Обещание Стил Даниэла
— Хорошо. Тогда — пока. Заедешь за мной в двенадцать?
Питер кивнул, и Мари направилась в приемную. Разговор получился неожиданно серьезным, и она была рада тому, что на этом можно поставить точку.
— Кстати, куда мы пойдем? Питер галантно подал ей шубку, которую она бросила на кушетке у дверей кабинета.
— Можно поехать в новый ресторан на побережье. Он стоит на холме над портом, так что из окон видна бухта со всеми судами на рейде. Как ты на это смотришь?
— Договорились. Пожалуй, я поеду туда прямо сейчас и поснимаю немного в порту. В двенадцать я подойду прямо к ресторану, хорошо?
— Я готов ждать тебя хоть вечность. — Питер улыбнулся и, заговорщически подмигнув, открыл перед ней дверь.
— Значит, до вечера?
— Да. До вечера.
Выйдя на улицу, Мари, однако, не поехала в порт, как обещала. Вместо этого она прошла несколько кварталов до ближайшего универсального магазина, поскольку ей неожиданно захотелось купить себе что-нибудь особенное, что она могла бы надеть в ресторан. В конце концов, сегодняшний день был совершенно особенным, и Мари хотелось сделать так, чтобы каждая его минута доставляла ей радость.
По дороге Мари заглянула в бумажник. Там лежала порядочная сумма, которую она получила незадолго до Рождества за фотографии, отправленные по настоянию Питера в один крупный журнал. Теперь у нее было достаточно денег, чтобы сделать себе самый роскошный подарок. Себе — и Питеру тоже.
В секции одежды Мари присмотрела себе желтовато-коричневое шерстяное платье, которое облегало ее фигуру словно перчатка и очень шло к шубке. Потом она зашла в парикмахерскую и сделала новую прическу, впервые за два года попросив уложить волосы назад, чтобы они не закрывали лица. После парикмахерской Мари заглянула в отдел бижутерии и купила большие позолоченные серьги в виде обручей и чудесную перламутровую раковину на бежевом шелковом шнурке. В обувной секции того же универмага она приобрела бежевые замшевые туфли, а в галантерейной — замшевую же сумочку в тон платью. В парфюмерном отделе Мари купила флакончик своих любимых духов и наконец почувствовала себя вполне готовой к праздничной трапезе в обществе доктора Питера Грегсона. Впрочем, и любого другого мужчины тоже. Мари была так хороша, что могла с легкостью вскружить голову любому.
В последнюю очередь она, словно по наитию, заглянула в салон фирмы «Шривз» и нашла там то, что с удовольствием бы подарила Питеру. Это был небольшой золотой брелок для часов, изображавший комическую античную маску. Мари знала, что у Питера есть золотые карманные часы, которые он очень любил и носил по особо торжественным случаям. На маске она хотела выгравировать дату, но потом решила, что с этим успеется. Главное, у нее теперь есть подарок.
Попросив покрасивее упаковать коробочку с брелоком, Мари наконец покинула супермаркет и, остановив такси, поехала домой, чтобы переодеться. Из дома она поспешила в ресторан.
Она опоздала всего на минуту или две. Питер только что пришел и сел за столик. Увидев направляющуюся к нему по проходу Мари, он просиял. Казалось, он вот-вот лопнет от радости и гордости. Впрочем, не он один — все мужчины, что были в ресторане, невольно оборачивались на Мари или провожали ее взглядами.
— Привет, вот и я! — весело сказала Мари.
— Это и в самом деле ты? — переспросил Питер, вежливо вставая ей навстречу.
— Золушка к вашим услугам. Ты одобряешь?
— Одобряю?.. Еще как! Ты выглядишь просто как… как королева. Что ты делала весь день? Бродила по магазинам?
— Вообще-то, да. Ведь сегодня особенный день…
Она была неописуемо прекрасна, но дело было даже не в ее внешности. Еще раньше, до того как Питер начал работать над ее изуродованной, изрезанной плотью, он был покорен чем-то, чему никак не мог подобрать подходящего названия. Сначала Нэнси, а теперь — Мари как-то повлияли на его чувства, изменили его образ мыслей, и теперь Питер плохо представлял себе, как он должен держать себя с ней. Больше всего ему хотелось прижать ее к себе и поцеловать прямо здесь, в ресторане, но он не посмел. Вместо этого он только крепче сжал ей руку и восхищенно улыбнулся.
— Я очень рад, что ты так счастлива, дорогая.
— Да, ты прав, я действительно счастлива, но вовсе не из-за лица. То есть не только из-за него, — поправилась Мари. — Завтра открывается моя выставка, и у меня есть моя жизнь, моя работа и… И ты.
Последние слова она произнесла совсем тихо, но для Питера они прозвучали оглушительно, словно раскат грома. Он ждал их, надеялся на них, и теперь, когда Мари наконец произнесла их, так растерялся, что не нашел ничего лучшего, кроме как обратить все в шутку.
— Вот как? — спросил он. — Значит, я иду на последнем месте? Кстати, ты, кажется, забыла Фреда…
Они оба рассмеялись этим его словам, и Питер заказал обоим по «Кровавой Мэри», но тут же передумал и велел официанту принести шампанского.
— Шампанское? — удивилась Мари. — Боже мой, шампанское!..
— Почему бы нет? Сегодня у меня больше нет приема, кабинет закрыт, ассистенты отпущены, и я совершенно свободен… Если конечно, — поспешил поправиться он, — у тебя нет каких-нибудь особенных планов.
— О боже, Питер, какие у меня могут быть планы?
— Ну, я не знаю… Может быть, ты хотела поработать сегодня? — спросил он и сразу же понял, что задал глупый вопрос.
Мари негромко рассмеялась.
— Ну что ты. Я правда хотела сделать несколько снимков, но сейчас я решила, что работать в такой день было бы по-настоящему грешно. Давай развлекаться, развлекаться на всю катушку. Устроим загул!
Питер тоже улыбнулся:
— И с чего бы ты хотела начать? Мари на мгновение заколебалась, потом подняла на него взгляд.
— Придумала! Пойдем на пляж!
— На пляж? В январе?!
— А что тут такого? В конце концов, мы с тобой в Калифорнии, а не в Вермонте. И потом, не обязательно лезть в воду. Мы могли бы доехать до Стинсона и немного погулять по берегу.
— Годится. — Он улыбнулся. — Как тебе все-таки легко угодить!
Но на самом деле Питер так не думал. Он знал, что их прогулки вдвоем уже давно стали для Мари чем-то особенным. И она относилась к ним почти с суеверным чувством, пребывая в полной уверенности, что, как только они прекратят свои воскресные поездки на побережье, удача отвернется от нее.
Была и еще одна причина — Мари хотелось вручить Питеру свой подарок в совершенно особенной обстановке, и ресторан, каким бы замечательным он ни был, совершенно для этого не подходил. Ей с первой минуты хотелось отдать ему брелок, однако Мари выдержала характер. Только когда они очутились на безлюдном берегу океана, она достала из сумочки маленькую перевязанную ленточкой коробочку и повернулась к нему.
— У меня кое-что для тебя есть, Питер… Он удивленно посмотрел на нее, как будто не совсем понимая, что она имеет в виду, а Мари уже протягивала ему свой подарок.
— Вот, возьми. Если тебе хочется, я могу потом выгравировать на нем сегодняшнее число.
— Мари, зачем это… Я не знаю… Это лишнее!.. Питер был одновременно и тронут до глубины души, и смущен ее вниманием, а когда он открыл маленькую, отделанную внутри бархатом коробочку, то не смог удержаться от восхищенного возгласа.
— Спасибо, огромное тебе спасибо! Я… я… — И не зная, как еще выразить свои чувства, он крепко обнял ее за плечи свободной рукой.
— Я знала, что тебе понравится, — проговорила она удовлетворенно.
— И все равно тебе не следовало… — сказал Питер, но Мари не дала ему договорить.
— Нет, следовало, — решительно возразила она. — Ведь ты ничего для меня не сделал и никогда ничего мне не дарил, вот я и решила — пусть тебе будет стыдно…
Ее глаза озорно блеснули, и Питер невольно рассмеялся. Потом он шагнул вперед и, обняв Мари, поцеловал ее долгим, нежным поцелуем, который яснее всяких слов сказал ей о его чувствах. И на этот раз Мари ответила на его поцелуй.
— Может… может быть, нам лучше вернуться? — спросил он некоторое время спустя.
Мари кивнула в ответ и все так же молча пошла за ним к машине, кутаясь на ходу в шубку, защищавшую ее от сырого холодного ветра, дувшего со стороны океана. «Как хорошо, что мы съездили сюда», — подумала она, садясь рядом с ним на переднее сиденье.
На обратном пути они разговаривали мало, и с лица Питера не сходило торжественное и слегка напряженное выражение. Лишь когда они подъехали к ее дому, лоб его немного разгладился, однако когда Мари, улыбнувшись, пригласила его подняться, Питер снова нахмурился.
— Ты уверена, что действительно хочешь этого? — спросил он.
— Абсолютно. Если, конечно, у тебя есть время. Дело в том, что я приготовила для тебя еще один подарок…
И Мари первой стала подниматься по лестнице. Питеру не оставалось ничего другого, кроме как последовать за ней.
В квартире было темно, но Мари не стала зажигать лампу. Вместо этого она сразу прошла в гостиную и развернула мольберт от окна. Только после этого она включила верхний свет и позвала Питера.
Он шагнул в комнату и замер на пороге. Перед ним стоял на мольберте готовый холст — пейзаж с деревом, в ветвях которого прятался озорной мальчуган. Мари закончила эту картину еще до того, как уехать на рождественские каникулы, но приберегала свой сюрприз до сегодняшнего дня, до этого самого часа.
