Черная гвардия Эридана Точинов Виктор

– Долго такая схема не проработает, – высказал сомнение полковник. – Если взрывы начнут повторяться… Тогда кандидаты в подпольщики будут попадать к руководителям подпольных групп только после проверки на рентгеновском аппарате или тому подобной аппаратуре…

– Полноте, – махнул рукой фон Корф. – Откуда возьмется «тому подобная аппаратура» у недобитков, прячущихся в лесах или штольнях? Скорее, без затей начнут расстреливать незнакомых, желающих примкнуть к сопротивлению. Однако головку хотя бы нескольких банд уничтожить удастся. Зато представляете, сколько наших настоящих врагов они могут, испугавшись, вывести в расход?

– Представляю… – медленно произнес Несвицкий, затея флотской контрразведки не очень-то ему нравилась. – А если поверят и примут в свои ряды?

– Тогда при первой же возможности наш внедренец выйдет на связь. И станет выходить регулярно. Сам не понимая, что делает, и тут же забывая, что сделано.

– У городских подпольщиков, согласен, такая возможность может появиться. Но нам наверняка придется столкнуться и с партизанами, скрывающимися на тайных базах и покидающими их лишь для боевых операций… Как выйти на связь, внедрившись в партизанский отряд? Или вместе с бомбой вы будете снабжать внедренцев и микропередатчиком?

– Нет, не будем… Передачу тут же засекут, к тому же работа с передатчиком требует достаточно осмысленных действий. Если в течении месяца связь установить не удастся, мой зомби приведет бомбу в действие. Естественно, в тот момент, когда вокруг окажется достаточное число инсургентов.

– Я все же предпочитаю старые добрые методы, – сказал Несвицкий. – Вербовку агентов, работающих на меня вполне осознанно и надежно сидящих на крючке.

– Вербовка – дело долгое, кропотливое… А у нас – полчаса обработки на соответствующей аппаратуре.

– К тому же, – добавил фон Корф, кивнув на неподвижное тело, лежащее на полу, – мы с вами, Михаил Александрович, оценили сейчас продукт массовый, так сказать, серийный… Однако среди пленных есть командиры и даже рядовые с большими потенциями лидеров, вполне способные занять руководящие роли в подполье. С ними наши специалисты работают индивидуально и достаточно долго. Внушают не простейшую программу действий, но фактически создают в мозгу вторую личность, ничем себя не проявляющую, однако готовую в определенный момент взять под контроль и мозг, и тело. У них, конечно же, никаких бомб…

– И их вы, Николай Оттович, конечно же, мне не покажете, – в тон сказал Несвицкий.

– Не покажу, – улыбнулся капитан второго ранга. – Никто не знает, какой из этих крапленых джокеров сможет вдруг стать козырным тузом в наших играх. А правила таковы, что козыри не показывают не только противнику, но и партнеру, не так ли?

Полковник кивнул. Именно так. Он и сам бы не стал делиться с флотскими коллегами в подобной ситуации. В идеале, агента высокого уровня должен знать лишь его куратор, слишком велика в таких случаях цена утечки информации…

2

Несвицкий и фон Корф шагали обратно к жилым помещениям базы. Шли длинным коридором, изогнувшимся плавной дугой.

Полковник отметил, что члены экипажа «Святой Ольги» вообще предпочитали как можно меньше пользоваться гравиподъемниками и прочими приспособлениями, облегчающими передвижение внутри джамп-базы. Очевидно, старались давать лишнюю нагрузку мышцам, слабеющим в условиях пониженной гравитации. Сам Несвицкий за три дня, проведенных на борту флагмана, вполне освоился: ходил нормально, не прежней слегка подпрыгивающей походкой, исчез легкий шум в ушах. Ничего хорошего в такой перестройке организма не было, потом придется заново привыкать к нормальной гравитации на Елизавете-Умзале…

Впрочем, крупные войсковые операции на главном континенте близятся к завершению, и недалек тот час, когда вновь назначенная планетная администрация въедет в Новотроицк, столицу Елизаветы. Но кто встанет во главе планеты, кого назначат генерал-губернатором? Кого военным комендантом? Интрига оставалась.

Если власть окажется у флотских, у какого-нибудь ставленника контр-адмирала Мезенцева, – значит, наверху согласились с концепцией быстрых, решительных и крайне жестоких мер против уцелевших на планете мятежников. И тогда выполнение задачи, поставленной перед Несвицким, может весьма осложниться. От загнанных в угол крыс можно ожидать чего угодно. В том числе и попытку уничтожить главное богатство Эридана, генохранилище…

Полковник, будь у него выбор, предпочел бы увидеть в должности наместника генерал-майора Славича, сторонника мягких и постепенных мер. Вариант, что во главе Елизаветы-Умзалы окажется кто-то из гражданских чинов, не стоило и рассматривать, – прифронтовая зона все-таки. Да и партизанская война на поверхности планеты может растянуться на месяцы, а то и на годы.

За такими мыслями жандарм и не заметил, как они с бароном отшагали большую часть пути, оказавшись в командном секторе джамп-базы. Коридор все чаще упирался в перегородки, и застывшие у мембранных люков часовые-десантники вглядывались в подходящих настороженно, однако, узнав фон Корфа, успокаивались и отдавали честь. Пропуска, тем не менее, спрашивали у обоих.

Несвицкий, кстати, не совсем понимал, отчего на борту «Святой Ольги» столь рьяно, до последней запятой, соблюдают статьи устава, касающиеся внутренней безопасности. Само по себе похвально, но с чего вдруг такое рвение? Словно бы флотские с часу на час ожидают прибытие грозной инспекции с одним из великих князей во главе… Однако же никаких инспекций не предвиделось, ни с членами царствующего дома, ни без таковых, – источники информации на сей счет были у полковника надежнейшие. Или на флагмане случались инциденты? Нештатные ситуации, связанные с угрозой безопасности? Если и случались, то космофлот их старательно замял, не известив ни жандармов, ни Ставку ВГК… А это уже криминал, и весьма серьезный.

– Заглянем к радистам? – предложил Несвицкий, когда они с капитаном второго ранга поравнялись с большим люком в боковой переборке (охраняли его сразу два часовых, и не десантники – гвардионцы из личного конвоя флаг-адмирала).

Полковник мог зайти сюда и один, чуть позже, благо необходимый допуск имелся. Но решил, что лучше выполнить задуманное в присутствии флотского контрразведчика, – так, чтобы тот ничего не заметил и не понял.

– Желаете отправить срочное сообщение? – осведомился фон Корф нейтральным тоном. Чересчур уж нейтральным, как показалось жандарму. Наигранно-нейтральным.

– Скорее наборот… Ожидаю сообщение, и весьма срочное.

– Вам его немедленно доставят в каюту… – начал было фон Корф, и не закончил.

Несвицкий улыбнулся. Оба понимали: слово «немедленно» может означать весьма разные промежутки времени. Особенно на флагманском корабле флота, где собрались в изрядном количестве начальники всех рангов. Немедленно после того, как некоторые из означенных начальников полюбопытствуют: что же за информация поступила на имя «стального пса»?

Чтобы попасть в рубку дальней связи, пришлось не только предъявить часовым узенькие ферропластиковые полоски пропусков, но и дождаться, пока вмонтированный над дверью сканер не удостоверится: желающие проникнуть внутрь именно те, за кого себя выдают. Полковник знал, что сейчас проверяется не единственно внешность, до рисунка сетчатки глаза включительно, – мозговые ритмы тоже сравниваются с эталонными записями. Разумная предосторожность: если облеченный доверием человек вдруг станет неадекватен – по субъективных причинам, или же вследствии чужого и враждебного влияния – люк перед ним попросту не откроется.

Перед ними открылся…

На дежурстве находились трое радистов. Вернее, трое операторов дальней пситронной связи, называемых радистами исключительно по давней-давней привычке, зародившейся еще до Исхода. Все трое в цивильном, хотя покрой костюмов и напоминал несколько флотскую форму. Во время войны потребность в связи возрастает многократно, во флот и в армию в качестве вольнонаемных привлечены многие связисты из других ведомств.

– Добрый день, господа, – поздоровался полковник с радистами на штатский манер.

Отдавать честь, естественно, тоже не стал, – пожал каждому руку. Несвицкий до сих пор бывал здесь четырежды, и всякий раз повторял эту процедуру. Но лишь сегодня крохотный, телесного цвета предмет отлип от ладони жандарма и тут же прилип к ладони одного из операторов, высокого лысеющего блондина.

Никто ничего не заметил: ни фон Корф, ни остальные радисты, ни многочисленные замаскированные камеры, наверняка с разных ракурсов наблюдающие за этой сценой.

Затем полковник вполне открыто передал мемокристалл с рутинным ежедневным рапортом, адресованным светлейшему князю Горчакову; поинтересовался входящей корреспонденцией на свое имя, – оказалось, что таковой за последние шесть часов не поступало, ни служебной, ни личной. Распрощались, вышли… Всё как всегда.

Дальнейшее предугадать нетрудно. Рапорт Несвикого, конечно же, отправят, но предварительно скопируют. Дешифровальщики флота, без сомнения, успели расколоть личный шифр полковника, не такой уж и сложный. Однако поломают голову какое-то время: не заложен ли некий тайный смысл в невинных на вид фразах. Едва ли до чего-то докопаются… Несвицкий, по крайней мере, никакого тайного смысла не закладывал.

А кристалл, замаскированный в капсуле телесого цвета и незаметно перекочевавший с ладони на ладонь… Его ждет иная судьба. Вернее, не его, но записанную на нем информацию. Она покинет «Святую Ольгу», замаскированная под побочный сигнал, под помеху, – слабую, едва слышную, отсекаемую пси-фильтрами. Однако настроенный особым образом фильтр вычленит из общего спектра сигнала именно эту помеху, усилит и отправит в декодер…

И стоят те фильтр с декодером отнюдь не в штаб-квартире светлейшего князя Горчакова.

…Потом они с бароном покинули рубку дальней связи (контроль на выходе оказался не менее тщательный, чем на входе), вышли в коридор, вскоре свернули в другой – в длинный и прямой как стрела, не перекрытый люками и ведущий прямиком к каютам жилого сектора; издалека навстречу по коридору шел человек, шел смешной, несколько подпрыгивающей, «птичьей» походкой, точь-в-точь как ходил три дня назад Несвицкий, и полковник успел подумать: «Тоже вновь прибывший?», – и больше не успел ничего: фон Корф застыл как вкопанный, на лице появилось выражение крайнего недоумения, рука флотского контрразведчика после секундной паузы метнулась к кобуре; жандарм тоже дернулся было за пистолетом – автоматически, на рефлексах, позабыв, что оружие на джамп-базе носят лишь контрразведчики и заступающие в караул гвардионцы и десантники; человек уже несся к полковнику и барону длинными прыжками, странно гримасничая – словно отдельные части его лица старались разбежаться в разные стороны и лишь натянувшаяся кожа до поры удерживала их вместе.

Потом загрохотал пистолет барона, выставленный на непрерывный автоматический огонь, первая же пуля ударила бегущего человека в грудь, и действие ее оказалось небывалым и чудовищным, – человек попросту… взорвался! Яркая вспышка ослепила глаза, и ничтожную долю мгновения спустя страшный удар обрушился на Несвицкого и вышвырнул куда-то далеко-далеко, в черную бездонную пустоту…

Потом не было ничего. Возможно, очень долго не было ничего – долгие века, томительные эпохи, потому что времени не было тоже.

Потом тьма наполнилась звуками, искаженными и громкими; потом появились видения, яркие и непонятные, – но некто, отнюдь не ощущавший себя полковником Отдельного корпуса жандармов, не старался понять, что он видит и слышит, или ему кажется, что видит и слышит. Некто пытался решить один главный вопрос: жив он или мертв?..

Окончательно полковник Несвицкий пришел в сознание неделю спустя.

3

Виртуальный экран – невесомый, сотканный лишь из разнонаправленных лучей света, – завис под углом сорок пять градусов, так, чтобы лежащему на больничной койке человеку не приходилось напрягать шею, вглядываясь в изображение.

На койке лежал Несвицкий.

Пользоваться визором ему разрешили два дня назад, – очевидно, в целях развлечения. Но развлекаться стереосериалами полковник не собирался. Лишь проглядел выпуски новостей за последнюю неделю, проведенную в беспамятстве, в основном обращая внимание на военные сводки. Вести с космических и наземных фронтов не порадовали. Вполне, впрочем, ожидаемо…

Нет, до поражений дело не дошло, дикторы бодрыми голосами рассказывали об очередных победах доблестных войск Империи. Однако изменился масштаб побед: освобожден от мятежников такой-то город на такой-то планете, доблестным космофлотом в ожесточенном бою уничтожен легкий крейсер противника, и так далее, и тому подобное… Произошло то, что и предсказывали серьезные прогнозисты, в том числе и аналитики Корпуса жандармов: покончить с мятежом одним ударом не удалось, не хватило людских и материальных ресурсов. Эриданский Союз, лишившийся половины обитаемых планет, в том числе и столичной, напоминал сейчас зверя, получившего тяжелую рану, может быть смертельную, – но еще способного подмять и искалечить охотника.

А вот того, на что рассчитывали безудержные оптимисты, так и не случилось: не вспыхнули в тылах Союза восстания в поддержку законной власти, – тридцать лет массовых чисток и тотальной идеологической обработки сделали свое дело… Война вступила в затяжную фазу. И, прав был надворный советник Адабашьянц, битва за ресурсы освобожденных планет сейчас куда важнее локальных сражений в космосе. Задача номер раз, как любил говаривать покойный император, не чуравшийся простецких унтер-офицерских выражений. Но нельзя забывать и про сверхзадачу: поиск и возвращение главного сокровища нации, – генетического запаса Империи.

Именно над этой сверхзадачей и ломал сейчас голову Несвицкий, разглядывая мерцающее над головой трехмерное изображение. А заодно и над задачей номер раз, ибо сплелись они в тугой узел…

Зрелище на вирт-экране предстало достаточно эффектное: функционирующий глубоководный передвижной рудник во всем своем размахе. Громадный центральный комплекс уперся в дно восемью огромными лапами-опорами, чуть в стороне возвышался цилиндр обогатительного комплекса – чем-то он напоминал плотницкий костыль, пришпиливший к морскому дну плоский блин основания. Чуть дальше вытянулись три корпуса-близнеца подводной фабрики электролизного восстановления и громоздилось полушарие осадителя… Между циклопическими конструкциями протянулись нити гибких трубопроводов, по которым перегонялась содержащая руду пульпа, и шныряли подводные аппараты класса «бивер» – управляемые телеметрически и напоминавшие загадочных морских животных своими вытянутыми рыбообразными корпусами и двумя парами конечностей-манипуляторов… Временами к фабрике электролизного восстановления подплывал подводный рудовоз за новой порцией обогащенного металлосодержащего раствора.

Всё, происходившее в данный момент на экране, являлось результатами не реальных съемок, но компьютерного моделирования: именно так представлялась будущая работа рудника его проектировщикам, – объединенной группе конструкторов Морской академии и Горного института.

За полтора года до мятежа началось строительство трех первых подводных монстров на специально для того созданных Бородинских верфях на Елизавете… Затевавшийся проект, невзирая на огромные затраты, был жизненно необходим: система Эридана, столь богатая кислородными планетами, оказалась на удивление бедна цезием, и актиноидами, и редкоземельными металлами: скандием, иттрием, лантаном… На всей громадной территории Империи было разведано всего три месторождения монацита – руды, содержащей упомянутые металлы, а заодно и цезий с торием.

Без цезия невозможно создание ионных космических двигателей, мощных боевых лазеров и многого другого. Без скандия и лантана не построить антигравитационную установку. Металл-актиноид торий активнейшим образом используется в атомной энергетике… Запасов двух наземных месторождений не хватало для удовлетворения растущих нужд промышленности Империи. Разработкой подводных залежей Елизаветы-Умзалы предполагалось ликвидировать дефицит столь необходимых для промышленности металлов…

Разразившаяся гражданская война помешала завершить начатое.

В отличие от многих «старорежимных» проектов, этот мятежники завершили… Правда, на свой, так сказать, революционный, манер.

Несвицкий сделал легкое движение левой бровью. Картинка на экране изменилась разительно: не то, что планировали, а то, что получилось в итоге. Центральный комплекс, в проекте весьма громозкий, но все же не лишенный некоего конструктивного изящества, трудами «красных инженеров» выглядел просто уродливым. Теперь всю конструкцию венчал громадный шар балластного бака – от использования антигравов мятежники отказались (всё для армии, всё для победы, всё для бесчисленных бронетанковых дивизий), и теперь рудник мог передвигаться, лишь заполнив свое чудовищное украшение сжатым воздухом. Исчезли все вспомогательные подводные сооружения, исчезли «биверы» со своими манипуляторами… Вместо них теперь тянулись во все стороны изогнутые суставчатые туннели, похожие на присосавшиеся к морскому дну щупальца громадного осьминога.

«Кракен… – подумал Несвицкий. – Стальной кракен, пожравший Бог ведает сколько народа…»

Радиоактивную руду под водой в Эриданском Союзе добывали не автоматы, как планировалось. Люди. Заключенные из лагерей перевоспитания, военнопленные… Добывали – и сотнями, тысячами гибли от радиации и кессонной болезни. Трюмы рудовозов, прибывавших за новыми порциями концентрата, не пустовали, – были плотно набиты обреченными на быструю смерть людьми.

Сейчас восемь таких кракенов притаились на дне океана. Добыча руды прекращена, каждый подводный рудник ушел с места обычного расположения и превратился в базу сопротивления. Ракетные обстрелы из-под воды, десанты в прибрежные районы…

Выжечь эти восемь гнойников недолго, удар с орбиты достанет рудник даже под трехкилометровой толщей воды. Но где гарантия, что в чреве одного из «стальных кракенов» не хранится вывезенное с Нового Петербурга генохранилище? Места там хватает, даже с излишком – по данным разведки, кроме обычного персонала, на рудниках находятся и остатки войск мятежников, и эвакуированное население нескольких прибрежных поселков.

Несвицкий ломал голову, пытаясь подставить себя на место врагов, понять логику их действий. Задача: спрятать генохранилище на малонаселенной Елизавете-Умзале, – имела много вариантов решения. Слишком много…

Выработанные штольни – протянувшиеся на многие сотни, даже тысячи километров под поверхностью Елизаветы. Иные из них заброшены пару веков назад, входы завалены, никаких карт или хотя бы приблизительных планов не осталось… Идеальное место, чтобы спрятать нечто секретное.

Да и на поверхности хватает неисследованных гор и лесов, сплошные белые пятна на карте – там, где не обнаружились месторождения, интересующие промышленность.

Однако есть одна тонкость… Генные материалы не свалишь грудой в старых катакомбах, хранятся они в достаточно громоздких термостатах, поддерживающих определенную, строго заданную температуру. Аппаратура имеет встроенные источники энергии, однако обеспечить они способны лишь сохранность при транспортировке, но никак не при длительном хранении. Так что секретное хранилище не оборудовать без электростанции приличных размеров. А это – неизбежный выброс тепла в атмосферу, который обнаружить не так уж сложно… Не научились еще делать электростанции со стопроцентным КПД. Но и эта проблема вполне решаемая, – можно использовать для маскировки природный источник тепла, более мощный. Вулкан, например.

Но было ли время для строительства тайника со сложным оборудованием в условиях экстренной эвакуации? Едва ли… Мятежники могли построить его заранее, не торопясь, – если допускали в своих планах неудачный для себя ход войны и потерю столичной планеты. Если же не допускали и не построили, то подводные рудники – идеальное место, чтобы спрятать генохранилище. Уничтожить железных монстров, затаившихся на дне, относительно просто. А вот захватить, не имея подходящей глубоководной техники…

В любом случае, отрабатывать придется все варианты. В том числе и такой: мятежники разделили генохранилище на несколько частей.

Лишь Эрладийское нагорье и его рудники можно решительно вычеркнуть из списка объектов разработки. Вывезти туда геноматериалы – значит очень быстро погубить их, надежной защиты от жестких эрладийских излучений покамест не придумано.

…Наблюдая за работой рудника на экране, полковник просчитывал возможные варианты: оказался ли на борту «стального кракена» кто-то из имперской агентуры? Конкретно – из агентуры Корпуса? Если да, то как можно наладить связь с агентами? Ничего конструктивного в голову не приходило…

В углу экрана замигал зеленый треугольник, кто-то желал пообщаться с Несвицким. Движением брови жандарм переключил канал.

Подводный пейзаж исчез, сменившись женским лицом, идеально красивым и оттого несколько безжизненным.

– Михаил Александрович, к вам посетитель, – проворковала экранная девица (полностью виртуальная, ни одной женщины на борту «Святой Ольги» не было).

Несвицкий устроился на койке поудобнее. Первый посетитель… До сегодняшнего дня их к полковнику не пускали.

Вошел фон Корф.

Полковник почувствовал, как непроизвольно напряглись его мышцы. К барону имелось очень много вопросов – после того как его изобретение, «ходячая бомба», по непонятным причинам вышла из-под контроля своих создателей и чуть не отправила на тот свет и жандарма, и флотского контрразведчика.

Рутинные приветствия, рутинные вопросы о здоровье, не менее рутинные ответы… А вопросы висели в воздухе – невидимые, но ощущавшиеся обоими собеседниками очень хорошо, в точности как ощущается накануне грозы разлитое в атмосфере электричество.

Первым сделал ход барон:

– Я прекрасно понимаю, Михаил Александрович, что вы готовы высказать в мой адрес множество попреков и задать не меньшее количество вопросов. Попреки принимаю – все полностью, склонив повинную голову.

Фон Корф и в самом деле на мгновение наклонил голову, но тут же поднял взгляд на жандарма и добавил:

– Однако прошу вашего позволения умолчать о непосредственных причинах инцидента. Хотя, конечно же, как непосредственный мой начальник, вы теперь имеете право потребовать и получить исчерпывающий отчет.

Между слов явственно слышалось: не надейтесь, что таким уж исчерпывающим тот отчет будет. Но Несвицкий изумился другой фразе контрразведчика:

– Начальник?! – он даже приподнялся на свое ложе.

– Именно так. Флаг-адмирал ждет окончательного вашего выздоровления, чтобы объявить обо всем официально, в присутствии всех офицеров джамп-базы. Однако я уполномочен заранее сообщить: Его Величество подписал указы о присвоении вам чина генерал-майора и о награждении Владимиром второй степени с мечами и бантом. А светлейший князь назначил вас военным комендантом Елизаветы с одновременным исполнением обязанностей вице-губернатора и его заместителя по вопросам безопасности. В общем, я, как представитель флота на планете, в вашем подчинении сразу по двум линиям.

Аванс, понял Несвицкий. Очень щедрый аванс, который придется отрабатывать: или он найдет генохранилище, или сложит голову на Елизавете-Умзале, или бесславно закончит карьеру…

– Генерал-губернатор уже назначен? – спросил жандарм.

– Обязанности генерал-губернатора остались за князем Горчаковым.

Оба понимали, что это означает: светлейший князь никак не может де-факто управлять одновременно двумя десятками планет, номинальным главой которых он числится. Вся реальная власть на Елизавете – и гражданская, и военная – окажется в руках одного человека. В руках Несвицкого.

Фон Корф выпрямился во весь рост, щелкнул каблуками:

– Примите мои поздравления, ваше превосходительство!

Несвицкий вздохнул.

Глава седьмая. Нелегкие будни подполья

1

– Стоять! – прозвучал голос откуда-то сверху.

Негромкий голос, но чувствовалась в нем железная уверенность: если чужаки не выполнят приказ – лягут двумя трупами здесь, в узкой расщелине с крутыми склонами.

– Не шевелись, – едва слышно произнесла Хая.

Олег и собирался шевелиться. Не хватало еще, чтобы застрелили свои – после того, как чудом выжил в бою, чудом избежал казни, чудом сбежал из плена… Олег не шевелился, но осторожно поднял взгляд, пытаясь разглядеть караульного.

Не получилось – верхнюю часть крутого склона заливал яркий полуденный свет. И, конечно же, постовой расположился так, чтобы солнечные лучи светили ему в спину – но в глаза тем, кто находился внизу.

Секунды тянулись, наверху ничего не происходило. Возможно, часовой связывался в это время с начальством, запрашивал инструкции, но как ни напрягал слух Олег, не смог ничего расслышать… Он искоса посмотрел на Хаю – она стояла, не поднимая головы, на вид спокойная и невозмутимая. Наверное, все шло, как и должно идти…

Олегу никогда раньше не доводилось находиться рядом с эрладийцами – так близко и так долго. Родился и вырос он не на Умзале, на Груманте, – эрладийцев, привыкших жить сплоченными общинами, на планете не было.

А здесь, на Умзале, в редких и коротких увольнениях из школы младкомсостава… Наверное, вполне можно было познакомиться с выходцами из Эрлады… Да только курсанту, получившему недолгую свободу, совсем другие дела кажутся важными и неотложными. В общем, курсант Олег Ракитин эрладийцев видел лишь издалека, мельком. Хотя баек об их странной внешности и физиологии наслушался вдоволь…

И вот теперь эрладиец шагал рядом, показывал дорогу. Даже не эрладиец – эрладийка. Девушка со странным именем Хая. И не революционное вроде имечко, и не старорежимное, но так уж издавна повелось, что жители Эрладийского нагорья давали детям имена свои, от предков доставшиеся…

Выглядела Хая… Как бы сказать помягче… мутантом она выглядела, мягче не получается. Олег все время старался сдерживаться, не пялиться во все глаза, но получалось плохо, – не выдерживал, время от времени бросал любопытствующие взгляды на девушку.

Однако, что ни говори, встреча именно с мутанткой Хаей помогла Олегу избежать многих серьезных неприятностей.

…К окраине Красногальска он вышел ранним утром – уставший, голодный, едва волочащий ноги. Возбуждение от удачного побега прошло, все сильнее болели ушибы, полученные при падении с десантного глайдера, и натертые ноги, и кожа, обгоревшая под лучами жестокого эрладийского солнца. А самое главное, Олег понятия не имел: что ему делать дальше. Совсем недавно казалось: главное убежать, вырваться из плена… Убежал. Вырвался. И что теперь?

Город был занят имперцами, это Олег разглядел издалека. На въезде, неподалеку от стелы со светящимися громадными буквами «КРАСНОГАЛЬСК» громоздился блок-пост, возведенный из свеженького, едва успевшего затвердеть бронебетона, – и над ним унылой тряпкой повисло трехцветное имперское знамя.

В Красногальск Олег, поразмыслив, решил все же пробраться. А что еще делать? Брести через степь – без воды, без еды, понятия не имея, куда выбираться, где свободная от имперцев территория? Да и осталась ли она вообще, свободная… Слишком уж быстро все рухнуло… Вот вам и на чужих планетах, вот вам и малой кровью…

Надо поесть-попить, раздобыть штатскую одежду, узнать новости… Затем можно и подумать о дальнейших планах.

Блок-пост Олег миновал, дав крюка по бездорожью, – пешее хождение, помимо многих недостатков, имеет и кое-какие преимущества. Подобрался к окраине чуть ли не ползком, залег на чьем-то огороде, в борозде между грядками с бобосоей. Долго всматривался в одинаковые низенькие домишки, серые и приземистые, – никаких признаков жизни. Лишь в отдалении проплыл неторопливо бронеглайдер, причем совершенно незнакомый, не было таких в брошюрке про вражеские боевые машины. Полицейская модель, не иначе. Уверены в себе, гады, не ждут сопротивления. И броня-то там наверняка тоненькая, влупить бы в борт из подствольника… Да только нет подствольника, ничего нет. Хотя куда больше винтовки с подствольником пригодилась бы сейчас саморазогревающаяся банка тушенки и пачка галет – сухой паек из канувшего в злополучном бою вещмешка… Есть хотелось все сильнее и сильнее.

Тишина вымерших улочек настораживала. Олег вообще-то понимал, что нет имперцам никого резона всех под корень вырезать, ихний ведь интерес – снова трудящихся закабалить, вновь заставить на себя спину гнуть. Так-то оно так, но как вспомнишь того ротмистра-танкиста и глаза его бешеные… И поневоле мыслишка закрадывается: зайдешь в дом, а там трупы вповалку и кровью все залито.

Чуть позже Олег сообразил: да нет, не было тут резни, – просто эвакуацию провели. Не зря ж они, курсанты, под танки ложились – там, среди раскаленного камня? Наверняка население успели эвакуировать…

Может, оно и к лучшему. Еда и штатская одежда наверняка сыщутся в домах, брошенных в спешке. А с лишними людьми встречаться беглому пленному ни к чему. Кто знает, с кем столкнуться доведется… Столько лет выкорчевывали врагов народа, а все же немало их еще, затаившихся. Теперь, небось, голову поднимут, их время пришло.

Олег, все так же таясь за кустиками бобосои, проскользнул к двери ближайшего дома. Оказалась она заперта, он не стал ломиться, обошел вокруг, поглядывая на окна – каждое прикрыто ставнями, значит, не в такой уж спешке эвакуировались… Дверь черного хода оказалась не то что не заперта, даже неплотно прикрыта, Олег приник к щели в ладонь шириной, прислушался: тихо, как на погосте. Подождал еще немного, так ничего и не услышал.

Зашел внутрь. Три комнаты, небольшие, чисто прибранные, на первый взгляд – никаких следов поспешного бегства хозяев. Но Олег особо не присматривался, поспешил на кухню: пустой желудок напоминал о себе все более настойчиво.

На столе, застеленном чистой льняной скатертью, стояла большая сковородка. И не пустая – оставалась в ней еще преизрядная порция тушеной бобосои, смешанной с нарубленными стручками молодого релакуса. Олег вообще-то тушеные овощи недолюбливал, а бобосою особенно – накушался за месяцы курсантской жизни вдоволь, на пять лет вперед. А в холодном виде, с застывшим жиром, этакое блюдо вообще в глотку не полезет…

Еще как полезло! Так уж полезло, что даже ложку курсант Ракитин не стал разыскивать, торопливо ел прямо руками, аж за ушами трещало… Наверное, трещало и в самом деле, не в переносном смысле: шаги за спиной Олег не услышал. Почувствовал, как в спину, чуть выше поясницы, уперлось что-то твердое, и приглушенный, но очень злой голос произнес:

– Попался, мародер имперский!

Вот так бывший курсант, бывший будущий младком Олег Ракитин повстречался с Хаей Зальберг – с эрладийкой и мутанткой.

…Сверху посыпались камешки, маленькие и покрупнее, затем по склону буквально скатился и сам караульный – совсем юный парнишка, дочерна загорелый, с выгоревшими на солнце белыми волосами. Оружие в руках юного партизана – громоздкое и неудобное – Олег поначалу посчитал пулеметом, но не сумел опознать модель, и лишь затем сообразил: да это же лазерный бур-резак, видел он такие в новостях, в сюжетах, рассказывающих о трудовых подвигах шахтеров-ударников. К охлаждающему кожуху бура была приделана самодельная тренога. Плоховато у подпольщиков с оружием, понял Олег. Хотя, если не ввязываться в перестрелки на дальнем расстоянии, то и таким буром, отрегулированным на максимальную мощность, мальчишка мог хорошенько поджарить все живое в расселине у себя под ногами.

Но пока что поджарился сам часовой – наверху, под жарким солнышком.

– Взопрел, товарищи, – пожаловался парнишка, причем, логике вопреки, простуженным сиплым голосом. Протянул ладонь Олегу, представился:

– Зарев. Пошли, товарищи.

Они втроем прошли за очередной изгиб расщелины и взглядам открылась черная дыра прохода в катакомбы. Был он низкий, с неровными краями, – настоящая пещера. Никаких следов от некогда установленного здесь подъемного механизма или ведущих под землю рельсов: когда-то, много десятилетий назад, горняки вышли к поверхности, следуя за слоем руды – вот и получилась эта дыра.

Похожих отверстий в окрестностях Красногальска было множество, ни количество их, ни точное расположение не знал никто. Когда-то, в конце гражданской и сразу после ее окончания, в катакомбах несколько лет прятались имперские недобитки, совершая по ночам бандитские вылазки, – надеялись, что вот-вот с небес ринутся вниз штурмовики и десантные глайдеры, украшенные имперскими орлами. Война под землей трудна, боевую технику в узкие штольни не протащить, а любое численное преимущество бесполезно в узких проходах. Но все же недобитков добили – замуровали заживо, вычислив их берлоги и завалив взрывами все входы и выходы. Имперские штурмовики и глайдеры опоздали с возвращением на три десятилетия… Но все-таки вернулись, и теперь роли поменялись.

Причину простуды часового Олег понял очень быстро, уже в сотне шагов от входа в штольню – чем глубже они опускались, тем сильнее чувствовался холод. Как же тут обитает боевая ячейка? Отапливают как-нибудь свою базу? Опасное это дело, именно по выбросам тепла вычислили имперские схроны – и их обитатели уже никогда не увидели солнца и неба.

Как обустроили свой быт подпольщики, Олег толком разглядеть не сумел: сразу же угодил на допрос.

И очень быстро взопрел, несмотря на бодрящий морозец.

Происходило все примерно так:

– Значит, курсант Ракитин, ваша рота десантировалась в ночь с третьего на четвертое июля? – спросил серый человечек, постукивая по столу карандашом.

Беседа их длилась третий час, и двигалась по кругу, – вопрос этот звучал уже не то в пятый, не то в четвертый раз, Олег сбился со счета.

– Так точно, в ночь с третьего на четвертого июля, – устало ответил Олег.

Серый человечек (представиться как-либо он не счел нужным) казался неутомимым. Карандаш его сделал в бумагах какую-то пометку, и вновь зазвучали прежние вопросы: про подробности боя, про казнь изменника Позара, про побег… Говорил человечек голосом гнусавым, простуженным, и часто сморкался с большой – чуть не с полотенце размером – носовой платок.

Олег отвечал, почти теми же словами, стараясь ничем не выдать раздражения.

А затем серый человечек сломал неторопливый, тягучий темп допроса, спросил резко, как выстрелил:

– Сколько залов было в вашей курсантской столовой?! Быстро отвечать! Не задумываясь!

Карандаш уставился Олегу прямо в лоб, и не совсем это, наверное, был карандаш: металлический, слишком массивный…

– Два зала, – ответил Олег, как приказывали: быстро и не задумываясь. Таких неожиданных вопросов прозвучало уже несколько, и, наверное, они-то и были главными во всем разговоре.

– Точно два? Уверен? – переспросил человечек, и в тоне его ясно слышалось: ну вот ты и попался, вражина, прокололся, шпион имперский. Карандаш в руке перевернулся быстрым, почти мгновенным движением, и на обратной его стороне обнаружилось отверстие очень неприятного вида, нацеленное на Олега.

– Два, – подтвердил Олег. – Был еще третий, для комсостава, но тот в другом корпусе.

Человечек перевернул карандаш, сделал еще одну пометку, высморкался, и вновь повел допрос по четвертому или пятому кругу: те же вопросы, те же ответы…

– Значит, видел, как изменников расстреливают? – снова сбился с наезженной колеи человечек. Голос у него стал задушевный, почти ласковый, лишь похлюпывание в носу слегка портило впечатление. – Ну тогда пугать тебя не буду… Вот только батарей к гауссовкам у нас маловато… Придется тебя по-простому в расход выводить: кайлом по затылку. Потому как заврался ты, парень, окончательно. Где ж это видано: чтоб молодой, крепкий боец от жары и страха почти сутки, считай, в беспамятстве пролежал? В общем, так: у тебя есть минута, чтобы рассказать, как тебя имперцы в те сутки вербовали. Не уложишься – кайлом по затылку. В дальней-дальней штольне, чтобы на базе не воняло. Минута пошла.

Человечек выставил на стол таймер, повернул так, чтобы экран был виден обоим, обнулил – секунды замелькали с тягучей неторопливостью. Олег почувствовал режущую боль в желудке, сначала легкую, но с каждым мгновением становившуюся сильнее.

– Мать-то есть? – поинтересовался человечек совсем уж ласково.

– Никто меня не вербовал, – сказал Олег, проигнорировав вопрос о матери. – Все эти часы я пробыл без сознания. Не от жары и не от страха – в бою получил контузию. Да и не спал перед тем всю ночь.

Он замолчал. Таймер отсчитывал секунды беззвучно, но, словно вторя ему, как-бы-карандаш постукивал по столу зловещим метрономом. Резь в желудке усиливалась.

– Ну допустим, – сказал человечек, останавливая таймер. – Так как, говоришь, звали того ротмистра-танкиста?

И снова потянулась бесконечная череда вопросов. Олег чувствовал, как по лицу сползают капли пота – и это в здешней-то холодрыге. Ладно хоть боль в желудке начала постепенно слабеть…

Кончилось все спустя еще полчаса – неожиданно, буквально на полуслове: Олег уныло в очередной раз описывал, как набросил на колючку содранную с манекена шинель, когда человечек махнул рукой: достаточно, мол. Выдвинул ящик стола, смахнул туда бумаги, аккуратно положил туда же свой не то карандаш, не то замаскированное под него оружие.

– Ну что, курсант Ракитин… Пока ты сидел эти недели в карантине, в городе у товарища Зальберг, мы все проверили: был такой курсант в школе младкомсостава, и высадка в предгорьях была, и бой. И даже партия пленных при посадке имперского глайдера разбежалась, четверых поймать не смогли. Все вроде сходится, вплоть до снимков курсанта Ракитина – на эрладийском солнышке денек того курсанта поджарить, считай, как раз твоя физиономия и получится.

«Так к чему же весь этот балаган трехчасовой?!» – хотел завопить Олег, но, конечно, не завопил.

Но человечек, надо полагать, все невысказанное понял из мимики Олега.

– Бдительность, курсант Ракитин, прежде всего. Кто в плену побывал – на том, считай, на всю жизнь отметина. Большая такая черная метка. А не хочешь с ней ходить – смыть надо. Очиститься.

– Я готов… Но как?

– Как, как… Кровью! Ничем другим такое не смывают. Кровью или врага, или своей, – как уж получится.

– Я готов, – твердо повторил Олег.

– Ну тогда пошли, – поднялся из-за стола человечек. – Сейчас собрание ячейки будет. Добровольцев станем отбирать на ночное дело, опасное. Так вот, ты уже первым вызвался. Не подведешь – снова, считай, наш боевой товарищ.

– Я готов, – третий раз сказал Олег и шагнул к выходу.

2

Холод – вот что больше всего донимало Юлену в ее нынешней подпольной жизни. Не просто и не только в подпольной – в подземной. В запутанном бесконечном лабиринте старых штолен, тянувшемся под Красногальском и окрестностями, системы отопления были давным-давно демонтированы, перевезены в действующие шахты. А может, и не было таких систем, может, пригодную для жизни и работы температуру поддерживало тепло, выделяемое машинами и механизмами… Юлена не знала. Прожив всю жизнь в городе горняков, в шахту до недавних пор она ни разу не спускалась. Да и какая разница…

Главное, что сейчас в катакомбах царил лютый холод, разве что вода не замерзала. И мрак, едва рассеиваемый светом редко развешанных тусклых фонарей. И неприятное, давящее чувство от многометровой толщи камня и земли над головой.

Совсем не такой представлялась Юлене жизнь в подполье: главным, казалось, станет борьба с проклятыми интервентами, дерзкие боевые операции…

Операций не было. По крайней мере Юлена считала, что ни в одной ей поучаствовать не удалось. Разведка в городе… Что это за разведка, скажите: тайком, сторонясь патрулей, пробраться в Морозовку, постучать в собственное окошко условным стуком, – а потом передать командованию все, что успеет рассказать мама?

Еще листовки доводилось пару раз расклеивать, и лазерные проекторы устанавливать, расцвечивающие небеса яркими надписями «Смерть имперским оккупантам!» Дело, конечно, нужное – и разведка, и листовки, и проекторы, – но все-таки, уходя в подпольщицы, Юлена ожидала совсем не этого.

Но теперь, кажется, все изменится. Командир ячейки, товарищ Леонед, намекнул: на сегодняшнем собрании предстоит узнать нечто важное, и добавил: пора, мол, становиться настоящими бойцами. Им, красногальским комсомольцам, пора – сам Леонед, хоть и молодой, но повоевать успел немало: дрался с имперцами в космосе, один уцелел из всего экипажа орбитального дота, попал в плен, бежал из лагеря под Новосмоленском, убив двоих конвоиров, двести километров шел безлюдной степью, без воды и пищи, – и добрался-таки до Красногальска.

Юлена, узнав, кто будет командовать их ячейкой, немного позавидовала подвигам товарища Леонеда, и спросила себя: а я так смогла бы? Наверное, смогла бы… Ну, разве что тех двух конвойных не сумела бы… А может, и их бы как-нибудь изловчилась, да и прикончила… Потом вспомнила берег реки, истошный вопль Донары и себя, незаметно уплывающую. Как бы поступил там и тогда товарищ Леонед? Бросил бы боевую подругу?

Ответа не было… Вернее, был, но очень уж неприятный. Больше на эту тему Юлена старалась не размышлять.

Но сегодняшнее собрание ждала с особым чувством: будет настоящая операция, настоящий бой, и Юлена докажет – себе самой докажет – что она жизнь готова отдать за революцию… Ждала с нетерпением, и даже холод, казалось, донимал слабее обычного.

И вот наконец-то – глухой раскатистый гул прокатился по всем закоулкам старых штолен, где квартировала их ячейка. Сигнал общего сбора.

…Собрались в ленинской комнате. Комнатой, правда, назвать ее было трудно – просторный зал неправильной формы, в который вели выходы нескольких штолен. Но бюст легендарного вождя древней революции сюда доставили, и стояло рядом с ним в особой подставке боевое знамя части: красное полотнище с профилем все того же вождя и надписями «Партизанская Армия Умзалы» и «Боевая ячейка № 129». Номер, кстати, вовсе не означал, что в пресловутой армии как минимум сто двадцать девять ячеек – старая традиция, еще с гражданской, чтобы запутать врага: формируется, допустим, дивизия с десятым номером, а за ней, без перехода – сто вторая, и пускай вражеская разведка ломает голову, сколько реальных дивизий в революционной армии.

Точно так же Юлена не знала, сколько ячеек вообще на Умзале, и здесь, в окрестностях Красногальска. Не знала их численности и мест, где они располагались. Угодит в лапы врагов – ничего рассказать не сможет. Нет, она бы и так не рассказала, но ведь у имперцев ведь есть всякая хитрая аппаратура, способная залезть человеку в мозг и выведать все помимо его желания.

А в здешней ячейке человек пятьдесят, даже чуть больше, – и почти все они уже собрались в ленинской комнате, когда туда пришла Юлена. Подошла она одной из последних: сегодня дежурила по овощехранилищу – перебирала клубни релакуса, отбирая на еду начавшие портиться, самое подходящее занятие, чтобы помечтать о боях и подвигах, – и шагать до ленинской комнаты ей пришлось изрядно.

Расселись на скамьях из грубо оструганных досок, все закутанные, над головами – парок от дыхания. В единый неумолчный гул сливалось покашливание и похлюпывание носов, – легкой, а то и не очень легкой простудой страдали здесь почти все.

«Сопливая ячейка номер сто двадцать девять», – мысленно пошутила Юлена, и мысленно же сама себя одернула: вражеской пропагандой попахивают такие шуточки, товарищ комсомолка.

Хаю она увидела сразу, да и не мудрено, – подруга выделялась среди собравшихся тем, что единственная не куталась: сидела в легонькой, почти невесомой блузке с короткими рукавами, голова прикрыта лишь курчавыми волосами. Такое уж кровообращение у эрладийцев, что не страшны им ни жара, ни холод.

А рядом с Хаей сидел новенький – до сих пор Юлена не встречала у них в ячейке этого высокого, красивого парня. Хая тоже состояла в ячейке, но жила в Красногальске, выполняя обязанности связной. Одной из таких обязанностей был поиск бойцов, отставших от своих разбитых частей, и комсомольцев, желающих драться с врагом, но не знающих, как связаться с подпольем.

Вид у парня возбужденный, радостный, и Юлена подумала: «Подвигов ждешь? Будут тебе подвиги… Померзнешь тут пару месяцев, с гнилым релакусом повоюешь, – пожалеешь еще, что в подпольщики напросился…»

Мысль опять оказалась неправильная, недостойная комсомолки.

Но на этот раз Юлена себя не одернула.

3

Узнав, что за боевая операция предстоит, Олег постарался никак не выдать неприятное удивление. Да что там удивление – просто-напросто отвращение охватило курсанта Ракитина, когда он услышал все те же слова: казнь предателя. Опять… И опять он, Олег, назначен добровольцем… Замкнутый круг какой-то. Его же, в конце концов, не на палача учили, а на младкома.

Но в нынешнем его положении несостоявшемуся младкому лучше сидеть и помалкивать: сам под подозрением, чуть что – и кайлом по затылку в дальней штольне…

Командир ячейки, товарищ Леонед, говорил весомо и убедительно:

– Очень многие недобитые враги подняли головы, товарищи. Много лет они жили, учились, работали рядом – и при этом скрывали, прятали нутро свое вражеское. В комсомол вступали, в партию даже. А вот теперь все явным стало: кто у нас честно новую жизнь строил, а кто имперцев обратно поджидал. И вот такие пособники для нас, товарищи, опаснее открытых врагов. Имперцы за тридцать лет чужие на Умзале стали – а эти, затаившиеся, что на службу сейчас к ним идут, все про нас знают: кто в партии состоит, кто в комсомоле, у кого сын в армии или в космофлоте служит… И мы должны дать урок предателям и тем, кто еще сомневается, кто выжидает, чем на этот раз война закончится. В общем, задание следующее: привести в исполнение приговор комсомольцу-изменнику, поступившему на службу в оккупационную администрацию. Не просто пристукнуть ночью по-тихому, а повесить на площади, и на грудь – табличку с приговором. Остальные подробности узнают только те товарищи, кто отправится на операцию. Добровольцы есть?

Олег собрался было поднять руку, но не успел. Раздался чей-то голос из задних рядов, басовитый и рассудительный:

– Погодь-ка маленько с добровольцами… Сначала главное понять надо: с того ли мы конца за дело беремся? Своих бить, чтобы чужие боялись? Так ведь не забоятся, сколько мы уж своих в лагеря да в рудники подводные – а все одно враги не пужаются.

Как Олег не вертел головой, рассмотреть говорившего не смог: слишком плотно сидели собравшиеся. Но судя по голосу, речь держал далеко не молодой мужчина. А тот продолжал:

– В городе собаки эти стальные, жандармы в смысле, пять комендатур у них, да казарма в Морозовке. И армейские части – не гуртом ведь сидят, по блокпостам разбросаны. Навалимся на один – осилим. Вот тебе и пример для всех сомневающихся: мы есть, мы – сила, мы воюем, а не в крысиных норах отсиживаемся. А на площадях живых людей пусть имперцы развешивают.

– Не осилим блок-пост, оружия маловато… – откликнулся чей-то молодой голос. – Там при каждом танк или бронеглайдер, шарахнет гауссом – всех зараз и поджарит.

– Значит, оружие добывать надо! – гнул свое пожилой. – На Ключевых целый ангар оружием набит – отовсюду имперцы трофеи свозят. И охраны не так чтоб много. А взрывчатка? Ее у нас чуть не две сотни тонн – чем тебе не оружие? Лазерные буры есть – да я тебе за полдня под любой блок-пост штоленку подведу, взрывчатки натаскаем – и взлетит на небо, что любо-дорого!

Олег наблюдал, как Леонед мрачнеет лицом: не привык командир к этакой гражданской вольнице. Однако оборвать дискуссию не спешит, человек он здесь новый, с красногальцами, составляющими костяк ячейки, знаком мало: наверняка присматривается к людям и выводы делает.

– Товарищи, товарищи! Послушайте, что я скажу! – Невысокая Хая, опершись о плечо Олега, встала на скамью.

– Ведь кем были мы, эрладийцы, при старой власти? – взволнованно продолжала Хая. – Мутантами, выродками. Существами даже не второго – третьего сорта. Нам не давали учиться, не позволяли работать, где захотим, нам даже не разрешали жить восточнее линии Хандронаки. Если случалась эпидемия, или засуха, или поражение в войне, – во всем обвиняли нас. Убивали даже… Мой дедушка погиб в Драголизе – ни за что, просто так, попался на пути пьяной толпе, «спасавшей Эридан»… А теперь? В наше время? Я училась в университете, и никто не называл меня выродком! Никто, слышите вы?! А эти имперские убийцы и их прихвостни хотят вернуть всё обратно?! Не бывать тому! Вы отсюда не видите, а я с ними каждый день встречаюсь – с пособниками, с оборотнями, с волками, овечьи шкуры сбросившими. Видели бы вы, как они на меня смотрят… Словно прикидывают: сегодня ночью погром мутантов устроить или еще подождать немного. Прав товарищ Леонед: хуже врагов они! В сто раз хуже, в тысячу! Даже если вам всё равно – я буду сражаться! Сама изменника казню! Пусть одна! Пусть погибну! Но лучше так, чем обратно к прошлому! Потому что я… я…

Она вовсе уж разволновалась, сбилась… Сняла и протерла запотевшие очки, затем проделала ту же манипуляцию с моноклем, который носила на третьем глазу. Хрюкальца девушки открывались и закрывались гораздо чаще обычного, и гораздо дольше оставались открытыми, и внутри можно было разглядеть что-то розовое, нежное, трепещущее…

Грудь Хаи бурно вздымалась и опускалась, сидевший рядом Олег пытался отвести взгляд от четырех пар сосков, то и дело натягивающих тонкую, невесомую ткань блузки, – и не мог. «Никакая она не мутантка! – с нежностью думал Олег. – Настоящий боевой товарищ, просто чуть другая…»

После пламенной речи Хаи добровольцами вызвались на казнь изменника все до единого. Ну или почти все – Олег не смог разглядеть, поднял ли руку тот пожилой мужчина, что предлагал нападение на блокпост. Исполнителей, двенадцать человек, отбирал командир. Отобрал поровну: шесть юношей и шесть девушек. Попал в их число и Олег, кто бы сомневался, – серый человечек за все собрание ячейки не произнес ни единого громкого слова, но сидел за председательским столом, рядом с Леонедом, и временами что-то шептал на ухо командиру.

Среди назначенных добровольцев двое оказались немного знакомы Олегу: Зарев, встречавший их в расщелине с лазерным буром, и высокая темноволосая девушка, сидевшая поодаль, но постоянно поглядывавшая на Хаю и Олега. Он тихонько спросил, и оказалась, что это давняя подруга Хаи, Юлена.

Судя по всему, предстоящая операция не очень-то порадовала Юлену: губа прикушена, лицо мрачное. Сам Олег сомнения отбросил: он человек военный, а приказ есть приказ. Надо казнить предателя, – значит, надо.

О том, что предатель на самом-то деле предательница, Олег узнал значительно позже, когда операция уже началась.

Глава восьмая. Нелегкие будни вице-губернатора

1

Машина – неофициально, в обиходе – именовалась «голиафом», и вид имела весьма грозный: шестнадцатитонная громадина грозно нацелила вперед эмиттеры, а два мощных захвата-манипулятора казались предназначенными для рукопашной схватки с каким-нибудь древним чудовищем… И, опять же казалось, что схваток таких машина прошла немало на своем веку: металл корпуса покрыт множеством вмятин и царапин, а на корме, у силового отсека, красуется недавно приваренная неровная заплата.

Страницы: «« 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

То, что предлагается Вашему вниманию, это не совсем книга стихов. Мне хотелось оставить детям, внука...
В этот сборник вошли мои стихи и прозаические миниатюры о любви. Я думаю, они понравятся моему читат...
Детективная история про бабушку людоедку.Вымысел становится реальностью, обыденностью.Пропаганда нас...
Книга для широкого круга читателей, более как познавательная, чем поучительная, к имеющим отношение ...
Все события и герои, описанные в этом сборнике, вымышленные. Но ситуации, запечатленные на страницах...
Повесть написана на материале, собранном во время работы над журналистским расследованием «Сокровища...