Эдичка Грэй Зоя

Папу тоже было не узнать: он ходил ошалевший от происходящего, с выражением отчаяния на лице. Я знал, что папа мучается сомнениями, он ведь не ожидал, что события будут развиваться настолько быстро. Впрочем, сам он относился к этому как к проявлению рока и на все доводы Джона, не говоря уже о моей неудачной попытке переубедить его, отвечал одно:

– Все утрясется, все будет хорошо!

То, что он так думал, было, конечно, здорово, но мы-то с Борькой знали наверняка, что хорошего ничего не будет, а будет полный кошмар.

Мама Маргариты считай что переселилась к нам. Она приезжала рано, Маргарита еще спала, и, утвердившись на кухне, начинала долгие разговоры по телефону, чем приводила в отчаяние миссис Смит.

В это время из Петербурга приехала бабушка Варя и стала наводить в доме порядок. Мамашу Маргариты сперва турнули из кухни, а потом и из дома. Маргарита стала надолго исчезать. Все в доме вздохнули свободно.

После долгих приготовлений неожиданно выяснилось: а свадьбу-то справлять негде, гостиница, с которой они договаривались, заказала по недоразумению две свадьбы на один день, и нам дали от ворот поворот.

С Маргаритой случилась истерика, и она рыдала наверху в спальне. Борька по такому случаю забился под кровать в моей комнате и ждал наказания. Папа пытался успокоить Маргариту, он говорил, что свадьбу можно вообще не справлять, а просто расписаться по-тихому, как это принято у студентов. Я постоянно торчал под дверью их спальни и слышал, как после этого папиного предложения с Маргаритой случилась истерика. Борька пулей вылетел из-под кровати, пронесся по всему дому и укрылся в подвале.

Папа последовал его примеру и скрылся у себя в кабинете. Через полчаса он вышел оттуда, лицо его озаряла радостная улыбка:

– Маргарита, радость моя, я все устроил, свадьбу справлять будем в особняке восемнадцатого века. Он принадлежит моей однокурснице. Она вышла замуж за графа Спенсера, но тот вскоре умер, а имение перешло к ней, у графа не было сына от первого брака. Теперь она организовывает свадьбы. Она все сделает на высшем уровне и совсем недорого.

При этих словах Маргарита напряглась:

– Что значит «недорого»?

– Не так дорого, как в гостинице. Давай начнем рассылать приглашения. Осталось две недели.

Эти две недели прошли как в тумане. Мы с Борькой шатались по дому, совершенно всеми забытые. Хорошо, бабушка Варя была дома, и мы хотя бы вовремя ели.

Накануне свадьбы приехал Джон, он был папиным главным свидетелем. Они не пошли на какой-то традиционный олений вечер, как это положено жениху, правда, я не понял, при чем тут олень. Маргарита была больна после куриной вечеринки с подругами, и опять же, при чем тут куры?

Во второй половине дня она наконец уехала к матери, ни видеть жениха, ни тем более ночевать в его доме накануне свадьбы – плохая примета, как объяснила мне миссис Смит. Бабушку это сильно развеселило.

– Эта примета для тех, кто не живет вместе до свадьбы! – сказала она, как мне показалось, ехидно.

Спать все улеглись рано, а на следующий день стали собираться на свадьбу. Папа и Джон долго одевались. Меня тоже нарядили, ведь я должен был во время свадебной церемонии нести на красивом серебряном подносе обручальные кольца. В суматохе не углядели, как Борька пробрался к коробке, где хранились цветы, которые нужно было вдевать в петлицы, и хорошенько их пожевал. Я догадался сразу, что Борька пытается сорвать свадьбу.

Его стали ругать, он растянулся на полу и принялся истошно стонать, закатывать глаза и изображать предсмертные муки. Нам с бабушкой Варей пришлось срочно вести Борьку к живущему по соседству ветеринару, потому что миссис Смит ушла переодеваться.

У ветеринара было много народу, все чинно сидели в очереди с котами, кроликами, попугаями в клетках и с собаками на поводках. А один дядька привел козла. Борька как завидел козла, так сразу пришел в себя, ожил и начал истерически лаять. Публика, видя такое дело, пустила нас к ветеринару без очереди. Тем более все знали про свадьбу, а свадьба – это святое.

По пути в кабинет Борька успел напасть на кота в клетке, но только переступил порог, как вспомнил, что он больной, и, лежа на смотровом столе, принялся стонать снова. При этом он открыл один глаз, и по его хитрому блеску я понял, что Борька просто-напросто симулирует. Ветеринар это тоже понял, и мы быстро покинули кабинет. Борька бежал рядом со мной здоровый и совершенно счастливый. Весь его вид говорил: «Ну не молодец ли я после этого? Сорвал эту дурацкую свадьбу?!»

Как же он удивился, когда, вернувшись домой, увидел, что без нас никто не уехал. Борьку хотели было закрыть в подвале, но он так жалостливо завыл, а я из солидарности так громко заплакал, что его взяли с собой под мою ответственность. В поместье у графини Дианы, где должны были справлять свадьбу, было около десяти собак, поэтому решили: собакой больше, собакой меньше – разницы никакой. Впопыхах забыли кольца, за которые отвечал Джон. Пришлось с полпути вернуться. Борька умудрился выскочить из машины и побежал домой, решив, что экскурсия закончилась. Только грозный рык бабушки вернул Борьку на место.

Но даже несмотря на весь этот переполох, мы явились в поместье на два часа раньше. Когда наша машина въехала на липовую аллею и в конце ее показался огромный дом, бабушка прямо ахнула.

– Это же самая настоящая дворянская усадьба! – сказала она. – Боже, какая красота!

Особняк действительно выглядел впечатляюще. Он был отделан светлым камнем и стоял на холме. К дому примыкал ухоженный парк с беседками и большим прудом. Трава на лужайках была подстрижена, повсюду виднелись цветники. Перед главным фасадом особняка выделялись своей красотой кусты магнолии, усыпанные огромными бело-розовыми цветами. Справа от дома располагались хозяйственные постройки, закрытые живой изгородью, виднелись только их красные крыши.

