Слёзы Шороша Братья Бри

– Простите, я не спросила, как вас зовут.

– Полина.

– Полина, можно вас попросить?

– Да, Кристин, слушаю.

– Когда Мэтью вернётся, пусть позвонит мне, он знает мой телефон.

– Хорошо, обязательно скажу ему. Вы только не беспокойтесь понапрасну. Мэтью часто уезжает, бывает, на несколько дней: или запчасти нужные купить, или машину клиента перегнать после ремонта. А Дэн, судя по всему, с ним, вдвоём веселее.

– Спасибо вам, Полина. Всего доброго.

– До свидания, Кристин. И не беспокойтесь. А Мэтью вам позвонит.

Кристин с раздражением оторвала телефонную трубку от уха и ударила ею о базу так, словно хотела заставить и Сибил, и Полину проглотить их собственные блюда: «не переживай, деточка» и «не беспокойтесь понапрасну», одно, приправленное сладкой насмешкой, другое – залежалой умиротворённостью.

– Как так можно?! – думала она вслух. – Ничего, кроме дурацких слов! Ноль! Лучше бы я никому не звонила – не пришлось бы злиться! Ничего, кроме дурацких слов… Что она там про лопату сказала? Ах, да: Дэн спешил… Мэтью взял лопату… Хорошая сказочка получается: будут по очереди одной лопатой из земли запчасти выкапывать. Лучше не придумаешь… Успокойся, Крис, успокойся. Что это может быть? Что?.. Что?.. Дэн спешил так, что в дом не зашёл. Это на него похоже – бежать за идеей, не помня себя… Мэтью прихватил лопату, но забыл мобильник… И куда же вы собрались с эдаким скарбом: один с идеей, другой с лопатой?.. Какие же вы…

Кристин чуть было не сказала «подлецы». Но не сказала – просто заплакала… Ей стало зябко. Слёзы падали прямо ей на ладонь. Она увидела, что слёзы подают ей на ладонь и почему-то подумала, что, если бы она была сейчас на Северном полюсе (или на Южном), капельки слёз застывали бы и превращались в растущий ледяной комочек, а она сама – в ледяной ком. Это слово, комочек, вероятно, было в её памяти так близко, что оно легко напросилось ей на язык.

– Комочек! – ухватилась она за него. – Комочек. Дэн говорил… говорил это слово… Что он сказал мне? Я же слышала это слово от него… Комочек, комочек, комочек. Он должен был держать в руке какой-то комочек… Вспомнила! Вспомнила! Мне почему-то понравилось, как он это сказал: «… мои руки вспомнили, как приняли от дедушки бумажный комочек… Это та самая вещь…» Это та самая вещь. Так вот зачем вам понадобилась лопата. Ну, спасибо тебе, Дэн, за комочек… Почему же ты не позвал меня?! Забыл, кто помогал тебе всё это время?.. всю жизнь?.. Сама виновата: наговорила про бездну. Он мне дневник деда показывает, а я ему про бездну – любой обидится… Всё равно мог позвать. Ну ладно, завтра позвонишь – я тебе всё выскажу! И ты, Мэт, хорош: не мог сказать ему… нет, сначала себе, а потом уже ему, что есть ещё и Крис. Только позвони – отвечу. А услышу твой голос – трубку брошу, да так, что больно станет!..

Весь понедельник она ждала звонка. Весь понедельник она решала непосильную задачку: что внутри бумажного комочка? Весь понедельник она поднимала телефонную трубку и всякий раз тут же клала её обратно, чтобы не возвращаться в воскресенье с его бесполезными словами и злостью в ответ на них. Вторника не было. Для других людей он, очевидно, был. Его не было для Кристин. Для неё был бесконечный понедельник. Он, разрастаясь, сжевал вторник и большой кусок среды. Он бы сжевал всю среду, и её бы тоже не было, как и вторника. Но Кристин поняла, что она на грани и оборвала бесконечный понедельник, позвонив в семь вечера Тимоти Бейлу. Никому другому она позвонить не могла.

«Только бы он был дома! Только бы он был дома! Только бы…»

– Алло! – ответила Кэтлин Бейл.

