Что Кейти делала Кулидж Сьюзан
— Вы так до-бры, что спрашиваете. Если бы вы покормили мою девочку! Она ничего не ела со вчерашнего дня, а мне было так плохо. И ни-кто даже не за-шел к нам!
— Что? — воскликнула Кейти в ужасе. — Ничего не ели со вчерашнего дня! Да как же это случилось?
— В соседних каютах все чувствовали себя очень плохо, — объяснила несчастная дама, — и, как я полагаю, стюардша сочла, что нужна мне меньше, чем другим, поскольку я еду с горничной. Но моей горничной тоже стало плохо, и она думала только о себе! Она даже не захотела взять моего малютку в свою койку, и мне пришлось самой справляться с ним, когда я и головы-то поднять не могла! А маленькой Гретхен пришлось сидеть голодной, но она была такой послушной и терпеливой!
Кейти, не теряя времени, привела миссис Баррет, чье негодование не знало границ, когда она услышала о том, как беспомощное семейство оказалось лишенным заботы.
— Она новенькая, мэм, эта стюардша, — объясняла миссис Баррет, — и ужасно неумелая! Я говорила капитану, как только она появилась на судне, что я о ней невысокого мнения. Теперь он сам в этом убедится. Мне стыдно, мэм, что такое случилось на «Спартаке», стыдно, да. При Элизе, мэм, ничего подобного никогда бы не произошло. Элиза — та стюардша, которая ушла с корабля и вышла замуж перед прошлым плаванием, а эта новенькая пришла на ее место.
И пока миссис Баррет говорила все это, она усердно устраивала поудобнее миссис Уэр — так, кажется, звали несчастную даму, а Кейти кормила Гретхен хлебом и молоком из большой миски, которую принес один из стюардов. Маленькое безропотное существо, очевидно, почти умирало от голода, но с каждым глотком румянец постепенно возвращался на ее щеки, губы становились ярче, а темные круги под голубыми глазами — меньше. К тому времени, когда в миске стало видно дно, бедняжка уже могла улыбаться, но так и не сказала ни слова кроме произнесенного шепотом «Danke schun»note 96. Ее мать объяснила, что девочка родилась в Германии и что до сих пор за ней всегда ухаживала немецкая няня, так что немецкий язык был знаком ей лучше, чем английский.
Гретхен очень занимала Кейти и Эми на протяжении всего остального путешествия. Они часто брали ее с собой на палубу, и она была вполне довольна их обществом и очень послушна, хотя всегда оставалась серьезной и молчаливой. Среди пассажиров, как это всегда бывает на океанских лайнерах, оказалось немало приятных людей, а за другими, возможно не столь приятными, было любопытно понаблюдать.
Постепенно у Кейти возникло ощущение, что она много знает о своих попутчиках. Среди них была молоденькая девушка, ехавшая к родителям в сопровождении строгой гувернантки, — девушка, которой все на борту, пожалуй, даже сочувствовали. Была и другая девушка, ехавшая изучать живопись; она путешествовала совсем одна, и, похоже, не было никого, кто встретил бы ее в Европе или у кого она смогла бы остановиться, кроме подруги, примерно ее же возраста, уже начавшей учебу в Париже. Но девушка, казалось, совсем не думала о том, как она одинока, и была способна помериться силами с кем угодно и с чем угодно. Был и чудаковатый старый джентльмен, который до этого «пересек океан» одиннадцать раз и был готов дать совет и поделиться опытом со всяким, кто соглашался его выслушать; и другой джентльмен, не такой старый, но еще более чудаковатый, который за восемь лет до этого «застудил желудок», съев в жаркий летний день шестнадцать порций мороженого, одну за другой, перемежая их десятью стаканами столь же холодной содовой воды, и который рассказывал об этом своем волнующем переживании по очереди каждому на борту. Был и озорной маленький мальчик, чьи родители были не в силах справиться с ним и чье появление в любой части парохода вселяло ужас в сердца пассажиров, и хорошенькая вдова, взявшая на себя роль «первой красавицы» на пароходе; и другая вдова, не такая хорошенькая и не так стремившаяся быть «первой», но которая многое могла рассказать предусмотрительно тихим голосом о том, какая жалость, что дорогая миссис Такая-то сделала то или это, и как, «не правда ли, досадно, что она не решила поступить иначе». Большой океанский пароход — это целый мир в миниатюре, дающий человеку взглянуть мельком на людей, самых разных по своему общественному положению и характеру.
Но в целом на «Спартаке» не было никого, кто нравился бы Кейти больше, чем спокойная, уравновешенная маленькая Гретхен, если, конечно, не считать милого старого капитана. Кейти стала его любимицей; он отвел ей и миссис Эш места за столом рядом с собой, заботился о всевозможных удобствах для них и каждый вечер посылал Кейти запеченное в тесте яблоко — из тех, что делал специально для него судовой повар, совершивший немало рейсов вместе с капитаном и знавший его вкусы. Кейти не особенно любила печеные яблоки, но ценила это угощение как знак внимания и всегда ела их, когда могла.
А тем временем каждое утро приносило новый сюрприз от доброй, заботливой Розы, которая, очевидно, долго трудилась и еще дольше думала, изобретая и подготавливая все эти маленькие радости для первого морского путешествия Кейти. Миссис Баррет, в этом не могло быть сомнения, была вовлечена в заговор и больше всех радовалась шутке, являясь каждый день с одной из двух неизменных фраз: «Письмо для вас, мэм» или «Посылка, мисс, пришла по почте». На четвертое утро это была фотография малютки Розы, вложенная в маленький плоский сафьяновый футляр. Пятое принесло чудесное послание, полное потрясающих новостей — ни одна из них не соответствовала действительности. На шестое из свертка появилась длинная узкая коробочка с авторучкой. Затем «почта» принесла «Предвзятое мнение» мистера Хоуэлсаnote 97 — книгу, которую Кейти еще не читала, а затем коробочку пилюль хинина, затем — сашеnote 98 для дорожного сундука, затем — еще одно шуточное стихотворение и, наконец, кусок чудесного душистого мыла, чтобы, как гласила надпись на этикетке, «смыть запах моря с рук ее». Ожидание прибытия этого ежедневного подарка стало одной из радостей жизни на пароходе, и вопрос «Что принесла вам на этот раз почта, мисс Карр?» звучал очень часто. И каждый раз, получая подарок, Кейти думала, что, должно быть, он будет последним, но Роза была столь предусмотрительна, что обеспечила даже дополнительную посылку на случай, если плавание продлится на день дольше обычного, и «почта мисс Карр» продолжала поступать до самого последнего утра.
Кейти на всю жизнь запомнила ту дрожь, что пронзила ее, когда после долгих дней, проведенных в море, ее глаза впервые заметили вдали едва различимую полоску ирландского берега. За этим последовал интересный, полный волнений день, когда после остановки в Квинстауне и выгрузки почты пароход поспешил на северо-восток между берегами, которые были видны все более отчетливо и казались все красивее с каждым часом, — с одной стороны Ирландия, с другой — рельефная линия гор уэльского берега. Был уже конец дня, когда они вошли в реку Мерси, и успели наступить сумерки, прежде чем капитан достал свою подзорную трубу, чтобы разглядеть, есть ли белое трепещущее пятнышко в одном из окон его дома — пятнышко, так много значившее для него. Долго вглядывался он в даль, прежде чем убедился, что условный знак на месте. Наконец с довольным видом он сложил трубу.
— Все в порядке, — сказал он Кейти, которая стояла рядом почти такая же взволнованная, как и он. — Люси, храни ее Господь, никогда не забывает о сигнале! Ну, слава Богу, еще одно плавание закончено и моя Мэри все там же, где была. Прямо камень с души свалился.
Взошла луна и тихо лила свой мягкий свет на реку, когда небольшое посыльное судно перевезло и высадило в ливерпульских доках пассажиров «Спартака».
— Мы еще встретимся в Лондоне или Париже, — говорили они друг другу и обменивались адресами и визитными карточками. Затем, после непродолжительной задержки в здании таможни, они расстались. Каждый направился к своему месту назначения, и ни один никогда больше не встретил других. Именно так, как правило, происходит с теми, кто вместе путешествует по морю, и неопытным пассажирам океанских пароходов всегда кажется странным и удивительным, что люди, так много значившие друг для друга на протяжении десяти дней, могут затем исчезнуть без следа, словно недолгая близость между ними никогда и не существовала.
— Четырехколесный, мэм, или двухколесный? — спросил носильщик у миссис Эш.
— Какой, Кейти?
— О, давайте возьмем двухколесный! Я никогда ни одного не видела — только в «Панче»note 99, а там они выглядят такими изящными.
И двухколесный кэб был нанят. Миссис Эш и Кейти сели в него, Эми пристроилась между ними; откидные дверцы были закрыты и сомкнулись над их коленями, словно фартук обычного экипажа, — и они покатили по ровным мощеным улицам к гостинице, где им предстояло провести ночь. Было слишком поздно, чтобы что-либо рассматривать или делать, и оставалось лишь наслаждаться тем, что опять находишься на твердой земле.
— Как это будет чудесно — спать в кровати, у которой не поднимается то один, то другой конец и которая не качается из стороны в сторону! — сказала миссис Эш.
— Да, и которая настолько широкая, длинная и мягкая, что в ней удобно спать! — откликнулась Кейти. — Мне кажется, что я могла бы проспать две недели подряд, чтобы возместить себе бессонные ночи в море.
Все казалось ей замечательным — и место, где можно переодеться, и большой бак с чистой водой возле такого английского на вид умывальника с кувшином и вместительным тазом, и кровать с пологом из мебельного ситца, и прохлада, и тишина, — и она закрыла глаза с приятной мыслью: «Это действительно Англия и мы действительно здесь!»
Глава 5
Англия, знакомая по книгам
— Ах, неужели дождь? — было первым вопросом Кейти на следующее утро, когда пришла горничная, чтобы разбудить ее.
Красивая комната, с веселым мебельным ситцем в цветочек, с фарфором и покрытым латунью остовом кровати, казалась далеко не такой веселой, как накануне вечером, когда была освещена газовой лампой. Тусклый серый свет пробирался в окно; в Америке это безусловно означало бы, что погода портится или уже испортилась.
— Ах нет, что вы, мэм! Погожий день — не солнечно, мэм, но очень сухо, — был ответ.
Кейти никак не могла понять, что означают эти слова горничной, когда, выглянув из-за занавесок, увидела, что все окутано густой тусклой дымкой, а напротив окна блестит мокрая мостовая. Позднее, лучше познакомившись с особенностями английского климата, она тоже научилась называть «погожими» те дни, которые не были явно дождливыми, и радоваться им. Но в то первое утро она испытывала недоумение, почти раздражение.
Миссис Эш и Эми уже ждали ее в общей столовой.
— Что возьмем на завтрак? — спросила миссис Эш. — Это наш первый завтрак в Англии. Кейти, закажите вы.
— Давайте возьмем все, о чем мы читали в английских книжках и чего не бывает у нас дома, — с энтузиазмом предложила Кейти. Но когда она заглянула в меню, оказалось, что в нем не очень много таких кушаний. В конце концов она остановила свой выбор на камбале и оладьяхnote 100, а затем, подумав, добавила к ним еще и крыжовенное варенье.
— Оладьи — это так замечательно звучит у Диккенса, — объяснила она миссис Эш, — и я никогда не видела камбалу.
Когда камбалу подали, оказалось, что это вкусные небольшие плоские рыбки, которые можно жарить целиком; но они мало чем отличались от тех, что в Новой Англии называют «скап». Вся компания легко справилась с ними, но оладьи вызвали большое разочарование — жесткие, безвкусные, с запахом подпаленной фланели.
— Какие они странные и неприятные! — сказала Кейти. — У меня такое ощущение, словно я ем кружочки, вырезанные из старого одеяла с гладильной доски и намазанные маслом! И с чего это, хотела бы я знать, Диккенс так носился с этими оладьями? И варенье из крыжовника мне не нравится; у нас дома все варенья гораздо лучше. Книги вводят в такое заблуждение!
— Да, боюсь, что это так, — согласилась миссис Эш. — Мы должны смириться с тем, что многое из того, о чем мы читали, окажется далеко не таким приятным, как в книгах.
Мейбл, разумеется, завтракала вместе с ними и заметила в этой связи, что ей тоже не нравятся оладьи и что она охотнее поела бы вафель. Но тут Эми сделала ей выговор и объяснила, что в Англии никому не известно, что такое вафли, — англичане такой глупый народ! — и что Мейбл должна научиться есть все подряд и не ворчать!
А после того как прозвучало это нравоучение, обнаружилось, что им грозит опасность опоздать на поезд, и все они поспешили на железнодорожную станцию, которая, к счастью, была поблизости. Там их ожидало несколько минут изрядной суматохи и неразберихи, так как Кейти, вызвавшаяся купить билеты, была совершенно сбита с толку непривычной денежной системой, а миссис Эш, на которую была возложена обязанность позаботиться о багаже, обнаружила, что багажные квитанции не выдаются, и была озадачена, встревожена и отнюдь не расположена принять на веру утверждение носильщика о том, что ей нужно лишь запомнить, в каком багажном вагоне, считая от паровоза, находятся их сундуки, и раз или два за время поездки выйти посмотреть, на месте ли они, ну и, конечно, потребовать их сразу, как только поезд прибудет в Лондон. Тогда у нее не будет никаких неприятностей, — «пожалуйста, дайте носильщику на чай, мэм!». Тем не менее все в конце концов было улажено, и без каких-либо серьезных происшествий они устроились в вагоне первого класса, а вскоре поезд уже плавно мчал их на полной скорости через плодородные графства Центральной Англии в сторону восточного побережья — к Лондону.
Что поразило их сначала — это обилие зелени в октябрьском пейзаже и удивительно ухоженный вид сельской местности, без каких-либо неровных, усеянных пнями полей или не тронутых человеком лесов. Несмотря на то что стоял конец октября, живые изгороди и луга были почти тех же цветов, что и летом, хотя на деревьях листьев уже не было. Чарующие своим видом старинные усадьбы и фермерские домики, то и дело мелькавшие за окном поезда, были постоянным развлечением для Кейти — с их разделенными пополам каменной перегородкой окнами, замысловатыми дымовыми трубами, необычными верандами и крылечками и густо увившим все плющом. Она сравнивала их очарование с бескомпромиссной простотой и некрасивостью фермерских домиков в ее родных краях и спрашивала себя, сможет ли Америка к концу следующего тысячелетия представить в дополнение к своим живописным пейзажам такие же живописные здания, как эти английские.
Вдруг перед погруженной в эти размышления Кейти мелькнула картинка столь яркая, что у нее перехватило дыхание: поезд шел мимо мчащейся с бешеным лаем своры гончих, за которой галопом следовали всадники в красных охотничьих куртках. Одна лошадь с наездником была в воздухе над каменной изгородью, другая поднималась на дыбы, готовясь к прыжку. Остальные всадники, возглавляемые какой-то дамой, скакали цепочкой через луг к небольшому потоку, за которым неслись, преследуя невидимую лису, гончие. Это видение длилось лишь миг, напоминая собой одну из моментальных фотографий Мейбриджаnote 101 «Лошадь в движении», и Кейти сохранила его в памяти, яркое и отчетливое, как могла бы сохранить настоящую фотографию.
В Лондоне местом их назначения была гостиница «Баттс» на Дувр-стрит. Старый джентльмен, плывший с ними на «Спартаке», — тот самый, что столько раз «пересекал океан», — снабдил миссис Эш целым рядом адресов гостиниц и домов, в которых сдаются меблированные комнаты. Из этого списка Кейти выбрала «Баттс», так как эта гостиница была упомянута в романе мисс Эджуортnote 102 «Покровительство». «Это то самое место, — объясняла она миссис Эш, — где не остановился Годфри Перси, когда лорд Олдборо прислал ему письмо». Пожалуй, это было довольно странно — ехать куда-то по той причине, что там не остановился герой какого-то романа. Но миссис Эш совсем не знала Лондона и не имела собственных соображений относительно предпочтительности выбора той или иной гостиницы, а потому была вполне согласна позволить Кейти руководствоваться ее соображениями, и был выбран «Баттс».
— Это совсем как во сне или в сказке, — сказала Кейти, когда они отъехали от лондонского вокзала в четырехколесной наемной карете. — Это действительно мы и это действительно Лондон. Подумать только!
Она выглянула в окошко экипажа. На глаза ей не попалось ничего, кроме серого неба, покрытых слякотью тротуаров и длинных рядов самых обыкновенных кирпичных и каменных домов. Это мог бы быть с тем же успехом Нью-Йорк или Бостон в туманный день, но, на ее взгляд, имелось тонкое отличие, делавшее все предметы здесь непохожими на подобные предметы дома, в Америке.
— Уимпол-стрит! — вдруг воскликнула она, заметив вывеску с названием улицы на углу. — В «Мэнсфилд-парке»note 103 это улица, на которой «поселилась и открыла для гостей один из лучших домов» Мария Бертрам, после того как вышла замуж за мистера Рашуэрта. Подумать только — увидеть Уимпол-стрит! Как это забавно!
И она с любопытством выглянула, чтобы увидеть эти «лучшие дома», но все постройки на улице оказались неинтересными и старыми. Кейти подумала, что даже лучший дом, какой здесь можно увидеть, не из тех, что может примирить честолюбивую молодую женщину с присутствием скучного мужа. Кейти пришлось напомнить себе, что мисс Остин писала свои романы почти сто лет назад, что Лондон — «растущий» город и что все, вероятно, очень изменилось с тех давних пор.
Еще большая «забава» ждала их, когда они прибыли в «Баттс» и навстречу им медленно и плавно вышла хозяйка гостиницы, точно такая, с какими они часто встречались в книжках, — старая, улыбающаяся и румяная, с высоким кружевным чепчиком на голове, в шелковом платье в цветочек, с золотой цепочкой и скромно сложенными на черном парчовом переднике толстыми руками в митенках. Уже только ради того, чтобы взглянуть на нее, стоило пересечь океан, — так объявили они в один голос. Их отправленная заранее телеграмма была получена, и в гостинице для них были готовы комнаты с ярким огнем в дымящихся каминах. Стол был накрыт к обеду, и приятный, церемонный старый официант с белым галстуком, вышедший, казалось, из той же книжки, что и хозяйка гостиницы, ждал, когда прикажут подавать блюда. Все было выцветшим и старомодным, но очень чистым и удобным, и Кейти пришла к выводу, что в целом Годфри Перси поступил бы вполне разумно, если бы отправился в «Баттс», и что ему не было лучше в той гостинице, где он остановился.
Первая из «достопримечательностей Лондона», какую увидела Кейти, явилась к ней на следующее утро, еще прежде чем она вышла из своей спальни. До нее донесся звон колокольчика и странный, писклявый голосок, произносивший речь, в которой она не могла разобрать ни единого слова; за этим последовал смех и громкий крик, как будто что-то очень позабавило нескольких мальчиков. Все это возбудило ее любопытство, и, постаравшись как можно скорее кончить одеваться, она подбежала к окну гостиной, откуда видна была улица. Под окном собралась довольно большая толпа, а в центре ее был высоко поднятый на шестах странный ящик с красными занавесочками, раздвинутыми в стороны и перевязанными ленточками так, чтобы образовалась миниатюрная сцена. На этой сцене двигались и горланили марионетки. Кейти в один миг поняла, что видит первое в своей жизни уличное представление «Панч и Джуди»!note 104
Ящик и толпа начали удаляться. Кейти в отчаянии бросилась к Уилкинсу, старому официанту, который в это время накрывал стол к завтраку.
— Пожалуйста, верните этого человека! — сказала она. — Я хочу посмотреть, что он показывает.
— Какого человека, мисс? — удивился Уилкинс.
Когда он подошел к окну и понял, что имеет в виду Кейти, его чувству приличия был, похоже, нанесен тяжкий удар. Он даже решился на увещевания.
— Я не стал бы делать этого, мисс, на вашем месте. Эти Панчи — вульгарный сброд, мисс. Их следовало бы вообще запретить — право же, следовало бы. Благородные люди, как правило, не обращают на них внимания.
Но Кейти не заботило, что делают или чего не делают благородные люди, и она настояла на том, чтобы Панча позвали обратно к гостинице. Уилкинсон был принужден отказаться от своих возражений и, поступившись чувством собственного достоинства, пуститься в погоню за предметом своего отвращения. Эми, с развевающимися волосами и держа в руках Мейбл, тоже выскочила из своей комнаты; и они с Кейти получили истинное наслаждение от представления, со всеми его хорошо известными сценками — а возможно, и с несколькими новыми, так как хозяин вертепа был, кажется, вдохновлен бурными восторгами трех новых зрительниц, смотревших на него из окон первого этажа. Панч поколотил Джуди и украл младенца, а Джуди в отместку стукнула Панча, и пришел констебль, и Панч обманул его, и палач, и дьявол появились в надлежащее время, и все это было замечательно, и, по словам Кейти, «именно так, как она и надеялась, это будет, и вполне возместило обманутые надежды на оладьи».
Затем, когда Панч ушел, встал вопрос о том, какое из множества интересных мест Лондона им следует выбрать для посещения в это первое утро.
Как девяносто девять американцев из ста, они остановили свой выбор на Вестминстерском аббатствеnote 105, и действительно, на свежий взгляд тех, кто приезжает в Европу с континента, все еще именующего себя Новым Светом, нет в Англии, среди всех ее потемневших от времени великолепных древностей, ничего более заслуживающего внимания и более впечатляющего. В аббатство они и направились и бродили там до тех пор, пока миссис Эш не объявила, что падает от усталости.
— Если вы не отведете меня домой и не дадите мне поесть, — сказала она, — я упаду на одну из этих каменных тумб и так на ней и останусь. И потом меня будут демонстрировать посетителям как «хизображение» кого-то, имеющего отношение к древнейшей истории Англии.
Так что Кейти пришлось оторваться от созерцания капеллы Генриха VII и Уголка Поэтовnote 106 и оторвать Эми от созерцания необычного маленького надгробия в виде колыбели с мраморной фигуркой младенца в ней. Это надгробие очень понравилось Эми, и ее удалось утешить, лишь пообещав, что скоро они снова придут к нему и она сможет рассматривать его сколько захочет.
Об этом обещании она напомнила Кейти на следующее же утро.
— Мама проснулась, но у нее болит голова, и она думает, что ей лучше полежать и не выходить к завтраку, — сообщила Эми. — И она передает привет и говорит, что вы могли бы взять кэб и поехать куда-нибудь, куда вам хочется, и что, если я вам не помешаю, она была бы очень рада, если бы вы взяли меня с собой. А я не помешаю, мисс Кейти! И знаете, куда бы я хотела, чтобы мы пошли?
— Куда же?
— Еще раз посмотреть на того прелестного ребеночка которого мы видели вчера. Я хочу показать его моей Мейбл. Она вчера не ходила с нами, а я хочу, чтобы она развивалась. И, милая мисс Кейти, нельзя ли мне купить цветов и положить их к тому ребеночку? Он столько лет там лежит и такой пыльный, что я думаю, ему давно никто не приносил цветов.
Кейти нашла это предложение неплохим и охотно зашла на площадь Ковент-Гарденnote 107, где они купили за восемнадцать пенсов букет поздних роз, вполне удовлетворивший Эми. С цветами в руке и прижимая к груди Мейбл, она вела Кейти по тускло освещенным проходам между рядами могил, через двери и проемы в решетках, вверх и вниз по ступеням. Гид следовал за ними, но его услуги не потребовались, так как Эми прекрасно помнила каждый поворот. Когда они добрались до часовни, она нежной рукой положила розы на надгробие, и в ее серых глазах было выражение сострадания и благоговения. Затем она подняла Мейбл, чтобы та поцеловала личико младенца над мраморным одеяльцем. Тут гид от удивления, похоже, совсем лишился самообладания и заметил, обращаясь к Кейти:
— Маленькая мисс — американка, это очевидно. Ни одному английскому ребенку такое не пришло бы в голову.
— Разве английские дети не проявляют интерес к надгробиям в аббатстве? — спросила Кейти.
— О да, мэм, проявляют, но они не отдают особого предпочтения той или иной могиле.
Кейти едва удержалась от смеха, особенно когда услышала, как Эми, не пропустившая ничего из разговора старших, неодобрительно фыркнула вслух и сообщила Мейбл о том, как ей приятно, что та не английский ребенок, который ничего не замечает и которому «взрослые» могилы нравятся не меньше, чем ей прелестные маленькие могилки вроде этой!
Позднее в тот же день миссис Эш почувствовала себя лучше, и все вместе они отправились к удивительной старой башне, которая была местом стольких трагедий и известна как лондонский Тауэрnote 108. Там им показали целый ряд комнат, часовен, камер заключения; среди прочего те помещения, где королеву Елизавету, в то время юную принцессу, не имевшую друзей, держали много месяцев в заточении по приказу ее сестры, королевы Марииnote 109. Кейти где-то читала раньше и рассказала теперь Эми красивую легенду о четырех маленьких детях, которые жили в Тауэре со своими родителями и часто играли с высокородной пленницей, и о том, как однажды один из них принес ей ключ, найденный им на земле, и сказал: «Теперь, миледи, вы сможете выйти, когда пожелаете», и как лорды, члены Тайного совета, до которых дошли слухи об этом, послали за детьми, чтобы допросить их, и запугали их самих и их друзей почти до смерти, и запретили им впредь приближаться к принцессе.
Исторические рассказы о детях всегда делают прошлое гораздо ближе ребенку, и рассказ о детях в Тауэре так возбудил воображение Эми, что когда они посетили какой-то темный чулан, который, как им сказали, был тюремной камерой сэра Уолтера Рэлиnote 110, она вышла оттуда бледная, с гневным выражением лица и объявила:
— Если это английская история, то я больше не собираюсь ее учить — и Мейбл тоже.
Но невозможно не узнать многое об истории Англии, даже когда просто гуляешь по Лондону. Так много мест связано здесь с историческими лицами и событиями, и когда человек видит эти места, его гораздо глубже, чем прежде, начинают волновать и исторические лица, и события, и он невольно задает вопросы и хочет узнать больше. Кейти все детство «паслась» в хорошей старой домашней библиотеке, и ее память была буквально переполнена всевозможными обрывочными сведениями и литературными ссылками, которым теперь нашлось применение. Это было то же, что иметь разрозненные части головоломки и вдруг обнаружить, что, правильно сложенные вместе, они образуют рисунок. Миссис Эш, которая никогда не была особенно прилежной читательницей, считала свою юную подругу чудом осведомленности, но сама Кейти сознавала, как неполны и неточны ее знания и как много кусочков отсутствует в рисунке ее головоломки. Она глубоко сожалела о том, о чем сожалеет каждый в подобных обстоятельствах, — что не училась более усердно и серьезно, когда у нее была такая возможность. В путешествии вам не удастся найти время для полезного чтения. Помните об этом, дорогие девушки, надеющиеся когда-нибудь отправиться в дальние края, и будьте прилежны заблаговременно.
Октябрь не самый подходящий месяц для посещения Англии. Вода, вода повсюду — вы вдыхаете ее, вы впитываете ее, она делает влажной вашу одежду и охлаждает энтузиазм. Друзья миссис Эш советовали ей и не думать о поездке в Шотландию в это время года. Постепенно пришлось отказаться от многих других намеченных экскурсий. Лишь одни сутки в Оксфорде и Стратфорде-на-Эйвонеnote 111; краткий визит на остров Уайт, где в сельской местности, вызывавшей досаду своей прелестью, которую они могли видеть лишь сквозь пелену дождя, жила подруга миссис Эш — та самая, которая вышла замуж за англичанина и, сделав это, как втайне думала Кейти, «отреклась от солнца»; взгляд из-под зонтика на Стонхенджnote 112 да час или два в соборе в Солсбериnote 113 — вот все, что им удалось, если не считать непродолжительной остановки в Уинчестере, сделанной для того, чтобы Кейти могла иметь честь увидеть могилу ее любимой мисс Остинnote 114 — как заявила миссис Эш, Кейти отправилась в Европу с ужасно длинным списком могил, которые нужно посетить. Они положили на надгробие несколько мокрых от дождя цветов и встретили служителя церкви, удивившего их своим вопросом:
— Да кто она такая, эта леди, из-за которой сюда приезжают и о которой спрашивают столько американцев? Наши англичане, похоже, не проявляют такого интереса.
— Она писала прекрасные романы, — объяснила Кейти, но старый служитель покачал головой:
— Я думаю, вы путаете, мисс, кого-то другого с той, что похоронена здесь. Здравый смысл подсказывает, что мы здесь, в Англии, услышали бы о ее книжках раньше, чем вы там, в Америке, если б они были какие-нибудь замечательные.
Вечером после возвращения в Лондон они обедали у кузин миссис Эш, о которых она говорила перед отъездом из Бернета доктору Карру. За столом Кейти оказалась рядом с необычным человеком — пожилым американцем, который прожил в Лондоне двадцать лет и знал его лучше, чем большинство лондонцев. Этот джентльмен, мистер Аллен Бич, увлекался изучением памятников старины, особенно старинными книгами, и половину времени проводил в Британском музееnote 115, а другую половину на аукционах и в антикварных магазинах на Уордор-стритnote 116.
Кейти посетовала на плохую погоду, помешавшую их планам.
— Такая досада! — сказала она. — Миссис Эш собиралась съездить в Йорк и Линкольн, во все кафедральные города и в Шотландию. И от всего этого нам пришлось отказаться из-за дождей. Так мы и уедем, почти ничего не увидев.
— Вы можете увидеть Лондон.
— Мы уже видели — то есть видели то, что видят все, кто сюда приезжает.
— Но есть так много того, чего люди, как правило, не видят. Как долго еще вы собираетесь пробыть здесь, мисс Карр?
— Неделю, я думаю.
— Почему бы вам не составить список старинных зданий, связанных с именами замечательных исторических личностей, и не посетить все их по очереди? Я сделал это на следующий год после моего переезда сюда. У меня это заняло три месяца. Было необыкновенно интересно. Я откопал немало любопытных историй и преданий.
— И почему бы мне, — воскликнула Кейти, осененная великолепной идеей, — почему бы мне не включить в этот список те места, о которых я знаю из книг — как исторических, так и художественных, — и те, где жили авторы этих книг?
— Конечно, это тоже неплохая идея, — сказал мистер Бич, обрадованный ее энтузиазмом. — После обеда я возьму карандаш и помогу вам составить такой список, если вы позволите
Мистер Бич сделал больше, чем обещал. Он не только предложил список достопримечательностей, которые стоит посетить, и набросал план их осмотра, но и два дня по утрам сам ходил с ними по городу. Его великолепное знание Лондона сделало экскурсии еще увлекательнее. Вместе с ним все четверо (Мейбл всегда брали с собой: для нее, по словам Эми, это была такая замечательная возможность развить свои умственные способности) посетили Чартер-хаус, где учился Теккерей, и примыкающий к Чартер-хаусу Дом Бедных Братьев, где полковник Ньюком отвечал: «Adsum!» — на перекличке обитателей приютаnote 117. Они взглянули на маленький домик на Керзон-стрит, о котором, вероятно, думал Теккерей, когда описывал домик Бекки Шарп, и другой дом — на Рассел-сквер, — без сомнения, именно тот, где Джордж Осборн ухаживал за Эмилией Седлиnote 118. Они посетили службу в прелестной старой церкви св. девы Марии в Темпле и думали там об Айвенго, Бриане де Буагильбере и прекрасной еврейке Ребеккеnote 119. Оттуда мистер Бич повел их в Лемб-корт, где вместе жили в меблированных комнатах Пенденнис и Джордж Уоррингтон, и в Брик-корт, где столько лет прожил Оливер Голдсмит, и к маленькой квартирке, где провели так много горестно-счастливых дней Чарлз и Мэри Лэмnote 120. На другой день они поехали к Белым Братьям из-за лорда Гленуорлока и старого права убежища, как оно описано в «Богатстве Найджела», и заглянули в Бетнел-Грин, где жил Слепой Нищий со своей «Красавицей Бесси», и в старую тюрьму Маршалси, интересную тем, что о ней говорится в «Крошке Доррит»note 121. Они также сходили посмотреть на дом Мильтона и церковь св. Джайлза, в которой он похоронен, и долго стояли перед Сент-Джеймсским дворцом, пытаясь выяснить, какие из окон были окнами мисс Берни, когда она состояла камеристкой при печальной памяти принцессе Шарлоттеnote 122. И еще они осмотрели Патерностер-роу и дом номер 5 по Чейни-уок, навсегда освященный памятью о Томасе Карлейле, и Уайтхолл, где когда-то было выставлено для торжественного прощания тело королевы Елизаветы и где был обезглавлен король Карл, и парадные покои в Холланд-хаусе, и по невероятно счастливой случайности видели мельком Джордж Элиотnote 123, выходившую из кэба.
Она на минуту остановилась, пока расплачивалась с возницей, и Кейти смотрела на нее как тот, кто видит в последний раз,и унесла в памяти отчетливое изображение некрасивого, но интересного, необычного лица.
Столько нужно было увидеть и сделать, что неделя пролетела совсем быстро, и последний день наступил прежде, чем они почувствовали себя хоть сколько-нибудь готовыми покинуть то, что Кейти назвала «Англией, знакомой по книгам». Миссис Эш решила, что им лучше переправиться на континент через порты Ньюхейвен и Дьепп, так как кто-то сказал ей, что в этом случае им будет легко и удобно посетить по пути в Париж красивый старый город Руан. Только что преодолевшим Атлантику путешественницам казалось, что переправиться через Ла-Манш — пара пустяков, и они с философским спокойствием, порожденным неведением, готовились к ночи, которую им предстояло провести на дьеппском пароходике. Они быстро были выведены из заблуждения!
Ла-Манш имеет свой собственный, присущий только ему, характер, отличающий его от всех других морей и проливов. Он, кажется, сделан капризным и упрямым самой природой и нарочно размещен так, чтобы служить барьером между двумя народами, которые слишком не похожи, чтобы легко понять друг друга, и которых делает менее опасными соседями эта полезная естественная преграда, затрудняющая сообщение между ними. В ту ночь, когда его пересекали наши путешественницы, «зыбь» была хуже, чем обычно; пароходу приходилось дюйм за дюймом пробивать себе путь среди волн. И ох какой это был маленький пароход! И ох какая длинная ночь!
Глава 6
По другую сторону Ла-Манша
Рассвет уступил место дню, и близился полдень, когда маленький отважный пароходик добрался до родного порта. Опоздание составило несколько часов; парижский поезд, очевидно, давно уже ушел, и Кейти чувствовала себя удрученной и несчастной, когда выбралась из ужасной общей каюты для дам на палубу, чтобы бросить первый взгляд на Францию.
Солнце прорывалось сквозь туман со слезливой улыбкой, и его слабые лучи ложились на беспорядочное скопление каменных дамб, более высоких, чем палуба судна, и рассеченных похожими на каналы протоками, по лабиринту которых пароходик медленно пробирался к пристани. Подняв глаза, Кейти увидела множество людей, собравшихся посмотреть, как пароход входит в порт, — рабочие, крестьяне, женщины, дети, солдаты, служащие таможни расхаживали туда и сюда, и все в этой толпе говорили одновременно и все говорили по-французски.
Не знаю, почему это так поразило ее. Она, разумеется, знала, что люди в тех странах, куда она поедет, будут, по всей вероятности, говорить на своих языках, но почему-то вид бойко тараторящей толпы, в которой каждый явно чувствовал себя вполне непринужденно со своими французскими глаголами в прошедшем времени и сослагательном наклонении и никогда не имел надобности заглядывать в Оллендорфаnote 124 или в словарь, привел ее в смятение.
«Боже мой! — сказала она себе. — Даже младенцы и те понимают по-французски!» Она мучительно старалась вспомнить то, что когда-то знала по-французски, но, казалось, мало что удержалось у нее в голове после ужасов минувшей ночи. «Ах, как же называется у них ключ от чемодана? — спрашивала она себя. — Все они начнут задавать вопросы, а я ни слова не смогу сказать, и миссис Эш будет еще больше ошибаться, я знаю». Она увидела, как таможенные чиновники подскакивают к пассажирам, одному за другим выходящим на пристань, и сердце у нее упало.
Но все же, когда очередь дошла до наших путешественниц, все оказалось не так уж плохо. Приятная внешность и любезные манеры сослужили Кейти хорошую службу. Она не былатакуверена в себе, чтобы говорить много, но чиновники, кажется, понимали ее без слов. Они кивали и жестикулировали, быстро! вставляли и вынимали ключи, и удивительно скоро было объявлено, что все в порядке, багаж прошел досмотр и он и его владелицы могут проследовать на железнодорожную станцию, которая, к счастью, была совсем рядом.
Из расспросов выяснилось, что до четырех часов дня поездов на Париж нет.
— Пожалуй, я даже рада, — заявила бедная миссис Эш. — Я чувствую себя слишком измученной, чтобы двигаться. Я полежу здесь на диване, а вы, Кейти, дорогая, посмотрите, пожалуйста, где здесь можно поесть, и возьмите какой-нибудь завтрак для себя и для Эми, а мне пришлите чашечку чая.
— Мне не хочется оставлять вас одну, — начала Кейти, но в эту минуту появилась приятная пожилая женщина — очевидно, служительница зала ожидания — и с потоком французских слов, смысл которых никто из них не мог уловить, но звучавших явно сочувственно, налетела на миссис Эш и принялась устраивать ее поудобнее. Из одного стенного шкафа она извлекла подушку, из другого одеяло и мгновенно вложила первую под голову миссис Эш, а вторым закутала ее ноги.
— Pauvre madame,— сказала она, — sipele! Si souffrante! Il faut avoir quelque chose a boire ef a manger tout de suitenote 125.
И она засеменила через зал к двери, выходившей в ресторан, а миссис Эш улыбнулась Кейти и сказала:
— Вот видите, вы преспокойно можете оставить меня. Обо мне позаботятся.
И Кейти, и Эми вышли в ту же дверь в buffetnote 126 и сели за маленький столик.
В таком помещении завтракать было особенно приятно. Там было много окон с очень прозрачными, блестящими стеклами и очень чистыми короткими занавесками из муслина, а на подоконниках стояли рядами цветущие растения в горшках — ноготки, бальзамин, настурция, многоцветная герань. Громко распевали две птички в клетках; пол был натерт воском до стеклянного блеска. Ничто не могло быть белее мраморных столов, если, конечно, не считать салфеток, лежавших на них. А какой великолепный завтрак был вскоре подан — прекрасный кофе в широких чашечках, рассыпчатые булочки и сухарики, омлет с тонким ароматом приправ, вареная курица, маленькие кусочки свежесбитого масла в форме ракушек, а на вкус как загустевшие сливки и горшочек какого-то вкусного варенья. Эми подняла полные восхищения глаза, взглянула на Кейти и, заметив: «Я думаю, что Франция гораздо приятнее этой старой Англии», энергично принялась за еду. И сама Кейти тоже почувствовала, что этот завтрак в привокзальном ресторане — образчик того, чего они могут ожидать в будущем; они в самом деле прибыли в страну изобилия.
Подкрепившись отличной едой, Кейти почувствовала, что ей по силам прогуляться, и, убедившись, что у миссис Эш есть все, что ей нужно, они с Эми (и Мейбл) отправились одни осматривать Дьепп. Не знаю, считают ли обычно путешественники этот город интересным местом, но Кейти он показался именно таким. Здесь была очень старая церковь, несколько необычных построек в стиле двухвековой давности, и даже более современные улицы имели непривычный для Кейти вид. Сначала девочки отваживались лишь раз-другой свернуть в боковые улочки, стараясь запоминать каждый угол и то и дело возвращаясь обратно, чтобы взглянуть на вокзал и убедиться, что они не заблудились. Но спустя некоторое время Кейти, став смелее, решилась задать вопрос-другой прохожим по-французски и была удивлена и восхищена, обнаружив, что ее понимают. После этого она ощутила прилив отваги и, уже не боясь заблудиться, повела Эми по длинной улице вдоль ряда магазинов — почти все они торговали изделиями из слоновой кости.
Изготовление изделий из слоновой кости — одно из основных производств в Дьеппе. Витрины и прилавки были заполнены изящнейшими гребнями и щетками для волос — как с замысловатыми серебряными и цветными монограммами, так и без них; были там и коробочки и шкатулки всех форм и размеров, Украшения, веера, ручки для зонтиков, зеркала, рамы для картин больших и маленьких, кольца для салфеток.
Кейти особенно поразил нож для разрезания бумаги, имевший форму ангела с длинными изящными крыльями, которые поднимались над его головой и смыкались, образуя острие. Он стоил двадцать франков, и Кейти испытывала большое искушение купить его для Кловер или Розы Ред. Но она благоразумно сказала себе: «Это первый магазин, в который я зашла, и первая вещь, которую мне захотелось купить, и вполне вероятно, что потом я увижу вещи, которые понравятся мне больше, так что было бы глупостью купить этот нож. Нет, я не куплю его». И она решительно повернулась спиной к ангелу из слоновой кости и ушла.
Следующий поворот привел их на маленький красочный рынок, где старушки в белых чепцах сидели рядом с корзинами и коробками, полными яблок, груш и разнообразной необычной зелени и овощей, незнакомых Кейти. В мелких корытцах с морской водой плескалась рыба всех форм и цветов. Были здесь и кучи чулок, напульсников и шарфов из ярко-голубой и красной шерсти, и грубая глиняная посуда, покрытая глазурью, с яркими узорами. Лица женщин были смуглыми и морщинистыми, среди них не было красивых, но черные глаза были полны живости и ума, а руки всех до одной были заняты вязальными спицами. И пока мелькали и позвякивали спицы, языки двигались так же быстро, занятые болтовней или спором из-за цены, без остановки или промедления, хотя покупателей было немного и торговля шла вяло.
Вернувшись на вокзал, они обнаружили, что в их отсутствие миссис Эш поспала и теперь ей было гораздо лучше, так что, заметно повеселев, они заняли свои места в четырехчасовом поезде, которому предстояло довезти их до Руана. Кейти сказала, что, выбирая гостиницу, они, как волхвыnote 127, «следуют за звездой», так как за неимением лучшего советчика они обратились к путеводителю Бедекера и выбрали одну из тех гостиниц, которые были отмечены звездочкойnote 128.
«Звезда» не обманула их доверия: «Отель де ла Клош», куда она привела их, оказался старым, интересным и очень приятным в своем роде. Спальни с выцветшей росписью на потолках и полинявшими пологами у кроватей были, по всей видимости, обставлены еще в то время, когда «Колумб пересеки океан голубой», но все было чистое, и на всем был отпечаток старинной респектабельности. Окна столовой, построенной, очевидно, в более близкие к нам времена, выходили в квадратный дворик, где олеандры и лимонные деревца стояли в кадках вокруг небольшого фонтана, чье журчание и плеск приятно сливались со стуком ножей и вилок. В углу столовой находилось обнесенное перилами возвышение, на котором сидела за столом хозяйка заведения, занятая своими бухгалтерскими книгами, но успевающая следить за всем, что происходит в зале.
Миссис Эш прошла мимо этой особы, не обратив на нее внимания, как обычно поступают в подобных обстоятельствах американцы, но вскоре наблюдательная Кейти заметила, что все остальные, входя в зал или выходя, кивают хозяйке или обращаются к ней с какой-нибудь любезностью. Позднее, уже собираясь лечь спать, Кейти вспомнила об этом и вспыхнула.
"Какими невежливыми мы, должно быть, показались! — подумала она. — Боюсь, люди здесь думают, что у американцев ужасные манеры. Французы так вежливы; они говорили "Bonsoir ", и "Merci ", и «Voulez-uous avoir la bonte»note 129 даже официантам! Что ж, выход один — я собираюсь исправиться. Завтра я буду так же вежлива, как остальные. Они подумают, что я чудесным образом изменилась к лучшему, проведя ночь на французской земле; ну и пусть! Я это сделаю".
Она была верна принятому решению, и на следующее утро поразила миссис Эш, поклонившись сидевшей на возвышении даме самым очаровательным образом и сказав ей "Bonjour, madame"note 130, когда они проходили мимо.
— Но, Кейти, кто эта женщина? Почему вы с ней говорите?
— Разве вы не видите, что все они так делают? Я думаю, она хозяйка гостиницы; во всяком случае, все ее приветствуют. И только обратите внимание, как мило эти дамы за соседним столиком говорят с официантом. Они не приказывают ему так, как делаем мы в Америке. Я заметила это вчера вечером, и мне так понравилось, что я решила: с сегодняшнего утра, как только встану, буду такой же вежливой, как французы.
И все время, пока они гуляли по великолепному старому городу, богатому резьбой, скульптурами и традициями, пока осматривали собор и удивительную церковь Сен-Уэн, и Дворец Правосудия, и «площадь Девы», где была сожжена несчастная Жанна д'Аркnote 131 и развеян по ветру ее пепел, Кейти не забывала о том, как следует вести себя, и улыбалась, и кланялась, и употребляла вежливые префиксы, произнося слова негромким приятным голосом, и так как миссис Эш и Эми следовали более или менее ее примеру, я думаю, что гиды, извозчики и пожилые женщины, водившие их по зданиям, сочли, что воздух Франции оказывает поистине цивилизующее воздействие и что эти чужеземцы из варварских стран за морем теперь имеют шансы на то, чтобы стать такими же хорошо воспитанными, как если бы они родились в более благоприятствуемых частях света!
Париж выглядел очень современным городом после своеобразной пышности и средневековой атмосферы Руана. Комнаты для миссис Эш и ее спутницы были заказаны заранее в pensionnote 132 возле триумфальной арки на площади Звездыnote 133, и туда они направились сразу по прибытии. Их комнаты оказались не в самом pension, но в доме рядом с ним — гостиная с шестью зеркалами, тремя часами и маленьким, узким, примерно футnote 134 шириной, камином; столовая, в которой помещались лишь стол и четыре стула; и две спальни. Убирать эти комнаты и подавать еду постояльцам была откомандирована горничная по имени Амандин.
Сырость, как написала потом в письме домой Кейти, была первым впечатлением от «веселого Парижа». Маленький огонек в маленьком камине был только что разведен, и стены, и простыни, и даже одеяла были холодными и влажными на ощупь. Первый вечер путешественницы провели за тем, что развешивали постельное белье возле огня и подкладывали уголь в камин; они даже поставили боком матрасы, чтобы те согрелись и просохли. Надо признать, что все это не очень воодушевляло. Эми простудилась, миссис Эш выглядела встревоженной, и Кейти дрогнула от тоски по Бернету, по такому безопасному и уютному родному дому.
Последовавшие за этим дни не были достаточно яркими, чтобы изгладить из памяти это впечатление. Казалось, что ноябрьские туманы последовали за нашими путешественницами через Ла-Манш, и Париж оставался закутанным во влажную пелену, охлаждавшую его обычный пыл и скрывавшую его обычно яркую внешность. Ездить в наемном экипаже с поднятыми окнами, выскакивая иногда, чтобы пробежать под моросящим дождем в какой-нибудь магазин, не было таким уж большим удовольствием, но это, похоже, было все, что они могли делать. Эми было еще тяжелее, так как простуда заставляла ее оставаться в помещении и лишала даже такого развлечения, как поездка в экипаже. Миссис Эш пригласила пожилую английскую служанку, которую ей очень рекомендовали, чтобы та приходила каждое утро приглядеть за Эми, пока сама миссис Эш и Кейти выезжают в город, и с этой почтенной функционеркой, чьи воззрения были сурового британского образца и чье знакомство с языками ограничивалось родным английским, бедная Эми была принуждена проводить большую часть времени. Ее единственным утешением было то, что эту невозмутимую служительницу удалось убедить принимать участие в уроках французского языка, которые Эми твердо положила себе давать Мейбл, пользуясь собственным маленьким словариком.
— Мне кажется, миссис Уилкинс делает успехи, — сказала она Кейти как-то вечером. — Она уже совсем неплохо произносит «biscuit glace»note 135. Но я никогда не даю ей заглядывать в книжку, хотя она всегда хочет посмотреть. Если она хоть раз увидит, как эти слова пишутся, то уже ни за что не произнесет их правильно. Вы же знаете, они пишутся совсем не так, как читаются.
Кейти с болью в сердце смотрела на бледное личико и тоскующие глаза Эми. Восторг, который выражала девочка, когда после долгого скучного дня встречалась с матерью, был трогателен. Париж оказался очень tristenote 136 для бедной Эми, даже при ее счастливой способности всегда чем-нибудь занять себя; и Кейти чувствовала, что чем раньше они уедут из Парижа, тем будет лучше. Поэтому, несмотря на радость, какую принесли ей краткие посещения Лувраnote 137, и удовольствие, каким было ездить с миссис Эш и смотреть, как она покупает красивые вещи, и настоящее удовлетворение, какое она получила от одного безупречно сшитого уличного костюма, что позволила себе купить, — несмотря на все это, она была довольна, когда пришел последний день и портные — настоящие артисты в деле изготовления жакетов и пелерин — прислали наконец, с опозданием, последние заказанные вещи и сундуки были упакованы. Виноваты в этом были скорее обстоятельства, чем Париж, но Кейти не полюбила, в отличие от большинства американцев, эту красивую столицу, и у нее отнюдь не возникло желания в «награду за добродетель» попасть туда после смерти!note 138 На карте Европы должны быть более интересные места как для людей, так и для духов — в этом она была уверена.
На следующее утро, когда они медленно ехали по Елисейским полям и оглянулись, чтобы бросить последний взгляд на знаменитую триумфальную арку, их внимание привлек какой-то движущийся яркий объект, смутно различимый в тумане. Это была веселая красная повозка с надписью "BonMarche"note 139, в которой везли на дом покупки обитателям жилых кварталов.
Кейти рассмеялась.
— Это символ Парижа, — сказала она, — я имею в виду, нашего Парижа. Все это было "BonMarche" и туман!
— Мисс Кейти, — перебила ее Эми, — вам нравится Европа? Что до меня, то противней места во всю мою жизнь не видела!
— Бедная моя птичка, ее впечатления от Европы пока что довольно мрачные, и неудивительно, — сказала ее мать. — Ничего, дорогая, скоро, если только удастся, я найду для тебя что-нибудь более приятное.
— Бернет гораздо приятнее, чем Париж, — заявила Эми твердо. — Дождь там не льет все время, и я могу ходить гулять и понимаю все, что люди говорят.
Весь день поезд мчал их к югу, и каждый час менялся вид окружающей местности.
То они делали остановки в больших городах, кипевших, казалось, энергией. То они неслись через протянувшиеся на мили виноградники, где на лозах все еще висели бурые листья.
Затем мелькали древнеримские руины, амфитеатры, виадуки, остатки стен или арки, или неожиданный холодок предвещал приближение гор, покрытые снегом вершины которых виднелись на горизонте. А когда длинная ночь кончилась и новый день пробудил их от прерывистой дремы, — о, как изменился мир! Осень исчезла, и лето, которое казалось им ушедшим, заняло ее место. Зеленые рощи колыхались вокруг, ветер играл свежей листвой, розы и штокрозы кивали, маня к себе, из обнесенных белыми стенами садов, и, прежде чем путешественницы перестали восклицать и восторгаться, Средиземное море внезапно предстало перед их глазами — ярко-голубое, с белой бахромой пены, белыми парусниками, белыми чайками над волнами, а над всем этим небо, такое же ярко-голубое, с белыми облаками, медленно плывущими по нему, как парусники, дрейфующие внизу. Это был Марсель.
То, что было вокруг, казалось видением рая глазам, так недавно созерцавшим осеннюю серость и сумрак. Поезд мчал их вдоль прекрасного берега, где каждый изгиб или поворот дороги открывал перед ними новый вид моря и прибрежной полосы земли, или утес, увенчанный оливковым венком, или сверкающий горный пик. С каждой милей голубизна становилась ярче, ветер нежнее, пышная зелень гуще и все больше напоминающей лето. Иерские острова, Канн, Антиб остались позади, и затем, когда они обогнули длинный мыс, стал виден солнечный город, раскинувшийся на залитом солнцем берегу. Поезд замедлил скорость, и они поняли, что путешествие подошло к концу и они в Ницце.
Все вокруг казалось смеющимся от радости, когда они ехали по Promenade des Anglaisnote 140 и мимо Английского сада, где под акациями и пальмами играл оркестр. С одной стороны тянулся ряд сверкающих окнами отелей и pensionsс балконами и полосатыми тентами, с другой — длинная желтая полоса песчаного пляжа, где на шалях и ковриках группами сидели дамы и резвились на солнышке дети, а за этой полосой раскинулось гладкое, без волн море. Декабрьское солнце грело так же, как дома в конце июня, и была в нем та же нежность и ласка. Тротуары были заполнены толпами праздного вида людей, в которых явно угадывались отдыхающие. Хорошенькие девушки в приличествующих случаю парижских костюмах скромно прогуливались со своими матерями и в сопровождении кавалеров, среди которых время от времени попадались молодые люди в хорошо знакомой форме американского военно-морского флота.
— Интересно, — сказала миссис Эш, пораженная неожиданной мыслью, — не здесь ли, случайно, наша эскадра? — Она задала этот вопрос в тот момент, когда они входили в гостиницу, и швейцар, гордившийся тем, что понимает «этот английский», ответил:
— Mais oui, madamenote 141, американский флот здесь, то эсть не здесь, а в Вильфранше, всего в четырех милях отсюда, — это то же самое.
— Кейти, слышите? — воскликнула миссис Эш. — Наши корабли здесь, и «Начиточес», конечно же, среди них; и теперь у нас будет Нед, чтобы водить нас повсюду. В таком месте, как это, дамы всегда в затруднительном положении, если их никто не сопровождает. Я прямо-таки в восторге.
— Я тоже, — сказала Кейти. — Я никогда не видела военных кораблей, но всегда очень хотела на них посмотреть. Как вы думаете, они позволят нам подняться на борт?
— Ну конечно же! — И миссис Эш обратилась к швейцару: — Дайте мне, пожалуйста, листок бумаги и конверт…Я должна сразу же сообщить Неду, что мы здесь.
Миссис Эш написала и отправила записку, прежде чем они поднялись наверх, чтобы снять шляпки. Казалось, она надеялась, что весть о ее приезде может отнести ее брату какая-нибудь птичка, — так часто подбегала она к окну, словно ожидая увидеть его. Она была слишком взволнована, чтобы прилечь или уснуть, и, после того как они с Кейти пообедали, предложила выйти прогуляться по берегу.
— Может быть, мы случайно встретим Неда, — обронила она.
Неда они не встретили, но не было недостатка в красотах, способных завладеть их вниманием. Песчаный берег был гладким и твердым, как пол. Нежно-розовый свет начинал окрашивать западный край неба. На севере высились сверкающие пики Приморских Альп, и то же розовое сияние появлялось на них тут и там, окрашивая в теплые цвета их серые и белые склоны.
— Интересно, что бы это могло быть? — сказала Кейти, указывая на скалистый мыс, ограничивавший песчаную полосу на востоке. Там стояло живописное каменное здание с массивными башнями и островерхими крышами. — Похоже и на дом, и на замок. Я думаю, это здание просто очаровательно. Как вы полагаете, там живут люди?
— Может быть, спросим у кого-нибудь? — предложила миссис Эш.
Как раз в этот момент они подошли к мелкой речке, берега которой соединял мост. На ее покрытом галькой берегу стояло несколько женщин, стиравших белье примитивнейшим способом — они клали его в воду на камни и били деревянным вальком, пока оно не станет белым. Про себя Кейти решила, что у белья мало шансов выдержать такую процедуру чистки, но вслух она этого не сказала, а лишь, последовав совету миссис Эш, спросила, стараясь произносить французские слова как можно правильнее, что за здание стоит на мысе.
— Celle-la? — отозвалась пожилая женщина, к которой она обратилась. — Maisc'est la Pension Suissenote 142.
—Pension ! Это, значит, меблированные комнаты! — воскликнула Кейти. — Как, должно быть, интересно там жить!
— Что ж, почему бы нам не поселиться там? — сказала миссис Эш. — Мы ведь собирались поискать себе хорошие комнаты, как только отдохнем с дороги и оглядимся. Давайте пойдем и посмотрим, что это за Pension Suisse. Если внутри он так же хорош, как снаружи, то, думаю, лучшего и желать нельзя.
— Ах, я так надеюсь, что не все комнаты заняты! — сказала Кейти, с первого взгляда влюбившаяся в Pension Suisse. Она почувствовала, что немало удручена тревогой, когда они подошли к двери и позвонили в колокольчик.
Швейцарский пансион оказался и внутри таким же очаровательным. Из-за большой толщины каменных стен оконные проемы были очень глубокими. На широких подоконниках створчатых окон лежали красные подушки, на которых можно было сидеть или полулежать. Из каждого окна открывался великолепный вид, так как из тех окон, что не выходили на море, были видны горы. К тому же пансион далеко не был заполнен постояльцами. Несколько номеров стояли пустые; и Кейти почувствовала себя так, словно прямиком вошла на страницы какого-нибудь романа, когда миссис Эш сняла на месяц восхитительный номер из трех комнат — гостиной и двух спален — в круглой башне с нависающим над водой балконом и боковой дверью, за которой была лестница, ведущая в маленький садик, укрывшийся за каменными стенами, где росли высокие вечнозеленые кусты и лимонные деревца и воздух был напоен ароматом желтофиоли. Кейти была безгранично довольна.
— Я так рада, что приехала сюда! — сказала она миссис Эш. — Я никогда не признавалась вам прежде, но несколько раз — когда нам было плохо в море, и когда все время шел дождь, и после того как Эми простудилась в Париже — я пожалела, на минуту или две, что мы поехали в Европу. Но теперь я ни за что на свете не согласилась бы оставаться в Бернете! Это совершенно великолепно! Я рада, рада, что мы здесь, и нам предстоит чудесно провести время, я знаю!
Они выходили из снятых ими комнат в холл здания, когда Кейти произнесла эти слова, и две дамы, проходившие по коридору, обернулись на звук ее голоса. К своему огромному удивлению, Кейти узнала в них миссис Пейдж и Лили.
— Как, кузина Оливия, это вы? — бросившись вперед, воскликнула она с теплым чувством, какое естественно возникает у человека, когда он видит знакомое лицо в чужих краях.
Вид у миссис Пейдж был скорее озадаченный, чем приветливый. Она подняла лорнет к глазам и, казалось, не могла вспомнить, кто такая Кейти.
— Это Кейти Карр, мама, — объяснила Лили. — Ну и сюрприз, Кейти! Кто бы мог подумать, что мы встретим тебя в Ницце?
В тоне Лили явно не было восторга. Она была красивее, чем когда-либо, как сразу заметила Кейти, и одета в красивое платье из мягкого коричневого бархата, которое прекрасно гармонировало с цветом ее лица и светлыми волнистыми волосами.
— Кейти Карр! Так оно и есть! — признала миссис Пейдж. — Вот уж действительно сюрприз. Мы и понятия не имели, что ты за границей. Что привело тебя сюда, так далеко от Танкета… Бернета, я хочу сказать. С кем ты здесь?
— С моей подругой — миссис Эш, — объяснила Кейти, довольно обескураженная этим холодным приемом. — Позвольте мне вас познакомить. Миссис Эш, это мои кузины, миссис Пейдж и мисс Пейдж. Эми… Но где же Эми?
Эми вернулась к двери, откуда лестница вела в сад, и, стоя там, смотрела вниз на цветы.
Кузина Оливия довольно сухо поклонилась. Быстрым взглядом она охватила все подробности фасона дорожного костюма миссис Эш и темно-синего пальто Кейти.
«Что за подруга? Какая-нибудь деревенщина из этого отвратительного западного городка, где они живут, — сказала она себе. — Как это глупо со стороны Филипа Карра стараться отправлять своих девочек в Европу! Я знаю, что это ему не по средствам».
Ее голос звучал отчужденно, когда она спросила:
— И что же привело вас сюда — в этот дом, я хочу сказать?
— С завтрашнего дня мы будем жить здесь! Мы сняли комнаты на месяц, — объяснила Кейти. — Какой это очаровательный старый дом!
— Сняли комнаты? — сказала Лили тоном, не выражавшим особой радости. — Вот как? И мы тоже остановились здесь.
Глава 7
Швейцарский пансион
— Как ты думаешь, что могло привести Кейти Карр в Европу? — спросила Лили, стоя у окна и следя за тремя медленно удаляющимися фигурами на песчаной полосе. — Уж ее-то я меньше всего ожидала здесь встретить. Я думала, она так и будет торчать в этом отвратительном месте — как там оно называется? — где они живут, до конца своих дней
— Я, признаться, сама удивлена тем, что она здесь, — подхватила миссис Пейдж. — Я и не предполагала, что ее отец может позволить себе отправить ее в такое дорогостоящее путешествие.
— А кто эта женщина, с которой она в таких хороших отношениях?
— Понятия не имею. Какая-нибудь подруга с Запада, полагаю.
— Боже мой! Как жаль, что они не пошли в какой-нибудь другой пансион, — сказала Лили с досадой. — Если б они остановились, например, в гостинице «Ривуар» или в одном из пансионов на дальнем конце пляжа, мы бы их и не видели, а то даже и не знали бы, что они в Ницце! Это так неприятно, когда люди наскакивают на тебя таким вот образом, — люди, с которыми ты не хочешь встречаться. А когда они к тому же твои родственники, еще хуже. Боюсь, Кейти будет всюду за нами тащиться.
— Нет, дорогая, не беспокойся! Некоторое сдерживающее воздействие с нашей стороны — и она не причинит нам хлопот, я вполне уверена. Но мы должны обращаться с ней вежливо Лили, ведь ты знаешь, ее мать была моей кузиной.
— Это-то и есть самое печальное! Ну, единственное скажу: я не буду брать ее с собой всякий раз, когда мы идем на флагманский корабль, — решительно заявила Лили. — Я не собираюсь навязывать лейтенанту Уэрдингтону какую-то деревенскую кузину и, кроме того, портить удовольствие себе самой. Так что, мама, я тебя ясно предупреждаю, ты должна как-то это уладить.
— Конечно, дорогая, я все сделаю. Это была бы такая жалость, если бы твой визит в Ниццу оказался каким-то образом испорчен, — притом что здесь наша эскадра и этот милый лейтенант Уэрдингтон так внимателен к тебе.