Перед входом нас ждал дворецкий в белой куртке и белых перчатках. Он показал нам, где можно припарковаться. Как только мы вышли из машины, к нам с радостным лаем бросилась стая собак. Борька мигом вписался в шумную собачью компанию и унесся с ней неизвестно куда. Никто не обращал на собак внимания. Я подумал, что невеста не сильно обрадуется, когда собаки начнут прыгать на нее с грязными лапами и полезут лизать ее шершавыми языками. Маргарита терпеть не могла животных. Борька не терпел Маргариту и мог, пожалуй, подговорить местных собак, чтобы они прыгали поактивнее и лизали лицо невесты, не жалея слюны. Впрочем, подумал я, они могут и отравиться, ведь на невесте будет как минимум три килограмма косметики.

От этих мыслей меня отвлек голос бабушки.

– Ну и как, скажите на милость, мне отсюда идти? Я же в длинном платье и на каблуках, – говорила она папе.

Папа в толк не мог взять, почему ей так трудно сделать двадцать шагов до дома, а когда до него дошло, он снова завел мотор и они с бабушкой подъехали к главному входу. Дворецкий открыл перед бабушкой дверцу автомобиля, и теперь вместо папы она принялась отчитывать его, дворецкий при этом стоял, вытянувшись по стойке «смирно», и на все бабушкины замечания выдавал невозмутимо:

– Конечно, мадам. Вы совершенно правы, мадам.

Бабушка выглядела прекрасно. Она надела светлое платье, все-таки свадьба, поверх платья на ней было светлое норковое манто, в ушах, на шее, пальцах и на запястьях сверкали бриллианты.

– Вы что, не знаете, что дамам положено покидать машину прямо у входа? На воздухе сыро, а все мы в вечерних туалетах, как указано в приглашении. Ну, что вы молчите?

– Вы совершенно правы, мадам, – ответил дворецкий.

– И потом, почему это вы отправляете жениха ставить автомобиль в конюшню?

– Вы абсолютно правы, мадам, – повторил дворецкий.

– А эти собаки… Вы что, не понимаете, что они испортят платье невесте, которая вот-вот будет здесь.

– Я с вами совершенно согласен, мадам, – ответил дворецкий.

Бабушка посмотрела на него пристально и добавила, на сей раз по-русски:

– Вот ведь чурбан, господи прости. – И пошла в дом.

Мы поплелись за ней. В огромном холле с купольным потолком народу было не протолкнуться. Дамы заполнили гардеробную, их обслуживали бойкие молодые люди в черных брюках и белых рубашках.

«Наверное, студенты», – подумал я.

Оглядевшись, я обнаружил, что холл весь в лесах, а мраморный пол устлан газетами. Складывалось впечатление, что еще вчера здесь шел ремонт. Так оно, похоже, и было. Я слышал потом, как папа оправдывался перед Маргаритой: мол, этот старинный дом, где когда-то останавливалась сама королева Анна, постоянно реставрируют. Однако это не мешало его владелице устраивать в нем свадьбы и другие мероприятия. Потолок в холле, когда-то расписанный, был совершенно ободран. Крыша, видимо, протекала, и все, что оставалось от росписи, – упитанная нога амура.

Впрочем, весь этот беспорядок, по-видимому, никого не смущал. Дамы мели длинными платьями грязный пол, мужчины оживленно разговаривали. Похоже, все здесь знали друг друга. Папу сразу же взяли в оборот две какие-то толстые тетки и поволокли его наверх по широкой лестнице, где стояли молодые люди с бокалами шампанского на подносах.

К бабушке подлетел бойкий молодой человек и предложил ей оставить манто в гардеробной. Бабушка вцепилась в свое манто и стала подниматься по лестнице прямо в нем, крепко держа меня за руку.

– Еще не хватало в такой холод снимать манто, – заявила она нарочито громко, чтобы ее все слышали.

– Проходите в голубую гостиную, мадам, – сказал все тот же молодой человек. – Там зажжен камин.

Бабушка взяла бокал шампанского и прошла в гостиную. В гостиной горел огонь в огромном камине и было очень тепло. Я огляделся и увидел бабушку Эллу и дедушку Джорджа. Элла была в шикарном бархатном платье темно-василькового цвета и в ожерелье из жемчуга. Когда мы вошли, она как раз объясняла какой-то паре, что сын ее наконец-то женится на англичанке и она этому очень рада. Дедушка Джордж, увидев нас, толкнул Эллу в бок. Она обернулась и расплылась в фальшивой улыбке:

– Ой, Эдичка, Барбара, как я рада вас видеть! Не правда ли замечательное место для свадьбы! Барбара, что же вы не снимете манто?

Она даже не удосужилась представить нас своим собеседникам, что было крайне грубо. Дедушка Джордж спохватился и стал нас представлять. Все уставились на меня.

– Ах, это сын жениха, тот самый, – шептались некоторые.

Бабушка презрительно посмотрела на Эллу, не удостоив ее ни единым словом.

Народу в гостиной было не меньше, чем в холле. Дамы в вечерних туалетах, мужчины – в смокингах, у всех в руках бокалы с шампанским, вокруг крутятся студенты с канапе на подносах.

– Опять это стояние, – сказала бабушка. – Терпеть не могу. Пойду лучше сяду.

Она направилась к огромному дивану у камина, но почему-то не села, а продолжала стоять. Когда я подошел к ней, то понял причину. Диван сплошь покрывала собачья шерсть. Наверное, здесь спали собаки. Я посмотрел на даму, только что поднявшуюся с дивана, и увидел, что вся ее спина тоже в собачьей шерсти.

В целом гостиная представляла собой довольно жалкое зрелище.

Обои на стенах были ободранные и в пятнах, они давно утратили первоначальный цвет и из нежно-желтых сделались грязно-серыми. Не спасали даже висевшие по стенам картины. Огромные окна были такие грязные, что едва пропускали свет. В углу стоял большущий черный рояль, уставленный множеством фотографий в серебряных рамах.

Ко мне подбежал незнакомый мальчик.

– Ты кто? – спросил он.

– Я Эдичка.

– А-а, ты сын этого старого жениха. А я Хью, сын хозяйки. Пошли, я тебе что-то покажу.

Мы припустили по длинным коридорам и по каким-то лестницам, пробежали мимо просторного рыцарского зала, в котором стояли накрытые столы. Железные рыцари были задвинуты по углам. Зал был украшен цветами, шарами и лентами.

«Здесь, наверное, будет свадьба», – подумал я.

Мы устремились дальше, и, пока бежали, нас все время преследовал странный запах. Пахло зоопарком. Я точно это могу сказать, папа меня недавно туда водил, и именно так пахло у клеток с носорогами. Только я хотел спросить, чем же это здесь пахнет, как нас окликнула какая-то женщина.

– Хью, бездельник, вечно ты где-то болтаешься, а ну-ка иди сюда! Кто должен развлекать гостей?

– Я и развлекаю. Это наш гость Эдичка.

– А-а, Эдичка. Сын Джорджа. О, как ты на него похож. А я мама Хью. Твоего папу я знаю еще со студенческой скамьи. Ну, дети, бегите, мне сейчас не до вас, я делаю угощение.

Она направилась в огромную, прямо-таки великанскую, кухню, где трудилось много людей. Одета она была довольно экстравагантно. На ней был сильно вытянутый жакет, здоровенный синий передник в белую полоску, ноги обуты в резиновые сапоги, а шею украшало ожерелье из трех нитей жемчуга.

Мы с Хью двинули дальше и скоро оказались в еще одном большом помещении, заставленном клетками с куропатками. Вот, оказывается, откуда шел запах. Тут же бродили две черные свиньи, они-то и являлись основным источником запаха. Я просто оторопел. Стены зала украшало немыслимое количество наград.

– Наши куропатки и свиньи часто занимают первые места на сельскохозяйственных выставках, – похвастался Хью. – Видишь, сколько наград.

– А зачем вам столько куропаток?

– Ты разве не знаешь, что их яйца – деликатес? Моя мама продает яйца на рынке, а деньги от продажи вкладывает в ремонт нашего дома. Еще у нас есть лошади и ослик-пенсионер, которого отобрали у цыган и спасли от голодной смерти.

– Ой, пойдем смотреть ослика, – предложил я.

– Нет, нам надо на свадьбу твоего папы. Побежали, а то пропустим самое главное.

Мы помчались назад. Я подумал, сколько же нужно продать яиц, чтобы отремонтировать этот дом. Мы услышали, как заиграла музыка.

– Ходу, ходу! – торопил Хью. – Церемония уже началась, ты же должен нести кольца!

Наконец мы достигли зала, украшенного лентами и цветами. В нем рядами стояли стулья, уже занятые гостями. Дамы по случаю торжества надели шляпы самых причудливых форм и расцветок. Каких-только шляп здесь не было – и в виде пчел, и в виде корзинок с фруктами и цветами, обвитых разноцветными лентами и украшенных бантами. Я буквально застыл на месте, глядя на это великолепие.

Тут ко мне подскочил папа.

– Эдичка, ну где тебя носит? Пошли быстрей, я покажу тебе, где ты должен стоять.

Меня поставили на нужное место и вручили поднос с подушечкой, на которой лежали кольца. Кольца были очень красивые, папино скромное, а Маргаритино все в бриллиантах.

Я стоял, не отрывая взгляда от колец. Тут опять грянула музыка, и гости встали. Папа находился на другом конце зала рядом с Джоном, он смотрел на чиновника, который собирался женить папу и Маргариту. Потом он обернулся и уставился на входную дверь. Все гости тоже обратили взоры на дверь.

Как раз в этот момент в зал вплыла Маргарита под руку со своим папашей. К слову сказать, его с большим трудом отыскали где-то в Америке, он там жил с новой семьей. С Маргаритиной матерью он расстался очень давно и поначалу, узнав о свадьбе, не мог понять, какая из четырех его дочерей выходит замуж. На свадьбу он явился со своей пятой женой – высоченной негритянкой, которая работала на телевидении дикторшей и, по словам матери Маргариты, отвлекла внимание от невесты, потому что все глазели на эту черную знаменитость. Она была одета в очень короткое белое платье и крошечную белую шляпку с огромным белым пером, видным отовсюду.

На мой взгляд, так Маргарита была много симпатичней негритянки и выглядела просто великолепно. На ней было прекрасное шелковое платье, подчеркивающее фигуру, белокурые волосы были уложены в затейливую прическу, в которой сверкала маленькая диадема. Плюс пышнейший букет из роз лимонного цвета. Она показалась мне ростом выше обычного, должно быть из-за туфель на высоком каблуке. Она шла по центральному проходу, весело улыбаясь и со всеми раскланиваясь. Естественно, это был ее день, и она держалась на высоте. Папа на ее фоне выглядел каким-то мелким и жалким.

За Маргаритой следовали четыре девушки в платьях из шелка лимонного цвета, видимо в тон букету. Тут кто-то меня толкнул и сказал, чтобы я шел за ними. Я плелся сзади и, конечно же, ничего не видел, девицы были очень высокие. Наконец мы остановились. Отец Маргариты подвел ее к моему отцу, сопровождающие девицы встали по одну сторону, я и Джон – по другую. Я видел, что в первом ряду сидят Элла с Джорджем и бабушка Варя. Отчего-то мне было не по себе, я нервничал, и мне сильно хотелось, чтобы хотя бы Борька был рядом.

Началась длинная церемония. Чиновник, который ее вел, говорил какие-то мудреные слова, и я почти ничего не понял. Но вот меня снова толкнули, и я подошел к новобрачным. Папа наклонился и взял с подноса кольцо Маргариты. Он надел ей кольцо на палец и пообещал любить ее всегда и при всех обстоятельствах, даже когда она станет старой и больной.

Потом то же самое сделала Маргарита. Но здесь все было понятно, папа станет старым и больным раньше Маргариты. Вскоре церемония завершилась, и Маргарита, теперь уже об руку с моим папой, пошла по центральному проходу назад, ее подружки последовали за ней, а я остался стоять рядом с бабушкой Варей.

Все потихоньку стали переходить в большой зал и там фотографироваться. Меня тоже несколько раз щелкали рядом с папой. Вдруг в зал ворвалась стая собак. И среди них, конечно, наш Борька. Они прыгали, визжали и пытались лизнуть в лицо всех и каждого. Видимо, специально явились поздравить молодых. Маргарита тоже завизжала как резаная, это на нее прыгнул Борька и измазал ей подол грязными лапами. Гости принялись гнать собак из зала. Собаки решили, что с ними играют, забегали по залу кругами и уронили нечаянно толстяка-фотографа. Я слышал, как мама Маргариты говорила высокому лохматому молодому человеку: так, мол, она и знала, что в этой развалине случится нечто подобное. Одна из подружек попробовала отмыть невестино платье, но только больше размазала грязь.

«Теперь уже она точно убьет Борьку», – подумал я, но в этот момент объявили, что пора садиться за стол.

Папа повел зареванную Маргариту к столу. Собаки, к тому времени изгнанные из зала, всё пытались прорвать оборону и опять броситься на гостей. И у них бы наверняка получилось, если бы мама Хью не прикрикнула на хвостатую свору, после чего они послушно разлеглись в коридоре, а потом и вовсе сгинули с глаз долой. Борькина попытка прорваться ко мне также кончилась неудачей.

Ко мне снова подошел Хью, и мы пошли с ним за детский стол.

Накрыт он был там же, где сидели за столами взрослые, в просторном рыцарском зале, который я видел раньше. На столе стояло очень большое блюдо с яйцами куропаток. Не знаю, почему их считают деликатесом. Вкус у них самый обыкновенный, бабушкины крашеные пасхальные яйца, например, много вкуснее этих. Мы всегда их ели ночью, когда приходили домой из церкви после пасхальной службы.

Кроме нас, за детским столом сидели еще четыре девчонки. Они были хоть и симпатичные, но очень противные: все четыре жеманно улыбались, обсуждали букет и платье невесты и вообще говорили о всякой ерунде. С нами они не общались; правда, Хью попробовал дернуть одну девчонку за локон, но она так противно заверещала, что он тут же оставил ее в покое.

Застолье в зале продолжалось, наверное, целую вечность. Мы с Хью успели несколько раз сбегать в парк к ослику и собакам, а взрослые все не выходили из-за столов. Говорили речи, но никто, как на русской свадьбе, не кричал «горько». Все было очень чинно. Единственный, кто напился, – Джон, хотя и папа был тоже навеселе.

Потом молодые вместе резали торт гигантских размеров, и официанты – все те же студенты – разносили его гостям на маленьких тарелочках. Мы с Хью тоже получили по куску торта, и он был просто объедение, особенно если вспомнить жаркое из оленины, которое подавали до этого. Девчонки от торта отказались, они сидели на каких-то диетах, поэтому мы съели и их порции тоже.

Начались танцы, и папа повел Маргариту танцевать. Потом танцевали все, и я видел, как Маргарита отплясывает с лохматым Саймоном, а после, уже в медленном танце, Саймон почему-то держит свою руку на ее попе.

«А-а, так это, наверное, тот самый Саймон, с которым она все время болтает по телефону», – подумал я.

Наконец объявили, что машина подана. Девицы, сопровождавшие Маргариту, почему-то выстроились в ряд, и Маргарита, повернувшись к ним спиной, бросила через голову свой букет. Мама Маргариты его поймала, и все сразу заахали, потому что по примете девушка, поймавшая букет, следующая на выданье.

Молодые сели в машину и уехали проводить свой медовый месяц. Папа даже не попрощался со мной. Я стоял и чуть не плакал. А вдруг он не прилетит из этого Занзибара и я его никогда уже не увижу. Собаки долго бежали за машиной и громко лаяли.

– Ну вот, Эдичка, – сказала по-русски бабушка Варя, – теперь у тебя началась новая жизнь.

Глава десятая Рождество

Со дня свадьбы прошло три месяца. Моя жизнь не очень сильно изменилась с тех пор. Я ходил в ту же школу. В то же время возвращался домой. Ел вкусные обеды, приготовленные миссис Смит. Гулял с Борькой, он всегда ждал меня у наших ворот и радостно приветствовал, увидев.

Одно было плохо: в нашем доме на правах законной хозяйки жила теперь Маргарита. Хозяйкой она, конечно, была никакой, о чем не уставала повторять бабушка Варя, но с папой моим состояла в браке, и с этим уже ничего не поделаешь. Я часто говорил Борьке об этом – по-русски, чтобы Маргарита не слышала.

– Раньше надо было что-то предпринимать, Борька, – говорил я. – Подложить ей в постель лягушку или запустить в сумку паука. А еще лучше засунуть в ее сапог дохлую крысу. Уж тогда-то она точно убежала бы из нашего дома.

В ответ Борька лишь тяжело вздыхал. Он лежал рядом со мной на диване, положив голову на лапы. Весь вид его как бы говорил: «Ну что мы теперь можем поделать?»

При слове «крыса» он, правда, оживился и зарычал. Даже спрыгнул с дивана и подбежал к двери, видно, решил не откладывать дело в долгий ящик и раздобыть крысу прямо сейчас. Если учесть, что Борькина порода была выведена специально для охоты на крыс, то достать крысу для него не представляло проблемы. Он стоял у двери, вилял хвостом и всем своим видом говорил: «Скажи только слово, хозяин, я мигом».

– Знаю-знаю, что ты достанешь, но теперь это нам уже ничего не даст, нас просто накажут, вот и все. Я должен придумать, как ее выжить отсюда.

Борька склонил голову набок и внимательно посмотрел на меня, но, так и не дождавшись никаких указаний, запрыгнул на диван, опять положил голову на лапы и вновь тяжело вздохнул.

Сразу после того, как папа и Маргарита вернулись домой из своего свадебного путешествия, мне показалось, что Маргарита стала добрее и мое будущее не так уж плохо.

Она похорошела, ноги загорели и выглядели еще длиннее, белокурые волосы лежали россыпью по бронзовым от загара плечам. Глаза на загорелом лице казались просто огромными и еще более голубыми. Папа явно проигрывал на ее фоне. Загорать он не мог из-за особенностей кожи, поэтому его лицо сделалось ярко-красным, а ноги в коротких шортах представляли сплошной ожог. Добавляли карикатурности старые, стоптанные сандалии и нелепые коричневые носки. Моя мама никогда не разрешала ему так одеваться, но Маргарите, похоже, было полностью наплевать, в каком виде он ходит.

По приезде папа все время пропадал на работе, а Маргарита, наоборот, почти не вылезала из дому. Она много болтала по телефону, и как-то я случайно подслушал ее разговор с подругой по имени Дебби. Маргарита, не переставая смеяться, говорила своим низким и хриплым голосом о каком-то идиоте и чучеле. И только после того, как она упомянула его дурацкого ребенка, я понял, что речь идет обо мне и моем папе.

– Я тебе одно скажу, Дебс, – ворковала она в телефон, – ищи себе такого же старого кретина, как мой, и завязывай с учебой, к долбаной матери. Охота тебе таскаться каждый день в универ и сидеть на этих занудных лекциях? Вот я: встаю в полдень, принимаю ванну, долго завтракаю, потом курю, болтаю по телефону, потом выбираюсь в магазины – чем не жизнь? Я как вспомню универ – прямо блевать хочется.

Тут она замолчала – должно быть, Дебби что-то ей возразила.

– Ну и что? – ответила Маргарита. – Поживу пять лет и разведусь, хапну пятьдесят процентов от всего. Зачем мне эта долбаная специальность? Найду себе еще какого-нибудь урода. Нет, здесь тоже жить можно, только этот его ребенок меня достает и собака вонючая надоела. Не понимаю, почему их не заберет к себе его мамочка – сексуальная маньячка?

Маргарита опять замолкла, Дебби, видимо, возразила снова. Потом продолжила:

– Ну конечно маньячка, от профессора уйти к этому бугаю. Да, он хорош собой и в койке, наверное, большой виртуоз, только уходить-то зачем? Трахайся себе на здоровье на стороне, кто мешает? Я вот уже успела смотаться к Саймону пару раз. Не терпеть же мне этого слюнтяя.

Мне стало очень обидно за папу с мамой. Я, правда, не все понял из того, что она говорила, но одно я запомнил четко: Маргарита – та еще ведьма и надо сделать все возможное, чтобы выкурить ее из нашего дома. После подслушанного разговора я решил бороться, а способов для борьбы у меня хватало.

Во-первых, я постоянно прятал ее сумку или вынимал из сумки кошелек и засовывал его под диванную подушку. Маргарита искала сумку часами и ругалась при этом страшно. А как-то раз она уехала из дому без кошелька, потом вернулась в ярости и начала швыряться вещами на глазах у изумленного папы, который как раз пришел домой пообедать.

Еще я часто подсыпал соль ей в чай, но за это попадало миссис Смит, и скоро я перестал так делать. Борька тоже старался от души. Он с удовольствием слюнявил Маргаритины сапоги и туфли, жевал колготки, а однажды напрудил лужу около ее сумки. Этот его подвиг был, наверное, лишним, зато Маргарита стала исчезать из дому надолго, чему мы с Борькой были счастливы несказанно.

«Подожди, мы тебе еще и не такое покажем», – торжествовали мы с моим четвероногим товарищем.

Последним нашим изобретением было выть под дверью ее спальни, когда она пристраивалась отдохнуть. Ошалевшая Маргарита выскакивала из комнаты, но мы сразу же исчезали.

Раз в две недели я уезжал к маме, она жила теперь в центре города. Я очень любил бывать у нее. Она была красивая, как и прежде, и так же очень вкусно готовила. Я любил играть со своими сводными братом и сестрой, и они меня очень любили и всегда радовались, когда я приезжал к маме. Дейв был все такой же – приветливый и невозмутимый. Из прежней своей квартиры они только что переехали в новый дом, который маме тоже удалось получить от городского совета. Дом был в хорошем районе. И мамин дом, и еще несколько других новых домов аккуратно вписались в квартал, состоявший исключительно из дорогих частных домов, и мама этому очень радовалась.

Я жаловался маме на то, что Маргарита меня не любит и жить дома мне стало хуже, но мама, как всегда, меня успокаивала и говорила, что надо потерпеть, скоро все переменится. И я ждал терпеливо и боролся с ведьмой, как мог.

Был уже декабрь, и мы с Борькой с нетерпением ждали Рождества. Во-первых, на Рождество к нам приезжала бабушка Варя. Во-вторых, Рождество было самым лучшим из праздников – с подарками, множеством шоколада и, самое главное, с каникулами.

Ну, вообще-то, Рождество – любимый праздник не у меня одного, этот праздник любят в Англии, Шотландии, Ирландии – короче, во всем Соединенном Королевстве, так официально называется наша страна.