– Здравствуйте, госпожа Бейл. Это Кристин Уиллис. Несколько дней назад я и Дэниел Бертроудж были в вашем доме. Нас принимал ваш муж.

– Я очень хорошо помню вас, Кристин. Прошу, называйте меня просто по имени, Кэтлин.

– Хорошо. Кэтлин, могу ли я поговорить с господином Бейлом? Он дома?

– Дома и будет очень рад услышать вас. Подождите минутку. Я скажу, чтобы Тимоти снял трубку у себя в кабинете.

– Да. Благодарю вас.

– Алло! Кристин?!

– Здравствуйте, господин Бейл!

– Тимоти. Для вас и Дэниела – Тимоти. В прошлый раз мне показалось, что мы расстались друзьями. Прошу, не отнимайте у меня этой веры.

– Хорошо, Тимоти. Мне тоже так лучше, особенно в моём теперешнем положении.

– Что случилось, Кристин? Хотя постойте, не говорите. Я уже произнёс это слово: случилось. Так дайте-ка я потревожу свою интуицию, коли она напросилась… С той самой минуты, как вы с Дэниелом уехали, меня не покидало чувство, что я скоро увижу вас. Именно вас, Кристин. Ведь Дэниел… только не обижайтесь ради Бога… Дэниел пропал?

От этого слова у Кристин перехватило дыхание.

– Пропал?! – прошептала она так, словно не догадывалась об этом. – Да, пропал. Я не хотела признаться в этом себе, но это так.

– Только прошу, не паникуйте раньше времени.

– Прошу вас, не надо! Мне уже говорили подобное.

– Хорошо-хорошо, больше не буду. Когда это случилось?

– В воскресенье.

– В воскресенье, – повторил Бейл, задумавшись.

– Он и его друг Мэтью Фетер, ничего никому не сказав, куда-то ушли… с лопатой. О, я же забыла сказать…

– Я догадался, где это случилось. Я же ездил туда, вы знаете.

– Вы догадливы. И, по-моему, это связано с той вещью, о которой вы нам рассказывали… за которой вас послал однажды к Буштунцу Торнтон.

– Хорошо, что вы позвонили мне.

– Вы… поможете? – с ноткой надежды в голосе спросила Кристин.

– Я должен помочь. Не имею права не помочь, – поспешил со словами Бейл, чтобы мысль о том, что Дэниел и его друг пропали бесследно и помочь им невозможно, не взяла верх. – Но дайте мне день всё обдумать.

(Для чего Бейлу нужен был этот день, он и сам пока не знал. Он мог бы сказать и «два дня», но это было бы слишком долгим ожиданием для Кристин).

– Да, Тимоти, я подожду.

– Я…

– Почему вы остановились?

– Не знаю, надо ли говорить об этом сейчас, но, коли начал, скажу. Я видел по глазам Дэниела, что… он другой, не такой, как я, что он не остановится. А если он решил идти до конца, он уже… его здесь нет.

– Не понимаю. О чём вы?

– Кристин, послушайте меня. То, о чём я скажу, покажется вам неправдоподобным. Но это правда. Не ищите его здесь. Не звоните никому… Он там… в той стране, о которой рассказывал мне много лет назад Ли. Ли – это Феликс Торнтон.

– Я помню. Но о какой стране вы…

– Вы не найдёте её на карте. Это страна… где предатели детства не в почёте. Ли так говорил. Я не знаю, где это, но уверен, Дэниел и его друг ушли туда.

– Всё равно я ничего не понимаю.

– И невозможно понять! И не надо сейчас пытаться понять! Я за столько лет не понял… Но Дэниел теперь там. И Ли тоже там. И, может быть, судьба сведёт их. Стоп! Я излишне предался фантазиям. Простите, я мог напугать вас.

Вдруг Кристин поняла, что теперь она знает правду… и больше ничего не будет. И всё-таки спросила, и в голосе её была слабость, было неверие:

– Но как же тут можно помочь? Тимоти? У вас уже есть какие-то идеи… или интуиция подскажет вам?

