Восемьсот виноградин Дейв Лаура
Жена злилась на него и была права. Они отдыхали в Биг-Сюре – снимали красивый дом, большие окна которого выходили на океан. Джен сказала, что ей нужно сменить обстановку, и даже соглашалась поехать одна. Но Дэн не захотел расставаться.
Однако мыслями он был далеко отсюда – поэтому Джен и злилась. Если Дэн все равно что отсутствует, зачем поехал с ней?
Джен нравилось в Биг-Сюре и на побережье. Она присоединилась к ансамблю любительского музыкального театра и теперь пропадала на репетициях. Если честно, дело было именно в этом: Дэну казалось, что его бросили. Он почти не видел жену и вел себя, как ребенок.
– Может, ты плохо себя чувствуешь?
С тех пор как у Дэна случился инфаркт, жена постоянно задавала ему этот вопрос.
– Со мной все в порядке. Правда.
– Значит, ты просто разучился отдыхать. За эту самоотверженность, за страсть к своему делу я тебя и полюбила. Но нужно же уметь отвлекаться! Ты не интересуешься ничем – только виноградником.
– Знаю.
– Ты даже не пытаешься заняться чем-то другим!
– Знаю.
Она ждала, что он скажет дальше.
– Если хочешь, можно продать виноградник.
– Дэн, почему ты меня не слышишь? Никто не предлагает продавать виноградник.
Джен взглянула на него. Дэн вспомнил, какая любовь светилась в ее глазах раньше. Теперь жена смотрела по-иному.
– Тогда о чем же мы говорим? – спросил он.
– О чем-то другом.
Джен хотела уйти, но Дэн ее удержал. Он ничего не говорил – просто сжимал ее руку, надеясь, что она поймет все без слов. Дэн ждал от жены того, что она всегда делала во время ссоры.
Ждал, что она сделает первый шаг.
Всего лишь детали
Синхронизация. В винограднике вспыхивает пожар, и тут, как по волшебству, начинается ливень. Его ждали уже давно, но пошел он именно сейчас, будто специально, чтобы потушить огонь.
Синхронизация. Сердце гонит кровь по сосудам. Сосуды возвращают кровь к сердцу. Необходимые вещества поступают по коронарным артериям к сердечной мышце, где они нужнее всего.
Негласный договор.
Бен вернулся на виноградник – подменить Мишель. Маргарет отправилась с ним, к близнецам; она не ожидала, что Бобби поедет с ней, однако он поехал. Последним меня покинул Финн, чтобы поговорить с пожарными и посмотреть, что осталось от домика винодела. К тому времени как мама вышла из палаты, в приемном покое сидела одна я, окруженная пустыми скамейками. В руках у мамы был огромный пакет.
– Ты совсем одна? А где?..
– Разъехались по делам.
– Спасибо, что дождалась. – Мама тяжело опустилась на скамейку, положила пакет между нами. – Ну и ночка!
– Как папа?
– Ворчит. Думаю, это хороший признак.
– Из-за чего ворчит?
– Рвется собирать виноград.
Я хотела ответить, что Бобби обо всем позаботится. Однако это ничего бы не изменило: отец пожелал бы убедиться самолично.
– Папа пытался рассказать мне об инфаркте, но я не услышала.
– Наверное, так рассказывал.
И все же я чувствовала себя виноватой, потому что не ощутила неким шестым чувством, что здесь происходит. Потому что была далеко.
– Не надо.
– Чего не надо? – спросила я, поднимая на маму глаза.
– Не говори, что всему виной продажа виноградника. Дело в другом, и папа хотел, чтобы ты это поняла. Инфаркт повторился, потому что он не продал землю раньше.
Я кивнула. Похоже, она права. Отец отдал винограднику все, что мог; пришла пора отдать себя чему-то другому. Я больше не собиралась спорить с ним об этом. Я больше не собиралась спорить с ним ни о чем.
– Папа сказал, что это подходящее завершение, – снова заговорила мама.
– Для вечеринки в честь последнего урожая?
– Для вечеринки в честь последнего урожая. – Она наклонилась ко мне и добавила: – Похоже, в домике винодела кто-то оставил что-то на плите…
Мама со смехом покачала головой. А что ей еще оставалось? Среди событий этой ночи пожар – не главное. А главное вот что: она выглядела счастливой. Гораздо счастливее, чем полагается в больнице. Гораздо счастливее, чем была в последнее время – с тех пор, как я вошла в дом в свадебном платье и увидела ее, укутанную в полотенце. Казалось, с того момента минула целая жизнь.
На мамином лице отразилось понимание того, что она должна сделать. Она должна оставить Генри, если хочет заново начать жизнь с моим отцом.
Мама опустила взгляд.
– Генри – хороший человек. Я забыла об этом упомянуть, когда объясняла, как чувствую себя рядом с ним. Однажды я расскажу тебе всю историю.
– А как она заканчивается?
Мама немного помолчала.
– Я остаюсь с твоим отцом. В конце истории я остаюсь с твоим отцом.
Я облегченно перевела дыхание.
– Тогда детали неважны.
– Еще как важны, – возразила мама. – Именно общая картина сбивает нас с толку.
Где здесь детали? И где общая картина? Общая картина такова: маме приходилось чем-то жертвовать. Нам всем приходится, не так ли? У нее жертв накопилось слишком много. Но теперь она пыталась забыть о них во имя того, что получила взамен.
– Бен очень хочет тебя понять, – снова заговорила мама. – Я не утверждаю, что это ему удается. Но главное, он не оставляет попыток. Иногда нужно просто вспомнить, что мужчина старается, как может.
Бен всегда знал, что мне нужно и чего я хочу – иногда даже раньше меня самой. Но потом я вспомнила обо всем, что так долго скрывал мой жених: о Мэдди, о чувствах Мишель к нему и о его чувствах к ней. Он практически вел двойную жизнь. Если бы Бен по-настоящему меня знал, он бы понял: в моей новой семье мне больше всего нужно то, что я ценила в старой. Да, мы с родными спорили, ссорились и принимали неверные решения, однако на первое место мы всегда ставили друг друга. А Бен поступил наоборот.
Мама указала на огромный пакет.
– Джейкоб оставил перед дверью в папину палату. Понятия не имею, как он туда проник. Да это и неважно.
Она открыла пакет.
– Хотел, чтобы папа ни в чем не нуждался, и, естественно, привез кучу ненужных вещей. – В качестве примера мама продемонстрировала мне коробочку лакричных конфет. – Чего еще ждать от мужчины? Старается, как может!
Она обняла меня за плечи.
– Давай поедем домой. Готова проспать пять дней подряд. Но вернуться я должна через пять часов, поэтому тем более нужно отдохнуть.
Я кивнула. Вот что я могу сделать для отца: отвести его жену домой и проследить, чтобы она как следует выспалась.
– Фу… Последний раз я чувствовала себя так погано, когда была беременна тобой.
– Не расскажешь, что шепнул тебе папа – там, на сцене?
– Думаешь, дело в этом? Думаешь, все настолько просто?
– Просто любопытно.
Мама заправила волосы за уши, размышляя, рассказать или нет. Наконец она улыбнулась и ответила:
– Он повторил те слова, которые произнес, когда сел в мой желтый «Фольксваген-Жук».
– А именно?
– «Куда же мы с тобой отправимся?»
Мама вытащила из коробки лакричную палочку и откусила. Потом встала со скамейки, взяла пакет, и мы вышли из больницы.
– Придется купить тебе новый шатер, – заметила она.
Я растерянно посмотрела на нее. Мама закатила глаза, словно не могла поверить, что приходится объяснять прямым текстом.
– Новый шатер для свадьбы. Старый испортил дождь. Дождь, ветер и все остальное, что якобы должна выдержать парусина.
Мама прижалась головой к моей груди, будто слушала биение моего сердца. Будто хотела проверить, как оно отзовется на ее слова.
– Только не сегодня, – добавила она. – Сегодня все уже закрыто.
Старый договор
Вернувшись домой, я первым делом направилась к домику винодела. Задняя стена полностью сгорела, а на полуразрушенном крыльце отдыхал Бобби. Сидел один и пил пиво. В шесть часов утра.
Бобби даже не взглянул на меня. Он смотрел на виноградник. Солнце еще не взошло, на холмах лежал туман, а лозы были покрыты изморозью.
Взгляд у брата был остекленелый и рассеянный – взгляд человека, который не спал всю ночь.
– Садись, раз уж пришла, – сказал он. – Еще осталось полбутылки пива, да и крыльцо, похоже, все-таки не развалится.
Бобби подвинулся и протянул мне бутылку. Я села и сделала глоток.
– Длинная была ночь, – вздохнул он. – Мы собрали только половину винограда, и только половина из него годится в дело.
– Могло быть и хуже.
– Но могло быть и лучше. Мама вернулась?
– Да. Пошла спать.
– Хорошо. Она, наверное, совсем вымоталась.
Я хотела отпить еще, но Бобби отобрал у меня бутылку. Тут-то я и заметила, что пальцы у него заклеены лейкопластырем. Брат глянул на свою руку и пожал плечами.
– Нужно же с чего-то начинать, верно?
Он хлебнул пива и снова повернулся к винограднику. Утренний полусвет завораживал. Казалось, с каждым днем виноградник становится все прекраснее. Не в этом ли особый дар, который преподносит родной дом? Ты смотришь на него одними и теми же глазами, но в нужный момент он показывает, как ты менялся, пока жил здесь. Как он помогал и до сих пор помогает тебе найти самого себя.
– Маргарет уехала буквально несколько минут назад. Решила вернуться с детьми в Сан-Франциско. Мальчики спали, я помог погрузить их в машину. Они даже не шелохнулись. В этом мы с Маргарет настоящие профи. Удивительно, сколько умения тут требуется.
Я отпила пива – просто не знала, что сказать, и не хотела расстраивать брата еще сильнее.
Бобби снова взял у меня бутылку.
– Прежде чем Маргарет уехала, мы поговорили. Решили, что я пока останусь с родителями. Хотим немного пожить отдельно и попытаться вспомнить, как хорошо нам было вместе. По крайней мере, план таков.
Если бы Бобби не забрал у меня бутылку, я бы сама ее отдала, чтобы он мог хоть чем-то себя занять.
– Ну и кашу я заварил!
– Не надо себя винить.
– А что еще мне остается?
– Пить? – предположила я.
Брат улыбнулся и сделал еще глоток.
– Маргарет в чем-то права. Я действительно перестал уделять ей внимание. Перестал делать то, что делают для любимого человека. Потому что устал. Потому что всегда находились какие-то дела.
Бобби немного помолчал.
– Подобное не происходит в один момент. Подобное происходит медленно. Нужно быть начеку. Нельзя воспринимать любимого человека как нечто само собой разумеющееся. И не только потому, что он заметит. Ты сам заметишь и истолкуешь это превратно.
– Как же?
– Подумаешь, что тебе и правда все равно.
У брата был такой вид, словно он потерял все. Изменилось бы что-нибудь, если бы Маргарет увидела его сейчас?.. Бобби проявлял свою любовь так, что Маргарет ее не чувствовала. И все же он ее любил. Разве это ничего не значит? Разве стараний, пусть неуклюжих, недостаточно, чтобы удержать двух людей вместе? Особенно когда иначе они могут решить, что проще расстаться?
– Я зол на нее. От этого никому не легче, но я зол и на нее, и на него.
– Я тоже.
– От этого тем более никому не легче.
Я придвинулась ближе.
– Что ты собираешься делать?
– Загладить свою вину, если сумею. Простить Маргарет, если сумею. Помочь ей простить меня. Как-то так.
– Отличный план.
– А у меня есть выбор? – Бобби поставил бутылку на крыльцо и потер руки. – Нельзя ломать семью, не попытавшись ее сохранить.
Я обомлела: брат, который вечно говорил что-то не то, неожиданно сказал нечто ужасно важное. Его слова эхом отдавались в том месте, которое опустело, когда я увидела Бена из окна ателье. Вместе с Мэдди. Вместе с Мишель.
– Спасибо! – воскликнула я и порывисто обняла брата.
– За что? – удивился он.
– Я не знала, что мне делать с Беном, а твои слова расставили все по местам. Спасибо.
– Если ты не дура, выходи за него.
Брат не шутил, но я расхохоталась и стиснула его в объятиях.
– Эй, ребята, что тут происходит?
Перед нами стоял Финн с упаковкой на шесть бутылок пива в руках. Бобби напрягся, а я подвинулась, освобождая место для своего хорошего брата, который в последнее время вел себя очень плохо.
Финн сел с другой стороны от меня. Бобби, по крайней мере, не встал и не ушел. Я попыталась вознаградить его, вручив ему бутылку пива.
И тут я заметила, что в руке у Финна какая-то бумага. Вернее, целая папка с символикой Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе.
Финн подал ее мне.
– Целую ночь искал. Все-таки нашел.
Договор. Тот самый договор, в котором мы обязались навсегда отказаться от виноградника. Я пробежала его глазами. Три строчки для подписей. Бобби расписался в первой, Финн – в третьей. Вторая строчка, оставленная для меня, была пуста.
– Я что, его не подписала?
– Ты его не подписала, – подтвердил Финн.
Бобби глянул на договор, чтобы удостовериться.
– Подписи нет, – кивнул он.
Это определенно о чем-то говорило. Возможно, о том, что студенты-юристы вечно заняты и ничего не могут сделать как следует. А возможно, о чем-то еще.
Финн обнял меня за плечи.
– Его нужно вставить в рамку. Это твое прошлое пытается сообщить что-то твоему настоящему.
– Но что?
– Что – вот в чем вопрос.
Ответ нашелся у Бобби:
– Может, что юрист из тебя никудышный?
Он взял у меня договор и разорвал на мелкие кусочки.
Мы сидели молча. Стояло раннее утро. Туман рассеивался, оставляя после себя солнечный свет. С крыльца полусгоревшего домика вид открывался восхитительный.
– Мне виноградник по-прежнему не нужен, – нарушил молчание Финн.
– Мне тоже.
Бобби не смотрел на Финна, когда произнес эти слова, и все же он с ним согласился.
Я покосилась на Финна. Меня подмывало объяснить ему, что только что произошло: Бобби сделал первый шаг к примирению. Однако я промолчала. Решила довериться тому принципу, который усвоила в последние дни, наблюдая, как жизнь сначала разваливается, а потом восстанавливается – еще более прекрасной, чем я могла ожидать. Не всегда нужно выбиваться из сил, чтобы что-то исправить. Даже если все идет не так, как следует, иногда оно идет именно туда, куда нужно.
– Не хочу взваливать на себя ответственность, – продолжил Бобби. – Впрочем, дело не только в этом: вряд ли у меня получится. А тут нужна твердая вера в успех.
– Может, ты еще передумаешь, – заметила я.
– Ну, сама-то ты передумала только потому, что уже слишком поздно.
– Может, поздно, а может, и нет, – подал голос Финн.
– Может, и нет, – повторил Бобби.
Финн перегнулся через меня и протянул ему руку.
Бобби пожал ее.
А потом младшее поколение семьи Форд напилось, наблюдая, как всходит солнце.
Другой маршрут
Бен лежал на моей кровати, но не спал.