Питер некоторое время рассматривал картину, потом склонил голову набок и внимательно посмотрел на Мари, как будто о чем-то догадавшись.
— Это тебе, Питер. Я начала эту картину… давно. И теперь я закончила ее для тебя.
— Мари, дорогая… — Он шагнул вперед, и лицо его сделалось удивительно нежным. — Это мне, правда? — спросил Питер, как будто все еще не веря, что она действительно дарит ему этот чудесный пейзаж.
Впрочем, его растерянность была Мари понятна — для них обоих сегодняшний день был слишком насыщен сюрпризами.
Остановившись у самого мольберта, Питер неожиданно покачал головой:
— Я не могу принять это, Мари. У меня и так уже много твоих фотографий… Если ты будешь дарить мне свои лучшие работы, тебе нечего будет выставлять.
— Но фотографии — это одно, а картина — совсем другое, — возразила Мари. — Она означает, что я в самом деле начинаю возрождаться. Ведь ты и сам отлично знаешь, что все это время я просто не могла рисовать. И еще… Этот мальчик когда-то очень много для меня значил. А теперь я хочу, чтобы он был у тебя. Пожалуйста, не отказывай мне… В глазах Мари заблестели слезы, и Питер, торопливо шагнув к ней, крепко ее обнял.
— Спасибо, Мари. У меня… у меня действительно нет слов. Это… это замечательная картина. Ты слишком добра ко мне.
Мари прижала пальцы к его губам.
— Ш-ш, молчи, ничего не говори, — прошептала она и крепче прижалась к нему. — Не надо…
Глава 20
— Помоги мне, пожалуйста, застегнуть платье… — Грациозно изогнувшись. Мари повернулась к Питеру спиной, и он невольно замер, залюбовавшись ее гладкой, светлой, как слоновая кость, кожей.
— Я бы скорее расстегнул его… — пробормотал он, отчего-то смутившись.
— Но-но-но!.. — Она предостерегающе нахмурилась, но тут же прыснула, и Питер рассмеялся тоже.
В смокинге он выглядел очень торжественно. А на Мари было длинное черное платье с широким лифом, сужающимися рукавами и пышной юбкой, сшитой из тонкой материи, сквозь которую просвечивал ее изящный силуэт. Платье было дорогое, но самое главное — оно очень шло ей, и Питер был по-настоящему потрясен, когда она прошлась перед ним своей летящей походкой.
— Не хочется тебя расстраивать, — сказал он, как только дар речи снова вернулся к нему, — но на выставке все будут смотреть только на тебя, а не на твои работы.
— Вот как? — переспросила Мари. — Неужели они так плохи?
— Нет, просто ты слишком хороша. — Питер снова рассмеялся и поправил галстук. Элегантные, оба в приподнятом настроении, вместе они смотрелись просто потрясающе.
— Скажи, они все развесили так, как ты хотела? — спросил он. — Я знаю, что должен был спросить раньше, но я как-то…
Сегодня он проснулся в восемь утра, но Мари уже не было — она отправилась в галерею, чтобы убедиться, что все готово к выставке.
Мари, в последний раз поправляя что-то в своем платье, терпеливо улыбнулась ему, словно ребенку.
— Конечно, дорогой, они все сделали в точности по моим указаниям. И все благодаря тебе. У меня такое ощущение, что ты пригрозил Жаку самыми страшными карами, если что-то вдруг будет не так… — Владелец галереи Жак Монпелье был старым и очень близким другом Питера. — Этак я скоро избалуюсь и стану капризничать, как настоящая звезда.
— Ты и есть звезда. Во всяком случае, так ты должна думать и держаться соответственно. Это важно. Впрочем, в твоем случае это не обязательно — твои работы говорят сами за себя и говорят громко. Не услышать их может только глухой…
— Слепой, — машинально поправила Мари.
— Да, разумеется. В общем, извини за каламбур, сама увидишь…
И она действительно увидела и услышала тоже. Отчеты о ее выставке, появившиеся в газетах на следующий день, превозносили Мари до небес и называли «молодую фотохудожницу из Сан-Франциско» бесспорной кандидаткой на звание «Открытие года». Все обозреватели единодушно пророчили ей «большое будущее» и даже намекали на то, что вскоре любителей художественной фотографии ждет еще одна выставка «талантливых и ярких работ» мисс Адамсон.
Читая за утренним кофе эти хвалебные панегирики в ее адрес, Питер и Мари посмеивались, но в глубине души оба были очень довольны.
— Ну что, говорил я тебе? — спросил Питер, который был счастлив едва ли не больше, чем сама Мари. — Сегодня ты проснулась звездой. Настоящей звездой!
— Ты с ума сошел! — Мари со смехом отмахнулась от него. — Какая из меня звезда?! Я так, звездочка… — И она с размаху опустилась к нему на колени, смяв «Сан-Франциско курьер».
— Ничего, вот увидишь: уже на следующей неделе ты не будешь знать, куда деваться от заказов и предложений. Агенты со всей страны будут названивать тебе днем и ночью!
— Ты сошел с ума, Пит, — смеялась она. — Ну, будет один-два звонка, и то хорошо!
Но, как оказалось, Питер был не так уж не прав в своих прогнозах. Уже в понедельник ей начали звонить агенты и владельцы галерей из Лос-Анджелеса, Чикаго и Нового Орлеана, и Мари неожиданно обнаружила, что слава ей не так уж неприятна. Чувствовать себя популярной несколько непривычно, но каждый телефонный звонок доставлял ей искреннее удовольствие, ибо открывал перед нею новые перспективы, и она с интересом выслушивала все поступавшие предложения. Получила Мари и несколько заказов на свои работы, которые хоть и не сулили больших денег, могли способствовать росту ее известности.
Но эта идиллия продолжалась не так уж долго.
В тот вторник, когда раздался телефонный звонок, Мари как раз сидела в переоборудованном под фотолабораторию чулане и проявляла пленки. Время было обеденное, и она решила, что это звонит Питер — накануне они договорились, что он свяжется с ней и уточнит, когда они смогут встретиться. На вторую половину дня у него была назначена важная деловая встреча, которая могла затянуться, и запланированный поход в ресторан таким образом переносился на совсем уж поздний вечер, но Мари была отчасти даже рада этому — после выставки она получила столько заказов, что могла бы безвылазно просидеть в лаборатории несколько дней.
— Алло? — спросила она, снимая трубку кончиками пальцев. Рука у нее была еще мокрая: выйдя из чулана, она сполоснула руки от реактивов, но высушить не успела.
— Это мисс Адамсон?
— Да, это я… — Голос в трубке был Мари смутно знаком, и приготовленная для Питера улыбка быстро исчезла с ее лица. — Что вам угодно?
— Прошу меня простить, но… Дело в том, что в мой прошлый приезд в Сан-Франциско я познакомился в универмаге с некоей мисс Адамсон. Я покупал рождественские подарки… замшевую дорожную сумку, помните?..
Звонивший смутился и замолчал, и Мари тоже долго молчала. Теперь она узнала этот голос. Бен Эйвери, черт бы его побрал!.. Но как он сумел ее разыскать? И зачем она могла ему понадобиться?
— …Скажите, это были вы или я ошибся? Мари хотелось сказать «нет», но зачем? Почему она должна лгать ему? Неужели она боится?
— Возможно, что и я. И что из этого следует? Бен вздохнул с облегчением.
— Значит, мы с вами, можно сказать, знакомы. Я звоню вам по делу, мисс Адамсон. Я видел ваши работы в галерее Монпелье на Пост-стрит. Они произвели на меня очень сильное впечатление — на меня и на мою спутницу мисс Таунсенд тоже…
Мари неожиданно почувствовала острый приступ чисто женского любопытства. Фамилия Таунсенд ничего ей не говорила, но она сразу догадалась, что именно ей Бен покупал замшевый саквояж. «Вот бы посмотреть на нее», — неожиданно подумала Мари, но ничего не сказала. Увы, в данном случае ей была уготована пассивная роль.
Обреченно вздохнув, она придвинула ногой стул и опустилась на него.
— Я рада, что они вам понравились, мистер Эйвери.
— Вы даже запомнили мою фамилию?! — удивился Бен.
О боже!.. Мари поняла, что допустила промах.
— У меня хорошая память, мистер Эйвери. В особенности на имена. И даты, — добавила она неожиданно.
— Я вам завидую. У меня память — просто как решето, и это, поверьте, мне очень мешает. В бизнесе, которым я занимаюсь, бывает чрезвычайно важно помнить, с кем, когда и почему ты встречался или должен будешь встретиться… Но сейчас речь не об этом. Я хотел бы встретиться с вами, мисс Адамсон, чтобы обсудить ваши работы.
— В каком смысле? — «В самом деле, что там обсуждать?» — подумала Мари. — Вы что — из журнала или фотоагентства?
— Ни то ни другое, мисс Адамсон. Наша архитектурно-проектная фирма собирается строить в Сан-Франциско новый медицинский центр. Это очень большой и дорогостоящий проект, и ваши работы прекрасно подходят для внутреннего оформления зданий. Мы планируем взять их за основу всего дизайна… Ничего конкретного я, правда, пока сказать не могу, однако я совершенно уверен, что ваши фотографии нам действительно нужны. Поэтому я и предлагаю вам встретиться, чтобы обговорить все в общих чертах. Смею вас заверить, мисс Адамсон, что сотрудничество с нашей фирмой благотворно скажется на вашей карьере.
Последние слова Бен произнес с чрезвычайной гордостью. Очевидно, он ожидал, что она ахнет от радости, запрыгает на одной ножке или проявит свой восторг каким-либо иным способом. Но Мари не оправдала его ожиданий.
— Понятно, — проговорила она. — А какую фирму вы представляете, мистер Эйвери?
Она ждала ответа затаив дыхание, напряженно ждала, хотя заранее знала ответ. И когда он прозвучал, она вздрогнула, словно ее ожгли по глазам плетью.
— Я работаю в корпорации «Коттер-Хиллард», мисс Адамсон.
— Спасибо за предложение, мистер Эйвери, — холодно ответила Мари, — но оно меня не интересует.
— Но почему? Я не понимаю… — Его голос звучал растерянно и даже обиженно, но Мари это было безразлично.
— Я не собираюсь обсуждать это с вами, мистер Эйвери. Вы спросили — я ответила. Я не хочу работать на корпорацию «Коттер-Хиллард». Надеюсь, я достаточно ясно выразилась?
— И все-таки, может быть, мы могли бы встретиться с вами и обсудить…
— Нет.
— Но я уже переговорил с руководством, и…
— Это ваши проблемы. Я сказала — «нет». И спасибо за звонок, мистер Эйвери.
Бен еще что-то говорил, но Мари очень спокойно опустила трубку на рычаг и вернулась в свою «темную комнату». Нет, она никогда не будет работать на Марион Хиллард. Марион не захотела, чтобы она стала женой ее сына, — теперь Мари не хотела, чтобы эта женщина была ее нанимательницей. Ни нанимательницей, ни кем другим.
Но не успела она закрыть за собой дверь «темной комнаты» и задернуть плотную портьеру, как телефон зазвонил снова, и Мари невольно чертыхнулась. Она была совершенно уверена, что ей снова звонит Бен — это было бы вполне в его характере. Поэтому, вернувшись в кухню, она схватила трубку и рявкнула в нее:
— Я сказала — «нет»! И, пожалуйста, больше сюда не звоните!
Но это был вовсе не Бен. С раскаянием и смущением Мари узнала голос Питера.
— Боже мой, Мари, что я такого сделал? — Он смеялся, но в его голосе звучали и растерянность, и беспокойство, и Мари поспешила все ему объяснить.
— Ах, это ты!.. Извини, ради бога, Пит. Просто мне только что звонил один… очень настырный заказчик.
— По поводу выставки?
— Более или менее.
— В галерее не должны были давать твой телефон кому ни попадя. Мне следовало предупредить Жака, чтобы он собирал все предложения у себя и только потом передавал тебе. — Питер явно расстроился. Он не предусмотрел всего, и вот теперь Мари звонят какие-то недоумки.
— Хорошо, я сама скажу Жаку. Голос Мари показался Питеру каким-то странным, и он с тревогой спросил:
— С тобой все в порядке?
— Да, конечно. — Как она ни старалась, в ее интонациях отразились и растерянность, и беспокойство, и Питер без труда расслышал их.
— Ладно, Мари, я приеду к тебе через час. Лучше не подходи больше к телефону. Если этот придурок позвонит еще раз, я с ним разберусь.
После этого они обменялись еще несколькими фразами, и Мари положила трубку. Она чувствовала себя виноватой перед Питером за то, что не сказала ему всей правды о звонке Бена Эйвери. Бен не был ни маньяком, ни психопатом — просто он работал на Марион Хидлард, но Мари ни при каких обстоятельствах не хотелось рассказывать Питеру, что именно это расстроило ее больше всего. Ему вовсе незачем было знать, как слаба ее решимость никогда больше не вспоминать Майкла.
Она бы и не вспомнила, если бы Бен не позвонил…
К счастью, в этот день Бен больше не беспокоил ее, и к тому времени, когда вечером они с Питером поехали в итальянский ресторан, Мари почти совсем успокоилась.
Бен позвонил на следующее утро, застав ее буквально в дверях. Мари как раз собиралась отправиться в город, чтобы немного поснимать.
— Доброе утро, мисс Адамсон. Это снова Бен Эйвери.
— Послушайте, мистер Эйвери, мне казалось, что мы с вами еще вчера все выяснили. Ваше предложение меня совершенно не интересует.
— Но вы даже не дали мне сказать… и понятия не имеете, от чего отказываетесь. Почему бы вам не сменить гнев на милость и не пообедать со мной и моей коллегой? Мы могли бы все объяснить подробно, и тогда… В конце концов, встреча со мной ни к чему вас не обязывает, не так ли?
«Быть может, и не обязывает, Бен, но если бы ты только знал, как это больно!..»
— Прошу прощения, мистер Эйвери, но я занята.
Услышав это, Бен, сидевший вместе с Венди в своем номере в отеле, только закатил глаза. Случай безнадежный — вот что это означало. Мисс Адам-сон не только не изменила своего решения, но ни капли не смягчилась, и, судя по всему, той же позиции она собиралась придерживаться и впредь. А Бен никак не мог понять — почему. У него, правда, сложилось такое впечатление, что у молодой фотохудожницы есть какие-то личные счеты… Нет, не с ним, а со всей корпорацией «Коттер-Хиллард», но что это могут быть за счеты, он даже представить себе не мог.
— А как насчет завтра, мисс Адамсон?
— Послушайте, Бен… мистер Эйвери, я не собираюсь встречаться с вами ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра. Вообще никогда. Ваше предложение меня не интересует, а почему — это уж мое дело. И обсуждать это я не собираюсь ни с кем — ни с вами, ни с вашей, как вы выразились, коллегой. Надеюсь, это ясно?
— К несчастью, да. Абсолютно. И все же мне кажется, что вы совершаете большую ошибку. Профессиональную ошибку. Если бы у вас был агент, он сказал бы вам то же самое.
— К счастью, у меня нет агента, и я могу позволить себе роскошь поступать так, как мне хочется.
— Повторяю, мисс Адамсон, вы совершаете ошибку! Я вам еще позвоню, может быть, к тому времени…
— Это очень любезно с вашей стороны, мистер Эйвери, но на вашем месте я бы не беспокоилась. Все равно я не передумаю.
Глава 21
Стояло морозное февральское утро, и Бен Эйвери, втянув голову в плечи и подняв воротник пальто, бегом преодолел почти всю дорогу от метро до офиса корпорации на Парк-авеню. К вечеру наверняка пойдет снег, думал Бен на бегу. Он просто физически чувствовал приближение снеговых туч, хотя почти по-ночному темное небо оставалось безоблачным и звездным. Часы на фонарном столбе показывали половину восьмого утра, но Бен решил прийти сегодня пораньше, чтобы разобраться со множеством дел, накопившихся за время его командировки в Сан-Франциско.
В Нью-Йорк они с Венди вернулись только вчера, но уже сегодня — а если точнее, то в половине одиннадцатого утра — им предстояло выступить на созванном Марион совещании с отчетом о проделанной работе. Что ж, по крайней мере, у него есть для нее несколько хороших новостей.
Когда, потирая замерзшие уши и нос, Бен вбежал в вестибюль здания, он увидел, что, несмотря на ранний час, здесь собралось уже довольно много людей, и лифты трудились с полной нагрузкой. Деловой мир Нью-Йорка жил гораздо более напряженной жизнью, чем в других крупных городах, и каждый раз, когда Бену случалось возвращаться сюда из командировки, он бывал неприятно поражен этой суетой. Удивляться, впрочем, не приходилось — в Нью-Йорке, этой Мекке делового мира, поклонение золотому тельцу начиналось с самого раннего утра и не прекращалось до позднего вечера.
К счастью, на этаже, где размещалась корпорация «Коттер-Хиллард», еще никого не было, и Бен, идя к своему кабинету по длинному, застланному бежевой ковровой дорожкой и отделанному полированными деревянными панелями коридору, не встретил никого из сослуживцев.
Кабинет, который Марион выделила Бену, когда он согласился поступить на работу в фирму, был, разумеется, намного меньше, чем у Майкла, но так же превосходно обставлен, и Бен чувствовал себя здесь достаточно комфортно. Что ни говори, когда речь шла о престиже корпорации, Марион Хиллард денег не жалела.
Повесив пальто в стенной шкаф, Бен слегка поежился и потер руки, чтобы хоть немного согреться. Он никак не мог привыкнуть к пронизывающим ветрам, холоду и высокой влажности, которые безраздельно властвовали в Нью-Йорке в зимние месяцы. В отдельные дни Бену начинало казаться, что он уже никогда в жизни не согреется, и тогда невольно задавался вопросом, какого черта он торчит в этой бетонной могиле на берегу свинцово-серой Атлантики, когда на свете есть такие города, как Сан-Франциско, где люди круглый год живут словно в раю и даже не знают, что такое зима.
Даже собственный кабинет казался ему сейчас насквозь промерзшим, хотя паровое отопление работало исправно. Бен включил и кондиционер, однако ждать, пока комната прогреется, у него уже не было времени — дел накопилось порядочно.
Подойдя к столу, Бен высыпал на него содержимое своего кейса и принялся разбирать составленные им отчеты, образцы контрактов и прочие документы. В отдельную стопку он складывал все, что относилось к его командировке. Пожалуй, он неплохо справился с заданием. Все было в полном ажуре, за исключением одной досадной мелочи… Впрочем, Бен еще надеялся, что и это не поздно как-нибудь исправить.
Он посмотрел на часы и пошевелил губами, словно что-то подсчитывая, потом потянулся к телефону, и на лице его появилась виноватая улыбка. Бен набрал номер и, ожидая соединения, думал о том, какая это будет удача, если он явится на совещание и сообщит о своем полном успехе.
Из Сан-Франциско Бен привез несколько работ Мари Адамсон. Он приобрел их в галерее за собственные деньги, однако у него не было ни малейших сомнений в том, что дело того стоило и фирма непременно возместит ему материальные издержки. Бен был уверен, что, как только Марион и Майкл увидят эти снимки, они сразу оценят и стиль, и мастерство молодой фотохудожницы.
Правда, у него с ней ничего не вышло, но в крайнем случае Марион и сама могла взяться за дело. Уж она-то сумеет уговорить девчонку сотрудничать с корпорацией. Марион Хиллард всегда добивалась своего, и Бен не без злорадства подумал о том, как задрожат коленки у строптивой мисс Адамсон, когда ей позвонит сама великая Марион.
И все-таки было бы гораздо лучше, если бы он сам сумел вырвать у нее согласие.
То, что Бен задумал сейчас, было чистой воды безумием. В Сан-Франциско, куда он звонил, было половина шестого утра, но Бен рассчитывал, что, возможно, спросонок мисс Адамсон будет сговорчивее…
— Алло? Вас слушают… — Ее голос действительно был сонным, и Бен испугался, что она может бросить трубку, не разобравшись, кто ей звонит.
— Здравствуйте, мисс Адамсон. Это снова Бен Эйвери из Нью-Йорка. Прошу прощения, но сегодня утром у меня назначена встреча с президентом фирмы. Я планирую представить миссис Хиллард ваши работы, и мне очень хотелось бы сообщить ей о вашем согласии сотрудничать с нами по поводу оформления интерьеров медицинского центра. Мне казалось, что вы… — Но Бен уже понял, что совершил ошибку. Зловещее молчание, установившееся на линии с того самого мгновения, когда он назвал себя, не сулило ничего хорошего.
— Послушайте, мистер Эйвери, — резко сказала Мари, когда он остановился, чтобы перевести дух. — Приличные люди не звонят незнакомым женщинам в пять часов утра. В особенности если накануне им было твердо отказано. Вы что там, с ума посходили в вашей корпорации? Какое мне дело до того, с кем вы встречаетесь сегодня? Или вы привыкли брать людей измором? Так вот, мистер Эйвери, если это не прекратится, я… поменяю номер телефона. Я могу даже заявить на вас в полицию. Подумайте, как это отразится на вашей деловой репутации. На вашей в частности и вашей фирмы вообще…
Слушая ее, Бен невольно прикрыл глаза — отчасти от смущения, которое он испытывал, отчасти от каких-то странных ассоциаций… Этот голос… Бену чудилось в нем что-то странно знакомое. Казалось, он вот-вот поймет, в чем дело, но ответ упрямо не давался ему.
«Кого же он мне напоминает, этот голос?» — подумал Бен, но вспомнить так и не смог.
— …Ну, дошло до вас наконец или нет? Ее сердитые слова заставили Бена вернуться к настоящему, и он вспомнил, что разговаривает с Мари Адамсон и что это ее голос звенит в трубке от едва сдерживаемой ярости.
— Мне, честное слово, очень жаль, что пришлось потревожить вас, — пробормотал Бен. — Просто я надеялся, что…
— И напрасно. Я же вам человеческим языком сказала, что не хочу слышать о вашем паршивом медицинском центре, не собираюсь сотрудничать с вами. Не намерена даже обсуждать эту возможность. А теперь оставьте меня в покое! — И с этими словами она дала отбой, а Бен так и остался сидеть в кресле, прижимая к уху буквально раскаленную телефонную трубку. По губам его блуждала дурацкая ухмылка.
— О'кей, господа, я дал маху. Извините, сэр, больше не повторится, сэр… — негромко пробормотал Бен, полагая, что он в кабинете один, и обращаясь к самому себе.
Он не заметил Майкла, который неслышно вошел и встал на пороге, облокотившись плечом о косяк.
— Добро пожаловать в Нью-Йорк, — проговорил Майкл. — В каком смысле ты дал маху?
Впрочем, его это не особенно волновало. Просто Майкл был рад снова видеть друга.
— Ну, как дела, рассказывай… — сказал он и, войдя в кабинет, расположился в большом кожаном кресле для посетителей.
— Дела нормально, просто пока я добрался до конторы, продрог до костей. После Фриско мне, наверное, уже никогда не привыкнуть к здешней мерзости. Мало того, что на улице собачий холод, того и гляди снег пойдет…
— Ладно, руководство фирмы учтет ваши пожелания, сэр. Впредь мы постараемся почаще отправлять вас в южном направлении, о теплолюбивый вы наш… — Майкл усмехнулся. — Куда это ты звонил?
— А-а… Это единственная муха в моем командировочном супе. — Бен раздраженно переложил на столе бумаги. — Все, что мы планировали, я сделал как надо, со всеми встретился, обо всем договорился. Твоя мать будет биться в экстазе, когда услышит мой отчет… Но под самый конец, словно специально, чтобы испортить мою бочку меда капелькой дегтя… В общем, по сравнению с остальным это, конечно, пустяк, но я-то хотел, чтобы все было в идеальном порядке.
— А в чем дело? Может быть, мне следует подключиться? — поинтересовался Майкл.
— Да нет, не стоит. Все дело в том, что меня просто-напросто послали… И кто?! Какая-то молодая нахалка!
— Так это что, личные проблемы? — Майкл слегка приподнял брови.
— В том-то и дело, что нет. Эта мисс Адам-сон — самобытный и дьявольски талантливый фотограф. Она настоящий профессионал, а не просто девчонка с буйным воображением и стареньким «Кодаком», доставшимся в наследство от дедушки. И работы у нее просто блестящие — я видел их своими собственными глазами на выставке во Фриско. Короче, я предложил ей сотрудничать с нами в оформлении интерьеров основных корпусов нашего медицинского центра… Ты, безусловно, помнишь основной декоративный мотив, который мы обсуждали накануне моего отъезда? Так вот, ее фотографии прекрасно вписываются в общую концепцию и даже улучшают ее. Мы могли бы сделать нечто выдающееся, уникальное…
— И что? — сухо перебил Майкл.
— А то, что эта стерва не захотела со мной даже разговаривать! Велела оставить ее в покое. Она, дескать, даже не собирается ничего со мной обсуждать.
Он выглядел настолько удрученным своей неудачей, что Майкл невольно проникся к нему сочувствием.
— А почему? — спросил он. — Может, она полагает себя великой художницей, а мы для нее просто презренные коммерсанты, которые собираются торговать ее шедеврами оптом и в розницу?
— Я даже не знаю, почему, Майкл. Она отказала мне практически сразу, во время первого же телефонного разговора. И в чем здесь может быть дело, я, откровенно говоря, даже не догадываюсь. На мой взгляд, она ведет себя просто глупо!
По губам Майкла скользнула циничная и жесткая усмешка.
— Не так уж и глупо, о мой наивный друг. Просто эта твоя мисс Адамсон нацелилась на большие деньги. Она хорошо знает, что представляет собой наша корпорация, и ей кажется, что чем дольше она будет ломаться, тем жирнее кусок сможет урвать. А что, ее работы действительно так хороши?
— Ничего лучшего я даже не могу себе представить, — откровенно признался Бен. — Я привез с собой несколько ее работ. Уверен, они тебе понравятся.
— Тогда, возможно, ей и удастся получить с нас столько, сколько ей хочется. Образцы ты мне покажешь потом, — поспешно добавил он, заметив, что Бен потянулся к своему кейсу. — А сейчас я хочу тебя кое о чем спросить…
Его лицо неожиданно стало серьезным, почти мрачным. Майкл уже давно хотел поговорить с Беном на эту тему, но все время откладывал.
— Я сделал что-нибудь не так? — Бен тоже посерьезнел, тонко уловив перемену в настроении друга.
— Да нет… Откровенно говоря, задавая этот вопрос, я чувствую себя настоящей задницей, и все же… Скажи, Бен, между тобой и Венди что-то есть?
Прежде чем ответить, Бен на протяжении нескольких мгновений внимательно всматривался в лицо Майкла, но не нашел в нем ничего, что указывало бы на оскорбленные чувства или ревность. В его глазах было одно только любопытство, и ничего больше. Разумеется, Бен был осведомлен о романе Венди с Майклом, но он знал также и то, что Майклу уже давно было плевать на девушку. И тем не менее Бен продолжал чувствовать себя виноватым перед другом. Ничего подобного никогда раньше не случалось, и он не знал, как Майкл отнесется к тому, что он и Венди стали близки.
А если откровенно, то они уже давно любили друг друга. Во время первой командировки в Сан-Франциско они провели вместе чудесный, незабываемый месяц, который Венди — в шутку, конечно, — называла «медовым».
— В чем же дело, Эйвери? Ты не ответил на мой вопрос, значит… — Но теперь в уголках губ Майкла появился легкий намек на улыбку, и Бен понял, что ему все известно.
— Знаешь, я виноват перед тобой… Мне следовало сказать тебе раньше. Да, мы… встречаемся. Тебя это беспокоит, Майкл?
— Почему это должно меня беспокоить? — Майкл ненадолго задумался, потом добавил:
— Мне и самому стыдно в этом признаваться, но я как-то… Мне все это совершенно безразлично. Венди, должно быть, успела рассказать тебе, каким внимательным человеком я показал себя с нею?
Последние слова он произнес, не скрывая своей горечи, и Бен постарался ответить как можно мягче:
— Она ничего мне не говорила, Майкл, можешь мне поверить. Ничего, за исключением одного… Она сказала мне, что ты не произвел на нее впечатления человека, который хочет и умеет быть счастливым. Но ведь для нас с тобой это не новость, так, дружище?