Все только хорошее Стил Даниэла
Она возбудилась настолько, что Берни пришлось успокаивать ее и обещать сделать все, от него зависящее, чтобы этого никогда не произошло.
— Я люблю ее как родную, ты ведь знаешь. Можешь на этот счет не беспокоиться.
В эту ночь Лиз мучили кошмары. Нервничал и Берни, когда он шел к «Гарри» на встречу со Скоттом. В кармане его лежал конверт с сотней стодолларовых билетов. Лиз объяснила ему, что он должен найти высокого худощавого человека с золотистыми волосами, и предупредила, что Скотт совершенно не похож ни на жулика, ни на вымогателя.
— С такими людьми плавают на яхтах или знакомят с ними своих сестренок…
— Это ужасно. А что, если я передам конверт не тому человеку? Меня или побьют или — того хуже — лишат конверта с его содержимым…
Берни стоял за стойкой бара «Гарри», изучая взглядом всех входящих и выходящих из него и чувствуя себя чем-то вроде русского шпиона. Чендлера Скотта он узнал мгновенно. Как Лиз и говорила, он был хорош собой и со вкусом одет. На нем был блейзер и серые слаксы. Однако при ближайшем рассмотрении блейзер оказался дешевым и обтрепанным, а туфли так и вовсе изношенными вконец. Его униформа требовала серьезного ремонта. Больше всего Чендлер Скотт походил на старшеклассника-переростка, слоняющегося по злачным местам. Стоило ему войти в бар, как он тут же заказал виски и, взяв стакан дрожащей рукой, принялся настороженно озираться. Берни не сказал ему, как он выглядит, и поэтому имел определенное преимущество. Сам он практически не сомневался в том, что видит перед собой именно Чендлера Скотта. Тот от нечего делать стал болтать с барменом. Рассказал ему, что только-только приехал из Аризоны, а еще через полминуты добавил, что сидел там в тюрьме.
— Что поделаешь, если эти ребята не понимают шуток… Парочка каких-то там чеков, а вон оно чем обернулось… Охо-хо… Как здорово опять оказаться в Калифорнии…
Последняя фраза вновь напомнила Берни о том, что им как можно скорее нужно уезжать в Нью-Йорк. Он решил не тянуть больше время и направился к Чендлеру.
— Господин Скотт?
Он сказал это еле слышно, встав у стойки рядом с ним. Заметно было, что Чендлер очень нервничает. Теперь Берни видел, что у него такие же, как у Джейн, голубые глаза, впрочем, голубоглазой была и Лиз… Лицо у Чендлера было достаточно приятным, но выглядел он куда старше своих двадцати девяти лет. Густые светлые волосы лезли ему в глаза, придавая облику что-то мальчишеское, пусть на вид ему и было далеко за тридцать. Эта бесшабашность и непосредственность располагали к нему людей. Ему доверяли, и он этим пользовался… Эдакий наивный паренек из глубинки. В последнее время, судя по виду Скотта, дела у него шли далеко не блестяще. Настороженный взгляд его голодных глаз говорил об этом яснее ясного.
— Да?
Скотт еле заметно улыбнулся, глаза его оставались при этом такими же холодными, как и прежде.
— Моя фамилия Фаин.
Берни знал, что ничего иного ему говорить не следует.
— Отлично. — Чендлер просиял. — Вы что-нибудь принесли?
— Принес, — кивнул Берни, но отдавать конверт не торопился.
Чендлер Скотт скользнул взглядом по его одежде и перевел взгляд на его часы. Берни предусмотрительно не стал надевать ни «Патек Филипп», ни даже «Ролекс». Это были часы, подаренные ему отцом еще в ту далекую пору, когда он учился в школе бизнеса. Но даже и они не были слишком уж дешевыми, и Скотт это прекрасно понимал. Он тут же сообразил, что в его сети попала настоящая добыча.
— Да, я смотрю, Лиз нашла себе неплохого муженька…
Берни молча достал из внутреннего кармана пиджака конверт с деньгами.
— Если не ошибаюсь, вы хотели именно этого. Можете пересчитать. Здесь все.
Чендлер скользнул по Берни взглядом.
— А если они фальшивые?
— Вы что — серьезно? — Берни искренне удивился. — Неужели вы думаете, что я стал бы подделывать деньги?
— Такое бывает…
— Сходите с ними в банк — пусть на них посмотрят… Я подожду вас здесь.
Берни старался говорить совершенно невозмутимо. Скотт принялся пересчитывать купюры, не вынимая их из конверта. Было очевидно, что он никуда не пойдет. Все было в порядке. В конверте лежало ровно десять тысяч долларов.
— Прежде чем вы уйдете, я хочу сказать вам одну важную вещь. Не появляйтесь больше. В следующий раз вы не получите ни гроша. Понятно?
Он посмотрел в глаза Чендлеру. Тот криво улыбнулся.
— Принято. — Он опорожнил стакан, сунул конверт в карман блейзера и вновь посмотрел в лицо Берни. — Передавайте привет Лиз. Жаль, что мы с ней не свиделись.
Берни так и подмывало пару раз наподдать этому мерзавцу, который только что, не моргнув, продал родную дочь за десять тысяч долларов. Чендлер же, помахав бармену, вышел из бара и тут же свернул за угол. Берни так и не дотронулся до своего бокала. Он хотел только одного — поскорее вернуться домой, к Лиз, и немного побаивался, как бы Чендлер в его отсутствие не заявился к ним. Впрочем, он понимал, что вероятность этого очень мала — Чендлера, похоже, не интересовало ничего, кроме денег.
Он поспешил на улицу, сел в свой автомобиль и поехал в направлении Бьюкенена и Вальехо. Оставив машину перед гаражом, побежал вверх по крутым ступеням. Берни очень спешил; он влетел в дом, и ему показалось, что там никого нет. Лишь через некоторое время, выйдя зачем-то на кухню, он обнаружил здесь Лиз. Она пекла булочки для него и Джейн.
— Привет.
Он заставил себя улыбнуться. Лиз улыбнулась ему в ответ, и от этого у него на душе стало неожиданно легко. Как он был рад тому, что она дома, что с ней все в порядке… Лиз казалась ему сказочной принцессой, вот только живот для принцессы был несколько великоват…
— Здравствуй, моя хорошая.
Он нежно погладил Лиз, и она положила головку ему на плечо. Она беспокоилась о Берни все это утро, чувствуя себя повинной во всем — и в треволнениях, и в расходах.
— Все в порядке?
— Нормально. Он выглядел именно так, как ты его описала. Насколько я могу судить, ему очень нужны были деньги.
— Ну, значит, в скором времени он снова окажется за решеткой. Он куда больший мошенник, чем это может показаться на первый взгляд.
— Для чего ему могли понадобиться эти деньги?
— Для того, чтобы как-то выжить. Иначе зарабатывать он просто не умеет. Занимайся он с той же энергией честным трудом, он был бы уже главой «Дженерал моторе». — Она улыбнулась. — Он говорил с тобой о Джейн?
— Ни слова. Деньги в зубы — и бежать.
— Отлично. Надеюсь, он больше никогда не вернется. Лиз с облегчением вздохнула и вновь улыбнулась Берни. Как она была ему благодарна, сколько он уже для нее сделал…
— Я тоже на это надеюсь, Лиз.
В глубине души он считал, что от Чендлера Скотта избавиться будет непросто. Слишком скользким и изворотливым человеком, судя по всему, он оказался. Впрочем, вслух Берни этого не произнес. Лиз и так досталось. Он хотел было поговорить с ней об удочерении Джейн, но потом подумал, что лучше перенести этот разговор на то время, когда у нее уже кто-то родится.
— В любом случае тебе следует выбросить все это из головы. Все осталось позади, все в прошлом — понимаешь?.. Лучше скажи, как там поживает наш дружок?
Он погладил Лиз по животу, отчего та засмеялась.
— Он так брыкается! Такое ощущение, что вот-вот родится.
Ребенок был уже таким крупным и тяжелым, что ей было трудно ходить. Ночью Лиз стали мучить острые боли, и Берни заставил ее позвонить доктору. Однако того ее рассказ нисколько не впечатлял, он сказал, что все идет нормально, и посоветовал Лиз поспать.
Дни тянулись бесконечно долго. Прошло еще три недели. Лиз переходила уже десять дней, и это чрезвычайно угнетало ее. Однажды, вернувшись с работы, Берни застал ее плачущей. Лиз была расстроена тем, что Джейн ничего не ест. Он предложил им немного прогуляться, но оказалось, что Джейн простужена, а Лиз — чрезвычайно утомлена. Помимо прочего, ее постоянно мучили боли в бедрах. Берни уложил Джейн, немного почитав ей перед сном, и на следующее утро сам отвел ее в школу, решив не ждать школьного автобуса. Едва он вошел в свой кабинет и занялся просмотром данных за март, пришедших из Нью-Йорка, как тут же с ним связалась секретарша.
— Да?
— На четверке госпожа Фаин.
— Спасибо, Айрин. — Он переключил коммутатор, так и не отрывая глаз от отчета. — Что там у тебя, милая?
Вряд ли он что-то оставил дома, скорее всего Джейн стало хуже, и Лиз хочет, чтобы он забрал ее из школы.
— С тобою все в порядке?
В ответ Лиз захихикала, и это означало, что настроение ее успело кардинально измениться. Когда он уезжал на работу, Лиз была раздраженной настолько, что на его предложение пообедать вместе в каком-нибудь ресторане ответила криком, чего не было еще никогда. Впрочем, Берни прекрасно понимал теперешнее ее состояние и поэтому нисколько не обижался.
— Все прекрасно.
В голосе ее звучали торжествующие, радостные нотки.
— Что-то ты сегодня веселая. Что-нибудь случилось?
— Может быть.
— Что ты хочешь этим сказать?
— У меня отошли воды.
— Вот так раз! Я срочно выезжаю домой!
— Можешь не спешить. Ничего серьезного пока не происходит.
Она сказала это едва ли не победно. Еще бы — они ждали этого момента девять с половиной месяцев.
— Ты, надеюсь, позвонила доктору?
— Конечно. Он сказал, что, пока не начнутся серьезные схватки, звонить ему не надо.
— И сколько же до этого может пройти времени?
— Нам же говорили об этом в классе — вспомни! Все может начаться уже через полчаса, а может — и завтра утром. В любом случае ждать уже недолго.
— Я выезжаю. Тебе что-нибудь нужно?
— Кроме тебя — ничего! Ты уж прости меня за то, что все это время я была такой злющей… Я сама себе казалась такой отвратительной… Ты не представляешь…
О том, что все это время ее мучили боли в бедрах и спине, она не сказала ни слова.
— Я все понимаю. Об этом можешь не думать. Все уже почти позади…
— Как мне хочется увидеть нашего ребенка… И тут Лиз впервые за все время испугалась. Когда Берни вернулся домой, она решила принять душ, и с этого-то все действительно и началось. Когда она оделась и села в кресло, у нее начались такие схватки, что она застонала. Берни посоветовал ей дышать так, как их учили на курсах, а сам, достав свои любимые часы, принялся заводить их.
— Ты что — хочешь их носить? — Она вновь стала раздражительной. О том, как и почему возникают подобные состояния, им тоже говорили на курсах. — Как тебе могут нравиться такие часы? Они же совершенно безвкусные.
Он улыбнулся, понимая, что роды вот-вот начнутся. Ее раздражительность была верным признаком этого.
Он позвонил Трейси и попросил ее забрать из школы Джейн. Услышав о том, что у Лиз начались схватки, та безумно разволновалась. К часу схватки следовали одна за одной так часто, что Лиз даже не успевала перевести дух. Было понятно, что им нужно срочно выезжать в больницу. Доктор их уже поджидал. Берни сам катил кресло, в котором сидела Лиз, медсестра шла немного сзади. Когда у Лиз начиналась очередная схватка, она делала знак Берни остановиться. Едва они подошли к двери родильной палаты, Лиз вдруг неистово замахала рукой. Одна схватка тут же сменилась второй, вторая — третьей, третья — четвертой… Лиз стала кричать. Они помогли ей встать с каталки и перейти на койку, где с Лиз сняли одежду.
— Миленькая, все хорошо… Все в порядке… Недавние страхи совершенно оставили Берни. Теперь ему даже казалось странным, что в момент рождения ребенка отец обычно отсутствует. Он мог быть только здесь, и нигде больше. Вновь начались схватки. Лиз завизжала. Еще более страшный крик она издала, когда ее начал осматривать доктор. Берни держал ее за руки, пытаясь при этом говорить с ней, но все было напрасно, она его не слышала… Доктор, закончив осмотр, удовлетворенно кивнул головой.
— Дела идут хорошо, Лиз.
Это был добродушный голубоглазый человек с совершенно седой головой. И Берни, и Лиз он понравился с первого взгляда. От него исходили тепло и уверенность, правда, Лиз сейчас было совершенно не до него. Вцепившись в руку Берни, она самозабвенно кричала при каждой новой схватке.
— Восемь сантиметров… Еще два — и начнете тужиться…
— Я не хочу тужиться! Я хочу домой!
Берни улыбнулся доктору. Следующие два сантиметра прошли быстрее, чем предполагал доктор. С начала родов минуло уже восемь часов, которые летели для Берни совершенно незаметно, для Лиз же они показались вечностью: боль буквально раздирала ее на части.
— Я больше не могу! — вдруг выкрикнула Лиз.
Они закрепили ремнями ее ноги, и доктор сказал ей, что ему придется сделать эпизиотомию.
— Делайте, что хотите! Только избавьте меня от ребенка! Слышите? Я больше не могу!
Теперь она уже плакала навзрыд. Берни заволновался. Смотреть на то, как она корчится от боли, было выше его сил. Доктор же вел себя как ни в чем не бывало.
— Может, ей дать что-нибудь? — шепотом спросил Берни. Доктор отрицательно помотал головой. Две женщины в зеленых хирургических халатах подкатили к нему детскую кроватку с рефлектором. Значит, все шло действительно нормально. Берни наклонился к Лиз и сказал ей об этом на ухо.
— Я… Я не могу… Мне больно…
Она выглядела смертельно усталой. Берни посмотрел на часы и остолбенел. Было шесть — значит, Лиз тужилась уже два часа.
— Давай! — Голос доктора вдруг стал властным. — Давай же, Лиз, ну! Поднатужься посильнее… Еще раз! Еще! Еще! Давай, вон уже и головка его показалась!
Лиз взвыла, и тут вдруг раздался совсем другой голосок — куда более тонкий и тихий. Берни приподнял Лиз за плечи, чтобы ребеночка увидела и она. Лиз поднатужилась, и в следующее мгновение они увидели в руках доктора их сына. Лиз плакала — теперь уже от счастья, слезы навернулись и на глаза Берни. Это был праздник жизни; как им и говорили, о боли они мгновенно забыли. Доктор дождался выхода плаценты и перерезал пуповину. Он обработал ее и после этого передал младенца Берни. Лиз била крупная дрожь, но это тоже было нормально. Берни поднес младенца к ее лицу, и она поцеловала малыша в атласную щечку.
— И как же его зовут?
Доктор, улыбаясь, смотрел на счастливых родителей. Берни и Лиз переглянулись, и Лиз уверенно ответила:
— Александр Артур Фаин.
— Моего дедушку звали Артуром, — пояснил Берни. Дать ребенку это имя просила и его мать. Он вновь повторил:
— Александр Артур Фаин.
После чего, так и не выпуская из рук младенца, он поцеловал Лиз. Ребенок уже спал блаженным сном.
Глава 16
Прибытие Александра Артура Фаина произвело такой переполох, какого в истории семьи еще не было. Родители Берни привезли с собой огромные сумки, доверху набитые подарками и игрушками, предназначавшимися Джейн, Лиз и малышу. Бабушка Руфь особенно заботилась о том, чтобы Джейн не чувствовала себя обделенной. Она придавала этому моменту чрезвычайно важное значение, за что Берни и Лиз были ей крайне благодарны.
— Порой моя мама проделывает такие удивительные вещи, что я потом только диву даюсь — как это я мог ее ненавидеть?
Лиз заулыбалась. Теперь, когда у них родился Александр, они стали еще ближе друг другу. Они до сих пор не могли по-настоящему прийти в себя.
— Боюсь, когда-нибудь Джейн скажет то же самое и обо мне.
— Вряд ли.
— А я вот в этом, увы, не уверена, — усмехнулась Лиз. — Вряд ли я свободна от тех же недостатков. Мать — это всегда мать, и это значит…
— Не бойся. Я тебе этого не позволю. — Он потрепал по головке Александра, спавшего после кормления на материнской груди. — Не волнуйся, сынок. Если что-то будет не так, я ее тут же уму-разуму научу.
С этими словами он поцеловал Лиз в щеку. Та, удобно устроившись, сидела на их кровати в своей новой голубой пижаме, подаренной ей матерью Берни.
— Скоро меня твоя мама вконец избалует.
— Так и должно быть. Ты — ее единственная дочь. Помимо прочего Руфь вручила Лиз кольцо, подаренное ей Лу тридцать шесть лет назад, в день рождения Берни. Центральный изумруд был окружен крохотными алмазами. Символическое значение этого жеста не могло не трогать.
Родители вновь остановились в «Хантингтоне». В Сан-Франциско они провели три недели. Пока Джейн была в школе, Руфь помогала Лиз управляться с ребенком. После обеда она и Джейн отправлялись на прогулку. Для Лиз эта помощь значила очень много, тем более что она запретила Берни нанимать прислугу. Она поддерживала порядок в доме и готовила еду, она же занималась и ребенком.
— Я не могу доверить это кому-нибудь другому, — неизменно говорила Лиз.
Она была столь непреклонной в этом отношении, что Берни не оставалось ничего иного, как согласиться с нею. И все же он заметил, что к Лиз так и не вернулись прежние ее силы. Мать перед отъездом в Нью-Йорк сказала ему то же самое;
— Я полагаю, кормить ребенка грудью ей не следует. Слишком уж многого это ей стоит. Она совершенно измождена.
Доктор предупреждал Лиз о том, что подобные вещи случаются достаточно часто, и поэтому она не обратила особого внимания на слова Берни.
— Ты говоришь прямо как твоя мама. — Прошло уже четыре недели, но Лиз, как и прежде, большую часть дня проводила в постели. — Очень важно, чтобы ребенок получал естественное кормление. Иначе ни о каком иммунитете не может быть и речи.
Это была основная идея сторонников естественного вскармливания, но для Берни она звучала малоубедительно. Замечание матери по-настоящему встревожило его — усталость Лиз стала казаться ему ненормальной.
— Не будь такой занудой.
— А ты занимайся своим делом.
Лиз засмеялась. Она и слышать не хотела об искусственном кормлении. Что ее действительно огорчало — постоянные боли в бедрах, которые так и не проходили.
В мае, после того как родители уехали, Берни отправился в свою обычную поездку в Нью-Йорк и Европу. Лиз чувствовала себя слишком усталой, чтобы ехать вместе с ним, и, кроме того, категорически отказывалась расставаться с ребенком даже на пару недель. Когда он вернулся, она чувствовала себя точно так же; состояние ее не улучшилось и на Стинсон-Бич. Он понимал, что с Лиз что-то не так, однако она отказывалась говорить на эту тему и с ним, и с доктором.
— Сходила бы ты к доктору, Лиз.
Он уже настаивал на этом. Александру было четыре месяца — он рос сильным, здоровым мальчиком. Зеленые глаза достались ему от отца, золотистые кудри — от матери. Лиз же даже после двух месяцев, проведенных на море, оставалась такой же бледной и вялой. Последней каплей, переполнившей чашу терпения Берни, был ее отказ пойти вместе с ним на открытие оперного сезона. Она сказала, что заниматься подобной чепухой ей теперь некогда. Она готовилась к началу учебного года, предварительно договорившись с Трейси, что та на какое-то время возьмет часть ее часов.
— Что все это значит? Ты не хочешь выбирать платье, не желаешь в будущем месяце поехать со мной в Европу. — Лиз не раздумывая отклонила это его предложение, хотя Берни знал, как ей нравится Париж. — Ты не можешь даже работать в полную силу! Скажи — что с тобой происходит?
Он разволновался настолько, что этой же ночью позвонил отцу.
— Как ты думаешь, папа, что с ней такое?
— Я не знаю… Она обращалась к своему доктору?
— Она не хочет к нему идти. Говорит, что кормящая мать должна чувствовать себя именно так. Но ведь ему уже пять месяцев, а она все никак не желает отнимать его от груди.
— Возможно, она права. Это может быть и обычная анемия.
Столь простое решение проблемы мгновенно успокоило Берни, однако он по-прежнему настаивал на том, чтобы Лиз посетила врача. Не мог он исключить и того, что Лиз вновь беременна.
Гинеколог, к которому Лиз сходила на следующей неделе, нашел ее совершенно здоровой. Он послал ее к терапевту, чтобы она прошла простейшее медицинское обследование: ЭКГ, рентген, анализ крови и тому подобное. Лиз записалась на прием к терапевту, и Берни, узнав об этом, обрадовался. Через несколько недель он должен был лететь в Европу и хотел узнать о результатах обследования еще здесь, в Сан-Франциско, чтобы при необходимости переправить Лиз в Нью-Йорк и перепоручить ее отцу, который быстро бы разыскал нужных специалистов.
Терапевт, осматривавший Лиз, не нашел у нее ничего сколь-нибудь серьезного. Он сделал несколько простейших тестов. Давление было нормальным, кардиограмма хорошей, а кровь — вполне отвечающей норме. Однако, когда он стал прослушивать Лиз, ему показалось, что у нее может быть слабо выраженная форма плеврита.
— Если это так, то ваша усталость становится вполне объяснимой.
Доктор заулыбался. Это был высокий человек нордического типа с огромными руками и зычным голосом. С ним Лиз чувствовала себя спокойно. Он послал ее на рентген, и в пять тридцать она уже была дома. Войдя в детскую, она поцеловала Берни, читавшего Джейн книгу. Сегодня она оставила детей с сиделкой, что было ей несвойственно.
— Итак… Со мной все в порядке. Как я и говорила.
— Тогда почему ты так устаешь?
— Плеврит. Он послал меня на рентген, чтобы убедиться, что не ошибся. Во всем остальном я в полном порядке.
— А еще не хочешь ехать со мной в Европу… — Ее слова , не показались Берни сколь-нибудь убедительными. — Кстати, как зовут доктора?
— Зачем тебе это?
Она удивленно посмотрела на Берни. Что ему от нее еще нужно?
— Я хочу, чтобы с ним переговорил мой отец.
— Господи…
Из соседней комнаты послышался плач ребенка, требовавшего поесть. Лиз поспешила к Александру, Берни же тем временем стал выписывать чек сиделке.
Светловолосый, зеленоглазый малыш стал радостно попискивать, завидев мать. Насытившись, он вновь заснул. Лиз на цыпочках вышла из комнаты и увидела у двери ожидавшего ее Берни. Она улыбнулась и потрепала его по щеке.
— Не надо так волноваться, милый, — еле слышно прошептала она. — Все хорошо.
Он привлек ее к себе и крепко обнял.
— Мне очень хочется, чтоб так оно и было. Он посмотрел в лицо Лиз. У нее под глазами появились круги, которых никогда не было прежде, сама она стала куда тоньше. Он был бы только рад поверить, что с ней все нормально, но где-то в глубине души отчетливо понимал, что это не так, что она больна неведомой страшной болезнью. Когда Берни выпустил Лиз из объятий, она отправилась готовить ужин; он же решил немного поиграть с Джейн. Ночью он долго смотрел на спящую Лиз, пытаясь понять, в чем все-таки дело… Когда в четыре утра проснулся Александр, Берни не стал будить ее, подогрел заранее приготовленную им бутылочку с молочной смесью и покормил младенца сам.
Александра вполне удовлетворило содержимое бутылочки. Берни поменял ему пеленки и вновь уложил в кроватку. В пеленании младенцев Берни уже не было равных. Утром, когда зазвонил телефон, Лиз еще спала.
— Алло?
— Попросите, пожалуйста, госпожу Фаин. Голос звучал отрывисто и сухо. Берни пошел будить Лиз.
— Это тебя.
— Кто это?
Она смотрела на него ничего не понимающим взглядом. Была суббота, и часы показывали всего девять.
— Не знаю. Он не представился. Берни понимал, что скорее всего это звонит доктор, но боялся признаться в этом самому себе.
— Мужчина? Меня?
Звонивший тут же представился и попросил ее прийти в его кабинет к десяти утра. Это был доктор Йохансен.
— Что-нибудь не так? — удивленно спросила Лиз, глядя на своего мужа.
Доктор долго не отвечал. Конечно, она чувствовала себя усталой, но ведь не настолько. Она нахмурилась и вновь посмотрела на Берни.
— А как-нибудь в другой раз нельзя? Берни отрицательно покачал головой.
— Думаю, лучше с этим не тянуть, госпожа Фаин. Приезжайте ко мне вместе со своим супругом. — Он говорил таким спокойным голосом, что это не могло не испугать Лиз. Она повесила трубку и сокрушенно покачала головой.
— Можно подумать, у меня сифилис.
— Что он тебе сказал? Чем ты больна?
— Он не сказал. Велел через час приехать к нему.
— Так мы и поступим. — Берни пытался держать себя в руках, однако было видно, что он напуган. Он позвонил Трейси, и та пообещала через полчаса быть у них. Она занималась своим садом, но была рада возможности провести с детишками часок-другой. Она взволновалась не меньше самого Берни, однако не подавала и виду, вела себя так, словно ничего особенного не происходило.
По дороге в больницу они молчали. Доктор, сидевший возле стенда, к Которому были прикреплены два рентгеновских снимка, приветственно улыбнулся, но было в его улыбке что-то такое, отчего Лиз захотелось сбежать из этого места, чтобы не слышать всего того, что он им сейчас скажет…
Берни представился, после чего доктор Йохансен попросил их присесть. Он немного помедлил и заговорил подчеркнуто спокойным и безразличным тоном. Речь шла о чем-то действительно серьезном. Лиз замерла.
— Госпожа Фаин, во время вчерашнего осмотра я предположил, что вы больны плевритом. Плеврит в смазанной форме. Сегодня я хочу сделать ряд серьезных уточнений.
Он повернулся вместе с вращающимся креслом и указал рукой на два темных пятнышка в ее легких.
— Мне не нравится, как они выглядят. Он решил ничего не скрывать.
— И что это может значить? — с трудом выдавила из себя Лиз.
— Пока не знаю. Меня в данном случае интересует один из названных вами вчера симптомов. Боль в бедрах.
— Но при чем здесь легкие?
— Мы сделаем авторадиограмму, и она нам все покажет… — Он объяснил им смысл процедуры и сообщил, что необходимые приготовления уже сделаны. С помощью инъекции раствора, содержащего радиоактивные изотопы, они могли составить заключение о состоянии ее костных тканей.
— И что же это может быть?
Лиз было страшно задавать этот вопрос, но не задать его она не могла.
— Трудно сказать. Эти пятна могут свидетельствовать о том, что с вашим организмом что-то не так.
Они шли по больничным коридорам, держась за руки. Берни не терпелось позвонить отцу и посоветоваться с ним, но теперь он не мог оставить Лиз ни на минуту. Процедура была практически безболезненной и недолгой. Самое страшное ждало их впереди. Результаты обследования оказались, мягко говоря, обескураживающими. Доктор пришел к заключению, что Лиз больна остеосаркомой, раком кости, метастазы которой проникли уже и в легкие. Этим объяснялись боли в пояснице и бедрах и частая одышка, прежде объяснявшиеся ее беременностью. Она была больна раком. Биопсия должна была подтвердить этот диагноз, в котором доктор практически не сомневался. Лиз и Берни сидели, держа друг друга за руки, по их щекам катились слезы. Лиз все еще была в зеленом больничном халате.
Глава 17
Он пытался успокоиться… прийти в себя… Нужно вести себя здраво… Рак — это не всегда смерть, далеко не всегда… И потом — что может знать этот доктор? Не случайно же он порекомендовал им обратиться к четырем специалистам. Остеопату, пульманологу, хирургу и онкологу. Он рекомендовал сделать биопсию, возможно, попытаться сделать операцию и, наконец, прибегнуть к помощи химиотерапии, если, конечно, с этим согласятся специалисты. По признанию самого доктора, в этой области он был не силен.