– Привет! – сказал он. – Все в порядке?
Я застыла на пороге – не потому, что не хотела приблизиться. Просто странно было видеть Бена в моей детской спальне. Только в этой комнате я по-настоящему чувствовала себя дома.
– Почему ты улыбаешься? – спросил Бен.
– Не могу пока ответить.
– В любом случае рад, что ты улыбаешься. Как она себя чувствует?
– Ты хотел сказать «он»?
– Нет, она. Твоя мама. За Дэна я не боюсь. Его ничто не берет.
– С родителями все хорошо. У них все будет хорошо.
– Отлично. Тогда иди скорей сюда.
Я присела на край кровати, и Бен положил мне руку на талию.
– Мэдди поехала в гостиницу вместе с Мишель. Она спрашивала, когда сможет вернуться. Спрашивала, сможет ли утром пойти с нами есть блинчики. Мило, правда?
– Очень.
– Я сказал Мэдди, что мы пытаемся отвоевать виноградник. Она была в восторге. Возможно, потому, что отсюда недалеко до блинчиков. Я рад, что ей нравится в Себастополе.
Я улыбнулась, потом посмотрела на Бена – по-настоящему посмотрела – и постаралась подобрать нужные слова.
– Бен, ты не можешь здесь остаться.
– В каком смысле?
– Ты не можешь остаться со мной. Даже на время. Ты должен поехать в Лондон и жить там.
– Ты со мной не поедешь?
Я решительно покачала головой.
Бен помолчал, как бы размышляя, что возразить.
– Я думал, у нас с тобой новый план.
– Ничего не выйдет. Ты должен жить с дочерью. Водить ее на футбол. Забирать из школы.
– Мэдди терпеть не может футбол.
– Она часть твоей жизни.
Бен сел на кровати.
– Ты тоже часть моей жизни.
– Дело не в Мэдди. Дело в том, что ты не рассказал мне о ней, когда еще мог сохранить нас обеих.
– По-моему, мы это уже проходили.
– Теперь я знаю, почему ты скрывал ее от меня. Ты не хотел, чтобы я увидела то, что вижу сейчас.
– И что же ты видишь?
– Что в какой-то степени тебе хочется быть с Мишель.
Бен молчал, глядя на подушку и пытаясь унять злость.
– Я ведь решил остаться с тобой. Разве не это главное?
– В глубине души тебе хотелось поступить иначе. По-твоему, это неважно?
– По-моему, это жизнь. Нам что-то предлагают, и мы либо соглашаемся, либо вспоминаем, почему оно того не стоит. Вспоминаем, что придется пожертвовать слишком многим.
Я знала, что Бен говорит искренне. Но я также знала, что он ошибается. Он не смог выбрать одно. Именно поэтому я и чувствовала, что между ним и Мишель есть некая близость.
Бен вздохнул.
– Я не хочу быть с Мишель.
– Она для тебя насущная необходимость.
– Мишель для меня не насущная необходимость. И вообще, что это значит?
Я не ответила. Не было нужды. Бен и так понял, что я имела в виду не Мишель. Я имела в виду Мэдди.
Бен не стал спорить. Потому что я сказала правду. С того мгновения, как в его жизни появилась Мэдди, он не видел ничего вокруг, кроме нее. И она этого заслуживала. Все остальное – я, Мишель – было вторично. Мы тоже этого заслуживали. Но даже если мы боремся за второе место, – а кому хочется бороться за второе место? – победителя все-таки надо определить. Внезапно я поняла, что жизнь вдали от семьи с человеком, который не способен мне ее заменить, для меня тоже вторична.
Бен не мог спорить, поэтому сказал то, в чем не сомневался:
– А тебе нужно быть здесь?
Я не ответила.
– Тебе нужно быть здесь, – утвердительно повторил он. – И не на время.
Бен все понял, хотя на этот раз я его опередила. Да, мне нужно быть в Сономе.