Обещание Стил Даниэла
— Я так решила, — ответила Мари с необычной для себя жесткостью в голосе. — А ты считаешь, что у меня есть какие-то другие варианты? — Она горько усмехнулась. — Ты прекрасно знаешь, Фэй, что со дня аварии прошло уже почти два года… Девятнадцать месяцев, если быть точной. Но Майкл до сих пор не нашел меня. Я думаю, он даже не стал искать — он не послал к черту свою мать, не сказал ей, что должен быть со мной, во что бы то ни стало. Вместо этого он просто притворился, будто меня вовсе не существует и никогда не существовало. — Мари твердо посмотрела Фэй прямо в глаза. — Майкл отрекся от меня, и теперь я должна сделать то же самое.
Фэй покачала головой:
— Это будет не так просто, Мари. Сколько времени ты связывала с ним все свои надежды, как многого ты от него ожидала… От него и от вашей любви.
— Как видно, я ожидала слишком многого. А он не оправдал моих ожиданий. — Мари не могла скрыть свою горечь.
— И как ты себя после этого чувствуешь?
— Нормально. — Мари пожала плечами. — Теперь я сержусь на него, а не на себя.
— Значит, ты перестала проклинать себя за ту сделку, которую заключила с его матерью? — Фэй вступала на зыбкую почву, и она знала это, но поднятый Нэнси вопрос требовал решения. Окончательного решения.
— У меня не было выбора. — Голос Мари был холодным, как сталь, а тон очень категоричным.
— И ты больше не винишь себя? — продолжала допытываться Фэй.
— С чего бы это? Или, по-твоему, Майкл до сих пор казнит себя за то, что он меня предал? Думаешь, он не спит ночами, ворочается, думает обо мне? Черта с два! Ведь после… после того дня он даже не попытался меня найти.
— Мне кажется, что это ты не спишь ночами, это ты казнишь и упрекаешь себя за то решение, которое, как ты утверждаешь, ты не могла не принять. Скажи честно, Нэнси, так ли…
— Мари, черт возьми! Что касается твоего вопроса, то я на него отвечу. Нет, Фэй, это не так… Я непременно должна расстаться с иллюзиями, которые питала до недавнего времени. Слишком долго они отравляли мне существование.
Ее слова прозвучали достаточно твердо, но Фэй они до конца не убедили. И еще эта последняя оговорка: вместо «жизнь» Нэнси сказала «существование».
— И что ты думаешь делать теперь? — спросила Фэй.
«Чем ты думаешь заменить Майкла? Или кем? Может быть, Питером?» — вот что значил ее вопрос.
— Я думаю работать. Я уже решила, что на рождественские каникулы поеду на юго-запад и буду снимать, снимать, снимать… Там есть просто удивительные места, для фотографа это настоящий рай. Я уже составила план: Аризона, Нью-Мексико… Может быть, я даже слетаю на несколько дней в Мексику.
Нэнси говорила о своих планах с увлеченностью, даже с энтузиазмом, но выражение ее лица оставалось непроницаемым, словно она старалась спрятать свои подлинные эмоции. И Фэй догадывалась — что именно. Только теперь Нэнси потеряла Майкла — позволила себе потерять. И вместе с ним из ее жизни уходила последняя надежда на счастье, о котором она когда-то мечтала. Теперь Нэнси должна была начинать все сначала.
— Поездка займет не менее трех недель, — закончила Мари. — Так что можешь не беспокоиться о том, как я проведу праздники. Я проведу их интересно и с пользой.
— А что ты собираешься делать после праздников?
Мари слегка нахмурила лоб.
— Работать, работать и еще раз работать. Это все, что меня теперь интересует. Мне нужно чего-то добиться самой — ведь не могу же я до конца жизни оставаться на попечении Марион Хиллард. — Эту фамилию она произнесла с видимым отвращением. — Питер мне поможет на первых порах. Он уже договорился насчет выставки моих работ. Она состоится в январе, и ты обязательно должна на ней побывать! Если ты не придешь, я серьезно обижусь!
Фэй улыбнулась:
— Неужели ты всерьез думаешь, что я могу ее пропустить?
— В общем-то, конечно, нет. Просто я отобрала для выставки свои самые любимые работы. Ни ты, ни Питер их еще не видели. Надеюсь, они ему понравятся, ведь они… несколько отличаются от портретов, которые я делала в самом начале.
— Они ему обязательно понравятся, — убежденно сказала Фэй. — Ему нравится абсолютно все, что имеет хоть какое-то отношение к тебе. Кстати, Нэн… то есть — Мари. Я давно хотела спросить тебя, как ты относишься к Питеру? Что ты к нему чувствуешь?
Мари со вздохом откинулась на спинку кресла и вытянула ноги вперед, подсознательно принимая самую удобную, самую комфортную позу.
— О, Фэй, я к нему много чего чувствую!..
— Например? Можешь ли ты сказать, что… любишь его?
Пауза, которую сделала Фэй, была совсем короткой, едва заметной, однако Мари посмотрела на Фэй с легким любопытством.
— В каком-то смысле — да. Я люблю его.
— Сможет ли он когда-нибудь заменить в твоей жизни Майкла?
— Не знаю… Я все время стараюсь — сознательно стараюсь — сделать так, чтобы это произошло. Тогда мне было бы много легче, но что-то останавливает меня. Наверное, я еще не готова. Не знаю, Фэй, я… — Мари неожиданно опустила глаза. — Я чувствую себя немного виноватой перед ним: Питер сделал для меня так много, а я почти ничем не могу отплатить ему. Да, я знаю, что за эту работу ему было щедро заплачено, но ведь эти деньги не мои… — добавила она быстро, почти испуганно, как будто предупреждая слова Фэй, которых та вовсе не собиралась произносить. — К тому же все эти подарки, внимание, забота… Всего этого не купишь за деньги, и мне хотелось бы что-то дать ему взамен. Но что я могу дать?.. Ведь у меня почти ничего нет.
— Когда-нибудь у тебя будет много, много всего, Мари. А Питер… Он — очень терпеливый человек.
— Может быть, даже слишком терпеливый. Я же вижу, что я ему небезразлична, и мне так не хотелось бы его обидеть!
— Тогда самый лучший выход — это подождать, что будет дальше. Не надо спешить, Мари. Ведь ты только недавно решилась вычеркнуть Майкла из своей жизни. Вот увидишь, теперь, когда ты больше не чувствуешь себя связанной с ним, ты станешь свободнее в своих мыслях и поступках.
Фэй заметила, как при этих ее словах под тонкой кожей резче обозначились скулы, упрямо сжался рот, и негромко спросила:
— Ты ведь не разочаровалась в людях, Мари? В любви?..
— Нет, конечно! С чего бы? — как-то слишком поспешно ответила Нэнси.
— Ты не должна разочаровываться, терять веру. Майкл подвел тебя, но ведь не все мужчины таковы. Постарайся не забывать об этом. Непременно найдется человек, которого ты полюбишь по-настоящему. Может быть, это будет Питер, может, кто-то другой, но такой человек в твоей жизни обязательно появится. Ведь ты красива и еще очень молода — тебе ведь нет еще и двадцати пяти. У тебя впереди вся жизнь!
— Питер говорил мне то же самое.
Мари улыбнулась, но так, словно она не верила ни ему, ни Фэй. Потом она вдруг выпрямилась и посмотрела на свою подругу со странным выражением, в котором читались одновременно и страх, и сожаление.
— Знаешь, я приняла еще одно важное решение…
— Это какое же?
— Насчет нас… Мне кажется, нам с тобой больше не нужно встречаться в качестве пациентки и психоаналитика. По-моему, я уже преодолела в себе все, что мне мешало и мучило меня. Я готова выйти в большой мир, готова работать не покладая рук — и победить.
— Тогда почему ты не радуешься этому? Почему ставишь свободу, которую ты якобы приобрела, в такую жесткую зависимость от наших с тобой бесед?
Фэй задала этот вопрос намеренно резким тоном, поскольку что-то в поведении Нэнси продолжало беспокоить ее. Пусть даже сама она искренне полагала, что все позади, Фэй отнюдь не была в этом уверена. Нэнси предали, и теперь она изо всех сил старалась забыть об этом. Забыть, но не преодолеть. Она готова была сражаться за свой профессиональный успех, но не за себя самое.
— Ты владеешь редкостным даром, Мари. У тебя есть красота. Не надо прятаться от всех за своим фотоаппаратом — выйди к миру с открытым забралом и покори его своим лицом, голосом, походкой. Поверь, одно другому вовсе не помеха.
Но Мари смотрела на нее холодным, неподвижным взглядом человека, который познал всю глубину отчаяния и был сломлен им раз и навсегда.
— Это не был дар, Фэй. За свою красоту я слишком дорого заплатила.
Потом Мари засобиралась домой. Они вышли в прихожую, и Мари надела перед зеркалом свою белую шляпку. Подруги пожелали друг другу счастливого Рождества, и Мари ушла, но чуть слышное эхо ее горьких слов еще долго витало в кабинете, и впервые за все время он показался Фэй пустым и холодным. Ее не покидало ощущение, что, уходя в новую жизнь, Мари без сожаления бросила все, что связывало ее с прошлым. В том числе и ее, Фэй…
Глава 18
Выйдя из дома Фэй, Мари остановила такси и велела везти себя на Юнион-сквер, где находилось агентство по продаже авиабилетов. Билет она забронировала уже давно, оставалось только выкупить его. Для Мари это было первое дальнее путешествие — уже несколько лет она никуда не ездила с тех пор, как они с Майклом побывали на Бермудах. Они поехали туда на Страстную субботу и задержались до понедельника, который считался в Северной Каролине официальным выходным. Как же хорошо им там было вдвоем…
Мари решительно тряхнула головой, отгоняя несвоевременные мысли, и сосредоточилась на дороге. Такси как раз поворачивало на Пост-стрит. Фред послушно сидел у нее на коленях, внимательно провожая взглядом встречные машины, и лишь изредка поворачивал голову, чтобы посмотреть на хозяйку. Казалось, он тоже чувствует происшедшую с ней перемену. Мари была словно наэлектризована, и пса это беспокоило, поскольку понять, в чем дело, он, естественно, не мог.
— Здесь, мисс? — спросил водитель, притормаживая возле отеля «Святой Франциск», и Мари кивнула.
— Да, здесь, пожалуйста.
Расплатившись с водителем, она отворила дверцу машины и легонько подтолкнула Фреда. Пес спрыгнул на мостовую, и Мари выбралась из машины следом за ним. Оглядевшись, она увидела, что агентство находилось совсем недалеко, и вскоре уже входила внутрь. В агентстве не было ни одного клиента, что слегка удивило Мари, и только потом, поглядев на часы, она поняла, что просто еще слишком рано. Ее встречи с Фэй всегда начинались в половине девятого… Вот именно — начинались, но теперь все, конец, свобода!..
Только теперь Мари поняла по-настоящему, что больше не будет ходить на сеансы к Фэй. Значит ли это, что она больше не нуждается в помощи психоаналитика? Да, безусловно, да! Мари была совершенно в этом уверена, но к ощущению свободы примешивалось горькое чувство потери. Она снова осталась одна; теперь она должна была полагаться только на собственные силы, и ей было все еще непонятно, радоваться этому или плакать.
— Чем я могу вам помочь? Вы хотите выкупить билет? — спросила девушка у стойки, и Мари машинально улыбнулась.
— Да, я сделала заказ на прошлой неделе. Моя фамилия Адаме… Макаллистер.
Тут она невольно подумала о том, как непривычно звучит для нее ее прежняя фамилия. Вот уже два месяца, как она считала себя Мари Адамсон. Но потом она подумала, что даже эта поездка будет глубоко символичной. Официально Мари могла пользоваться своей новой фамилией только с первого января. Значит, из Сан-Франциско она улетит еще как Нэнси Макаллистер, а вернется уже как Мари Адамсон. От прежней Нэнси не останется даже имени, и это только к лучшему.
«Да, — неожиданно подумала Мари. — Эта рождественская поездка определенно напоминает свадебное путешествие, вот только я отправлюсь в него одна». Последний этап долгого пути, растянувшегося на без малого два года. Когда она вернется, то окончательно станет Мари, а Нэнси Макаллистер будет забыта и похоронена. Черт побери, даже Майкл забыл ее, так почему же она не может? От прежней Нэнси просто не осталось ничего — Питер позаботился об этом. Ни один человек из тех, кто когда-то знал Нэнси, не узнает ее теперь.
Да, благодаря Питеру у нее было запоминающееся, в каком-то смысле даже выдающееся в своей неповторимой индивидуальности и красоте лицо, но дело было не только в изменившихся чертах. Уроки балета, которые Питер наконец разрешил ей посещать, укрепили мускулы Мари, сделали их пластичнее, и ее походка была теперь плавной и легкой, движения и жесты — четкими и уверенными, а занятия йогой сделали ее гибкой, словно молодая лоза.
Речь Мари также претерпела значительные изменения: теперь она говорила почти не напрягаясь, но ее бархатистый, мягкий голос звучал так мелодично, что не обратить на него внимания было просто невозможно. И люди невольно прислушивались к нему, словно стараясь угадать за словами какой-то глубокий, скрытый смысл.
У Нэнси Макаллистер всего этого не было — и не могло быть, — но Мари все равно было немного жаль прежнюю себя. Ведь не Мари, а именно Нэнси была так счастлива с…
«Хватит!» — мысленно оборвала она себя, снова возвращаясь к действительности.
— Сколько с меня? — переспросила Мари, видя, что кассирша вопросительно смотрит на нее.
— Сто девяносто шесть долларов, мисс Адамсон.
Кассирша бросила быстрый взгляд на экран компьютера и снова посмотрела на клиентку. Эта женщина была так хороша, что от нее просто невозможно было оторвать глаз. Правильные и тонкие, словно из лучшего фарфора, черты, ослепительная улыбка, плавные и грациозные движения — всему этому могла позавидовать самая прославленная фотомодель. Кассирше даже захотелось спросить у этой женщины, кто она, но она не посмела. Неспроста же она путешествует не под своей фамилией…
Тем временем Мари выписала чек, получила квитанцию и, забрав билеты, снова вышла на Юнион-сквер, залитую ярким декабрьским солнцем. День был чудесным, и Мари невольно подумала, что в такое утро надо наслаждаться жизнью, а не подсчитывать раны и потери. В конце концов, она начинала жить заново, и начинала не на пустом месте: интересная работа, квартира, человек, который ее любит. А мучительные операции наконец-то закончились, впереди ждали долгие рождественские каникулы. Чего же ей еще желать?
И, держа Фреда на руках, Мари решительно зашагала через площадь к большому универсальному магазину, намереваясь сделать себе подарок к Рождеству, а заодно — подобрать новый костюм, в котором можно было бы отправиться в дорогу.
В универмаге она долго бродила с этажа на этаж, переходя от одной секции к другой, рассматривая ожерелья и браслеты, примеряя шляпки, шарфы, жакеты, ботинки и туфли. В конце концов Мари остановила свой выбор на пушистом белом свитере из мягкой кашемировой шерсти, который очень шел к ее густым черным волосам и гладкой светлой коже. В нем и в забавных золотых туфельках она выглядела совсем как сказочная Белоснежка.
Мысль об этом заставила Мари улыбнуться. Она знала, что Питеру понравится ее обнова. Свитер плотно облегал ее, и, рассматривая себя в примерочной в большом зеркале, Мари подумала о том, что даже фигура ее сильно изменилась. За время лечения она потеряла в весе и теперь выглядела стройнее, изящнее и даже, кажется, чуточку выше своих пяти футов и семи дюймов.
Дождавшись, пока ей упакуют туфли и свитер, Мари оставила свой адрес, чтобы ей доставили покупки домой, а сама снова спустилась в главный зал. Там она купила большую коробку шоколадных конфет для Фэй.
«В честь окончания сеансов психотерапии», — так объяснила она себе. Шоколад Мари тоже попросила отправить Фэй с посыльным, а на карточке написала только «Спасибо» и подписалась. Что еще она могла сказать Фэй? Поблагодарить за то, что она помогла ей забыть Майкла? За то, что помогла выжить и не сойти с ума? За то, что…
Мари еще долго раздумывала об этом, расхаживая по залу и машинально улыбаясь в ответ на обращенные к ней улыбки, и вдруг остановилась так резко, словно увидела привидение. В нескольких футах от нее, у прилавка кожгалантерейной секции, стоял… Бен Эйвери — стоял и придирчиво рассматривал довольно дорогую женскую дорожную сумку.
Первым побуждением Мари было броситься наутек, но в конце концов она совладала с собой и осталась стоять на месте. Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем она сообразила, что ей ничто не грозит, и осмелилась приблизиться. Встав рядом с ним, она притворилась, будто рассматривает какую-то выложенную на прилавок мелочь, хотя на самом деле даже не понимала, на что смотрит. Бен был совсем рядом; если бы он повернулся, он мог бы увидеть ее, дотронуться, заговорить с ней, но узнать ее он не мог!
Нет, не мог, и, поняв это, Мари почувствовала сначала торжество, а потом — сожаление, которое было настолько острым, что она даже удивилась. В какое-то мгновение Мари даже хотелось взять его за локоть и, повернув к себе, воскликнуть:
«Погляди получше, ведь это же я!», но она сдержалась. Она больше не была той Нэнси, которую Бен когда-то знал.
В конце концов, это просто здорово, что Бен не сможет ее узнать. Ей отчаянно хотелось расспросить его о Майкле: как давно он видел его в последний раз, стал ли он работать в корпорации Марион Хиллард или выбрал себе что-нибудь другое, как он вообще живет…
Вместо этого Мари только придвинулась еще ближе и принялась ощупывать кожаный кейс, лежавший на прилавке рядом с сумками, которые так заинтересовали Бена. Взгляд ее, однако, ни на мгновение не отрывался от его лица, и когда Бен неожиданно обернулся, он застал Мари врасплох.
При виде его приветливой, широкой улыбки, которая была ей так хорошо знакома, Мари растерялась еще больше, но в глазах Бена не было ни малейшего намека на то, что он узнал ее, и она немного успокоилась. Между тем Бен окинул Мари откровенно восхищенным взглядом и, слегка наклонив голову, протянул руку… Нет, не ей, а только для того, чтобы погладить Фреда.
— Привет, песик, — проговорил он до боли знакомым голосом, и Мари невольно вздрогнула. Фред тявкнул, и Бен испуганно отдернул руку, но потом снова потянулся вперед и потрепал песика по голове. Мари даже представить себе не могла, что простая встреча с Беном так на нее подействует. Впрочем, Бен был первой ниточкой, которая протянулась к ней от Майкла с тех самых пор, как…
Почувствовав, как слезы подступают к глазам, Мари несколько раз моргнула и, поспешно отступив назад, крепче прижала Фреда к груди. Она только сейчас вспомнила, что на шее у нее висит золотая цепочка, которую Бен дал ей «напрокат» за несколько минут до того, как они сели в машину. Нэнси не расставалась с ней все два года, и Мари сохранила ее. Нет, разумеется, не потому, что это была память о Майкле! Просто она не могла придумать подходящего способа вернуть ее Бену.
— Не бойтесь, я у вас его не отниму, — сказал Бен. — Ваш песик очень мил, но я на него не покушаюсь. Я действительно хотел купить что-нибудь из кожи, но собачка — это было бы слишком… экстравагантно.
— Выбираете подарок на Рождество? — спросила Мари, а сама подумала: как странно вот так запросто болтать с Беном Эйвери. И что будет, если он ее все-таки узнает? Но потом она сообразила, что ни лицо, ни голос, ни какой-нибудь характерный жест не выдадут ее.
А Бен снова посмотрел на нее с легкой, приветливой улыбкой, какой обмениваются двое незнакомцев, которых случай свел вместе и заставил заговорить друг с другом.
— Да, я хотел бы сделать подарок одной молодой леди, но никак не могу ни на чем остановиться. Может быть, вы мне поможете?
— Попробую. Как она выглядит, эта ваша молодая леди?
— О, потрясающе!
Мари невольно рассмеялась. Подобный ответ был вполне в духе Бена Эйвери. Ей даже захотелось спросить, неужели на этот раз у него это серьезно, но она вовремя прикусила язык.
— А все-таки? — уточнила она.
— Ну, у нее такие чуть рыжеватые волосы — каштановые, если быть точным. Каштановые с золотой искрой. Еще она чуть ниже вас ростом и шире в… в бедрах. — На этот раз он оглядел Мари с ног до головы, и в его глазах промелькнул хорошо знакомый Нэнси огонек, свидетельствовавший о том, что в Бене проснулись все его донжуанские инстинкты. Поистине, Бен был неисправим, и она не знала, смеяться ей или сердиться.
— Вы уверены, что ей действительно нужен дорожный саквояж? — спросила Мари, невольно подумав о том, как бы она отреагировала, если бы ей на Рождество подарили чемодан.
Лично она надеялась, что Питер проявит куда большую изобретательность и преподнесет ей что-нибудь поинтереснее. Например, японский сверх-широкоугольный объектив или комплект «сафари» для фотоохоты в джунглях.
— Вам, конечно, лучше знать, но, на мой взгляд, это не самый подходящий подарок для молодой девушки.
— Дело, видите ли, в том, что мы вместе должны отправиться в небольшое путешествие, вот я и подумал… Собственно говоря, главным подарком является путешествие, а не саквояж. Я уже купил билеты и собирался спрятать их во внутренний карман сумки…
Пятьсот долларов за импортный чемодан, который и нужен-то, оказывается, только для того, чтобы спрятать какие-то билеты! Какая неслыханная расточительность со стороны Бенджамина Эйвери! Два прошедших года определенно пошли ему на пользу.
— Тогда другое дело, — согласилась Мари. — Я почти завидую вашей подружке. Она — настоящая счастливица.
— Нет. Это я счастливец, мисс.
— Значит, — прищурилась Мари, — это свадебное путешествие? Медовый месяц на Гавайях? На Таити?..
Проявление подобного неумеренного любопытства могло бы при других обстоятельствах смутить ее, но только не теперь. Мари было так интересно слушать новости о жизни Бена Эйвери — слушать и надеяться, что он ненароком упомянет о… Бен покачал головой, и Мари, взяв себя в руки, улыбнулась ему вежливо, но достаточно прохладно.
— Это просто деловая командировка, — пояснил Бен, — но моя девушка об этом еще не знает. Ну, что вы мне посоветуете? Коричневый или темно-зеленый?
— Мне кажется, лучше всего взять вон тот саквояж коричневой замши. С моей точки зрения, он самый элегантный из всех.
— Мне тоже так кажется! — Бен довольно кивнул и знаком подозвал продавщицу. Выбрав три саквояжа, он отдал продавщице кредитную карточку и попросил переслать покупку авиапочтой в Нью-Йорк. Значит, поняла Мари, теперь Бен живет в Нью-Йорке…
— Спасибо за помощь, мисс… мисс…
— Адамсон. Мари Адамсон. — Она улыбнулась. — Мне было очень приятно помочь вам. Кроме того, я, кажется, должна извиниться перед вами: я задавала слишком много вопросов. Должно быть, это приближающиеся праздники так на меня подействовали.
— Да. Рождество и на меня действует очень странно, — согласился Бен. — Впрочем, зима мне всегда нравилась — это очень красивое время года. Зима способна преобразить даже Нью-Йорк, а это что-нибудь да значит!
— Вы живете в Нью-Йорке?
— Да, у меня там квартира, но вообще-то мне приходится очень много ездить для фирмы.
Из его ответа Мари так и не поняла, работает ли Бен на «Коттер-Хиллард» или нет, но спросить об этом напрямик она не могла, и ее сердце внезапно сжалось от острой, почти физической боли.
«Как это ужасно, — подумала она, — стоять совсем рядом с ним, болтать обо всем на свете и не сметь спросить о самом главном — о том, кто до сих пор занимает мои мысли…»
Ее молчание так затянулось, что Бен удивленно посмотрел на новую знакомую. На этот раз его взгляд был более пристальным и внимательным, словно что-то подсознательно тревожило, смущало его. На миг у Мари от страха душа ушла в пятки, но Бен улыбнулся, и она поняла, что он ее не узнал, не вспомнил.
Отступив от прилавка, Мари машинально поправила шляпку, чтобы он не увидел последние полоски пластыря на лбу, и крепче прижала к себе Фреда, словно заслоняясь им от проницательного взгляда Бена.
— Мне не хотелось бы показаться назойливым, — сказал Бен, — но… не согласились бы вы поужинать со мной? Или хотя бы выпить по коктейлю? Правда, через несколько часов я улетаю в Нью-Йорк, но мы могли бы зайти в бар «Святого Франциска» и…
Мари улыбнулась в ответ и покачала головой.
— Дело в том, что я тоже улетаю сегодня, а мне еще надо собраться в дорогу. Спасибо за предложение, мистер Эйвери, но я не смогу.
Лицо Бена вытянулось от удивления.
— Как… Откуда вы узнали, как меня зовут?
— Я слышала, что так вас называла продавщица, когда вы расплачивались кредитной карточкой.
Она ответила быстро, не задумываясь, и Бен только пожал плечами, хотя и не помнил, чтобы продавщица называла его по имени. Бен был искренне огорчен. Эта мисс Адамсон была изумительна, и, каким бы серьезным ни было его увлечение Венди, оно не могло помешать Бену выпить с хорошенькой девушкой. Жаль, что она тоже уезжает…
— А куда вы летите, мисс Адамсон? — с надеждой в голосе спросил он.
— В другую сторону, — отрезала Мари. — Я лечу в Санта-Фе, Нью-Мексико.
Бен был глубоко разочарован; это было видно по его лицу, и Мари, не сдержавшись, рассмеялась.
— А я-то надеялся, что вы тоже летите в Нью-Йорк. Мы могли бы прекрасно провести время. Вам бы понравилось.
— Мне — возможно, но я не думаю, что это пришлось бы по душе одной молодой леди, у которой каштановые волосы с золотой искрой, — парировала Мари.
Бен смущенно засмеялся:
— Туше, мисс Адамсон, туше! Ну что ж, может, как-нибудь в другой раз мне повезет больше.
— А вы разве часто бываете в Сан-Франциско? — спросила Мари с неожиданно живым интересом.
— Нет, не очень. За все время это моя вторая поездка в этот город, но, я думаю, в скором времени мне придется летать сюда регулярно. — Бен покосился на кучу чемоданов на прилавке и поправился:
— Мы будем прилетать… Наша фирма затеяла здесь большое строительство, и мне, видимо, придется на время переселиться во Фриско. Сто против одного, что я буду проводить здесь гораздо больше времени, чем дома.
— Тогда действительно не исключено, что мы с вами можем снова встретиться, — сказала Мари, но ее голос звучал почти равнодушно. В конце концов, это был просто Бен. Всего лишь Бен… И, как бы часто она ни встречалась с ним, он все равно не смог бы заменить ей Майкла…
Дальнейшим ее размышлениям помешала продавщица, обратившаяся к Бену с каким-то вопросом, и Мари поняла, что сейчас самый подходящий момент, чтобы потихонечку исчезнуть. Она быстро пожала Бену руку, пожелала счастливого Рождества и растворилась в толпе. Когда Бен подписал чек и получил обратно свою кредитную карточку, ее уже не было, и он напрасно озирался по сторонам.
Тем временем Мари, поспешно покинув универмаг через один из боковых выходов, остановила такси. Утро выдалось не из легких, и она чувствовала себя выжатой как лимон, а ведь впереди был еще целый день. В машине Мари назвала таксисту адрес ветеринарной клиники, в которой можно было на время оставить собаку. На том же такси она вернулась домой.
Разговаривая с Беном, Мари слегка покривила душой — все необходимое для поездки она уложила еще накануне, поэтому сейчас ей оставалось только забрать чемоданы. Она сожалела, что пришлось расстаться с Фредом, — по отношению к нему это было жестоко, — однако взять его с собой у Мари действительно не было никакой возможности. Во-первых, она запланировала себе слишком много остановок в самых разных местах, а во-вторых… Во-вторых, в это путешествие она должна была отправиться одна. Как-никак это были последние дни Нэнси Макаллистер — конец старой истории и начало новой, — и ей необходимо было побыть наедине с собой, чтобы окончательно убедиться в правильности принятого решения.
Поднявшись в квартиру, Мари в последний раз огляделась по сторонам, чтобы увериться, что она ничего не забыла. Отчего-то ей казалось, что, когда она вернется сюда, все здесь будет уже другим, но это впечатление было обманчивым. На самом деле это она вернется сюда другой.
И, закрывая дверь в квартиру, как дверь в старую жизнь, она произнесла только одно слово.
Это было слово «прощай». С ним Мари обращалась и к Бену, и к Майклу, и к себе самой, и ко всем, кто когда-то знал и любил ее.
— Прощайте все…
Когда она вышла из подъезда с чемоданом в руках и фотоаппаратом через плечо, в глазах ее стояли слезы.
Глава 19
Мари не разрешила Питеру встречать ее в аэропорту. Когда она уезжала, ее никто не провожал, и она хотела вернуться точно так же, чтобы ненароком не разрушить волшебства, которое подарила ей эта сказочная поездка.
Эти три недели были переполнены множеством впечатлений, радостными открытиями и нелегкой работой, но Мари осталась очень довольна. На протяжении двадцати дней она почти ни с кем не общалась — она только наблюдала, размышляла, делала выводы. Но по мере того как шли дни и один город сменялся другим, ее мысли становились все легче, все светлей.
Нечаянная встреча с Беном Эйвери стала для нее настоящим потрясением, разом оживив в памяти слишком много воспоминаний, но понемногу Мари сумела преодолеть ее последствия. Теперь все было позади, и Мари твердо это знала. Она могла жить с этим и не вспоминать. Новая жизнь наконец-то началась для нее по-настоящему.
Рождество Мари встречала в Таосе, но для нее праздник почти ничем не отличался от других дней. Накануне выпал снег, и ей даже захотелось покататься на лыжах, но она удержалась, так как обещала Питеру избегать всего, что могло привести к новому несчастному случаю или просто падению. Вместо этого Мари выпила в баре мотеля бокал шампанского и легла спать, а уже рано утром снова была на заснеженных склонах и, с упоением вдыхая чистый, морозный воздух, фотографировала зимний восход, укутанные снегом пихты и синеватую дымку над долинами, все еще укрытыми ночной тенью.
Итак, она выполнила свое обещание, а Питер выполнил свое. Мари известила его о дне своего возвращения, но просила не приезжать в аэропорт, и он не приехал. Убедившись в этом, Мари вздохнула с облегчением.
Она была одна в толпе незнакомых людей, и это ощущение неожиданно подействовало на нее успокаивающе. Здесь, среди людей, она чувствовала себя незаметной, практически невидимой. За последний год с небольшим, пока Мари ходила в бинтах, она потратила много времени именно на то, чтобы научиться не привлекать к себе внимания, и сейчас ей пришлось убедиться, что это для нее по-прежнему важно.
Теперь на лице Мари больше не было бинтов, но взгляды многих и многих по-прежнему останавливались на ней. Ее осанка, манера двигаться, даже одежда, состоявшая из широкополого черного «стетсона», прикрывавшего последние полоски пластыря на лбу, овчинного полушубка и черных джинсов — все это делало ее заметнее белой вороны, ибо никакие ухищрения не способны были скрыть самого главного — ее редкостной, потрясающей красоты. Но сама Мари этого пока не сознавала, во всяком случае — до конца.
У выхода из аэропорта ей посчастливилось сразу же поймать такси. Назвав водителю свой домашний адрес, Мари со вздохом откинулась на спинку сиденья и смежила ресницы. Только сейчас, вернувшись в Сан-Франциско, она почувствовала, до какой степени вымоталась. Часы показывали семь вечера, а она поднялась в пять, чтобы успеть сделать несколько снимков. Потом был недолгий, но утомительный перелет, стоивший ей немало сил, и Мари твердо пообещала себе, что к двенадцати она уже будет лежать в постели.
Она просто обязана была хорошо выспаться, и не только потому, что очень устала. Просто завтрашний день тоже обещал быть не из легких. Для Мари, во всяком случае, он значил так много, что "она специально рассчитала время таким образом, чтобы избавить себя от ожидания и вернуться накануне этого важного события.
Завтра Питер собирался снять с ее лба последний пластырь. Правда, кроме него, мало кто мог догадаться, что Мари до сих пор носит его — настолько незаметны были эти узкие полосочки телесного цвета, но Мари было достаточно того, что она об этом знает. Но завтра… завтра она избавится даже от них. Можно считать, что именно завтра она родится заново, благо Мари уже получила официальное право пользоваться своим новым именем.
Она заранее решила, что после этой заключительной процедуры поедет к себе или куда-нибудь в тихое место и побудет немного одна. А вечером они с Питером встретятся вновь и как следует отпразднуют это знаменательное событие. Отныне в ее жизни больше не будет ни наркоза, ни операций, ни швов, ни бинтов. Она будет как все!
Аминь!..
Мари не сдержалась и фыркнула, и водитель удивленно покосился на нее в зеркальце заднего вида, но промолчал. Через пять минут он уже высадил Мари у подъезда ее дома, и, расплатившись с ним, она стала медленно подниматься по лестнице, словно всерьез ожидая, что за время ее отсутствия квартира действительно могла измениться.
Но, войдя внутрь и включив свет, она увидела, что все осталось по-прежнему, и это даже слегка ее разочаровало. Впрочем, Мари тотчас же посмеялась над собой. Чего, собственно, она ждала? Что из спальни строем выйдет духовой оркестр? Что в раковине на кухне вырастут орхидеи? Что из-под кровати выскочит Питер?
Подавив вздох, Мари быстро сбросила одежду и вытянулась на кровати. Беспокойные мысли сменяли одна другую. Во-первых, какими станут их с Питером отношения теперь, когда он практически закончил работу над ее лицом? Что, если они расстанутся и никогда больше не увидятся? Нет, это было совершенно немыслимо. Мари понимала, что их многое связывает, помимо отношений доктора и пациентки. Именно Питер организовал выставку ее работ, которая должна была открыться через несколько дней. Это — и еще многое другое — указывало на то, что он ценит ее как личность, а не только как блестящее доказательство своего мастерства хирурга. Мари не сомневалась в этом, и тем не менее — лежа на кровати одна, в пустой квартире, — она чувствовала себя на удивление неуверенно. Ей срочно нужен был кто-то, кто успокоил бы ее и сказал, что все в порядке, что она не одинока и что у нее все получится, будь она хоть Мари Адамсон, хоть Джейн Смит.
— Черт побери! — вырвалось у нее вдруг. — Да какая разница, одна я или не одна?!
Но она знала, что разница есть, и, поспешно вскочив с кровати, встала перед зеркалом и повторила эти же слова как можно тверже, стараясь лишний раз убедить себя в том, что может преспокойно обойтись без посторонней помощи.
На глаза ей попался фотоаппарат в футляре, и, схватив его, Мари почти с нежностью прижала его к груди. «Вот и все, что мне нужно, чтобы чувствовать себя уверенно в жизни, — подумала она. — С помощью этой умной машинки я добьюсь всего, чего захочу. Просто я немного устала с дороги. Как глупо с моей стороны вернуться домой и тут же начать беспокоиться о Питере, о будущем и обо всем остальном…»
И, судорожно вздохнув, Мари снова вернулась на кровать. «Буду думать о моей работе», — решила она.
На следующий день Мари проснулась в начале седьмого утра, а в семь тридцать уже вышла из дома. У Питера ей нужно было быть в девять, но она хотела купить себе кое-что из продуктов и побывать на цветочном рынке, чтобы сделать несколько снимков. Оттуда Мари поехала в ветеринарную клинику, чтобы забрать Фреда, а по дороге заглянула в Чайна-Таун, где ей посчастливилось сделать один очень удачный снимок для серии фотографий о китайском квартале, которую она готовила.
Несмотря на все это, она успела в клинику вовремя и в пять минут десятого уже входила в кабинет Питера.
— О боже, Мари! Ты выглядишь просто великолепно! — воскликнул Питер, придирчиво рассматривая ее. Длинная шубка из койота, купленная по дешевке в индейской резервации в Нью-Мексико, очень шла Мари. Кроме шубки, на Мари были черные джинсы, заправленные в мягкие замшевые сапожки, черный свитер с широким воротом и черный широкополый «стетсон».
Войдя в кабинет. Мари остановилась у дверей и сняла «стетсон». На мгновение ее рука задержалась над мусорной корзиной, потом пальцы разжались, и шляпа полетела вниз.
— Вот так, доктор Грегсон! — громко объявила она. — Больше вы меня в шляпе не увидите.
Питер кивнул. Он понял все символическое значение этого жеста.
— Тебе больше не придется ничего скрывать, Мари.
— Благодаря тебе.
Ей хотелось поцеловать его. Только сейчас Мари осознала, как сильно она скучала по нему все это время. После своего путешествия она на многое смотрела совершенно другими глазами — в том числе и на Питера. Завтра — нет, даже уже сегодня — Питер перестанет быть ее лечащим врачом. Он станет ее хорошим приятелем, добрым другом, а может, и чем-то большим, если только она этого захочет. В его любви Мари не сомневалась, но никак не могла отважиться на последний шаг.
— Я скучала по тебе, Питер…
С этими словами Мари сбросила на кушетку шубку и подошла к нему. Легко коснувшись руки Питера, опустилась в хорошо знакомое ей хирургическое кресло. Прикрыв глаза, она ждала прикосновения его чутких сильных пальцев к своему лицу, но он почему-то медлил. Несколько секунд Питер просто стоял рядом и смотрел на нее и только потом опустился на вращающийся табурет рядом.
— Что-то ты сегодня настроена решительно, — заметил он, стараясь, чтобы голос его прозвучал как можно беззаботнее. — Ты не слишком торопишься?
— После двадцати месяцев постоянных операций и ты заторопился бы, — ответила Мари, слегка приоткрывая один глаз.
— Понимаю, дорогая, понимаю…
Питер загремел какими-то инструментами, лежавшими в стерилизаторе, и Мари почувствовала, как он осторожно потянул за краешек пластырь, приклеенный к ее коже под самыми волосами. С каждой секундой она чувствовала себя все свободнее и свободнее, и вот наконец она услышала, как Питер облегченно вздохнул и отодвинул табурет.
— Можешь открыть глаза, Мари. И сходи посмотри на себя в зеркало.
Это короткое путешествие из кабинета в приемную и обратно Мари совершала, наверное, уже в тысячный раз. Сначала она видела только крошечные участки чистой, неповрежденной кожи, но постепенно, словно мозаика, складывающаяся из кусочков, перед ней возникало лицо — ее новое лицо. Но до сегодняшнего дня она еще ни разу не видела лица Мари Адамсон без бинтов, без швов и пластырей. Теперь же на коже не осталось — не должно было остаться — ни малейшего следа, ни малейшего напоминания о той колоссальной работе, которую проделал Питер.
И неожиданно она поняла, что боится идти к зеркалу.
— Ну же, — подбодрил ее Питер, — ступай, полюбуйся.
Но Мари словно парализовало. Она чувствовала, что не может двинуть ни рукой, ни ногой. Почему-то ей казалось, что кусочки пластыря, которые Питер уже отправил в мусорную корзину, были последними частичками Нэнси Макаллистер, и она боялась, что увидит в зеркале совершенно чужое, незнакомое лицо.
И все же она справилась с собой и медленно вышла в приемную, где на стене висело большое, беспощадно правдивое зеркало. Питер как-то рассказывал ей, что, в отличие от так называемых «льстящих» зеркал, это было сделано по специальному заказу, и даже расположение развешанных вокруг ламп дневного света было рассчитано на компьютере. Мари встала перед зеркалом; Прошло несколько секунд, и губы ее расплылись в широкой улыбке, а по щекам потекли слезы.
Питер тоже вышел в приемную, но встал в отдалении, чтобы не мешать Мари. Это был переломный момент, миг ее второго рождения, и от того, понравится ли она себе сейчас, зависело то, как сложится ее новая жизнь.
— О Питер! Как… как оно прекрасно! Он негромко рассмеялся.
— Нет, глупенькая, не «оно» — это ты прекрасна! Это ведь ты там, в зеркале! Ты, а не кто-нибудь другой.
А Мари на мгновение лишилась дара речи и только кивнула в ответ. Несколько полосок пластыря, снятые Питером сегодня, не могли, разумеется, сильно изменить ее внешность, но ведь это был последний пластырь. И в каком-то смысле он был важнее всех тех сотен метров бинтов, которые когда-то полностью скрывали ее лицо.
— Ох, Питер!.. — Мари повернулась к нему и, порывисто шагнув вперед, крепко обняла его, а он в ответ прижал ее голову к своей груди. Они долго стояли так и молчали, потом Питер слегка отстранился и бережно отер слезы с ее лица.
— Это ничего… ничего, — смущенно пробормотала Мари и шмыгнула носом. — Это просто вода… Не бойся, я не растаю.
— Я знаю. — Питер улыбнулся. — Теперь ты можешь купаться и принимать солнечные ванны, хотя на первых порах злоупотреблять ими не следует. Кроме того, через пару недель, когда внутренние рубцы окончательно заживут, ты можешь кататься на лыжах, бегать, играть в теннис и так далее… С чего ты собираешься начать?
— Я? Я собираюсь работать. — Мари усмехнулась и, вернувшись в кабинет, уселась на его вращающийся табурет. Подтянув колени к подбородку, она принялась крутиться на нем, и Питер в комическом отчаянии всплеснул руками.
— Господи! Не хватает еще, чтобы ты сломала ногу у меня в кабинете! Перестань сейчас же, слышишь?
— Даже если я сломаю обе ноги, я все равно уйду сегодня из этого кабинета, чтобы никогда больше сюда не возвращаться. Сегодня я родилась заново, Питер: у меня впереди целая жизнь, и я собираюсь наслаждаться ею.
— Рад это слышать, — заметил Питер и ахнул, когда сквозь неплотно прикрытую дверь в кабинет ворвался Фред.
Радость хозяйки как будто передалась песику, и он носился кругами вокруг операционного кресла, прыгал, лаял и всячески выражал свою радость.
— Прекрати немедленно! — Питер сделал строгое лицо. — Хорошо еще, что сегодня я никого больше не жду, иначе пришлось бы тут заново все дезинфицировать. — И, не выдержав, он улыбнулся и наклонился, чтобы потрепать Фреда за ушами.
— Что это такое вы говорите, сэр? — Мари приняла оскорбленный вид. — Вы хотите сказать, что мой пес — грязный?
— Я-то знаю, что он почти что стерильный, — вздохнул Питер, — но санитарная инспекция может со мной не согласиться… Да, ты не сказала — наш уговор насчет торжественного обеда остается в силе?
Он смотрел на нее с такой надеждой, что Мари почувствовала себя тронутой до глубины души. Он ждал этого совместного обеда, надеялся на него, быть может, мечтал о нем. Ей даже показалось, что она улавливает ход его мыслей. «Я сделал свое дело и больше не нужен ей. У нее теперь новая жизнь — найдется ли в ней место для меня?» В это мгновение Питер вдруг показался Мари совсем беззащитным, и она, спустив ноги на пол, протянула ему руку.
— Что это тебе пришло в голову? Конечно, мы пообедаем сегодня… — Она заглянула ему в лицо. — И еще, Питер… Что бы ни случилось, в моей жизни всегда будет место для тебя. Всегда. Надеюсь, ты это понимаешь? Ведь всем, что у меня теперь есть, я обязана тебе.
— Нет, не только…
Он покачал головой, думая о Марион Хиллард. Впрочем, Питер знал, как относится Мари к женщине, оплатившей ее лечение, и потому счел за благо промолчать. Чем вызвана такая неблагодарность, он никак не мог понять, но, в конце концов, это его не касалось.
— В общем, — добавил он шутливо, — я рад, что оказался поблизости и сумел помочь. Можешь и впредь располагать мною. Если я понадоблюсь тебе… для чего-нибудь, я буду рад помочь.