Ганнибал. Бог войны Кейн Бен

Глава XVII

Солнце садилось, когда Ганнон с Аврелией, взявшись за руки, ходили по южной стене Акрагаса. Весь город заливало великолепными золотистыми осенними лучами; они шли на восток вдоль стены от пятых ворот. Видя знаки отличия Ганнона, часовые, расставленные через равные промежутки, пропускали их. В воздухе веял густой запах фимиама из стоявшего неподалеку огромного святилища Деметры и Персефоны, и гимны верующих изнутри смешивались с криками торговцев снаружи – здесь продавали вино, всякие безделушки и осенние фрукты.

В десяти стадиях к югу из оживленного городского порта выходили в море рыбацкие лодки. Ближе к стенам, по обе стороны от храма Асклепия, раскинулись сотни шатров солдат Гимилькона. На краю лагеря трубил слон. Неподалеку от Ганнона и Аврелии маячил величественный храм, и множество других было построено вдоль горной гряды, ограничивающей Акрагас с юга. Но восхищенный взгляд командира привлекал второй в ряду, построенный в честь Зевса Олимпийца. Местные жители любили похвастать, что это величайший дорический храм из всех существующих, но, подумал Ганнон, какой позор, что захват Акрагаса карфагенянами не дал его достроить.

– Обол за твои мысли! – сказала Аврелия.

Он улыбнулся. Это была одна из их фраз.

– Карфаген – моя родина, и я всегда любил и люблю его. Но этот город, – он обвел рукой пространство слева от себя, от сетки улиц, покрывающих два сливающихся холма, которые служили хребтом всего города, мимо склона над агорой и величественного булевтерия до храмов, – просто великолепен. Он похитил мое сердце. – Ганнон улыбнулся ей. – Как и ты.

Ее пальцы крепче сплелись с его.

– Не оттого ли, что мы здесь вместе?

– Может быть, ты и права, – признал он с улыбкой.

Прошел всего месяц с тех пор, как Гимилькон и Гиппократ решили закончить невнятную безрезультатную кампанию и идти в Акрагас, снова ставший оплотом карфагенян на острове. Для двоих беглецов наступило безмятежное время, казавшееся очень долгим. Это не означало, что Ганнон забыл римскую засаду на войско Гиппократа или последовавшие за этим дни. Собрав более дюжины оставшихся в живых, он с Аврелией отправился на запад, в область, где предположительно находился Гимилькон. Приходилось соблюдать осторожность, чтобы не наткнуться на римские дозоры. Вскоре они встретились с карфагенскими разведчиками – какую радость испытал Ганнон! К тому времени его шайка бродяг разрослась до пятидесяти с лишним человек. Среди них оказались Клит, Деон и еще несколько солдат из части, какой он некогда командовал.

Их воссоединение с Гиппократом оказалось менее радостным. Карфагенянин пытался сдержать свое презрение к нему за бегство из долины, и недовольство сиракузца присутствием гостя, похоже, возросло. Когда Гиппократ убедился, что Гимилькон сносно говорит по-гречески, он перестал приглашать Ганнона на их совещания. Молодой человек попытался поговорить напрямую с Гимильконом, но, похоже, Гиппократ завоевал доверие карфагенского командующего. Раздражение командира тем, что его не пускают на совещания двух военачальников, смягчалось тем, что Аврелия была в безопасности. Поскольку война по существу приостановилась, Гиппократ посвятил себя городским борделям, где, по слухам, отдал должное самым привлекательным шлюхам. Он был слишком занят, чтобы беспокоиться о Ганноне и римлянке, которую раньше заставлял делить с ним ложе.

Были и другие причины радоваться. В награду за спасение из засады Гиппократ поставил перед ним и Клитом задачу сформировать из уцелевших солдат несколько полных боевых частей и развернуть у стен Акрагаса. К своему удовольствию Ганнон также смог послать весть полководцу на финикийском торговом корабле. Попадание в засаду не помешало полководцу присоединиться к огромному войску Гимилькона, написал мужчина. Весной они разгромят разрозненные легионы Марцелла.

– Нужно признать, этот город ошеломителен. Риму до него далеко, – сказал Ганнон. – И любому другому городу в Италии тоже.

– А Карфаген? – спросила Аврелия.

– Он больше, но не так прекрасен.

В ее глазах мелькнуло озорство.

– То есть он в каком-то смысле лучше Карфагена? Как это возможно?

– Хм-м-м…

Ганнон пытался подавить свое раздражение от ее смеха, но не получилось. Аврелия намного лучше умела принимать критику всего римского, чем он – чего-либо связанного с Карфагеном. Не желая портить настроение, он отвлек себя любованием еще одним из своих любимых храмов, посвященным богине Гере. Храм располагался в юго-восточном углу стен, и там было хорошо посидеть в сгущающихся сумерках. Воспоминание о превосходной таверне близ третьих ворот, рядом с храмом Геры, вернуло ему хорошее настроение. Там можно поесть перед возвращением в свое жилище, находившееся не так далеко к северу.

Дисциплина в Акрагасе была далеко не такая строгая, как в Сиракузах, что позволяло Ганнону почти каждую ночь проводить с возлюбленной. Эти драгоценные часы были наполнены нежностью и смехом. «Неудивительно, что я чувствую себя так, будто нахожусь в затянувшемся отпуске», – думал он лишь с легким налетом вины. Размеренная жизнь, похоже, пошла на пользу и Аврелии. Ее печаль никуда не делась, но теперь была не так заметна. И Ганнон радовался за свою подругу. То, через что она прошла – потеря одного за другим трех членов семьи, – ужасно. Хотя ее решение последовать за ним было опрометчивым, он больше не сердился, а просто хотел, чтобы она испытала хоть немного счастья. Карфагенянин всеми силами стремился что-то добавить к нему, ухаживая за женщиной так, как если бы они встретились при более нормальных обстоятельствах.

– Это чудесный город, – мечтательно произнесла Аврелия. – Я бы могла жить здесь вечно.

– Твой греческий улучшается. Скоро местные будут принимать тебя за одну из своих.

– Теперь ты дразнишь меня, – подтолкнула она его локтем.

Юноша улыбнулся.

– Во всяком случае, стараюсь.

Они пошли дальше молча, наслаждаясь теплым солнцем. Глаза Ганнона обежали ряд дымков, поднимавшихся над обширным лагерем, занимавшим равнину под городскими стенами. Тысячи солдат готовили там себе ужин. Он надеялся, что где-то на острове тем же занят и Квинт. На него нахлынула тоска по Мутту и его ливийцам, оставшимся в Италии, и он понадеялся, что они тоже живы. Летом было мало боевых действий, на Апеннинском полуострове тоже продолжалась патовая ситуация. Ганнибал по-прежнему нуждался в достаточно большом порте для получения потока подкреплений с родины, в то время как римляне сосредотачивали свои усилия на ослаблении его союзников – больших и малых городов в Южной Италии.

«Я не много упускаю, – сказал себе Ганнон. – Я выполняю свой долг здесь. Если Гиппократ и Гимилькон не видят нужды использовать меня, что я могу поделать?» Это самоизвинение успокаивало совесть, но Ганнон знал, что с наступлением весны он будет рваться в бой. К тому же Ганнибал рассчитывал на него. Он снова попытается поговорить с Гимильконом. Аврелия взглянула на него и улыбнулась, и его сердце перевернулось. Что тогда будет с нею?

Когда они присели у храма Геры, его тревоги улетели прочь. Аврелия зашла внутрь храма, пообещав скоро вернуться. По всей видимости, она молилась о своих женских делах, но он с определенной радостью подумал, уж не о замужестве ли. В этом бы не было ничего ужасного, подумал Ганнон. Жизнь коротка, а в нынешние времена еще и довольно непредсказуема. Любой из них или оба могут погибнуть до конца кампании. В него будто вселился демон. Он спросит ее, когда она выйдет из храма. Клит был их единственным другом в городе, но это не имело значения. Свадьба устраивается не для пышного пира, а для них с Аврелией и их любви.

Возбуждение Ганнона пропало, когда женщина вышла грустная. Как он мог забыть про ее мужа Луция? Что она так близко к своему брату и в то же время так далеко от него? И снова Ганнон проклял войну, вторгшуюся в его жизнь. В мирное время можно было бы найти торговый корабль, идущий в Регий, и заплатить капитану, чтобы тот узнал там, как здоровье некоего Луция Вибия Мелито. Теперь не так. Регий находился на вражеской территории, и нет абсолютно никакой возможности выяснить, умер ли Луций от ранений, а Ганнон сомневался, что Аврелия хотя бы задумается о новом браке, не убедившись в этом.

Он столько раз спрашивал, не тоскует ли любимая, что казалось навязчивостью спрашивать об этом опять, и поэтому Ганнон просто обнял ее. Не сказав, куда они идут, он повел ее в таверну под названием «Зерно и виноград». Когда они добрались дотуда, Аврелия ничего не сказала, но ее настроение немного приподнялось. Она, похоже, была рада зайти выпить. Ганнону очень хотелось снова испить местного вина; он в жизни такого хорошего не пил. Когда юноша похвалил его однажды вечером перед Клитом, тот рассмеялся.

– Ты не удосужился узнать, но виноградники на холмах вокруг Акрагаса знамениты, – сказал грек. – Здесь делают лучшее вино в Сицилии.

Теперь, заказав большой кувшин лучшего вина в заведении, он налил обоим по чаше и, взглянув Аврелии в глаза, поднял свою.

– За нас.

Наконец она улыбнулась, и в груди у него снова затрепетало.

– За нас.

Когда наступила зима, жизнь Ганнона и Аврелии обрела обычный порядок. Во всех отношениях они жили как муж и жена. Днем он исполнял обязанности войскового командира, позволяя ей вести маленькое хозяйство. Поскольку Элира осталась в Сиракузах, Ганнон как-то обмолвился о покупке рабыни, чтобы выполняла черную работу, но Аврелия с порога отмела такую возможность.

– Считаешь меня слишком важной особой, чтобы чистить овощи или выносить ночной горшок?

Он покраснел.

– Пожалуй.

Возлюбленная легонько ударила его.

– Ну, а я не такая. Я сама меняла пеленки Публию с первого дня. Ты не поверишь, сколько выходит у малыша из попки.

У женщины в глазах появилась задумчивость, и она добавила:

– У меня довольно мало забот, пока тебя нет. Так что уход за домом не позволяет соскучиться.

Оглянувшись назад, Ганнон с очевидностью понял это и начал получать больше удовольствия от душистых трав, которые Аврелия развешивала на стенах, от цветных одеял на постели и от забавных рассказов о городских рынках и лавках. Меньшее впечатление на него производили ее попытки готовить, но у него хватало здравого смысла улыбаться и говорить, что стряпня великолепна. Когда после одного бурного дня вечером зашел Клит и предложил сходить куда-нибудь поужинать, Ганнон с готовностью согласился. Слишком поздно он вспомнил, что возлюбленная уже начала готовить ужин.

– Конечно, если ты тоже хочешь пойти с нами, – сказал он ей.

Она надула губы и оторвала покрасневшие руки от горшка с грязными овощами.

– Я уже почти почистила их.

– Разве они не подождут до завтра? – Клит подскочил к ней и поцеловал ее ладони. – Помойся, и пусть тяжелую работу делает кто-нибудь другой. Подумай о небольшой награде от меня вам обоим за такую хорошую компанию.

Ганнон бросил на Аврелию многозначительный взгляд. Он часто говорил ей, какой тяжелой кажется Клиту жизнь в Акрагасе. Во-первых, потому что среди людей Гиппократа осталось мало сиракузцев такого же ранга, а местные и карфагенские командиры держались особняком. Кроме того, до города докатилось известие о бойне в Энне. Судя по большинству рассказов, в живых осталось меньше сотни жителей. Среди погибших, несомненно, была и возлюбленная Клита. С тех пор его не покидала бессильная злоба и непомерная печаль. Его единственным средством борьбы с этим были огромные объемы вина. Во время ночных возлияний он изливал перед Ганноном свое сердце, но ничто не могло облегчить его печаль. В этот вечер бедняге представлялся еще один шанс немного облегчить душу, подумал Ганнон.

Аврелия поняла. Она притворно нахмурилась, но потом улыбнулась.

– Ты меня уговорил, Клит.

Тот посмотрел на ее работу.

– И избавил тебя от удовольствия возиться с заплесневелой капустой и грязной морковкой.

Все рассмеялись.

– Куда ты нас поведешь? – спросил Ганнон, помогая Аврелии надеть толстый шерстяной плащ.

– В одно место около святилища Деметры и Персефоны, оно называется «Вол и плуг». Я еще не бывал в этом заведении, но говорят, что барашка на вертеле там готовят лучше всех в Акрагасе.

– А вино? Ничего?

По старой привычке командир пристегнул к поясу кинжал. У Клита тоже был свой, и, войдя, он оставил у двери небольшую дубинку. Акрагас был дружественный город, но с наступлением темноты здесь было так же, как везде.

– Не бойся, друг мой. Тамошний погреб пользуется уважением.

Ганнон надел свой плащ, зеленый с капюшоном. Он купил его, когда начались холода.

– Тогда веди нас!

Аврелия не выразила такого же энтузиазма.

– А нет ничего поближе?

– Беспокоишься о клептах? – спросил Клит и пояснил, увидев ее недоумевающий взгляд. – О ворах.

– Ну, да. Чем дальше идти, тем выше риск, что встретимся с ними, – особенно по дороге назад.

Карфагенянин порылся под кроватью и вытащил высокий посох, который нашел здесь, когда они въехали.

– Я возьму и эту штуку. Довольна?

Она неохотно кивнула.

Клит сверкнул зубами, перехватывая поудобнее свою дубинку.

– Хотел бы я посмотреть на клептов, рискнувших напасть на нас с Ганноном!

На Аврелию это не произвело такого впечатления, и он добавил:

– К тому же сейчас отмечают праздник Ленайя, так что вам нечего бояться. Клепты ничем не отличаются от нас, они тоже думают только о том, как бы напиться.

– Я не слышала про такой праздник, – сказала Аврелия.

– Он проходит в храме Диониса, и его празднуют все замужние женщины. Шлюхи… – Клит ощутил неловкость. – Прошу прощения. Я должен был сказать гетеры. Куртизанки. Они тоже участвуют.

– И что делают женщины?

В глазах Аврелии появился озорной блеск, и Ганнон скрыл свое удивление: она наверняка что-то знала про Ленайю.

Клит закашлялся.

– Все начинается с шествия во главе с разными жрецами, потом следует жертвоприношение козы. Некоторые говорят, что женщины разрывают ее на части, хотя лично я в это никогда не верил. Может быть, так было в прошлом, но не сейчас.

– А потом?

– Не могу сказать.

Ганнон усмехнулся. Он никогда не видел Клита таким смущенным.

Аврелия хихикнула.

– Ты смутился, Клит?

– Немного. – Он взглянул на Ганнона. – Будь я проклят, тебе попалась бойкая женщина, а?

– Иначе и быть не могло, – с улыбкой ответил карфагенянин.

И все же он был рад, когда Аврелия закончила расспросы. Если верить солдатам, которые собирались в таверне у храмового комплекса, в Ленайю происходило гораздо больше всего. Когда женщины заканчивали пить и праздновать, в святилище допускались мужчины, и под надзором жрецов и жриц устраивалась всенощная оргия. Ганнон подумал, что принял бы в ней участие (если бы в его жизнь не вошла Аврелия), но мысль о том, что и она бы могла, разожгла у него в крови огонь ревности.

Дождь и встречный ветер по пути в таверну положили конец дальнейшим разговорам о Ленайе. Если бы они продолжились, подумал Ганнон, это стало бы лишней защитой от всяких напастей по пути домой. Его пропитанный ланолином плащ не пропускал воду, и все же он был рад, когда они добрались до таверны.

– Барашек должен того стоить, – проворчал Ганнон.

– Плачу я, так что не беспокойся, – ответил Клит.

У входа выстроились четверо мускулистых типов с тупыми лицами. Их старший изобразил улыбку, которой бы напугал большинство детей, но разрешил всем троим войти. Клит открыл дверь и шагнул навстречу какофонии звуков и дуновению теплого спертого воздуха.

– Тащи свою задницу внутрь, и хватит жаловаться. Найди нам стол.

Ганнон, как только вошел, засунул руку под плащ и схватился за кинжал. Старые привычки долго не умирают, подумал он, осмотрев набитое помещение. На него посмотрели несколько сидевших поблизости посетителей, но больше вроде бы никто не заинтересовался, и это успокаивало. Посетители представляли собой смесь зажиточных людей, от местных купцов до командиров местного гарнизона и войск Гиппократа и Гимилькона. Было и несколько женщин, хотя они смахивали на шлюх. Заметив, как двое освобождают маленький столик у левой стены, не у самой стойки, Ганнон устремился туда. Клит и Аврелия подоспели в следующее мгновение.

– Садись сюда, – сказал он ей, указав на единственный табурет. – Мы с Клитом сядем на лавку у стены.

– Я оттуда ничего не увижу, – пожаловалась она.

– Может быть, и так, зато нам будет видно. И ты сама будешь менее заметна.

Ганнону не понадобилось объяснять дальше. Несмотря на мирную атмосферу, состав посетителей располагал к драке.

– Успокойся, – сказал Клит, похлопав его по колену. – Каждый мужчина здесь, наверное, думает об одном и том же. О Ленайе.

Заметив, что Аврелия готова снова начать расспросы, Ганнон громко проговорил:

– Давай выпьем вина.

Готовый к опасности, он снова осмотрел помещение. Большинство посетителей, похоже, слушали группу музыкантов с лирами и флейтами, которые аккомпанировали певцу с довольно неплохим голосом. Другие смотрели на пару густо накрашенных шлюх, те разогревали толпу, отбиваясь от шаловливых мужских рук и шепча на ухо обещания. Немного успокоившись, Ганнон поймал взгляд девицы за стойкой.

Принесенное ею вино оказалось превосходным. Ганнону стало хорошо. Компания была веселой, огонь рядом уютно пригревал. Даже возлюбленная выпила больше, чем обычно. Клит пил так, будто умирал от жажды, опрокидывая чашу за чашей. Заказали еще два кувшина вина, и прошел час или больше, прежде чем они вспомнили про знаменитого барашка на вертеле. Наконец, его подали на массивном блюде, полном сока; мясо окружали свежие, только что испеченные лепешки. Аврелия и двое мужчин набросились на него в полном молчании, как маленькие дети, которым неожиданно дали кучу сладкого.

– Боги, как вкусно! Это заведение действительно заслужило свою репутацию, – сказал Ганнон. – Молодцы.

– Неплохо, а? – Вытерев губы, Клит рыгнул и встретился глазами с Аврелией. – Прошу прощения.

– Обо мне не беспокойся, – сказала она. – Я выросла, слушая, как мой брат рыгает и пускает ветры при каждом удобном случае.

Клит с завистью покачал головой.

– Эх, мне бы такую подругу…

– Я счастливый человек, – сказал Ганнон, придвигаясь к ней.

– Не один ты счастлив, – ответила она, кладя голову ему на плечо.

Глаза Клита погрустнели.

– Ты найдешь другую женщину, – ласково сказала ему Аврелия. – За милю видно, что ты порядочный и добрый.

– Может быть, когда-нибудь. – Клит налил себе еще вина и поднял полную до краев чашу. – Но пока – вот моя возлюбленная.

Последовало неловкое молчание, Ганнон и Аврелия ждали, не захочет ли Клит сказать что-нибудь еще, но он тоже молчал.

– Сказать по правде, я бы уже лег спать. – Ганнон, подавив зевок, посмотрел на подругу, и та кивнула. – В винопитии мне уже с тобой не сравниться, Клит.

– А кто сказал, что ты когда-то мог сравниться? – парировал грек с приветливой улыбкой.

– Это похоже на вызов, но мне придется ответить на него в другой раз.

– Точно?

– Да.

– Я провожу вас.

– Разве ты не хочешь еще посидеть здесь?

– Хочу. Я вернусь сюда, когда провожу вас до двери.

– Его манит Ленайя! – подмигнула Аврелия.

– Возможно, – признал Клит; вино прогнало стыдливость. – Такие мероприятия случаются не часто, особенно в военное время. Одинокий мужчина должен ловить каждую возможность, а?

Аврелия встала.

– Пошли. Не стоит задерживать твоего друга.

Усмехнувшись, карфагенянин направился к выходу. Клит и Аврелия пошли за ним, но через несколько шагов его приятель остановился поговорить со знакомым командиром, и Ганнон не заметил этого. Его остановил вскрик Аврелии за спиной.

– Не прикасайся ко мне! – возмущенно крикнула она по-гречески.

– Почему нет, если мне нравится? – послышался мужской голос. – Должен сказать, для шлюхи ты прекрасно выглядишь. Почему бы нам не пойти в какое-нибудь более укромное место?

Развернувшись, Ганнон увидел возмущенное лицо Аврелии, а за ее плечом – изрытую оспой рожу местного солдата в залитой вином тунике. Рука солдата все еще лежала на талии женщины. Сделав два шага, Ганнон обошел ее и встал вплотную с ее обидчиком, который уже не выглядел таким веселым.

– В чем дело? – прорычал солдат.

– Она не шлюха и пришла со мной, – прогремел Ганнон. – Отвали.

Губы конопатого растянулись в ухмылке.

– Думаю, красавица предпочтет мое общество.

– Не надо, Ганнон. Оставь его.

Услышав в голосе Аврелии предостерегающую нотку, он бросил взгляд на стол рядом. С конопатым было трое друзей, которые внимательно и с кровожадным интересом следили за происходящим. Проклятье! Куда делся Клит? Наконец, он увидел его: тот стоял в пятнадцати шагах, поглощенный разговором. Ганнон выругался про себя. Если дело дойдет до драки, это расстояние все равно что до луны. И он решил лучше прибегнуть к дипломатии.

– Она моя жена, друг.

– Ты порешь чушь. Никто во время Ленайи не возьмет в такое место жену. – Солдат осклабился. – Если только потом не собираешься взять ее на оргию!

– Почему бы не начать прямо сейчас? – спросил один из его дружков, вставая.

Конопатый и прочие захохотали.

Ганнон сжал свою дубину, которая стояла рядом. Если действовать быстро, он свалит конопатого одним ударом. Вероятно, справится и с первым из его дружков, но одним богам известно, что будет, когда подоспеют двое остальных. Как и многие посетители, они могут быть вооружены.

– Давай решим вопрос по-хорошему, а? – Голос Клита никогда не звучал так приятно для уха Ганнона.

Его друг возник за спиной у вставшего солдата и приставил к его горлу нож.

– Можете делать что хотите с женщинами в святилище, но, как вам сказали, эта женщина здесь не одна.

Конопатый повернул голову и, увидев Клита, посмотрел на своих дружков.

Тут Ганнон воспользовался возможностью. Выхватив кинжал, он приставил его к животу конопатого. Укол вновь привлек внимание того к Ганнону, и в глазах его появился испуг.

– Не надо устраивать скандал, – тихо сказал карфагенянин. – Мы уходим. Садись и пей со своими друзьями – и забудем о происшедшем.

Но конопатый был не из робкого десятка.

– А если не сяду?

– Тогда я всажу клинок по рукоятку тебе в кишки. А мой друг перережет горло твоему дружку. А потом мы разберемся с остальными. Как хочешь. Решать тебе.

Мужчина внимательно посмотрел на него, словно запоминая, потом, шумно втянув воздух носом, шагнул назад.

– Мне нужно выпить, – объявил он.

Ганнон вздохнул с облегчением. Клит был крепкий мужчина, и сам он ему не уступал, но драка в подобном месте была рискованна. Она запросто могла перерасти в массовую потасовку, а выпитое вино – усилить неистовство. В такой сумятице легко получить нож под ребра.

Клит отпустил своего противника и подошел к Ганнону. С опаской поглядывая на пьяных солдат, они направились к выходу, держа Аврелию между собой.

– Ваша женщина не из Сицилии, верно?

Вопрос заставил Ганнона обернуться.

– А тебе-то что?

– И в отличие от тебя она слишком светлая для карфагенянки, – со знанием дела проговорил конопатый. – Откуда она? Я хочу попросить такую же в борделе.

– Вот туда и иди!

Празднование Ленайи закончилось так же быстро, как и началось, хотя это не помешало Клиту рассказывать о нем Ганнону еще несколько дней. Похоже, он на славу провел время с двумя женщинами сразу – одной жрицей и одной из местной знати. Ганнон не знал, верить ему или нет, но история звучала неплохо. И главное, у Клита поднялось настроение.

В последующие недели и месяцы жизнь в городе вернулась к своему мирному течению. Более длинные дни, почки на ветках и теплая погода предвещали наступление весны. Ганнон был рад, что зима закончилась. После месяцев относительного безделья хотелось выбраться из города. Но то, что скоро начнется новая кампания, не очень радовало. По большей части это ощущалось камнем на душе. Чтобы не расстаться с Аврелией на многие месяцы, единственным решением было взять ее с собой, но не хотелось подвергать женщину всевозможным опасностям. И так ей просто страшно повезло, что в свое время она избежала беды в обозе войска Гиппократа. В тщетной надежде, что все решится само собой, Ганнон старался не думать о предстоящем отъезде. Аврелия тоже не заводила разговоров, но выражение лица любимой говорило, что она не рада таким перспективам. Прошло десять печальных дней, в течение которых оба не касались горячей темы.

Вопрос встал ребром однажды вечером, но не так, как кто-либо из них мог предположить. Ганнон ушел еще до рассвета муштровать солдат, но вернулся раньше, чем обычно. Аврелии не было дома, и он решил, что любимая пошла за продуктами для ужина. Ее все еще не было и когда он вернулся, наскоро сходив в общественные бани. Не ощутив беспокойства, так как она подружилась с соседками, юноша прилег немного отдохнуть и вскоре заснул.

Его вызвал из глубин тяжелого сна звук рыданий. Аврелия стояла у двери, выходящей на площадку, от которой, в свою очередь, лестница вела на улицу. Через мгновение Ганнон уже стоял рядом. Она прижалась к нему, плача.

– Все будет хорошо, любовь моя, – прошептал он в уверенности, что ее расстройство связано с грядущей военной кампанией. – Я тут подумал немного… Я куплю раба, здоровенного, чтобы мог драться. Он отправится с тобой и будет защищать тебя, когда я не смогу быть рядом.

Рыдания немного стихли. Она посмотрела на Ганнона, и ее заплаканное лицо выразило замешательство.

– Я не из-за этого плачу.

– Вот как? – сказал Ганнон, ощутив беспокойство и чувствуя себя немного глупо. – Тогда из-за чего?

– Там, на улице, только что кто-то был. Помнишь того солдата, который приставал ко мне в «Воле и плуге»? Вот он…