Основная операция Корецкий Данил

Придя в себя, Наташа взялась за лосьоны и кремы, потом сдернула с головы прозрачную шапочку и тщательно расчесала прямые, до плеч, платиновые волосы. Накинув халат на голое тело, она вышла из ванной и через просторный холл направилась в кухню, где автоматическая кофеварка уже изготовила порцию бодрящего напитка. В это время раздался переливчатый телефонный звонок.

«Интересно, кто?» — подумала Наташа, направляясь к аппарату, но обостренная женская интуиция подсказывала, что именно этого звонка она ждала уже несколько недель.

— Я слушаю, — нетерпеливо выдохнула она в трубку с теми интонациями, которые предназначались только близким друзьям.

— Здравствуй. Я не знал, что ты вернулась. Просто позвонил наугад.

Уверенный мужской голос заставил ее затрепетать. Виталий!

— Здравствуй, милый! — Наташа не пыталась скрыть нахлынувшую радость. — Я уже давно в Москве и каждый день тебе звоню…

— Меня не было дома. Постоянные разъезды. Очень много дел. Ты одна?

Виталий говорил сдержанно, значит, рядом кто-то есть. Впрочем, вокруг него всегда люди…

— Да, он в командировке. Ты сейчас где?

— В машине, на Вернадского. Освобожусь вечером, часам к семи. Какие у тебя планы?

— Ты приедешь? Я буду дома.

— Обязательно.

Хотя он и маскировал содержание разговора, в стальном тембре проскользнули теплые нотки.

— Ой, я тебе такое расскажу! Мы ехали тегеранским скорым, в Чечне поезд остановили бандиты, меня хотели утащить с собой! Хорошо, началась стрельба и они убежали. Представляешь?

Виталий помолчал.

— Когда это было?

— Месяц или полтора… Они уже волокли меня по коридору! Представляешь, какой ужас?

Виталий снова помолчал.

— Представляю. Я ехал в том же поезде.

— Да-а-а?! А как же…

— Давай поговорим об этом вечером, — перебил он. — Сейчас я несколько занят. Хорошо?

— Хорошо. До вечера. Я буду очень ждать.

Наташа положила трубку. В черном бронированном «Мерседесе-600» отключил радиотелефон генерал-майор в отставке, бывший командир группы антитеррора «Альфа» Виталий Карпенко. Сейчас, в свои сорок шесть, он был пенсионером. Коротко стриженная круглая голова уверенно сидела на мощной шее, покато переходящей в могучие плечи. Крупное сильное тело могло принадлежать борцутяжеловесу, волевое лицо с перебитым носом и пересекающим левую бровь белым шрамом говорило о том, что он видал виды и попадал в серьезные переделки. Тяжелый властный взгляд выдавал многолетнюю привычку командовать другими людьми.

— Что там про поезд, шеф? — вскинулся молодой человек в джинсах и кожаной, на меху, куртке. Нагловатая внешность и развязные манеры приблатненного парня надежно маскировали принадлежность капитана Королева к военной контрразведке.

— То самое… Надо же, какое совпадение… Это про наш поезд. Оказывается, ты вовремя стал стрелять. И здорово помог одному человеку… Молодец! Я твой должник, Сашок…

Капитан удивленно покосился на своего спутника: тот был крайне скуп на похвалы. Даже когда Королев за несколько секунд расстрелял троих чеченских бандитов, старший товарищ воспринял это как должное и никакой оценки не дал.

— А я никогда не верил в случайности! — пробормотал генерал.

«Мерседес» подкатил к железным воротам в высоком каменном заборе. Отсутствие вывески и КПП с вооруженным прапорщиком выдавали специальное предназначение объекта. Охрана знала машину Карпенко, и они беспрепятственно проехали на территорию к стоящему в глубине аккуратному двухэтажному зданию, возле которого были припаркованы несколько иномарок и две «Волги». Водитель остался в автомобиле, Королев сопроводил генерала до входа и присоединился к троице чем-то неуловимо похожих на него молодых людей, контролировавших дверь и подходы к зданию.

Карпенко вошел внутрь. В просторной комнате с камином находились пять человек: трое в штатских костюмах, один в камуфляже без знаков различия и один в форме артиллерийского полковника. Все уже разменяли пятый десяток или были близки к этому рубежу и излучали не только властную уверенность привыкших командовать людей, но и чисто физическую мощь, достигаемую обычно многолетним накачиванием силы и неоднократным успешным ее применением. И лица собравшихся выражали жесткость характеров, решимость и умение идти напролом.

Компания подобралась разношерстная, хотя и явно выраженной направленности: отставной генерал-лейтенант Черкасов — бывший начальник российской военной контрразведки, действующий генерал-майор Борисов — начальник антитеррористического управления "Т" Федеральной службы безопасности, полковник Рубин — командир бригады спецназа ГРУ, полковник Волин из ФАПСИ и подполковник милиции Аркадьев из Главка уголовного розыска МВД.

Черкасов пытался разжечь камин, остальные сидели за длинным полированным столом — обязательным атрибутом любой комнаты для совещаний — и негромко переговаривались. Разговор шел на отвлеченные темы — обычный треп ни о чем для проведения времени. Так бывает, когда гости уже собрались, а гусь еще дожаривается и водка не полностью охладилась. Но сейчас выпивкой и закуской не пахло, только горелой бумагой и серьезными государственными делами. А может быть — государственным преступлением.

Карпенко сбросил пальто, стремительно пересек комнату и, поздоровавшись с присутствующими, занял место во главе стола.

— Все в сборе? Начнем!

Деятельность нелегальной, тщательно законспирированной организации «Белый орел» по вполне понятным причинам не регламентировалась наставлениями и инструкциями, но заседания Координационного совета всегда проходили по определенному плану. И первым всегда стоял вопрос о собственной безопасности.

— Коржов прислал Директору письмо, — начал Борисов. — Ничего конкретного: усилить выявление террористических и иных организаций, представляющих угрозу для руководства страны. Там, правда, есть настораживающая фраза: «Проработать вопрос об участии в их деятельности сотрудников ФСБ, МВД и других силовых структур». Но вряд ли за ней стоит определенная информация. Скорей обычная перестраховка. Намеченные по этому письму мероприятия не представляют для нас опасности.

Карпенко кивнул.

— Что еще?

— У нас ничего, — пробасил Рубин.

— И у нас, — сказал Волин.

— А к нам пришла анонимка: «Запомните, менты, раз стали мочить наших без всякого закона, то и вам плохо придется». И список адресов сотрудников ГУУР. У них такая манера пугать, — Аркадьев скривился.

— Это связано с ликвидацией Упыря? — поинтересовался Карпенко.

— Может, Упыря, может, Гнилого… Но поскольку никаких фактов там нет, анонимку списали в архив.

— Надо с ней поработать. Власть не должна допускать угроз со стороны криминального элемента. Установите автора, и примем меры.

— Понял, — кивнул Аркадьев. — Но вряд ли удастся попасть в точку… Разве что определить группировку или район и навести там шороху…

— Можно и так. Главное, чтобы они поняли: борзеть не надо! Это больно и опасно. — Карпенко разрубил крепкой ладонью воздух, как бы подводя итог по первому вопросу. — Что еще?

Черкасов оторвался от своего занятия и потер выпачканные сажей ладони.

— Атомную подлодку гонят из Североморска на отстойную базу в Приморье. А ей всего-то десять лет — половина ресурсного срока! И по всем показателям для списания не годится. Наш парнишка с борта передал в Особый отдел Северного флота свои соображения, те доложили по инстанции в Москву. Получают ответ: причина списания в усиленном коррозировании корпуса, материал снять с контроля. Ну, снять так снять. Только в штабе бригады про аварийное состояние лодки до последнего времени ничего не знали. И экипаж ничего не знал. Вдруг внеплановая техническая комиссия из Главкомата ВМФ — походили, посмотрели и уехали восвояси. Теперь, оказывается, списание… Странная история, с душком! И душок этот из высшего эшелона министерства доносится…

— Сейчас кругом воняет, — малодипломатично выразился Рубин и извлек из вшитых в штанину камуфляжного комбеза ножен большой, зловещего вида нож. — На, наколи лучин, а то и здесь вонь развел без толку.

Черкасов смотрел на Карпенко. Тот покачал головой.

— У нас рук на все не хватит. Тем более сейчас… Надо бить в одну точку. Что там есть по Кавказу?

Пожав плечами, Черкасов взял нож и снова повернулся к камину. Матовая сталь со звоном отколола от тугого полена одну тонкую пластину, другую, третью…

— Я подготовил аналитическую справку по всем узловым моментам конфликта, — Волин раскрыл стальную, обтянутую кожзаменителем папку. Все члены Координационного совета знали, что, несмотря на неказистый вид, специзделие представляет собой практически недоступный сейф с очень сложным замком и механизмом уничтожения документов.

— Первый узел: внедрение Дударика в Чеченскую автономную республику для уничтожения на ее территории коммунистического режима, — Волин достал из переносного сейфа несколько схваченных красной скрепкой листков и, почти не заглядывая в текст, цитировал их содержание. — Исполнители: московская группа Шести, состоящая из наиболее доверенных лиц Президента. Задача была выполнена, и поставленная цель достигнута. Но Дударик не захотел быть марионеткой Москвы: ожидания соплеменников для него оказались более значимыми. К тому же нарушение стабильности в республике вызвало волну антироссийских выступлений, и удержаться он мог только на гребне, поддерживая курс на независимость и отделение…

«Белый орел» являлся самой информированной структурой в России, превосходя по возможностям все специальные службы вместе взятые. Секрет этого положения прост: здесь отсутствовали собственные интересы и ведомственные барьеры, не существовало утайки информации, а аналитики не стремились никому угодить и не ставили задачей приукрашивание чьей-либо деятельности.

— Второй узел характеризуется превращением автономной республики в криминально-анархистское образование, взявшее явный курс на отделение от России. Центр упустил момент силового пресечения подобного развития событий, проявил отсутствие политической воли и беспомощность, вывел со спорной территории войсковые части и соединения, отдав вооружение и технику новому режиму. Все это не мешало группе Шести поддерживать неофициальные контакты с Дудариком и заниматься совместным нелегальным бизнесом: транзитом неучтенной нефти, выделением гигантских сумм на подъем республики, а также способствовать контрабанде наркотиков и оружия. Неприкрытое небо над Чечней создало беспрецедентные возможности для ввоза и вывоза из республики чего угодно и в любых количествах. Отсюда гигантские доходы Дударика и его приближенных — речь идет о десятках миллиардов долларов…

Внимательно слушали Волина только Аркадьев и Рубин, остальным содержание документа было хорошо известно, ибо именно они и собирали для него информацию. Черкасов наконец добился своей цели: весело загорелась гора щепок, от нее начали заниматься толстые поленья. Борисов показал отставному генерал-лейтенанту большой палец, признавая в нем способности печника. Тот удовлетворенно кивнул.

— Послушайте, это важно! — сказал Карпенко, а Волин повторил последнюю фразу.

— Раз или два в месяц связник Дударика привозил в Москву чемодан с несколькими сотнями, а иногда миллионами долларов. Здесь их принимал руководитель чеченской криминальной группировки Магомет Тепкоев по кличке Горец. Далее деньги передавались группе Шести, но кому именно — неизвестно. Кроме того, специальные курьеры доставляли крупные суммы в Цюрих, где регулярно пополняли номерные счета, предположительно тоже принадлежащие московской группе. Однако в середине девяносто четвертого Дударик перестал делиться с Москвой и провозгласил полную самостоятельность республики с отделением от России. В то же время возникла необходимость реализации проекта «Черная река», предусматривающего прокладку магистрального трубопровода для перекачки каспийской нефти через Россию и сулящего колоссальные прибыли и немалые политические дивиденды. Трубопровод должен пройти через территорию Чечни. Значит, Чечня должна стать российской территорией, к тому же превратиться в зону мира, стабильности и правопорядка…

— По мановению волшебной палочки! — Рубин усмехнулся. — А где ее взять? У нас есть только танковые бригады!

— Третий узел развития событий связан с введением войск в Чечню для наведения конституционного порядка, — продолжал Волин. — Началась странная война: шаг вперед, два назад, моратории и перемирия накануне победы федеральных сил, сдерживание армии, впрочем, это всем хорошо известно. Но мало кто знает, что Дударик уже договорился с московской группой — теперь ее состав значительно изменился и обновился, — пообещал возобновить платежи и создать мирный коридор для трубопровода. Поэтому сейчас начинается четвертый узел. На днях в столицу доставят два миллиона долларов, и колесо закрутится в обратную сторону… Криминальный режим Дударика сохранится, несколько тысяч убитых солдат и офицеров спишут по графе «безвозвратные потери», российское руководство сделает вид, что плевок в лицо — обычнейшее дело, не стоит придавать этому большого значения…

— Какие предложения имеются у нас? — поинтересовался Борисов.

— Их два, — отозвался Карпенко и выставил растопыренные пальцы, чуть согнутые и напряженные, будто готовые ударить в глаза противнику. В комнате загустела напряженная тишина, только с треском горели дрова в камине.

— Перехватить деньги — раз! — один палец согнулся. — И задействовать наконец план «Зеро» — два!

Тишина стала совсем густой. План «Зеро» предполагал физическую ликвидацию главаря криминального режима Чечни. Он много раз обсуждался и в официальных органах, и в теневых структурах, но у первых не хватало политической воли для принятия «острого» решения, а у вторых находились причины откладывать то, что должно было сделать и не делало государство. Ведь акция требовала значительных материальных расходов и риска для жизни.

— Какие будут мнения? — спросил Карпенко и поморщился: суконно-бюрократический штамп — отрыжка сотен партийных и всяческих других собраний — прорвался наружу сам собой.

— Надо ли нам брать на себя «Зеро»? — Черкасов впервые проявил к происходящему больший интерес, чем к огню в камине. — Во сколько он обойдется? И какую выгоду принесет?

— Ну, если говорить о материальной стороне, то порядка десяти миллионов долларов. У меня уже есть договоренность с… некоторыми людьми из азербайджанских нефтяных кругов, чрезвычайно заинтересованных в проекте «Черная река». Они больше потеряют, если нефтепровод не пойдет через Чечню, — как в денежном, так и в политическом смысле.

— Десять миллионов «зелеными» — это солидно… — присвистнул Черкасов.

— Но это еще не все. Мы берем на себя то, что боятся или не могут сделать нынешние руководители. Ведь народ видит, что скрывается за их речами о путях мирного урегулирования. Любой разумный человек понимает: задача, поставленная войскам при вводе в республику, саботируется. Солдаты и офицеры подставлены под пули и брошены на произвол судьбы! Тысячи убитых на совести этой клики, а она изображает, будто так и нужно! А мы сделаем работу, которую не хотят выполнить своекорыстные политики, и очень убедительно заявим о себе. Симпатии населения и армии будут на нашей стороне. Это пригодится в дальнейшем.

— Разумно, — проговорил Борисов. — Если акция пройдет успешно, мы наберем много очков.

— Пожалуй, — кивнул Рубин. Черкасов, Волин и Аркадьев придерживались того же мнения.

— Значит, в принципе вопрос решен, — подытожил Карпенко. — Думаю, деньгами должен заняться Сергей.

Спецназовец кивнул.

— А я проведу «Зеро». Возражений нет? Тогда оговорим детали…

Возражений не было. «Белый орел» привык к активным действиям.

— Какая к черту экология… Все вспомогательное оборудование вышло из строя, легкие корпуса протекают, системы осушения отсеков не действуют, блоки аварийной защиты не включаются, — Чижик в отчаянье махнул рукой. — Знаете, как мы поддерживаем плюсовую температуру в реакторных отсеках?

— Как? — Сергей Петрович слушал внимательно и с неподдельным интересом.

— «Козлами», как в строительных бытовках! А эти идиоты из местной администрации хотели отрубить нам свет! Знаете, что тогда? Вода с ЖРО замерзнет, разорвет трубопроводы, и все Приморье превратится в зону радиоактивного бедствия! А кто будет виноват? Конечно, Чижик!

Капитан-лейтенант и представитель Государственной Думы шли вдоль пирса, к которому приткнулись носами списанные АЛЛ устаревших образцов. Ракетная «акула» и торпедная «барс», еще более древняя «раскладушка», а вот и вообще первое поколение — «китенок»… Даже внешне они имели жалкий вид, и не нужно было быть специалистом, чтобы понять: это уже не боевые корабли, а аварийный металлолом.

— Я выкинул их с базы, ну погорячился, пуганул пистолетом… Так они пригрозили пожаловаться прокурору! И пожалуются! И опять, кто будет виноват?!

Чижик кричал во весь голос, но сильный ветер с моря рвал и комкал слова, унося мешанину звуков в окутывающий берег туман. Между лодками плескалась замусоренная, пахнущая соляркой, железом и радиацией холодная вода.

— Это ты напрасно, — Сергей Петрович заботливо взял офицера под руку. Ветер бил в лицо, развевал полы черной флотской шинели и кожаного, на меху пальто, выдувал тепло «Белого аиста» и приводил Чижика в бешенство. — Знаешь, как могут раздуть… Превышение власти, угроза оружием, недолго и под трибунал загреметь. Кстати…

Он замолчал, нахмурился, словно крепко задумался, наконец тряхнул головой, будто принял нелегкое, но единственно правильное решение.

— Не хотел говорить, но будет лучше, если ты узнаешь заранее. У тебя зреют большие неприятности в Москве. Какое-то уголовное дело и вроде катится прямо к трибуналу.

Координатор внимательно наблюдал за лицом разрабатываемого. Чижик побледнел и захватил ладонью подбородок, как бы проверяя качество бритья. Но сегодня он не побрился и должен был ощутить скрип суточной щетины.

— Сволочи! Мне этот гад Дронов уже звонил… Значит, решили повесить все на меня! Нашли крайнего…

— К сожалению, так и есть. Ты выбран козлом отпущения. Они хотят арестовать тебя прямо здесь и под конвоем везти через всю страну. Как будто ты и есть самый главный в России преступник.

Из внутреннего кармана Сергей Петрович достал плоскую серебряную фляжку, отвинтил крышку.

— На, полечись, расслабься.

Капитан-лейтенант жадно, в несколько глотков, выпил двести пятьдесят граммов обогащенного ионами серебра коньяка.

— Что же делать? — он вытер губы тыльной стороной ладони. — Я не хочу за решетку! Лучше пуля в висок!

— Пошли обратно, холодно, — Сергей Петрович развернул безвольную фигуру, обтянутую казенным сукном, обнял за плечи и повел к берегу. — Стреляться глупо. Пусть виноватые вышибают себе мозги. А тебе за что умирать? За чужие грехи?

Вышедшие в тираж субмарины в упор рассматривали подготовленного к списанию офицера, такого же жалкого и никчемного, как они сами. Чижику казалось, что окуляры перископов поворачиваются вслед за ним, словно холодные страшные глаза без зрачков.

— Что же делать? — в безнадежной тоске повторил он, повернувшись к старшему товарищу, который мог дать спасительный совет, а то и оказать действенную помощь. В данный момент Сергей Петрович являлся для него самым близким человеком, единственным другом на всем белом свете.

— Делать… Какая-нибудь из этих лодок может плавать?

— Нет. Это просто хлам. А что?

— Жаль. Можно было сесть, задраить люки — и адью! Пишите письма и шлите повестки до востребования!

Чижик остановился. Авторитетный и уважаемый человек повторил его собственные мысли. Правда, в своей голове они воспринимаются по-одному, а высказанные вслух другим — совершенно иначе. Но сказанное не вызвало внутреннего протеста.

— И куда?

— Есть много мест. И у меня достаточно возможностей, чтобы устроить тебя в каждом из них. Причем не хуже, чем здесь. Наоборот — намного лучше.

— Да ну… Разве это так просто… Ничего не выйдет…

Он не произнес ни слова о воинском долге и верности родине, не вспомнил про присягу и про то, что бегство за границу является одним из самых тяжких государственных преступлений. Наверное, потому, что эти понятия уже давно превратились в затертые идеологические штампы, на которые в современной жизни никто не ориентировался. В сознании пульсировали совсем другие мысли. Если исправное оборудование «барса» переставить на «акулу», подлатать легкий корпус, поставить новые аккумуляторные батареи, перебрать дизель… Нет, ерунда… Можно, конечно, нырнуть, с риском навсегда остаться под водой, но запустить реактор совершенно нереально, а куда уйдешь на дизеле? Ресурсов продовольствия, воды, солярки, сжатого воздуха — ничего нет. Запаса хода, свободы маневра — нет. А ведь обязательно начнется преследование, тарахтящий металлолом накроют с первого залпа, и списанная лодка превратится в стальной гроб для всего экипажа… Хотя откуда возьмется экипаж?

— Ничего не выйдет, — повторил капитан-лейтенант и вздохнул. — А жаль.

Координатор правильно истолковал и слова разрабатываемого и его вздох. Чижик был готов сделать то, чего от него ждали, но не имел технической возможности. Посмотрев на субмарины вблизи, Сергей Петрович в этом окончательно убедился. Странно! На что рассчитывал Поплавский? Он никогда не надеется «на авось» и тщательно просчитывает все варианты. Зачем же было спецрейсом отправлять через всю страну его и еще восемь бывших подводников?

Они подошли к обшарпанному зданию штаба. Внутри было холодно, дежурная смена не снимала шинелей.

— Радиограмма, товарищ командир, — молодой лейтенант с прыщавым от авитаминоза лицом протянул заполненный неровным почерком бланк.

Чижик бегло просмотрел текст, потом прочитал внимательнее и даже присвистнул.

— Для временного отстоя до принятия решения на списание принять корабль «К-755» и обеспечить его охрану, — вслух прочел он. — Вот блин! Это же «барракуда», я на ней плавал… Новая лодка, какое, к чертям, списание!

Он осекся и вперился взглядом в Координатора. Тот, в свою очередь, смотрел на капитана. Случайность? Таких кинематографических совпадений в жизни не бывает… Сергей Петрович вспомнил многозначительный прищур Поплавского. Похоже, восемь моряков не зря ждут в поселке неподалеку от базы!

— И еще, — прервал затянувшуюся паузу дежурный. — Вас вызывают в прокуратуру флотилии. Завтра к десяти.

— Чтоб они сдохли! — выругался Чижик, и в его глазах появилось новое выражение. Такое, как двадцать минут назад на пирсе.

— Когда придет лодка? — поинтересовался Калядов.

— Завтра в середине дня, — ответил капитанлейтенант. Они обменялись многозначительными взглядами.

Ракетный подводный крейсер стратегического назначения «К-755» шел со скоростью двадцати узлов на шестидесятиметровой глубине. Стальная махина размером с четырехподъездную хрущевскую пятиэтажку продавливала вязкую массу воды, оставляя позади завихрения и воронки водоворотов. Как всегда в конце похода, на борту царило приподнятое оживление: матросы чаще улыбались, травили анекдоты, добродушно разыгрывали друг друга. Такая атмосфера складывается обычно после выполнения тяжелой и ответственной работы, когда осталось прибраться, сложить инструменты, вымыться и отправиться по домам. А экипажу «барракуды» предстояло преодолеть последние четыреста миль в их морской жизни: более половины уходили на дембель, остальным дослуживать на берегу, дышать свежим воздухом, ходить по твердой земле и отдыхать от изнурительных «автономок». Поэтому настроение у всех было отличным, свободные от вахты набились в каюткомпанию, где Ваня Сазонов бацал под гитару песню про северный подводный флот.

+++

Назад уходит пирса полоса,

Швартовый лязгнул крюк.

И, отрезая голубые небеса,

Стальной задраен люк.

На глубине смотри во все глаза,

Но не увидишь ты беды.

Над головой холодная вода

И голубые льды…++++

Льды Северного Ледовитого океана остались позади, так же как и холодные воды Берингова моря. «Барракуда» обогнула Камчатку, пересекла южную часть Охотского моря и приближалась к проливу Лаперуза. А от него до бухты Ольга — рукой подать…

Аппетитно пахло выпекаемым хлебом, впереди ждал редкий как в армии, так и на флоте праздничный ужин, считанные часы оставались до берега, маловероятны всякие ЧП, авралы и учебные тревоги. Мичманы помягчели: раз лодку ставят на прикол и их ждут перемены в жизни, ну да чего беспокоиться, дело служивое, была бы шея, а хомут найдется. Вон квадратный гиревик Ивантеев тоже всунулся в проем люка, слушает, расслабляется.

+++

А жизнь идет, как маятник в часах, реакторы гудят.

Сквозь расстояние зеленые глаза в твои глаза глядят.

Но сколько плавает еще с войны неразорвавшихся мин…

Бывают криками отсеки полны агонизирующих субмарин!++++

«К-755» тоже агонизирует, хотя это и не бросается в глаза. Ход хороший, оборудование исправно, шестнадцать ракет с ядерными головками затаились в пусковых шахтах, и у каждой своя цель имеется. Только с корпусом что-то не то происходит, значит, поставят лодочку на отстой, разукомплектуют да спишут. Что там такое с корпусом, матросов особо не интересует, главное — сейчас не развалится, и ладно. Да и мичмана в технические тонкости не вдаются, не их это уровень. А офицеры… Командир, кап-раз Семенов уже все сроки выслужил, спит и видит пенсионный покой. Его первый зам Попов идет на повышение, получает свой корабль. Зам по личному составу Ковалев тоже выдвигается в штаб флота, штурман Евгеньев отправляется в академию, командиры боевых частей перемещаются кто на равную, кто на более высокую должность. Так что эта странная коррозионная усталость корпуса офицеров тоже не очень занимает.

+++

Мы доверяем нашей лодочке сполна,

Ее конструкторам.

Но если все-таки осилит глубина,

Придется плохо нам.

И не поможет нам торпедный аппарат,

И респиратор не спасет.

Ведь не проломишь спинами ребят

Восьмиметровый лед…++++

Сазонов прихлопнул струны ладонью, оборвав звенящий аккорд на трагической ноте. На миг в каюткомпании наступила тишина.

— Панические песни поешь! — на всякий случай строго сказал Ивантеев. И перед тем, как уйти, припугнул:

— Услышит Лисков, вмиг на карандаш возьмет!

Капитан третьего ранга Лисков — "особист. Это на обыденном языке. Правильно его должность называется по-другому: оперуполномоченный отдела военной контрразведки Северного флота. Третий главк бывшего КГБ СССР, а ныне — ФСБ России. Когда-то эти отделы именовались «особыми», с тех пор и пошло…

Военная контрразведка действует во всех округах, воинских частях, соединениях, группах войск, флотах, флотилиях и на крупных кораблях, а уж на ракетном крейсере — всенепременно. Но если на берегу контрразведчики занимают действительно особое положение, командирам курируемых частей не кланяются и вообще «держат дистанцию», то на море — в корабле, а тем более в подводной лодке какая дистанция…

Есть у Лискова отдельная каюта, и собственные шифры, и доступ в радиорубку в любое время, и пистолет он хранит прямо в каюте, в сейфе, а не в оружейной пирамиде в Центральном посту, как все офицеры. Последнее обстоятельство поддерживает легенду о том, что, заподозрив командира ядерного ракетоносца в измене, контрразведчик имеет право застрелить его на месте. На самом деле это не так: была когда-то такая инструкция, да давно устарела и отменена. Но командиры этого наверняка не знают, кто их знакомит с документами ВКР! Потому относятся к оперуполномоченным с уважением и некоторой опаской.

И все же лодка есть лодка. Когда загорелся электрощит и отсеки задымились, Лисков, как и все, надел «ИДА-59» и наравне с матросами ликвидировал возгорание. А что делать? Тут в отдельной каюте не отсидишься!

Но последнее время особист проводил в каюте. Он был единственным офицером, который заинтересовался, откуда взялась эта электрохимическая коррозия. Ну понятно, слабые токи на корпусе, морская вода действует как электролит, начинается постепенное вымывание молекул, ослабление металла… Однако это известно каждому морскому инженеру и при конструировании кораблей учитывается: существуют компенсационные системы, позволяющие эксплуатировать лодку до двадцати лет. А «барракуде» всего семь, хотя в акте технического освидетельствования возраст лодки на три года завышен. Почему? И комиссия внеплановая… По какой причине она появилась? Рекомендации проверяющих нарочито туманны, но ясно: корабль пойдет на списание. Раз — и все! Как будто все остальные субмарины флота находятся в идеальном состоянии, не подвергались многочисленным ремонтам и не являются более подходящими кандидатами для базы отстоя! Странно… И дальнейшие карьеры офицеров спланированы настолько удачно, что принятое решение всех устраивает, а ведь так бывает очень редко. Крайне редко. Практически никогда не бывает.

Лисков сидел за крохотным откидным столиком и рисовал чертиков в прошитом и опечатанном рабочем блокноте. У особиста все секретное, даже эти рогатые фигурки — плоды бесплодных раздумий и тоски. В кровь и плоть намертво въелась привычка не доверять обычным листкам бумаги, которые могут упасть на пол, затеряться под кроватью или среди газет, а в конечном счете оказаться в руках врага. Потому что атомный подводный флот России является объектом разведывательных подходов со стороны вероятного противника. Значит, враг в любой момент может заглянуть тебе через плечо. Так учили в Высшей школе КГБ, на такой презумпции строится вся служба контрразведчика. Именно поэтому Дисков живет в каюте один, а не вчетвером, как другие офицеры. Именно поэтому он не может поделиться своими подозрениями ни с командиром, ни с кемлибо еще на борту. Только и остается в тягостных раздумьях рисовать чертиков, как будто они смогут отве — тить на мучающие его вопросы.

Потому что ответы из отдела ВКР флота только усугубили сомнения. «Главкомат ВМФ санкционировал перегон корабля на базу отстоя по причине коррозионной усталости корпуса. Материал с контроля снят». И все. На его доводы просто не обратили внимания. А это только усилило подозрения. Ведь кому выгоден вывод с боевого дежурства ракетного крейсера? Кто заинтересован, чтобы один из самых боеспособных атомоходов Северного флота сгнил у пирса базы отстоя? Конечно, враг! Но санкцию на это вредительство дал не враг, а Главное командование Военно-Морского Флота страны. Так может…

Капитан третьего ранга даже для самого себя боялся сделать вытекающий из этого вывод. Когда свежеиспеченный лейтенант флота Лисков прибыл на свою первую лодку, он был преисполнен желания разоблачить хитрого, тщательно замаскированного иностранного шпиона. Но вводивший в должность наставник — старший оперуполномоченный Кривенко с улыбкой похлопал новичка по плечу:

— Я за двадцать лет ни одного шпиона не видел, да и ты не увидишь. Потому что шпион появляется тогда, когда мы глаза водкой залили да ушами прохлопали. Мы должны профилактику вести, предупреждать «инициативу» и разведывательные подходы, обеспечивать сохранность гостайны и предотвращать утечку информации. Ясно?

Такой ответ несколько разочаровал молодого особиста, но жизнь показала, что Кривенко был прав на все сто. К контрразведчику стекалась информация о пьянках матросов и пьянках офицеров, о мелких кражах коков и тыловиков, о рассказанных в кубрике политических анекдотах и захваченных в поход порнографических журналах, о нарушении противопожарных правил и конфликтах в семье замполита… Все эти прегрешения являлись до мозга костей нашими, российскими, происками западных спецслужб здесь и не пахло.

За всю службу Лисков только дважды столкнулся с фактами, напрямую относящимися к деятельности контрразведки. Один раз салага-первогодок похвастал в письме к приятелю мощью крейсера, на котором служил, приведя для наглядности несколько тактико-технических характеристик. И хотя все эти данные имелись в морских справочниках НАТО, парня обвинили в разглашении государственной тайны и пытались отдать под трибунал. Судебный процесс и обвинительный приговор были выгодны отделу ВКР, так как показывали результативность его работы, но военный прокурор заартачился. Не потому, что считал содеянное малозначительным — по чисто формальным соображениям: раз письмо перехвачено цензурой и не вышло за пределы части, значит, разглашения тайны не произошло. Салагу отдали на поруки, списали на берег в хозвзвод, а после дембеля послали следом секретное письмо, закрывающее пути к более-менее престижной работе, учебе в вузе, выезду за границу. Это называлось профилактированием. И действительно, вкалывая в каких-то механических мастерских, трудно выведать, а еще труднее выдать самую завалящую государственную тайну.

Второй случай был похлеще и наделал переполоху не только в штабе флота, но и в Главкомате ВМФ. РПКСН заступил на боевое дежурство, и уже через неделю похода при ежедневном контроле функционирования приборов, систем и механизмов было выявлено короткое замыкание ни много ни мало… в кабеле запуска стратегических ракет! Причиной неисправности стала иголка, загнанная в жгут проводов неизвестным злоумышленником. Это уже был почерк матерого врага, посягнувшего на святая святых — ракетно-ядерный щит Родины! Лисков не спал трое суток и наконец разоблачил преступника. Мичман Рожков, двадцати трех лет, прекрасные характеристики и безупречный послужной список. Жена готовилась рожать, и мичман подал несколько рапортов с просьбой оставить его на берегу, но командование не вошло в положение… Закоротив кабель, Рожков рассчитывал, что лодка вернется на базу. Он не знал про дублирующую систему, поэтому все шесть месяцев похода просидел под арестом, а по возвращении получил восемь лет.

И салага, и мичман не были похожи на агентов международного империализма. Обычные социалистические дебилы. Засаживая в кабель иголку. Рожков не думал об ослаблении ракетно-ядерного щита или о снижении обороноспособности страны. Он думал о беременной Машке, о злющей теще, о неработающем отоплении… А на ракетно-ядерный щит ему, по большому счету, было наплевать.

Лисков даже немного жалел его, и как-то раз мелькнула крамольная мысль, что Рожков стал жертвой исполненной идиотизма бюрократической флотской системы. Ведь вряд ли такая ситуация могла возникнуть на американском ракетоносце «Огайо»… И хотя дело Рожкова принесло ему внеочередную звездочку на погон, контрразведчик не считал, что разоблачил врага. А сейчас, исчеркивая спецблокнот карикатурными рогатыми фигурками, он приходил к убеждению, что санкцию на списание «барракуды» дали настоящие враги, заседающие на самом верху — в Министерстве обороны.

Адмирал флота Истомин не был похож на настоящего врага Российской Федерации так же, как и контр-адмирал Косилкин. В данный момент в них трудно было распознать и адмиралов — обычные кряжистые рассейские мужики, разгоряченные удачной охотой, в камуфляжных комбинезонах с налипшими чешуйками сухого камыша и в проглядывающих из-под распахнутых воротников тельняшках.

— …"Интурист" только ввел охотничьи туры, вот два американских сморчка и прибыли… Заплатили, значит, они две тысячи долларов каждый — по тем временам агрома-аднейшие деньги, — смачно рассказывал Истомин.

У него было обветренное морщинистое лицо бабника и выпивохи и хитроватые маленькие глазки, выдающие умение вести дела исключительно в свою пользу. Если бы Истомин был трактористом, ни одной бабке не пришло бы в голову просить его вспахать огород «за так», без магарыча. Но трактористов не слушают с почтительным вниманием сановитые руководители, манеры которых выдают элитную породу комсомольско-партийных конюшен. Их за столом сидело шестеро, и все только рты не раскрыли, чтобы продемонстрировать живейший интерес к рассказываемой истории. Даже на закуски и водку внимания не обращали.

— Экипировка сказочная, ружья — «ремингтоны» штучные, тогда у нас таких и не видели, куртки для любой погоды, высокие шнурованные ботинки…

На поляне центральной усадьбы Камышихинского заповедника горел костер, егеря сноровисто свежевали огромного кабана, которого Истомин уложил со ста метров одним выстрелом, чему все были очень рады, хотя и по разным причинам. Организаторы мероприятия потому, что сумели потрафить высокому гостю, егеря — потому что все завершилось довольно быстро и теперь не придется до глубокой ночи бегать по горам, выслеживая очередного секача, сам адмирал — потому что продемонстрировал этим периферийным лаптям настоящий класс стрельбы. Вряд ли был рад исходу дела добытый кабан, но его мнение никого не интересовало.

— Мужики шесты в берлогу запустили и давай шуровать, — продолжал Истомин, показывая руками, как именно они это делали. — Шуруют, шуруют — ничего!

Главнокомандующий Военно-Морского Флота страны и начальник Управления стратегических подводных ракетоносцев прибыли инспектировать строительство новой базы Черноморского флота под Новороссийском. Охота была обязательным сопутствующим мероприятием, жестом гостеприимства и уважения со стороны непосредственно подчиненных начальников и местных властей.

В таких случаях, несмотря на общее оживление и веселье, отдыхает только один человек — старший по должности и званию. Для всех остальных это работа, причем очень ответственная, схалтурить здесь гораздо рискованней, чем провалить выполнение прямых служебных заданий. Кроме главкома, на поляне заповедника свободно себя чувствовал лишь Косилкин, находившийся с Истоминым в товарищеских отношениях уже много лет. Командующий Черноморским флотом и два его зама, зам губернатора края и мэр Новороссийска хотя и делали вид, что с интересом слушают адмиральские байки, на самом деле обдумывали, каким образом лучше задать свои вопросы, чтобы получить положительные ответы. А потому находились в несколько напряженном состоянии, и улыбки у них получались не вполне натуральные.

Остальная челядь — адъютанты, порученцы, референты, штабные и исполкомовские шнурки, обслуга базы и егеря к главным гостям не приближались и были озабочены лишь тем, чтобы угодить своим начальникам. А поскольку любой прокол, да что там прокол — любая шероховатость, ничтожная заминка: пережаренное мясо, перекинутая по неосмотрительности или не вовремя наполненная стопка, «не такой» взгляд или невпопад сказанное слово, — могли вызвать быструю и жестокую расправу, то поводов для веселья у них не было вовсе. Они делали тяжелую и изнурительную работу, опытный взгляд мог это определить без особого труда.

Лишь один человек не лез из кожи вон, чтобы угодить хозяину. Невысокий плотный мужчина с покатым лбом и глубоко посаженными глазами-буравчиками уверенно и по-хозяйски расхаживал среди суетящейся обслуги, будто контролировал качество выполняемых работ. Это был капитан второго ранга Мотин — помощник Косилкина по особым поручениям. Вытащив из висящих на поясе ножен обоюдоострый клинок, он подошел к распятому, словно на жертвеннике, кабану, раздвинул острой сталью густую жесткую щетину, коротко полоснул по вене и подставил жестяную кружку под струю не успевшей свернуться крови.

— …а потом затеялись фотографироваться с трофеем: дали нашему мужику аппарат, показали, где нажимать, а сами на тушу залезли, мостятся поудобней, — Истомин поерзал на грубой скамье, демонстрируя, как победители устраивались на убитом медведе. — А он возьми и оживи! На минуту, на миг какой-то ожил, заревел и стал подниматься, но тут же лапы подогнулись, и опять на землю упал. Только американцы за этот миг в штаны наложили. Так потом и отмывались кое-как, ни амуниция не помогла, ни «ремингтоны» их скорострельные…

Адмирал захохотал, и сидящие вокруг стола захохотали, только Косилкин слабо улыбнулся — он много раз слышал эту историю.

— А какая тут мораль? — спросил Истомин. И, не дожидаясь ответа, выпалил:

— Такая, что если кишка тонка, то никакие «ремингтоны» не помогут! А наши мужики с обычными старенькими двустволками шатунов валят! С рогатиной выходили! А американцы ходили на медведя с рогатиной?

— Никогда!

— Ни в жизни!

— Вы очень правильно сказали — кишка тонка!

Никто из присутствующих не являлся знатоком охоты на медведя в Соединенных Штатах, но порыв их был единодушен. Когда старший обозначил свое мнение, единодушными быть легко.

— Так давайте выпьем за русского мужика! — Истомин взметнул вверх хрустальный стакан с водкой, и сидящие за столом люди столь же дружно его поддержали.

— Не хотите, товарищ адмирал? — бесшумно подошедший Мотин, наплевав на субординацию, протянул помятую жестяную кружку. — Кровь убитого зверя его силу передает…

Истомин чуть замешкался, мгновенно наступила тишина, ибо дерзкий поступок неизвестного «нижнего чина» мог потребовать решительного осуждения либо, наоборот, — снисходительной похвалы. Но адмирал был в ударе и решительно взмахнул рукой:

— Давай!

Он сделал большой глоток и поспешно запил водкой, а кружку передал Косилкину, тот с явным отвращением пригубил и протянул кружку дальше — заместителю губернатора. Теперь ни у кого выбора не было, причащаться пришлось всем. Кто пил, кто просто прикладывал к губам, Истомин, скривившись, наблюдал. Его подбородок был перепачкан кровью.

— Ну а ты сам-то? — тяжелый адмиральский взгляд уперся Мотину в переносицу.

— Запросто! — не тушуясь, он взял кружку у подавляющего рвотные приступы мэра. — Да тут уже почти не осталось!

Поведение кап-два было на грани фола, а может быть, уже перешло эту грань. Потому что держался он как равный с равными, что являлось недопустимым нахальством, если, конечно, подобная фамильярность не подкреплялась родством с кем-то из сильных мира сего. Но обычно высокое покровительство не хранится в тайне. А раз никто ничего не знает…

— Ты нам зубы не заговаривай! — тонким от возбуждения голосом вскричал мэр. — Пей давай!

Мотин пожал плечами.

— Какие проблемы? Я прям из кабана напьюсь и сырым мясом заем.

— Пошли, посмотрим! — Истомин вскочил первым, за ним поднялись остальные. Начинался эпизод, не предусмотренный программой.

С кабана уже сняли шкуру и вытащили внутренности, вскрытую грудину распирало полуметровое топорище. Мотин с ходу засунул голову внутрь, раздалось глухое чавканье.

— Во дает! — усмехнулся Косилкин. — Зверь!

В его голосе отчетливо звучало одобрение, и это почему-то не понравилось Истомину.

— Зверь, говоришь? Сейчас посмотрим!

Резким рывком он вырвал топорище. Раззявленная туша закрылась, ребра накрепко зажали мотинскую шею. Тот что-то закричал, но из сыромясного плена вырвались наружу лишь невнятные глухие звуки. Истомин рассмеялся, и еще пять человек зашлись в хохоте, только Косилкин не веселился: в глазах у него появилось выражение человека, которому бросили под ноги гранату с выдернутой чекой.

Мертвой хваткой вцепившись в скользкие ребра, Мотин разжал импровизированный капкан и выпрямился. Его лицо, волосы, шея были перепачканы кровью. И руки были в крови, это заметили все, потому что левая схватила висящие на поясе ножны, а правая выдернула тускло отблескивающий обоюдоострый клинок.

Смех оборвался. Глубоко посаженные глаза сейчас казались не буравчиками, а срезами пистолетных стволов. В этот миг ответственные флотские и гражданские руководители вдруг ощутили, как исчезла защищающая их аура должностной значимости, персонального авторитета, сословной кастовости. Шелуха цивилизации осыпалась, обнажив вечные и непреложные истины, которые невозможно толковать двояко: вот земля, вот огонь, вот нож, вот туша кабана, вот готовый на все человек. И через мгновение все они превратятся в точно такие освежеванные туши…

Стволы безошибочно остановились на Истомине.

— Павел! — предостерегающе крикнул Косилкин. Он лучше других представлял, что может сейчас произойти.

И тут же будто сработал невидимый выключатель — напряжение исчезло так же внезапно, как и появилось. Клинок полоснул по многострадальному кабану, отхватив небольшой кусочек кровавого мяса. Мотин сунул его в рот, пару раз жевнул и проглотил.

— Как и обещал, товарищ адмирал!

У Истомина дернулась щека.

— Ладно, пойдем выпьем, — главком тронул Косилкина за рукав. И тихо, чтоб никто не услышал, спросил: