Кубрик: фривольные рассказы Покровский Александр

– Так точно, товарищ адмирал!!! Так точно, товарищ адмирал!!!

Потом адмирал сходил и все-таки оделся, вернулся в центральный, вызвал нас и, еще раз обстоятельно выслушав, сказал, что придумал нам до конца автономки наказание.

Не помню уже, чем был наказан Саня, – что-то из области приборки, кажется, а я был наказан уборкой в командирско-флагманском салоне каждый божий день, на что я с большим энтузиазмом откликнулся, хотя и так это был мой объект приборки.

А текущее нам наказание было: убрать с палубы отсека пену, которую мы собирали часа два, заодно и отсек помыли.

Мы готовы были драить весь корабль, лишь бы этот случай не получил огласки на берегу и тем паче в штабе, позорище было бы на всю оставшуюся службу – задолбали бы подколами.

Но, к чести Сучкова, все это так и осталось внутри прочного корпуса.

Вот!

Вовиком меня зову.

Здравствуйте. Хочу историю рассказать.

Ночью просыпается жена от дикого смеха, доносящегося из туалета. Подходит и видит: дверь в туалет открыта, сидит муж на унитазе и смеется, читая книгу. «Ну все, – думает она, – с ума сошел». Время под утро. От смеха просыпаются дети. Выходят в прихожую и видят: сидит их мама возле туалета, папа все еще на унитазе, и оба они смеются. «Ну все, – думают дети, – мама и папа сошли с ума». Подходят, а мама с папой вслух книжку читают, и называется она «Расстрелять!».

Саня! Хочу тебе рассказать!

Лето. В Североморске кобелиный сезон. Все жены с детьми уехали на Большую землю. Остались только корабли с экипажами. Офицеры редко бывают дома в пустых квартирах. Уезжая, жена попросила поклеить обои в детской комнате. Сказано – сделано. В начале лета я приготовил обои, выложив рулоны в большой комнате, затем вытащил всю мебель из детской. К середине лета я ободрал старые обои и поклеил на стены газеты. Дал время подсохнуть клею и в конце лета, вечером, перед тем как утром встретить жену, решил поклеить новые обои. Не тут-то было. Обоев не было. Перерыл всю квартиру. Обоев нет. Нашел только несколько обрезков от предыдущих ремонтов, причем трех цветов и четырех рисунков. Магазины уже закрыты. Что делать? Решил клеить. На стену против входной двери поклеил самые красивые обои. На стену, остающуюся сзади после входа, поклеил обои того же цвета, но другого рисунка, рассудив, что в маленькой комнатке, особенно войдя в нее первый раз после ремонта, жена не будет смотреть одновременно и вперед, и назад. Слева под ковром поклеил зеленые, оставшиеся после ремонта кухни, а за шкафом поклеил красные, что остались от ремонта коридора. Была уже глубокая ночь, когда я затащил мебель в детскую. Получилось очень даже прилично. Особенно если учесть обнаружившиеся якобы потерянные рулоны обоев, лежавшие все это время в большой комнате под вытащенными из детской вещами. Приехавшей назавтра жене ремонт понравился. Присутствие в одной маленькой комнатке четырех типов обоев замечено не было.

Это Александра.

Я из семьи, воспитавшей не одно поколение военных – и моряков в том числе. Мой отец кап-два (минер), однако я не считаю, что это «то, к чему приводит безотцовщина» или «отродье с идиотскими шутками», хотя последнее за ним замечалось неоднократно! Я, своего рода «дочь полка», в детстве долго жила у папы на корабле: на суше есть категорически отказывалась…

Сейчас отец служит на гражданском судне – никак он не может расстаться с кораблями. С ним случаются всякие истории. Как-то батя был старпомом на одном корабле в Крыму. Там все время проходили разные собрания по воспитанию духа. Ну так вот. На очередном собрании встал вопрос о порядке. Был у отца на корабле один раболепствующий гражданин (боцман, по-моему, не помню…). И вот он встает с места и, откашлявшись, со знанием дела начинает:

– Вот, товарищи, зашел к механику, а у него, понимаете ли, голая женщина на стене висит! Ну, я ее, конечно, и отодрал!

Все упали… и долго-долго не могли подняться!

А как-то командир по трапу на корабль шел. Шел так прогулочным шагом. В руках нес барсетку (папа упорно называет ее пидараской) и ею размахивал. Ну а барсетка возьми и между досками провались: «Бульк!» – и пошла ко дну! А надо вам сказать, перед этим командир все совал ее папе под нос и повторял:

– Вот, Никитин, учись! Все всегда должно быть при себе!