Бейл распознал то, что было в её голосе. И вдруг вспомнил, что уже слышал эти нотки в голосе другого человека. И в эти мгновения понял, что предпримет завтра… нет, уже сегодня, сейчас, сразу после разговора с Кристин.

– Дайте мне день! Всего лишь один день! Я позвоню вам в пятницу. А теперь пожелайте мне удачи и скажите «до свидания», – сказал он, понимая, что самой ей трудно закончить разговор и остаться наедине с мыслями.

– Удачи вам, Тимоти! Я буду ждать, – сказала она и, опустив трубку, разрыдалась.

Наступила долгожданная пятница. Бейл позвонил ровно в десять утра. Кристин сняла трубку ещё до второго звонка.

– Алло! Тимоти?! – вырвалось у неё.

– Доброе утро, Кристин!

Несколько секунд и Кристин, и Тимоти молчали.

– Не спрашиваете ни о чём? – в его голосе и в самом этом вопросе было что-то обнадёживающее.

– Спрашиваю. Только слов боюсь.

– Очень хорошо вас понимаю: сам слов частенько боялся. Отвечаю на ваш немой вопрос: кое-что у меня для вас есть. Точнее, не кое-что, а кое-кто, один человек. Это вам для настроения. А остальные слова давайте оставим для нашей встречи. Так что садитесь в машину и приезжайте. Мы с Кэтлин будем ждать вас.

– Спасибо, Тимоти. Вы… друг. Еду к вам, – в голосе Кристин слышалось волнение.

– Подождите! Кристин!

– Да.

– Может быть, это излишне, но, пожалуйста, повнимательнее на дороге.

Между этим телефонным разговором и разговором в знакомом Кристин кабинете (с картиной под названием «Власть слов и слёз» на стене) была дорога, вдоль которой все картинки словно куда-то исчезли… была встреча, глядевшая глазами старых друзей и говорившая словами, которые не надо подыскивать… был обед в кругу семьи, в которой Дженни была младшей сестрой Кристин, а Кристин – старшей сестрой Дженни, и было чувство, у Кристин было чувство, что так хорошо ей давно не было…

– Трудно отделаться от моих женщин, – широко улыбаясь, сказал Бейл уже в своём кабинете.

– Они такие милые. Мне с ними хорошо.

– Мне тоже.

– Тимоти, что у вас для меня? Сейчас мне уже не так страшно спросить об этом.

Бейл бросил взгляд на часы на столе.

– Через четверть часа по моей просьбе сюда придёт человек, Годфри Лойф, мой бывший одноклассник, сейчас дантист, но это к слову. Я позвонил ему ещё в среду, сразу после нашего разговора. Но он был пьян, сильно пьян. Так что переговорить с ним удалось только вчера вечером.

– И этот человек может быть полезен? – спросила Кристин (и голос её, и взгляд выдавали, что её ожидания поколебались).

– Только прошу вас, не спешите с суждениями.

– Ладно, не буду спешить.

– Два года назад у него умерла жена, и он остался с двумя детьми, сыном и дочкой. А два месяца назад у него пропал сын.

– Я и вправду поспешила, Тимоти.

– Пропал странно, необъяснимо странно. Я не преувеличиваю. Не знаю всех подробностей, но никогда не слышал, чтобы так пропадали…

– Как? – не удержалась от вопроса Кристин: к этому её подтолкнуло то, что Бейл вдруг замолчал.

– Простите. На мгновение представил: я и Дженни… и такое… Он пропал на глазах у подруги Годфри и его дочки, сестрёнки мальчика.

– Вы усматриваете какую-то связь между этим случаем и… и нашим?

– О, Кристин! Не всегда можно распознать связь… На следующий день после того как вы с Дэниелом были у меня, я ездил на перевязку в больницу и чуть не сшиб человека. Этот человек был пьян (едва стоял на ногах) и шагнул прямо под колёса. Но дело не в этом. Это, как вы поняли, был Лойф. Я узнал его, и, как ни странно, он меня тоже узнал. Я подвёз его до дома. По дороге он поплакался передо мной на судьбу, можно его понять. Но дело не в этом. В какой-то момент нашего с вами разговора, в среду, я отчётливо понял, что он подвернулся мне неслучайно. Он подвернулся мне, чтобы сегодня вы могли встретиться и поговорить с ним. И всё. И в этом я вижу связь. И я верю: сегодняшняя встреча будет что-то значить для вас… многое будет значить. Мне бы следовало сделать оговорку: так, мол, мне кажется, но мало ли что может показаться под настроение… ну, что-то в этом роде. Признаюсь, будь на вашем месте кто-то другой, я бы подстраховался оговоркой. Но с вами не хочу: вы меня другом назвали. Я сказал то, что думаю, без оговорок.

(Бейлу очень хотелось говорить с Кристин без оговорок, но это давалось ему с трудом. Вот и сейчас его натура перехитрила его желание, и он сделал-таки оговорку об оговорке).

Кристин хотела о чём-то спросить Бейла, но лёгкий стук в дверь прервал их беседу. В кабинет вошла Кэтлин.

– Тимоти, пришёл Годфри Лойф, с дочкой, Эмери. Я предложила ей поиграть с Дженни. Лойф не возражал, и они пошли в её комнату. Я проведу его сюда? Он ждёт внизу, в гостиной.

– Спасибо, Кэтлин. Я, пожалуй, сам за ним схожу. Кристин, подождите нас здесь.

– Да, Тимоти.

Через три минуты Бейл вернулся с гостем.

– Познакомьтесь. Это – Кристин Уиллис. Это – Годфри Лойф.

– Очень приятно, – сказала Кристин и, шагнув навстречу, протянула ему руку.

– Взаимно, – ответил Лойф.

Кристин чуть было не отдёрнула руку назад, так обжёг её лёд его ладони. Это заставило её пристальнее рассмотреть лицо Лойфа. Взгляд его глаз выражал отчаяние, оно словно застыло в них и не имело отношения к тому, что происходило вокруг в данную минуту. Бледно-синюшная кожа словно источала холод. И неожиданно в голове Кристин промелькнула мысль, которая покоробила её: «Он скоро умрёт… может быть, прямо сейчас».

– Присаживайтесь, друзья. Мне лучше оставить вас наедине?

– Пожалуйста, останьтесь, Тимоти, – поспешила с ответом Кристин.

– Какая разница, – пожав плечами, сказал Лойф и сел на стул. – Я сделаю то, о чём ты меня попросил.

– Простите, Годфри, вам тяжело будет говорить об этом…

– Мне тяжко в любом случае, буду я говорить об этом или не буду.

Кристин заметила, что его руки и колени дрожат.

– Не могу с этим справиться, – сказал Лойф, поймав её взгляд. – Плевать. Но это не то, о чём вы подумали.

– Я ещё не успела ни о чём подумать, Годфри.

– В общем, это не от вина. Впрочем, думайте, как думается.

– Годфри, расскажи, пожалуйста, Кристин, как всё произошло, – попросил его Бейл, чтобы не заставлять её подстраиваться под этого несчастного.

– Да-да-да-да-да, – как-то небрежно произнёс Лойф, и в этом послышалась обида.

– Годфри, я пришла сюда не из любопытства, – мягко сказала Кристин. – Мне нужно знать вашу историю, чтобы искать продолжение своей.

Лойф приподнял руку, что означало, что он всё понимает.

– Два года назад умерла Кора… оставила мне Энди и Эмери. Год спустя я познакомился с Глэдис, Глэдис Тоулин. В то время она была моей пациенткой. Я заглядываю людям в рот (работа такая), и меня отделяет от того, кто сидит передо мной в кресле, всего-то фут. На таком расстоянии люди чувствуют друг друга не только глазами и ушами, но и теми полями, которые излучают их души и тела. Мы стали встречаться. Это было серьёзно, настолько, что и детям, и ей нужно было… привыкнуть друг к другу. Глэдис не жалела времени: играла с ними на компьютере (я никогда не играл), помогала Энди с уроками. Они вместе гуляли. Часто ходили в парк развлечений. Больше всего любили кататься на пони и на колесе обозрения. На колесе это и случилось, на самом верху. Оторваться от того, что каждый день топчешь ногами, и увидеть всё с высоты птичьего полёта – кому это не понравится?..

Лойф остановился… Потом продолжил:

– Они сидели втроём. Разговаривали. Может, смеялись… Радовались жизни… Глэдис сошла с ума. Она повторяла одно слово – бездна.

«Бездна». В сознании Кристин вдруг встретились два слова: одно, «бездна», ворвалось в него только что, другое, «бездна», мчалось ему навстречу по длинному тоннелю внутри сознания. Они столкнулись друг с другом и заставили содрогнуться всю конструкцию под куполом черепа. Кристин проняла дрожь.

– Вы восприимчивы к словам, Кристин: вся дрожите, – заметил Лойф.

– Вспомнила кое-что. Сейчас пройдёт. Продолжайте, пожалуйста.

– Глэдис больше ничего не сказала. И сейчас молчит. Сейчас она в психиатрической клинике.

– Она поправится? Что говорят врачи? – спросила Кристин.

– По своему опыту знаю: новые зубы не растут, – ответил Лойф.

– А ваша дочь? Она что-нибудь рассказала?

– Только она и рассказала. Больше никто ничего не видел. Она ребёнок – объяснила всё по-своему.

– Что же она сказала?

– Сказала, что Энди ушёл к маме. Мама его позвала, и он ушёл к ней на небеса.

Кристин вдруг показалось, что эта встреча ничего не даст ей, и она стала придумывать, о чём ещё можно спросить Лойфа: не встанешь же и не уйдёшь просто так, хотя желание такое у неё появилось. Бейл тоже на мгновение усомнился в полезности этой затеи, но лишь на мгновение: в отличие от Кристин, он всё время верил и ждал, что знак судьбы проявит себя.

– Годфри, не знаю, спрашивали ли вы об этом Эмери, или такой вопрос обидел бы её, – начала Кристин.

– Думаю, спрашивал, – не дав договорить ей, сказал Лойф. – О чём я только ни спрашивал её. Не смущайтесь, задавайте свой вопрос.

– Почему мама Энди и Эмери позвала к себе только его?

– Я же вам сказал, что спрашивал. Все мы, горемыки, одинаково устроены и цепляемся за одни и те же вопросы, пока не спиваемся или…

– Я не собираюсь спиваться, Годфри, – я хочу разыскать моих друзей!

– Простите, Кристин, но это наивно. Там не осталось ничего, кроме воздуха. Был человечек, и от него не осталось и следа. И никто не видел, как с неба спустились ангелы или душа Коры.

– Хватит! – воскликнула Кристин. – Я задала вам вопрос – вы так и не ответили на него.

– Я тоже хотел разыскать моего Энди. Я несколько раз прокрутился на этом чёртовом колесе. Первый раз с Эмери, потом один… Теперь отвечаю на ваш вопрос. Эмери сказала, что мама позвала Энди через его глазастый камень. Свой глазастый камень Эмери всегда оставляла дома в шкатулке, которую ей подарила вместе с камнем Кора. Эмери боялась потерять его… и боялась, что Энди потеряет свой… Глазастый камень. Его подарил Коре отец по возвращении из экспедиции. Он был геологом. Из её детства камень перекочевал в детство Энди и Эмери. Только в её детстве у камня было два глаза, а потом стало два одноглазых камня. Кора попросила меня распилить его так, чтобы в половинках осталось по глазу. Но она не захотела называть их одноглазыми, так и стало два глазастых камня. Наверно, Кора чувствовала, что скоро покинет нас и на Рождество подарила детям по глазастому камню. Это было два с половиной года назад.

Кристин растрогалась. Слёзы навернулись ей на глаза.

– Простите, – сказала она и вышла из комнаты.

Через минуту Бейл и Лойф тоже вышли.

– Кристин, дождитесь меня, – на ходу сказал Бейл (он явно спешил). – Я только отвезу Годфри и Эмери домой.

– До свидания, Кристин, – сказал Лойф, быстро отвёл глаза в сторону и пошёл вниз.

– До свидания, Годфри.

Бейл вернулся скоро. Сразу побежал наверх. Но ни в коридоре, ни в кабинете Кристин не было. Он оставил на столе бумажный пакет и побежал вниз. И нашёл Кристин в столовой. Кэтлин, Дженни и их гостья пили кофе с печеньем.

– Простите, но я должен забрать Кристин. Кристин, вы… успели распробовать кофе? Простите… вы мне очень нужны, очень, – Бейл говорил, стоя в дверях, как будто если бы он вошёл внутрь, то потерял бы то, что осталось бы у него за спиной. Он торопил слова, произнося их как-то лихорадочно, в какой-то одновременно извинительной и дёргающей того, к кому он обращался, манере.

Хозяйка и гостья улыбнулись друг другу. Кристин встала, извинилась перед Дженни и вышла вслед за Бейлом.

– Поднимемся ко мне. Пусть всё, что связано… – Бейл чуть было не сказал: с Торнтоном, но решил не поминать его в такой важный момент и сказал по-другому: – Пусть всё, что связано с этим делом, ютится в моём кабинете. Вы сейчас увидите одну вещицу. Она-то меня и сделала несколько вне себя, если так позволительно выразиться. Пройдите к столу. Она в пакете. Достаньте её. Вы должны почувствовать друг друга.

Было заметно, что Бейл хочет порадовать Кристин, хочет приобщить её к какой-то своей радости. Кристин немного смутили его слова, но она открыла пакет и вынула из него то, что Тимоти назвал вещицей. Это был кусок какой-то горной породы или, может быть, застывшей лавы. Ей сразу показалось (может быть, под влиянием странных слов Бейла: «Вы должны почувствовать друг друга»), что он… не неживой, что он почувствовал её. Она повертела его в руках. С одной стороны из него выступал наружу какой-то другой камень (или не камень?) округлой формы. Бирюзовый цвет его был неоднотонным, он играл голубым и зеленоватым оттенками.

– Глазастый камень! – воскликнула Кристин. – Он и вправду глазастый!

– Смотрит, как живой, верно? – Бейл радовался как ребёнок.

– Да, Тимоти! Трудно глаза отвести!

– Ещё труднее было выпросить его у Эмери. Не буду рассказывать, как мне это удалось, чтобы вы не назвали меня плутом и циником.

– Зачем же вы тогда…

– Подождите, Кристин! Вы ещё не знаете, что держите в руке. Помните? Я никогда не видел вещи, которую вымогал у Буштунца.

– Но вы видели рисунок! Вы хотите сказать…

– Это она! Только на рисунке она не была заключена в камень. Хорошо помню: эта вещь смотрелась как шарик, но он словно состоял из крохотных облаков, наплывающих друг на друга, точь-в-точь как этот, и глаз не чувствовал его тверди. Какого он цвета, я не знал: рисунок был исполнен грифелем. Но я уверен: внутри нашего камня такой же шарик, как тот, на рисунке Торнтона.

– Значит, внутри бумажного комочка, который Буштунц перед смертью отдал Дэну, был шарик. И его пошли выкапывать Дэн и Мэтью.

– Именно так, Кристин. И теперь нам надо всё хорошенько обдумать, прежде чем что-то предпринять, – сказал Бейл и, испугавшись своих слов, прошептал: – Что я говорю? Сам не знаю, что я говорю.

– Тимоти, вы сказали то, что подсказала вам интуиция. Я тоже подумала, что этот глазастый камень… только начало, что глаз поможет мне найти моих друзей… Но нам надо всё обдумать – у меня сумбур в голове.

– Кристин! – вдруг воскликнул Бейл, как будто вспомнил что-то важное или о чём-то догадался.

Она вопросительно посмотрела на него.

– Кристин, вы должны остаться у нас! Я прошу вас об этом! Кэтлин и Дженни будут рады.

– Это тот случай, когда меня не надо уговаривать. Я с удовольствием останусь у вас.

Суббота началась для Кристин вполне определённо. В голове её больше не было сумятицы, и она поняла, что нет проблемы, над которой надо ломать голову, вперив взгляд в глазастый камень. Надо просто идти шаг за шагом туда, куда укажет его глаз. Это вовсе не было её догадкой, это в её сознании родился такой образ.

После завтрака Кристин позвонила Лойфу. Они с Бейлом решили, что, если с Годфри будет говорить она, он вряд ли откажет им. А без него задумка Кристин стала бы сразу несбыточной.

– Доброе утро, Годфри! Это Кристин.

– Оно доброе?

– Доброе… потому что мы одержимые и не собираемся спиваться, – сказала она, и только потом в голове у неё промелькнуло, а то ли она сказала.

– Тогда, доброе утро, Кристин. Я и в самом деле после вчерашней встречи с вами капли в рот не брал. Не верите? Впрочем, это не так важно.

– Верю. Покажете мне место, где пропал Энди?

Какое-то время Лойф молчал. Потом спросил:

– Когда?

– Мы с Бейлом заедем за вами прямо сейчас, – уверенно сказала Кристин и тут же спохватилась. – Да, я не спросила, есть ли кому остаться с Эмери. Наверно, неправильно было бы мучить ребёнка одним и тем же.

– К ней приходит няня. Она вот-вот будет здесь.

– Вот и хорошо. До встречи!

…Кабина, в которой сидели Кристин, Бейл и Лойф, прошла верхнюю точку бесконечного, безвыходного пути гигантского колеса.

– Мы приближаемся к месту, где пропал Энди, – вполголоса сказал Лойф. – Вот… вот оно. Эмери сказала, что это случилось здесь. Она как-то запомнила это место. Мне кажется, что теперь я сам ощущаю его. Как? Не могу сказать. Но с закрытыми глазами определю его. Здесь он шагнул из кабинки, с этой стороны.

– Куда шагнул?! – в недоумении спросил Бейл, как будто первый раз услышал о том, что случилось.

– Куда можно шагнуть из этой кабинки?

– Извини, Годфри.

– Как же он не испугался?! – удивлённо сказала Кристин, когда наклонилась над бортиком и посмотрела вниз. – Страшно! Отсюда вообще лучше смотреть вдаль.

– Я не знаю… не знаю, куда смотрел в это чёртово мгновение мой сын: меня не было рядом.

– Что Эмери рассказала в первый раз? – спросила Кристин.

– …Энди поднял перед собой глазастый камень. Она сразу попросила брата спрятать его: она боялась, что он уронит его. А он будто не слышал её. Эмери сказала, что он не отвечал ей и даже не взглянул на неё. Он всё время смотрел на камень. Так он встал на скамейку и перешагнул через бортик. И на её глазах исчез прямо в воздухе. По словам Эмери, мама позвала его через камень. Глэдис закричала и попыталась схватить его за руку, но ей не удалось остановить его. Своим безумным криком она лишь перепугала Эмери.

– Годфри, а сама Эмери видела или, может быть, слышала свою маму? – мягко, даже осторожно спросил Бейл.

– Я спрашивал её об этом. Она сказала, что у неё не было с собой глазастого камня, и поэтому она не повидалась с мамой. Думаю, эти слова рождены её воображением, – сказал Лойф.

Наступило молчание. Отчего-то тягостное. Кабина приближалась к земле.

– Что ж, пожалуй, моя помощь на этом исчерпана. Да и не хочется мне больше кружить на этом колесе.

– Простите нас, Годфри, – сказала Кристин (в глазах её была жалость).

– Я ни в чём не упрекаю вас. Прощайте, Кристин.

Бейл повёз Лойфа домой. Кристин осталась. На первом круге её одиночного путешествия она не решилась достать из сумочки глазастый камень Эмери. Она боялась чего-то. Может быть, неизвестности. Может быть, того, что всё закончится ничем… На втором круге ей показалось, что она почувствовала место, где исчез Энди. Чтобы проверить свои неясные ощущения, она протянула руку и, шевеля пальцами, попробовала воздух: не отзовётся ли он как-то… и ничего особенного не уловила… и подумала, что на третьем круге всё-таки достанет глазастый камень и посмотрит на него… в его глаз…

Колесо обозрения не замечало, как расстаётся с одними созерцателями и принимает других. Оно бесстрастно ползло… вверх и вниз одновременно. Кабина Кристин снова приближалась к роковому месту. Кристин зажмурила глаза, на ощупь открыла сумочку и вынула из неё глазастый камень. «Как плохо, что колесо идёт так медленно, – подумала она. – Противная гигантская улитка. Растягивает время, каждый его миг. Ей бы возить тех, кому ничего не надо. Впрочем, она это и делает. Это ты здесь лишняя, секретарша сумасшедшего мальчика, влюбившаяся в приятеля сумасшедшего мальчика… Так ты решилась или не решилась? Решилась… вроде как. Противная улитка растягивает твою решимость до „вроде как“, превращает её в рассудительность, и ты начинаешь думать, что ещё можно дать задний ход, можно вспомнить, кто ты, и вернуться к себе прежней. И тогда ты не сойдёшь с ума, как Глэдис». Вдруг Кристин каким-то чутьём уловила (как порой улавливаешь на себе чей-то потаённый взгляд), что она поравнялась с невидимым окном и оно манит её, незримо и неслышно. Она, не мешкая, поднесла камень к лицу и открыла глаза… и тут же с криком отпрянула к противоположному бортику кабины. Если бы кто-то увидел её в это мгновение, то подумал бы, что её сшиб и заставил трепетать от ужаса ураган. Её бросило в нещадную дрожь. Сердце её колотилось так, словно хотело вырваться не только из её груди, но из этой клетки, повисшей над бездной.

– Не сойти с ума! Только не сойти с ума! – пробормотала Кристин и сжала кулаки, словно силясь удержать в них свой разум: он не хотел существовать, он хотел сгинуть, потому что не мог примириться с тем, что увидела Кристин. – Не сойти с ума! Не сойти с ума!..

Бейл уже вернулся в парк и ждал Кристин у колеса обозрения. Как только она вышла из кабины, он понял, что она не в себе. У неё был вид человека, которому угрожает опасность: она съёжилась, прижала руки к груди (в одной была сумочка, в другой – глазастый камень) и шла торопливо, но неуверенно, лицо её было бледно. Заметив Бейла, она кинулась к нему… уткнулась лицом в его плечо и расплакалась. Он почувствовал, что она дрожит словно в лихорадке.

– Тимоти, я не сошла с ума? – вдруг спросила она.

Он погладил её по голове и сказал:

– Если бы вашим единственным словом было слово «бездна», я бы, наверно, подумал так, но вряд ли бы признался вам.

Кристин засмеялась сквозь всхлипывания.

– Я не произнесла его случайно, – сказала она.

– Значит, вы случайно не сошли с ума.

– Да, Тимоти. И поэтому увезите меня отсюда быстрее.

На полпути к дому Бейлов она сказала:

– Я останусь у вас ещё на день. Так мне будет лучше.

– Кристин! Гостите столько, сколько вам понадобится. Во всяком случае, одного дня мало. Вам нужно хорошо-хорошо отдохнуть. Если…

– Тимоти, – перебила она его, – я видела…

Бейл ждал, пока Кристин переведёт дыхание.

– Я видела трещину… в пространстве. Она ширилась и готова была… принять меня. Я не выдержала этого. Я не смогла даже смотреть. Но я видела её.

– Значит, страна Торнтона существует?

– Не знаю.

Вечером Кристин позвонила сначала Маргарет Буштунц, потом Полине Фетер. Она соврала им, сказав, что Дэниел и Мэтью отправились с экспедицией на Тибет. Почему на Тибет, она и сама не знала. Просто в голову ей залетело слово «Тибет». Потом она гуляла с Дженни. Потом – одна, допоздна. Потом поговорила с Кэтлин, так, ни о чём: ей просто хотелось посидеть и послушать кого-нибудь. Потом она поднялась наверх, приняла душ и легла. И подумала: что она увидит, когда закроет глаза? Она закрыла глаза… и ничего не увидела. Это хорошо. Значит, она успокоилась и сможет уснуть.