— Мне все равно! Я не стану этого делать! Она была близка к истерике.
— Послушай же меня! — Он схватил ее за плечи. — Я хочу, чтобы мы поехали в Нью-Йорк вместе!
— Я не стану делать химиотерапию! Это ужасно. Все волосы выпадают… Я лучше умру, чем соглашусь на такое! Ведь я все равно теперь умру!
Они стояли обнявшись. Лиз рыдала, уткнувшись лицом ему в плечо. Он чувствовал, что еще немного, и у него разорвется сердце. Им надо было как-то успокоиться…
— Это не так. Мы будем бороться до последнего… Черт возьми, успокойся же ты наконец! Слушай, что я тебе скажу! Мы поедем в Нью-Йорк все вместе — и ты, и дети. Там тебя посмотрят лучшие специалисты.
— Чем они могут мне помочь? Я не хочу никакой химиотерапии!
— Сначала мы послушаем, что они скажут. Еще никто не сказал, что нужно делать именно это. Ведь доктор Йохансен тоже в этом не был уверен, правда? Может быть, это всего-навсего артрит, который он ошибочно принял за рак.
Он все еще надеялся на это.
Впрочем, в данном вопросе ничего не значили мнения пульманологов, остеопатов и хирургов — ответ могла дать только биопсия. Именно это сказал отец во время их телефонного разговора. Нью-йоркским докторам в первую очередь потребовалась бы эта информация — без нее разговор становился беспредметным. Биопсия подтвердила правильность диагноза, поставленного Йохансеном. Это была остеосаркома. Мало того, исследование показало, что оперативное вмешательство уже ничего не даст. Врачи предложили срочно прибегнуть к интенсивной радио-" терапии, за которой тут же должна была последовать химиотерапия. Лиз казалось, что она видит страшный сон, от которого никак не может пробудиться. Они решили ничего не говорить Джейн — мол, мама плохо чувствует себя после рождения ребенка, и только. Да и как они могли открыть девочке правду?
Верни сидел возле больничной койки Лиз. Было уже очень поздно. Лиз полулежала. Над каждой ее грудью, в тех местах, где производилась биопсия, было наклеено по кусочку пластыря. Теперь ей в любом случае пришлось бы отказаться от кормления ребенка грудью. Он плакал где-то дома, она же рыдала в объятиях Берни здесь, в больнице, пытаясь выразить весь ужас своего положения.
— У меня такое чувство, что я отравлю его, если буду продолжать кормить грудью… Какой ужас! Ты только подумай, что все это может значить!
Он сказал ей то, что было прекрасно известно им обоим:
— Рак не заразен.
— Откуда ты это знаешь? Может быть, я подхватила его где-то на улице! Какой-то микроб вошел в меня — и все. Это могло произойти где угодно, даже в той больнице, где я рожала…
Она шмыгнула носом и вопросительно посмотрела на Берни. Они так до конца и не могли понять всей серьезности ситуации. Казалось, это происходит не с ними, а с кем-то другим…
В эти дни он звонил своему отцу раз по пять в сутки. В Нью-Йорке их уже ждали — к приезду Лиз все было готово. Перед тем как забрать Лиз из больницы, Берни вновь позвонил в Нью-Йорк.
— Как только вы приедете, они ею займутся, — мрачно ответил ему отец. Руфь, сидевшая возле него, рыдала в голос.
— Отлично. — Можно было подумать, что Берни получил радостное известие. — Это действительно лучшие специалисты?
— Да, несомненно. — Отец говорил очень тихо — сердце его было переполнено жалостью к своему единственному сыну и к женщине, которую тот любил. — Берни, об этом трудно говорить… Вчера я переговорил с Йохансеном… Метастазы чрезвычайно разрослись… — Как он ненавидел это слово. — Ее не мучают боли?
— Нет. Но она все время чувствует, себя крайне усталой.
— Передавай ей привет от нас с мамой.
Лиз в этом нуждалась так же, как нуждалась и в их молитвах. Когда Берни повесил трубку, он увидел стоявшую в дверях спальни Джейн.
— Что случилось с мамой?