И были у него в этой барсетке все важнющие документы (в том числе и личные), деньги, ключи от сейфа с корабля, еще какие-то корабельные ключи! В общем, все, без чего корабль не выпустят и не впустят, и вообще, по утере всего этого добра корабль автоматически превращается в сувенир в натуральную величину! Вот. Командир был один и ничего не придумал, как подпрыгнуть «солдатиком» и в эту дырочку, заткнув все свои отверстия, уйти! Ну и застрял он, конечно. Повис он на локтях, как на распорках! Ни туда, ни сюда! Одна только лысая голова торчит. И начал он орать! Народ прибежал – прыгают вокруг и не знают, кого доставать – драгоценную барсетку или кэпа, который, ну, реально, сейчас там умрет от недостатка воздуха и переживаний!

Решили кэпа первым – а тащить не за что! Под локотки не подсунешься, а на башке волос-то нет! Говорят, достали всех – и кэпа, и имущество, но полсостава в ходе операции умерло от смеха!

Кэп был единственным грустным человеком на корабле, а отец долго злорадно всем эту историю рассказывал! Трап сменили, а барсетку кэп все равно с собой таскает.

А в нашей родной Лиепайской ОВРе придумали такую «фишку», которая использовалась при заступлении народа на дежурство в летнее время. Сам понимаешь, лето, жара, а надо носить рубашку, галстук, синюю куртку. А придумали вот что: рубашка обрезалась по периметру – на спине вдоль шва над лопатками, потом рукава отымались, а на груди линия отреза шла над карманами… Ежели комбриг Вова Поздняков был на сносях, то есть мальца не в себе, то он шел вдоль строя на разводе и задирал всем куртки, из-под которых у абсолютного большинства вываливались волосатые животы. Самое смешное, что «манишки» получили такую популярность, что их потом начали носить и под тужурками, так как форма соблюдалась, а стирки-то – минимум.

Это Андрей.

Вспомнилась одна история из моей самолетной жизни в Амдерме.

Называется она «Сан Саныч и Нидерланды».

Сан Саныч недолюбливал Нидерланды.

Почему он их недолюбливал – этого не знал никто.

Сан Саныч – инженер эскадрильи истребителей-перехватчиков со своими подчиненными, молодыми лейтенантами, разговаривал всегда так:

– Что вы стоите тут передо мной, как целка бельгийская? Я вам не хуй голландский, чтобы все это терпеть!

И подчиненные Сан Саныча знали: если с точки зрения Сан Саныча работа сделана плохо, то ты – целка бельгийская, а он – не хуй голландский.

Так что было к чему стремиться.

Вот так при помощи нелюбви к Нидерландам Сан Саныч и поддерживал боевую готовность. И самолеты у него взлетали в любую погоду.

Даже по первому варианту – так в Амдерме назывался ураганный ветер от сорока метров в секунду.

Есть такие «странные» войска в нашем Отечестве, в которых офицеров больше, чем солдат, и очередные звания они получают, как грибы после дождя (в центральном аппарате я знал людей, которые досрочно получили все звания и стали полковниками в 35 лет).

Таких еще называют «дикорастущими офицерами».

Так вот, один генерал на совещании, распекая своих подчиненных за их работу, честно сказал:

– Это полный идиотизм под моим руководством! – и далее, развивая мысль о последствиях подобной деятельности, он подытожил: – После этого нам только и остается, что надеть противогаз и умереть гордо!

Александр Михайлович…

Читала ваши «Скороговорки о смерти…» на сайте.

Читала на работе… У меня отдельный кабинет… Я закрыла дверь и плакала…

И сейчас плачу… Ушла домой… сказала, что заболела…

Очень страшно…

А как-то папа сказал, что где-то молодые мальчики умирают от голода… на государственной службе… Зря сказал…

У отца на корабле, в годы его еще военной службы, страшно погиб водолаз: на большой глубине порвался скафандр. Здорового мужика затолкало в шлем, как консервы. Давление воды… не представляю, что такое бывает.

И в винты пару раз мужиков сбрасывало.

Так вот думаешь, КАК ОНИ ВООБЩЕ ВЫЖИВАЮТ?!!

И зачем мальчишки до сих пор туда идут и идут!

Но, как бы страшно ни было, мне кажется, мы (люди!) должны об этом знать!

А я бы смогла ждать ЕГО, только бы пришел! Неважно какой! Главное ЖИВОЙ, МОЙ! ГОРЬКИЙ, ГОРЯЧИЙ! Шинель в снежинках…

Помню отца, когда была еще совсем маленькой. Жили в части, в Приозерске…

Папа приходил редко, поэтому для меня это всегда был праздник!

Помню только черную шинель, усыпанную снежинками, молодой, почти волчий оскал, пахнущий табаком. Высокий, черный, он хватал меня на бегу и, визжащую, подбрасывал под потолок, ловил, а сам хохотал громко, даже рычал, как мне казалось.

Помню, упиралась ладошками в ледяные погоны, мочила платье о талый снег, а потом он сжимал и сжимал меня в объятьях, выдавливая из меня нечеловеческий, радостный писк! Не знаю, почему так любила эти моменты.

Наверное, мне казалось, что так подбрасывать и ловить никто в целом мире не может!

Помню ждала, все время ждала, когда из коридора крикнет мама:

– Саша, папа пришел! – и сразу его железные ледяные руки на моих детских ребрах, а потом – в воздух! И орать! И обниматься! И студить ладони о грубую ткань… Папа дома…

Слово «ПАПА» до сих пор ассоциируется у меня только с черной шинелью, снегом, горьким запахом и обледенелыми красивыми пуговицами…

Александра.

1981 год. Польша бунтует. Под предлогом очередных учений рядом с ее берегами собран почти весь натовский и советский флот: и с Тихого океана, и с Севера, и с Черного моря – отовсюду пришли десантные корабли с морской пехотой, артиллерийские крейсера и масса других кораблей. Вся эта армада висит над польским побережьем в ожидании команды «фас». Слава богу, этого не случилось.

Но пришел шторм. Шторм на редкость мощный. И досталось всем флотам. И натовскому, и советскому. Было оборвано шесть якорных цепей, а два ракетных катера ФРГ потеряли ход и в форс-мажорной ситуации были снесены в советские терводы. И на фоне почти начавшегося конфликта случилась крупная неприятность с большим десантным кораблем БДК-55. Из-за личной безграмотности командира бригады, давшего недопустимо большой ход против волны, и, по всей видимости, из-за недостаточно обтянутых дополнительных креплений в штормовом море открылись носовые ворота десантного корабля. Каждая из створок весила по 11 тонн. И начали они, эти створки, хлопать на качке, как форточки в грозу. С огромным трудом и риском для жизни удалось их отловить, закрепить и в аварийном состоянии войти в базу.

Подвиги кончились, начались раздачи наград.

Комиссия, назначенная командиром бригады – главным виновником происшествия, – должна была найти героя, чтобы прилюдно его растоптать.

Поискав и подумав, виновником назначили механика, кстати, высокопрофессионального офицера с соответствующим чувством собственного достоинства.

И вот в кают-компании, в присутствии высоких чинов всех штабов и народа, из механика делают козла отпущения.

Безосновательные обвинения сыплются со всех сторон, и механик, как может, отбивается от штабных прихлебателей командира бригады. Причем обе стороны понимают, что всей правды говорить нельзя. Обвинительные вопросы накаляют обстановку до предела. Звучит очередной вопрос:

– Механик! Так как вы объясните, что раскрылись крепления створок в месте их соприкосновения? Ведь огромные крючки входят в петли. Как?

Механик сделал паузу, обвел глазами знатока собравшихся в кают-компании офицеров и адмиралов и сказал:

– Вам когда-нибудь приходилось снимать с женщины бюстгальтер? – пауза, мертвая тишина. – Так вот, – продолжил механик, – обнимая женщину, кладешь ей на спину ладони, нажимаешь на лямки бюстгальтера ладонями, как волна на створки ворот, а потом так же резко, как и волна, отпускаешь их – и все! Ворота десантного корабля открываются, а женский бюстгальтер падает!

Механик был наказан как главный и единственный виновник происшествия. Его лишили трех окладов.

Я потом проверил слова механика. Бюстгальтер действительно расстегивается в одно мгновение.

С уважением. Слава.

Был у нас механик. Человек очень энергичный. И далеко не всегда ему удавалось направить свою энергию в безопасное для него самого русло.

Когда я пришел на корабль лейтенантом, механик был уже капитан-лейтенант.

Когда я получил звание капитан-лейтенант, механик был уже лейтенант.

Вот только один из его фортелей.

Идет погрузка ракет. Дело очень хлопотное, напряженное, ответственное и длительное.

Весь экипаж обязан быть на борту. Но механику явно скучно. Он не в центре событий.

И механик без «добра» сходит на берег.

Никто на его отсутствие не обратил никакого внимания.

В два часа ночи мех решил незаметно проникнуть на корабль, но вот беда, на корабле в это время очень тихо, а офицеры у нас спят чутко.

Любой необычный шум мгновенно прерывает сон. Ты не проснешься, если по трапу в нескольких сантиметрах от твоего уха пробежит матрос, грохоча ботинками, но мгновенно пропадает сон от щелчка дверной ручки в ночное время.

Так что, чтоб не будить народ, механик решил попасть к себе в каюту с причала через иллюминатор. При его росте – метр с шапкой – и расположении его иллюминатора недалеко от земли это не составляло бы большого труда. Но! Загрузив левый борт ракетами днем, корабль к вечеру развернулся и встал к причалу правым бортом.

Так что наш доблестный механик лез не в свою каюту, а в каюту старпома.

А теперь рассказ старпома, рост которого почти два метра.

– Ночь. В каюте темно. Просыпаюсь я от грохота упавшей со стола лампы. А стол у меня стоит под иллюминатором.

И вот на фоне иллюминатора вижу я на столе нечто совершенно бесформенное, и оно шевелится. Страх. Холодный пот. Включаю ночник над койкой. И что же я вижу?

Вижу я нижнюю часть спины механика, стоящего на четвереньках у меня на письменном столе. Естественно, я спросил его в «очень вежливой форме», что он там делает.

Ответ был крайне лестным. Повернув голову в мою сторону и приложив палец к губам, механическое чудо произнесло: «Т-с-с-с. Тихо! А то старпом услышит».

Вышли на боевую службу 10 января, у меня день рождения 11-го, должны были вернуться с боевой 9 августа, у жены день рождения 8-го.

Для этих двух случаев жена выдала мне две бутылки коньяка.

Каждую из них подписала датами, чтобы не перепутал. Одну бутылку датой 11 января, а вторую – 8 августа.

А я перепутал. Вышли из порта Печенга, как и было запланировано, 10 января.

День в полярную ночь был морозный, так что уши трещали, парила от мороза вода.

Шли по фиорду, как в дыму.

Я шел на боевую службу в качестве штурмана. За сутки хода мы отошли от берега настолько далеко, что даже самый тупой вахтенный офицер не смог бы за 8 часов моего сна добраться до берега.

Запросив «добро» у командира, спустился вниз в каюту, впереди нам предстоял еще месяц интернационалистического плавания до пролетарско-негроидной Анголы плюс шесть там и месяц обратно.

Пригласив двух офицеров морской пехоты, моих хороших знакомых по предыдущим выходам в море, я объявил, что сегодня мой день рождения, накрыл стол, поставил бутылку коньяка. Посидели, поговорили о судьбе.

Кстати о судьбе. Этот батальон морской пехоты шел на вторую боевую службу подряд в одном и том же составе. Тот батальон, что был обязан идти на боевую, сняли со службы за неудовлетворительную подготовку. Зимой в сопках во время учений насмерть замерзли два матроса, их не успели донести до тепла. А это значит, что офицеры и прапорщики, идущие спасать свободолюбивую Африку от них же самих, четыре месяца назад уже были там ни много ни мало 8 месяцев. Месяц переход, 6 месяцев стережем ангольскую революцию и месяц переход на севера, домой. В наше отсутствие там свои полгода сидит морская пехота Балтийского флота. И сейчас эти ребята шли на вторые 8 месяцев.

Семей после этой боевой почти ни у кого не осталось. Под такую беседу бутылка коньяка высохла в мгновение ока. А так как пить что-то надо было, сидим, пьем чай. Вдруг один из пехотинцев спрашивает:

– Слава, а где вторая бутылка?

Конечно же, я, как дисциплинированный муж, с абсолютно честными глазами и удивленным до беспредела голосом заявил, что второй бутылки просто не существует в природе.

В следующее мгновение я был разоблачен предъявленной мне датой, написанной на этикетке. А было там написано: «8 августа». Пришлось срочно менять тактику обороны. Изобразив лицо строевого офицера, коим я и был, заявляю:

– Вторую, с надписью 11 января, получите 8 августа.

В последующие месяцы ребята неоднократно пытались заполучить вторую бутылку, но она была надежно спрятана, а я непреклонен.

И вот долгожданный возврат с боевой.

Идем по плану. Остались последние сутки до Печенги. Корабль – одна семья в 300 человек со своими радостями и проблемами. Живет ожиданием райской земли за Полярным кругом после Африканских фиговых или фиговых пальм.

Ударение сами ставьте, где и когда хотите. Наступает 8 августа, записываю на 00.00 место корабля и погоду в журнал.

В этот момент в штурманскую рубку заходит командир батальона морской пехоты и обыденным, спокойным голосом говорит:

– Слава, командир дал тебе «добро» спуститься вниз. Пошли.

Я сразу и не сообразил, в чем дело, и только спускаясь вниз по трапу, догадался о предстоящем событии. Подойдя к каюте, мы с комбатом попытались открыть дверь. Это удалось не сразу. Внутри были все, кто хотел поздравить мою жену с днем рождения.

Прочитал несколько статей о гибели «Муссона». У меня был схожий случай на стрельбах в 1980 году. По дивизиону пускали три ракеты-мишени одновременно с трех направлений. Перед этим на всех зенитных ракетах сделали доработку. Я считаю это причиной и моего случая, и трагедии «Муссона». Напомню тебе, что ракета наводится по трем видам лучей: широкому, среднему, узкому – и перед самой встречей с целью открывается радиовзрыватель, при получении трех ответных посылок (трех отражений от цели) происходит подрыв. Считалось нормальным, если ракета наводилась с точностью плюс-минус 40 метров, но бывали случаи, когда ракета проходила на этом расстоянии, но не успевала получить третий ответный импульс. Получался завал стрельбы. Специалисты по желанию военных решили заменить эффективный подрыв вблизи цели на малоэффективный, но высоковероятный фейерверк на большей дистанции. Я думаю, ты помнишь, что по условиям стрельбы, если был подрыв, стрельба выполнена. То есть боевая готовность отступала на второй план.

Так вот, ракеты были пущены. Мы свою ракету обстреляли, но из-за ошибочной регулировки, сделанной технической позицией, неправильно выставившей дальномер на локаторе, взрыватели на ракетах открывались уже после цели.

Поэтому две наши ракеты улетели туда, а мишень сюда. Просвистев над головами, она возвестила нас о завале стрельбы.

Оставались еще две ракеты-цели – мы для них, они для нас.

Так вот, одна из оставшихся ракет повела себя очень похоже на ракету, попавшую в МРК (малый ракетный катер) «Муссон». Зенитная ракета подорвалась рядом, а мишень полетела дальше, медленно теряя высоту. Мишень шла в нашу сторону, и только при окончательном сближении стало понятно: ракета уходит нам за корму и со снижением падает в воду метрах в ста за кормой в наш кильватерный след. Дальше везенье продолжилось, и, видимо, мы отобрали это везенье у МРК «Муссон». На подстраховке дальше шел «Бурун», а на нем же 630-ка. Как только ракета упала, у нас по корме в нескольких десятках метров встала вода, будто кто-то ударил прутом по ней. Это была очередь 630-ки с МРК «Бурун», выпускающей сотню 30-мм снарядов в секунду. Это уже третий ужас на сегодня.

Первый – промах своих ракет и завал стрельбы с предвкушением будущего разноса плюс пролет мишени над головами; второй – падение второй мишени у нас по корме; третий – режущие корабли нашего класса, словно раскаленный нож масло, снаряды «Буруна». А потом за спинами мы услышали взрыв. Обернулись: произошел подрыв зенитной ракеты при соприкосновении ее с поверхностью воды из-за потери ею цели, опять же в 100 метрах, но уже по правому борту.

Силы к этому моменту у нас уже кончились, наступила апатия, и, если б тунгусский метеорит, прилетев, начал виться мотыльком над нашей мачтой, вряд ли кто-либо удивился. А на самом деле нам повезло.

У каждого своя судьба.

Вячеслав.

Привет, Александр! Хочу историю рассказать. Вы же знаете, что некоторые поступают в училище, чтоб продолжить династию флотоводцев. И не всегда это делается добровольно. Часто под нажимом паукопогонных предков.

Был и у нас в системе орел. Не яркая, но запоминающаяся личность. Дадим ему аристократическую фамилию Копытов.

Славное училище им. М. В. Фрунзе, куда устроили Копытова, больше года выдержать его не смогло, и, забрав свой аттестат, двинул Вовочка согласно предписанию на юг, в легендарное училище им. С. М. Кирова, откуда, два года помучив командиров и преподавателей и повеселив курсантов, был отправлен на довоспитание в наше незабвенное Калининградское ВВМУ.

У Копытова только одна цель – он хотел отчислиться из училища.

Что только он не предпринимал, но самовольные отлучки, пьянство и прочие проказы должного эффекта на командование не производили.

А учился Копытов, надо сказать, неплохо. Обычно учился, как все. И отчисляться по неуспеваемости не хотел, хотя фокусы устраивал.

Идет летняя сессия. Сдаем мы экзамен по специальности. Принимающий – начальник кафедры. Входит в аудиторию наш Вовочка.

– Товарищ капитан первого ранга! Курсант Копытов для сдачи экзамена прибыл!

– Берите билет, – начальник кафедры взглядом указывает на стол, где в три шеренги лежат белые прямоугольнички.

Копытов смело берет ближайший билет.

– Очко! – осклабился он.

Каперанг медленно поднимает голову с вопросом в глазах.

– Билет номер двадцать один! – поясняет Вовочка.

– Ознакомьтесь с вопросами, – раздражения в голосе еще нет, но чувствуется, что минус один балл Копытов уже заимел.

В этот момент дверь аудитории раскрывается, и входит начальник училища Герой Советского Союза вице-адмирал Пилипенко В. С. – ужасный барин.

– Встать! Смирно! Товарищ вице-адмирал!..

– Вольно, вольно, – улыбается Владимир Степанович, сцепив руки на животе и покачиваясь с пятки на носок.

Слышно, как муха бьется о стекло в надежде полетать над Советским проспектом.

Но пауза не успела затянуться. Вовочка быстро въехал в ситуацию.

– Товарищ капитан первого ранга! Курсант Копытов доклад на билет номер двадцать один закончил! – звонкий и уверенный голос нарушил тишину, но потом она наступила снова. Даже муха охуела. Только чьи-то наручные часы тикали, отсчитывая минуты пребывания Копытова в училище.

– И как у нас товарищ Копытов отвечал? – с той же улыбкой интересуется Пилипенко у начальника кафедры.

– Удовлетворительно, товарищ адмирал! – выдыхает каперанг и ставит в ведомость «удовл…».

– Что ж вы так, Копытов. Потомственный флотский офицер, понимаешь.

– Ну дык… Разрешите идти, товарищ адмирал?

– Идите.

– Есть!

А вот что было зимой.

Замерзший и уставший к окончанию суток от бестолкового хождения по периметру училища начальник патруля в звании майора (с кафедры физкультуры), отпустив патрульных курсантов в ротное помещение, идет вдоль училищного забора в направлении КПП, где дежурный по училищу принимает увольняемых. Не дойдя метров восьмидесяти от входа, офицер натыкается на тело в шинели курсанта четвертого курса.

Луч включенного фонарика освещает лицо, знакомое всем.

– Копытов! Что с тобой?! Живой? – майор потряхивает курсанта за плечо.

Нечленораздельное, но явно недовольное бормотание и мычание опровергает худшие опасения.

– Вставай! Замерзнешь ведь! – заботится офицер, пытаясь помочь Вовочке подняться.

Через некоторое время ему все-таки удалось поставить Копытова в стойку «вольно» и, подсев под него, водрузить себе на спину.

Дистанция далась майору легко, благо, что он физкультурник.

Уже при подходе к КПП дежурный по училищу, увидев нечто – курсант четвертого курса едет верхом на майоре:

– Это еще что такое?

Копытов распрямляется в «седле», вскидывает руку к шапке и лихо докладывает:

– Товарищ капитан первого ранга! Курсант Копытов из увольнения прибыл! За время увольнения замечаний не имел!

Все. Цель достигнута! «Отчислен из училища».

Новый год Копытов встречал на борту десантного корабля Балтийского флота. Виктор Чичин.

В 1998 году к нам на Камчатку приехал в гости к одному моему знакомому бизнесмену (оказывающему постоянную продовольственную помощь одной из подводных лодок, кстати, одного типа с «Курском») американский партнер. Надо сразу сказать, что этот «америкос» отлично владел русским, так как у него бабушка была из белоэмигрантов. На Камчатке ему все понравилось: рыбалка, грибы-ягоды, медведи, вулканы, но мой приятель решил его сразить наповал – организовать экскурсию на подшефную лодку, благо она стояла у стенки. Приглашен был и я, а «америкос» был жесточайшим образом проинструктирован, то есть в целях избежания конфуза ему пришлось косить под «россиянина».

Приехав на лодку, мы попали в руки замкомандира дивизии атомных лодок, и тут началось шоу….

Зам оказался бывшим замполитом, красноречию его могли позавидовать римские патриции, но самое удивительное было то, что самым главным слушателем он выбрал «америкоса», прямодушно посчитав его своим по национальности. Слушая его комментарии и переползая из отсека в отсек, «америкос» просто потерял дар речи и только крякал вместо удивленных возгласов «вау» (помнил, гад, о светомаскировке). Но потом пришел в себя и стал осторожно задавать вопросы: «А сколько платят у вас офицерам?» и «Как вы тут питаетесь?»

Зам же, приобретя второе дыхание, начал откровенно «травить» при нашем молчаливом согласии. Но самый пик его экскурсии был в конце красочного описания боевых возможностей лодки.

Вот что он сказал:

– Короче, бля, когда мы выходим в море и американский спутник нас теряет, то Клинтон, бля, памперсы не успевает менять! Ты понял, мужик?! – и хлопает нашего «америкоса» по плечу, на что тот под наш гогот трясет головой, как конь гривой, и шепчет:

– Йес, бля!

Это Слава.

Расскажу историю.

Большой десантный корабль «Петр Ильичев», боевая служба, третья неделя.

Должны подойти к борту нашего тральщика рядом с Западной Сахарой, страной, где нет страны, а есть только племена.

Над территорией Западной Сахары шефствует ООН. А если нет государства – нет территориальных вод, нет рыболовной зоны, не надо никому платить, а значит, все кому не лень ловят там рыбу. Марокко, что рядом, с этим не согласно и периодически высылает свои боевые катера кого-нибудь арестовать. А так как наших там гораздо больше, чем других, они и попадаются. Чтобы вызволять и отпугивать, мы держали постоянно там тральщик, плюс все корабли, идущие мимо, должны были проходить через этот район и пугать марокканцев.

Мы подвернули к берегу и идем к тральщику, вот только есть проблема: мы уже неделю идем в зоне действия харматана – африканского ветра, каждый год дующего из Сахары в сторону океана, и не день-два, а больше месяца без перерыва.

Это ветер выносит в океан песок на расстояние до 1500 километров.

Видимости просто нет. Слегка различается гюйс-шток, солнце над головой – это всего лишь яркое пятно. У нас на борту в то время уже был прибор космической навигации. В северных широтах он давал место примерно каждые 20 минут, а у экватора всего лишь пару раз в сутки.

Так вот, перед подходом к тральщику оба сеанса со спутником сорвались, ни солнца, ни, тем более, звезд не видно, никакие радиосистемы там не работают – уже сутки иду по счислению. Думаю: подойду к берегу, тральщик стоит на якоре в 10 милях от него, по локатору измерю дистанции до суши, да и к тому же тральщик прекрасно виден при любой видимости в локатор.

Не тут-то было! Подходя к району якорной стоянки тральщика, я обнаружил на экране локатора десятки целей. Это рыбаки. Их была просто уйма. Берег, который появился на локаторе, через пару минут разорвался и расползся в разные стороны. Это была всего лишь волна песка, несущаяся из Сахары в моря-океаны. И осталось у меня место корабля по счислению в течение 24 часов, а это десятикилометровый круг с полусотней радиолокационных отметок на локаторе от кораблей, ночью, при почти нулевой видимости. Командир перешел в общении со мной с имени отчества на звание, а это значит, что следующим со мной будет беседовать прокурор. В официальном тоне он запросил, когда будем в точке. Что я мог сказать? Рассчитал, доложил. После чего по временному графику мы сбросили ход с «полного» до «среднего», затем до «малого», дали «стоп». Корабль прошел по инерции расстояние в несколько корпусов и остановился. Слева под скулой корабля, метрах в двадцати, светились чьи-то огни. Командир спросил:

– Это тральщик?

Мне оставалось ответить только одно:

– Да, тральщик!

– Ну пойдем посмотрим» – произнес командир. От его сарказма застыла не только кровь в моих жилах, но и, кажется, спирт в магнитном компасе.

Мы вышли на крыло мостика, посмотрели вниз – там был тральщик.

Я не верил своим глазам. Этого не могло быть, но случилось.

Я до сих пор не верю.

Знаю, как вы любите театр, поэтому о театре. Город заказал нашему театру к выборам детский спектакль дать (хотя какая связь между выборами и развлечением для малолетних – в упор не вижу).

Детские спектакли в нашем дивном коллективе спокон веков были предметом всеобщих издевательств и средством резкого повышения креативности актеров, которые в ходе репетиций умудряются создать альтернативное произведение.

Казалось бы, и хрен с ними, но только вот эти альтернативы частенько в ходе самого спектакля вылазят (ясен перец, расслабляется народ. Детки-то все равно ничего не поймут, да вот жаль только – режиссер-то все у нас понимает). На этот раз в качестве жертвы был выбран «Аленький цветочек», и помимо уже традиционного: «Поверни кольцо на пальце и вмиг ОЧУДИШЬСЯ!» – и фирменного жеста Чудища (у него на руках многострадальных мохнатые перчатки с почти негнущимися пальцами, и, когда он протягивает Аленушке свои руки, такое впечатление, будто он ей средний палец демонстрирует) добавилось еще кое-что.

Например, купец по репетиционной привычке сказал: «Антон! Антон! Убежал парень с водкой!» (имелась в виду, конечно же, лодка). Кикимора вошла в историю фразой: «Зову, зову Бабу-ебу!» – а Баба-яга, однако, доплюнула (точнее, доплюнул – у нас это мужик) и переплюнула Кикимору, произнеся заклинание: «На доске – доска, под доской тоска, высь под высь! – с эффектным завершением: – Заебись!» Сказал он это, Аллах Акбар, тихо, но за кулисами было слышно, так что все закулисье медленно вымерло.

Аленушка была осмотрительней. На репетиции неизменно звучало: «Если не вернусь ровно к двенадцати с пивом, помрет мой хозяин неведомый!» – а на спектакле получилось: «Если не вернусь ровно к двенадцати с пивом, то с последними петухами помрет мой хозяин неведомый!»

В целом, было очень похоже на сказки Шуры Каретного: «Да не «Я – дрочистый изумруд!», а «ядра – чистый изумруд!».

Но детям все равно понравилось, с радостными такими мордахами сидели.

Примерно с такой же мордахой главный режиссер потом насиловал всю труппу паяльником.

Эта история произошла на борту тяжелого атомного ракетного крейсера «Адмирал Нахимов», у стенки 8 причала, главной базы Северного флота в г. Североморске. Бывает так, что иногда не все идет по намеченному плану, но бывалые люди привыкли, а для «чужака» это в диковинку. Ну, подумаешь, перебой с питанием с берега, ну «вырубилось» освещение отсеков, ну сработало включение аварийного освещения, ну по одной тусклой лампочке в отсеке – но все ж видно. Опытный моряк уже на ощупь по родному кораблю бегом из носа в корму попадет. Так надо ж такому случиться, что в этот самый момент проверяющий из ГЛАВПУРа в красивой зеленой форме, с погонами генерал-майора, с папкой (!), обходя кубрики личного состава на предмет житья-бытья, погрузился «во мрак», аккурат находясь рядом с рубкой дежурного, и в недоумении застыл, явно оценивая обстановку. Далее привожу практически дословный диалог «военно-политического» генерала и дежурного по кораблю в звании капитан-лейтенанта…

– Товарищ капитан-лейтенант, пожалуйста, проводите меня ко мне во флагманскую каюту.

– Товарищ генерал-майор, да все же хорошо видно. Проходите по правому борту сорок первый коридор, дальше несколько отеков, поворачиваете налево в коридор двадцать два, дальше два трапа вверх, еще налево… Все же хорошо видно…

Дежурный не договорил, так как выражение лица генерала менялось с каждым загадочным для его слуха словом – отсек, трап. Но больше всего его слух резала невозмутимая фраза «Да здесь все видно…».

И генерал изрек классическую фразу:

– Это вам (!), ебаны в рот, все видно! А я всю жизнь на танке ездил!

Александр.

Это опять Александр. Тут еще у меня один случай. Начало девяностых, март, боевая служба, Средиземное море, борт тяжелого атомного ракетного крейсера Северного флота.

Страницы: «« 23456789 »»

Читать бесплатно другие книги:

Данное издание содержит большое количество народных рецептов. Из этой книги вы узнаете о секретах фи...
С пролитой водой сравнивается в Библии человеческая жизнь. Проливается каждый ее день, и невозможно ...
Над человеческой жизнью словно распростерт покров – чувств, мыслей, впечатлений, любви. Об этом рома...
Капитан Дмитрий Корсаков – один из лучших оперативников ФСБ. Он в совершенстве владеет рукопашным бо...
Капитан милиции Петрович, несмотря на свой богатый опыт, не мог припомнить такого криминального бесп...
Их было трое – Скоблик, Михей и Дикарка. Они вместе учились, вместе служили, а затем уже в качестве ...