Ничего не ведая об этих планах по оказанию «сдерживающего воздействия» на нее, Кейти возвращалась в гостиницу в приятной задумчивости. Европа наконец обещала быть такой чудесной, какой казалась тогда, когда Кейти знала ее лишь по книгам и картам, а Ницца пока что казалась ей прекраснейшим местом на свете.
В гостинице их кто-то ждал — кто-то высокий, загорелый, симпатичный, в военной форме, с приветливо сияющими из-под кепи с золотым ободком карими глазами. Увидев его, Эми с развевающимися локонами бросилась вперед, а миссис Эш издала радостное восклицание. Это был Нед Уэрдингтон, единственный брат миссис Эш, которого она вот уже два с половиной года не видела, и вы можете представить, как она была рада встрече с ним.
— Значит, ты получил мою записку? — сказала она после первых горячих приветствий и после того, как представила его Кейти.
— Записку? Нет. Ты писала мне записку?
— Да, в Вильфранш.
— На корабль? Я получу ее только завтра. Нет, я узнал, что вы здесь, лишь по счастливой случайности. Я шел в гости к знакомым — они остановились на побережье недалеко отсюда — и, завернув сюда, чтобы взглянуть на список приехавших, как я это обычно делаю, увидел ваши имена; а так как швейцар не мог сказать мне, в каком направлении вы пошли, я решил подождать, пока вы вернетесь.
— Мы осматривали чудесное старое здание — Швейцарский пансион — и сняли там номер.
— Швейцарский пансион? Да это то самое место, куда я шел. У меня есть там знакомые. Очень приятный пансион, как кажется. Я рад, что вы перебираетесь туда, Полли. Это потрясающая удача, что наша эскадра пришла сюда именно сейчас. Я смогу видеться с тобой каждый день.
— Но, Нед, ты же не собираешься покинуть меня так быстро? Ты ведь останешься и пообедаешь с нами? — принялась настойчиво просить сестра, когда он приподнял кепи, прощаясь.
— Мне очень жаль, Полли, но сегодня не могу. Понимаешь, я обещал взять знакомых дам на прогулку в экипаже, и они ждут меня. — Он добавил извиняющимся тоном: — Я и не предполагал, что вы здесь, а иначе я постарался бы быть свободным сегодня. Завтра я приду пораньше и буду в вашем распоряжении, что бы вы ни собирались делать.
— Хорошо, дорогой. Мы будем ждать тебя, — улыбнулась в ответ миссис Эш, а как только он ушел, спросила: — Не правда ли, Кейти, он милый?
— Очень милый, на мой взгляд, — сказала Кейти, с интересом наблюдавшая за этой краткой встречей. — Мне так понравилось его лицо. И как он вас любит!
— Милый мальчик! Он очень любит меня. Я на семь лет старше, но мы всегда были близки. Братья и сестры не всегда бывают близки, как вам известно — или, скорее, не известно, ведь все ваши очень близки.
— Да, это в самом деле так, — счастливо улыбнулась Кейти. — Нет других таких, как Кловер и Элси… кроме, быть может, Джонни, Дорри и Фила, — добавила она со смехом.
Переезд в Швейцарский пансион состоялся на следующий День рано утром. Миссис Пейдж и Лили не вышли приветствовать их. Кейти была скорее рада этому: ей хотелось без задержек устроиться на новом месте. Было что-то очень успокаивающее в мысли о том, что им предстоит жить в этих комнатах целый месяц; это был такой долгий срок, что, казалось, вполне стоит потратить время и труд, чтобы сделать их красивыми и по-домашнему приятными. И пока миссис Эш распаковывала вещи свои и Эми, Кейти, имевшая природный талант создавать уют в помещениях, завладела маленькой гостиной: передвинула часть мебели, достала и разложила бюварыnote 143, рабочие шкатулки и немногочисленные книги, которые они привезли с собой развесила на стенах фотографии, купленные в Оксфорде и Лондоне, и перевязала лентами шторы, чтобы впустить в комнату солнечный свет. Затем она спустилась в маленький садик и вернулась оттуда с длинной веткой вечнозеленой калины, которую положила на каминной полке, и букетиком желтофиоли для их единственной вазы. По ее распоряжению горничная уложила в камине дрова и сосновые шишки, так что их оставалось только зажечь. А когда все было сделано, она позвала миссис Эш, чтобы та высказала свое мнение.
— Прелестно, — сказала та, опускаясь в большое, обитое бархатом кресло, которое Кейти придвинула к окну с видом на море. — Не видела более уютной комнаты с тех самых пор, как мы уехали из дома. Вы волшебница, Кейти, и настоящее утешение для меня. Я так рада, что взяла вас с собой! Пойдите же теперь распакуйте ваши собственные вещи и приоденьтесь ко второму завтраку. У всех нас довольно потрепанный вид с дороги. Я заметила вчера, что эти ваши кузины косо взглянули на наши старые дорожные платья. Постараемся сегодня произвести более благоприятное впечатление.
Так они и спустились к завтраку — миссис Эш в одном из своих новых парижских туалетов, Кейти в платье из оливкового сержа, а Эми в сборчатом платьице и передничке, сияя улыбкой, рука об руку с только что приехавшим дядей Недом, с которым они всегда были союзниками. И миссис Пейдж, и Лили было нелегко скрыть то, что их неприятно удивило такое неожиданное сочетание. На мгновение Лили широко раскрыла глаза и пристально уставилась на вошедших в недоверчивом изумлении, затем, опомнившись, кивнула как можно любезнее миссис Эш и Кейти и одарила лейтенанта Уэрдингтона очаровательной застенчивой улыбкой, пробормотав при этом:
— Мама, ты это видишь? Что это значит?
— Как, Нед, ты знаешь этих дам? — спрашивала в ту же минуту брата миссис Эш.
— А вы их знаете?
— Да, мы встретили их вчера. Они родственницы моей подруги, мисс Карр.
— Неужели? Между ними нет ни малейшего семейного сходства. — И мистер Уэрдингтон перевел внимательный взгляд с утонченно-миловидной Лили на Кейти, которая, по правде говоря, не выиграла от такого сравнения.
«У нее хорошее, умное лицо, — подумал он, — и выглядит она как леди, но, что касается красоты, их нельзя сравнивать». Затем он обернулся к сестре, сказавшей:
— В самом деле, ни малейшего. Более непохожих девушек быть не может. — Миссис Эш провела то же сравнение, но с совершенно иным результатом. Лицо Кейти было для нее знакомым и милым, а Лили Пейдж вовсе не пришлась ей по душе.
Однако то, что миссис Эш оказалась родственницей молодого морского офицера, вызвало удивительную перемену в отношении миссис Пейдж и Лили ко всей компании. Кейти стала особой, с которой нужно было скорее искать дружбы, чем стремиться отделаться от нее, и потому теперь не ощущалось недостатка сердечности в их обращении с ней.
— Я хочу зайти к тебе и хорошенько поболтать, — сказала Лили, продевая руку под локоть Кейти, когда они выходили из столовой. — Нельзя ли мне зайти прямо сейчас, пока мама будет у миссис Эш? — Этот маневр позволил ей оказаться рядом с лейтенантом Уэрдингтоном, и она прошла, шагая между ним и Кейти, через холл в маленькую гостиную миссис Эш. — Ах, совершенно очаровательно! Ты все здесь устраивала, с тех пор как переехала, да? Совсем домашний вид. Жаль, что у нас нет гостиной, но мама решила, что не стоит устраивать гостиную, раз мы собираемся пробыть здесь совсем недолго. А какой прелестный балкон — и прямо над водой! Можно мне выйти на него? Ах, мистер Уэрдингтон, только взгляните!
С этими словами она толкнула полузакрытую балконную дверь и вышла. Мистер Уэрдингтон, на мгновение заколебавшись, последовал за ней. Кейти остановилась в нерешительности. На балконе едва ли было достаточно места для троих, однако ей не хотелось оставить их одних — она боялась показаться невнимательной к гостье. Но Лили повернулась спиной и говорила вполголоса. В действительности это была не более чем легкая болтовня, но внешне казалось, что это какая-то доверительная беседа, так что Кейти, немного подождав, отошла, села на диван и взяла свое вышивание, присоединяясь иногда к разговору, который вели миссис Эш и кузина Оливия. Она не была возмущена невоспитанностью Лили, да и не удивлялась ей. Миссис Эш была менее терпимой.
— Не слишком ли там сыро, Нед? — окликнула она брата. — Тебе лучше накинуть мою шаль на плечи мисс Пейдж.
— Ах, нет, ничуточки не сыро! — отозвалась Лили, отрезвленная этим недвусмысленным намеком. — Спасибо, что подумали об этом, миссис Эш, но я уже как раз возвращаюсь в комнату. — Она села рядом с Кейти и начала довольно вяло задавать вопросы. — Когда ты уехала? И как там были все ваши, когда ты с ними расставалась?
— Все здоровы, спасибо. Мы отплыли из Бостона четырнадцатого октября, а перед тем я два дня провела у Розы Ред — помнишь ее? Она теперь замужем, и у нее премилый маленький домик и такая очаровательная малютка!