Чжуанцзы Чжуан-цзы
— Ах, пустая болтовня! — воскликнул царь.
— Разрешите [мне, Вашему] слуге, показать это [Вам], государь, наглядно. Подумайте, государь, о пространстве во всех четырёх сторонах, в зените и надире. Есть ли [ему] предел {8}?
— Нет предела.
— Познав, как странствовать мыслью в беспредельном, обратитесь к известным царствам, [ведь они] вроде бы существуют, а вроде бы и не существуют?
— Да.
— Среди известных [царств] есть Вэй, в Вэй находится [столица] Лян, а в Лян — [Вы], государь. Есть ли различие между [Вами], государь, и родом Диких?
— Нет различия, ответил царь.
Гость ушёл, а царь остался в смятении, точно в забытьи. [Когда] гость удалился, подошёл Творящий Благо и царь сказал:
— Гость — великий человек. Ему недостоин противостоять [ни один] мудрец.
— [Когда] играют на флейте, — сказал Творящий Благо, — слышится мелодия. [Когда же] дуют в кольцо эфеса, [слышится] лишь свист. Люди восхваляют Высочайшего с Ограждающим, а ведь Высочайший с Ограждающим перед Несущим Возвышенное уподобятся лишь свисту.
Конфуций пришёл в Чу и остановился у [продавца] кашицы на Муравьином холме. Его соседи — муж с женой, слуги и служанки поднялись на высокое место <крышу>.
— Что делают эти люди? — спросил Цзылу.
— Это рабы мудрого, — ответил Конфуций. — Он похоронил себя в народе, скрылся среди полей. Голос его умолк, но воля его не иссякла. Хотя уста его говорят, но мыслей никогда не высказывают. Притом [он] противостоит всему своему поколению и брезгует с ним объединяться. [Он] — тот, кто «утопился на суше», из таких [как Удалец] с Юга от Рынка, Обязанный к Чёрной Работе.
Цзылу попросил разрешения пойти и позвать его, но Конфуций сказал:
— Оставь! Он знает [меня], Цю, лучше, чем [я] сам. Знает, что [я], Цю, пришёл в Чу, и думает, что [я] стану добиваться приглашения царя Чу. Ведь он считает [меня] болтуном Он постыдится слушать речи болтуна, а тем более с болтуном встречаться. Почему ты думаешь, что [он] ещё там?
Цзылу пошёл и взглянул — комната соседей [оказалась] пустой.
Страж границы Высокий Платан спросил у Цзылао {9}:
— Не должен ли государь, верша дела, пахать тщательно, а управляя народом, не разрывать ростков? Прежде, сея, я пахал небрежно, и поле вознаграждало меня зерном также небрежно; полол, разрывая ростки, и вознаграждали меня также разорванные ростки. На следующий год я ввёл другие порядки: пахал глубоко, как следует боронил, и зерно уродилось обильно. Весь год я ел досыта.
Услышав об этом, Чжуанцзы сказал:
— Многие нынешние люди относятся к своей [телесной] форме и к сердцу так, как говорил Страж границы. Ради всевозможных дел бегут от своей природы, покидают свой характер, уничтожают собственные чувства, губят свой разум. Вот у того, кто небрежно вспахивает свой характер, в характере и остаются корни зла — любви и ненависти. Осока и тростник, зарождаясь, сначала будто поддерживают мою [телесную] форму, [но] стремятся искоренить мой характер, а потом без разбора, отовсюду просачиваются и прорываются, [вызывая] язвы, нарывы, пылая внутренним жаром и исходя гноем. Вот оно что!
Кипарисовый Наугольник {10}, учась у Лаоцзы, сказал:
— Дозвольте странствовать по Поднебесной.
— Оставь, — ответил Лаоцзы. — Поднебесная [всюду] одинакова. [Кипарисовый Наугольник] повторил свою просьбу, и Лаоцзы спросил:
— Откуда же ты начнёшь?
— Начну с Ци, — ответил Кипарисовый Наугольник. — Приду туда, увижу казнённого {11}, подниму его и поставлю, сниму [с себя] придворную одежду, прикрою его и стану оплакивать, взывая к Небу: «Сын [мой]! Сын [мой]! Поднебесную постигло великое бедствие, и ты первый пал его жертвой!» Говорят: «Не становись разбойником! Не становись убийцей!». Но с тех пор, как возвели [в закон] славу и позор, появились и пороки; с тех пор, как стали копить товары и имущество, начались и тяжбы. Ныне возвели [в закон] то, что ожесточает людей; накопили то, из-за чего ведутся тяжбы; довели людей до крайности, лишив их покоя. Как же можно теперь предотвратить [злодеяния]! Древние государи за [все] блага воздавали [хвалу] народу, а во всех бедах [винили] себя; [всё] истинное видели в народе, а заблуждения — в себе. Поэтому только один [царь] терял своё тело и, порицая сам себя, уходил [из жизни]. Ныне же [всё] по-иному. Скроют происшедшее и [порицают] не ведающих [о нём] за глупость; поставят невыполнимую задачу и осудят за отсутствие смелости; возлагают тяжкие обязанности и покарают за то, что с ними не справились; [пошлют] дальней дорогой и казнят за опоздание. Люди же, зная, что сил не хватит, заменяют их притворством. С каждым днём всё больше лицемерия [у высших]. Как же могут не лицемерить и мужи, и народ? Ведь [если] не хватает силы, притворяются; не хватает знаний — обманывают; не хватает имущества — грабят. Но кого же [тогда] можно обвинять за кражу?
Цюй Боюй проповедовал шесть десятков лет, а в шестьдесят лет изменился {12}. То, что в начале утверждал, под конец изгонял и отрицал. [Он] ещё не понял, не отрицал ли пятьдесят девять лет то, что называет ныне истинным!
[Вся] тьма вещей живёт, а корней не видно; появляется, а ворот не видно. Все люди почитают то, что познано знанием; а не ведают, что познание начинается лишь после того, как, опираясь на знания, познают непознанное. Разве не назовут [это] великим сомнением? Оставь, оставь! Ведь от этого никуда не скроешься! Это и есть так называемая истина? Да!
Конфуций спросил у великих хронистов — Большого Чехла, Дяди Всегда Ошибающегося и Кабаньей Шкуры {13}:
— Почему вэйский царь получил [посмертный титул Лин] Чудотворный? {14} Ведь он пьянствовал, предавался наслаждениям, не вникал в управление царством. Охотился с облавами, собаками, силками и привязными стрелами, но не вступал в союзы с другими правителями.
— Именно по этой причине, Лин [Предмет Одушевлённый], — ответил Большой Чехол.
— У этого царя было три жены, — ответил Дядя Всегда Ошибающийся, — [он] с ними купался в [одной] ванне. [Когда же] по царским делам туда вошёл Хронист Ю, [царь] схватил материю и распростёр [будто] крылья. Столь беспутный, он стал таким; почтительным при виде добродетельного. Поэтому и назван [посмертно] Лин [Сообразительный].
— [После] смерти царя гадание о захоронении на родовом кладбище оказалось несчастливым, гадание же о захоронении на Песчаных холмах — счастливым. [Когда] рыли, на глубине нескольких жэней нашли каменный саркофаг. Очистив, увидели надпись, которая гласила: «Нет доступа сыновьям. Царь Лин займёт его и в нём поселится». Ведь царь уже давно стал Лином [покойником]. Разве достойны об этом знать те двое? — Так сказал Кабанья Шкура,
Малое Знание {15} спросило у Справедливого Приводящего к Согласию:
— Что означают речи о селениях? {16}
— В селениях по обычаю объединяются десяток фамилий, сотня имён. Объединяются различные, считаясь подобными; рассеиваются подобные, считаясь различными. [Если] ныне назовёшь сотню частей коня, конь не получится. [Если же] конь стоит перед [тобой], стоит со всей своей сотней частей, то назовёшь его конём. Поэтому скапливаясь из низкого, холмы и горы становятся высокими; собирая воду, реки становятся широкими. Великий; человек всех объединяет и [всё] считает общим. Поэтому, [если мысли] приходят извне, [он] на своём не настаивает; [если] исходят от него и справедливы, [ему] не возражают. У [каждого из] четырёх времён года особый эфир, но [ни одному] природа не оказывает предпочтения, поэтому год завершается. У [каждого из] пяти начальников особые обязанности, но [если] государь не пристрастен, то в царстве порядок. Великие люди не награждали ни за красоту, ни за храбрость, поэтому свойства были целостными. У [каждой из всей] тьмы вещей [свои] законы, но путь беспристрастен, поэтому не обладает именем. Не обладает именем, поэтому предаётся недеянию, предаваясь недеянию, всё совершает. У времени есть конец и начало, у поколения много перемен, распространяются и беда и счастье. И даже в том, чему противятся, находят должное. Тот, кто стремится к своему особенному, ошибается в том, что пытается исправить. Уподобим это, большому озеру, [которое] всей растительности отмеряет влагу; взглянем на высокую гору, на жертвенном алтаре которой вместе, и деревья, и камни. Вот что означают речи о селениях, — так ответил Справедливый Приводящий к Согласию.
— Достаточно ли этого, чтобы заслужить название «путь» — спросило Малое Знание.
— Нет, — ответил Справедливый Приводящий к Согласию. — Ныне, считая число вещей, не остановимся на десяти тысячах, а говорим условно «десять тысяч» [«тьма»]; называя, говорим самое большое число. И небо и земля по форме больше всего; [силы] холода и жары по [скоплению] эфира больше всего. Путь же — общий. Они так огромны, что, называя их так, говорим, так бывает. Но допустимо ли такое сравнение? Не так же ли далеко оно [от пути] в этом суждении, как сравнение с собакой или конём?
— Как возникает жизнь всей тьмы вещей внутри четырёх стран света, в пределах шести единств? — спросило Малое Знание.
— Жара и холод друг друга освещают, друг друга губят, друг друга обуздывают, — ответил Справедливый Приводящий к Согласию. — Четыре времени года друг друга сменяют, друг друга порождают, друг друга убивают. И тут поднимаются и любовь, и ненависть, и домогательства, и отказ. И тут становится обычной краткая случка самца и самки. Покой и опасность друг друга сменяют, счастье и беда друг друга порождают, поспешность и медлительность друг друга теснят, сбор и рассеяние формируют [вещи]. Название и сущность подобного рода можно запомнить, мельчайшее можно удержать в памяти. [Вещи] последовательно друг на друга воздействуют по закону [каждой из них], поднимаясь и вращаясь, друг друга отсылают, за тупиком открывается поворот, за концом — начало. Таково то, чем обладают вещи, что исчерпывается в словах, что постигается знаниями, высшее в вещах на этом и кончается. Люди, которые наблюдают за путём, не следуют за тем, что кончается, не восходят к тому, что начинается, на этом суждения и прекращаются.
— Кто из двух прав в своей сущности — спросило Малое Знание, — а кто односторонен в своём суждении? Цзи Истинный {17}, говоря, «[путь] предаётся недеянию», или Продолжатель, говоря, «он, возможно, воздействует»?
— Петух кукарекает, собака лает — таково познанное человеком, — ответил Справедливый Приводящий к Согласию. — Но даже обладающий большими познаниями не смог бы рассказать в словах об их самоизменении, не смог бы [определить] и в мыслях, что они станут делать. [Если] их объяснять по отдельности, то мельчайшее не с чем сравнивать, а величайшее не охватить. [Мнения, что «путь] предаётся недеянию» или «возможно, воздействует» — неизбежны в приложении к вещам, но в конце концов будут признаны ошибочными. «Возможно, воздействует» — значит [обладает] сущностью; «[предаётся] недеянию» — значит [обладает] пустотой. Обладать названием, обладать сущностью — состояние вещи; без названия, без сущности — пустота [без] вещи. [Об этом] можно говорить, можно думать, но, [чем больше] слов, тем дальше [от пути]. Ещё не родившимся не запретишь [родиться], умирающим не помешаешь [умереть]. Умирают и рождаются рядом, а закона [жизни и смерти] не разглядишь. В [мнениях] «возможно, воздействует», «предаётся недеянию» сомнительно само допущение. [Когда] я смотрю на его основание, оно уходит в беспредельность; [когда] я ищу его вершину, не могу увидеть конца. Беспредельное, бесконечное — для него нет слов. При законах, общих с вещами, слова «возможно, воздействует», «предаётся недеянию» — относятся к основанию, но от начала до конца связаны с вещами. Пути не может ни быть ни не быть. Название «путь» — лишь предположение. «Возможно, воздействует», «предаётся недеянию» — [эти мнения] связаны лишь с одной стороной вещей. Разве внимают им [люди] глубоких мыслей? [Если бы] слов было достаточно, то, проговорив целый день, сумели бы исчерпать путь. [Поскольку же] слов недостаточно, то, проговорив целый день, можно исчерпать [лишь] вещи. Путь — высшее для вещей, его не вместить ни в слова, ни в молчание. Ни в словах, ни в молчании высшее о нём не выразить.
Глава 26
Вещи вне [нас]
Вещи вне [нас] не дают определить [их] необходимость [для нас] {1}. Поэтому Встреченный Драконом был казнён, царевич Щит был зарезан, Сидящий на Корточках [притворился] безумным. Несущий Зло {2} умер, Разрывающий на Части и Бесчеловечный погибли. Каждый хозяин ждёт преданности от своих слуг, но преданному вряд ли поверит. Поэтому [тело] У Цзысюя носилось по реке, а Чан Хун умер в Шу. Кровь его в тайнике через три года обратилась в лазоревый камень. Каждый отец ждёт почтительности от сыновей, но почтительного вряд ли полюбит. Поэтому Сяо Цзи {3} печалился, а Цзэнцзы скорбел. [Когда] дерево трут о дерево, [оно] загорается, [когда] металл противостоит огню, [он] плавится. [Когда силы] жара и холода действуют в беспорядке, небо и землю [охватывает] большое возмущение. Тут и раскаты и удары грома, в ливне вспыхивает огонь и сжигает даже огромную софору {4}. Горе [человека] ещё сильнее. [Он] между двух опасностей, [ему] некуда бежать. В тревоге ничего не может совершить, сердце будто мечется между небом и землёй, соболезнует, утешает в скорби, тонет в опасностях. [Когда же] польза и вред теснят друг друга, огонь разгорается ещё сильнее и пожирает гармонию народа. Луне, конечно, не справиться с огнём {5}. Тут наступает крушение, и учению приходит конец.
Семья Чжуана Чжоу была бедна, и [он] отправился к лучнику — Смотрителю Реки взять в долг зерна.
— Я скоро получу деньги с общины и ссужу тебе триста серебром, ладно? — ответил Смотритель Реки.
Чжуан Чжоу с гневом взглянул [на него] и молвил:
— Вчера, когда [я], Чжоу, шёл, посередине дороги [меня] окликнули. [Я], Чжоу, оглянулся, заметил в колее Пескаря и спросил: «Зачем ты здесь, Пескарь?» Он же ответил: «Я ведаю волнами в Восточном море. Не найдёте ли [Вы], благородный муж воды, хоть мерки или несколько пригоршней, чтобы спасти мне жизнь»? [Я], Чжоу, ответил: «Я приведу тебе сюда воды Западной реки с юга от царей У и Юэ. Ладно?» Пескарь с гневом взглянул [на меня] и сказал: «Я утратил свою обычную [среду], у меня нет выхода. Достань я воды хоть мерку или несколько пригоршней, остался бы в живых. Чем говорить то, что сказали [Вы], благородный муж, лучше уж заранее искать меня в лавке с сушёной рыбой!» {6}.
Царский сын Жэнь изготовил огромный крючок и толстую чёрную лесу, наживил для приманки пятьдесят молодых быков, уселся на корточках с бамбуковым шестом на Куйцзи-горе и забросил удочку в Восточное море. Удил утро за утром, но за целый год не поймал [ни одной] рыбы. Наконец проглотила приманку гигантская рыба, нырнула и утащила огромный крючок на самое дно, затем помчалась, вздымая плавниками седые волны, точно горы, всколыхнула всю воду морскую, распугала [всех] на тысячу ли [вокруг] громом, точно исходящим от богов и душ предков.
Раздобыв такую рыбу, царевич Жэнь её разрезал, высушил и накормил досыта всех с востока от реки Чжэ до севера от Цанъу. Об этом с восхищением передавали друг другу от поколения к поколению все рассказчики, даже самые ничтожные.
Ведь [если] с бамбуковой жердью и тонкой леской ходить к оросительной канаве, то выудишь лишь пескаря, а не гигантскую рыбу. Тем же, кто разукрашивает басни, домогаясь [награды] от начальства, далеко до больших достижений. Так вот и тому, кто не слышал предания о царевиче Жэне, далеко до участия в управлении миром.
Конфуцианцы занимаются песнями и обрядами, чтобы разрывать могилы. Учитель-конфуцианец с кургана спрашивает:
— Как идёт работа? Уж [солнце] показалось на Востоке!
Конфуцианцы-ученики [снизу ему] отвечают:
— Ещё не сняли нижнее и тёплое платье [покойника], во рту есть жемчужины.
В песне недаром поётся:
- Зелёная, зелёная пшеница
- Покрыла склоны кургана.
- При жизни не делал раздач,
- Зачем же мёртвому жемчужины во рту? {7}.
Взялись конфуцианцы за волосы на висках [трупа], прижали подбородок, металлическим шилом прокололи щёки, потихоньку разнимали челюсти, чтобы не повредить жемчужин во рту.
Ученик Старого Чертополоха {8} ходил за хворостом, встретил Конфуция и, вернувшись, рассказал [об этом учителю]:
— Из какого там рода человек — не знаю. Туловище [у него] длинное, а ноги короткие, сгорбленный, а уши позади. Выглядит так, будто управляет всем среди морей.
— Это Цю, — сказал Старый Чертополох. — Позови [его] сюда. [Когда] Конфуций пришёл, [Старый Чертополох] сказал:
— Откажись, Цю, от своего тщеславия, от своего мудрого вида и станешь благородным мужем.
Сложив руки в приветствии, Конфуций отступил, [а затем] нахмурился и, изменившись в лице, спросил:
— Преуспеет ли [моё] дело?
— [Сам] не можешь вынести страданий одного поколения, а высокомерно навлекаешь беду на тьму поколений, — ответил Старый Чертополох. — Намеренно ли выдаёшь себя за скудоумного? Не способен ли постичь общее? Совершать милости и упиваться радостью [облагодетельствованных, ведь это] позор на всю жизнь! Так преуспевают [лишь] люди дюжинные, завлекая друг друга славою, связывая друг друга корыстью. Чем хвалить Высочайшего и порицать Разрывающего на Части, лучше забыть о них обоих и пресечь то, чем они прославились. Повернёшься, кому-то повредишь; шевельнёшься, что-то извратишь. Ведь мудрый каждый раз добивается успеха, но, приступая к чему-либо, полон нерешительности. А как быть [с тобой]? Так до конца и останешься высокомерным?!
Сунский [царь] Юаньцзюнь в полночь увидел во сне, как человек с распущенными волосами заглянул к нему из-под крыши и сказал:
— Я — из пучины Перерезывающей дорогу. Я — посланец к Дяде Реки от [реки] Цинцзян. Меня поймал рыбак Провидец.
Юаньцзюнь проснулся и велел разгадать сон. Гадание гласило: «Это Священная черепаха» {9}.
— Есть ли среди рыбаков Провидец? — спросил царь.
— Есть, — ответили слева и справа. — Повелеваю Провидцу явиться ко двору, — приказал царь. На другой день Провидец явился, и государь спросил:
— Что поймал?
— В [мои], Провидца, сети попалась седая черепаха, — ответил тот, — круглая, на пять чи.
— Поднеси [мне] свою черепаху, — велел царь.
Когда черепаху доставили, царя охватили сомнения: то хотелось её убить, то хотелось оставить в живых. Гадание же о ней гласило: «Убить черепаху для гадания — к счастью»! Тогда черепаху зарезали. Семьдесят два раза прижигали [её панцирь] и все [записи на] бирках подтвердились.
— Священная черепаха сумела явиться во сне царю Юаню, — сказал Конфуций, — а не сумела избежать сетей Провидца, [Её] знаний хватило на семьдесят два гадания — все [записи на] бирках подтвердились, а не хватило [знаний] избежать беды — не быть выпотрошенной. Так что и знания приносят трудности, и священному чего-то не хватает. Даже того, кто обладает высшим знанием, перехитрит тьма людей. Рыба не боится сетей, а боится розового пеликана. Откажись от малого знания, и проявится большое знание, откажись от доброты, и проявится естественная доброта.
Младенец, родившись, способен овладеть речью и без великого учителя, [ибо] живёт вместе с говорящими.
Творящий Благо сказал Чжуанцзы:
— Ты говоришь о бесполезном.
— С тем, кто познал бесполезное, можно говорить и о полезном, — ответил Чжуанцзы. — Ведь земля и велика и широка, а человек ею пользуется [лишь] в размере своей стопы. А полезна ли ещё человеку земля, когда рядом с его стопою роют [ему] могилу вплоть до Жёлтых источников?
— Бесполезна, — ответил Творящий Благо.
— В таком случае, — сказал Чжуанцзы, — становится ясной и польза бесполезного.
Чжуанцзы сказал:
— Может ли не странствовать человек, способный странствовать? Может ли странствовать человек, не способный странствовать? Ах! Скрыться, порвать с миром — не в этом назначение обладающего истинным знанием и полнотой свойств. [Ведь те] падают, но не возвращаются, мчатся сквозь огонь, но не оборачиваются. Пусть [люди] относятся друг к другу, как царь и слуга, но [лишь] временно. Сменится поколение — и не станут презирать один другого. Поэтому и говорится: «Настоящий человек не оставляет [следов своих] деяний». Уважение к древности и презрение к современности — [таков] обычай учеников, а тем более последователей рода Кабаньей Шкуры. Кого из них не увлекло течением, судя по сегодняшнему миру? Только настоящий человек способен странствовать среди современников, не отклоняясь, следовать за другими, не теряя самого себя, не изучать чужих учений, но, не чуждаясь, воспринимать [их] мысли,
Зрение проницательное создаёт прозорливость, слух острый создаёт понимание, обоняние тонкое создаёт чуткость, вкус тонкий создаёт сладость, сердце проницательное создаёт знания, знания проницательные создают свойства. Ни один из этих путей не хочет быть преграждённым, преграды вызывают спазмы, если и при спазмах помехи не прекращаются, начинают топать ногами, а это приносит огромный вред. Вещи, которые обладают знаниями, зависят от дыхания {10}, [если] дыхание неглубокое, в этом не вина природы. Проделанные природой [отверстия] не закрываются ни днём, ни ночью, и только люди их затыкают. В утробе важна пустота, в сердце — естественное движение. [Если] в доме тесно, свекровь со снохами всегда ссорится. [Если] в сердце нет естественного движения, [восприятия] шести отверстий друг друга теснят. Насколько хороши для человека большие леса и высокие горы — не выразить даже проницательному.
Добродетель, переливаясь через край, [переходит] в славу; слава, переливаясь через край, [переходит] в насилие. Замыслы возникают в крайности, знания появляются в спорах. Независимость появляется [у того, кто] упорно стоит на своём. Дело начальников будет успешным, [если] народ [признаёт его] должным. Весною в дождь и на солнце травы и деревья растут неудержимо, и тут пускают в ход серпы и мотыги. [Но] больше половины растений снова поднимается, а почему — не ведают.
Тишиной можно помочь исцелить болезнь, массируя углы глаз, можно остановить старость, покоем можно вылечить испуг. Хотя подобное — дело лишь тружеников. Не испытав этого, предающиеся праздности не спрашивают [об этом]. О том, как мудрые предостерегали Поднебесную, проницательные не ведали и не спрашивали. О том, как достойные предостерегали своих современников, мудрые не ведали и не спрашивали. О том, как государи предостерегали своё царство, достойные не ведали и не спрашивали. О том, как малый люд сообразуется с временем года, благородный муж не ведает и не спрашивает.
У стража Широких ворот {11} умер отец, и страж ухитрился так исхудать, что заслужил ранг «пример для служащих». [Тогда] его сородичи стали доводить [себя до такой] худобы, что половина из них умерла.
Высочайший отдавал Поднебесную Никого не Стесняющему, но Никого не Стесняющий от него сбежал. Испытующий отдавал Поднебесную Омрачённому Свету, но Омрачённый Свет на него рассердился. Услышал об этом Помнящий о Других, увёл своих учеников и уселся на корточках у реки Пустота. Все правители его оплакивали три года, а Наставник Олень с горя бросился в реку.
Вершей пользуются при рыбной ловле. Наловив же рыбы, забывают про вершу. Ловушкой пользуются при ловле зайцев. Поймав же зайца, забывают про ловушку {12}. Словами пользуются для выражения мысли. Обретя же мысль, забывают про слова. Где бы мне отыскать забывшего про слова человека, чтобы с ним поговорить!
Глава 27
Притчи
В девяти речах из десяти — притчи {1}. В семи из десяти — речи [людей] почитаемых. Речи всегда новые, как [вино] из чарки, совпадают с естественным началом. Девять из десяти притч, которые обсуждаются, заимствованы извне. [Ведь] родной отец не становится сватом для собственного сына. Лучше, чтоб хвалил сына не отец, а другой [человек]. Не моя-де вина, вина чужая. [Если речи] тождественны моим, соглашаюсь; не тождественны моим, возражаю; тождественные моим [объявляю] истинными; не тождественные моим [объявляю] ложными. Семь из десяти — речи почитаемых, [слова] уже высказанные. Это [речи] стариков, по возрасту — предшественников. Но если престарелые лишь по возрасту не обладают знаниями основы <мирными> и утка <военными>, начала и конца, то они не предшественники. [Если] человек ни в чём не опередил других, у него нет человеческого пути. Такого, у которого нет человеческого пути, назовём прахом человека. Речи всегда новые, как [вино] из чарки, совпадают с естественным началом; поэтому и развиваю их беспредельно, используя до конца лет [своих]. [Пока] нет слов, есть согласие. Согласие со словами не согласуется; и слова с согласием не согласуются. Поэтому и говорится «без слов». Речь не нуждается в словах. Бывает, что [человек] говорит всю жизнь, а ничего не скажет. Бывает, что всю жизнь не говорит, а всё скажет. Бывает, что [имеет] своё [мнение] о возможном и невозможном, своё [мнение] об истинном и неистинном. Почему истинно? Истинно оттого, что истинно. Почему неистинно? Неистинно оттого, что неистинно. Почему возможно? Возможно оттого, что возможно. Почему невозможно? Невозможно оттого, что невозможно. В вещах, конечно, есть истинное, в вещах, конечно, есть возможное. Нет вещи без истинного, нет вещи без возможного. Но кто же способен овладеть этим надолго без речей, всегда новых, как [вино] из чарки, совпадающих с естественным началом? [Вся] тьма вещей делится на роды, вещи заменяют одна другую от начала до конца, будто по кругу [лишь] в различной [телесной] форме. Их закона не уловить. Это называется равновесием природы. Равновесие природы и есть естественное начало.
Чжуанцзы сказал Творящему Благо:
— Конфуций проповедовал шесть десятков лет, а в шестьдесят лет изменился. То, что вначале [объявлял] истинным, под конец объявил ложным. [Он] ещё не понял, не отрицал ли пятьдесят девять лет то, что называет ныне истинным?!
— Конфуций полон желания трудиться, [он] преклоняется перед знаниями, — сказал Творящий Благо.
— Конфуций от этого отказался, но о своём отказе ещё не говорил, — сказал Чжуанцзы. — Слова Конфуция гласят: «Ведь [человек] получает от великой основы свои способности, а затем и разум, чтобы родиться. [Когда] поёт, должен соблюдать тон, [когда] говорит, должен соблюдать правила. [Если я] пекусь о пользе и справедливости, то любовью и ненавистью, истинным и ложным покоряю лишь людские уста; а чтобы покорить людские сердца, должен решиться им противостоять и [тогда] определить установления Поднебесной. Увы! Увы! Ведь мне этого не достичь».
Цзэнцзы дважды служил, и чувства [его] дважды менялись. [Он] сказал:
— Я служил при жизни родителей, [получал лишь] три фу, а сердце радовалось. Потом получал три тысячи чжунов {2}, но не посылал [родителям], и сердце моё печалилось.
Ученики спросили у Конфуция:
— Можно ли такого, как Цзэнцзы, считать невиновным в корысти?
— Была корысть. Разве свободный от корысти предавался бы печали? Такой смотрел бы на три фу или три тысячи чжунов, как пташка на пролетающего перед ней комара.
Странник Красоты Совершенной сказал Владеющему Своими Чувствами из Восточного предместья:
— С тех пор как я слушаю ваши речи, за первый год стал безыскусственным; за второй год [научился] следовать [за другими]; за третий год — постигать [других]; за четвёртый год — уподобляться [вещам]; за пятый приблизился; за шестой год [постиг] разумом сообщения [чувств] {3}; за седьмой год завершил [объединение] с природой; за восьмой год забыл о смерти, забыл о жизни; за девятый год [постиг] великое мельчайшее.
При жизни действуют и умирают.
— Действительно ли это так? — [спросил] Советующий {4}. — [Тогда] для смерти есть причина, а для жизни, [силы] жара нет причины. Как же может [в одном] быть причина? Как же может [в другом] не быть причины? У неба есть число периодов, на земле есть [местности], занятые человеком. Где же мне её искать? Не ведаю, где она кончается. Разве в таком случае для неё нет предопределения? Не ведаю, когда она начинается. Разве в таком случае для неё есть предопределение? [Если] есть отклики, разве [можно считать, что] нет душ предков? [Если] нет откликов, разве [можно считать, что] есть души предков?
Многие Полутени спросили у Тени:
— Почему раньше вы смотрели вниз, а теперь смотрите вверх; раньше собирали волосы в пучок, а теперь распустили; раньше сидели, а теперь встали; раньше двигались, а теперь остановились?
Тень ответила:
— Зачем спрашиваете о мелочах? [Просто] двигаюсь. Я этим обладаю, но почему, не ведаю. Я, быть может, подобна сброшенной змеиной коже, линовищу цикады, но, быть может, [им] и не подобна. В темноте и ночью я исчезаю, днём и при огне появляюсь. Не от них ли я завишу? А [они] ещё от чего-то зависят? Они приходят, и я с ними прихожу, они уходят, и я с ними ухожу. Они [зависят от] сильного света, и я — от сильного света. [Если это] сильный свет, то зачем же [у меня] спрашивать?
Ян Цзыцзюй на юге достиг [местности] Пэй, [и когда] Лаоцзы, странствуя на запад, пришёл в Цинь, встретил его на подступах — в Лян.
Посредине дороги Лаоцзы поднял взор к небу и вздохнул:
— Прежде думал, что тебя можно научить, ныне же [вижу], что нельзя.
Ян Цзыцзюй промолчал. [Когда же] вошли в харчевню, [Ян Чжу] подал [Лаоцзы] воды для умывания и полоскания рта, полотенце и гребень. Оставив туфли за дверьми, подполз к нему на коленях и заговорил:
— Недавно [мне], ученику, хотелось попросить у учителя [объяснения], но не осмелился, ибо учитель шёл без отдыха. Ныне же есть свободное время, дозвольте [мне] задать вопрос: в чём моя вина?
— У тебя самодовольный взгляд, хвастливый взгляд. С кем сумеешь жить вместе? [Ведь и] «чистейшая белизна кажется запятнанной, совершенное достоинство кажется недостаточным!» — ответил Лаоцзы.
— Почтительно слушаюсь! — сказал Ян Цзыцзюй со всем уважением, изменившись в лице.
Прежде в харчевне [Ян Чжу] приветствовали жильцы, хозяин приносил [ему] циновку, хозяйка подавала полотенце и гребень, сидевшие уступали [место] на циновке, гревшиеся давали [место] у очага. Когда же он вернулся, постояльцы стали спорить с ним за [место] на циновке.
Глава 28
Передача Поднебесной
Высочайший уступал Поднебесную Никого не Стесняющему, но тот [от неё] отказался. Тогда [Высочайший] предложил [её] Цзычжоу Отцу Устоявшему {1}. И Отец Устоявший молвил:
— Стать мне Сыном Неба? Это, пожалуй, возможно. Только хворь меня одолела, излечиться нужно, править Поднебесной [мне] недосуг. Не говоря уже о другом, хоть Поднебесная и важна, но не губить же за неё собственную жизнь.
Доверить Поднебесную можно лишь тому, кто не будет жаждать управлять Поднебесной.
Ограждающий уступал Поднебесную Цзычжоу Дяде Устоявшему. И Дядя Устоявший молвил:
— Хворь меня одолела, излечиться нужно, править Поднебесной [мне] недосуг. Поднебесная, конечно, предмет огромный, но жизнь свою на неё не променяю.
Вот этим-то и отличаются от обычных людей те, кто владеют путём.
Ограждающий уступал Поднебесную Умеющему Свернуться, а тот молвил:
— Я стою в центре пространства, в центре времени. Зимой одеваюсь в шкуры, летом — в тонкую ткань из травы. Весной пашу и сею, даю телу потрудиться, осенью собираю урожай, даю телу отдохнуть. С восходом начинаю трудиться, с заходом — отдыхать. Среди неба и земли [мне] привольно, в сердце, в мыслях — доволен собой. Что мне делать с Поднебесной? Увы! Плохо ты меня знаешь!
Отказавшись от [Поднебесной, он] тут же ушёл, удалился далеко в горы, а куда — неведомо.
Ограждающий уступал Поднебесную своему другу, Земледельцу из Каменных дворов {2}. И молвил Земледелец:
— [Я] от своего хозяйства устал, [ведь я] муж, отвечающий за сильных работников {3}. За твоими достоинствами, Ограждающий, [мне] не угнаться.
И тут они с женой взвалили [пожитки] на плечи, на голову, взяли за руки детей, ушли к морю и до конца жизни не вернулись.
Великий государь Отец Верный {4} жил в Бинь, и на него напали Люди-Олени. [Отец Верный] поднёс им шкуры и шелка — не приняли; поднёс им собак и коней — не приняли; поднёс им жемчуг и нефрит — не приняли. Люди-Олени требовали землю. [И тут] великий государь Отец Верный сказал:
— Слышал я, что нельзя губить народ из-за [земли, которая] служит ему для прокормления. Мне не вытерпеть, [когда] сосед старшего брата убивает младшего, [когда] сосед отца убивает сына. Все вы заставляете [меня остаться здесь] жить. Какая [для вас] разница служить мне или Людям-Оленям?
Тут [он] взял кнут, [опёрся о] посох и пошёл. Народ цепью последовал за ним. Затем [они] создали царство под горой Двуглавой. Вот великого государя Отца Верного можно назвать уважающим жизнь. Тот, кто способен уважать жизнь, даже будучи знатным и богатым, не станет губить себя из-за того, что служит [ему] для прокормления, даже будучи бедным и презренным, не станет навлекать на своё тело [опасность] ради выгоды. В нынешнем же мире тот, кто занимает высокий пост, обладает почётным рангом, ценит это, [боясь] потерять; а завидя выгоду, легкомысленно губит своё тело. Разве это не заблуждение?!
Жители Юэ убили [одного за другим] трёх царей. Царский сын… <знак отождествлению не поддаётся> {5} в страхе бежал в Красные пещеры. Юэсцы, оставшись без царя, долго его искали, не нашли, и [наконец] отправились за ним в Красные пещеры. Царский сын… не пожелал [к ним] выйти. [Тогда] юэсцы [подожгли] полынь, выкурили его [из пещеры] и возвели на царскую колесницу. Взявшись за вожжи, царский сын… взошёл на колесницу, возвёл очи к небу и, вздохнув, воскликнул:
— О! [сан] царя! О! [сан] царя! Отчего не миновал [ты] меня! Не из ненависти к [сану] царя [говорил так] царский сын… а из страха перед [грозившей] ему бедой. Такой, как царский сын… можно сказать, не стал бы губить [свою] жизнь ради царства. Потому-то юэсцы и желали поставить его [своим] царём.
[Царства] Хань и Вэй спорили друг с другом из-за захваченной земли. Учитель Хуацзы встретился с [царём] Чжаоси {6}, который выглядел опечаленным и ему сказал:
— [Предположим], ныне перед [Вами], государь, высеченное на камне предание Поднебесной, которое гласит: «Возьмёшь [спорную] землю левой рукой — правую потеряешь, возьмёшь [спорную] землю правой рукой — левую потеряешь. Однако же, взяв [спорную] землю, овладеешь [всей] Поднебесной». Взяли бы [Вы] её, государь?
— [Я], единственный, не взял бы, — ответил Чжаоси.
— Прекрасно, — сказал учитель Хуацзы. — Отсюда видно, что две руки важнее, чем [вся] Поднебесная, а тело важнее, чем обе руки. А ведь [царство] Хань намного меньше [всей] Поднебесной, оспариваемая же ныне [земля] намного меньше [царства] Хань. [Вам], государь, конечно, не следует подобной скорбью ранить тело и губить жизнь.
— Прекрасно! — воскликнул царь Чжаоси — Многие учили [меня], единственного, но таких речей [мне] ещё не удавалось слушать. Можно сказать, что учитель Хуацзы познал [соотношение]; важного и неважного.
Прослышав о том, что Янь Врата Бытия {7} овладел путём, лусский царь не замедлил отправить [к нему] гонца с шёлком [в дар]. Янь Врата Бытия жил в грязной деревеньке, одевался в холст из пеньки, сам кормил и поил буйвола. Янь Врата Бытия вышел к гонцу лусского царя и тот спросил:
— Это дом Яня Врата Бытия?
— Это дом Врата Бытия, — отвечал Янь. Гонец поднёс шёлк, но Янь Врата Бытия молвил:
— Боюсь, что [Вы] не поняли приказа и это могут Вам поставить в вину. Не лучше ли проверить?
Гонец возвратился [к царю], проверил, и когда явился снова, уже не нашёл Яня.
Подобные Яню искренне ненавидят богатство и знатность. Недаром говорят: «Истина пути в том, чтобы совершенствоваться самому, всё остальное лишь сор — и [управление] царством, и управление Поднебесной». Вот почему мудрый считает бесполезными заслуги предков и [древних] царей, [они] не нужны ни для самосовершенствования, ни для сохранения жизни. Разве не прискорбно, что ныне многие цари, [погрязнув] в пошлости, жертвуют жизнью ради вещей! Мудрому же надлежит выяснить [причины], почему это происходит, почему так действуют. А ныне известен случай, когда жемчужиной суйского царя {8} сбили из арбалета птичку на высоте в тысячу жэней. Не смешно ли, что [бесценное] сокровище использовали для достижения столь ничтожной [цели]! Так разве жизнь не важнее сокровища суйского царя?
Учитель Лецзы попал в нужду и отощал от голода. [Какой-то] гость поведал об этом чжэнскому царю Цзыяну.
— Разве государь, — спросил он, — не прослывёт врагом мужей, если постигший учение муж — Ле Защита Разбойников, бедствует в вашем царстве?
Чжэнский Цзыян тотчас велел служителю одарить Лецзы просом.
Учитель вышел к посланцу, дважды поклонился, но [проса] не принял. Посланец удалился.
Лецзы вошёл [в дом]. Жена посмотрела на него, стала бить себя в грудь и сказала:
— Слышала [я], что семья человека, постигшего учение, обретает покой и радость. Мы же отощали от голода. Царь дарит [вам], преждерождённому, зерно. Разве это не судьба? А [вы], преждерождённый, отказываетесь!
Учитель Лецзы улыбнулся и ответил:
— Царь шлёт в подарок просо, а сам меня не видел, знает обо мне лишь с чужих слов. Так с чужих слов он обвинит меня и в преступлении. Вот почему я не принял [дара].
А народ и вправду восстал и прикончил Цзыяна.
[Когда] царь Чу Светлейший {9}, лишился своего царства, за ним последовал мясник, забивающий овец, Рассуждающий {10}. Вновь обретя царство, государь стал награждать всех, кто не покинул его [в беде]. [Очередь] дошла и до мясника.
— Великий государь лишился царства, — сказал Рассуждающий, — и [я] лишился скотобойни. [Ныне] Великий государь вновь обрёл своё царство, и [я], Рассуждающий, вновь обрёл [свою] скотобойню. Так, ко [мне, Вашему] слуге, вернулись и ранг, и жалованье. Какая же [мне] ещё нужна награда?
— Заставить его [принять награду, — передал в] ответ государь.
— Не по [моей, Вашего] слуги, вине великий государь лишился царства, — сказал Рассуждающий, — поэтому [я] не смею принять казни. Не [моя] заслуга в том, что великий государь вновь обрёл царство, поэтому не смею принять и награды.
— Привести его [ко мне], — велел царь.
— По законам царства Чу предстать перед [царём] можно лишь получив награду за важные заслуги. Ныне же у [меня, Вашего] слуги, не хватает знаний, чтобы сохранить царство; не хватает смелости, чтобы принять смерть [в бою] с разбойниками. После вторжения армии [царства] У в [столицу] Ин, [я], Рассуждающий, в страхе бежал от разбойников, а не последовал за [Вами] намеренно, великий государь. Ныне же [Вы], великий государь, желаете, чтобы я, Рассуждающий, предстал [перед Вами]. О [таком] нарушении закона и [клятвенного] договора {11} в Поднебесной [мне, Вашему] слуге, ещё не приходилось и слышать.
Царь обратился к Конюшему Владеющему Своими Чувствами {12} со словами:
— Мясник Рассуждающий звания весьма презренного, а суждения имеет весьма высокие. Передай ему от моего имени, чтобы занял место среди Трёх великих мужей {13}.
И велел мясник передать царю:
— Я знаю, насколько место среди Трёх великих мужей почётнее моего прилавка на рынке. Мне также известно, во сколько раз жалованье в десять тысяч чжунов больше прибыли мясника. Но если [я] посмею кормиться от [такого высокого] ранга и жалованья, моего государя станут называть безумно расточительным. Лучше мне вернуться на рынок, забивать овец. Так [мясник] и не принял [награды].
Юань Сянь жил в Лу за круглой оградой в доме, крытом соломой, проросшей травой. Поломанные двери из хвороста держались на тутовых ветках, окном служило горлышко [разбитого] кувшина. Заткнув окна сермягой, [он и жена] сидели выпрямившись и перебирали струны в своих комнатах, протекавших сверху и отсыревших снизу.
К Юань Сяню приехал в гости Цзыгун на запряжённой рослыми конями колеснице с высоким передком, которая не смогла вместиться в переулке. Цзыгуна, одетого в нижнее лиловое и верхнее белое платье, встретил у ворот Юань Сянь в шапке из берёсты, в соломенных сандалиях, опираясь о посох из белой мари {14}.
— Ах! — воскликнул Цзыгун. — Не заболели ли [Вы] преждерождённый?
— Ныне [я], Сянь, не болен, а беден, — ответил Юань Сянь. — [Я], Сянь, слышал, что больным называют того, кто не способен осуществлять своего учения; а бедным того, кто не имеет богатства.
Цзыгун, пристыжённый, остановился в нерешительности, а Юань Сянь, усмехаясь, сказал:
— Действовать в надежде на [похвалу] современников, сближаться со всеми и заводить друзей, учиться [самому] для других, а поучать [других] для себя, прикрываясь милосердием и справедливостью, украшать колесницу и коней — вот то, чего [я], Сянь, не могу терпеть {15}.
Цзэнцзы жил в [царстве] Вэй, одевался в посконный халат без верхнего платья. Лицо [его] опухло, руки и ноги покрылись мозолями. По три дня не разводил огня, по десять лет не шил себе одежды. Поправит шапку — кисти оторвутся, возьмётся за ворот — локти обнажатся, схватится за соломенные сандалии — задники оторвутся. [Но], шаркая сандалиями, [он] распевал шанские гимны, и голос его, подобный звону металла и камня, наполнял небо и землю. Сын Неба не обрёл [в нём] {16} слуги, правители не обрели друга, ибо воспитывающий волю забывает о [телесной] форме, воспитывающий [телесную] форму, забывает о выгоде, постигший же путь забывает о сердце.
Конфуций сказал Янь Юаню:
— Подойди, Хой! Семья [у тебя] бедная, состояние низкое. Почему не идёшь служить?
— Не хочу служить, — ответил Янь Юань. — У [меня], Хоя, за городской стеной поле в пятьдесят му, [урожая] хватает на кашу, внутри городской стены поле в десять му, хватает и шёлка и пеньки. Игрой на цине достаточно себя веселю; учения воспринятого у [Вас], учитель, достаточно для наслаждения. [Я], Хой, не хочу служить.
Конфуций, изменившись в лице, печально сказал:
— Как прекрасны [твои] мысли, Хой! [Я], Цю, слышал, что умеющий довольствоваться [малым], не станет отягощать себя из-за выгоды; что не страшится утратить её тот, кто способен удовлетвориться собой; что тот, кто совершенствует в себе внутреннее, не стыдится остаться без службы. Об этом [я] давно твердил, а ныне увидел это в [тебе], Хой. Это и есть [моё], Цю, приобретение.
Царевич Моу из Срединных гор спросил у Чжаньцзы:
— Как мне быть? Телом скитаюсь по рекам и морям, а сердцем пребываю у дворцовых ворот в Вэй.
— Цени жизнь, — ответил Чжаньцзы. — Кто ценит жизнь, презирает выгоду.
— Знаю это, — ответил царский сын Моу, — да ещё не могу с собой совладать.
— Не можешь с собой совладать, — сказал Чжаньцзы, — тогда следуй <за своими страстями>. Разума не повредишь. Помешать следовать <за своими страстями> тому, кто не может с собой совладать, — значит нанести [ему] двойную рану. Человеку же с двойной раной, не [войти] в число долголетних.
Моу был сыном вэйского царя, [владевшего] тьмой колесниц. [Ему] было труднее скрыться в пещере на высокой скале, чем мужу в холщовой одежде {17}. Хотя [он] не достиг пути, но, можно сказать, имел о нём представление.
Терпя бедствие между Чэнь и Цай, Конфуций семь дней оставался без горячей пищи, [питался] похлёбкой из лебеды, не заболтанной мукой. Выглядел очень изнурённым, но пел в комнате, [подыгрывая себе] на струнах.
Янь Юань собирал овощи, а Цзылу и Цзыгун заговорили между собой:
— Учителя дважды изгоняли из Лу, [он] заметал следы в Вэй, [на него] свалили дерево в Сун, [он] терпел бедствие в Шан и Чжоу, был осаждён между Чэнь и Цай. Того, кто убьёт учителя, — не обвинят в преступлении; тот, кто оскорбит учителя, не нарушит запрета {18}. [А он] всё ещё продолжает петь и играть на цине. Может ли благородный муж быть настолько бесстыдным?
Ничего не возразив, Янь Юань вошёл к Конфуцию и [обо всём ему] передал. Конфуций оттолкнул цинь, глубоко вздохнул и сказал:
— [Оба они], Ю и Сы, — ничтожные люди! Позови их, я им объясню.
[Когда] Цзылу и Цзыгун вошли, Цзылу произнёс:
— Вот это можно назвать безвыходным положением!
— Что это за слова? — ответил Конфуций. — Постичь учение, вот что называется удачей для благородного мужа. Зайти в тупик в учении, вот что называется безвыходным положением. [Если], храня учение о милосердии и справедливости, [я], Цю, ныне встретился с бедствиями смуты, о каком безвыходном положений может идти речь? Поэтому тот, кто исследует [своё] внутреннее, не зайдёт в тупик в учении, не утратив своих добродетелей перед, лицом опасности. Лишь когда настают холода и выпадает иней, мы узнаём красоту вечнозелёных сосен и кипарисов. Бедствие между Чэнь и Цай — да, для [меня], Цю, это счастье!
Конфуций снова взялся за цинь, стал перебирать струны и петь. Цзылу поднял щит и с воинственным [видом] стал танцевать, а Цзыгун сказал:
— Насколько высоко небо, насколько низка земля — я не ведаю. А вот те, кто в древности обрёл учение, радовались и в беде, радовались и при удаче. [Их] радость не зависела ни от беды, ни от удачи. Если есть учение и добродетель, тогда удача и неудача чередуются так же, как холод и жара, ветер и дождь. Поэтому Никого не Стесняющий радовался на южном берегу Ин, а Гун Бо был доволен собой на вершине [горы] Гун {19}.
Ограждающий уступал Поднебесную своему другу, Северянину не допускающему выбора {20}, и тот сказал:
— Удивительный [Вы], государь, человек! Жили посреди орошаемого поля, а прогуливались в воротах Высочайшего. И это ещё не всё! Ещё хотите осквернить и меня своими позорными поступками. Мне стыдно на вас смотреть!
И он бросился в пучину реки Цинлин.
Собираясь идти походом против Разрывающего на Части, Испытующий стал советоваться со Вспыльчивым Суем {21}. Вспыльчивый же сказал:
— Не моё дело.
— С кем же можно [посоветоваться]? — спросил Испытующий.
— Я не знаю, — ответил Вспыльчивый.
Читать бесплатно другие книги:
