Грозненский роман Семенов Константин
В квартире висела тяжелая, давно не проветриваемая духота, пахло газом. Духовку жгут? На стене повисли отвалившиеся, тронутые плесенью, обои. В комнате что-то неразборчиво бурчали. Здесь жили две женщины – мать, бодрая вредная старушка лет семидесяти, и дочь. Дочери было, пожалуй, чуть больше, чем Борису и Ирине, но выглядела она лет на шестьдесят.
– Не, не показывает, одни помехи, – уже поприветливей произнесла соседка. – А че там, много войск?
– Много, – Борис приоткрыл дверь.
– Ну, слава Богу! – сверкнула беззубым ртом соседка. – Наконец-то! Теперь им конец!
– Кому?
– Чеченам! – понизила голос до свистящего шепота. – А то сам не понимаешь? Попили они нашей кровушки! Теперь все – наши быстро порядок наведут! Кого надо – к стенке, кого надо – в лагерь! Эх, Сталина на них нет!
– Так вроде пытались уже? – неосторожно ответил Борис.
– Это когда? В ноябре? Так ты что, не знаешь – предали их! Чечены и предали, оппозиция. В город заманили, а сами разбежались магазины грабить. Вот наших ребят и побили. Нет, теперь так не будет, теперь все – конец! Если войск много, сами разбегутся, правда, мама? А войск, правда, много? – опять шепотом в полуоткрытую дверь.
– Правда, – ответил Борис. – Всем хватит.
Телевизор заработал минут через десять. Показывали то же самое: бесконечные колонны бронетехники, дым, кучки людей. Колонна то и дело останавливалась – и тогда камера спешила показать крупным планом причину: то подожженную машину, то перегороженную живым заслоном дорогу. Впрочем, удавалось это камере далеко не всегда, и тогда казалось, что колонна стоит сама по себе – отдыхает. Бегущая строка бежала постоянно, больше никаких объяснений не было. Сосчитать даже приблизительно, сколько же движется техники, при таком показе было совершенно невозможно, и через час Борису стало казаться, что вся Ингушетия покрыта войсками, как саранчой.
И вся эта грохочущая масса, вся эта армада даже при такой скорости вот-вот минует границу, а там и Грозный недалеко.
В комнате, несмотря на яркое солнце, потемнело, остро запахло тревогой. Невозможно было сидеть на месте, хотелось что-нибудь делать, куда-то бежать.
Бежать было некуда.
Борис отошел к окну, закурил.
Под декабрьским солнцем блестели стандартные пятиэтажки микрорайона, ощетинившись антеннами. По крыше соседней бегали пацаны, вспугивая сидящих на антеннах грачей. Грачи ругались, меняли одну антенну на другую, но улетать не желали. Еще бы – внизу, до самой аптеки, тянулась стихийная мусорка, гниющая и зловонная. Кто же добровольно покинет такое райское место? Дураков нет.
За пятиэтажками темнели покрытые желтой травой холмы. Морозный воздух был чист и прозрачен.
Вот так же хорошо было видно и тогда, то ли неделю, то ли месяц назад – как же тянется время. Только была ночь, темная безлунная ночь, и в пятиэтажках не светилось почти ни одного окна. Борис тоже стоял у окна, рядом, прижавшись к плечу, замерла Ирина. Впереди, почти улегшись на подоконник – только что проснувшийся Славик.
Бомбили Ханкалу.
Сначала в тишине раздавался далекий, быстро нарастающий шум. Шум рос, переходил сначала в тревожный гул, затем в грохот, и, когда казалось, что от этого грохота вот-вот полопаются стекла, с востока выныривал самолет. Маленький, еле светящийся в темном небе. Самолет снижал высоту, что-то ронял и резко уходил вверх и вбок. А через мгновение на земле бесшумно расцветал громадный огненный цветок. Еще через короткий – меньше удара сердца – миг воздух разрывал грохот взрыва, и дребезжало, жалуясь, плохо закрепленное стекло.
Самолеты возвращались быстро, через пару минут, и вновь расцветал очередной смертельно красивый цветок, и вновь жалобно дребезжало стекло.
Зрелище завораживало, не давало возможности отвести взгляд. Так, наверное, кролик смотрит на удава, такого ловкого, красивого, безжалостного.
Напоследок самолеты сбросили что-то новое – Борис явно видел, как от брюха стремительной птицы отделяется и летит вниз то ли контейнер, то ли бочка. На этот раз грохота было поменьше, зато цветок получился особенно красивым. Огромный, яркий – холмы осветились до самого микрорайона. Черно-красный дым стремительно закручивался, превращаясь в громадный гриб, и на город вновь опустилась тишина.
Черный силуэт мелькнул перед стеклом, и Борис в панике отпрянул. Нет, это был не самолет – это спикировал на мусорку грач.
Ирина узнала новость от Славика. Народу на работу пришло как никогда мало, некоторые отделы вообще оказались почти пустыми. У них-то еще более-менее: кроме Ирины пришли Мадина с Ольгой, и через час появился Руслан. Руководства не было.
– Ну что, плакаты писать будем?
– Оленька, никогда не торопись выполнять распоряжение начальства, – дурашливым голосом произнес Руслан. – Ибо не исключено, что последует другое – противоположное.
– Тебе легко говорить, ты…
– Чечен, да? Эх, Ольга Петровна, Ольга Петровна. Хочешь, я с тобой один плакат держать буду? Так и увидят во всем мире – чеченец и русская, оба молодые и красивые. Мир, дружба, любовь! Хочешь? Клянусь!
– Да ну тебя!
Тяжелая дверь резко распахнулась, в кабинет, поднимая ветер, влетел Славик.
– А вы что сидите до сих…
– Слава! Что случилось? Почему не в школе? И кто тебе разрешал ходить одному?!
– Так мам! Вы что, не знаете? Всех отпустили! Занятий больше не будет! Не знаете?
– Не тараторь, – поморщилась Ирина. – Толком скажи: что случилось?
– Я же и говорю! – вытаращил глаза Славик. – Всех отпустили. Совсем. Потому что началась война. А вы не знаете, да?
В кабинете повисла тишина. Казалось, ее можно было пощупать, потрогать руками.
Если обжечься не страшно.
Руслан посмотрел на часы, стремительно встал, уронив стул, включил радио.
– …кабря 1994 года, на территорию Чеченской Республики введены подразделения войск Министерства внутренних дел и Министерства обороны Российской Федерации. Действия правительства вызваны угрозой целостности России, безопасности ее граждан, как в Чечне, так и за ее пределами, возможностью дестабилизации политической и экономической ситуации…
– Вот! А я что говорил! – гордо произнес Славик и осекся, увидев мамино лицо.
Приемник кашлянул помехами и торжественным голосом продолжил:
– Наша цель состоит в том, чтобы найти политическое решение проблем одного из субъектов Российской Федерации – Чеченской Республики, защитить ее граждан от вооруженного экстремизма. Но сейчас мирным переговорам, свободному волеизъявлению чеченского народа препятствует нависшая опасность полномасштабной гражданской войны в Чеченской Республике…
Руслан убавил громкость, поднял стул. Все молчали. В окно ярко светило солнце, играя бликами на бицепсах глянцевого Ван Дама.
– И что теперь? – ни к кому не обращаясь, спросила Ольга.
– По домам расходиться! – Руслан встал, начал что-то собирать со стола.
– Нет.…Но… должно же быть какое-то распоряжение, – неуверенно сказала Ирина.
– Какое распоряжение, Ирина Николавна! – Руслан уже надевал пальто. – Какие же вы все-таки…Счастливо оставаться!
Хлопнула дверь.
– Ирина Николаевна, – нервно произнесла Мадина, – Вы бы к Мусаеву сходили, что ли…Я видела, он приехал.
Дверь в небольшой уютный кабинет была распахнута настежь. Заместитель, не сняв плаща, развалился в кресле и сосредоточенно следил за солнечным зайчиком на потолке.
– Алхазур…
– Ира? Заходи, садись, – опять уставился на потолок. – Дверь закрой. Знаешь уже?
– Алхазур, люди спрашивают, что делать?
– Спрашивают…спрашивают…спрашивают… Кто спрашивает, Ира? – резко выпрямился на кресле, уставился на Ирину немигающими глазами. – Что спрашивает? И почему ты думаешь, чтоязнаю ответ? А?
– Ну, как…
– А, ты насчет работы? – криво улыбнулся Алхазур, а в глазах лед. – Идите-ка вы домой, Ирина Николаевна. Все идите. И больше не приходите. Все, свободна – я занят!
Ира молча встала, поправила стул, открыла дверь.
– Ира…
Остановилась, обернулась через плечо.
– Помнишь в командировке? Как ты меня отбрила…Ладно, пока! – и ухмыльнулся: – «Повезло» вам – плакаты писать не надо.
Мадина и Ольга сидели уже одетыми, Славик что-то рисовал.
– Сказали всем по домам – работа прекращается на неопределенное время. Трудовые все забрали?
Сначала зашли к родителям: Славик ныл, что бабушка не знает, пойдет встречать из школы, испугается.
Родители смотрели телевизор. По бесконечной равнине сквозь дым медленно, но неуклонно ползла бронированная змея. Время от времени на змею налетали маленькие, как комары, люди. Змея ненадолго останавливалась, отмахивалась и ползла дальше.
Славик тут же прилип к телевизору.
– Ого! Круто! Танков-то, танков! Дед, а это что валяется – БТР? Баб, в школу больше ходить не надо. А его, что – подбили?
– Второй час уже крутят, – сказала Валентина Матвеевна, – говорят, что еще с трех сторон движутся. Покушаете? Я борщ сварила.
– Нет, мама Валя, спасибо. Борис там один, волнуется, наверное.
– Волнуется.…Балуешь ты его. Ну, хоть немного – еще горячий.
– Нет, надо еще на базар сходить…
– Ирочка, а может не надо на базар? – забеспокоилась Валентина Матвеевна. – Чеченцы ведь злые сейчас, наверное. Мало ли что…
– Да нет, мам Валя, как раз сейчас и надо сходить. Кто его знает, как дальше будет… – Ира надела платок. – Славик, пошли!
Веселый пожилой чеченец, у которого Ирина чаще всего покупала мясо, сегодня был хмур. Обычно он всегда здоровался, в шутку жалел, что такая красивая девушка досталась не ему, и вообще – не чеченцу.
– Здравствуйте! – сказала Ирина. – Мне килограмма три, пожалуйста.
– А, пришла? – зло протянул продавец. – Смелая…Мяса тебе? А может, кашей обойдешься? Вы же любите кашу?
– Кто? – не поняла Ирина.
– Русские! – повысил голос мужчина. – Русские! Кашу и свинину, свинину и кашу! И ломать все! Что смотришь – своих ждешь?
– Ва Дела![6] Ваха, ты что? – вмешалась женщина с соседнего прилавка. – Они здесь при чем?
– Ни при чем, все ни при чем, – уже скорее устало, чем зло, пробурчал продавец. – Никто ни при чем. Сто миллионов, а все ни при чем – каждый за себя. Что за народ? Забирай свое мясо!
Ярко светило солнце над предгорными равнинами, над сохранившейся еще кое-где зеленой травой, над дорогами. Если бы глянуть свысока глазами орла или спутника, охватить взглядом всю равнину, стало бы хорошо видно, что дороги эти неумолимо стремятся к большому темному пятну города.
Как реки к океану.
Как кровеносные сосуды к сердцу.
Можно было бы разглядеть, что большинство их, как и обычно, пустынно. Большинство – но не все. Некоторые были забиты настолько, что, казалось, по ним ползут, сверкая бликами, длинные-длинные металлические змеи.
Медленно и неуклонно двигались колонны по дорогам Ингушетии.
Победным маршем, не встречая совершенно никакого сопротивления, шла колонна по дорогам Надтеречного района.
Еще одна колонна остановилась у границы с Дагестаном.
Ничего этого жители города, выглядевшего сверху большим темным пятном, видеть не могли. Не могли они подняться в небо, как птицы. А спутники? Спутники передавали картинку, кому нужно.
Легкий ветерок гонял по улицам обрывки бумаг, полиэтиленовые пакеты, окурки. Славик несколько раз намеривался поднять особенно аппетитный, смотрел на маму и останавливался. Куда-то по своим делам шли люди, и, казалось, что ничего не случилось – все, как всегда. Правда, если прислушаться, можно было услышать громкоговоритель, установленный у Президентского дворца:
– ….оккупационные войска вероломно.…Без объявления…наплевав на продолжающиеся переговоры,…не пройдут…танем как один…дорого заплатят…чем жить на коленях…
Но это если прислушиваться.
Разговор
Танк был чудовищен. Постоянно шевелящиеся гусеницы доставали до крыш домов, а башня сверкала где-то высоко-высоко над ними. Ствол пушки, толщиной с железнодорожную цистерну, тоже все время двигался, как будто выискивая, куда бы влепить соответствующих размеров снаряд.
– Ну что, впечатляет? Эй! Ты куда смотришь? Вниз, вниз смотри!
Борис перевел взгляд вниз: мелькнули ужасающих размеров пулеметы, люк, больше похожий на ангарные ворота.
– Ниже!
Грязное, в каких-то бурых подтеках брюхо исполина, и под ним совершенно не к месту – легкий ажурный столик и такой же стул. На стуле развалился маленький пузатый человечек в шикарном фраке и буденовке с красной звездой. Лицо у человечка гладкое, лоснящееся, улыбка ехидная. А глаза грустные.
– Наконец! Приветствую вас, Борис Алексеевич! Разрешите поздравить с началом!
И голос у него красивый, уверенный – приятно слушать. Такие голоса бывают у политиков, священников и страховых агентов.
– С каким началом?
– Как с каким, Борис Алексеевич? Ну, что вы, право.… С началом восстановления конституционного порядка, конечно. А вы что подумали?
– Конституционный порядок.… А что это?
Человечек взял со стола запотевшую бутылку «Вайнаха», щедро плеснул в пузатый бокал.
– Будешь? А… ты же спишь! – Человечек медленно выцедил бокал, блаженно улыбнулся. – Какая все же это прелесть – не то, что какой-то там дагестанский!
Борис судорожно глотнул.
– О чем это мы? А! Ну, даете вы, Борис Алексеевич! Одичали тут совсем. Конституционный порядок – это конституционный порядок! Это право на жизнь, на работу, на свободу перемещения. На что там еще? Это право платить налоги, делать вид, что выбираешь президента. Самому выбираться.…Ну, это тебе не грозит. Право пить водку, смотреть рекламу. Мало тебе? Право спокойно ходить по улицам, даже вечером. Ты хочешь ходить спокойно по улицам?
– Хочу, – согласился Борис. – А ты думаешь этого всего можно достичь? Танками?
Человечек налил еще бокал, выпил – теперь залпом.
– А ты как хотел – пряником? Опомнись, мы, где живем? Кстати, ты как себе представляешь дальнейшие действия?
Борис задумался.
– Ну, подойдут к городу…
Человечек налил еще бокал и рассматривал его на свет.
– Встанут кольцом, – неуверенно продолжил Борис. Человечек хмыкнул, и Борис упрямо повторил: – Да, встанут!
– И что дальше?
– Дальше? Блокада и переговоры. Ну,… еще, может, короткие вылазки спецподразделений.
Человечек поперхнулся коньяком, закашлялся.
– Кто? Кхм, кх! Какие-какие подразделения?
– Специальные… – еще более неуверенно протянул Борис.
– А! Это которые впятером с полками справляются? Телевизора насмотрелся? Ты бы еще про психотропное оружие вспомнил!
Борис смутился.
– А что, нет таких? Совсем?
– Если и есть, у них более важная задача! – отрубил человечек отряхиваясь. – Президента, например, охранять.
– Так что же – снова, как в ноябре? Нет, не может быть, второй раз так не будет. Видели же, что так нельзя? Видели! Значит – блокада и переговоры.
– Что-то расхотелось мне коньяку, – объявил человечек и налил полный бокал густого красного вина. – Может и так, может и блокада. Да только спешить ведь надо.
– Зачем спешить? – Борис завистливо смотрел, как вино медленно переливается из бокала в глотку пузатого человечка.
– Зачем? – Человечек вытер рот салфеткой. – Да мало или…Престиж страны, гордость, воодушевление от победы, от единой цели. Знаешь, есть такое понятие – маленькая победоносная война? Знаешь! Вот и тут…
Борис знал это определение и даже во сне почувствовал озноб.
– Но ведь тогда будут жертвы? И немаленькие…
– Подумаешь! Вспомни историю.
– Как это, подумаешь! – возмутился Борис. – Объяснять придется – сейчас все-таки не тридцатые года!
Человечек закрыл глаза, подумал, как будто решая, стоит ли говорить.
– Уверен? Не беспокойся – объяснят.
– Как?
– Как, как… – передразнил пузатый. – По– разному. Например, тем, что вас спасать срочно надо было.
– Нас? Меня?
– Не будь занудой! Не тебя лично – русских. Эх, Боря знаешь ли ты, что лет через десять почти вся страна будет уверена, что в Чечне за время власти Дудаева было вырезано 25000 русских.
– Сколько?!
– Двадцать пять тысяч, – медленно повторил человечек. – Ну, в крайнем случае – двадцать. Я не шучу.
Борис аж задохнулся.
– Да это же.…Подожди, подожди…это же по …
– Не трудись, – человечек вытащил из кармана калькулятор, пощелкал клавишами. – Итого имеем: в среднем по двадцать одному и четыре десятых человека в день.
– Но это же бред!
– Почему? – вкрадчиво осведомился человечек. – Потому, что ты так говоришь? А кто ты такой? Почему тебе должны верить?
Борис растерялся.
– Сотни и тысячи людей будут повторять и повторять эти цифры. Они будут произноситься из телевизоров, печататься, разноситься Интернетом. Что против этого твое мнение?
– Но я же здесь был!
– И что?
– И знаю, что это не так!
– И что? – повторил человечек. – Знай, ради бога. Да только, почему тебе должны верить? Может, ты врешь, может, забыл, может, не видел. Может, тебе заплатили. Может, ты вообще идиот?
– Кто? – закричал Борис. – Нет, подожди. Не может быть! При чем здесь верить или не верить? Мозги же должны быть? Элементарный здравый смысл!
– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовался человечек.
– Точно – здравый смысл! – обрадовался Борис. – Двадцать человек каждый день!
– Двадцать один.
– Двадцать один! Двадцать один убитый каждый день! Каждый! Сто пятьдесят в неделю! И так три года! И это в городе, где работают телефоны, транспорт, предприятия. Да все бы все знали. Сразу! А уж слухи! Неужели непонятно, что, будь, так русские через месяц побежали бы, куда глаза глядят. Все побежали бы! В панике! Бросая все! Неужели непонятно?
– Через месяц?
– Ну, через два. Неужели непонятно? Неужели трудно представить?
– Кому это нужно – понимать, представлять? – усмехнулся человечек. – Тем более считать? Боря, а ты сам-то хоть знаешь, сколько было убито?
– Откуда? Как это вообще можно будет узнать?
– Никак. Ну, а все-таки. Какому бы числу ты не удивился?
– Не знаю.… Две тысячи?..
– Две?
– Ну, три. А что – разве это мало? А… сколько?..
– Не знаю, – тихо ответил человечек и вылил вино из бутылки себе на голову.
Жидкость медленно потекла, заливая лоб, щеки, шею, рубашку, фрак.
Густая. Ярко-красная.
Как кровь.
Глава седьмая
Первые впечатления
Первые впечатления от войны оказались совершенно неожиданными – было нечего делать. Ну, совершенно. На работу ходить не надо, Славика вести в школу не надо – прямо сплошные выходные. Вокруг тоже ничего особенного не происходило: война пока была только на экране телевизора. Да и то какая-то странная.
Борис сидел у телевизора целыми днями и смотрел все, что показывали: местные программы, выпуски новостей Центрального телевидения. Когда попадалось что-нибудь особо интересное, звал Ирину. Славик прибегал сам.
В первый же вечер стало ясно, что наступление со стороны Дагестана заглохло. Борис, лежа на диване, наблюдал, как толпы людей перегородили путь войскам прямо на границе республик. В толпе были и мужчины, и женщины, и даже дети. Похоже, что армейское руководство оказалось совершенно не готово к такой ситуации. Во всяком случае, никто не стал ни давить, ни стрелять, и колонна остановилась. Мало того, каким-то образом несколько офицеров попали в плен. И теперь местное телевидение постоянно крутило кадры, где военные пили чай с аксакалами и беседовали о жизни. Аксакалы и комментаторы настойчиво уверяли, что офицеры вовсе не в плену, а просто в гостях – вот попьют чайку и поедут домой. Все остальные репортажи с этого направления были почти такими же: колонна стоит, солдаты и офицеры беседуют с местными жителями.
Вторая колонна медленно, но все же продвигалась, пока не остановилась у станицы Ассиновская. Там повторилось то же, что и в Дагестане: толпа людей, перекрытая дорога, бесконечные переговоры и взаимные угрозы.
Где и как двигалась третья колонна, телевидение не показывало.
Зато показали совершенно фантасмагорическое зрелище: переговоры во Владикавказе. Они были запланированы еще на встрече Дудаева с Грачевым. С тех пор изменилось буквально все, а переговоры, тем не менее, состоялись. Зачем? Понять это сидя в Грозном было невозможно.
Но это все было далеко, а в Грозном пока ничего не изменилось. В домах был свет, газ, работало телевидение. Вода подавалась с перебоями, отопления, ясное дело, не было. Базары пока работали. Магазины? А кому они нужны – магазины?
Туманным пасмурным днем Борис с тоской представил, как будет сейчас греть воду, а потом бриться в холодной ванной и решил отпускать бороду. Славик нашел совершенно новые батарейки. Ирина умудрилась даже что-то постирать.
Сосед справа отправил семью в село и предложил Борису отметить это дело. Водку купили на остановке у бабушки.
– Чья водка, бабуля? Не отравимся?
– Да что ты! – засуетилась старушка. – Настоящая водка, волгоградская. Сын в прошлом месяце привез. Берите, не сомневайтесь. А если что – я все время здесь сижу.
– Так война же теперь, – сказал сосед.
– А что война? На войне водка не нужна, что ли?
Судя по этикеткам и пробкам, водка, действительно, оказалась волгоградской, и Борис купил еще пару бутылок про запас.
Домой Борис вернулся чуть под хмельком, лег на диван пред телевизором и заснул. Проснулся от смутного ощущения, что забыл что-то важное. Посидел, посидел, ничего не вспомнил и пошел на кухню пить чай.
А чай уже его ждал – горячий, крепкий, с двумя ложками сахара: такой, как он любил.
– Спасибо, Ирочка! – Борис подошел к жене, обнял, сразу закружилась голова. – А откуда ты узнала, что я чаю хочу?
– Действительно! Откуда я могу это знать? – засмеялась Ирина. Повела плечами, поежилась. – Боря, не дестабилизируй меня! Смотри – вся мурашками пошла.
– Где? – заинтересованно спросил Борис. – Дай посмотреть.
Повел рукою – черный шелк заструился сквозь пальцы – прижался губами к шее.
– Боря! Ну правда…
Борис еще раз поцеловал ложбинку у ключицы, демонстративно вздохнул и сел за стол.
– Как же я обожаю твои пупырышки! Даже больше, чем чай.
– Неужели? Ты уверен? – улыбнулась Ирина. – Ну, и о чем вы там болтали целый час?
Борис выпил немного чаю, помолчал. Внезапная вспышка улетучилась, и настроение стремительно возвращалось к обычному в последнее время – тревожно-выжидательному.
– Да так, в общем.…Слушай, знаешь, что он рассказывал? – хлебнул еще чаю, оживился. – Выпил грамм сто пятьдесят, расчувствовался и говорит: «Пошел этим летом с детьми в Трек. Держу их за руки, а они не хотят – вырываются. А я выпустить боюсь. Представляешь – боюсь! До чего дожили: в своем городе, среди своего народа – и боюсь!» Представляешь?
– Да…Интересно, а он представляет, каково тогда нам?
– Кто его знает? Говорит, что представляет, – Борис задумался. – Ира, а может зря мы… Может, надо было на деревню соглашаться?
– Боря, ну что теперь об этом говорить. И потом – что значит соглашаться? Нам кто-нибудь предлагал?
– Нет. Но мы же и не искали почти.
– Не искали… – согласилась Ирина. – А кто бы это делал? Ты бы смог?
– Ты же знаешь, что не смог бы, – вздохнул Борис.
– Ну, вот и не надо теперь жалеть.
Читать бесплатно другие книги:
