Ловушка для блондинов Топильская Елена

Начальник отдела вяло пожал плечами:

— Готовьте поручение, приложите карту примет из морга. Поищем. Возьму на личный контроль, если кто-то обратился с заявлением об исчезновении такого, сразу вам сигнализируем.

— Это еще не все, Игорь Анатольевич, — продолжила я, — Вопрос не по вашей епархии, но хочу с вами посоветоваться, как с крупным специалистом по розыску людей.

Поскольку еще Крылов заметил, что в сердце льстец всегда отыщет уголок, Игорь Анатольевич порозовел и надул щеки.

— Постараюсь помочь.

— Вот такая ситуация. — Я обрисовала положение с Ольгой Коростелевой. — Она забрала из морга больницы труп, но в Ивановскую область, куда выписано разрешение, его не привезла. Ведь у себя дома она его хранить не может, по крайней мере, вечно. Куда-то она должна его деть. Как нам найти труп, а главное, как найти саму Коростелеву?

— Ну это элементарно, объявите на нее розыск, где-нибудь да всплывет. Может, при проверке документов, может, при других обстоятельствах…

— Игорь Анатольевич, я все это знаю. Меня интересует, как ее быстрее найти. Куда она могла деться? Куда двинулась? На чем сосредоточить направление поиска?

Игорь Анатольевич усиленно засоображал.

— А на чем она собиралась труп вывозить? На поезде? Спецтранспортом?

— Понятия не имею. Подписала у меня бумажку — и след ее простыл. Поднять все ее связи? Но связей-то с гулькин нос. Разве только Приозерск…

— Вот и начните с Приозерска. А вообще-то перспективы у вас призрачные. Где вы ее найдете?

— Вы знаете, Игорь Анатольевич, — я начала медленно закипать, — я лично думаю, что найти можно любого человека. Бесследно скрыться невозможно, любой человек неизбежно оставляет следы, по которым можно пойти…

— Вот и пойдите, — прервал меня обидевшийся Игорь Анатольевич, видимо, усмотрев в моих словах, и совершенно напрасно, намек на никчемность его отдела. — Бесследно скрыться очень даже возможно, и многие так и делают. Надо сознавать, что не все в наших руках.

— А вот я все-таки считаю, что если постараться, то найти человека можно, даже если он не прислал в милицию открытку с обратным адресом. Обязательно кто-то где-то его видел…

— Вот и прекрасно. Вот и займитесь. А мы не частное сыскное бюро. Да, конечно, если все бросить и сутки напролет заниматься только одним пропавшим, то результат может быть. А у нас, знаете, сколько пропавших?.. Кроме того, если бы нам за каждого найденного платили сдельно, по двести баксов на карманные расходы, мои парни бы носом землю рыли. А мы учреждение государственное, у нас, как у врача на приеме, по десять минут на лицо, а потом — “следующий”.

— Нашли, чем гордиться, — пробормотала я. И расстроилась: опять накалила отношения с нужным и, в общем-то, неплохим человеком.

— Ладно, не обижайтесь, Мария Сергеевна, — сказал мне на прощание начальник отдела. — Поищем вашу девушку, и заявку на господина со шрамом поищем. Только в порядке общей очереди. Или сами, если хотите побыстрее, приезжайте, смотрите картотеку.

Следующей станцией назначения у меня был морг. Шеф всегда бесился, когда я просила машину до морга и объясняла, что забирать меня оттуда не надо, “оставьте меня там”. Он кричал: “Нельзя так говорить, что значит — оставить вас в морге?..”

Подъехав к зданию бюро судебно-медицинской экспертизы, я поразилась, как быстро наступила осень. Ведь не так давно я приезжала сюда, когда вокруг было лето. Ну пусть, листья желтели, но было тепло, и легкий ветерок шевелил зеленую травку. А сейчас даже трава побурела, а деревья гнули голые черные ветки под мокрым ветром. Боже, как летит время!

Входя в бюро, я заволновалась. Вдруг я сейчас увижу Стеценко, а шеф сказал, что я плохо выгляжу… Кошмар! Я подошла к большому зеркалу в вестибюле и долго прихорашивалась, но вынуждена была признать, что сегодня осень с ее жухлыми красками коснулась, образно говоря, и моего лица.

С громко бьющимся сердцем я прошла по коридору морга. Из первой секционной выглянула Марина Маренич и спросила, не Стеценко ли я ищу?

— Если он еще не ушел, значит, где-то бегает, но вообще он уже собирался, — сказала она, и я расстроилась так, будто это была моя последняя надежда повидаться со Стеценко.

Справившись с собой, я сказала Марине, что вообще-то шла к ней.

— Я тебе несу предмет с ребрами и шипом, не хочешь посмотреть?

— О как! — сказала Марина, держа на отлете запачканные кровью руки в резиновых перчатках. — Тогда подожди, я размоюсь. Иди пока к Юрке, кофейку попей, я сейчас.

Я прошла дальше по коридору и без стука открыла дверь в кабинет к заведующему танатологическим отделением. Юра сидел за столом и читал экспертные заключения. По-моему, увидев меня на пороге, он обрадовался если не мне, то возможности отвлечься от заключений. За чайком я протянула ему смятый листочек бумаги из квартиры убиенного Шорохова:

— Что ты на это скажешь?

Юра повертел листочек.

— Чепуха какая-то. Какой-нибудь нерадивый студент писал.

— Писал некий господин Шорохов, к медицине отношения не имеющий. Маренич его вскрывала на той неделе.

— Вот так, да? — Юра опять вцепился в бумажку.

Когда пришла Марина, с чистыми руками и в белом халате, снявшая свой тяжелый резиновый передник, Юра показал листочек ей.

— Это твой клиент, говорят, накорябал. Что бы это могло значить?

Марина сначала посмеялась.

— Ну, это прикол.

— И кто над кем прикалывался? — мрачно спросила я.

— Шорохов над нами. Нет, ну ты посмотри: “сильная черепно-головная травма”! Мы же так не пишем. Это же набор слов. Так что плюнь и забудь.

— Но этот набор слов написан рукой убитого и, похоже, незадолго до того, как его убили. Мне трудно на это плюнуть.

В момент, когда страсти стали накаляться, приоткрылась дверь и в кабинет заглянул доктор Стеценко. Увидев меня, он заметно покраснел. Я опасалась, что и сама тоже залилась краской. У Юрия Юрьевича и Маренич стали такие лица, будто они сейчас закричат “горько!”. “Тьфу!” — я мысленно выругалась, и краска стала сходить с моего лица.

— Нам выйти? — деликатно спросила наконец Маренич. — Вы же долго не виделись?

— Мы сами выйдем, когда надо будет, — несколько невежливо отозвалась я, не сводя глаз с Сашки.

Он показался мне таким красивым и родным, каким не казался уже давно. Конечно, я бы с удовольствием повисла у него на шее. И, похоже, его сослуживцы бы это правильно поняли. Но первая я вешаться на него не буду. Пусть сам…

Сашка подсел к столу заведующего и без спросу налил себе кофе.

— Так, Маша! Ты мне орудие давай, — спохватилась Маренич. — А то ты мне мозги запудрила этой ерундой…

— Это не ерунда, — упорствовала я.

Из сумки я вытащила пистолет и отдала Марине в руки, показав место, где на рукояти торчал довольно ощутимый металлический шип. Марина вцепилась в пистолет и стала разглядывать его через лупу, потом подхватилась и побежала к себе за актами вскрытия и фотографиями повреждений головы. А я подсунула Сашке шороховский листочек и с надеждой на него уставилась.

Сашка отхлебнул кофе и задумчиво стал разглядывать листок.

— Кто это писал? — спросил он.

— Шорохов, которого наш киллер застрелил.

— Кстати, как он?

— Киллер-то? Говорят, жить будет. Пока с ним разговаривать нельзя.

— А ты так хочешь с ним поговорить?

— Хочу, — уверенно сказала я. — Мне есть, что ему сказать.

— А что тебе этот бред дался? — спросил Сашка, вертя в руках шороховские записи.

— Саша, у нас мотив убийства Шорохова завис. Вдруг это имеет отношение к мотиву. Да и вообще интересно, что за странные формулировки…

— Да, — согласился Сашка. — Похоже знаешь на что? На обратный перевод с иностранного языка.

— Как-как? — У меня перехватило дыхание.

— Представь, что грамотные термины сначала перевели на другой язык, ну, скажем, на английский или немецкий, а потом перевели снова на русский, но переводил человек, далекий от медицины. Вот и получилась абракадабра.

— Сашка, ты гений! Можно, я тебя поцелую?

— Поцелуй его, поцелуй, — разрешил завморгом. — И ты, Саша, ее поцелуй, а я пока чашки помою.

— Послушайте, у вас что, сводническая контора? — возмутилась я, но было поздно, Сашка уже приступил к процессу.

Я не стала вырываться. Тем более что Юра действительно пошел мыть чашки.

Прервались мы только с приходом Марины, тут же включились в работу и предложили ей на рассмотрение версию об обратном переводе. Марина согласилась, что версия красивая, по крайней мере, ничего другого ей в голову не приходит. Юра тоже сказал, что это единственный правдоподобный вариант.

Все втроем они рассмотрели шип на рукояти пистолета, потом сравнили его с фотографиями повреждений на кожных лоскутах, снятых с голов наших потерпевших, и на кости черепов; и пришли к выводу, что шип и ребра рукояти пистолета идеально вкладываются в повреждения.

— Да-а, — Сашка вертел пистолет в руках, — а я ляпнул, что это геодезический инструмент…

— Ну и что? — Юра вступился за честь своего отдела. — Это было предположение. И, кстати, не с потолка взятое. А найти орудие — это задача следователя, а не эксперта.

— Просто я не мог предположить, что на пистолете возможен такой брак… — бормотал Сашка, разглядывая шип.

— Поздравляю, Маша, — Маренич пожала мне руку, — нашла орудие. Надеюсь, при орудии — человек?

— Да, — вяло сказала я, — у нас не только орудие, к которому он хорошо привязан, но и ладони его на местах происшествий. — Про себя я спохватилась, что этого еще достоверно не знаю, поскольку у киллера отпечатков рук не брали, но тут же успокоила себя тем, что мы уже установили настоящее имя киллера, а отпечатки рук этого человека из ИЦ у нас есть.

Моя вялость объяснялась тем, что я не считала чем-то из ряда вон выходящим установление травмирующего орудия по делам о нападениях в парадных. В принципе, это напрашивалось, раз везде были следы рук Коростелева и наличествовал предмет с ребрами и шипом. Это было уже неинтересно. Мои мысли были заняты идеей обратного перевода.

— Саш, — спросила я, — а для чего мог понадобиться обратный перевод?

— Ну ты от меня многого хочешь, — засмеялся он, — тебе виднее, я же обстоятельства дела знаю плохо. Предположи что-нибудь связанное одновременно с медициной и с заграницей. Это плохой перевод строк из медицинского заключения о травме или, скорее всего, о смерти. Для чего может понадобиться перевод заключения о смерти?

Тут я просто заболела. Я полностью отключилась от окружающего мира, пытаясь сообразить, зачем может понадобиться перевод заключения о смерти.

— Для установления юридического факта, — прикидывала я, — для оформления каких-то документов…

— Маша, ты сбилась с пути, — посмеялся Сашка. — Сначала ты действовала правильно, когда приехала к нам советоваться, но сейчас сбилась. Если ты не компетентна в какой-то области, что тебе предписывает закон и здравый смысл?

— Не знаю, — бормотала я. — Выучить то, чего я не знаю.

— Вот балда, — рассердился, завморгом. — Сашка правильно говорит: если чего-то не знаешь, надо обратиться к консультантам.

— А где мне взять консультантов на эту тему? — растерялась я.

— Там, где есть люди, компетентные в вопросах заграницы, — вмешалась Маренич. — В консульстве.

— В каком консульстве?

— Да все равно. В любом.

И я поехала в консульство. Вернее, я села в машину и спросила нашего водителя, где ближайшее консульство. Он подумал и сказал, что он знает, где консульство Великобритании.

— Поехали туда, — решительно сказала я.

В консульстве Великобритании меня принял очень воспитанный молодой человек, слегка недоумевая по поводу визита следователя прокуратуры. Хотя по ходу беседы выяснилось, что он недоумевает скорее по поводу того, почему визит сделан именно в их консульство.

— У вас есть основания полагать, что этот документ как-то связан с сотрудниками нашего консульства? — осторожно осведомился он. Получив отрицательный ответ, он шел в разведку дальше:

— Значит, у вас есть основания полагать, что этот документ как-то связан с Великобританией? — Это допущение не нравилось ему еще больше.

Я опровергла его страхи, объяснив, что обратилась в первое попавшееся консульство, и постаралась польстить ему, сообщив, что в прошлом году сталкивалась с их учреждением и была поражена компетентностью и воспитанностью сотрудников. По глазам было видно, что он мне не поверил и продолжал опасаться, что сюда я приехала неспроста. Наверное, поэтому он заявил в конце концов, что не располагает полномочиями предоставлять мне какую-либо информацию без согласования с консулом. Мне было уже все равно. Я потребовала подать мне консула.

Прождав полтора часа, я была вознаграждена появлением энергичной женщины средних лет, являющейся генеральным консулом Великобритании. Она первая протянула мне руку, крепко ее пожала и спросила, чем она может помочь.

Я в двух словах объяснила ситуацию. Подчеркнув, что приехала к ним только как к консультантам, ни в коей мере не располагая информацией о связи расследуемых происшествий с консульством или с самой Великобританией, равно как и не подозревая ни в чем королеву Елизавету.

По-моему, она мне тоже не поверила, но взяла бумажку и стала ее изучать.

— Вас интересует, с какой целью мог быть сделан этот перевод?

— Вернее, так: для чего могло понадобиться заключение о смерти, переведенное на иностранный язык.

— Но это же просто. — Консул по имени Барбара вернула мне бумажку. — Для оформления наследства. Для получения страховой суммы, если была оформлена страховка.

— А что, наш гражданин может застраховаться за границей? — удивилась я.

— Насколько я знаю, для этого надо стать гражданином той страны, где оформляется страховой полис. Но вам сначала надо уточнить, на какой язык переводился текст.

Я согласилась с этим дельным замечанием и поехала на работу, обдумывая, как же мне это уточнить или где найти более компетентных консультантов. Постепенно мысли о консультантах сменились мыслями о связи этой бумажки с убийством. Может, я действительно ошибаюсь? Мало ли для чего Шорохов записал эти загадочные слова? Почему я так уперлась в версию о том, что в этой бумажке лежит мотив убийства? С этими сомнениями я приехала в прокуратуру и настучала запросы в таможню о том, получали ли за последние полтора года визы для выезда в какие-либо зарубежные страны, не исключая и ближнее зарубежье, граждане Коростелева Ольга Васильевна, Коростелев Виктор Геннадьевич и Шорохов Алексей Семенович. Конечно, если кто-то из них выезжал нелегально или по чужому паспорту, это сильно осложнило бы мне жизнь. Но, как говорится, будем преодолевать трудности по мере их поступления.

Из прокуратуры я поехала не в таможню, а в наше РУВД. И заставила начальника РУВД позвонить заму начальника таможенного управления, с которым тот был лично знаком, чтобы высказать нижайшую просьбу: дать ответ на мои запросы как можно скорее. Проконтролировав переговоры и заверив начальника РУВД, что размеры моей благодарности не будут иметь границ в пределах разумного, я отправилась в таможню и отдала запросы.

Теперь на повестке дня оставался вопрос о местонахождении гражданки Коростелевой. Остальные вопросы по сравнению с этим были просто пустяковыми. А тем более, я выпендрилась в розыскном отделе с заявлением, что бесследно никто не исчезает и что человека всегда можно найти. “Ну что, — сказала я себе, — давай ищи. Говоришь, всегда остаются следы?”

Мне ничего не оставалось, как начать, что называется, от печки. Машину мне больше не дали, и я пешком потащилась в больницу. На мое счастье, санитар из больничного морга еще не ушел, и я спросила у него, не запомнил ли он вдруг случайно, на какой машине вывозился гроб с трупом Коростелева.

Чистенький и старательный санитар любезно ответил мне, что запомнил, но вовсе даже не вдруг и не случайно, а просто потому, что обязан фиксировать номера машин, на которых вывозятся тела покойных. После чего спокойно открыл книжечку и сообщил мне данные машины.

Конечно, я могла бы сразу побежать в автопарк и начать там поиски шофера. Но я рассудила, что оперуполномоченный Кужеров, во-первых, справится лучше, а во-вторых, он давно уже по этому делу не работал, целый день уже, и наверняка будет счастлив подключиться к расследованию.

Оперуполномоченный Кужеров, увидев меня, застонал.

— Что, опять? — измученным голосом спросил он.

— Сережка, чуть-чуть поработаем? Собирайся, поехали.

— Куда, в Мурманск? Или в Ивановскую область? — испугался Кужеров. — Меня жена к ужину ждет.

— Что ж ты такой пугливый? Пока в Приморский район, в автопарк. Может, даже к ужину успеешь.

По дороге я обрисовала Кужерову ситуацию. И никакого консультанта не понадобилось, он сам пролил мне свет на проблему.

— Знаешь, где такими страховками балуются? В Германии. Или в Австрии. Мне говорили. Приезжает человек туда, получает вид на жительство, полгодика там живет, страхует свою жизнь на крупную сумму, а потом приезжает сюда, и здесь его убивают. Якобы.

— Что значит “якобы”?

— Ну здесь бомжа какого-нибудь мочат. А дело представляют так, будто погиб застрахованный.

Я с сомнением пожала плечами.

— Ты что думаешь, там дураки сидят? Да эти страховые фирмы свое расследование произведут, им так просто чужого бомжа не подсунешь.

— Ну я не знаю. На тебя не угодишь.

В автопарке Кужеров поспрашивал водителей про автомашину с нужными нам номерами. Удивительно, но ее водитель оказался в парке и даже готов был с нами поговорить. Про вывоз гроба с территории больницы он вспомнил с большим трудом и долго путался, называя конечный пункт назначения. Через пень в колоду мы выяснили, что ехал он в сторону Приозерска. Так, уже тепло; мы с Кужеровым переглянулись.

— А куда гроб дели? — допытывался Серега у водителя.

— Гроб? — Он надолго замолчал.

Теоретически он должен был привезти гроб в местный морг. Если вывоз был оформлен в Ивановскую область, то гроб должен был быть доставлен именно туда, в морг. Но мы уже точно знали, что в Ивановскую область гроб не приезжал. Куда же она его дела? Не выкинула же по дороге? Хотя если принять во внимание, что водитель так мнется, вполне возможно, что выкинула.

Доведенный до белого каления нерешительностью свидетеля, Кужеров принял волевое решение. Он объявил водителю, что сейчас мы садимся к нему в машину и едем тем же путем, каким он следовал на машине, груженной гробом. А он пусть по пути вспоминает, где он груз сдал.

Водитель весьма соскучился и попробовал было надавить на конституционные права. Кужеров отвел его в сторону и о чем-то поговорил, о чем — я не слышала, только видела, как Сергей складывал решеточкой пальцы и демонстрировал свидетелю. Через три минуты свидетель покладисто забрался в кабину своего транспортного средства и больше не упоминал слов, связанных с Конституцией, правами человека и процессуальным законом. Мы выехали из города и поехали в сторону Приозерска.

В итоге Кужеров не попал на ужин, заботливо приготовленный женой, а я тысячу раз благословила Пьетро Ди Кара, одарившего меня мобильным телефоном. Около семи вечера я позвонила домой и сказала Хрюндику, чтобы он ехал к бабушке, потому что я неизвестно во сколько вернусь. Хрюндик, однако, заупрямился и заявил, что уже достаточно взрослый, чтобы не сидеть под бабушкиной юбкой, и что он вполне может провести время один, ему не привыкать, а я могу работать до полного морального удовлетворения, что его нисколько не ущемляет, как раз наоборот, без меня еще и лучше.

— У тебя слишком большой словарный запас, — проговорила я и отключилась, с тоской подумав, что холодильник пуст, поскольку я еще не успела купить продукты после командировки, и ребенок опять будет пробавляться чипсами.

Хороша мамаша, нечего сказать. А с другой стороны, парень-то уже большой. Я вспомнила, как в восьмом классе мы обсуждали профессии родителей, и один наш одноклассник, обладатель ярко-голубых глаз, не оставлявших равнодушной ни одну девицу, признался, что его мама оставила работу, когда он пошел в школу, и до сих пор с ним сидит. Он так и сказал: “Мама со мной сидит”. Я припомнила, как мы смеялись и как обаяние этих голубых глазок враз для меня погасло.

Мы колесили по области даже после того, как стемнело, и все безрезультатно. Мы подъезжали к приозерскому кладбищу, но водитель отказывался узнавать места, где сдал гроб. Заодно мы зашли в кладбищенскую контору и проверили последние захоронения; Коростелева среди них не было.

У кладбища мы сделали привал. Водитель в стороне курил, а мы с Кужеровым устроили совещание.

— Ну сколько можно кататься? — ворчал Кужеров. — Меня дома ждут.

— А меня не ждут, — вздыхала я. — Сережка, нам надо ее найти. Ну если не ее, то хотя бы куда она труп сбросила. Она ведь должна была его похоронить. Если это связано со страховкой, заграницей, оформлением каких-то документов, то она должна была предъявить захоронение, так? Но в Ивановскую область она его не привозила. Так?.. — И тут я осеклась.

У меня перед глазами встала могильная плита на кладбище в Ивановской области. Я покрутила головой, отгоняя наваждение, и достала из папки с делом, которую прихватила с собой в морг, фотографии, сделанные провинциальным медиком перед эксгумацией: обзорный снимок и могильная плита крупным планом. Так и есть: на могильной плите указаны имя, отчество и фамилия, а даты рождения и смерти нет. Я еще тогда удивилась этому обстоятельству, а потом забыла.

— Но это значит… — сказала я вслух, не решаясь продолжить и выговорить свою дикую идею.

Кужеров заинтересованно посмотрел на фотографии, потом на меня, и вдруг глаза его засветились пониманием.

— Машка! Это значит, что она его похоронила. И именно в Ивановской области. Ведь по плите не видно, когда он похоронен, там даты смерти нету. А про то, что старичок там книжку ведет, она и не знала!

— А двух захоронений ей не надо. Две могилы Коростелева — это перебор, так?

Кужеров кивнул и буднично спросил:

— Ну что, этого беспамятного — в камеру?

— Пожалуй, да, — ответила я без малейших угрызений совести.

Мы забрались в кабину и предложили ехать в город. А в городе направили водителя аккурат к нашему РУВД.

— Ну что, брат, вылезай, будем в тюрьму садиться.

— Вы что? — испугался водитель. — За что это? Не имеете права…

— Имеем, — заверила я его. — Сейчас я протокольчик оформлю о задержании за укрывательство особо тяжкого преступления — убийства. Адвоката своего будете вызывать, или дежурный сгодится?

Но шофер не верил, что я посажу его в кутузку, до тех самых пор, пока за ним не начали закрывать лязгающую дверь изолятора временного содержания. Тут он завопил благим матом, и буквально через полчаса мы узнали, что дамочка предложила за хорошие деньги помочь ей. И они, отвезя гроб в область, вытащили из него тело и сбросили в Ладогу. А гроб дамочка разрешила ему продать; в общем, он был очень доволен.

Этот тип вызывал у меня омерзение, и я бы с большим удовольствием оставила бы его в камере хотя бы до утра. Ну пусть задумается над тем, что нельзя зарабатывать, выбрасывая из гробов тела усопших! Но прокурор бы меня не понял, а его мнение я уважала. Поэтому этот жук-навозник пошел ночевать домой, к моему глубокому сожалению.

На завтра у меня было запланировано ознакомление с уголовным делом Коростелева в архиве облсуда, и мне не хотелось отодвигать это мероприятие, так что я тешила себя надеждой, что Горчаков съездит с водителем на осмотр местности, чтобы тот показал, где они сбрасывали труп. С этим тоже тянуть было нельзя, ни в коем случае.

Сама я домой ввалилась в одиннадцатом часу. Ребенок и не думал спать, сидел перед телевизором, сложив ноги на журнальный столик. И не сразу выяснилось, что за уроки он еще не брался.

Началось скоропалительное воспитание, напоенное взаимными оскорблениями. Потом состоялось трогательное примирение, а над заснувшим чадом, трогательно посвистывающим носом в дреме, я мысленно высекала себя за то, что, увлекшись работой, оставляю сына без полноценного обеда, попустительствую тому, что домашние задания начинают выполняться в двенадцатом часу, когда ученик уже клюет носом и никакая наука ему в голову не лезет. Так недолго и ребенка упустить.

На следующее утро, стараясь загладить вину в ущербном воспитании сына, главным образом, перед собой, я поднялась ни свет, ни заря, чтобы испечь Хрюндику круассаны из слоеного теста и подать к завтраку горяченькими. В результате у меня весь день болела голова из-за раннего подъема.

Но я старательно просидела в архиве областного суда, читая уголовное дело по обвинению Коростелева в умышленном убийстве своей семьи. И зачиталась.

Кужерова я отправила в Приозерск вместе с Лешкой, обеспечивать уличную операцию, а заодно наладить контакты с местными операми и участковыми в плане установления связей Коростелевой-Кротовой, и все время волновалась и звонила на трубку Лешке, чтобы узнать, как там продвигаются дела. На всякий случай Лешка взял с собой водолазов, для осмотра дна, — а вдруг труп окажется в пределах досягаемости?

Лешка терпеливо докладывал мне, что они добрались до места, водитель показал участок берега, куда они подъехали сбрасывать тело; что с этого участка криминалист уже получил отпечатки протектора машины и след женской ноги, но что вода очень глубокая, Ладога все-таки, и труп обнаружить не удалось. Водолазы на всякий случай прошли вверх и вниз от места, но труп не найден. Оставалось ждать, что труп всплывет и будет кем-то обнаружен, но уж лучше бы они его закопали, а не в воду бросили. Хотя Кротова выросла на Ладоге и знала, что делает. Здесь такая глубина, что тело может не всплыть никогда… Я попросила Лешку еще и гроб закрепить: найти, кому шофер его толкнул, по возможности изъять его и осмотреть; может, докажем, что именно в этом гробу находился труп лже-Коростелева. Вместе с показаниями шофера это припрет ее к стене, посмотрим, как она это объяснит. Если, конечно, найдем ее…

Уголовное дело об убийстве семьи Коростелева представляло собой роман без главных страниц. В принципе оно было расследовано хорошо, доказательства вины Коростелева выглядели убедительными и были хорошо закреплены. Но не хватало главного — достоверного мотива. Тот мотив, что был предъявлен Коростелеву в постановлении о привлечении в качестве обвиняемого, не выдерживал никакой критики.

Зацепиться в деле, чтобы найти мотив, было практически не за что. Я внимательно перечитала все страницы довольно пухлого тома, но. в показаниях царила тишь да гладь. Никто не говорил ничего представляющего интерес про семейную жизнь Коростелевых, никто не поминал про двойную жизнь главы семьи, никто не слышал, чтобы жена Коростелева жаловалась на неверность мужа. Просто заколдованный круг! На всякий случай я выписала из дела все координаты подруг погибшей Коростелевой, но надежда на то, что их просто некачественно допросили, а они на самом деле располагали информацией об изменах Коростелева, была весьма призрачной. Следователь и допрашивал их именно в таком ключе, это было понятно по стилю допросов.

Правда, одна-единственная свидетельница — соседка Коростелевых — рассказывала, что всего раз слышала скандал между супругами Коростелевыми, было это много лет назад, вскоре после рождения дочери, и вроде бы во время скандала жена в крике упоминала то ли какую-то женщину, то ли желание мужа ей изменить. Но эти показания были расценены скорее как подтверждение безоблачной супружеской жизни фигурантов: всего один скандал в незапамятные времена и никаких конкретных обвинений.

Самое интересное, что в связи с отсутствием наследников у погибшей жены Коростелева и родственников у самого Виктора Геннадьевича, дом так никому и не достался и, похоже, так и стоял себе, заколоченный.

Затемно вернулись из Приозерска Горчаков и Кужеров, грязные и злые. Я подтянулась в прокуратуру как раз к их появлению. Помимо следственных материалов по шоферу, они привезли еще интересные оперативные данные.

Кужеров в Приозерском ГОВД залез в архивный материал по факту исчезновения отца Кротовой. В возбуждении уголовного дела тогда отказали, не усмотрев события преступления. Жена, то есть мать Кротовой, и сама Ольга дали объяснения о том, что отец пил, накануне исчезновения где-то достал денег и пропал совсем. Больше они его не видели, но считают, что врагов, способных убить его, у него не было, он и раньше уходил из дому на длительное время, и они надеются, что, как и в предыдущие разы, он вернется.

Хоть он так и не вернулся за семь лет, этот материал, естественно, никто реанимировать не собирался, тем более что возможные заявители — жена и дочь пропавшего Кротова — вскоре съехали из Приозерска.

А мне, возможно, уже начали мерещиться зеленые верблюды, но я почему-то связала давний скандал между супругами Коростелевыми и исчезновение отца Кротовой; хотя бы потому, что эти события произошли примерно в одно время.

А добросовестный Кужеров, не установив никаких родственников Кротовых, элементарно пошел в школу, где училась Ольга Кротова, и выписал данные ее одноклассниц и одноклассников; было их не так уж много — всего шестнадцать. Девять из них так и проживали в Приозерске и были вне подозрений. А остальные переехали в Петербург, и к ним-то Кужеров предложил невзначай нагрянуть с вопросом, не встречали ли они в последнее время Олю Кротову? На случай, если это мероприятие не даст результата, Кужеров в качестве запасного варианта предусмотрел опрос всех соучеников Ольги по медицинскому училищу. В общем, работой он нас обеспечил месяца на два.

Пока мы грустно прикидывали, куда рвануться в первую очередь, а главное — на чем, поскольку прокурор уже уехал, а на рувэдэшную машину мы и не рассчитывали вовсе, пришла Зоя, которая, естественно, не могла уйти домой, пока ее ненаглядный Лешенька еще в конторе, и официальным голосом сообщила, что мне уже в десятый раз звонят из таможни: своего телефона я им не оставила, поэтому они названивают в канцелярию.

Я потащилась к Зонному телефону и услышала в трубке сухой голос таможенника, который, судя по всему, поджав губы, предложил мне забрать ответы на мои срочные запросы, которые уже полдня лежат исполненные.

— А если я сегодня приду, вы меня дождетесь? — без всякой надежды спросила я, потому что время было уже достаточно позднее.

Но этот сухой голос без выражения ответил:

— Мне ваши запросы были переданы лично от начальника с указанием выполнить их срочно. Поэтому я буду ждать до тех пор, пока вы соизволите их забрать.

— Лечу! — завопила я и понеслась за ответом.

Уже по дороге я сообразила, что могла бы спросить, а есть ли смысл мне забирать ответы столь срочно, вдруг они совершенно пустые? А я несусь за ними на ночь глядя…

Но оказалось, что я бежала на ночь глядя, не разбирая дороги, не зря.

Два ответа действительно оказались пустыми: Ольга Кротова-Коростелева и А. С. Шорохов за границу вообще не выезжали. А вот Виктор Геннадьевич Коростелев выезжал, аккурат после того, как гроб с его телом был похоронен в Ивановской области, и полгода жил в Германии. Вернулся год назад.

— Скажите, пожалуйста, — я подбирала слова, чтобы задать терпеливо ждущему инспектору этот вопрос, — как могло такое случиться, что визу в Германию получил человек, во-первых, осужденный, а, во-вторых, мертвый? — сказанула и сама поразилась абсурдности этой фразы.

Но чиновник даже бровей не поднял и вообще никаких эмоций не выказал.

— Я проверил его данные, — спокойно ответил он, — во-первых, он по базе не числится судимым, а, во-вторых, не числится мертвым. А выдача визы — дело немецкого консульства. Крыть было нечем.

Так. Теперь надо запрашивать Германию, зачем туда приехал Коростелев и чем занимался, пока там находился. И основной вопрос — оформлял ли он там страховку. Только где же нам найти мадам Коростелеву?

Я набрала Лешкин мобильный и спросила, поинтересовался ли он у шофера, куда тот отвез дамочку после манипуляций с выкидыванием тела?

Горчаков чертыхнулся и ответил, что, конечно, забыл.

— Но неужели ты думаешь, — спросил он, — что она поехала на этой машине к своему реальному месту жительства?

— Чем черт не шутит, — ответила я. — А телефон шофера у тебя есть?

Лешка порылся в своих записях и продиктовал номер домашнего телефона нашего свидетеля. Я, трясясь от нетерпения, тут же набрала этот номер.

Мне ответил недовольный шофер. Видимо, он только пришел домой и теперь в красках живописал родным, в какую передрягу попал.

Но, ужасно обрадовавшись, что мне нужны от него пока только устные сведения, с готовностью выложил мне название населенного пункта, куда он подвез дамочку. Но не к самому дому, просто к населенному пункту, а оттуда она пошла пешком.

Конечно, я тут же позвонила Кужерову.

— Угадай, Кужеров, куда мы сейчас едем? — спросила я.

— О-о-о! — застонал он. — Не знаю, куда едешь ты, а я — домой.

— Ух ты, каким ты домоседом стал, — восхитилась я. — Хочешь, прихвати жену за компанию, и поехали в область.

— Что?! Опять?! — завопил Кужеров.

— А еще лучше, если с нами поедет Мигулько. Поехали брать дамочку.

— Шутишь? — прошелестел он.

— Отнюдь. Собирайся, лентяй, а то будет поздно.

По дороге мы прихватили еще и Гену Федорчука, опрометчиво задержавшегося в лаборатории за проявлением очередной фототаблицы. Я настойчиво попросила Гену взять с собой видеокамеру. И позаботиться о том, чтобы батарея в ней была заряжена и пленки хватило. Это не шутки, просто так бывает всегда: криминалист ждет до последнего, а когда все готовы ехать на выезд, где требуется видеосъемка, или, еще лучше, уже в дороге, криминалист робко заявляет, что у него батарея села, да и за пленкой надо было заехать…

Приехав в областной городишко, где жил до осуждения Коростелев, мы долго плутали в поисках нужной улицы. Местные жители, как юноши, так и девушки, шарахались от нашей машины, когда мы пытались спросить дорогу.

Но наконец, после долгих поисков, мы подъехали к стоящему на отшибе дому, с закрытыми ставнями. Окрестные дома светились желтыми вечерними огоньками, из них доносились музыка, громкие голоса, темпераментные перепалки героев бразильских сериалов. И только этот дом был темным и молчаливым, настолько, что я даже усомнилась, а не зря ли я все это затеяла?

Оставив машину за поворотом, мы тихо потянулись по тропке к дому. Я показала Кужерову и Косте Мигулько на крыльцо и на окно с задней стороны дома. Кужеров покачал головой и взял меня под руку. Я тихо высвободилась и потянула за рукав Гену. Кужерову я шепотом и жестами объяснила, что не думаю, что Кротова будет сопротивляться. Кужеров замысловатым жестом дал мне понять, что я ох как недооцениваю баб с ножами в руках. Но отстал от меня.

Мы с Геной поднялись на крыльцо, и я потянула дверь. Конечно, она оказалась заперта. Я с надеждой посмотрела на Гену. Он тихонько щелкнул замком своего экспертного чемодана, на ухо задав мне вопрос, отбояримся ли мы, если в доме никого не обнаружим.

Я мимикой и жестами показала, что даже сомнений быть не может, и Гена, достав какой-то сложный инструмент, мне в темноте не было видно, какой, ловко отпер замок. Мы бесшумно открыли дверь и вошли.

В доме была темень, и я пожалела, что мы не взяли взвод ОМОНа. Найти кого-то в этой темноте, в незнакомом помещении вдвоем было нереально. Оставалось сделать только одно: зажечь свет. Гена нашел выключатель и щелкнул им. Тусклая лампочка осветила разобранный диван, на котором валялся скомканный плед. Вне всякого сомнения, на этом диване спали недавно, во всяком случае, отнюдь не два года назад. На втором этаже послышался какой-то шорох, и мы с Геной стали подниматься по скрипучим ступенькам. Я про себя молилась, что если ей приспичит удрать, пока мы будем наверху, пусть она попадет в могучие лапы Сережки Кужерова, который дежурит у крыльца.

В общем, так оно и вышло. Потом стало понятно, что при нашем появлении она вскочила с дивана и спряталась в кладовке, а когда мы скрылись на втором этаже, попыталась выскочить в дверь. Но Сережка ловко поймал ее, крепко обнял и уже не выпускал.

А на втором этаже безмятежно спала старшая Кротова. Ее мы тоже увезли в город.

Вопреки нашим опасениям, Ольга Кротова вела себя абсолютно спокойно. В дороге она даже не пыталась заговорить, поинтересоваться, почему ее задержали и куда везут.

Но как только мы приехали в РУВД и вместе с ней прошли на второй этаж, в отдел по раскрытию умышленных убийств, Ольга, повернувшись ко мне, сказала с легкой улыбкой:

— О-о! Вижу, что нужно рассказать все без утайки. Мария Сергеевна, где вы будете писать протокол?

Мы устроились в кабинете Мигулько, причем я чувствовала себя очень неловко, поскольку мучилась поисками верного тона в разговоре с Кротовой. Я готовилась к другому сюжету — к слезам, к истерике, к глухому молчанию, но только не к такому легкому, с улыбкой, общению.

Я достала бланк протокола, заполнила установочные данные и убедившись, что Кротова всячески подчеркивает свою доброжелательность и готовность сотрудничать со следствием, как бы невзначай спросила:

— Вы ведь не будете возражать против видеосъемки?