К Рождеству англичане готовятся заранее. Некоторые начинают приготовления едва ли не с лета. А одна мамина знакомая закупает подарки на январских распродажах, и когда наступает следующее Рождество, у нее уже все готово. Правда, подарки, пролежав на чердаке год, приходят в негодность, но зато все упаковано, перевязано ленточками, украшено бантами, ну а что там внутри, это мамину знакомую не волновало нисколько. Главное было вручить подарок и не тратить предпраздничное время на поиски подходящих вещей.

Уже в сентябре в магазинах можно увидеть рождественские товары, всякие начинки для пирогов в банках, конфеты и так далее. А уж в конце октября под них отводились целые торговые ряды, по залам ходили Деды Морозы, везде стояли украшенные елки и громко играла рождественская музыка.

В ноябре все хозяйки бегали озабоченные и спрашивали друг у друга:

– Ну, вы уже подготовились к Рождеству?

– Даже не начала об этом думать, – отвечала на такой вопрос мама.

Бабушка Варя критиковала этот ажиотаж и говорила, что Рождество – день рождения Иисуса Христа, а все про это забыли. Именно его мы и празднуем, при чем тут всякие пудинги и подливки?

Однако в нашем доме все делалось по-английски, благодаря миссис Смит. И в этом году никаких отступлений от правил не предполагалось. Я знал, что к нам на обед приезжает мама Маргариты, а я с бабушкой Варей и Борькой уезжаю к моей маме, чему я был очень рад, потому что совершенно не переносил традиционный английский рождественский обед.

В школе нам объяснили, что все нынешние рождественские традиции начались в Англии во времена королевы Виктории, а точнее, их привез из Германии ее муж, принц Альберт. Рождественский пудинг существовал, конечно, и до него, но елок никто не ставил. И только с принца Альберта пошла традиция ставить и украшать елку. Пудинг же, без которого не обходится ни один рождественский стол, начали готовить еще в XVIII веке; к тому времени британцы завоевали полмира и стали возить на родину всякие диковинные фрукты и специи со всех концов света.

Англичане любят его без меры и потребляют в больших количествах. Основа его – сухофрукты: изюм, чернослив и прочее. Когда-то их возили из южных колоний, а сахар, необходимый для пудинга, поставляли с островов Карибского моря. Еще в состав пудинга входит огромное количество бренди. За счет него пудинг хранится месяцами и не портится. Оно понятно, ведь, когда пудинг придумали, холодильников не было, а готовить его начинали уже в ноябре, а потом до самого Рождества пропитывали бренди, вводя его в пудинг специальным шприцем.

Конечно, англичане, давно разучившиеся готовить, покупают эти пудинги в магазине, но в нашем доме такое не позволялось, и миссис Смит начинала священнодействовать с пудингом уже в ноябре. Да, я забыл сказать, что, когда его готовили, клали внутрь новенький пенс. Считается, что тот, кому он попадется, будет счастливым. Примета говорила, что целый год этому человеку будет везти во всем. Перемешивать пудинг во время приготовления тоже считалось хорошей приметой, поэтому все толкались на кухне и активно его перемешивали.

К рождественскому столу подают пудинг в горячем виде на блюде, украшенном колючими ветками святого куста, терновника, символизирующего страдания Христа. Я, правда, не совсем понимаю, при чем тут куст, но бабушка Варя сказала мне, что колючие ветки были на голове у Христа, когда Его распинали, а красные ягоды – это капли Христовой крови. Перед тем как подать на стол, пудинг поджигают, а свет в столовой гасят. Пропитанный бренди, пудинг горит синим пламенем, и это очень красиво.

Все при этом ахают, удивляются, хотя процедура повторяется каждый год. Едят пудинг со сливками и специальным коньячным маслом после всех других блюд. Еще на рождественский стол каждый год подается большая жареная индейка, украшенная маленькими сосисками, зеленью и разными специями. К ней подают гарнир – картофель, запеченный в духовке, ненавистную мне брюссельскую капусту, подливку и хлебный соус. В индейке ценится только грудка, и если за столом попросить ножку, то все смотрят на тебя удивленно, показывая всем своим видом: а разве это съедобное? Но ножка у индейки как раз самое сочное и вкусное, что в ней есть, в отличие от сухой грудки, которая, по словам бабушки Вари, напоминает по вкусу туалетную бумагу.

После пудинга гости перемещаются на диваны и начинают пить чай со специальными пирожками, наполненными все теми же сухофруктами, смешанными с бренди. Пирожки подаются горячими и поливаются сливками. Потом мужчины начинают пить виски и курить сигары, женщины пьют портвейн. Если в доме нет прислуги – а теперь ее почти ни у кого нет, даже наша миссис Смит, закончив приготовления, уезжает к сестре, – то посуду моют мужчины, женщины и без того все утро на кухне.

Да, забыл сказать про хлопушки, за столом ими хлопают постоянно, и из них вылетает всякая всячина, в том числе и разноцветные шапочки в виде корон. Их тут же нахлобучивают на голову, и, по словам моей мамы, люди выглядят при этом как полные идиоты. В хлопушках также попадаются и весьма полезные вещи, например миниатюрные игральные карты, точилки для карандашей и много чего другого. Еще в них вкладываются бумажки с шутками-загадками типа: «Когда цыпленок стал табака?» Ответ: «Когда переходил дорогу». Все при этом начинают громко смеяться, а я не понимаю, что тут смешного. Лично я очень люблю хлопушки – это мое самое любимое развлечение во время рождественского застолья. Борька эту часть застолья люто ненавидит и всегда прячется. Потом он, правда, выходит, сидит у каждого под столом и клянчит индейку, потому что для Борьки лучше индейки нет в жизни лакомства.

Но что больше всего мне нравится в рождественских праздниках, так это подарки. Подарков всегда бывает много, и открывать их для меня сущее удовольствие. В нашем доме мы открываем их утром. В рождественское утро все спускаются в гостиную в пижамах и халатах и начинают открывать подарки еще до завтрака. Завтрака, впрочем, никогда толком и не бывает, все ждут обеда. Когда я был маленький, то думал, что подарки приносит Дед Мороз. По преданию, он проникает в дом, спустившись по дымоходу в камине. С вечера ему оставляют стаканчик виски и блюдо с рождественскими пирожками, прямо возле камина. Утром я всякий раз сбегал вниз смотреть, съел ли Дед Мороз пирожки и выпил ли виски. Тарелка и стакан всегда были пустыми, тогда я бросался к елке, начинал разворачивать подарки и смотрел, что же мне принес Дед Мороз.

Конечно, чтобы все было наверняка и в подарках не оказалось какой-нибудь ерунды, еще в ноябре я писал Деду Морозу письмо и посылал его в Лапландию, где он живет. Дед Мороз был очень добрым дедом. Кроме подарков, он наполнял всякой вкуснятиной большой мешок, который я с вечера оставлял у камина. Представляете, каково было мое удивление, когда одна очень вредная девчонка из нашего класса, круглая отличница Сара, сказала мне, что никакого Деда Мороза нет, а все это дело рук родителей, бабушек и дедушек. Вернувшись домой из школы, я сразу насел на папу:

– Если Деда Мороза не существует, то кто тогда каждый год выпивает виски и ест пирожки?

Папа долго смеялся, потом сказал, что пирожки и виски – это его работа, и попросил меня не расстраиваться, потому что рано или поздно все дети узнают, что Деда Мороза нет. Это было, наверное, одним из самых сильных потрясений в моей жизни, не таким большим, как уход мамы, но и не меньшим. Все сразу стало как-то неинтересно и скучно. Но я подумал-подумал и решил, что подарки получать все равно здорово, и успокоился.

Еще одной очень важной частью рождественских праздников является рождественская пьеса, которую мы ставим в школе. Репетиции начинаются уже в ноябре. До этого распределяются роли. Делает это наша учительница музыки. Она еще совсем молодая и не понимает, как иногда обижает актеров. Мне, например, когда я учился в первом классе, досталась роль звезды. Я стоял в углу сцены, одетый в серебряный костюм. На голове у меня была шапочка со звездой, а в руках я держал палку, на конце которой тоже была звезда. Нам никто не объяснил, при чем тут звезда. И вообще, о чем наш спектакль. Я спросил об этом круглую отличницу Сару, и она посмотрела на меня с презрением.

– Ты, Эдичка, как всегда, все проспал. Нам же мисс Грэй читала о рождении Иисуса Христа еще в октябре. Ты хоть знаешь, что мы празднуем двадцать пятого декабря?

– Ну конечно знаю. Рождество.

– Ну а кто родился в этот день?

– Ну… – Я замялся.

– Вот именно, что ну… – передразнила меня вредная Сара. – Мы празднуем рождение Иисуса Христа, Сына Божьего. Об этом и поставлена пьеса, понял?

– А кто знает, как он родился?

– Об этом написано в Евангелии.

– А вдруг все было не так? – Это я решил показать, что тоже не лыком шит.

– Слушай, Эдичка, отстань! Спроси у своих родителей. Я тебе что, энциклопедия?

Вся эта новая информация привела меня в состояние крайнего возбуждения. В то время мне было всего пять лет, мама от нас ушла, и обратиться я мог только к миссис Смит, нашей экономке. Но она была постоянно занята, а папы дома никогда не было. Ну не Борьку же мне спрашивать. На мое счастье, в это время у нас гостила бабушка Варя. Она усадила меня обедать. На обед было мое самое любимое кушанье – котлеты с пюре. Пока я их с удовольствием уплетал, бабушка рассказывала, как в ночь, когда должен был родиться Иисус, Сын Божий, Его родители Мария и Иосиф пришли пешком в Вифлеем, потому что там проходила перепись населения.

– А Иосиф, он что, был Бог? – спросил я бабушку.

– При чем тут это? – прервала свой рассказ бабушка.

– Ну, ты же сказала, что Иисус – Сын Божий, а Иосиф Его отец, значит, Он Бог?

– Да нет. Иосиф только считался Его отцом, а на самом деле отец Иисуса – Бог.

– А-а, это как у одного мальчика из нашего класса. Сам он шоколадного цвета, а мама и папа у него белые, потому что его настоящим отцом был негр с Ямайки. Потом мама вышла замуж за теперешнего его отца, и он его усыновил, но он не настоящий отец.

– Ну, примерно так, – согласилась бабушка. – Так вот, пришли они в Вифлеем, а Мария, мать Христа, должна была родить с минуты на минуту. Но они всё никак не могли найти гостиницу, и хозяин одной из гостиниц предложил им место в хлеву вместе с коровами и овцами.

– Один раз мы с папой и мамой поехали в Шотландию и тоже никак не могли найти гостиницу, а потом один хозяин предложил нам какой-то чулан, и мама стала страшно ругаться. Тогда этот хозяин отдал нам свою дачу на озере, и мы туда поехали, и там было очень здорово.

– Эдичка, – прервала меня бабушка, – я же там была вместе с вами.

– А-а, ну да.

– В небе в ту ночь сияла яркая звезда. Она указывала людям дорогу в Вифлеем, где родился Спаситель.

– А Спаситель – это кто?

– Господи, как все запущено! – застонала бабушка. – Иисус, Он и есть Спаситель.

– А кого он спас? Он же еще не родился, а спасатели должны быть очень сильные, чтобы вытаскивать людей из воды, когда они тонут. Ой, я понял, это когда он вырастет, будет спасателем.

– Не спасателем, а Спасителем. Он спасет человечество. Ну, впрочем, ты прав. Это все равно что вытаскивать утопающих из воды. Так вот, в небе сияла звезда… Теперь ты понимаешь, какая у тебя важная роль? Ведь без звезды никто не знал бы, куда идти, чтобы поклониться младенцу Христу.

– Да я понимаю, но так хочется быть пастухом или мудрецом. У них такие красивые костюмы.

– Ничего, в следующий раз будешь, – успокоила меня бабушка. – А кто играет роль Марии?

– Вредная Сара, подлиза и отличница, кто же еще! А что было дальше?

– Дальше Мария родила сына и назвала его Иисусом. И случилось это в ночь с двадцать четвертого на двадцать пятое декабря. Дальше было еще много чего интересного, но об этом ты узнаешь потом.

Вот так всегда. Как только дело доходит до интересного, бабушка откладывает все на потом. Но в этом году я играл роль Иосифа, Сара, как и тогда, Марию, а новорожденного Христа изображала кукла. Теперь-то я уже хорошо знал историю рождения Иисуса, только не совсем понимал место о непорочном зачатии. С вопросом об этом я пристал к той же Саре.

– Сара, скажи, пожалуйста, а непорочное зачатие – это что? – очень вежливо спросил я.

Вместо ответа Сара почему-то закатила глаза к потолку.

– Господи, Браун-Ройс, ну какой же ты тупица! Спроси у своих родителей. Ой, прости, я забыла, ты же из разбитого дома.

– И ни из какого не из разбитого, наш дом цел и невредим. Сама ты из разбитого дома.

– Эдичка, ну при чем тут здание? Я же говорю о вашей семье. Когда родители расстаются – это называется «разбитый дом», но ты не переживай, даже принцы крови Уильям и Гарри из разбитого дома.

– Хорошо. А все-таки что там было с зачатием? – Я решил до конца разобраться с этим вопросом.

– Придется тебе ждать уроков биологии, тогда ты все сам поймешь, а ко мне с этим не приставай.

– И почему это девчонки всегда всё знают лучше нас? – огорчился я. – Ну не всё, конечно. В крикете или футболе они вообще не разбираются, но о всяких там житейских делах знают всё абсолютно, да еще важничают при этом и не делятся информацией.

В общем, я решил добиться ответа на свой вопрос и отправился с ним к нашей учительнице мисс Грэй. Она была симпатичной блондинкой, худенькой, маленькой и сильно напоминала какую-то птицу. У нее и голосок-то был птичий – тихий, нежный. Все наши мальчишки были в нее тайно влюблены. А девчонки ее вечно критиковали и говорили, что она совсем не умеет себя подать, ходит в длинных юбках и старых, разношенных свитерах, и это портит ее фигуру.

Мисс Грэй почему-то страшно покраснела, когда я задал ей наболевший и мучающий меня вопрос.

– Понимаешь, Эдичка, – начала она мямлить в ответ, – все люди, до того как они родились, зачаты родителями, папой и мамой.

– Зачаты – это как? – тут же перебил я ее.

– Это когда две клетки, мужская и женская, соединяются, и в теле матери начинает расти ребенок. Ты же видел, когда у женщин такие большие животы. Это они вынашивают младенца.

– А-а, да, видел. Такой большой живот был у моей мамы, пока она не родила Антошку и Алешку. Но у мамы Дейва, это новый муж моей мамы, тоже большой живот, и он у нее давно, а она так никого и не родила.

– Такое случается, – заулыбалась мисс Грэй. – Женщины бывают просто толстые. Ну, теперь тебе все понятно?

– Совершенно ничего не понятно. То есть про зачатие я понял, что такое, а при чем тут непорочное?

– Ну, у Марии и Бога было все совсем иначе, им еще помогал голубь.

Когда она сказала про голубя, я совсем обалдел. При чем тут голубь? Должно быть, она что-то путает, эта мисс Грэй, наверное, молодая еще. Я представил, как мама с папой или мама с Дейвом соединяют свои клетки в большой банке. Только как ребенок растет потом в животе матери? Мама, наверное, должна проглотить содержимое банки. Как же еще? А может, при непорочном зачатии голубь приносит мужскую клетку маме, когда она спит, и мама ее глотает во сне?

– Эдичка, ты все понял? – донесся до меня голос мисс Грэй. – Тогда иди играй.

Понял я, конечно, все плохо, но решил, что с меня на сегодня хватит. Надо еще будет спросить у папы при случае. Потом я забыл об этом, а когда вспомнил и спросил папу, тот понес уже полную чушь:

– Понимаешь, сын, тут такой непростой вопрос, что объяснить тебе его простыми словами будет сложно. Например, в русской литературе понятие греха и порока очень расплывчато, и уже много веков люди задают себе вопрос, почему это грех или порок…

Я смотрел на папу и пытался понять, что он там такое несет, но тут вмешалась Маргарита, которая слушала нашу беседу и хихикала:

– Да перестань ты, Джордж! Все очень просто: папа трахнул маму, клетки в нее влетели и получился маленький бэйбик!

– Как это трахнул, по голове, что ли?

– Ну да, считай, что по голове, – заржала Маргарита.

– Сейчас же перестань говорить ребенку глупости, – вмешался папа. – Он же такой впечатлительный.

Я понял, что ничего не понял, и решил ждать приезда бабушки, чтобы спросить у нее, но напрочь забыл об этом, поскольку начались репетиции. Моя роль быа без слов. Я просто стоял рядом с сидящей Марией, держал посох и смотрел на младенца Христа. Мне вспомнилось, что, когда мы с бабушкой ходили в Эрмитаж в Петербурге, я видел там такую картину. Я понял тогда, что нужно именно так играть Иосифа, и даже мисс Грэй сказала, что держусь я прекрасно.

Наконец настал день спектакля. Я был очень рад, что в этом году на наш спектакль придут все мои родные: мама, папа, бабушка Варя, даже миссис Смит. Одна Маргарита отказалась, сославшись на то, что ей надо еще купить кучу подарков. А Дейв был в командировке.

«Вот и хорошо, – подумал я, – без них только лучше».

Против Дейва я, вообще-то, ничего не имел, но Маргарита стала бы ехидно хихикать, смотрела бы презрительно на маму, строила глазки Дейву, папа начал бы нервничать, и на меня перестали бы обращать внимание.