду?

Старушка подняла голову:

– Я ведь никому об этом не рассказывала, даже дочери. Вы кто, журналистка? Собираетесь напечатать эту историю?

– Ну что вы, конечно нет. Ничего подобного я делать не стану!

– Тогда я совсем ничего не понимаю! – заявила Элис.

– Чего вы не понимаете?

– Зачем вам понадобилось тратить время, предпринимать столько усилий, копаться в прошлом людей, которых вы совсем не знаете?

– Видите ли… – начала было Кейт и растерянно замолчала.

Элис ждала ответа, темные глаза ее смотрели потерянно и смущенно.

– Откровенно говоря, я и сама не знаю, зачем мне это понадобилось, – призналась Кейт. – Беби Блайт по какой-то непостижимой причине кажется мне не совсем посторонним человеком. В свое время я мечтала стать такой, как она.

Из-за угла, толкая перед собой пустую инвалидную коляску, появился чернокожий санитар.

– Простите, пожалуйста, что прерываю вашу беседу, – сверкнул он белозубой улыбкой. – Но вам пора к столу, герцогиня, время ланча. – Вдруг он остановился и строго оглядел собеседницу Джека. – Похоже, вы опять курили? Признавайтесь!

– Боже мой, Сэмюэль! Да вам с вашей подозрительностью только в гестапо работать! – недовольно надув губы, воскликнула старушка. – К вашему сведению, это вот он сейчас курил, а вовсе не я!

Сэмюэль перевел взгляд на Джека.

– Мне остается только принести вам свои извинения, – церемонно произнес тот, пряча улыбку.

– Прикрываете даму, да? – произнес Сэмюэль с таким видом, словно видел обоих насквозь. – Не думайте, что вы меня одурачили, герцогиня. К тому же, – он осторожно опустил ее в кресло и положил ей на колени кислородную маску, – мне казалось, что я единственный человек в этом заведении, кому позволено прикрывать и баловать вас.

– Да-да, Сэмми, ты, конечно, всегда останешься моим любимчиком, – улыбнулась старушка. – Но я не давала обета быть верной только тебе. Так что не стоит ревновать понапрасну. Кстати, который час?

Он посмотрел на часы:

– Уже почти половина второго.

– Тогда поехали. Ссориться будем потом.

– Слушаюсь, герцогиня, – тихо сказал санитар.

Она наморщила лобик и капризно потребовала:

– Поторопись. Я не хочу опаздывать.

– У нас еще куча времени.

Джек встал.

– Приятно было познакомиться, герцогиня, – сказал он.

Старушка пожала ему руку:

– Вы должны извинить меня. Мне пора. У меня еще одно свидание.

– Да-да, конечно.

Джек проследил, как Сэмюэль вкатил коляску по пандусу, и они исчезли за двустворчатой дверью. Ну и странные же особы здесь обитают. Надо же, герцогиня!

Он пошарил по карманам в поисках сигарет, но ничего не нашел. Посмотрел на столе, на скамейке. Пачка бесследно исчезла.

Джек вошел в здание и собирался было вернуться к отцу, но, поддавшись внезапному порыву, вдруг остановился возле комнаты медперсонала. И снова ощупал карманы, на этот раз в поисках мелочи.

– Простите, где тут у вас телефон-автомат?

Вагон подземки раскачивался из стороны в сторону, окна были открыты. Час пик закончился. Кейт сидела в вагоне одна, держа на коленях сумочку. По полу шелестели смятые газеты – городское перекати-поле. Заголовки пестрели свежими новостями из Брюсселя, откликами на дискуссию об отмене двадцать восьмой статьи.

Кейт посмотрела в окно, в темноту тоннеля. Разговор с Элис оставил тяжелое впечатление пустоты, разочарования и безнадежности. Ей так хотелось узнать всю правду. А теперь, когда Кейт наконец-то добилась своего, она не испытывала радости или удовлетворения. Наоборот, из нее словно бы высосали все жизненные соки, лишили последних иллюзий. Да, Беби Блайт была красива и обаятельна, но ею попользовались и выбросили за ненадобностью.

С визгом и грохотом поезд стал делать поворот. По проходу, подхваченная ветерком, проплыла еще одна газета. Она опустилась на пол прямо перед Кейт. Так, что там у нас интересного? Грандиозные скидки и распродажи… Рыжеволосая звезда очередного сериала выходит замуж… Интересно, в который раз?

Кейт всматривалась в фотографию, с которой ей улыбалась юная актриса. Что-то знакомое померещилось ей в этом фото, где-то она уже видела очень похожее лицо, вот только где? Кейт открыла сумку, достала обувную коробку. Она прихватила ее с собой на всякий случай, что-то подсказывало ей, что коробка может пригодиться. Однако Кейт ничего не стала показывать Элис.

Кейт сняла крышку и развернула газету, в которую были завернуты туфельки. Но на этот раз сами балетки ее не интересовали. Она осторожно расправила старый газетный лист. Одна сторона была полностью занята рекламой: продаются меха со склада, антицеллюлитные пояса, чудодейственные эликсиры от всех болезней. Кейт перевернула газету.

И вдруг все встало на свои места. Так бывает, когда объектив фотоаппарата наводят на резкость и размытое изображение становится четким.

Ну конечно. Элис и Беби в тот день собирали газеты. А потом Беби ушла и не вернулась…

Сколько раз Кейт держала в руках эту газету, но сообразила только сейчас.

Поезд подъезжал к станции.

Это была страница из «Таймс» от 3 июня 1941 года, где печатались объявления о свадьбах и рождении детей. Кейт прочитала в самой середине небольшую, всего в шесть строк, заметку:

Вчера днем в церкви Святого Якова состоялась скромная церемония бракосочетания мистера Николаса Уорбертона и наследницы канадского нефтяного магната мисс Памелы Ван Оутен. Во время торжественного обеда в отеле «Кларидж» к молодоженам присоединились родители невесты, а затем все вместе отправились в аэропорт, сели на самолет и через Нью-Йорк отправились в Канаду, в штат Онтарио, где новобрачные и намереваются поселиться.

Двери закрылись. Поезд набрал скорость и помчался дальше по темному тоннелю.

Как мало все-таки надо, чтобы сломать человеку жизнь. Всего лишь несколько строчек в газете.

Джек открыл дверь в комнату отца и увидел, что тот уже проснулся и, нацепив на нос очки, просматривает ксерокопированные страницы. Дорожный несессер для письма лежал у него на коленях. Когда вошел Джек, он поднял голову.

– Папа!

– Ну здравствуй, – улыбнулся отец, глядя на него поверх очков. – Давненько я тебя не видел, сынок.

– Да, папа, давно, очень давно. – Они обменялись рукопожатием, и Джек добавил: – Я очень скучал по тебе.

– Правда? Ну вот ты и приехал. Наконец-то.

– А у тебя здесь вполне сносно. Тебе тут нравится?

– Нормально. Спасибо, что решил навестить. Вижу, ты привез кое-что для меня, чтобы я не скучал, да?

– Да, папа… – Джек уселся на краешек кровати. – Мне тут пришлось работать в Девоншире, и я случайно наткнулся там на эту штуковину. В Эндслее. Ты знаешь это место?

– Нет, но, судя по материалам, которые ты привез, несессер как-то связан с сестрами Блайт?

– Да, верно.

– Милая вещица. Дерево в прекрасном состоянии, качественная инкрустация. Какой эпохи? Викторианской?

– Да.

– И ты купил несессер для меня?

– Вообще-то, нет… – покраснел Джек. – Для… другого человека.

– Небось, в подарок женщине? – догадался отец.

– Да, женщине. Она очень интересуется сестрами Блайт, их судьбой.

– И ты хочешь произвести на даму впечатление?

– Конечно, – кивнул Джек.

– Все повторяется. Однажды ты уже применил этот прием. Только в тот раз, помнится, это было зеркало, так?

– Да, папа… Но эта девушка – она совсем другая.

– Женщины всегда не похожи одна на другую. Только мы не меняемся.

– Дело в том, что эта проклятая штукенция заперта.

Отец отложил бумаги, взял несессер и перевернул кверху дном.

– Раньше очень любили делать потайные кнопки… Кстати, ты давно уже здесь?

– Нет, не очень. Выходил прогуляться в сад. Поболтал с одной старушкой.

– Выражайся, пожалуйста, точнее. Здесь у нас полно старушек.

– Это верно, – улыбнулся Джек. Кажется, он застал отца в благоприятный день. – Но эта была… не знаю, как описать… такая вся необычная. Глаза голубые-голубые, и говорит как-то странно. Как в старинных пьесах.

– А-а! Наверное, миссис Хили. – Генри повернул несессер набок. – Читала французскую газету, да?

– Точно!

– Она тут всех обаяла. Подай-ка мне вон тот нож. На столе лежит.

Джек взял нож и протянул отцу.

– Откуда она взялась?

– Этого никто не знает. Похоже, миссис Хили была здесь всегда. – Он просунул кончик ножа в тоненькую щелку в самом углу. – Ее поместили сюда во время войны с подозрением на брюшной тиф и держали несколько лет в изоляции. Тогда антибиотиков еще не было, вот людей и сажали на карантин. Я слышал, у нее шизофрения или что-то в этом роде, связанное с галлюцинациями. Хотя, честно говоря, она всегда казалась мне женщиной в совершенно здравом рассудке… разве что жеманная слегка.

– Ты хочешь сказать, что бедняжка здесь уже больше пятидесяти лет? Неужели у нее никого нет?

Отец пожал плечами:

– Может, и есть какие родственники, да только они про нее знать не хотят.

– Ну и ну! Вроде бы такая милая старушка!

– Это женщина из другой эпохи, Джек. И из другого общественного класса. Кому интересно ископаемое!

– Но она мне только что сказала, что к ней сегодня кто-то должен прийти.

Джек встал и, стараясь помочь отцу, придержал несессер за крышку.

– Да они все так говорят. И миссис Хили тоже постоянно кого-то ждет. Уже много лет.

Он подцепил что-то ножом, осторожно нажал, и… в несессере что-то скрипнуло, потом вдруг задняя петля щелкнула и отскочила, хотя коробка осталась целой и невредимой.

– Вот, я же говорил, замок с секретом! – торжественно провозгласил отец.

– Откуда ты знаешь, как это работает? – удивился Джек.

– Ну я же как-никак профессионал. – Генри открыл несессер. – Вот это да! Тут что-то есть!

Кейт вошла в прихожую. Сумка соскользнула с плеча и с глухим стуком ударилась об пол, покрытый полинялым зеленым ковром. Прежде она никогда не обращалась с обувной коробкой так небрежно, старалась ставить ее осторожно. Но теперь Кейт хотелось забыть про все, что в ней лежит, забыть всю историю, связанную с этими вещами.

– Рейчел! Ты дома?

Никто ей не ответил, квартира была пуста. И уже не в первый раз тетины комнаты показались Кейт слишком уж захламленными и мрачными, словно само время здесь застыло. Когда она только вернулась из Нью-Йорка, то поражалась, как здесь спокойно. А теперь вдруг увидела, что квартира слишком велика для одного человека. А может, дело не в квартире, а в том, что она сама за это время изменилась?

Кейт прошла на кухню, открыла холодильник, поискала, чего бы перекусить, хотя, по правде говоря, голода не испытывала. Она закрыла холодильник и, двигаясь медленно, словно сомнамбула, наполнила водой чайник, включила его… Нет, пожалуй, чай она тоже пить не будет. Кейт и сама толком не знала, чего ей хочется, но была уверена: здесь она точно не найдет желаемого. А где искать, тоже не совсем понятно.

На кухонном столе лежала записка.

Пока тебя не было, звонил Джек. Оставил на автоответчике какое-то странное сообщение, я не поняла, что он имел в виду: «Кэти, предлогов больше нет». И все! Что за шутки?

Кейт тупо разглядывала записку.

Потом прочитала ее еще раз.

Чайник закипел.

Она села.

Предлогов больше нет.

Кейт закрыла глаза, попыталась запомнить эту минуту на всю жизнь и почувствовала, как по всему телу разливается тепло.