Чужая дуэль Исайчев Игорь
– Дарья!.. Куда ты запропастилась, несносная девчонка?! Беги сюда немедля!
Внезапный спазм в желудке заставил меня зажмуриться и стиснуть зубы, сдерживая стон. Судя по всему, вчерашние излишества не прошли даром даже для модернизированного организма. А когда боль отпустила, и я сумел разлепить повлажневшие веки, то обомлел. В первую секунду почудилось, что предо мной в неземном сиянии предстал самый настоящий ангел.
Сердце оборвалось, дыхание перехватило, а визгливый голос соловьям заливающегося продавца с трудом пробивался сквозь звон в ушах:
– Рекомендую-с, очень рекомендую-с, – оживленно жестикулировал приказчик, – Дарья Архиповна Чижикова, племянница, сестрицы овдовевшей дочка-с. Вот, пришлось сочувствие поиметь-с, к делу пристроить. А то совсем худо сестрице-то. Мал, мала, меньше на руках остались, после кончины законного супруга-с.
Вполуха его слушая, я никак не мог поверить собственным глазам. Это была та самая девчонка, с которой мы столкнулись у церкви. Но, если тогда она показалась мне просто милой, то сейчас абсолютным совершенством. И теперь я не собирался упускать еще раз подаренный судьбой шанс.
Повинуясь красноречивому взгляду благодетеля, зардевшаяся от столь пристального внимания покупателя девушка извлекла на свет невероятно дорогой по местным меркам экземпляр. Однако примерка надолго не затянулась. Взглянув в зеркало, я был поражен, насколько в пору мне пришлась обновка. Не торгуясь, отсчитал требуемую сумму и, отдавая внушительную пачку купюр лучащемуся от счастья приказчику, огорошив того вопросом:
– Аркадий Спиридонович, сдается, только одна моя покупка с лихвой окупит сегодняшний день, а?
Заюливший глазами торговец, натянуто хихикая, погрозил пальцем:
– Экий вы хитрец, Степан Дмитриевич. На скидочку намекаете-с? Но и меня поймите правильно, траты-то, совершенно безумные-с. Из самого Парижа доставлено-с. Единственный в своем роде, экземпляр-с. Ей-богу, почитай себе в убыток отдаю-с.
Насчет французского происхождения одежды меня терзали смутные сомнения. Но я не жалел о потраченных деньгах. Мне было нужно совсем другое. Вплотную подойдя к приказчику и взяв его за верхнюю пуговицу жилета, из-под которой струилась золотая цепочка от карманных часов, проникновенно заглянул в глаза:
– Давайте-ка так договоримся, почтеннейший Аркадий Спиридонович. В дополнение к уже совершенной покупке, я приобрету, скажем, – мой взгляд скользнул выставленному товару, – самое дорогое шелковое кашне. Но, – зажатая меж пальцев перламутровая пуговица оттянулась до треска ниток, – в качестве, так сказать, благодарности за неслыханную щедрость, вы не будете против нашего, с Дарьей Архиповной совместного обеда. – Несмотря на любезную улыбку, глаза мои заледенели, а в голосе отчетливо звякнул металл.
Не ожидавший подобного оборота приказчик, растеряно захлопал белесыми ресницами, сразу не находясь, что ответить, а я продолжал настырно давить:
– Ну же, любезный, решайтесь скорее. А то у меня с утра маковой росинки во рту не было.
Отпрянувший в робкой попытке освободиться продавец, уперся в прилавок и, неловко утирая несвежим платком вспотевшую лысину, сбивчиво залопотал:
– Так я… Понимаете-с… Дело в том-с, – и вдруг сообразив, выпалил: – А давайте у нее самой справимся!
Так и не отпуская многострадальной пуговицы, я обернулся. Поймал заинтересованный взгляд девушки, и без лишних экивоков задал вопрос прямо в лоб:
– Милейшая Дарья Архиповна, не окажите ли вы мне честь составить компанию за совместной трапезой?
Сумевший, наконец, вывернуться ценой оторванной пуговицы приказчик вплотную подскочил к племяннице и, не стесняясь, свирепо зашипел ей на ухо:
– Поблагодари многоуважаемого Степана Дмитриевича за оказанную милость и растолкуй ему, сколь много у тебя неотложных дел.
Подобный поворот событий мне совсем не понравился. Ощущая, как внутри закипает гнев, я шумно втянул носом воздух, готовясь одернуть зарвавшегося торговца, но тут, уперев в бока согнутые в локтях руки, неожиданно вступила задохнувшаяся от возмущения девушка:
– Совестно вам, дядюшка, уважаемого человека обманывать! Какие же у меня вдруг дела неотложные выискались-то? Полы по три раза на день мыть, пыль из углов грести, да чай вам подносить? Это ведь и подождать может. Разве не так?
Пока побуревший приказчик ловил ртом воздух, словно вытащенная из воды рыба и демонстративно хватался за сердце я, смахнув на пол со стула старое пальто, небрежно откинул его ногой к двери. Затем вынул из портмоне обещанную доплату и, бросив деньги в открытый ящик кассы, давясь от хохота, с трудом выдавил:
– Жду вас, мадмуазель на выходе. Заодно извозчика поймаю. И шарфик мой не забудьте с собой прихватить.
…Недолгий путь до трактира моя спутница не проронила не слова, по-детски обиженно шмыгая носом. Игра в молчанку продолжалась и в обеденном зале. Мне уже стало казаться, что экспромт со свиданием изначально был обречен на неудачу, когда она, в сердцах отбросив меню, пробормотала под нос: «И будь что будет. Нипочем туда больше не вернусь».
И тут до меня стало доходить, какая драма разыгралась за те быстротечные минуты ожидания на крыльце магазина. От понимания как дорого обошлась девочке бесшабашная выходка закоренелого холостяка, мне стало не по себе. Но, как бы там ни было, первым делом стоило заказать, а уже потом думать, как расхлебывать невзначай заваренную кашу.
Я подвинул ближе к ней переплетенное в кожу меню и, наклонившись, тихонько шепнул в маленькое розовое ухо: «Смените гнев на милость, выбирайте. А то страсть как есть хочется».
Испуганно отшатнувшаяся девушка с похвальной быстротой вернулась в реальность и, сконфужено улыбнувшись, принялась послушно листать список предлагаемых разносолов. От стойки за нами терпеливо наблюдал половой.
Судя по тому, как худой до прозрачности палец нерешительно скользил по витиеватым названиям, я понял, что пора спешить на помощь. Накрыв узкую, прохладную кисть своей пятерней и мягко сжав, не давая сразу освободиться, предложил:
– Может, доверимся вкусу местного завсегдатая? Клянусь, голодной не останетесь.
С видимым облегчением вздохнув, Дарья вытянула пальцы из-под моей ладони и захлопнула книжицу. Тут же внимательно отслеживающий обстановку официант устремился в нашу сторону, а меня сзади вдруг бесцеремонно даже не хлопнули, а скорее со всего маху огрели по плечу. До скрипа стиснув зубы, и как-то сумев удержаться от рефлекторного тычка локтем за спину, я нарочито медленно оглянулся.
За спиной, нагло щерясь, подбоченился околоточный. С первого взгляда было понятно, что он изрядно навеселе. Демонстративно раскинув руки и сверкая глазами, Селиверстов завопил на весь зал:
– Ба! Какие люди?! Где пропадать изволили, Степан Дмитриевич?!
Судя по всему, уже успевшему поправить голову полицейскому очень не понравилось отсутствие моего привычного маскарада и, похоже, именно поэтому он так взбеленился. Еще толком не сообразив, хорошо это, или плохо, что Селиверстов оказался в трактире, первым делом я решил его угомонить. Стремительно подскочив со стула, и наехав грудью на вынужденного отступить околоточного, ответно оскалился:
– Да вот, так получилось, Петр Аполлонович. Жизнь, понимаете ли, заставила временно покинуть ваши гостеприимные края. Однако все обошлось. Вернулся, как видите, – и демонстративно отодвинул стул рядом с собой. – Присоединитесь к нам, или как?
Селиверстов качнулся, икнул, соглашаясь, махнул рукой:
– А почему бы и нет? Но, – он прицелился мне в грудь указательным пальцем, – одно условие. Немедленно представьте меня даме.
– Извольте, – присоединяясь к игре, я коротко поклонился и отчеканил: – Знакомьтесь – Дарья Архиповна, – затем, повернувшись к спутнице, продолжил: – Этот шумный тип местный околоточный надзиратель Петр Аполлонович Селиверстов. Вы не против, если поименованный господин составит нам компанию, – и, усмехнувшись, добавил после небольшой паузы. – Вообще-то он безобидный… И все равно не отстанет.
Тем временем, полицейский уже лез лобызать руки не ожидавшей подобного напора Дарье, а мне только и оставалось, посмеиваясь, диктовать заказ.
Несмотря на столь неоднозначное начало, в итоге вечер удался. Наскоро перекусивший Селиверстов, на удивление категорически отказавшийся от спиртного, очень быстро пришел в себя и оказался исключительно галантным кавалером. Он, как мог, развлекал компанию рассказами о комичных ситуациях, случившихся с ним и его коллегами по службе, коих оказалось великое множество. Когда же поддавшаяся уговорам выпить бокал вина, раскрасневшаяся от смеха Дарья, заметно расслабилась, рассыпался в извинениях и выволок меня на улицу.
Глубоко вдохнув морозного воздуха, мы синхронно закурили, и околоточный, как будто не он только что балагурил как заведенный, угрюмо спросил:
– Чего это ты вдруг раскрылся? Неужто все опасности позади?
Я смерил его долгим взглядом, и дружески похлопав по плечу, тяжело вздохнул:
– Да нет, мой друг. Пожалуй, все только начинается.
– Так в чем же дело? – Селиверстов выпустил плотную струю дыма в зенит.
Задумчиво стряхнув наросший на папиросе серый столбик пепла, я ответил:
– Просто-напросто противника, с которым нам теперь придется воевать, тривиальным изменением внешности уже не проведешь.
– И что же это за супостат такой объявился? – недоверчиво изогнул бровь полицейский.
– Всему свое время. Скоро узнаешь, – я выбросил прощально зашипевший окурок в снег. – А сейчас, очень прошу, сделай мне одолжение, оставь нас наедине. И еще, заскочи к деду, соври что-нибудь про мое чудесное превращение.
– Ну, ты даешь! – возмущенно фыркнул околоточный. – Больше ничего не хочешь?
– Нет, – покачал я головой. – Только это. В конце концов, нынешний обед, как всегда за мой счет, правильно?
– А, черт с тобой, – неожиданно сдался полицейский. – И чего только ради дружбы не сделаешь. Цени.
– Ценю, – приобняв приятеля за плечи, я взялся за ручку входной двери. – Пойду. Неприлично оставлять даму одну так надолго.
– Давай-давай, – бросил мне вслед Селиверстов. – Только не увлекайся. Сам знаешь, чревато…
Когда я вернулся за стол, Дарья встревожено обернулась и удивленно спросила:
– А где же Петр Аполлонович?
Откровенно любуясь нежным профилем, я с улыбкой поинтересовался:
– Неужто со мной так страшно, что без полиции никак?
– Почему же? – смутилась девушка. – Никакой вы не страшный. Очень даже наоборот. Только как-то он вдруг ушел. Даже не попрощался.
– Служба у него такая, – взялся я за бутылку, – туману напускать. Пусть себе с Богом злоумышленников ловит, а мы, давайте еще выпьем по глотку, и о другом поговорим.
– О чем же? – пригубив вина, с любопытством взглянула на меня Дарья.
– Да хотя бы о том, – отставил я бокал, – что за разговор состоялся между вами и дядей перед уходом из магазина?
Девушка вспыхнула и, прикусив нижнюю губу, обожгла меня взглядом. Затем, отвернувшись, отрывисто бросила:
– Вас это никоим образом не касается.
– Вот тут вы ошибаетесь, – твердо возразил я. – Сдается, что именно мое необдуманное поведение навлекло на вас серьезные неприятности. И не вздумайте возражать! – моя ладонь хлопнула по столу, подчеркивая серьезность намерений. – Выкладывайте, как на духу!
Залпом допив оставшееся в фужере вино, Дарья, низко опустив голову, долго промокала губы салфеткой, решаясь. Так и не подняв глаз от тарелки, она начала рассказывать.
За четверть часа я узнал незатейливую историю, как практически неизлечимая здесь скоротечная чахотка напрочь разрушила жизнь, казалось такой крепкой и благополучной семьи. Заразившийся от пациента земский врач сгорел менее чем за полгода, оставив жену с четырьмя детьми без средств к существованию. Оказавшаяся в безвыходном положении вдова была вынуждена отправить только-только окончившую гимназию Дарью в услужение к брату, управляющему магазином одежды.
– Какой же он гадкий, – передернулась от отвращения девушка. – Стоит рядом, взглядом раздевает и потеет. Стоит тетке отвернуться, сразу намеки сальные начинаются. Нынче так вообще скандал форменный устроил. Похабными словами обозвал, и кричал, чтобы назад не возвращалась. А я нипочем и не вернусь! – хорохорилась Дарья, но предательски дрогнувший голос, выдал истинные чувства.
– Понятно, – от волнения у меня перехватило горло. Лишь проглотив горький комок, я смог продолжить. – Знать от судьбы не уйдешь.
– Это вы к чему? – подняла удивленные глаза спутница.
– К тому, что эту ночь проведете у меня, а дальше как-нибудь разберемся.
Дарья отчаянно замотала головой.
– Никак нельзя. Что люди скажут?
– Люди, – невесело усмехнулся я. – Вы думаете, кому-то есть дело до вас, или до меня? Если так, то глубоко заблуждаетесь. А даже и пойдут сплетни. Да черт с ними! Стыд, как говориться, глаз не выест. Тем более что и стыдиться, собственно, нечего. Ну, так как, договорились? Клянусь всеми святыми, домогаться не буду.
Взглянув на меня сквозь слезы, она только и смогла, что согласно кивнуть.
– Вот и ладно, – я ободряюще улыбнулся. – Значиться так, сейчас доедаем-допиваем, да двинемся потихоньку устраиваться. А за вашим добром я уже с утра пораньше пошлю.
…До дома мы, по обоюдному согласию, решили прогуляться пешком. Короткий зимний день уже сменили голубые сумерки, и уютно поскрипывающий под ногами снег навевал беззаботные детские воспоминания. А когда большая часть пути уже осталась позади, меня словно с головы до ног ошпарили кипятком, заставив оборвать разговор на полуслове. И тут же сзади омерзительно проскрипело:
– Эй, голубки! Вам там, случаем, не скучно вдвоем? А то давайте вместе повеселимся!
Откровенно вздрогнувшая Дарья, втянула голову в плечи и, ускоряя шаги, потянула меня вперед.
– Ой, куда же мы так торопимся-то, а? – продолжал глумливо хрипеть за спиной прокуренный голос, а дорогу заступили выскользнувшие из темного проулка две сутулые фигуры.
После курса выживания на базе даже пять-шесть подготовленных бойцов не представляли для меня реальной опасности в рукопашной, тем более что под жилетом в наплечной кобуре грелся револьвер, а от клинка, или шальной пули надежно защищал комбинезон. Напрягало другое. Со стороны зашедшего сзади блатного откровенно тянуло ледяной ненавистью, крепко настоянной на темной, никак не сопоставимой с масштабами личности мелкого уголовника, силой.
Мне страсть как не хотелось открывать пальбу посреди слободы, поэтому, мягко освободившись из объятий насмерть перепуганной Дарьи, я развернулся вполоборота, чтобы держать в поле зрения всех противников. Повел плечами, разгоняя кровь и настраиваясь на неминуемую драку.
Тем временем тот, кто первым нас окликнул, разболтанной походкой приблизился вплотную. Судя по манерам, он был основным в этой троице. Лихорадочно приплясывая, и насторожено бегая глазами, выдохнул смесью застарелого перегара и смрада гнилых зубов:
– Значится так, фраерок. Живо гони хрусты, скидывай клифт и прохоря. Не будешь ерепениться, до старости как-нибудь дотянешь. А ты, шмара, – он ткнул грязным пальцем с неровно обгрызенным ногтем в Дарью, – до утра наша. – И смачно харкнув, попал мне точно на носок сапога.
Я скользнул взглядом по пенящемуся потеку желтой от никотина слюны и искренне изумился:
– Ну, ты, братец, и хам!
Следом, не давая главарю опомниться, неуловимым для нетренированного глаза движением вздернул колено, и резко распрямив ногу, впечатал каблук изгаженной обуви точно в его солнечное сплетение. Утробно хрюкнув, он отлетел назад, опрокинулся на спину и звонко стукнулся затылком о промороженные доски тротуара, теряя манерный картуз.
Отпихнув в придорожный сугроб ойкнувшую от неожиданности Дарью, я легко вошел в боевой транс. Время привычно замедлилось и мне не составило большого труда сначала, упав на корточки, снести круговой подсечкой ближнего бандита, а затем, на подъеме, используя энергию раскрученного тела, крюком правой руки раздробить челюсть его подельнику.
И тут случилось неожиданное. Главный из троицы ночных шакалов, всего секунду назад не подававший признаков жизни, внезапно подтянул колени к подбородку и, выгибом вперед пружинисто вскочил без помощи рук. Внутри у меня нехорошо захолонуло, а воскресший жиган выхватил из голенища финку и зашипел:
– Все, гнида. Конец тебе.
Присев на напряженных ногах и умело жонглируя ножом на уровне пояса, налетчик жег меня черным, немигающим взглядом. Скорость его перемещения была невероятной даже для искушенной в уличных потасовках шпаны. Случайная драка на глазах оборачивалась смертельной опасной схваткой.
Словно уловив мою мысль о «Гасселе» главарь тут же ударил по замысловатой траектории, целя в неприкрытую защитой шею. Едва успевая подставить левое предплечье, я вкрутился под руку с ножом, бросил его через плечо, не отпуская запястье и выворачивая финку.
Несмотря на жесткое приземление и потерю оружия, мой противник, вполне профессионально кувырнувшись, вновь оказался на ногах и, не теряя ни секунды, вновь бросился в атаку. С трудом блокируя серию стремительных ударов и пятясь под мощным натиском, я с содроганием понял, что могу и не устоять.
Но, вселившийся в уголовника злобный дух выбрал для себя негодное воплощение. Источенное пагубными привычками тело не было способно на полную отдачу, и только это меня спасло. Уловив ритм атаки, я поднырнул под методично вспарывающие воздух кулаки, и с энергетическим выплеском, изо всей силы ударил его в левую половину грудной клетки.
Ребра противника не выдержали, раздирая осколками легкие и деформируя сердце. Он рухнул на колени, а затем, ухватившись за грудь, медленно завалился на бок. Двое оставшихся не рискнули искушать судьбу и, бормоча невнятные проклятья, быстро растворились в сгустившейся тьме.
Повинуясь неосознанному порыву, я склонился над хрипящим в снегу громилой, который из-за порванных легких уже начал потешно, будто резиновая кукла, раздуваться. Сквозь кровавые пузыри на губах он выдавил: «Еще свидимся… фраерок», – и напоследок подмигнув налитым бездонным мраком глазом, судорожно дернувшись, затих.
Отшатнувшись от него как от прокаженного, я затравленно огляделся. Убедившись в отсутствии случайных свидетелей происшедшего, выдернул из сугроба ошалевшую Дарью и, подхватив ее под руку, со всех ног бросился наутек.
Каких уж небылиц наплел деду все же выполнивший свое обещание Селиверстов, осталось для меня загадкой. Однако тот как само собой разумеющееся воспринял и мой новый облик, и мою спутницу. Было видно, что хозяина так и распирает от любопытства. Но каким-то чудом он сдерживался от лишних вопросов, лишь многозначительно дуя щеки, тем самым показывал свою причастность к важной тайне.
С горем пополам успокоив Дарью и перегородив комнату ширмой, я по-джентельменски уступил ей свою кровать. Сам же, хорошенько раскочегарив камин, долго курил под приоткрытой форточкой, вновь и вновь прокручивая в голове недавнюю баталию. Мне, несмотря на вроде бы благополучное ее завершение, никак не давала покоя финальная сцена.
Вся эта история очень дурно попахивала вселением. А по моему разумению, проделать подобный фокус было по силам только негуманоидам маэнам, не имевшим тела в общепринятом понимании. Получалось, что они открыли на меня сезон охоты.
Против воли я обернулся на ширму, за которой тихонько сопела забывшаяся в тревожном сне Дарья, и у меня остро защемило сердце. Выкинув в камин догоревший до изжеванной бумажной гильзы окурок, с горечью подумал: «Ну, почему всегда в этой жизни так получается? Стоит случиться чему-нибудь хорошему, как за него тут же приходится платить кучей неприятностей. И что мне теперь делать? Втягивать в свои шальные игры эту девочку?»
Вытянув в три затяжки еще одну папиросу и так ничего толком не решив, я, в конце концов, плюнул на душевные терзания и, не раздеваясь, завалился спать кушетку, действуя по проверенному принципу – утро вечера мудренее.
Глаза я продрал с первыми петухами. Выглянул в окно и ничего, кроме тьмы, щедро разбавленной вихрящейся бледной мутью, не увидел. После полуночи разыгралась нешуточная метель, завалившая слободу мелким, колючим снегом.
Стараясь не разбудить Дарью, я наспех плеснул в лицо пригоршню ледяной воды из умывальника в углу и, пытаясь не слишком скрипеть рассохшимися ступенями, спустился на первый этаж. За давно небеленой, местами облупившейся до кирпича русской печкой, отделявшей жарко натопленную горницу от кухни, гремела чугунами хозяйка. Распорядившись подать завтрак наверх, я строго-настрого запретил без моего ведома выпускать из дома гостью и, перекидывая с руки на руку обжигающий пирог с рыбой, выскочил прямиком в пургу.
По дороге на постоялый двор мне пришлось заглянуть в лавку и выдержать тягостный разговор с приказчиком. Поднятый из постели, он принялся, было, горько причитать, обвиняя меня во всех смертных грехах. Однако крепкая зуботычина, сдобренная четвертным казначейским билетом, быстро пригасили его пыл.
Столковавшись с толстяком о доставке имущества Дарьи к новому месту жительства, я двинулся дальше, временами утопая по колено при штурме причудливо изогнутых снежных барханов. В конце концов, начерпав полные голенища и отчаявшись поймать извозчика, плюнул на все и выбрался прямиком на середину дороги. В отличие от целиком занесенного тротуара там хотя бы имелся намек на едва заметную колею, пробитую редкими санями.
В пристанище Селиверстова я направился самым коротким путем, прямиком через трактир. По пути, отфыркиваясь и не обращая ни малейшего внимания на редких посетителей в обеденном зале, стряхнул с одежды снег, утирая подхваченными со столов салфетками залитое талой водой и горячим потом лицо. Будучи в курсе моих близких отношений с околоточным, двое половых во главе с буфетчиком лишь ограничились косыми взглядами, так и не решившись сделать замечание. По-достоинству оценив их выдержку, перед тем как нырнуть в знакомый коридорчик, в качестве компенсации урона я бросил на стойку мятый целковый.
Околоточный, несмотря на ранний час, оказался на месте. Сидя за столом чернее тучи, он поднял на меня недобрые глаза и, не здороваясь, встретил едким вопросом:
– Твоя работа?
– Ты, собственно о чем? – уже догадываясь, к чему он клонит, я скинул пальто и, высунувшись в коридор, стряхнул с него остатки влаги.
– Все о том же, – полицейский раздраженно ткнул пальцем в свободный стул. – О трупе Жорке Головни на Царскосельской.
Ничего не отвечая, я тянул время, задумчиво почесывая кончик носа. Долго разглаживал согнутым указательным пальцем усы и в последнюю секунду все же решил не отпираться:
– Моя… Только на всякий случай учти, их было трое. А еще, эти ублюдки собирались изнасиловать Дарью.
– Знамо, что они не гостинцами тебя побаловать решили, – мрачно буркнул околоточный. – Да и в одиночку Головня нигде не появлялся.
Затем пятерней взлохматил свою без того не идеальную прическу и жалко застонал:
– И что же мне теперь прикажешь делать?
В ответ, я неожиданно для себя вспылил:
– А ты меня арестуй! Глядишь, начальство отметит! Экого душегуба словил!
Селиверстов возмущенно подхватился и рубанул ребром ладони по горлу:
– Во где ты у меня со своими вечными приключениями!
Однако, натолкнувшись на мой тяжелый взгляд, плюхнулся обратно на стул. Суетливо закурил, и попытался изобразить любезную улыбку:
– Чего взвился-то? Подумаешь, прямо и спросить ничего нельзя? Все равно, официально этого ханурика лошадь раздавила. Упился он до зеленых чертей и заснул прямо посередь дороги. Снежком его припорошило, вот кучер и не приметил. Копытом грудь напрочь размозжило.
Полицейский с невольным уважением покосился на мои напряженно сжатые на коленях кулаки, поковырялся пальцем в ухе, и вопросительно поднял брови:
– Ты по делу, или так, поболтать? – и многозначительно щелкнул по захватанному стакану, гордо попирающему стопку служебных документов.
Глава 19. Подземелье живых мертвецов.
Плотно стиснув скрещенные на груди руки, я угрюмо безмолвствовал. Закинув ногу на ногу и мерно покачивая начищенным до зеркального блеска сапогом, словно невиданное насекомое изучал не знавшего, куда девать виновато бегающие глаза околоточного. Несмотря на давние приятельские отношения, его последняя выходка мне крайне не понравилась. И теперь нужно было спешно определяться, иметь ли с ним дело дальше, либо биться со своими проблемами без посторонней помощи.
Жизнь не раз учила тому, что в самый острый момент нож в спину норовят всадить не столько враги, которые обычно предпочитают загонять его в грудь, а напротив те, кого считаешь самыми близкими друзьями. Однако, как ни крути, я раз за разом приходил к единственному неутешительному выводу – в одиночку мне нипочем не справиться. Поэтому, ничего не оставалось, как в самой жесткой манере попытаться окончательно расставить точки над «i».
Неожиданно для Селиверстова я рывком подался вперед и, крепко упершись ладонями в столешницу угрожающе навис над околоточным:
– Любезный Петр Аполлонович! – грозное громыхание моего голоса заставило полицейского отшатнуться и инстинктивно втянуть голову в плечи. – Верна ли моя догадка, что вы более мне не помощник?!
Прилипший спиной к стене полицейский сглотнул и, срываясь на визг, возмущенно заголосил:
– Ты белены объелся что ли?! Почто так оскорбляешь, а?! Чего я тебе плохого сделал?! Чем таким не угодил?!
Я некоторое время пристально вглядывался в его наполнившиеся слезами непритворной обиды глаза, затем опустился на свой стул и назидательно изрек:
– Слишком много сейчас на карту поставлено, чтобы в соратниках сомневаться. Последний раз спрашиваю – ты со мной?
Сгорбившийся Селиверстов, несмотря на волны жара, текущие от раскаленной печи, зябко вздрогнул. По-детски беззащитно шмыгнув носом, невнятно прогундосил:
– А куда мне, прикажешь, от тебя деваться? Мы теперь одной веревочкой навечно повязаны. До самого, понимаешь, конца.
Растирая подушечками пальцев внезапно занывшие виски, я устало проворчал:
– И чародейства не напугаешься? Забыл, с кем дело имеешь?
– Да брось? – небрежно отмахнулся околоточный, занятый поиском портсигара на захламленном столе. – Хватит уже сказки рассказывать. Откуда в наш просвещенный век волшебство?
– Так ты ж сам намедни меня колдуном обзывал? – искренне удивился я перемене в настроении Селиверстова.
Тот, все же сумев отыскать пропажу в бумажных развалах, криво ухмыльнулся.
– Не принимай близко к сердцу. Видел же, не в себе был. Не приведи Господи еще раз такое пережить, – он мелко перекрестился. – Мало ли что могло с расстройства привидеться.
Я с шумом втянул в себя воздух и, подскочив со стула, резко выдохнул. Не спрашивая разрешения, подцепил ногтем крышку портсигара полицейского и, вытряхнув папиросу, на ходу закурил, нервно меряя шагами комнату. Наконец набравшись духу, подскочил вплотную к Селиверстову и решительно выпалил:
– Не обольщайся, друг мой. Тебе не привиделось. Я действительно колдун, что прямо сейчас и докажу.
Моя раскрытая ладонь зависла над гордостью околоточного, массивным серебряным портсигаром с золоченой монограммой, который вдруг без видимой причины дернулся. Потом, медленно увлекая за собой бумаги, с отчетливым шорохом двинулся к краю стола, пока не обрушился на колени ошеломленного полицейского. Окончательно добивая приятеля, я театрально щелкнул пальцами, и граненый стакан на углу с мелодичным звоном разлетелся в пыль, неторопливо осевшую белым облачком на пол.
– Надеюсь, хватит? – не удержался я от усмешки, глядя на оцепеневшего околоточного и понимая, что теперь вывести его из ступора можно только одним способом, лукаво подмигнул. – У тебя посуда-то еще в запасе имеется? Или я последний стакан угробил?..
Лишь после того, как срочно заказанный в трактире штоф наполовину опустел, Селиверстов начал потихоньку приходить в себя. Незатейливые, в сущности, фокусы до того его поразили, что теперь околоточный был готов поверить даже в мое божественное происхождение.
Не особо разубеждая полицейского, я приподнял бутылку за широкое горло и, взболтав содержимое, решительно отставил в сторону.
– Все, пора и делом заняться. Или ты как? С утра выпил и весь день свободен?
Селиверстов, успевший под шумок тяпнуть лишнюю стопку и заесть подсохшим вчерашним пирогом с капустой, энергично затряс головой, что-то неразборчиво мыча набитым ртом. Когда же судорожно двигая небрежно выбритым кадыком, он кое-как сумел пропихнуть закуску в пищевод, то бойко запротестовал:
– О чем речь, дражайший Степан Дмитриевич, – после недавнего представления, мой и без того немалый авторитет стал просто непререкаемым. – Кто ж спорит, что дело, прежде всего. А это, – околоточный кивнул на посудину с водкой, – ты же знаешь, мне как слону дробина. Так, взбодриться.
Я скептически прищурился на раскрасневшегося полицейского и погрозил ему пальцем:
– Будет мне сказки рассказывать. Взбодриться ему. Ты ж пока дно не увидишь, не остановишься. Скажи лучше, у тебя карта окрестностей имеется?
Пока Селиверстов, ежеминутно чихая от пыли и невнятно ругаясь, рылся среди уцелевших от пожара фолиантов, я усиленно ворочал мозгами. Догадка была где-то рядом. Не хватало буквально одного штриха, чтобы картина окончательно сложилась.
Когда, в конце концов, выбравшись из шкафа, полицейский раскинул на предварительно очищенном столе подробный план посада и прилегающей к нему местности, мы битых три часа наносили на карту точки, в которых произошли убийства, пытаясь уловить хоть какую-то логику. И вполне возможно без всякого успеха просидели бы еще пять раз по столько же, но тут мой взгляд зацепился за непонятный значок.
– Послушай-ка, Петр Аполлонович, – отчеркнул я ногтем малозаметную закорючку. – Ты, случаем, не знаешь, что сие может означать?
Околоточный, прищурив один глаз, долго всматривался в план через большую лупу в деревянной оправе, потом разочарованно протянул:
– Так эта метка к нашему делу никаким боком не относится. Она показывает один из разведанных входов в подземелье под Ижорскими заводами. Их еще в Петровские времена непонятно для чего выкопали. Гиблое там место. В здравом уме никто туда не сунется.
– Так вот же оно! – от избытка чувств я так громко хлопнул ладонью по карте, что до икоты перепугал Селиверстова и чуть не порвал лист пополам. – Как же до меня раньше-то не дошло лежку этой пакости под землей искать? Ну, – я довольно перевел дух и оценивающе прищурился на полицейского, – не пропало еще желание по лезвию разгуливать?
Околоточный равнодушно пожал плечами:
– Раз надо, так надо. Впервой что ли? Помниться мне, забирались туда по малолетству. Далеко, правда, не заходили. Боязно было, страсть. И еще, – он деловито почесал в затылке, – мыслю так, маловато нас двоих-то будет. Надо еще хотя бы одного на помощь кликать. Ты как, не против?
Скрепя сердце я все же вынужден был согласиться с полицейским, строго-настрого наказав ему подобрать помощника, в первую очередь умеющего держать язык за зубами. Чтобы не искушать Селиверстова, я прихватил с собой бутылку с остатками водки, и провожаемый его унылым взглядом направился в сторону дома.
Метель пошла на убыль. Вместо плотной, больно секущей щеки белой стены, редкие порывы ветра несли вдоль заборов отдельные крупные снежинки. На тротуарной панели появились первые узенькие тропки, а уже дворники вовсю гребли сугробы перед воротами.
Воровато обернувшись, я убедился, что сзади никого нет, и нырнул в узкий проулок, круто обрывающийся к замерзшему ручью. Оскальзываясь на подснежных наледях, протиснулся в щель меж дровяными сараями и оказался на скрытом от посторонних глаз ровном пятачке.
Мне срочно был нужен хорр с обещанным презентом. А так как непредсказуемый заказчик выходил на связь когда ему вздумается, я решил попробовать вызвать его сам. Утоптав сколько смог, снег под стеной и упершись спиной в почерневшие шершавые доски, закрыл глаза, пытаясь представить Георгия. Добившись устойчивого образа, попытался внушить ему жгучее желание немедленного свидания со мной.
Когда же через четверть часа, взопрев и задохнувшись, словно досталось грузить пятипудовые мешки, я уже, было, совсем отчаялся, в тихом закутке яростно завывая и едва не сбив меня с ног разбушевался самый настоящий смерч. Когда осела поднятая им снежная туча, то моему взору предстал хорр, облаченный в длинную, до пят, металлически отблескивающую хламиду.
На сей раз, он был неряшливо небрит, нездорово бледен и тянул, безусловно, не на двести, но лет на пятьдесят с хорошим хвостиком, точно. Окатив меня стылым взглядом и недовольно сморщив мятое лицо, Георгий простужено прохрипел:
– Ты, Исаков, становишься чересчур прыток. Это все больше и больше укрепляет меня во мнении, что от тебя следует избавляться как можно скорее.
– Так за чем же дело стало? – несмотря на показную браваду, внутри у меня все сжалось в ожидании рокового удара.
Хорр пожевал серыми, бескровными губами и через силу выдавил:
– На твое счастье у меня пока другие указания, – недвусмысленно надавил он на «пока» и как фокусник извлек откуда-то из-за спины знакомый кофр, небрежно шваркнув его прямо мне под ноги. – Аванс там. На все про все две недели, начиная с сегодняшнего дня. И постарайся не проколоться. Хотя, – Георгий хищно усмехнулся, – если не справишься, не велика беда. Я уже присмотрел кандидата тебе на смену.
Непотребное поведение хорра, приправленное неприкрытыми угрозами не то, чтобы здорово напугало, а скорее, оставило неприятный осадок на душе. Судя по всему, и без того немалое количество моих явных недоброжелателей увеличилось как минимум еще на одного.
Единственная, хотя и весьма сомнительная выгода, которую можно было извлечь из этой истории, заключалась в ясном понимании того, что теперь, случись чего, подмоги с его стороны уж точно ждать не приходилось. Можно было смело ставить крест не только на сотрудничестве с хоррами, но и, к моему великому сожалению, на перспективе получения оставшейся части денег вне зависимости от итогов похода под землю.
Напрочь потеряв интерес к Георгию, я вытянул топыривший боковой карман штоф и, проливая на подбородок, на одном дыхании допил оставшуюся в нем водку. Отфыркавшись, осадил горечь во рту горстью зачерпнутого тут же снежка. А когда побежавшее по жилам тепло начало понемногу топить стиснувшую сердце ледяную корку, подхватил увесистый кофр. И не обмолвившись на прощание ни словом с удивленно лупившим на меня глаза хорром, поспешил выбраться на центральную улицу.
Весь остаток пути до дома мне пришлось ежеминутно перекидывать с руки на руку тяжеленный баул, так и норовившую вырваться из разжимающихся пальцев. Запыхавшийся, потный и злой, как тысяча чертей, я ногой распахнул дверь в свою комнату и остолбенел на пороге, от неожиданности выпустив из рук гулко ухнувшую о пол поклажу.
Со всей этой кутерьмой с околоточным, подземельем и хорром из головы совсем вылетело, что у меня оставалась гостья. И теперь я точно оказался на другой планете. Еще вчера мрачную холостяцкую пещеру заливал яркий свет из освобожденного от многолетних наслоений окна. Белизна скатерти на столе резала глаз, на оттертый до стерильной чистоты кирпичной крошкой пол было страшно ступить. А сотворившая это великолепие босая нимфа в высоко подоткнутой юбке, лишь от одного взора на обнаженные ноги которой можно было навсегда ослепнуть, заполошно обернулась, роняя от неожиданности тряпку.
– Фу ты, прости Господи! – экспансивно всплеснула она руками. – До смерти перепугали. Так же и заикой можно сделаться.
После такой уборки привычно вламываться внутрь в уличной обуви не смогла бы позволить даже самая хворая совесть. Мне ничего не оставалось как, неловко скача на одной ноге, поочередно стягивать сапоги. Хорошо еще что, несмотря на безусловную практичность портянок, шитые на заказ носки показались мне все же предпочтительней.
Молча затянув кофр в комнату я громко хлопнул дверью, и тут же поймал себя на том, что куда бы не поворачивалась голова, глаза магнитом тянуло к голым девичьим ногам. Перехватившая недвусмысленный взгляд девушка моментально стала пунцовой, хоть прикуривай, и принялась судорожно одергивать юбку. У меня же от этого зрелища внезапно помутился рассудок.
Срывая на ходу пальто, я бросился к Дарье. Сгреб в охапку, изо всех сил прижал к себе и неистово впился в неумелые губы, с замиранием сердца ожидая яростного сопротивления.
Мне несказанно повезло. Грубого принуждения, удержаться от которого было уже не в моих силах, и что без сомнения, раз и навсегда поставило бы жирную точку в наших нарождающихся отношениях, не потребовалось. На секунду закаменевшая Даша, вдруг обмякла и, ответно обхватив меня за шею, с жаром ответила на поцелуй. Я подхватил ее на руки и, не чуя под собой ног, отнес за ширму, бережно опустив на аккуратно застеленную кровать.
Даже судорожно стаскивая с себя одежду, мы суеверно старались до конца не размыкать объятий, словно это грозило неминуемой разлукой. Наши обнаженные тела соприкоснулись, и время остановилось.
Когда я в полном изнеможении откинулся на смятую, влажную от пота подушку, то с удивлением обнаружил, что в комнате уже совсем темно. Превозмогая нежелание шевелиться, невероятным усилием воли заставил себя сесть и вслепую нащупать на тумбочке спичечный коробок. Только с третьей попытки, сломав дрожащими пальцами две спички, зажег свечу. А когда обернулся, то наткнулся на странный, и как мне показалось, испуганный взгляд Дарьи. Стеснительно натянув одеяло до самого подбородка, словно не ее тело я ласкал буквально несколько минут назад, дрожащим от близких слез голосом, она негромко спросила:
– И кто я теперь тебе?.. Любовница?.. Или… никто?
– Опустившись рядом с ней на локоть, я погладил ее по щеке, стирая все же выкатившуюся слезинку и слабо улыбаясь, переспросил:
– А как ты думаешь?
Не отвечая, девушка всхлипнула и порывисто отвернулась, зарываясь лицом в подушку. Тяжело вздохнув, я наклонился, поцеловал ее в маленькое розовое ухо, и деланно возмутился:
– И за кого же ты меня принимаешь, а? Нехорошо барышня, на порядочных людей напраслину возводить. Пока с делами не закончу, здесь поживем. Там, Бог даст, обвенчаемся, домик где-нибудь в мирном пригороде прикупим, да тихонько заживем по-людски. А то в последнее время как-то с приключениями явный перебор. – Затем резво соскочил с кровати, на ходу накинул халат и уже от двери подмигнул робко выглядывающей из-под одеяла Дарье.
– Не знаю как у тебя, у а меня уже живот подвело. Пойду на кухне что-нибудь поищу червяка заморить.
Смекалистая хозяйка не забыла про постояльцев, заботливо оставив на полке возле печи прикрытую желтоватой от проступившего масла тряпицей стопку блинов, полную крынку густой сметаны, плошку вишневого варенья, и еще не успевший простыть самовар.
На скорую руку накрыв на стол, я без предупреждения сдернул с Дарьи одеяло. Тонко взвизгнув, она сорвала со спинки стоящего рядом стула расшитое покрывало и моментально в него завернулась, лишая возможности лишний раз насладиться зрелищем идеально сложенного нагого женского тела.
Со зверским аппетитом накинувшись на блины мы отвалились от стола лишь когда тарелка окончательно опустела. И тут, удовлетворенно гладившая заметно округлившийся живот Дарья, как бы между прочим, поинтересовалась:
– Так все же, как вас, милостивый государь, на самом деле-то звать-величать?
– Не понял? – я даже поперхнулся глотком остывшего чая, и откашлявшись, переспросил: – Ты это к чему?
– А все к тому же, – теперь в ее глазах стыло недоверие. – Пока я тут порядок наводила, дедушка-хозяин заглянул. Только он тебя почему-то упорно, либо Иннокентием Поликарповичем, либо запросто Кешей именовал. Не правда ли, наводит на определенные мысли?
– Хотелось бы знать, на какие? – тихонько пробурчал я в усы, но умудрившаяся расслышать Дарья вдруг отчаянно выпалила:
– Может статься ты!.. Ты!.. Брачный аферист! Вот кто!
Чего-чего, а подобного я ожидал меньше всего. Утирая выступившие от хохота слезы, резонно заметил вспыхнувшей Дарье:
– Зачем же тогда со мной связалась, раз прожженным прощелыгой считаешь?
Девушка возмущенно фыркнула и вновь меня огорошила:
– А ты меня приворожил! Как впервые увидела, так сразу голову и потеряла.
– Опять двадцать-пять! – от избытка чувств я громко хлопнул себя ладонями по бедрам. – Сначала в проходимцы обрядила, потом еще хлеще, в чернокнижники. Самой-то не смешно?.. И кстати, ты уверена, что прямо-таки с первого взгляда ко мне присохла, а? – и, не дожидаясь ответа, вылез из-за стола, шагнув к стоявшему возле окна пузатому комоду.
Читать бесплатно другие книги:
