Ангелы смерти. Женщины-снайперы. 1941-1945 Бегунова Алла

НА СЕВАСТОПОЛЬСКОЙ ЗЕМЛЕ

Прекрасный белый город, еще не опаленный жарким дыханием войны, представился Людмиле во всей своей строгой, воинственной красе. Он раскинулся на берегах нескольких бухт, и вход в главную из них охраняли два старинных форта: Константиновский и Михайловский. Их мощные белокаменные стены с бойницами отражались в спокойных водах гавани. На вершине Центрального холма в лучах солнца сиял голубым куполом Владимирский собор — усыпальница четырех адмиралов, героев первой обороны. Посреди кудрявых аллей Исторического бульвара стояли скромные монументы павшим воинам Четвертого бастиона, Язоновского редута, батареи Костомарова, а также многофигурный памятник генералу Тотлебену и его храбрым саперам, которые успешно вели подземноминную войну с англо-франко-турецко-итальянскими войсками, что в 1854 году осадили Севастополь.

Одесса была много больше, ярче, разнообразнее. Темп жизни в ней задавал торговый порт, принимавший суда из десятков стран. Однако заграничные пассажирские лайнеры, сухогрузы или танкеры не могли даже приближаться к главной базе Черноморского флота. Лишь серые узкие корпуса советских эсминцев, тральщиков, сторожевиков занимали причалы Южной бухты, стояли на ремонте у молов Морского завода имени Серго Орджоникидзе.

Снайпер 54-го полка сравнивала Севастополь не с разудалым морячком, сошедшим с палубы какого-нибудь заморского «купца» в Одессе, а с суровым воином, сжимающим в руках оружие и зорко всматривающимся вдаль. На южных рубежах Отечества он отвечал за его покой и безопасность.

В 1941 году население Севастополя достигало 114 тысяч человек. Кроме исторических памятников первой обороны он был известен Институтом физических методов лечения имени Сеченова, принимавшим пациентов со всей страны, Биологической станцией Академии наук СССР, знаменитой системой своих аквариумов и уникальной коллекцией живых рыб Средиземного, Черного и Азовского морей, обитающих в них. В городе имелся один драматический театр, три кинотеатра, два музея, картинная галерея и 13 библиотек, в том числе — Морская библиотека, основанная в 1822 году по инициативе и на средства офицеров Черноморского флота…

Севастополь гостеприимно встретил бойцов и командиров Приморской армии. Для раненых и больных здесь развернули госпитали примерно на три тысячи койко-мест. Тем защитникам Одессы, кто в лечении не нуждался, но устал от окопной жизни, от беспрерывных и яростных схваток с фашистами, предоставили возможность помыться в бане, сменить белье и обмундирование, отоспаться, отдохнуть.

Однако этот отдых получился недолгим.

Шел пятый месяц войны. Вражеские полчища уже вторглись в Крым. Их надо было остановить. Воинские соединения Приморской армии 21 октября 1941 года погрузились в эшелоны и по железной дороге отправились из Севастополя на север полуострова, чтобы встретить захватчиков на Ишуньских позициях.

Людмила осталась в госпитале, поскольку рана еще не зажила. С перебинтованной головой ее отпускали на прогулки по двору лечебного заведения, по ближайшим улицам и даже к морю, чтобы подышать свежим морским воздухом. Снайпер с интересом рассматривала окрестности города: скалы у береговой линии, холмы, овраги между ними, заросшие деревьями.

Из ровных степных пространств, к которым она привыкла и хорошо приноровилась, Людмила вместе с родной 25-й Чапаевской дивизией вдруг переместилась в совсем иные края. Живописные, но невысокие густые леса покрывали северные покатые склоны крымских гор. К югу они выходили отвесными каменными уступами, которые кое-где нависали над прибрежными долинами. Глубокие впадины, или, по-местному, «балки», между горными высотами чередовались с полями — здешний пейзаж имел довольно сложный рельеф. Он скрадывал, зрительно искажал расстояния, а они важны для снайперской работы.

Из Одессы Павличенко уехала, имея на личном счету 187 вражеских солдат и офицеров, уничтоженных за два с половиной месяца. Результат, достойный восхищения. Впрочем, такие достижения при упорной позиционной войне случались и у других сверхметких стрелков. Например, знаменитый участник Сталинградской битвы Василий Зайцев за полтора месяца истребил 240 гитлеровцев. В своей книге воспоминаний «За Волгой для нас земли не было» (Москва, 1981) сын сибирского охотника рассказал, что важным условием для его успеха явились два обстоятельства: малые расстояния для стрельбы (от 50 до 200 метров) и плотные боевые порядки противника.

Примерно так же складывалась ситуация и у Павличенко под Одессой. Во-первых, степь с ее отличной видимостью при ясных, солнечных днях в начале черноморской осени. Во-вторых, массированные атаки румын, которые шли на советские позиции во весь рост в сомкнутом строю или в густых цепях, представляя собой хорошие мишени. Конечно, к этому надо прибавить профессиональное мастерство, превосходное владение оружием, точный глазомер, солдатскую удачу.

Однако никакой награды, кроме именной винтовки да сержантского звания, за свои подвиги Людмила Михайловна тогда не получила, хотя некие стандарты в этом деле уже существовали. Например, на Финской войне нашим бойцам за 25–35 убитых противников давали либо медали «За отвагу» и «За боевые заслуги», либо орден Красной Звезды. Но трагическим летом 1941 года при отступлении Красной Армии, иногда просто паническом, ее командованию было не до соблюдения таких формальностей. Награждали очень скупо и часто — посмертно.

Вот и в Крыму, на Ишуньских позициях, советские войска продержались недолго. Им не хватало боеприпасов, поддержки артиллерии, о танковых атаках, за которыми бы двигалась пехота, приходилось только мечтать.

Уже 26 октября 1941 года германская Одиннадцатая армия под командованием генерал-полковника Эриха фон Манштейна вырвалась на просторы полуострова. Фашистская механизированная нечисть, окрашенная в болотный цвет, имеющая черно-белые кресты на бортах, жужжа моторами и звеня железными гусеницами, покатила по ровным степным дорогам на севере Крыма. Приморская армия отступила к Симферополю, затем повернула на юго-восток и дошла до Алушты, Ялты, Семеиза. Отбиваясь от наседающего противника, ее воинские соединения по горным и лесным дорогам шли к Севастополю. Командарм Приморской армии вместе со своим штабом прибыл в город 4 ноября.

Боевые действия на дальних подступах к Главной базе Черноморского флота начались раньше — в четверг, 30 октября. Четырехорудийная батарея береговой обороны № 54 под командованием лейтенанта Заики открыла огонь по колонне немецких бронетранспортеров, самоходок «StuG III Ausf» с короткими пушками, мотоциклов с колясками и автомашин с пехотой, двигавшихся по дороге к деревне Николаевка. Колонна от города Саки по западному морскому побережью прорвалась на восток. Оккупанты полагали, будто Красная Армия уже уничтожена и в Севастополь они войдут без боя.

Батарея № 54 израсходовала 62 снаряда калибра 102 мм. Артиллеристы стреляли метко. На дороге остались разбитые грузовики, сгоревшие мотоциклы, бронетранспортеры, лишившиеся хода, и много убитых солдат в куртках мышиного цвета. Через два часа фрицы повторили нападение, но снова были отбиты. Триумфальное шествие по Крыму гитлеровской армады закончилось. Теперь ее ждали ожесточенные, изнуряющие, кровопролитные схватки за каждую пядь земли с доблестными защитниками города-героя.

В воскресенье, 2 ноября, вражеская авиация совершила десять налетов на оборонительные рубежи, корабли в бухтах и городские кварталы. Бомбы разрушили пять жилых домов. Под развалинами погибли девять мирных жителей, более сорока человек получили ранения разной тяжести. Прикрывая Главную базу ЧФ, летчики-истребители Ципалыгин и Феоктистов сбили два «юнкерса». Еще один «приземлили» зенитчики…

Немцы с первых дней ноября пытались взломать оборону города на дальних рубежах.

Например, 5-го числа им удалось овладеть селениями Биюк-Отаркой и Гаджикой, 6 ноября вражеская пехота, поддержанная танками, штурмовала село Дуванкой и вытеснила оттуда наши части. Также противник захватил высоту Ташлык и село Черкез-Кермен, расположенное недалеко от нее. 7 ноября на участке 2-го Перекопского батальона и 3-го полка морской пехоты фрицы нанесли сильный удар по хутору Мекензия. Данный хутор в конце XVIII века действительно принадлежал контр-адмиралу Российского императорского флота Томасу Мак-Кензи, по своему происхождению шотландскому горцу. Но после 1917 года он стал общенародной собственностью, в нем располагался лесной кордон № 2.

Фашисты расстреляли семью лесника и по-хозяйски разместились в доме. Они полагали, будто это одноэтажное строение скоро останется у них в глубоком тылу, и господа офицеры смогут приезжать сюда на охоту. Однако русские остановили их наступление примерно в полукилометре от кордона при огневой поддержке береговых батарей №№ 10, 19, 35. Особенно мощно били орудия калибра 305 мм, установленные на 35-й башенной батарее. Но сам хутор остался в руках у захватчиков.

Он являлся важным пунктом всей обороны.

С потерей хутора возникала реальная угроза прорыва противника к Северной бухте и в долину Кара-Коба, что привело бы к расчленению боевых порядков защитников Севастополя. Советское командование это понимало. Рано утром 8 ноября генерал-майор Петров и комендант береговой обороны генерал-майор Моргунов прибыли на Мекензиевы горы, чтобы лично руководить подготовкой атаки. После артиллерийской канонады в бой пошли бойцы 7-й бригады морской пехоты и двух приданных ей батальонов. Они выбили немцев с высоты 137, 5, прилегающей к хутору, а сам хутор все-таки освободить не смогли.

Между тем части и соединения Приморской армии продолжали прибывать в Севастополь. Они занимали свои места на оборонительных позициях, разделенных на четыре сектора. Третий сектор обороны располагался на пространстве Мекензиевых гор, между реками Бельбек и Черная, от железнодорожного полустанка «Мекензиевы горы», вдоль деревень Камышлы (совр. село Дальнее) и Биюк-Отаркой до хутора Мекензия. Комендантом сектора стал командир 25-й Чапаевской дивизии генерал-майор Т.К. Коломиец. У него в подчинении находились 54-й и 287-й стрелковые полки, 3-й полк морской пехоты, 2-й Перекопский полк МП и 7-я бригада МП. Командный пункт этого сектора размещался в отдельных дворах юго-восточнее станции «Мекензиевы горы». Огневые рубежи для войск были хорошо подготовлены. Всего вырыто 1460 метров траншей и ходов сообщения, 447 землянок и блиндажей, обустроено 8 артиллерийских ДЗОТов (деревоземляных огневых точек) и 31 пулеметный^{13}.

Людмила Павличенко, получившая очередное звание «старший сержант», присоединилась к родному полку, наконец-то добравшемуся до Севастополя, 9 ноября 1941 года. В первом батальоне она не нашла многих своих сослуживцев. Бои на Ишуньских позициях дорого достались «разинцам». Например, получил тяжелое увечье и был отправлен в тыл комбат Иван Иванович Сергиенко. Его место занял старший лейтенант Григорий Дромин, прибывший вместе с маршевым пополнением. Может, он и был человеком смелым, только по внешнему виду — очень угрюмым, малоразговорчивым, необщительным.

Старший сержант Павличенко была назначена командиром снайперского взвода, который ей еще предстояло создать из недавно поступивших в полк солдат. Женщины на строевых должностях в армии представлялись Дромину совершенно ненормальным, даже абсурдным явлением. Но лейтенанту доходчиво объяснили, что таково повеление высшего начальства, с коим старший сержант знакома накоротке, и он тотчас оставил ее в покое, не собираясь ни хвалить, ни ругать, и уж тем более — награждать.

Впрочем, не сразу довелось Людмиле заняться обучением новичков. Обстановка на переднем крае к тому не располагала. На участке села Шули — Верхний Чоргунь — Черкез-Кермен — хутор Мекензия без конца происходили короткие стычки и перестрелки. Фрицы проверяли крепость русских огневых рубежей. Наша разведка доносила, что гитлеровцы к концу дня 10 ноября сосредоточили у Севастополя значительные силы: три пехотные дивизии 50-ю, 72-ю, 132-ю, 118-й моторизованный отряд и румынскую мотобригаду, 13 дивизионов полевой артиллерии, более 150 танков и 300–350 самолетов. Также к ним подходили моторизованные части 22-й пехотной дивизии. Один из отвлекающих ударов генерал-полковник фон Манштейн предполагал нанести на стыке второго и третьего секторов нашей обороны: хутор Мекензия — высота 269,0.

Особенно яростные столкновения у хутора развернулись 11, 12 и 13 ноября. Перед бойцами и командирами 54-го полка стояла задача овладеть хутором, выбить оттуда фашистов. Поначалу наступление развивалось успешно. Наши части отбросили противника, но он ввел в действие резервы численностью до одного полка пехоты, и таким образом остановил атаки «разинцев» и бойцов 7-й бригады морской пехоты, плечом к плечу сражавшихся вместе с ними.

Первый штурм Севастополя продолжался почти 25 суток. Несмотря на численное превосходство, массированное применение авиации и танков, которых у защитников города не было, захватчикам удалось лишь на 3–4 километра потеснить советские войска в первом секторе обороны (восточнее рыбацкого поселка Балаклава) и на 1–2 километра в третьем секторе в районе деревень Дуванкой, Черкез-Кермен и хутора Мекензия.

Отбиваясь от врага, наша артиллерия выпустила примерно 20 тысяч снарядов, ее действия реально помогли доблестной севастопольской пехоте. В огневой поддержке участвовали также 11 кораблей Черноморского флота, израсходовав более двух тысяч снарядов. При ведении такого огня 12 ноября 1941 года затонул крейсер «Червона Украина», который стоял на якорях в Южной бухте недалеко от Графской пристани. Его разбомбила немецкая авиация. Все попытки экипажа спасти легендарный корабль ни к чему не привели.

Наши потери при первом штурме составили 16 493 человека убитыми, ранеными, пропавшими без вести. Почти шесть тысяч раненых удалось вывезти морем на Кавказ, а оттуда вовремя доставить людские пополнения, боезапас, вооружение и снаряжение.

Немцы потеряли около 15 тысяч солдат и офицеров, 150 танков, 131 самолет и на некоторое время успокоились, однако не отступили. Главнокомандующий Одиннадцатой германской армией генерал-полковник Эрих фон Манштейн доложил фюреру, что Севастополь оказался первоклассной крепостью, которую без длительной подготовки взять штурмом невозможно…

Воскресное утро 25 ноября выдалось сумрачным, хмурым.

На фронте наступило затишье. Оба противника вели редкий, беспокоящий артиллерийский, минометный и пулеметно-ружейный огонь, оставаясь на своих позициях. В частности, 54-й и 287-й стрелковые полки, 3-й полк морской пехоты и 2-й Перекопский полк МП находились на один километр западнее хутора Мекензия, на высотах 319,6–278, 4–175,8. Это были возвышенности, заросшие лесом: вяз, клен, бузина черная, дикая яблоня — с густым подлеском: грабинник, колючка «держи-дерево», можжевельник. Кое-где кустарник был вырублен, кое-где сожжен, кое-где остался цел и невредим.

Нейтральная полоса, с двух сторон обозначенная окопами, извилистыми ходами сообщения, участками с противотанковыми рвами, минными полями и колючей проволокой, достигала ширины в 100–150 метров. Она тянулась на многие километры с востока на запад по крымским равнинам и горам от берега моря у рыбачьего поселка Балаклава до реки Бельбек, мелкой и бурливой.

Впрочем, выходы на нейтральную полосу и даже переходы через нее существовали. Почти незаметно ее можно было пересечь на Мекензиевых горах, то есть по гребню Камышловского оврага и соседней с ним Темной балки. Эти места хорошо знали разведчики, ходившие в тыл к фрицам за «языками». Людмиле тоже предстояло их изучить, а пока она рассматривала лес в бинокль и слушала пояснения лесника с кордона № 2 Анастаса Вартанова, чудом избежавшего смерти в начале ноября, когда немцы захватили хутор Мекензия.

Интереснейшие вещи рассказывал ей старый егерь, всю жизнь прослуживший в лесничестве. По его словам, ходить по лесу и ориентироваться в нем легко, ибо деревья обладают характерами и своеобразной внешностью, по которой он различает их. Деревья не боятся ветра, гуляющего на высоте 310 метров чуть ли не каждый день. Но они боятся осеннего тумана, когда облако молочного цвета тихо опускается на гребень горы, сковывая окрестности холодом и мертвящей тишиной.

В окуляры снайперского бинокля попадали то мощные сероватые стволы дубов скальных, то бурая бороздчатая, с продольными трещинами кора векового вяза, или, по-крымски, «карагача», то светло-желтые, похожие на раскрытую человеческую ладонь листья кленов, кое-где уцелевшие на кронах, то серая паутина тонких ветвей «держи-дерева», с прямыми и загнутыми колючками.

Осенний лес был красив необычайно. Он притягивал к себе, завораживал. Он представлялся ей идеальным местом для маскировки и вовсе не идеальным — для меткой стрельбы. Куда полетит пуля, ведь она не заяц, чтобы петлять между стволами? Как правильно вычислить расстояние до цели при оврагах, невидимых из-за буйно разросшихся кустарников?

Старый егерь словно бы прочитал ее мысли. Он сказал, что по лесу надо ходить каждый день, и тогда она легко высчитает все расстояния. Лес надо полюбить, почувствовать его, мысленно разговаривать с ним, и он отзовется…. если захочет. Тогда ее он скроет от врагов, а ей врага покажет. Павличенко безмерно удивилась таким словам, но другого инструктора по действиям в лесу сейчас у нее не имелось.

Неделю назад Людмила и не подозревала о существовании Анастаса. Он родился в Крыму в прошлом веке в семье обрусевших армян, сто лет верой и правдой служивших российским государям, кои имели на полуострове поместья и обширные охотничьи угодья. Его дед и отец были лесниками. Затем эта должность перешла к нему по наследству, поскольку он вырос в лесу и знал его как свои пять пальцев.

Жизнь Вартанова и его дружной семьи проходила на кордоне № 2 «Хутор Мекензия». Старинный барский дом после пожара быстро разрушился, фруктовый сад, окружавший его, одичал. Но егеря-то всегда жили отдельно. На том же плоском взгорье, что имело высоту 310 метров над уровнем моря, для них построили целую усадьбу с небольшой конюшней и скотным двором, с баней, мастерской, дровяными сараями, теплицами, к которым примыкал огород. Теперь там находились немцы. А в метрах ста от дома, в роще, он похоронил свою родню, расстрелянную фашистами.

Вытерев кулаком слезу, сбежавшую по щеке, Анастас сказал старшему сержанту о своем заветном желании. Чужакам, вероломно вторгшимся на крымскую землю, разоряющим ее всеми способами, убивающим не только армейских людей, но и мирных жителей, надо отомстить. Он видел, как взвод Людмилы Михайловны, вооруженный винтовками с какими-то особыми прицелами, несколько дней подряд отбивал атаки немцев. Винтовки очень хорошие, и теперь, когда на фронте бои вроде бы кончились, можно с ними напасть на фрицев с тыла и перестрелять их быстро, как бешеных собак. Тайную тропинку к хутору, проложенную через лес по западной его стороне, лесник покажет хоть сейчас.

Старший сержант не ответила народному мстителю. В подобных случаях она не доверяла никому. Сведения были интересными, но нуждались в уточнении. Павличенко отправилась в штаб полка, чтобы побеседовать с ПНШ-2, или, попросту говоря, помощником начальника штаба по разведке капитаном Безродным. Как и снайпер Люда, он служил в 54-м полку с июня 1941 года и поначалу командовал двумя взводами разведки: конным численностью в 32 человека и пешим численностью в 53 человека. От конной разведки ничего не осталось, поскольку лошадей бросили в Одессе. Пешая разведка, сократившись до двадцати пяти человек, продолжала свою полезную деятельность.

Капитан, выслушав Люду, пообещал быстро навести справки в штабе Севастопольского оборонительного района и в целом одобрил план первого набега снайперов и разведчиков на вражеский опорный пункт, расположенный в ближайшем к русским немецком тылу. Осталось дождаться ответа от высокого начальства. Он пришел через два дня. Все рассказанное Вартановым подтвердилось. Тогда старший сержант решила пойти с лесником через лес на Мекензиевых горах и самолично убедиться в том, что и тропинка существует, и фрицы на хуторе есть…

От клена с изогнутым стволом узкая грунтовая дорожка расходилась надвое. Если бы не старый егерь, то Людмила не заметила бы ее поворота направо. Заросли «держи-дерева», кустарника высотой под два метра, широко раскинулись тут и подобно густой вуали скрывали подлесок. «Христова колючка» — так иногда называли это растение, обитающее по большей части в Средиземноморье и на севере Африки. Согласно легенде, из его веток был сплетен терновый венок для Иисуса Христа. В конце ноября крымское «держи-дерево» стояло без листьев. Но великое множество зигзагообразных побегов, длинных и коротких, расходилось в стороны от нетолстого серого его ствола. На них торчали десятки колючих колючек: одни прямые, как игла, другие — вроде рыболовных крючков, острые и кривые.

За плечо камуфляжной куртки снайпера немедленно зацепился такой зловредный отросток. Они никак не отпускал Людмилу. Пришлось ломать целую ветку. Сухой треск в предутренней тишине прозвучал, как сигнал тревоги. С ближайшей акации сорвалась стайка синиц. Вартанов укоризненно покачал головой и сказал:

— Осторожнее, товарищ командир!

Вскоре они увидели старинный водовод — ржавую трубу сантиметров двадцати в диаметре. Она вела к заброшенному колодцу. На его присутствие указывал и «журавль», поднявший свой хобот кверху. Роща тут становилась гуще, деревья теснились вплотную друг к другу у источника животворной влаги. Колодец имел вид черной ямы в земле, кое-как огороженной камнями и прикрытой досками.

Судя по карте, за колодцем нейтральная полоса кончалась и начиналась территория, захваченная немцами. Старший сержант и лесник присели отдохнуть и попить чистейшей воды, выходящей на поверхность из карстовых глубин крымских гор. Сухой паек, выданный на ротной кухне, состоял из краюхи ржаного хлеба и двух полосок розоватого сала, обсыпанных солью и размолотым черным перцем. Тем и удовольствовались. Вартанов увлеченно продолжал рассказывать снайперу про лес, который он знал лучше всего на свете.

Сидели они на стволе старого клена, вероятно, поваленном взрывной волной, и Анастас вспомнил древние славянские сказания о нем. Это будто бы такое дерево, в которое превращен («заклят») человек. Потому клен нельзя использовать на дрова, нельзя делать из него гробы, нельзя листья клена, или «явора», подкладывать под хлеб в печи. Обращение человека в явор может произойти после его смерти, и матери часто причитают над умершим сыном: «Ах ты, мой сыночек, мой же ты яворочек!» Церковь признает чудодейственную силу клена: на Троицу, в день Божьего Тела, ветками клена надо украшать ворота и дома.

Налетел порыв ветра, и тихий голос егеря растаял среди перестука голых веток. Людмила оглянулась. Как тут не поверить, что они, деревья, подобно людям, растут, живут, имеют лица, различаются по характерам и оттого спутать их между собой невозможно. Только она пока остается человеком степи и ничего здесь особенного не чувствует…

К хутору Мекензия егерь вывел ее с северо-западной стороны, когда солнце уже поднялось. Взобравшись на дерево, Павличенко в бинокль наблюдала картины мирной жизни тыла германской Одиннадцатой армии. По дороге между хутором и деревней Залинкои размеренно двигались немецкий транспорт и люди в куртках и шинелях мышиного цвета. Около дома лесника стояло два колесно-гусеничных бронетранспортера «Sd Kfz. 250», мотоцикл «Zundap KS750», который при мощности мотора в 28 лошадиных сил мог перевозить легкие орудия, три мотоцикла «BMW R12» с пулеметами, установленными на их колясках, большой грузовик, крытый брезентом. У шлагбаума дежурили два человека с повязками полицаев на рукавах. Это были крымские татары, коварные предатели советской власти.

Около двенадцати часов дня появилась полевая кухня, и соблазнительный запах мясного картофельного супа донесся до разведчиков. К кухне с котелками собралось человек пятьдесят солдат. Получив свои порции, они разошлись далеко не сразу, переговаривались между собой, курили, ждали раздачи кофе. Нижним чинам немецкой армии полагался не настоящий кофе, а суррогатный, и запах у него был совсем не такой приятный.

После обеда из дома вышел высокий, стройный голубоглазый офицер, одетый в китель с витыми серебряными погонами. Людмила уже немного разбиралась во вражеской униформе и определила, что это майор артиллерии, награжденный орденом «Рыцарский крест», а также серебряным «Штурмовым знаком». Дверь дома, откуда он появился, отстояла от дерева, где расположилась Павличенко, примерно на 150–160 метров и точно напротив него, то есть со стороны немецкого тыла. Она отметила это в своих записях. Жить майору оставалось недолго.

Не подозревая об опасности, фашист закурил сигару и вместе с ординарцем, который держал в руках какую-то папку с бумагами, сел в легковую машину «Опель-капитан». Подпрыгивая на ухабах, машина поехала по дороге, но не в деревню Залинкой, а к селению Черкез-Кермен. Там, согласно донесениям нашей разведки, была штаб-квартира 11-й армии и жил ее командующий генерал-полковник Эрих фон Манштейн. Наверное, майор торопился на совещание к генералу…

Прямоугольный лист бумаги, прикрепленный к плоской полевой сумке, постепенно заполнялся разными знаками. Людмила рисовала для себя «Карточку огня». В виде квадрата она изобразила дом лесника, в виде треугольников — скотный двор и сараи, извилистой линией — проселочную дорогу, двумя черточками — шлагбаум на ней. Расстояния тоже указывала, хотя и условно, на глаз. В центре композиции очутился весьма заметный ориентир — беловатая, испещренная впадинами и трещинами слоистая глыба. Так выходят на поверхность породы известняка, что нередко бывает на западных крымских возвышенностях, относящихся к геологическому типу «куэста». Кроме этой особенности Людмила обратила внимание на ветер. Кроны деревьев сильно качались, над дорогой крутилась белая пыль.

Спустившись с дерева вниз, Павличенко показала свое произведение Вартанову. Он удивился дотошности старшего сержанта и сообщил ей истинное расстояние от ворот своей усадьбы до известкового камня — 43 метра. Люда искренне поблагодарила старого егеря. Таковая деталь помогала указать на «Карточке огня» дистанции между объектами более точно, что обеспечивало лучшее прицеливание. Она также спросила лесника про ветер и услышала в ответ рассказ о том, что в ноябре здесь часто властвуют штормовые холодные ветра с севера и северо-востока. Старая снайперская присказка напоминала про это: «Ружье стреляет, ветер пули носит!»

К операции за линией фронта готовились серьезно, но недолго, так как сведения могли устареть.

Все дистанции на хуторе, с какой стороны леса к нему ни подойди, укладывались в 150–180 метров. Зато ветер мог приготовить неприятный сюрприз. Баллистические таблицы, которые Павличенко заучивала наизусть в киевской Снайперской школе ОСОАВИАХИМа, помогали быстро рассчитывать поправки при разной силе ветра, соответственно вызывающей разные отклонения пули от плоскости стрельбы. Определить силу ветра и рассчитать поправку могла только сама Людмила. Значительная часть бойцов ее взвода до сей высшей стрелковой математики не доходила. Очень велики были потери во время первого немецкого штурма Севастополя. В строй вставали солдаты из маршевых рот, прибывающих на кораблях из Новороссийска. Им старший сержант успевала объяснять лишь самые простые приемы.

Между тем во время вылазки будет дорога каждая пуля. Она должна поразить цель, и получалось, что ответственность за правильную ее траекторию ложится на командира. Помощник начальника штаба 54-го полка по разведке капитан Безродный спрашивал, понимает ли это товарищ Павличенко, сумеет ли управлять огнем всей группы при возникновении сложной ситуации в бою.

— Сумею, товарищ капитан, — твердо ответила она.

Из своего взвода Людмила взяла в группу Федора Седых, жителя Сибири, человека богатырского сложения, неспешного, обстоятельного. Он был из бойцов того, первого ее отделения, которое она обучала еще перед отъездом из Одессы. За храбрость и отличную стрельбу Павличенко представляла его к воинскому званию «ефрейтор», затем — «младший сержант». Седых имел тот самый особый «глазомер», поскольку с детства ходил с отцом на охоту. Правда, в баллистических таблицах разбирался он с трудом, больше действовал по наитию. По выбору младшего сержанта она назначила еще двух стрелков, ибо боевое товарищество — хорошее подспорье в рейде через нейтральную полосу.

Капитан Безродный дал ей двух опытных солдат из взвода пешей разведки. Эти крепкие ребята знали правила рукопашного боя, стреляли из всех видов ручного оружия, не раз ходили к фашистам в тыл за «языками». На сей раз вооружились они новенькими автоматами «ППШ-41». Был у них и пулемет Дегтярева с тремя запасными дисками.

Вместе со снайперами и разведчиками просился в ночной поход и Анастас Вартанов. Но он умел хорошо стрелять только из ружья системы «Бердан-2». Некоторое сходство с винтовкой Мосина оно имело. Потому они решили дать ему простую, не снайперскую «трехлинейку» и все-таки взять с собой, ибо ценность его лесных познаний сомнений не вызывала.

В общем, нагрузка на солдат была немалая: по двести патронов каждому, по пять гранат, винтовки, автоматы, ручной пулемет, саперные лопатки, фляги с водой, сухой паек. У Людмилы — еще и пистолет «ТТ» с двумя магазинами — шестнадцать выстрелов. Впрочем, если в подобном рейде придется воспользоваться пистолетом — значит, дело приобрело плохой оборот…

Но пистолет не понадобился.

На рассвете они пришли к хутору Мекензия и заняли позиции в тылу гитлеровцев, согласно разработанному плану: Людмила со старым егерем — напротив дома, держа вход в него на мушке; три снайпера — в пятнадцати метрах от нее слева, два разведчика — в пятнадцати метрах справа. Их цель — середина поляны и камень — известняк, где останавливалась полевая кухня.

Боковой ветер силою примерно 4–6 метров в секунду дул порывами, то затихая, то усиливаясь. Ближе к полудню его направление определилось точнее — под углом до 90 градусов. Людмила сосчитала поправку для шкалы бокового барабанчика на металлической трубке оптического прицела — Vi при дистанции 150–180 метров — и показала подчиненным знак пальцами, чтобы они также отрегулировали прицелы на своих винтовках «СВТ-40».

Немцы — солдаты очень дисциплинированные — собрались в нужном месте, в нужное время и в нужном количестве. Кухня подъехала в 11.37, приступила к раздаче еды в 11.50. Людмила ждала, когда фрицы обступят кухню потеснее. На прицеле она держала долговязого унтер-офицера. Он выделялся среди других, что-то громко говорил, рядовые его слушались. Наконец унтер подошел к повару, разливавшему черпаком суп. Павличенко, еще раньше положив указательный палец на спусковой крючок своей именной «СВТ-40», теперь мягко нажала на него, и выстрел прозвучал.

Так принято при проведении рейда: первым стреляет командир группы, его выстрел — сигнал для всех остальных о том, что операция началась.

Русские открыли ураганный огонь с трех точек, который стал кромсать серо-зеленую толпу на части, валить врагов на землю. Унтер-офицер упал первым с простреленной головой. Повар, который в это время протягивал ему кружку, наполненную кофе, сначала ничего не понял, но потом спрятался за кухней. Русские пули пробили оба котла на ней. Картофельный суп смешался с коричневым кофе и, дымясь, потек на серовато-белую крымскую почву. Через минуту ее стало не видно из-за тел германских пехотинцев.

Майор артиллерии выскочил из дома, услышав крики и пальбу. Пуля тотчас пробила ему переносицу — это был привет от снайпера Люды. Старый егерь тоже стрелял, и довольно метко. Он убил ординарца. Через поляну, покрытую фрицами в серо-зеленых мундирах, нападающие бросились к дому. Павличенко вытащила документы майора из кармана его кителя, срезала «финкой» один погон и металлический знак ордена «Рыцарский крест», достала из черной кожаной кобуры офицерский пистолет «вальтер». Разведчики тем временем ворвались в здание, беспрерывно стреляя из автоматов. Они хотели забрать штабные бумаги.

— Партизанен! — раздался крик оттуда.

Связист-ефрейтор, прижимавший к уху трубку полевого телефона, больше доложить начальству ничего не успел, поскольку получил пулю в грудь. Все, что лежало перед ним на столе — карты, донесения, приказы, книга кодов, — досталось отважным бойцам 54-го имени Степана Разина стрелкового полка. Убегая, они прихватили с собой и висевший на стене туго набитый солдатский ранец, и пистолет-пулемет, который у нас в народе почему-то называют «шмайссер», хотя талантливый германский конструктор оружия Гуго Шмайссер к нему никакого отношения не имел, а производила это интересное во всех смыслах изделие фирма «ERMA», маркируя его «МР-38» и «МР-40».

Группа покинула место боя столь же стремительно, как и атаковала. Бежали через лес почти полкилометра. Уходили на юго-восток по охотничьей тропе, которую знал Вартанов. Он вел их к нейтральной полосе, но днем переходить ее не следовало. У лесника имелась на примете дальняя заимка: деревянная хибарка, наполовину вросшая в землю недалеко от родника, среди высоких деревьев бузины и акации, с густым подлеском из «держи-дерева», грабинника, можжевельника колючего. Там бойцы, повалившись на землю от усталости, стали ждать наступления темноты.

На рыжей мягкой хвое под можжевельником они лежали вповалку и спали беспробудным солдатским сном.

Первым караул нести вызвался Вартанов, хотя из-за преклонного возраста устал больше других.

Павличенко проснулась часа через три, точно услышав звонок будильника. В лесу что-то изменилось. Ветер утих, сильно похолодало. Температура воздуха не превышала шести градусов, и плотное облако, цветом сходное с молоком, медленно опускалось на склон горы. Деревья, ожидая погружения в него, словно оцепенели, вытянулись вверх. Правду говорил ей старый егерь: они боятся осеннего тумана.

Вартанов вместе с Федором Седых хозяйничали у родника. Они вырыли углубление в земле и развели там небольшой костер. Его дым смешивался с туманом и потому опасен для группы не был. Над огнем висел котелок. Вода уже закипала. На плоском камне солдаты расставили кружки, фляги, хлеб, нарезанный толстыми ломтями, брикеты пищевого концентрата горохового супа-пюре, которые собирались растворить в кипятке. Имелось и существенное дополнение к обеду: в немецком ранце, который они унесли из дома лесника, оказался офицерский сухой паек: сырокопченая колбаса, сыр, жестяные банки с сардинами в масле, галеты, то есть продукты рядовым защитникам Севастополя абсолютно недоступные.

Это порадовало участников рейда ничуть не меньше, чем благополучный исход боя. Непосредственное отношение к фронтовой удаче имела старший сержант Павличенко. Знаменитый снайпер привела их к месту засады, вовремя отдала приказ об открытии огня и затем вывела свой отряд из фашистского тыла. Однако Людмила Михайловна держалась скромно. Присев на трухлявый пенек в сторонке, она внимательно рассматривала собственные трофеи. Довольно долго ее занимала конструкция пистолета «вальтер», доселе Люде незнакомая, потом — германский орден, но более всего — документы убитого ею офицера.

Зная латынь, владея в пределах университетского курса английским языком, Людмила кое-что разобрала. Например, имя, фамилию, дату рождения, места сражений, где майор участвовал. Боевой путь, увенчанный лаврами, пролегал по территории Чехословакии, Франции, Польши. Красивая белокурая женщина, обняв двух мальчиков-подростков, смотрела прямо в объектив фотоаппарата и улыбалась. На обороте фотокарточки чернели четкие буквы: «Mein Herz! Mit Leibe, Anna…» Ее письмо, достаточно длинное, лежало здесь же. Люда, естественно, прочитать его не смогла. Она видела только, что майор написал жене ответ, но отправить его не успел.

Чужая жизнь, прерванная «тяжелой» пулей из ее снайперской винтовки, теперь лежала словно бы на ладони. Но Люда никогда не думала о захватчиках как об обычных людях, достойных жалости или сострадания. Вероломно переступив границу ее родной страны, они лишись права на эти простые человеческие чувства. Они сами захотели быть «сверхчеловеками». А монстров, обладающих измененным сознанием, начисто лишенных совести и морали, надо уничтожать быстро и безо всяких колебаний…

Павличенко участвовала не только в рейдах по тылам врага.

Хорошо изучив крымский лес, она начала собственную, индивидуальную охоту на солдат и офицеров противника. Для этой ювелирной работы совершенно не подходила «СВТ-40». Главное ее преимущество — автоматика и магазин с десятью патронами — здесь оставалось без применения. Бывало, за весь день старший сержант делала два-три выстрела и патроны для них сберегала в кармане гимнастерки, под ватником, чтобы порох сохранял нужную температуру. Громкий же звук самозарядной винтовки Токарева и яркая дульная вспышка при выстреле сильно демаскировали снайпера, и за это Люда однажды чуть было не заплатила жизнью, еле-еле успев откатиться к запасному окопу. С тех пор подарок генерал-майора Петрова, бережно завернутый в холстину, хранился в блиндаже, а старушка-«трехлинейка» с отогнутой вниз рукоятью затвора и с длинным прицелом «ПЕ» заработала снова и била в цель ничуть не хуже, чем раньше.

Добыча попадалась разная.

От убитых врагов она приносила и сдавала капитану Безродному солдатские книжки, письма, фотографии и, конечно, оружие. То карабин «Zf Kar98k» с отличным оптическим прибором, изготовленным фирмой Карла Цейсса, но это редко, поскольку немцы под Севастополем в ноябре — декабре 1941 года снайперов имели мало. То стандартную винтовку вермахта, произведенную на заводах фирмы «Маузер-Верке», которой был вооружен связист, тянувший телефонный провод от одного командного пункта к другому. То пистолет-пулемет «MP-40», принадлежавший мотоциклисту-ординарцу, легкомысленно остановившемуся возле кустов, чтобы полакомиться спелыми плодами кизила.

Оккупанты стали вести тщательное и постоянное наблюдение за нейтральной полосой. От их внимания ничто не ускользало, а уж одиночный выстрел из винтовки, раздавшийся в утренней тишине, — тем более. Они сразу открывали огонь из пулеметов и минометов, причем часто лупили наугад и, как говорится, по площадям, не жалея ни патронов, ни мин. Таковое их действие Людмила иронически именовала «концертом». В нем солировали — конечно, в силу громкости звука и значительного количества разрывов — минометы «5sm le GrWr.36», имевшиеся в каждом взводе германской пехоты. Они выбрасывали из коротких стволов, установленных на металлических поддонах, небольшие, весом в 910 граммов, мины, начиненные тротилом. Обычно, отлеживаясь в укрытии, старший сержант наблюдала, как оранжевым шаром вспыхивает эта мина при разрыве и как потом во все стороны летят ее мельчайшие осколки, громко щелкая по ветвям скованного холодом леса.

Если немецкое «музыкальное сопровождение» затягивалось и Люда находилась уже недалеко от советских позиций, то она просила помощи у наших пулеметчиков, привлекая их внимание свистом, криком: «Ребята, выручайте!» — или поднимая над головой малую пехотную лопатку. Пулеметчики начинали перестрелку с фашистами, и те забывали о снайпере, который ушел на свою сторону буквально у них под носом.

Между собой солдаты снайперского взвода обсуждали боевые удачи своего командира и делали самые неожиданные выводы. Болтали, будто Людмила Михайловна — заговоренная, и заговорила ее от смерти бабка-знахарка в селе под Одессой, спасенная снайпером от румын. Болтали, будто в лесу Люда осторожна и тиха, как рысь, и потому за ней ходит, ничуть ее не боясь, леший и своими руками-корягами притягивает к себе пули, летящие в ее сторону. Болтали, будто она может слышать через грунт все, что происходит вокруг на расстоянии полукилометра, и потому вовремя меняет огневые рубежи, всякий раз находя новый и наиболее безопасный.

Кое-что из этих и других им подобных выдумок являлось правдой. Например, в киевской Снайперской школе ОСОАВИАХИМа курсантов обучали разным приемам наблюдения за противником. Ведь известно, что через землю хорошо передаются звуки шагов, движения техники, сбрасывания грузов, шанцевых работ, стоит только воткнуть в грунт малую пехотную лопатку и прижать ухо к ее черенку. Еще лучше закопать в землю флягу, до половины наполненную водой. Если в ее горловину вставить резиновую трубку одним концом, то через другой, приближенный к уху, можно будет услышать многое из того, что делается вокруг вашего месторасположения.

Однако для того, чтобы распознать такие звуки, точнее — тени звуков, снайперу следует, образно говоря, «обратиться в слух», то есть забыть про все окружающее и сконцентрировать свое внимание до высочайшей степени. Не меньшей отреченности от собственного бытия требует пребывание и маскировка в лесу. Он поможет, он спрячет, он выдаст тебе врага. Однако ты сумей раствориться в его заповедном пространстве, стань безмолвным и неподвижным, словно бы древовидным существом. Этому учил Людмилу старый егерь Вартанов. Но он вырос в лесу. Она же, будучи коренной горожанкой, достигала подобного превращения бешеным усилием воли.

Никто, кроме солдат боевого охранения, не видел, как снайпер Павличенко уходит на охоту. Действительно, шагая мягко, размеренно, неслышно, точно дикая лесная кошка, она после полуночи подбиралась к нейтральной полосе и скрывалась среди деревьев. Были у нее там разведанные тропы с зарубками на стволах деревьев, и по ним она без помех перемещалась в темноте. Были и заранее подготовленные огневые позиции. Иногда они представляли собой неглубокие окопчики, приспособленные для стрельбы лежа и обязательно — с упора, поскольку многочасовое ожидание с тяжелой винтовкой выдержать невозможно. Иногда это были настоящие норы, прикрытие сверху ветками, обломками стволов, прошлогодними листьями, обрывками ткани.

Людмила укрывалась в лесу по-разному.

Она полюбила вечнозеленые заросли можжевельника и землю под ними, густо усыпанную хвоей. Лежать на ней удобно, и терпкий запах бодрит, не дает расслабиться. Постепенно привыкла она и к уродливому «держи-дереву», которое весьма неприхотливо и растет на каменистых склонах, упорно цепляясь за почву черными узловатыми корнями. Среди них, выступающих наружу, под вуалью из сероватых веток и веточек, под искривленными стволами устроить секретное лежбище несложно. Поваленный ветром, сгнивший от старости дуб скальный, тоже подходит для засады. Плющ диковинно оплетает его мощные ветви, и уже не поймешь, что ты видишь перед собой: то ли морды зверей, то ли камни, то ли обломки высохших деревьев. Сучком покажется неопытному наблюдателю и вороненый ствол ружья, просунутый между бугристых побегов…

Генерал-полковник Эрих фон Манштейн доложил фюреру, что 21 декабря 1941 года Севастополь будет взят и победоносные немецкие войска, оставив его в тылу, начнут наступление на Кавказ, к нефтяным промыслам, которые крайне необходимы Германии и ее союзникам в этой неоправданно затянувшейся кампании на Востоке.

Ураганный орудийный и минометный огонь по защитникам города фашисты открыли в 6 часов 10 минут утра 17 декабря. В артобстреле участвовали 645 пушек и гаубиц полевой артиллерии и 252 орудия противотанковой артиллерии. Кроме того, действовали 378 минометов разных калибров. Таким образом, на один километр фронта у фрицев приходилось 27 стволов, а у русских — только 9. На штурмовку советских позиций вылетело более двухсот бомбардировщиков и истребителей, а у наших имелось всего девяносто самолетов.

За гребнями Мекензиевых гор, поросших кудрявыми лесами, строились в боевые порядки три германские пехотные дивизии: 22-я, 24-я и 132-я. Они должны были ударить в стык между третьим и четвертым секторами севастопольской обороны, то есть на узком участке «хутор Мекензия — гора Азиз-Оба», чтобы прорваться через долину реки Бельбек, глубокий овраг у деревни Камышлы и железнодорожную станцию Мекензиевы горы к Северной стороне самой большой бухты Главной базы Черноморского флота. Если немцы выйдут на ее берега, то городу, полностью окруженному с суши, не устоять. Подвоз подкреплений, оружия, боеприпасов, продовольствия тогда прекратится.

Все утро бойцы и командиры 25-й Чапаевской дивизии отбивались от наседавшего на них врага. Один раз немцы дошли до траншей второго батальона 287-го стрелкового полка. Завязалась ожесточенная рукопашная схватка. В ней отличился комсорг полка младший политрук Голуб-ничий. Он заколол винтовкой со штыком шестерых гитлеровцев. Их атака захлебнулась, фашисты отступили, но вскоре получили подкрепление и опять полезли вперед. К полудню 17 декабря противник оттеснил наши части с северных склонов Камышловского оврага к деревне Камышлы, расположенной на его дне. Вечером 287-й полк и 2-й Перекопский полк морской пехоты отступили еще дальше, на южные склоны Камышловского оврага, и там закрепились на заранее подготовленных позициях. Оторваться от фрицев им помогли артиллеристы 69-го артполка. Они стреляли прямой наводкой из орудий калибра 76 мм и уничтожили 10 танков и много живой силы противника.

Эти яростные бои происходили примерно на километр-полтора левее от расположения 54-го полка. «Разинцы» тоже вели перестрелку, но такого отчаянного вражеского напора не испытывали. Правда, несколько раз цепи немецкой пехоты выходили на нейтральную полосу, расчищенную здесь от кустарников и деревьев. Однако встреченные плотным пулеметным, автоматным и ружейным огнем, поддержанным минометами, они залегали и затем откатывались назад.

Два дня гремела канонада на Мекензиевых горах. Опрокинуть фронт, добиться определяющего перевеса над защитниками Севастополя гитлеровцам не удавалось. Русские бросались в контратаки и отбивали обратно занятые германцами свои огневые рубежи.

На участке первого батальона 54-го полка утром 19 декабря было относительно тихо. Но вдруг фашисты начали интенсивный обстрел из пушек и минометов. Его пехотинцы переждали, забившись в «лисьи норы» — углубленные блиндажи с тремя накатами бревен сверху. Затем боевое охранение сообщило о приближении вражеской техники.

На поляну, лязгая гусеницами, выползли самоходка «StuG III» с короткой, точно обрубленной пушкой, и бронетранспортер «Sd.Kfz.250/1», который непрерывно вел огонь из пулемета, установленного за броневым щитком на крыше кабины. Сразу за броневыми машинами двигалось около двух батальонов стрелков и автоматчиков. Самоходку взяла на прицел наша противотанковая батарея. Разделаться же с колесно-гусеничным бронетранспортером предстояло пехоте.

По плану комбата Дромина при общем наступлении немцев на позиции первого батальона бойцы снайперского взвода занимали места рядом с пулеметчиками и вместе с ними отбивали атаки противника. Старшему сержанту Павличенко, опять-таки по согласованию с лейтенантом, разрешалось уходить на скрытые, заранее подготовленные позиции на нейтральной полосе, чтобы из засады вести огонь по офицерам, унтер-офицерам, пулеметным гнездам и расчетам минометов.

В данный момент пулеметное гнездо само приближалось к Людмиле со скоростью примерно 25 км в час. Приземистая и не очень большая по размеру, весом почти в шесть тонн броневая машина «Sd.Rfz.250/1» бежевого цвета, раскрашенная коричневыми и зелеными пятнами, поворачивалась левым боком, непрерывно осыпая пулями пространство перед окопами первого батальона. На боку у нее отчетливо виднелся черно-белый крест. Расстояние сокращалось. Автомобиль подъезжал к давно пристрелянному ориентиру — низко обломанному стволу молодого вяза, и Людмила, прищурив левый глаз, заглянула в круглый окуляр оптического прицела «ПЕ».

Ей предстояло в течение минуты решить задачку по баллистике.

Во-первых, бронетранспортер имел довольно высокие борта, и, следовательно, головы двух пулеметчиков, так бесстрашно работавших у «MG-34», находились над землей на высоте более двух метров. Она же лежала в своем убежище прямо на земле, держа винтовку на небольшом бруствере. Между линией прицеливания и горизонтом оружия образовывался угол в 30 градусов, называемый «углом места цели», и сейчас он был положительным. Стало быть, прицел надо устанавливать с понижением.

Во-вторых, бронетранспортер передвигался. Это означало, что необходимо «упреждение». Снайперу нужно перемещать винтовку по направлению движения цели и впереди ее, соответственно ее скорости. Сосчитать «упреждение» на дистанции в 200 метров легко. Пуля из «трехлинейки» долетит до нее за 0,25 секунды. За это время немецкий броневик пройдет четыре метра. Применив в расчетах понятие «одной тысячной», Люда повернула боковой барабанчик на металлической трубке прицела на несколько делений и затем мягко нажала указательным пальцем на спусковой крючок.

На том стрельба из пулемета, установленного на крыше кабины «Sd.Kfz.250/1», закончилась.

Солдаты повалились на дно бронетранспортера. Каски их не спасли. Русские пули прилетели снизу и поразили их в глазницы. Очень глупо поступил унтер-офицер — командир экипажа броневика. Удивленный, он поднялся из кабины в кузов, чтобы посмотреть, отчего замолчал пулемет. Ведь стрельбу противник вел только с фронта, а спереди машину защищали стальные листы толщиной около полутора сантиметров. Подумать о снайпере он не успел: пуля пробила ему висок. Но те, кто внимательно наблюдал за этой атакой с командного пункта разведывательного батальона, догадались.

Через минуту на рощицу, где находилась Людмила, обрушились залпы немецких минометов «Gr.W» калибра 81 мм. Запасное, более глубокое и хорошо оборудованное укрытие у нее тут было. Трижды перекатившись через левый бок, она почти добралась до него. Однако не мина, а тяжелый снаряд вдруг разорвал воздух, поднял вверх комья земли, ветки, обломки деревьев, опавшую листву. Словно горячая лапа огромного зверя толкнула ее в плечо, сильная боль лишила сознания.

Старшего сержанта, раненного осколком снаряда в спину, нашел в лесу и вынес с поля боя командир второй роты первого батальона 54-го стрелкового полка младший лейтенант Алексей Аркадьевич Киценко. На исходе дня 19 декабря 1941 года Людмилу привезли в медсанбат № 47, расположенный в инкерманских штольнях вместе с походно-полевыми госпиталями №№316, 76, 356. Здесь был оборудован отличный медицинский центр с несколькими операционными, лечебными кабинетами, благоустроенными палатами. За три дня немецкого наступления сюда доставили около трех тысяч раненых бойцов и командиров. Все они требовали немедленного осмотра, лечения, ухода. После срочных операций и перевязок многих отправляли в эвакуацию. Поздним вечером 19 декабря от Каменной пристани в Южной бухте отошел транспорт «Чехов», имея 473 тяжелораненых на борту.

Темнота скрыла его от воздушной фашистской разведки. Сопровождаемый тральщиком «Мина», пароход взял курс на город Туапсе, находившийся на кавказском побережье Черного моря.

Павличенко после операции по извлечению осколка осталась в Севастополе. Ее состояние тревоги врачам не внушало. Таких раненых успешно долечивали в медсанбатах в течение 10–12 дней.

Доблестного снайпера навещал командир второй роты Киценко. Вскоре между ними произошло объяснение. Фронтовая дружба переросла в любовь. Людмила всем сердцем привязалась к симпатичному лейтенанту, который был старше ее на одиннадцать лет и часто давал девушке мудрые советы, как военные, так и житейские. Они подали рапорт в штаб 25-й Чапаевской дивизии об оформлении брака…

Второй немецкий штурм защитники Севастополя отбили.

В начале января 1942 года противник прекратил активные боевые действия и ограничивался артиллерийским и минометным обстрелом советских позиций. Тем временем командование Одиннадцатой германской армии принялось анализировать собственные ошибки. Из Берлина торопили эту работу и присылали всевозможные подкрепления. В частности, обратив внимание на работу русских снайперов, которые не давали покоя частям вермахта, осаждавшим русскую крепость, фашисты стали формировать собственные группы сверхметких стрелков.

Старший сержант, вернувшись из медсанбата в свою роту, вскоре отправилась в расположение 79-й морской бригады, которая занимала участок обороны в районе Мекензиевых гор, западнее Камыпшовского оврага, от железнодорожного моста по долине реки Бельбек до высоты 133,3. Потеряв за три дня пять человек, погибших от прямого попадания пули в голову, моряки заподозрили, что у них начал работать вражеский снайпер, который вел огонь по нашим тылам. Он умело маскировался, бил редко, но точно. При этом им показалось, будто место его нахождения — фермы взорванного еще в ноябре прошлого год железнодорожного моста.

Командир 79-й бригады полковник Потапов попросил помощи у коменданта третьего сектора обороны генерал-майора Коломийца, и она была ему оказана. Опытная снайперская пара: Людмила Павличенко — Федор Седых — получила приказ уничтожить слишком ушлого фрица.

На нейтральной полосе, метрах в двадцати перед огневыми рубежами 79-й бригады, с помощью ее бойцов они за две ночи вырыли окоп полного профиля и траншею полуметровой глубины, ведущую к нему от переднего края. Здесь повсюду торчали невысокие кусты вечнозеленого можжевельника с красно-коричневой корой, чуть присыпанные выпавшим снегом. Потому и окоп они накрыли металлическим каркасом с ветвями этого растения и сверху тоже присыпали их сухой слежавшейся снежной крошкой. Кроме того, они заготовили «куклу», то есть манекен на палке, одетый в советскую шинель, с каской на голове и винтовкой, для пущей убедительности привязанной к его спине слева.

Два дня Павличенко рассматривала мост в бинокль, прикидывая, где бы она сама устроилась со снайперской «трехлинейкой». Мест, по ее мнению, удобных для стрельбы, среди перекрученных от взрыва стальных конструкций имелось всего два. Они с Федором решили вести за ними наблюдение по очереди и особенно внимательно — в предрассветные часы. Зловредный фашист должен был появиться обязательно, ибо сохранившиеся пролеты моста, бесспорно, представляли почти идеальную позицию для ведения прицельного огня сверху вниз по переднему краю и ближайшим тылам 79-й морской бригады.

Она дремала, сидя на корточках и привалившись плечом к стенке окопа. Форменная одежда — теплое белье, гимнастерка, стеганые ватные безрукавка и штаны, заправленные в сапоги, шинель и белый маскхалат — не позволяла замерзнуть, но и согревала не слишком хорошо. Вдруг сержант Седых коснулся ее плеча и показал на мост. Люда быстро достала бинокль из футляра, висевшего на груди, и приложила к глазам. Январская ночь понемногу отступала. Мост вырисовывался в предрассветной дымке. Темная фигура человека, перебирающегося через обломки металлических балок, возникла на фоне медленно светлеющего неба и тотчас пропала.

Федор посмотрел на командира взвода и опустил большой палец вниз. Павличенко кивнула головой, соглашаясь со своим снайпером-наблюдателем: объект прибыл на место боя. Теперь надо дать ему возможность осмотреться, установить ружье, зарядить его, найти знакомые ориентиры на пространстве, где ранее так удачно протекала его охота. Но едва ли вражеский снайпер обнаружит их засаду. Они потрудились на славу, выполнили все по правилам, преподаваемым в киевской школе.

Дальнейший план действий согласовывался еще до выхода в окоп. Сержант, выбравшись из него через траншею, окажется около переднего края, возьмет «куклу» и будет ждать сигнала, когда Люда приготовится к выстрелу. Подготовка эта несложная, ей давно знакомая: стрелять надо снизу вверх, сделав поправку на «угол места цели».

Прошло полчаса.

Пятница 23 января 1942 года начиналась как день абсолютно тихий. На сухопутных рубежах возле Севастополя ни одна из сторон боевых действий не вела. Молчали пушки, минометы, пулеметы. Не поднялись в небо бомбардировщики, истребители, штурмовики. Война как будто затаилась.

Прислушиваясь к необычной тишине, Людмила приложила пальцы ко рту и тихо свистнула. Сержант Седых отозвался таким же коротким свистом. Она не спускала глаз с моста и знала, что Федор, прячась в траншее, уже потащил «куклу» на нейтральную полосу. Клюнет ли фриц на приманку?

Выстрел с моста прозвучал глухо, точно кто-то ударил железным прутом по деревянной доске. Люда увидела вспышку и весело улыбнулась: ага, наконец ты, сволочь гитлеровская, мне попался, а то очень зябко тут сидеть! В окуляр оптического прицела между трех линий она увидела его голову. Ничего особенного: рыжий, голубоглазый, веснушчатый, черты лица правильные и даже приятные. Может быть, и он видел ее в тот краткий миг…

С высоты четырех метров немец упал на чуть подтопленное водой из реки, густо заросшее здесь камышом дно Камышловского оврага. Следом за ним свалилась и его винтовка. К удивлению Людмилы, работал он не с германским снайперским карабином «Zf.Kar.98k», а с ружьем системы Мосина, имевшим прицел «ПЕ», конечно же, трофейным. Много отличного, совершенно исправного нашего оружия досталось захватчикам в первые месяцы войны.

Теперь для старшего сержанта счет шел на минуты. Людмила быстро обыскала труп, одетый в маскхалат поверх утепленной форменной куртки. Вот его солдатская книжка, вот погоны, обшитые серебряным галуном, — стало быть, ее противник имел звание обер-фельдфебеля, — вот красная с черно-белой окантовкой орденская ленточка из второй петли на куртке, вот и знак ордена «Железный крест». Их она срезала своей острой как бритва «финкой», зная, что капитан Безродный, помощник начальника штаба — два, любит получать подобные сувениры. Они прекрасно дополняют его отчеты о службе полковой разведки.

Кроме того, женщине никогда не помешает запас из бинтов и ваты. Они у фрица есть. Большой пакет — во внутреннем кармане правой полы, пакет поменьше, на пять метров бинта — в правом нагрудном кармане. Есть и подарок для ее дорогого, горячо любимого супруга — плоская мельхиоровая фляга с коньяком, портсигар с сигаретами…

Полковник Алексей Степанович Потапов пользовался большим авторитетом у командования Приморской армии. Бойцы его 79-й морской стрелковой бригады воевали храбро и умело. Бригада прибыла в Севастополь из Новороссийска 21 декабря прошлого года в составе четырех тысяч человек. Ее сразу отправили на боевые позиции в третьем секторе обороны. В тот же день морские пехотинцы геройской атакой выбили немцев с высоты 192,0 на южном склоне Камышловского оврага.

Потапов, сидя за столом, рассматривал солдатскую книжку гитлеровского снайпера, приложенный к ней перевод и орден «Железный крест». Перед ним, вытянувшись по стойке «смирно», стояли старший сержант Павличен-ко и сержант Седых. Они просидели в мерзлой крымской земле больше двух суток, толком не спали и не ели. Но сейчас по приказу полковника их накормили горячим обедом в офицерской столовой, дали возможность помыться и переодеться.

В солдатской книжке говорилось о том, что обер-фельдфебель Гельмут Боммель, инструктор стрелковой школы, полмесяца назад прибывший из Берлина, прикомандирован к 121-му полку 50-й Бранденбургской пехотной дивизии. До того он воевал в Польше, Бельгии и Франции. Счет уничтоженных солдат и офицеров противника превышал у него двести человек, и за таковые подвиги фюрер наградил меткого стрелка дважды: орденом «Железный крест» 1-й и 2-й степени.

У Людмилы Павличенко вражеский снайпер-ас был 227-м по счету, но она никаких правительственных наград не имела. Полковник Потапов обратил на это внимание и задал старшему сержанту вопрос. Однако бывшая студентка истфака КГУ не очень-то любила разговоры с высоким начальством. Полугодовое пребывание в армии уже научило ее сдержанности и осторожности. Хотя раньше она была человеком веселым, остроумным и, как говорится, за словом в карман не лезла.

Потапов, офицер многоопытный, все понял и без объяснений. Он повез снайперов с докладом об их успехе прямо в штаб Приморской армии, к генерал-майору Петрову. Чем руководствовались командир первого батальона старший лейтенант Дромин и командир 54-го полка майор Петраш, упорно обходя наградами старшего сержанта Павличенко, полковник Потапов не знал, но хотел немедленно исправить допущенную по отношению к ней несправедливость. Это у него получилось. Тем более, что Главнокомандующий Приморской армии и сам вспомнил смелую девушку-снайпера, приезжавшую к нему еще под Одессой за именной винтовкой.

По приказу генерал-майора политотдел издал специальный «Боевой листок» для распространения во всех воинских соединениях, защищавших Севастополь, с рассказом о том, как снайперы 54-го полка победили в поединке фашистского аса, приехавшего в Крым из Берлина.

Через неделю Людмилу на позициях второй роты нашел корреспондент городской газеты «Маяк Коммуны» Иосиф Гуревич. Затем к ней явился, чтобы взять интервью, сотрудник редакции флотской газеты «Красный черноморец», известный в городе журналист Владимир Апошанский. Старший сержант излагала всем одну и ту же историю: что в политотделе армии, что представителям местной прессы. Результат, однако, ее удивил.

Корреспонденты не пожалели красок для Гельмута Боммеля: толстый, как жаба, водянистые глаза, желтые волосы, тяжелая челюсть. Цифры в его солдатской книжке они прочитали по-разному: «Боевой листок» — 500 уничтоженных солдат и офицеров, что весомее звучит для пропаганды; Гуревич — 400; Апошанский, как человек военный и сведущий во фронтовых реалиях, — около 300. Воинское звание немца тоже вызвало затруднения: он у них и обер-ефрейтор, и унтер-офицер, и фельдфебель.

Совершенно не устроила журналистов слишком простая на их взгляд история с Камышловским мостом. Они представляли себе снайперскую дуэль по-другому. Например, так: «Медленно, нехотя туман рассеялся, засветлело, и Павличенко увидела, как прячась за манекен коряги, снайпер передвигался едва заметными толчками. Все ближе и ближе к ней. Она двинулась навстречу. Одеревеневшее тело стало тяжелым и неповоротливым. Сантиметр за сантиметром преодолевая холодную каменистую подстилку, держа винтовку перед собой, Люда не отрывала глаз от оптического прицела…» (до сих пор выставлено в Интернете на сайте «Снайпер Людмила Павличенко». — А.Б.).

Возможно, старший сержант некоторым образом и сама способствовала появлению этой ахинеи. Она не рассказывала пишущей братии никаких подробностей о работе сверхметкого стрелка на огневой позиции, о своем оружии, о правилах маскировки, о законах баллистики, о полете пули к назначенной цели. В годы борьбы с фашизмом это было запретное для обычных, не прошедших специальную подготовку людей, военное знание.

Зато фотографии получились очень хорошо.

Фронтовые фотографы и кинооператоры снимали Люду с разных ракурсов. Один из них, по фамилии Микоша, выбирая лучшую точку для съемки, даже заставил снайпера взобраться на дерево с «СВТ-40» в руках. Напрасно она уверяла его, что никогда не стреляет в крымском лесу с деревьев, что самозарядная винтовка Токарева — ее парадное, наградное, а вовсе не рабочее оружие. Микоша стоял на своем, и старший сержант, посмеиваясь над этим маленьким, но чрезвычайно самоуверенным мужичком, в конце концов согласилась (снимок также выставлен в Интернете. — А.Б.).

О макияже, укладке волос и о новом, по фигуре сшитом обмундировании, в данном случае не могло быть и речи. Однако ее природная красота в подобных ухищрениях не нуждалась. После новой встречи с Иваном Ефимовичем Петровым, который сказал снайперу добрые слова, поблагодарил за проявленные в боях с гитлеровцами стойкость и мужество, пообещал, что ни старший лейтенант Дромин, ни майор Петраш впредь на представление к наградам влиять не будут, Людмила испытала настоящий прилив бодрости и вдохновения. Глаза у нее на всех фотографиях искрились радостью, были веселыми и задорными. Штабные пропагандисты признали, что Павличенко невероятно фотогенична и обаятельна.

Привлекательная девушка с оружием в руках на листовке — это военная пропаганда по-русски, и она, вероятно, более действенна (по крайней мере в СССР), чем цветные открытки с полуголыми американскими красотками в купальниках, рассылаемые солдатам армии США на Рождество.

Впоследствии таких листовок было выпущено пять видов, и каждая — многотысячным тиражом — для распространения на фронте (причем одна — на грузинском языке). Лучшего снайпера 25-й Чапаевской дивизии не только фотографировали, но и рисовали художники. Совершенно очевидно, что письменные обращения к согражданам Людмила сама не составляла. Это делали от ее имени сотрудники Главного политического управления РККА, умелые пропагандисты и агитаторы. О том, что ярая ненависть и другие сильные чувства не могут быть помощниками сверхметкого стрелка и прямо-таки противопоказаны ему, они, конечно, не догадывались.

Вот полный текст одной из листовок:

«Смерть немецким оккупантам!

Доблестный снайпер Людмила Михайловна ПАВЛИЧЕНКО.

Верная дочь Ленинско-Сталинского комсомола, она вступила в ряды Красной Армии добровольцем в первые дни Великой Отечественной войны.

Огнем своей винтовки Людмила Павличенко уничтожила под Одессой и Севастополем 309 немцев.

“Это самое верное и правильное отношение к немцам. Если их сразу не убьешь, то беды потом не оберешься”, — писала она однажды своей матери.

Высокое воинское мастерство и отвага Людмилы Павличенко вдохновляют на подвиги тысячи снайперов Красной Армии — стахановцев фронта.

Воины Красной Армии! Истребляйте врагов так же беспощадно, как истребляет их Людмила Павличенко!

БЕЙ ВРАГА БЕЗ ПРОМАХА!

Когда я проходила по улицам Севастополя, меня всегда останавливали ребятишки и деловито спрашивали:

— Сколько вчера убила?

Я обстоятельно докладывала им о своей работе снайпера. Однажды мне пришлось им честно сказать, что я уже несколько дней не стреляла по врагам.

— Плохо, — в один голос сказали ребятишки. А один, самый маленький, сурово добавил: