Среда обитания Абдуллаев Чингиз
– Твои к тебе ходили?
– Да. И отец, и мать, но это редкость. – Эри потянула его ко входу в Тоннель. – Почему ты спрашиваешь об этом, Дакар?
– Хочу больше знать о тебе. И еще… Я никогда не отдал бы своего ребенка в это заведение. Никогда!
Дорожка понесла их к эскалатору, затем – вниз, вниз, вниз…
– И что бы ты с ним делал? – спросила Эри. – Ты не король, ты не настолько богат, чтобы нанять учителей и воспитателей и вырастить потомство в защищенной зоне. А мир взрослых ребенку не подходит. Детям нужно свое убежище.
– Лучшее убежище для них – любовь родителей, – возразил он.
– Ты называешь любовью родительский инстинкт. Но у одних он есть, у других отсутствует, третьи просто не любят детей, а для иных они игрушка. Не всякий взрослый может контактировать с ребенком… – Эри наморщила лоб. – Я помню… нам объясняли в инкубаторе…
Он промолчал. Кажется, понятия о воспитании сильно изменились, а родственная связь ослабла. Женщины больше не вынашивали детей и не рожали их в муках, дети были оторваны от родителей, семья распалась, и ячейкой общества стал самодостаточный индивидуум. Человечество успешно прогрессировало в социальном плане и изживало древние инстинкты – такие, как родительская любовь.
Может, любви вообще не осталось? Он заглянул в темные глаза Эри и решил, что с этим грустным выводом не нужно торопиться.
В Тоннеле царили полумрак, тишина и безлюдье. Ни ярких огней, ни залитых светом витрин, ни смеха, ни воплей, ни гомона; не толпится народ у кабачка Факаофо, допинг «У блохи» пустой, антикварные лавки и шопы закрыты, огнемет над агенством «Восемь с половиной» не испускает голографического пламени, а из «Подвала танкиста» не слышно ни звука. «Вторая четверть, – подумал он, – рабочее время для подданных, а если нет людей с монетой, то некого и обобрать – значит, капсулей тоже нет».
Эри остановилась у входа в тупичок блюбразеров.
– Я подожду тебя в шалмане у Африки.
– У Африки… – повторил он задумчиво. – Знаешь, милая, этот Африка – первый старик, которого я здесь увидел. Сколько ему лет?
– Не знаю, Дакар. Сто или сто двадцать… Об эвтаназии еще не помышляет.
– И всем дарована такая жизнь?
– Какая? – Она удивленно взмахнула ресницами.
– Такая долгая…
– Почему долгая? Обычная. В Ствол Эвтаназии уходят те, кому сто пятьдесят.
Он кивнул, погладил ее по щеке и направился по темноватому коридору к двери из армстекла. «Еще один подарок, – билась мысль в голове, – еще одна конфетка, преподнесенная грядущим… Спор о долголетии хомо сапиенс был наконец разрешен, биологические пределы жизни достигнуты – в этой подземной оранжерее, где не было ни холода, ни зноя, ни ядов в воде и воздухе, где человек не знал о болезнях, катастрофах и каких-либо опасностях, кроме исходивших от других людей…»
Размышляя об этом, он прикоснулся к двери, подождал, когда ее откроют, и поздоровался с Мадейрой. Ему показалось, что блюбразер возбужден – шрам на его щеке подергивался, руки беспокойно шевелились. В первом – видимо, рабочем – помещении на этот раз не оказалось никого, столы пустовали, терминал был выключен, и только зеленый мираж, куст сирени в правом углу, напоминал о предыдущем визите. Мадейра, однако, не торопился в свой кабинет.
– Вы встретитесь с одним… с одним из наших покровителей. Он ждет вас, Дакар… там. – Взгляд блюбразера скользнул к цветущему кусту. – Он занимает важный пост в Мобурге, но главное – он человек больших достоинств и ума. Вы можете быть с ним откровенны… так же откровенны, как были со мной.
– Ваш шеф? – спросил он.
Глаза Мадейры округлились.
– Простите?
– Ваш лидер? Глава организации? Идейный вдохновитель?
– Нет, Дакар, нет. Он только оказывает нам помощь, поддержку и покровительство. Еще распоряжается нашим счетом в городском пьютере.
– Вашими финансами?
– Да. Он регулярно пополняет их – здесь, в Мобурге, и в других куполах. Мы очень ему обязаны.
– Понимаю.
«Местный Сорос, миллионер-благотворитель», – подумал он, вступая вслед за Мадейрой в кабинет. Из прежней жизни он вынес убеждение, что Соросы отнюдь не бескорыстны; есть у них свои резоны и таинственные цели, скрытые от взгляда публики, и каждый Сорос знает, как получить доход от самого невинного благодеяния. В этот постулат он верил так же твердо, как в три начала термодинамики, и потому насторожился.
Человек, поднявшийся ему навстречу, был высок, носил свободные одежды серо-стального оттенка и прятал лицо под серебристой маской. Она позволяла разглядеть лишь рот и подбородок: губы незнакомца были властными, челюсть – тяжелой, улыбка – сухой и угасшей едва ли не в миг своего появления. Но голос был хорош – звучный, сочный, сильный, то взлетавший вверх, то опускавшийся до доверительного шепота.
– Дем Дакар из Лиги Развлечений? Старший партнер и, если мне не изменяет память, один из самых талантливых инверторов? – Дождавшись кивка, незнакомец усмехнулся и тихо произнес: – Но это ведь не ваше имя и не ваше занятие, не так ли? Я хотел бы услышать, как вас зовут… как звали в вашу родную эпоху. Еще – о вашем возрасте и статусе.
– Павел Сергеевич Лонгин, – ответил он. – Мне пятьдесят семь лет, а это немало в мои времена. Порог старости, если оставаться оптимистом… Что касается моих занятий, то были они такими же, как здесь. Иными по технике исполнения, но теми же по сути. Я – сочинитель.
– Павел Сергеевич Лонгин… такое длинное и неуклюжее имя… – сказал человек в сером. – Дакар привычнее.
– Дакар вполне меня устроит. Как мне обращаться к вам?
Незнакомец и Мадейра переглянулись, потом блюбразер кашлянул и покачал головой.
«Возможно, вопрос был нетактичен?.. – подумалось ему. – Бывает, что благодетелям-спонсорам мила анонимность – ни имени, ни должности, ни звания. Особенно хмырям в масках и с этакой челюстью…»
Но этот хмырь ответил.
– Зовите меня магистром, – промолвил он и показал глазами на диван.
Глава 16
Крит
Шестое. Имущественное и социальное неравенство должно сохраниться – как стимул для индивидуальной конкуренции и достижения успеха. Тем не менее его следует ослабить, чтобы исключить возможность революций, крупномасштабных мятежей и социальных взрывов. Практически это означает, что деклассированным элементам общества должен быть обеспечен некий минимум жизненных благ.
«Меморандум» Поля Брессона,Доктрина Шестая, Пункт Шестой
Проводив Дакара, я взял в ближайшей конюшне шмеля и полетел к себе в Алый сектор. Под куполом было спокойно, но там и тут я видел результаты отгремевших битв – застывшие дорожки, трещины с оплавленными краями в зданиях, прорехи в сети безопасности, разбитые рекламные проекторы и трупы биотов. Человеческих тел уже не было, их Ремонтная Служба вывозит сразу, чтобы не травмировать оставшихся в живых. У каждой дыры и трещины уже копошились ремонтники, сгружали с автокаров тетрашлак и баки с жидким триплексом, секции транспортных дорожек, рулоны сетки и прочий инвентарь. За пятидневку все будет восстановлено, и победитель, как полагается, оплатит городу ущерб, а побежденный залижет раны и начнет прикидывать, не убраться ли из Мобурга вообще. Вполне вероятно, что уберется – стекольщиков погромили здорово и без нарушения правил. Купол нигде не задет, коммуникации целы, стволы на месте, воздух свеж – значит, обошлись без газов и прочей вредной химии. Прав достойный Бургас, прав – Союз аккуратно сработал, не придерешься! Видимо, знали, что обры в три глаза будут следить и, ежели что, поддержат стекольщиков.
Я опустился на ярусе биотов, сунул шмеля в криоблок и влез в кабину лифта. В нее ввалились еще четверо, по виду – подданные, крепкие рослые парни, все незнакомые мне и все без значков и в широких хламидах. Подходящие обертки, чтобы припрятать броню и оружие… Жаль, сообразил я поздновато – лифт уже ехал наверх.
Драться с четырьмя в кабинке дело непростое. Огнемет не используешь – стену можно прожечь, дротик не метнешь – тесно, гранату с газом не раздавишь – сам на компост отправишься. Однако нож, «ванкувер» и протез вполне годятся для контактов на близком расстоянии. Я уже начал прикидывать, кого проткну клинком, кого достану пулей, но вдруг заметил, что мои попутчики сгрудились у двери. Явный признак мирных намерений – они не пытались меня окружить, стояли так, что я с успехом срезал бы всю шайку единой очередью. Вдобавок не глядели на меня, даже затылками повернулись, и в каждый я мог всадить по пуле. Мог, но воздержался ввиду неясных обстоятельств.
Может быть, охранники магистра? Ганга из Службы Эвтаназии или Сенегала из ГенКона?..
Никак нет – доехали со мной до четырехсотого яруса. Один застрял в двери, трое выскочили в коридор, где тут же раздалось шипение разрядников. Кто-то пронзительно вскрикнул, но вопль сразу оборвался, затем я унюхал запах горелого, услышал топот, шум падающих тел и резкие слова команды: «Осмотреть коридор! Ямайка – налево, Юкатан – направо! Чисто? Кабины лифта проверили? Тоже никого? Комес, можно выходить!»
Торчавший в дверях отодвинулся и встал по стойке смирно.
– Прошу, легат! – Заметив, что я не двигаюсь, он добавил: – Комес Нил из ОБР, группа обеспечения безопасности. Согласно приказу почтенного гранда…
– Вот что, парень, – оборвал я его, – иди в коридор и прибери там трупы. Потом грузитесь в лифт и выметайтесь с яруса. Почтенному гранду будет доложено, что вы великолепно потрудились.
Кажется, он понял, что я не хочу поворачиваться к нему спиной, ухмыльнулся и исчез. Я подождал, прислушиваясь к звукам, доносившимся из коридора. Тех, кто сидел в засаде, было трое – это я мог легко установить по характерному шороху, с каким волокут безжизненные тела. Ждали не в коридоре, а в одной из лифтовых кабин, хотели навалиться сзади, когда я сунусь в патмент, и продырявить там, где нет брони, шею или голову. А зря! Во-первых, я не снимал капюшон, а во-вторых, слух у меня отличный. Кроме того, я помню, что мне посоветовал Конго – почаще оглядываться.
Но советом он не ограничился, а прислал охрану – небывалая щедрость с его стороны! Мной, кстати, не заслуженная. Пока что я ничего не нашел, а только прогулялся в Штреки да в Керуленову Яму и напугал до судорог Бургаса.
Все стихло. Покинув лифт, я метнулся к двери, сдвинул ее и очутился в своем жилище.
Двери в патментах надежные. Конечно, их удалось бы взломать вместе со стеной, или пробить разрядником, или расплавить огнеметом, но тайно не откроешь – распознающий блок не впустит чужака. В принципе можно его отключить, если добраться до пьютера в Ратуше, но это попахивало фантастикой – пьютер охраняется надежнее всего, что есть в Мобурге. В общем, мой патмент – моя крепость и безопасное убежище! Но только до того момента, пока не выломают дверь.
Ткнув пальцем в обруч, я вызвал Хингана. К счастью, они с Дамаском уже вернулись, и по хмурому их виду было ясно, что ничего не нашли. Сидели у стола, заставленного банками, ели-пили, но оттопыровки не нюхали. Я бы тоже не отказался закусить – после пищевых пилюль вдруг понимаешь, что жизнь не так плоха, раз есть в ней место ножкам саранчи, улиткам, мидиям и джему из бананов. Кажется, именно этим и пробавлялись мои партнеры.
– Ну? – спросил Хинган, энергично жуя.
– Ничего. У вас?
– Крысу убили. – Он показал пару окровавленных клыков. – Самец. Здоровый! А так тоже ничего. По всем основным коридорам прошли, Дамаск слушал, я сторожил. В одном месте гремело и жужжало.
– Что?
– Диггеры из Службы отстойник чистят.
– Чисс-тя, – подтвердил Дамаск.
– Что делать будем, Крит?
– Теперь за Ледяные Ключи пойдем, – сказал я. – Есть там несколько новых тоннелей, и мы не везде прогулялись. Червя встретили. Не червь, а электрическая батарея!
– Слышал я о таких, – вымолвил Хинган. – Воду они любят. Водомет с собой возьмем, отравой зарядим, чем-нибудь поосновательней. Сдохнет, если в пасть угодить.
Вспомнив жуткую пасть червяка, я ухмыльнулся:
– Это мы тебе поручим. Чья идея, того и работа.
– Без проблем, – отозвался Хинган. – Однако идея не моя – так старые Охотники учили моего деда. Этих червей в Отвалах пропасть была, лет шестьсот назад. Потом ушли, а почему – загадка!
Хингану можно верить – он в отличие от меня Охотник в седьмом поколении. Чего Хинган не знает про Щели, Штреки и Отвалы, того и вовсе нет.
– Как твой партнер? – полюбопытствовал он. – Этот, с башкой на боку? Сильно мешал, корм крысиный?
– Не очень, – ответил я. – Кое в чем был даже полезен.
Секунду я соображал, не рассказать ли о машине-бурильщике, потом решил, что времени на разговоры нет. Машина – не червяк, током не бьет, и ядом поливать ее не нужно. А что с ней делать – и делать ли что-то вообще, – обсудим, когда доберусь до Хингана. Очень мне хотелось очутиться у него, и поскорее.
– Жди, – промолвил я. – Отправляюсь к тебе.
Хинган удивленно моргнул.
– Не будешь отдыхать?
– У тебя отдохну. А как отдохну, так и отправимся.
– Псс-затра, – произнес Дамаск, пересчитывая банки на столе.
– Не послезавтра, а завтра, в последнюю четверть, – возразил я и отключился.
Затем, не снимая брони, проверил снаряжение, набил припасов в сумку, сменил баллон у огнемета и решил, что запасной не стану брать – тяжелые эти баллоны, громоздкие, а лишней спины у меня нет. Если на грудь повесишь, то ни присесть, ни повернуться, да и стрелять мешает. Оружия должно быть столько, чтоб сохранялся разумный баланс между подвижностью, реакцией на противника и средством, каким снесешь ему башку. Не выдержал баланса, башку снесут тебе.
Спускаться вниз, в конюшню, и демонстрировать, что я куда-то собираюсь, было бы абсолютной глупостью. Этого ждали и те, кто меня охранял, и те, кто за мной охотился; тем и другим известно, что я остался без шмеля, а крылышек еще не отрастил. Значит, должен сидеть в патменте или спуститься в лифте – к выходу или на ярус биотов. Без них, понятное дело, не полетаешь!
Но мне охрана не нужна. Ни охрана, ни свидание с ублюдками, которые меня выслеживают. Лучшая охрана – анонимность: был Охотник Крит, и нет его! Ищите Крита по всему Мобургу! А Мобург велик, и затеряться в нем проще, чем съесть улитку под грибным соусом. Можно, конечно, найти по браслету, но тут уж не обойдешься без самых высоких чинов ОБР. Не легатов, как рыжий Сеул, а минимум – магистров.
Я нацепил присоски и растворил диафрагму шлюза. Сверху, с купола, струился яркий свет и тянуло свежим воздухом от воздуховода, внизу, в безмерной глубине, мерцала сеть, отсвечивали алым дорожки и мельтешили толпы мурашей. Высота меня не пугает, но в этот раз я был навьючен, точно шайка пачкунов: огнемет с баллоном, пояс, перевязь, разрядник, дротики, ножи, гранаты и обоймы, сумка с припасами и, разумеется, броня. Лезть, впрочем, пришлось недалеко: я миновал покои Ганга из Службы Эвтаназии и приземлился на балконе Сенегала. Это заняло минуту, и, надо полагать, никто меня не видел – биоты близко не летали, а снизу я казался темной точкой на километровом каркасе ствола.
Балкон – точнее, галерея – был широким и простирался по всей окружности колонны. Я насчитал четыре шлюза и выбрал тот, который, по моим соображениям, должен вести в конюшню. Шлюз не дверь, взломать его полегче, но все же я выжигал замок минуты три, пока диафрагма не раскрылась. Затем надвинул капюшон, спрятал лицо под маской и под тревожные вопли распознающего блока пробрался в комнату.
Это была не конюшня, а зал увеселений, выше и много просторней моего патмента. Вдоль стен – диваны и проекторы, посередине – фонтан с настоящей водой, шкафы забиты оттопыровкой, клипами и гипномасками, на потолке – фигурки обнаженных одалисок в интересных позах. Забавная роспись! В другое время я бы ее изучил во всех подробностях.
Рядом с этой комнатой нашелся зал поменьше, с круглым ложем и криоблоками, но в них дремали не биоты, а одалиски. Похоже, в местном филиале ГенКона магистр Сенегал заведовал их производством и то ли по должности, то ли по склонности душевной лично проверял товар. Нелегкая работа! Само собой, не столь опасная, как ловля крыс, но надорваться можно быстрее.
Распознающий блок продолжал верещать над моей головой, но я не торопился. Сигналы тревоги ушли, однако от городского Центра, где расположен ГенКон, лететь не меньше тридцати минут, а кроме того, один Сенегал не отправится – бойцы нужны, раз влезли в его патмент. Ну, а пока соберешь бойцов… В общем, паниковать не стоило. Запись, разумеется, велась, но доказать, что человек с огнеметом, в маске и броне именно Охотник Крит, было бы нелегкой задачей. Прямо скажем, неразрешимой.
Я прошелся по анфиладе комнат, разглядывая богатое убранство, мебель, точеную из хитина, перламутровые мозаики, диваны и кресла, обтянутые драгоценным шелком, светящиеся кристаллитовые столы и фигурки из дерева и самородных цветных камней, изображавшие все тех же одалисок. Все было в тон, где желтое, где голубое, где зеленое с темно-коричневым – видно, хороший диззи потрудился. Не так роскошно, как у Бургаса, но для магистра берлога подходящая. Сомневаюсь, чтобы у Конго, будь он трижды грандом, завелись такие светильники из серебра, ковры и деревянные статуэтки. Ну, ГенКон не ОБР – гордости меньше, монеты больше.
Наконец я нашел помещение с биотами, седлами, сбруей, кормом и шлюзом. Биотов у Сенегала три, шмель и две осы, и, как мне помнилось, он на шмеле не летает, а держит для престижа. Шмель и в самом деле был на месте. Я скормил ему банку нектара, затем оседлал и выжег замки на шлюзе. Еще минута, и мы покинули гостеприимное жилище Сенегала.
Я тут же забыл про него. Я думал сейчас не о делах практических, не о контракте и дальнейших поисках и не о том, какое снаряжение придется взять с собой, кого нанять в отряд шестым и как прикончить электрических червей. Цели моего расследования: загадка фирмы «икс», тайны Поверхности, пришельцы со звезд или из прошлого – все это было таким далеким от меня, таким туманным, не вызывающим ни капли интереса. Мчась под куполом, огибая стволы, стараясь держаться подальше от других биотов, я размышлял об иной проблеме, более насущной, чем все упомянутое выше.
Меня хотели убить.
Новость, конечно, не очень свежая. За сорок с лишним лет, как я покинул инкубатор, меня старались прикончить разнообразными хитрыми способами, но, если не считать потерянной руки, удача мне не изменяла. Я дрался в Тридцать Второй ВПК и заварушках помельче, ходил в Отвалы с диггерами и делил добычу киркой, ножом и кулаком, был обром-комесом, ловил нарушивших Догматы, бился с крысами и манки в Старых Штреках и все-таки остался жив. Я стрелял, в меня стреляли или бросались ко мне с разинутой пастью, но эти сражения, стычки и схватки никак не походили на события последних дней. За мной, Охотником, охотились! Пытались убить из-за угла с таким упорством, будто я не наемный боец, а важная личность, король или, по крайней мере, гранд! Конечно, в Мобурге я лучший, но об этом известно уже десять лет, и никому не приходило в голову, что Крита надо пристрелить. Или, положим, поджарить, когда он явится в свой патмент после экспедиции в Отвалы.
В какую историю я влип? С чем связано подобное внимание к моей персоне? С фирмой «икс»? С Поверхностью? С сырьем, которое таскают Пак ведает откуда?
Я чувствовал себя игрушкой в руках противоборствующих сил; одна пыталась меня защитить, другая – уничтожить. С первой, то есть с Йорком и Конго, все было ясно, а вот со второй… Кто под куполами мог тягаться с ОБР и ВТЭК? Никто, абсолютно никто! Ни один промышленный союз или тем более компания. В конце концов, Йорк и Конго могли решить проблему без меня и долгих поисков – просто урезать квоты Оружейному Союзу и остальным подозрительным фирмам или как-нибудь подставить их. Как именно, я представлял вполне: внедрить своих людей, чтобы в каком-нибудь конфликте те выпалили в купол или продырявили водопровод. Потом подвесить пару грандов-оружейников над крысами…
Однако наняли меня! Не потому ли, что проблема заключалась не в соперничестве фирм, не в тайных жалобах стекольщиков и не в убытках, подсчитанных экспертом Касселем? Собственно, кормчий об этом сказал: найдите ходы на Поверхность и раздобудьте образцы… А все остальное, надо думать, корм крысиный!
В этом было рациональное зерно. Подняться на Поверхность! Не знаю, кто отважится на этот шаг, кто годится на такие авантюры, кроме Охотника Крита. Опыт, резвость, репутация и масса подвигов: гранд Лион, которого скормили крысюкам, гранд Чогори, останки коего извлечены из Ямы, славное побоище в Лоане, битва в Сабире, семнадцать отловленных крыс, сожженных манки – без счета, а уж людей… Им, как говорилось выше, счет тоже давно потерян. Герой! Что ему стоит выбраться наверх и добыть образцы? Проще, чем вломиться в патмент к Сенегалу!
Видно, шансы такие у Крита-Охотника были – недаром кормчий Йорк поставил на него! И это кому-то очень не нравилось. Кому? Вопрос все тот же: кто может потягаться с ОБР и ВТЭК? Ответ: никто, за исключением ВТЭК и ОБР. Я никогда не слышал о внутренних конфликтах в этих ведомствах, но комесам о них не сообщают. Даже легатам, а уж тем более Охотникам.
Печальный вывод! Короли дерутся, у подданных кости трещат… А мне мои кости дороги, и все остальное-прочее, что наросло на них за годы жизни. Пожалуй, безопаснее отсидеться в Отвалах да в Керуленовой Яме, где я сам – король! И чем быстрей я туда попаду, тем лучше. А пока…
Пока я летел к Хингану, и это было правильным решением. Во-первых, потому, что всякий опытный Охотник – проблема для убийц, а три Охотника – это уже три проблемы. А во-вторых, Хинган живет в подлеске, у дальнего входа в Тоннель, куда без оравы бойцов не сунешься. Кто сунется, того на части разберут, как гранда Чогори, – в этом смысле манки далеко до капсулей.
Хинган, однако, им не по зубам. Хинган умен, жесток и опытен – когда вселялся, всех приятелей собрал, и прошлись они по местным бандам, точно диггеры по грязному коллектору. Кого не сожгли, того пристрелили или дротиком проткнули, а самых выдающихся персон не поленились до Керуленовой Ямы дотащить и там скормили крысам. Давно это было, я в те годы в Лоане служил, а может, в Норке или Босте. Давно, но память жива! С тех пор Хинган отстреливает пару капсулей раз в двадцать-тридцать пятидневок, чтоб не забыли, кто тут всех главней. Занятие, конечно, неприятное, зато жилище у него большое, а налогов, как и положено в подлеске, ровно ноль.
Я приземлился прямо у его ствола. Жилые колонны тут низкие, в триста уровней, а ближе к кольцевой дороге – в двести сорок, но отличие от леса не только в этом. Здесь ни конюшен нет, ни инкубаторов, меньше дорожек, раздаточные автоматы – словно крепости в броне, двери в шопах узкие, чтобы толпой не завалились, и в каждом заведении – сопла и баллоны с сонным газом. Заведения – сплошь оттопыры, ни одного приличного допинга или тем более шалмана. Народ угрюмый; капсули – из-за отсутствия монеты, а остальные потому, что опасаются капсулей.
Только я слез со шмеля, как меня окружили. Сперва их было восемь, потом пятнадцать, но из-за цоколей ближайших зданий тянулись и тянулись новые ублюдки, большей частью голышом, в одних передниках или размалеванные в дикие цвета. Стоят и смотрят… Соображения не больше, чем у манки, – видят же, что человек в броне и с целым арсеналом. Я мог их превратить в компост примерно за минуту.
Зубы скалят… Переговариваться начали:
– Здоровый таракан… без бляхи… не подданный, Свободный…
– Вроде как Охотник…
– И чего? Охотник не Охотник, а тут мы в своем праве!
– Много на нем понавешано… до мясца не добраться…
– Не пехтурь, штемп рогатый! Доберемся!
– Щель законопатим!
– К Паку его щель! Пусть потрясет обручем!
Я снял сумку с седла. Они придвинулись ближе. Их набежало уже десятков пять. Один, раскрашенный под манки, произнес:
– Ты с емовом, пехтура? С братьями Свободными поделишься?
Емово – монета на их жаргоне, а пехтура – враль или трепло. Никакого почтения к гостю, к брату Свободному! Ну, нет почтения, будет поучение.
Я ткнул раскрашенного протезом в брюхо и двумя пинками свалил на землю пару наглецов в передниках с изображением крыс. Сомневаюсь, что они их видели в натуре – проход на Арену недешев. Потом двинулся на толпу – кому по ребрам пришлось, кому в колено или в челюсть. Бил я, конечно, не в полный замах, чтобы костей не расшибить. Гниль подлесная, а тоже люди! И без монеты, так что ремонт в ГенКоне не для них.
Шмеля я оставил им. До сих пор не знаю, что они с ним сделали, может, покатались, а может, сожрали. Хотя биоты несъедобны.
Десяток за мной увязался, к лифтам, на цокольный уровень. В кабину полезли, крысиный корм! Восьмерых я вышвырнул, а двух девиц не тронул. Само собой, не одалиски, но ничего. Одна тощая, другая в теле и похожа на мою грудастую блондинку – ту, которую я сплавил пачкунам.
Поехали наверх. Хинган, как все разумные люди, живет под куполом, хотя в подлеске в этом смысла нет – ни фирм тут, ни подданных, ни войны. Мирное место, ежели не считать капсулей.
Едем. Девицы задницами вертят и улыбаются сладко. Потом грудастая молвит:
– Хочешь, таракан? – А тощая уже под передником шарит, ножик ищет или шило.
– Сколько? – спрашиваю.
– По банке «отпада». Мне и ей. – И подружке подмигивает – будь, мол, наготове.
– Одну на двоих, – говорю. – Пойдет?
– Пойдет. Не снять ли тебе обертки, таракан? А то свой инструмент не отыщешь.
– Сниму. Приедем к брату Хингану, и сниму. Хинган, он…
Договаривать не пришлось – они переглянулись, побледнели, грудастая остановила лифт, и только я их и видел. Поехал дальше в грустном одиночестве.
Зато на ярусе Хингана меня не ждали. Никаких засад, ни треска разрядников, ни воплей, ни запаха горелой плоти. Тишина, покой! «Все-таки жизнь в подлеске имеет свои преимущества», – думал я, шагая к его патменту.
Дверь отъехала в сторону, но я не двинулся с места, пока Хинган не поманил меня рукой. За дверью у него резак – такая штука вроде вентилятора с заточенными лопастями. Пятьсот оборотов в минуту и под напряжением, чтобы фарш не протух, а сразу поджарился.
Я вошел, и мы с Хинганом стукнулись браслетами. Потом – с Дамаском. Выглядели они неплохо – значит, успели отдохнуть. Дамаск в одном переднике, Хинган – в хламиде и с ожерельем на шее. Большое ожерелье, из крысиных клыков, и два – совсем свежих.
– Располагайся! – Хинган, с видом радушного хозяина, придвинул к столу тяжелое кресло. Кресла у него обтянуты крысиной кожей, пол застилают шкуры – когти, головы, стеклянные глаза, клыки, все, как полагается. На стенах – четыре черепа, тоже крысиных, и чучело манки. У потолка канат протянут с коллекцией хвостов, и к каждому пришпилена табличка – где убил, когда и при каких обстоятельствах. В общем, жилье у него уютное! И это только половина, есть еще второй такой же блок, и в нем Хинган хранит оружие и спит. По его словам, сон в арсенале глубок и крепок, как в юности в спальне инкубатора. Лучше всего ему спится у той стены, где висит огнемет.
Присев к столу, я принялся за ножки саранчи – жевал и глотал, а в промежутках описывал бой под дверью собственного патмента. Когда я перешел к грибному паштету и мидиям, Хинган прочистил горло, а Дамаск, разволновавшись, что-то вытолкнул из глотки, но получалось однообразное «хрр… брр… трр…»
– Он говорит, смываться надо, – пояснил Хинган. – Конечно, ты должен отдохнуть, но как отоспишься, уходим. Завтра, как ты сказал, не позже последней четверти, а лучше – в третью. Эри возьмем и этого ее придурка… В Отвалах безопаснее.
– Или мы ихх, или он-ни асс, – добавил Дамаск, совладав со своей глоткой. – Эт-та фирма иксс… Наддем и пусстим на компосс! Крр… Кррысам скоррмим!
Я поглощал банановый джем, слушая их с чувством искренней радости. Кто для Охотника ближе, чем партнер? Кто его поймет и утешит? Кто скажет нужные слова? Или мы их, или они нас… Лучше, конечно, чтобы мы… Найдем и пустим на компост! Крысам скормим!
Грибной паштет закончился, джем иссяк, когда заверещал мой обруч. «Конго», – понял я, прикоснулся к браслету, и хмурая рожа гранда СОС воздвиглась над столом. Она висела в воздухе, осматривая нас бесцветными глазами, будто последнее блюдо, которым завершилась трапеза.
– За что я плачу монеты? – наконец проскрипел Конго. – За то, что мой легат жрет мясных червей с двумя ублюдками?
– Не червей, а ножки саранчи, – поправил я. – Еще грибы с улитками, мидии и банановый джем.
– Тоже неплохо, – проронил Конго тоном ниже и вдруг рявкнул: – Где рапорт, легат?! Где информация?! Почему я узнал о твоем возвращении от комеса Нила?! А ты где был?! Жрал саранчу и улиток?!
– Пперр-вое дело – пожррать, – с ухмылкой вмешался Дамаск. – После кхх-ампостных кхх-апсул.
– А кому это не по нраву, тот пусть идет на крысиный корм, – добавил Хинган, перебирая клыки в своем ожерелье.
Конго снова оглядел нас, но уже не хмуро, а с брезгливой миной.
– И это лучшие Охотники Мобурга… Во всяком случае, мне казалось, что я нанимаю именно таких! Я плачу им сотню в день… а кое-кому и побольше!
– Вы не ошиблись, почтенный гранд, – заверил его я. – Объем работ за пятидневку вполне соответствует вашей щедрости. Пройдены Старые Штреки под ярусом коммуникаций – этим занимались Охотник Хинган и Охотник Дамаск. Я с напарником пересек Ледяные Ключи и обследовал несколько новых тоннелей, что тянутся под промзонами. Правда, не до конца. На нас напали.
– Кто? – встрепенулся Конго.
– Тварь вроде огромного червя. Плюется молниями, как стационарный разрядник. Но мы с ней справимся. Мы туда вернемся. Завтра.
– А что у нас на сегодня, легат?
Я пожал плечами. После сытной трапезы меня клонило в сон.
– Пока ничего.
К моему удивлению, Конго не разорался снова, а произнес вполне нормальным голосом:
– Значит, ничего… пока ничего… Ну, это тоже результат. Это сужает зону поисков. – Потом уставился на меня: – Ты в чужом патменте. А как выбрался из своего? Там комес Нил дежурит и клянется Паком, что мимо тень не проскользнет. Я должен его разжаловать? К диггерам сослать, чтоб чистил Бункера?
– Вы советовали почаще оглядываться, достойный гранд. Я оглянулся и нашел шмеля на одном из нижних ярусов. В патменте соседа.
Конго скривил рот, выпятил челюсть и пробурчал:
– Ты не говорил, я не слышал. Впредь не задерживайся с докладом, легат. – Его глаза метнулись куда-то в сторону – наверняка к экранам слежения. – Ты, кажется, в подлеске, в Бирюзовом секторе? Ну-ну… Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.
Я откинулся в кресле. Оно было таким удобным и большим, а кожа – такой мягкой… Просто не верилось, что ее содрали с крыс. Их черепа глядели на меня со стен, а хвосты, свисавшие с каната, чуть подрагивали и расплывались в сплошную серую ленту. Спать хотелось неимоверно.
– Сегодня ваши люди перебили тех, кто поджидал меня у патмента, – произнес я, еле ворочая языком. – Было бы лучше взять их и допросить. Узнать, кто их нанял, и тогда…
– Уже взяли и допросили, – с мрачным видом перебил меня Конго и исчез.
Я был не в силах осознать всю важность его слов. Я уже спал.
На следующий день, с середины первой четверти, мы разбирались с оружием, боеприпасами и снаряжением. Запасы Хингана были богатыми, однако кое-чего не хватало – имелся мощный водомет, но без ядовитого зелья должной концентрации. Кроме того, был нужен огнемет для Эри, очки-бинокуляры, гранаты и броня. Связавшись с арсеналом СОС и предъявив свои полномочия, я затребовал все эти вещи и отправил за ними Дамаска. Мы с Хинганом продолжали хлопотать, набивая перевязи, пояса и сумки, и за привычным делом я окончательно успокоился. Не то чтобы забыл про рыжего Сеула и остальных ублюдков, решивших посостязаться со мной и поохотиться на Охотника, но думал о них не больше, чем о крысах в Старых Штреках или пришельцах на земной Поверхности.
Дамаск еще не успел вернуться, когда со мной связалась Эри. Вид ее так меня поразил, что в первые секунды сказанное ею пролетело мимо моего сознания и унеслось куда-то – может быть, в те штреки и тоннели, которые мы собирались навестить. У Эри были карие глаза! Темно-каштановые волосы, темные брови, иные очертания лица, щек, скул и подбородка. Не могу сказать, как выглядела она в этом новом варианте, лучше или хуже, но, безусловно, стала другой, совсем непохожей на женщину, которую я знал.
Случается, что люди изменяют внешность, обычно в поисках новизны или желая скрыть какие-то дефекты, чтобы полнее соответствовать собственным понятиям о красоте. Но к Эри это вроде бы не относилось, и потому я был удивлен. Впрочем, мое удивление было недолгим – я вспомнил нашу встречу в «Сине-Зеленом» и ее слова: «Он жил вместе с женщиной и их сыном… Он их все время вспоминает и зовет во сне… Женщина была шатенкой с карими глазами…» Подумав об этом, я с облегчением понял, что вижу другую Эри, не ту, которую считал когда-то своей подругой и партнером. Эта Эри была женщиной Дакара.
– Мадейра, – повторяла она, – Мадейра…
– Что – Мадейра? – переспросил я.
– Крысиный корм! Я тебе об этом уже пять минут толкую! Я сижу в шалмане Африки, а Дакар у Мадейры! И он сейчас со мной связался!
– Надеюсь, они закончили беседу. Мы скоро выступаем, часа через три-четыре. Ты готова?
– Подожди, послушай меня! Мадейра показал Дакару что-то важное, что-то связанное с нашим поиском. Это находится в Тоннеле, прямо в тупике… Дакар говорит, ты должен это видеть. Возможно, нам не придется лезть в Керуленову Яму и шарить за Ледяными Ключами… Есть ход на Поверхность, какой-то древний коридор, который нашли блюбразеры… Ты придешь?
– Уже иду, – отозвался я и стал натягивать броню.
Эри исчезла. Хинган, слушавший наш разговор, неодобрительно покачал головой:
– У нее новое лицо.
– Да. – Я приладил на место плечевые щитки.
– В прошлый раз она не пошла с нами. Теперь понятно, почему.
– Да. – Я застегнул пояс и обулся.
– Была в ГенКоне и потратила кучу монет.
– Да. – Я подвесил к поясу разрядник. Не люблю разрядников, но не тащить же к Мадейре огнемет!
– Пустое дело! Зачем это ей?
Я сунул за голенища ножи и сказал:
– Знакома тебе поговорка, партнер? Пачкуна не отмоешь, капсуля не накормишь, гранда не купишь, а женщину не поймешь?
– Ты прав. И пытаться не буду, – ответил Хинган и начал укладывать сумки.
Глава 17
Дакар
Седьмое. Одной из основ стабильности общества является анонимность власти. Ее носители не должны быть известны средствам массовой информации и широкой публике.
«Меморандум» Поля Брессона,Доктрина Шестая, Пункт Седьмой
Глаза магистра блестели в прорезях маски, взгляд был колючим и пронзительным. Мнилось, что этот человек пытается его гипнотизировать; еще чуть-чуть – окаменеешь и выложишь всю правду в сонном трансе. Это ему не нравилось. Он не терпел насилия над своей волей.
– Вы слишком напряжены, дем Дакар. Расслабьтесь! Я вам верю, – сказал магистр. – Я ознакомился с записью, сделанной Мадейрой, и поэтому в курсе всего, что вы ему рассказывали. О рельефе с двухголовым существом, об этой картине, – он посмотрел на пейзаж над диваном, – и о других вещах, гораздо более содержательных и важных. Но, видите ли, мелочи убеждают больше… такие мелочи, как изображение той твари, картина и все, что вы поведали о них. Я склонен признать, что вы действительно явились к нам из прошлого, из тех тысячелетий до Эры Взлета, от коих не осталось ни записей, ни древних книг, ни даже мифов. – Магистр сделал паузу и, понизив голос, заметил: – Но это странное явление, дем Дакар, очень странное… Вы понимаете меня?
– Да, понимаю, – произнес он, посматривая то на серебряную маску, скрывавшую лицо магистра, то на Мадейру, который сидел напротив. – Странность в том, что я явился, так сказать, не во плоти. Каша – отдельно, запах – отдельно… Что сталось с кашей, не имею ни малейшего понятия, а запах – или, если угодно, дух – здесь, в теле инвертора Дакара.
– А где же сам инвертор? Не тело – разум, индивидуальность, память?
– Хороший вопрос! Думаю, что матрица его сознания исчезла вместе с тем, что вы перечислили. В мои времена полагали, что личность – это определенные связи между нейронами в мозгу; другие связи – другая личность, память, опыт. В этом смысле от Дакара не осталось ничего, и, значит, я не подавил его личность, а заместил ее и стер при этом все, что относилось к разуму Дакара. Я – захватчик, магистр, оккупант, хотя и поневоле! – Он грустно усмехнулся. – Впрочем, Дакар мне кое-что завещал, помимо тела – инстинкты, подсознательные реакции… Например, я знаю, как пользоваться аппаратами для производства клипов.
Магистр расправил складки серого одеяния. Оно скрывало его от шеи до ног – просторная мантия, напоминающая монашескую рясу. Плотная шелковая ткань переливалась и поблескивала.
– У вас есть гипотезы по поводу случившегося?
– Нет, пока что нет. Я помню всю свою жизнь – или мне кажется, что помню все, – но в одном я уверен: самые последние воспоминания не сохранились. Что я делал до того, как очутился здесь? Куда ходил, с кем разговаривал? Заняло ли это дни, часы или минуты? Не могу припомнить… нет, не могу…
Понурив голову, он уставился на носки своих башмаков. Туманные картины мелькали перед ним: лица жены и сына, белка, бегущая по сосновой ветви, его рабочий стол с компьютером, здание института, в котором он работал, Дом писателей на Шпалерной, сгоревший много лет назад, потоки машин на Невском проспекте, снег, летящий в темном вечернем воздухе… Голос магистра вернул его к реальности:
– Есть способы восстановить вашу память, дем Дакар. Служба Медконтроля иногда сталкивается с подобными случаями и, насколько мне известно, располагает нужным оборудованием. Пситаб, настроенный определенным образом…
Он резко выпрямился.
– Скормите это крысам, магистр! Никаких экспериментов над моим сознанием! Или я вспомню сам, или нет… Если вспомню, готов еще раз пообщаться с вами и обсудить возникшие гипотезы.
Мадейра беспокойно шевельнулся.
– Дем Дакар, прошу вас, будьте почтительны, не поминайте крыс. Вы говорите с человеком, который…
Взмахнув рукой, магистр заставил его замолчать. Потом произнес:
– Не собираюсь вас принуждать, Дакар, но если вы вспомните, это, быть может, изменит нашу жизнь. Перемещение разума из тела в тело… метод путешествий во времени… Невероятные, безграничные возможности! Вы уверены, что в вашу эпоху не было каких-нибудь технических устройств для этих целей?
– Ни сном, ни духом, – произнес он и, заметив, что губы магистра дрогнули в недоумении, пояснил: – Не велись даже исследования в этой области. Мы вообще отстали от вас – в медицине, генетике, строительстве, компьютерных технологиях и, очевидно, во многом другом.
– Вас это удивляет?
– Ни в коем случае. Я понимаю, что прогресс науки дал новые плоды, но мне ясно и другое – сей прогресс не вечен. Классики марксизма утверждали, что электрон так же неисчерпаем, как и атом, но человеческое любопытство имеет предел. Грустная, но, кажется, объективная истина… У вас ведь нет теперь ученых? То есть людей, открывающих принципиально новые закономерности и факты?
– Нет, – подтвердил магистр. – К счастью или к несчастью, наша цивилизация стабильна. Считается, что все необходимое для сохранения стабильности уже открыто и придумано, и в новом знании нет нужды, а потому ученых тоже нет. Есть, разумеется, специалисты в различных службах и компаниях, которые делают мелкие усовершенствования… Но без серьезного толчка извне мелкое останется мелким.
Сначала он подумал, что магистр лишь повторяет сказанное Мадейрой, затем вдруг ощутил, как стукнуло сердце и увлажнились виски. Все же иной поворот беседы, чем в разговоре с блюбразером! И собеседник явно интереснее… Этот тип в серых шелках мог спрятать под маской свое лицо, однако не интеллект и властные манеры. Не ученый, раз таковых не имеется, но весьма информированная персона и рассуждает здраво… Специалист, который делает мелкие усовершенствования?.. Нет, скорее из среды причастных к власти… Свидетельство тому – уверенный тон, резкие жесты, осанка и привычка повелевать… Но говорит намеками! К счастью или к несчастью – понимай, как хочешь… И эта фраза про толчок извне…
«Попробуем сыграть в открытую», – подумал он и произнес:
– Вы хотите, чтоб этот толчок состоялся?
Читать бесплатно другие книги:
