Чужая дуэль Исайчев Игорь
Откинув крышку, я небрежно напялил лежавший сверху парик, нацепил на нос темные очки и стремительно обернувшись, намеренно брызгая слюной, гнусно зашипел:
– Значит, говоришь, покойников страсть как боишься? А чего тогда нос суешь, куда ни попадя? За каким рожном тебя к церкви понесло? Забыла, что с любопытной Варварой приключилось?
Охнувшая Дарья, прикрыла рот ладонью и на этот раз побледнела. Я же возвращая маскарад на место, довольно хихикнул:
– Вижу, признала. Так вот его, – мой палец показал в глубь комода, – звали Иннокентий Поликарпович. А меня – Степан Дмитриевич. Надеюсь, теперь все ясно.
Вернувшись за стол, я долго сидел молчком, нервно барабаня пальцами по скатерти, время от времени поглядывая на притихшую Дарью. И тут ни с того, ни с сего в мое сердце вонзилась раскаленная игла. Дыхание перехватило, на глаза накатили горячие слезы, и все вокруг поплыло в дрожащем, кроваво-красном мареве.
Тряхнув головой, я, холодея от нехорошего предчувствия, отогнал наваждение, усилием воли задавил боль и через силу, хрипло выдавил:
– Послушай меня внимательно, девочка, и постарайся понять правильно, – сглотнув шершавый комок, я заставил свой голос звучать твердо и отстраненно-холодно. – Моя жизнь слишком опасна, смертельно опасна даже не столько для меня самого, сколько для дорогих мне людей. Поэтому мы поступим так, – словно бросаясь в ледяной омут, я кинулся к кофру, выдернул из него три увесистых, упакованных банковским способом пачки купюр и бросил на стол. – Здесь тридцать тысяч. Этого тебе и твоей семье хватит на много лет достойной жизни. Забирай их и прямо с утра от греха подальше уезжай к матери… Да, – я подвинул деньги ближе к ней, – так будет лучше для всех.
Дарья выслушала мой монолог, не поднимая глаз. Сложила пестрые пачки аккуратной стопкой, подровняла, удивленно покачивая головой:
– В жизни не видела таких деньжищ… А ты и впрямь состоятельный господин. К тому же необыкновенно щедрый, – она легко соскользнула со стула, бесшумно ступая по полу, подошла ко мне сзади, взъерошила волосы, потом прильнула, обняв за шею, и щекотно зашептала в ухо: – Ты, помниться, давеча, венчаться посулил. А данное перед Богом слово держать надобно. Так что, милый, теперь вот так запросто тебе от меня не откупишься…
Обсуждать детали предстоящей вылазки в подземелье я предпочел по месту нынешнего проживания. Хозяин, не переча, открыл одну из пустующих комнат, где мы и расположились. Помимо мятого, остро разящего перегаром и прячущего мутные похмельные глаза Стахова, околоточный привел с собой незнакомца лет сорока. Когда мы обменивались рукопожатиями, тот представился как Александр.
Вольно развалившийся в потертом кресле Селиверстов, оживленно размахивая горящей папиросой, довольно разглагольствовал:
– Рекомендую-с. Старинный мой приятель Александр Николаевич Брагин. Исключительно полезный для нашего дела компаньон. А знаешь почему? – поднял он указательный палец. – Да потому, что помимо множества других положительных достоинств, включая отсутствие излишней болтливости, у него ко всему имеется отлично обученная поисковая собака, – и победно улыбнувшись, подытожил. – Каков я молодчина, а?
Брагин, среднего роста, крепко сбитый, с круглым, открытым лицом, обрамленным рыжеватыми бакенбардами, скрывая смущение, непрерывно разглаживал пальцем аккуратно подстриженные усы. Я смерил его заинтересованным взглядом и вынужден был признать правоту полицейского, на этот раз действительно проявившего разумную инициативу. Собака на самом деле могла здорово облегчить поиски.
Затем мой взгляд зацепился за угрюмо сопевшего в углу Стахова, и я, не удержавшись, поинтересовался у Селиверстова:
– А что это у нас Андрей Васильевич такой хмурый? Надулся как бирюк, клещами слова не вытащить.
Прерывая напряженную паузу, околоточный, давя в пепельнице окурок, тяжко вздохнул:
– Вот уж про кого поговорка – горбатого могила исправит, так про этого олуха царя небесного. Пока ты пропадал, сдуру решил я его к делу пристроить. Смотрю, пить горькую бросил, да безобразить перестал, за ум вроде взялся. А тут как раз приятелю одному, торговцу рыбой, помощник управляющего срочно понадобился, меня черт и дернул порекомендовать. Будешь смеяться, но поначалу он умело пыль в глаза пустил. Товарищ его в пример даже ставил, смышленый мол, оборотистый, а главное, – Селиверстов возмущенно фыркнул, – честный, копейки не утаит. Только рано радовался. Третьего дня выдал он этому трудяге аванс и послал на Ладогу за товаром. Неделя прошла, вторая заканчивается, о курьере ни слуху, ни духу. Купец в панике ко мне. Пришлось человека посылать. Думал, уж в живых нет, сгинул по пути. Ага, как же. Нашелся пропащий в самом вонючем кабаке рыбной слободы, вдрызг пьяным и, само собой, без копейки в карманах. От долговой ямы его только и спасло, что хозяин мне по гроб жизни обязан. Даже рожу набить не решился, просто пинком под зад вышиб. У-у! Вурдалак! – Селиверстов погрозил кулаком испуганно съежившемуся Андрюхе. – Теперь при мне на побегушках свой долг отрабатывает.
Покосившись на посмеивающегося Брагина, я прихлопнул ладонью по облупившемуся лаку столешницы:
– Ну да ладно. Повеселились и будет. Пора к делу, – и начал выкладывать из стоявшего тут же кофра амуницию.
Уж не знаю, что наплел околоточный своим спутникам по дороге, но вид переносных радиостанций и электрических фонарей, против ожидания, не поверг их шок. Дав всем троим, включая ожившего Андрюху, вдоволь наиграться невиданными диковинами, я прибрал их до поры обратно, оставив на столе лишь светло-кремовый кевларовый бронежилет. Пробежав пальцами по отметинам от пуль, и помимо воли вздрогнув от всколыхнувшихся воспоминаний, протянул его Селиверстову.
– Держи-ка эту чародейскую вещицу, надень на исподнюю рубаху и без нее за порог не выходи, – и, поймав скептический взгляд околоточного, назидательно прибавил. – Если б не она, меня давным-давно бы черви доедали. Понятно?
Этого оказалось достачно для того, чтобы проникшийся околоточный тут же принялся расстегивать сюртук, а я тем временем продолжил:
– Завтра спозаранку, милостивые государи, нас ждут великие дела. Пойдем в подземелье отлавливать тварь, которая в нашей округе куражиться и честной народ без разбора губит. Полагаю, сама она нам в руки по доброй воле не пойдет, поэтому придется попотеть. И самое главное, – я закурил и окинул оценивающим взором свою команду, – даже если нам подфартит эту заразу найти, Бог знает, удастся ли с ней справиться. Может так статься, кто-то из нас обратно и не вернется. Поэтому еще раз спрашиваю, все ли здесь присутствующие осознают реальную степень риска?
Выдержав приличествующую моменту паузу, я поочередно посмотрел на каждого. Успевший натянуть бронежилет Селиверстов, не обращая ни на кого внимания, крутился перед помутневшим от времени, пыльным зеркалом. Спокойно встретивший мой взгляд Брагин, привычно теребя усы, приподнял уголок рта, изображая улыбку. И лишь обреченно сгорбившийся Стахов, скорбно потупился, всем своим видом демонстрируя покорность судьбе.
Резонно рассудив, что дальше нагонять страх, только терять время даром, я подвинулся ближе к столу, разгладил ребром ладони вынутый из кармана чистый лист и принялся подробно расписывать действия каждого участника операции.
Согласование нюансов затянулось до обеда. Проводив гостей, остаток дня мы с Дарьей провели вместе, строя грандиозные планы на будущее. Только я, сам того не желая, постоянно ловил себя на мысли: а будет ли оно – это будущее?..
Ежась от кусающего за уши утреннего морозца, и хрустя намороженным за ночь ледком, наша поисковая группа дружно перетаптывалась с ноги на ногу в ожидании, пока облегчится доберман Брагина. Когда нервно подергивающий лоснящейся шкурой пес, наконец, опустил задранную заднюю лапу и в два прыжка подскочил к хозяину, я с уважением покосился на едва умещающиеся в узкой пасти чудовищные клыки, и щелкнул крышкой сделанных на заказ карманных часов. Их специально покрытые фосфором прекрасно различимые в предрассветной тьме стрелки показывали ровно половину седьмого утра.
Выдохнув облачко пара, я вполголоса, невольно стараясь ненароком не потревожить чуткое предрассветное затишье, предложил:
– Ну что, братцы, покурим на дорожку и двинули?
В неживом свете ярких галогеновых лампочек в фонарях заросший чертополохом высотой в человеческий рост, по колено забитый снегом черный зев в склоне оврага выглядел зловеще. От него ощутимо тянуло студеным сквознячком нешуточной опасности. Но, видимо, только моя интуиция отчаянно сигналила об угрозе, потому как Селиверстов, а за ним и Брагин, в сопровождении следующего по пятам добермана, уже вовсю пробивались сквозь сугробы. Ступая по их следам, я даже умудрился не зачерпнуть снега в голенища, что, за неимением лучшего, вынужден был счесть добрым предзнаменованием.
Внутри довольно высокого, в полтора человеческих роста тоннеля, резко понижающегося вглубь земли, было значительно теплее, чем снаружи. Наши шаги по каменной твердости глине с вкраплениями белыми известняка гулко отдавались под сводом, укрепленными почерневшими, ветхими досками, сквозь щели меж которыми сеялась серая земля, застывающая ровными остроконечными холмиками. Подпирающие потолок, насквозь изъеденные жучком столбы, заметно покосились, а часть из них и вовсе завалилась.
Брагин ковырнул ногтем одну из небрежно ошкуренных крепей, большим и указательным пальцами легко растер в порошок трухлявое дерево, и невесело заметил:
– Однако совсем хилая конструкция. Того и гляди подломиться, и тогда шабаш, готовая могилка.
– Авось не рухнет, – преувеличенно бодрым тоном отозвался Селиверстов, тем не менее, опасливо поглядывая наверх. – В конце концов, до заката не вернемся, Стахов тревогу поднимет. Я распорядился, чтобы в околотке трое городовых дежурили и по первому сигналу к нам на помощь мчали.
Андрюху, по обоюдному согласию, было решено оставить дожидаться нашего выхода на поверхность, чему он не особенно противился, предпочитая мерзнуть в санях, а не топтать ноги в походе с абсолютно непредсказуемым финалом.
– Ага, они нас, случись чего, до морковкиного заговенья откапывать будут. Десять раз истлеть успеем, – язвительно хмыкнул Брагин, затем, заложив в рот сплетенное из пальцев кольцо, оглушительно свистнул, подзывая отбежавшего добермана, и строго скомандовал: – Работать, Карай! Ищи!
Обреченно вздохнув, околоточный достал из кармана кусок мела и, нарисовав на стене стрелку, направленную в сторону выхода, буркнул:
– Ну, чего стоим? Пошли, что ли?..
К концу второго часа мы протопали не менее семи километров, с ног до головы перемазались во влажной глине, изрядно взопрели, но ни на шаг не подвинулись к заветной цели. Подземный лабиринт буквальным образом вымер. Глухая тишина и жуткая пустота вместо ожидаемых гор мусора и полчищ голодных крыс. И за все время пути ни одного следа живого существа на копившейся многими десятилетиями, влажной от сочащейся со стен и потолка воды, пыли.
Когда даже неутомимый доберман свесил на сторону длинный розовый язык и начал жалобно поскуливать, я вынужден был не только объявить очередной привал, но и с досадой подумать о возвращении. Пока Брагин поил собаку из предусмотрительно прихваченной плошки, я опустился на корточки возле обессилено сползшего прямо на мокрую землю Селиверстова, и протянул ему сначала папиросу, потом зажженную спичку.
Откинув голову и упершись затылком в подпирающие стену заплесневевшие доски, полицейский слабо просипел:
– Сил больше никаких нет. Совсем ноги не держат. Если прямо сейчас обратно не повернем, до выхода точно не дотяну.
Закусив нижнюю губу, я легко потрепал его по плечу, и вынужденно согласился:
– Эх, не свезло нынче. Сейчас немного дух переведем, да обратно двинемся. А дотянуть – дотянешь, обратная дорога всегда короче кажется.
Оставив своих спутников под предлогом справить малую нужду, я отошел в слепой отросток коридора. Подобрав подходящий обломок крепи, присел на него, выключив фонарь. Уперся локтями в колени и крепко стиснул ладонями голову.
На этот раз переход в измененное состояние сознания потребовал определенных усилий, что я списал на естественную усталость. Но, как бы там ни было, тьма вокруг постепенно начала таять, а окружающее пространство постепенно налилось разноцветным свечением.
На мысленном экране проявилась схема лабиринта со всеми хитросплетениями ходов и тупиков. Малиновой ниткой замерцал пройденный нами маршрут. Мелькнула мысль: «Стоило столько мела переводить, если навигация всегда с собой?».
Проследив путь до самого выхода из подземелья и на всякий случай запомнив ориентиры, я решил еще разок осмотреться и с невероятным изумлением обнаружил движение. Метрах в двухстах, там, где плавно изгибающийся основной коридор впадал в полость бесконечной пещеры, по направлению к месту привала неторопливо плыли два бледно-голубых огонька.
Моментально прикинув, что до встречи с ними остались считанные минуты, я, не выходя из транса, кинулся к остальным. Бесцеремонно пихнув похрапывающего Селиверстова, в ответ на удивленный взгляд Брагина прошептал, прижав палец к губам:
– Придержи кобеля. К нам гости.
– Где? Какие еще гости? Что вообще происходит? – спросонок заголосил, было, околоточный, но тут же поперхнулся, получив от меня чувствительный тычок локтем в бок.
– Сколько? – беззвучно, одними губами спросил Брагин, вынимая угрожающего вида длинноствольный револьвер сорок пятого калибра.
Выставив два пальца, я показал ими на завал из обвалившихся со стены прелых досок, сузивших тоннель до половины. Он согласно кивнул и, подхватив добермана за наборный ошейник, затаился в засаде. Очухавшегося, наконец, околоточного я подтолкнул к противоположной стене, где в глубокой нише догнивали остатки непонятного механизма. Сам же, плотно сжав вспотевшими от волнения пальцами рукоятку «Гасселя», не скрываясь, шагнул в середину коридора.
Таинственные пришельцы не заставили себя ждать. Тоннель наполнился странным шарканьем, словно по нему брели изнеможенные путники, уже не способные оторвать ног от земли и чернильная тьма уплотнились в два размытых силуэта. И чем дольше я всматривался в них, до рези напрягая глаза, тем больше леденел, с суеверным ужасом ощущая, как начинают шевелиться волосы на моей голове.
Казалось, уж не осталось на этом свете того, что могло бы меня шокировать. Однако от открывшейся картины я мгновенно облился холодным потом. Несуразно переваливаясь, и косолапо загребая влажную жижу, прямо на нас мерно шагал без вести сгинувший бандитский главарь Буханевич. А за компанию с ним, неловко спотыкаясь, плелся покойный полковник Подосинский.
Но Боже, в каком же они были виде! Трактирщик, едва прикрытый густо испятнанным запекшейся кровью драным исподним, сквозь прорехи в котором выглядывало землисто-серое, усеянное фиолетовыми трупными пятнами тело, выкатив бельма незрячих глаз, слепо шарил перед собой руками.
Еще ужаснее выглядел некогда могущественный заместитель директора департамента сыскной полиции. Безобразно толстый при жизни, после смерти он раздулся до немыслимых размеров. Парадный мундир с иконостасом потускневших, облупившихся орденов полз на нем по швам, раскрывая грубо заштопанный шов, рассекающий бочкообразную грудь и громадный обвисший живот от подключичной впадины до самого паха. Сквозь редкие крестообразные стежки, готовые лопнуть при каждом шаге сотрясающегося как желе монстра, толчками выплескивала невыносимо смердящая пенная жижа.
Страшнее же всего было то, что в отличие от Буханевича, у которого сохранилось, пусть с трудом, но узнаваемое лицо, на голом, желтовато-розовом черепе Подосинкого совсем не осталось плоти. Несмотря на это, он, сухо щелкая челюстями, активно вертел головой, будто был способен видеть пустыми глазницами.
В тщетной попытке пересилить предательски накатившую слабость, я до хруста стиснул зубы и дрожащей от дикого напряжения рукой попытался поднять налившийся неподъемной тяжестью револьвер, с холодным отчаянием понимая, что не успеваю. И тут мои оголенные нервы обжег полный смертной тоски собачий вой, а сзади полыхнули яркие лучи фонарей.
От неминуемой гибели меня спас вовремя оживший инстинкт самосохранения, сумевший за мгновение до оглушительного грохота выстрелов заставить непокорное тело опрокинуться на спину. А окончательно я пришел в себя, когда над самым лицом засвистели пули, большей частью летящие мимо цели и крошащие дерево стен.
Мои ополоумевшие спутники умудрились сжечь начинку барабанов менее чем за четверть минуты. Однако настигший оживших мертвецов раскаленный свинец, нанес им урона не больше, чем комариные укусы обычному человеку. Проще говоря, чудовища его попросту не заметили, продолжая наступать, как ни в чем не бывало.
Отчетливо представив, как Селиверстов с Брагиным, в спешке роняя патроны, судорожно перезаряжаются и чтобы вновь не попасть под их огонь, я шустро перекатился к стене, лишь по чистой случайности не угодив под удар слоновьей ноги подобравшегося вплотную Подосинского.
Чиркнувшая по волосам уродливо вздутая ступня, обутая в пресловутую белую тапку, едва не снесла мне полчерепа, заставляя изо всех сил вжаться лицом в раскисшую глину. Не дожидаясь, пока неуклюжий покойник развернется для новой атаки, а у меня не осталось не малейших сомнений в его намерениях, я, вкладывая в удар всю душу, влепил подошву своего сапога в голень полковника под самой коленкой.
Отчетливо хрустнувшая кость переломилась пополам, насквозь протыкая покрытую истлевшей штаниной прелую, грязно-зеленую шкуру. Из рваной раны фонтаном выбило бурую гниль, а мертвец с утробным уханьем медленно завалился на бок.
Но я рано обрадовался. Стоило мне, приподнявшись на колено и растерев рукавом по лицу жирную грязь, на миг обернуться, как неповоротливо ворочавшийся в мутной луже, насочившейся из-под изъеденной черной плесенью обшивки стены Подосинский, вдруг неуловимо выстрелил пудовым кулачищем. Чудовищной силы удар унес меня в глубь тоннеля, словно невесомую пушинку.
Несмотря на сработавшую защиту комбинезона и боевой стресс, каждая снесенная спиной крепь отдавалась невыносимым резонансом внутренних органов, когда, казалось, оторвавшееся сердце, раз за разом проваливается в лопнувший пополам желудок. На счастье сознание я не потерял, и когда погасли последние искры в глазах, с вялым удивлением обнаружил упорно ползущего вперед полковника, которому оставалось лишь протянуть руки чтобы меня сгрести.
Каким-то чудом мне удалось не упустить револьвер, и когда я, наконец, сообразил, что указательный палец уже инстинктивно выбрал свободный ход спускового крючка, то дальше медлить не стал. Выпущенные в упор четыре пули разнесли череп дьявольской твари в пыль. И только тогда, конвульсивно дрогнув, ослабли сине-зеленые распухшие пальцы, успевшие стальной хваткой стиснуть мою лодыжку.
Еще до конца не веря в удачу, я с непритворным облегчением выдохнул и, продолжая с опаской коситься на неподвижно застывшую тушу, прохрипел в сторону спутников:
– В голову, в голову стреляйте! Иначе не осилить!
– Вот удивил! – тут же насмешливо откликнулся Брагин звенящим от напряжения голосом. – Наш-то упырь давным-давно с дырявой черепушкой отдыхает. Это ты там, на потеху публике кулачные бои устраиваешь. А мы долго ни чикались. С ходу ему башку разнесли.
Необычное многословие, как правило, сдержанного Брагина, из которого было обычно не вытянуть и двух слов подряд, откровенно меня испугало. Истово молясь, чтобы мои приятели после побоища с ожившими покойниками окончательно не съехали с катушек, я с трудом поднялся на трясущиеся в коленях, разъезжающиеся по мокрой глине ноги.
На всякий случай, пихнув носком сапога сочащуюся мерзостной слизью сквозь ветхую ткань аморфную гору тухлого мяса, с облегчением убедился, что обезглавленный монстр больше не подает признаков жизни. И тут же вынужден был ухватиться за осклизлые доски стены, чтобы не свалиться от приступа жесточайшей слабости, сопровождаемого головокружением и темнотой в глазах.
Непроизвольно охая при каждом неловком движении от острой боли в левой стороне грудины, куда угодил свинцовый кулак дважды убитого Подосинского, я сразу же попытался активировать регенерацию тканей. А когда уже на подходе к затихшим соратникам, целиком сосредоточился на локализации последствий травмы, то едва не запахал носом, запнувшись о распростертый поперек прохода труп Буханевича. В сердцах смачно плюнув на гнилые останки трактирщика, под аккомпанемент нервного хихиканья Брагина, подсвечивающего себе фонарем, я, наконец, облегчил душу, не стесняясь в выражениях излив все что думаю о ходячих мертвяках и тех нехристях, которые их воскрешают.
Уроки базы не прошли даром, и моему усовершенствованному организму для восстановления хватило неполных десяти минут. Брагин, несмотря на меловую бледность и подрагивающие губы, тоже держался молодцом, чего нельзя было сказать о Селиверстове. В отличие от своего коллеги, сумевшего сдержать психологический напор, околоточный совсем скис. Закатив стеклянные глаза, без кровинки в лице, он, ослабнув в ногах, сполз по стенке в грязную жижу, и безвольно уронив руки, никак не реагировал на оклики.
Пока я занимался Селиверстовым, Брагин достал плетеный кожаный поводок, привязал тонко поскуливающего добермана, жавшегося подальше от мерзко смердящего, на глазах расползающегося трупа хозяина постоялого двора и, шаря по сторонам лучом фонаря, зачавкал к останкам полковника. Когда он вернулся, околоточный, несмотря на все мои старания, продолжал неподвижно сидеть в луже, потерянно вращая пустыми глазами.
Подошедший к нему вплотную Брагин, панибратски пихнул в плечо и, наклонившись к перемазанному рыжей глиной уху, хохотнул:
– Представляешь, Петр Аполлоныч, а Подосинский-то, при полном параде, при орденах, и без башки. – Давясь и брызгая слюной от смеха, он повторял как заведенный: – При орденах, представляешь, и без башки!.. Ордена есть, а головы нет!.. Совсем нет, как косой срезало!..
Вздрогнувший от неожиданности Селиверстов, поначалу испуганно отшатнулся, а затем вдруг тоже зашелся истерическим, с подвыванием и хрюканьем, хохотом. Рыдающий от смеха Брагин, размазывая слезы по грязному лицу, обессилено опустился на корточки рядом с ним.
Несмотря на всю абсурдность сцены, я тоже поддался общему настроению и, не удержавшись, захихикал за компанию. Но, тут же проглотил смешок, понимая, что общая истерика прямое следствие пережитого нами жуткого стресса, способного кого угодно свести с ума.
Терпеливо дождавшись, пока мои товарищи, задыхаясь, как загнанные лошади, наконец, утихнут, я задал главный вопрос:
– Ну что, друзья, не хватит ли на сегодня приключений? Или, раз уж так случилось, глянем, откуда эти чудища взялись? Сдается мне, что те, кто отправил покойничков на прогулку, совсем неподалеку схоронились.
Селиверстов с Брагиным переглянулись, и первым подал голос околоточный:
– А почему бы и нет? Зазря что ли ноги топтали? Да и любопытно на этих дьявольских кудесников хоть одним глазком взглянуть, – тут он, плотоядно оскалившись, запнулся и свирепо выпалил: – Чтобы их шаловливые ручонки с корнем вырвать, да головы пустые открутить!
Я солидарно кивнул, криво усмехнулся и вопросительно взглянул на Брагина. Тот в ответ пожал плечами и нерешительно пробормотал:
– А что я? Я как все.
И хотя именно этого я и добивался, внутри вдруг ожил, завозился знакомый ледяной червячок, предвестник грядущих неприятностей. Ничего не оставалось, как вновь вгонять себя в измененное состояние сознание. Только так я мог попытаться заранее обнаружить поджидающие нас опасности.
Процесс перехода в новое качество восприятия окружающего занял еще больше времени, чем в первый раз. Пришлось здорово напрячься, и в какой-то момент мне показалось, что уже ничего не получится. Однако фортуна не до конца оставила меня и, в конце концов, серый мир вокруг вновь расцвел фантастическими красками.
Не слабее дуги электросварки резанули по обретшим сверхчувствительность глазам лучи фонарей, вынуждая быстрее отвернуться и сморгнуть невольно выступившие слезы. Мертвенно фосфоресцировала плесень на досках стен, но, что самое занятное, в огромной пещере впереди, светились, непонятно откуда взявшиеся два ярко-алых пятна.
Привлекая внимание спутников, я вскинул вверх правую руку с крепко стиснутым кулаком, и прошипел:
– Вижу двоих… Проверьте оружие и будьте предельно внимательными. Сдается, предыдущая баталия – это только цветочки. А ягодки как раз там, впереди…
Двигаясь цепочкой, след в след, с револьверами наготове, мы довольно быстро добрались до входа в пещеру. Еще на подходе я заставил полицейских остановиться и погасить фонари, а сам, прижимаясь к стене, выглянул из естественной арки, которой заканчивался коридор.
Размеры подземной полости впечатляли. До неровного, щерившегося короткими клыками сталактитов потолка было никак не меньше тридцати метров, а противоположный край терялся в невесомой, жемчужно светящейся дымке.
Мне вспомнились рассказы из прошлой жизни о подземных газовых хранилищах в этой местности, для которых использовали естественные карстовые пустоты. Было очень похоже, что мы наткнулись на подобное образование.
В отличие от туннеля, основанием пещеры служила не раскисшая глина, а твердый и скользко потный от влаги камень, который сначала плавно опускался вниз, а затем вспучивался, образуя неестественно круглую, словно очерченную циркулем площадку, диаметром примерно в два десятка шагов. По ее краю, на равном расстоянии стояли затейливые трехногие светильники, полыхающие жирно коптящим, разноцветным пламенем.
Более фантасмагоричной картины трудно было представить. Подземелье, сырая тьма, радужные блики по сверкающим бриллиантами капель стенам. На ум поневоле шли весьма бы дополнившие антураж закованные в цепи скелеты, закопченный чугунный крест с покрытыми сизой окалиной кандалами и прочие атрибуты святой инквизиции, подальше от любопытных глаз потрошащей еретиков.
Ежесекундно меняющее цвет пламя гипнотически тянуло к себе, туманя сознание. Зародившийся в ушах тонюсенький комариный писк моментально набрал силу колокольного набата, в глазах поплыло, а к горлу подкатила едкая тошнота. Меня качнуло в сторону, и в щеку тут же впилось вылезшее из подгнившей доски обрешетки острие ржавого гвоздя. Жгучая боль заставила непроизвольно охнуть, но в себя привела не хуже доброй щепоти нюхательной соли.
Шипя проклятия и растирая тыльной стороной ладони выступившую неприятно липкую кровь, напряженно щурясь, я всматривался в клубящуюся между светильниками сизую хмарь. И мои усилия не пропали даром. В самом центре площадки, сливаясь цветом длинных плащей с окружающим темным камнем, словно выходцы из потустороннего мира, зыбко струились два полупрозрачных силуэта.
Глава 20. За гранью реальности.
Диковинный многоцветный огонь, с треском рвущийся вверх, слепил, выжимая слезы из глаз. Но, собрав волю в кулак, я вынудил зрение приблизить приведения на расстояние вытянутой руки. А, когда вопреки всем препонам, все же исхитрился заглянуть под низко надвинутые капюшоны, то настолько обомлел, что чуть не уселся в сырую глину под ногами.
Меня, как диковинное насекомое, холодно изучали те, с кем я, даже после немыслимого воскрешения Буханевича с Подосинским, меньше всего ожидал здесь столкнуться. Из плотной мути, словно изображение на погруженном в проявитель листе фотобумаги, вдруг протаяли безмятежно беседовавшие меж собой Мария Прохорова и дряхлый лакей, памятный мне еще по имению сановника.
В первую секунду у меня будто гора с плеч свалилась. Воспринимать за серьезных противников компанию из взбалмошной барышни да на ладан дышащего старика, было просто несерьезно. Однако буквально тут же мне пришлось жестоко раскаяться за столь пренебрежительное к ним отношение.
Не прошло и полминуты, как чудовищной мощи ментальное цунами захлестнуло туннель. Мои сторожевые системы едва успели среагировать за мгновение до атаки. И все же, сбитый с ног и потрясенный до глубины души, я с огромным трудом сумел удержаться на самой грани сознания. Теперь, барахтаясь в жидкой грязи и тупо мотая головой, как бык, получивший сокрушительный удар кувалдой в лоб, я даже не стал оборачиваться. И без того было ясно, что и Селиверстов, и Брагин на пару со своим доберманом валяются в глубоком обмороке.
Со свистом втянув воздух сквозь полотно стиснутые зубы я, стараясь не думать о последствиях, запредельным усилием воли прорвался в красный коридор. И тут же тело, распираемое вскипевшей в нем силой, потеряло вес. Опасаясь даже предположить, насколько хватит резервов нещадно испепеляющего себя организма, я решил не терять ни секунды. И первым делом, как можно крепче упершись ладонями в скользкую глину, отвесил неприятелю хлесткую энергетическую пощечину.
По всей видимости, парочка самоуверенных оборотней никак не ожидала от меня подобной прыти. Отчаянно взвизгнувшая девица как подкошенная опрокинулась на спину. А вот дед, которого я вообще изначально не принимал во внимание, меня откровенно удивил, если не сказать больше, – испугал. Он, не только с грацией бывалого единоборца играючи уклонился от закрученных спиралью потоков разрезанной зубами светильников силовой волны, но и, прикрывая свою спутницу, без всяких видимых для себя последствий поглотил большую их часть.
Однако, как бы там ни было, даже малая заминка противника позволила мне перехватить инициативу. Изломанная арка входа в пещеру была значительно уже сечения коридора, и я резво отпрыгнул под защиту каменного выступа. Затем, уловив слабое излучение пребывающих в глубоком беспамятстве полицейских, влил в них такую прорву энергии, что оба, еще толком не опомнившись, оказались на ногах, будто подброшенные мощной пружиной. Пользуясь установленной меж нами ментальной связью, я мысленно скомандовал тотчас открыть огонь по отлично подсвеченным переливающимися бликами целям.игурам в центре очерченного о
Туннель содрогнулся от беспорядочной канонады, и его густо заволокло едким пороховым дымом. На этот раз мои компаньоны были не в пример точнее. Пули с отчетливым звоном навылет пронзали взрывающиеся снопами радужных искр треножники, впиваясь в беззащитные тела старика и девчонки. У меня не зародилось и тени сомнения в том, что они смогут пережить этот беспощадный расстрел.
Но, в который раз за день, я дал маху. Стоило стрелкам прерваться для перезарядки, как оба потенциальных покойника, вместо того, чтобы испускать дух в предсмертных конвульсиях, бросились к единственному устоявшему треножнику и затянули заклинание на неведомом языке. Тут же из глубины пещеры дохнуло невыносимым арктическим холодом. Жижа под ногами мгновенно застыла седой рябью, точно на нее плеснули жидким азотом, стены на глазах оделись гроздями белоснежных кристалликов инея, а висящий в воздухе влажный туман просыпался редкими, крупными снежными хлопьями.
Словно заржавевшими латами скованный моментально заледеневшей сырой одеждой, я был не в силах оторваться от текущего множеством образов лица пожилого лакея. Обмирая от ужаса, с тоскливой обреченностью узнавал все больше и больше черт дьявольского лика, впервые привидевшегося мне над захваченной уголовниками церковью. И тут я впервые с обжигающей ясностью осознал, что завел своих спутников в заранее приготовленную ловушку, вырваться из которой нам теперь могло помочь только чудо.
Тем временем, скачком увеличившийся в размерах старик, да и не старик уже, а плечистый исполин с несуразно крупной, рогатой головой, выхватил прямо из воздуха клубящийся непроглядной тьмой шар, и резко швырну его в нашу сторону. После глухого удара о камни в нескольких шагах от входа в пещеру, из вскипевшего в месте падения непроглядного облака, полыхнула короткая зарница.
Непроглядная мгла, мерцая трескучими искрами, забурлила, обретая плоть. Вылепившаяся из нее гигантская, угольно-черная пантера ростом с подросшего теленка, шумно расправила перепончатые крылья, увенчанные по краям гигантскими, кинжально острыми когтями, и по-собачьи встряхнулась. Упруго присев на задние лапы, она зловеще сверкнула алыми угольями глубоко запрятанных под мощными надбровными дугами глаз, нервно хлеща себя по бокам длинным голым хвостом, с зазубренным жалом на конце. Передо мной, хищно облизываясь раздвоенным как у змеи, темно-фиолетовым пупырчатым языком, сидело то самое чудовище, за которым мы и шли в лабиринт.
Внезапно, жуткое порождение мрака, вгоняющее в дрожь только одним своим видом, низко припало к побелевшим от изморози камням и, выдохнув клуб молочного пара, огласило округу громоподобным рыком. Не в силах оторвать взгляд от громадных клыков, обрамляющих бездонный зев исполинской пасти, я инстинктивно втянул голову в плечи, ожидая рокового прыжка.
Мне ничего не оставалось, как в попытке хоть на мгновенье оттянуть неминуемую гибель, мысленно заставить успевших перезарядить оружие полицейских вновь открыть огонь. Несмотря на опасения, что свинцовые осы не сумеют прокусить бронированную шкуру, тварь, все же замешкалась. Недовольно урча, она укрыла передними лапами морду, защищая глаза от града пуль, а задними раздраженно скребла камень, кроша его стальными когтями в порошок.
Пока Селиверстов с Брагиным безуспешно пытались подстрелить неуязвимого монстра, я обреченно вертел головой по сторонам, судорожно пытался сообразить, каким образом успеть выдернуть наши шеи из-под уже занесенного топора. И тут боковое зрение случайно зацепило едва уловимо блеснувшую нить, связавшую зверя с дочерью Прохорова.
Руки, вскинувшие «Гассель» на уровень глаз, сработали быстрее мысли. Указательный палец привычно выбрал свободный ход спускового крючка, дыхание прервалось, а выстрел грохнул точно в интервале между двумя ударами сердца.
Тварь прыгнула одновременно с вылетевшей из ствола пулей. Мощно взмахнув крыльями и пружинисто оттолкнувшись всеми четырьмя лапами, она стремительной тенью размазалась в воздухе, неся на остриях своих когтей гибель всему живому на своем пути. Но моя пуля оказалась на миг быстрее. В середине лба ликующе хохочущей, беззаботно откинувшей капюшон, Марии, вспух багровый волдырь, а ее затылок взорвался кровавыми брызгами.
Тут же земля под ногами заходила ходуном, со стен и потолка посыпались остатки крепежа, а в пещере хлынул настоящий ливень из сталактитов. Не будь мы в коридоре, то неминуемо превратились бы в ежей, нашпигованных окаменевшим известняком. Вместо пробирающего до костей мороза, в лицо ударил раскаленный вихрь, поднятый набирающим силу смерчем, образовавшемся ровно в той точке пространства, где находилось чудовище в момент гибели поводыря.
Накалившаяся до вишневого свечения, с бешеной скоростью кружащая воронка, жадно сосала в себя все, что было рядом. Попавшие в ненасытную утробу комья земля, камни, деревянные обломки и ржавый металл, коротко полыхнув ярко-алым пламенем, моментально сгорали дотла.
Отчаянно сопротивляясь бьющему в спину обжигающему валу, так и норовящему швырнуть прямиком в центр алчно пожирающего материю торнадо, я на мгновение утратил контроль над ситуацией, и чуть было одним махом не лишился всей своей команды. Сначала Селиверстов, а за ним и Брагин, с остановившимися стеклянными глазами, словно ночные мотыльки на огонь, потянулись к сверкающей ослепительными вспышками басовито гудящей колонне.
Когда до меня дошло, что происходит, до роковой черты им оставалось не более пары шагов. И хотя от сменившего лютую стужу пекла, уже трещали волосы на голове, я облился холодным потом. Изо всех сил заорав, срывая глотку: «Назад!!!», – и одновременно с воплем мысленно хватая их за шиворот, в длинном прыжке нырнул вперед.
Казалось, уже ничего не могло спасти полицейских от неминуемого аутодафе, но мне удалось на долю секунды задержать их на самом краю. Этого хватило, чтобы, еще не коснувшись земли, расшвырять по сторонам, не дав превратиться в пылающие факелы. Но сам я, не удержавшись, зацепил плотоядно урчащую воронку мгновенно вспыхнувшим рукавом.
Невообразимо долгую четверть минуты, в голос воя от нестерпимой боли в горящей руке, я балансировал на самой грани и, скорее всего, в конце концов, не устоял бы, развалившись на атомы внутри смерча. Но вдруг бешеное вращение остановилось как мановению волшебной палочки, будто иссякла питающая его сила. По выросшему на месте застывшего торнадо грязно-серому столбу, завернутому в неровную спираль, на глазах поползли змеистые трещины, и он посыпался крупными обломками, крошащимися в невесомую труху при ударе о спекшуюся от жара глину.
Мой обугленный рукав погас сам по себе, и я, баюкая нестерпимо пылающую руку, обессилено опустился прямо на мягкую кучу сизого пепла. Мне во что бы то ни стало, надо было заставить до предела измотанный организм справиться с последствиями ожога. Иначе болевой шок мог доконать меня в любую секунду.
Сколько я занимался самолечением, в памяти не сохранилось. Однако, судя по мутным глазам неподалеку привалившегося к стене Селиверстова, дрожащими пальцами щупающим припорошенную золой, словно вмиг поседевшую голову, надолго этот процесс не затянулся. Полыхающая в обожженном предплечье боль потихоньку отступила, сменившись горячими толчками крови, и я смог облегченно перевести дух.
Теперь мне никак не удавалось избавиться от одной навязчивой мысли, что единственная пуля сказочным образом изменила исход, казалось, уже вчистую проигранного сражения. Нащупав валявшийся рядом «Гассель», я тщательно вытер его о полу пальто от налипшего жирного пепла и, откинув барабан, долго таращился на черную прореху стреляной гильзы, выбитым зубом смотрящейся в компании снаряженных матово отблескивающими патронами камор.
В реальность меня вернул хрип околоточного, едва ворочавшего непослушным языком:
– Это уже преисподняя?..
Не удержавшись от нервного смешка, я поспешил его успокоить:
– Не угадал, Петр Аполлонович. Глубже подземелья провалиться, как ни старались, так и не удалось.
– Да ну, – отмахнулся Селиверстов. – Брешешь, поди!.. А как же черти, крылатый демон и дьявольское пламя?.. До них же, как до тебя было рукой подать… Или, скажешь, привиделось?..
Тяжело, с невольным стоном поднявшись, я протянул раскрытую ладонь Селиверстову.
– Привиделось, не привиделось, какая уж разница? Все, нет их, сгинули! Хватит рассиживаться. Пошли Брагина искать, да выбираться отсюда. А то, боюсь, еще одной такой встречи я точно не переживу.
Оказавшийся с моей помощью на ногах околоточный, молча ткнул пальцем за спину. Обернувшись, я увидел поразительную картину. Наш третий товарищ, стоя на коленях, грязными пальцами левой руки размазывал по лицу слезы, а правой плотно прижимал к себе трясущегося крупной дрожью, по-щенячьи беззащитно скулящего добермана, непонятно как сумевшего выжить в совсем еще недавно творящемся здесь аду.
– Ну, вот и, слава Богу, без потерь обошлось, – удовлетворенно вздохнул я, и проглотив горький ком в горле, потянув околоточного за рукав. – Давай-ка, Петя, пока суд да дело, глянем, кого все же мне все-таки подстрелить удалось?
Хрустя подошвами по известковому крошеву и спотыкаясь о крупные обломки сталактитов, мы выбрались на выпуклость площадки. Огромная пещера уже начала гасить последствия вмешательства в естественный ход бытия, и температура окружающего воздуха приблизилась к обычной, около пятнадцати градусов выше нуля. Разве что все еще было непривычно сухо.
Рядом с последней устоявшей треногой, с еще слабо чадившим в закопченной чаше, уже почти не дававшим света бледно-голубым огнем, раскинулось неподвижное тело. Подслеповато щурясь, околоточный покопался в карманах, вытащил фонарь и направил яркий луч на закутанный в плотный плащ труп. Наклонившись, я откинул низко надвинутый капюшон и невольно отшатнулся, услышав, как за спиной огорошено сглотнул Селиверстов.
Выпученными в предсмертной агонии бельмами глаз с нечеловечески щелевидными зрачками в пустоту таращился зеленокожий бородавчатый монстр. Меж его клочковатыми бровями зияла неровная дыра, из которой по обеим сторонам крючковатого, с неприглядно вывернутыми ноздрями носа, сбегали две тонкие струйки грязно-бурой, мало походящей на нормальную кровь, жидкости.
– Как… это… понимать? – нервно икая после каждого слова, подал голос околоточный. – Что же это такое?
– Ну, пожалуй, все же не «что», а «кто», – уточнил я, почесывая в затылке. – Сдается мне, дорогой друг, перед нами подлинный лик Марии Александровны Прохоровой… И назвать его прекрасным не поворачивается язык.
Угадав невысказанное желание Селиверстова я прикрыл тошнотворное страшилище капюшоном и огляделся по сторонам.
– А второго-то упыря, Петр Аполлонович, не видать. Получается, под общий шумок улизнул не по годам шустрый старикан. И пока он не вернулся с подмогой, надо бы нам убираться отсюда подобру-поздорову. – Окинув останки долгим взглядом, я озабочено прищурился на околоточного и подошедшего к нему сзади Брагина. – Полагаю, господа хорошие, не в наших интересах посвящать их высокопревосходительство в подробности гибели его дочери. Не стоит понапрасну рвать ему сердце. Пускай, как можно дольше пребывает в блаженном неведении. И нам это будет для здоровья полезней, так как вряд кто-либо в здравом уме и трезвой памяти поверит рассказу о случившемся. Поэтому, давайте сразу договоримся крепко-накрепко держать язык за зубами.
Не услышав возражений, я развернулся с твердым намерением как можно быстрее отправиться в обратный путь, и даже успел шагнуть по направлению к выходу из пещеры, как вдруг вздыбившаяся земля предательски вывернулась из-под ног, а в глазах померк и без того тусклый свет.
…Директор департамента сыскной полиции Тагир Равшатович Бибаев с самого утра пребывал в прескверном расположении духа. Спал генерал дурно и поднялся без четверти восемь разбитый, с противной тупой болью в затылке. С трудом затолкав в себя завтрак, он запил глотком специально подогретой воды поданный горничной порошок и облачившись в поданный денщиком мундир раздраженно приказал закладывать карету.
В приемной прибывшего на службу директора поджидал неприятный сюрприз. Дежурный адъютант, с обведенными синим после бессонный ночи глазами, подливал откровенно дрожащими от волнения пальцами обжигающе-парящий дегтярный кофе в чашку небрежно развалившемуся в просиженном кресле тайному советнику Прохорову.
– Батюшки-светы, Александр Юрьевич! Какими судьбами?! – с порога всплеснул руками Бибаев, изо всех сил стараясь не дрогнуть голосом и ощущая, как от дурного предчувствия начинает противно сосать под ложечкой. – Чему обязан счастьем посещения вашим высокопревосходительством сей юдоли скорбей? – с поклоном он подхватил под руку неожиданно шустро выпроставшегося из кресла сановника и настойчиво потянул за собой в кабинет.
Когда же лихорадочно блестевший глазами непривычно суетливый Прохоров, раскурил услужливо поднесенную полицейским сигару и напористо заговорил, похолодевший Бибаев с глухой тоской понял, что оправдались самые худшие его опасения. Давний покровитель, ярый монархист, еще вчера до мозга костей преданный императорской фамилии, сегодня предлагал ему немыслимое – ни много, ни мало, стать соучастником государственного переворота.
Пока обмерший хозяин кабинета пытался сообразить, как умудриться не свалиться в бездонную пропасть, куда его откровенно влек за собой тайный советник, тот бодро вышагивал по покрывавшему зеркально натертый паркет ковру, и неряшливо посыпая его горячим пеплом, как ни в чем ни бывало, продолжал разглагольствовать: «В двадцать пятом году эти армейские щелкоперы, так называемые декабристы, ведь уже сумели, было, свернуть шею нашему без того полумертвому самодержавию… Герои войны, понимаешь!.. Болтуны!.. Молокососы!.. Того, что в руках, удержать не смогли!.. Нет, Тагир, – он зло погрозил скрюченным указательным пальцем, – мы пойдем другим путем!..»
Дернувшись от этого «мы», как от удара хлыстом, Бибаев, промокнул крахмальным платком выступившую на лбу испарину, молясь про себя, чтобы громогласный монолог Прохорова не подслушал адъютант.
«Минимум четверть века одиночки в Шлиссельбургской крепости, – обреченно прикинул генерал. – А там и до петли рукой подать, – уже не слыша собеседника сквозь гипертонический звон в ушах, он непроизвольно повел головой, явственно ощущая обжигающий кожу грубый ворс туго свитой веревки».
Обильно потея, Бибаев безуспешно тщился заставить себя крикнуть адъютанта, чтобы приказать ему скрутить заговорщика, не таясь призывающего к вооруженному бунту, но не мог издать и звука. Слова застревали в глотке, потому как в жилах генерала с младенчества текла жидкая холопская кровь.
Само собой, будь на месте Прохорова обычный подданный или даже любой из подчиненных, вплоть до заместителей, жандармы давно бы волокли бунтовщика в политический острог. Однако осмелиться укусить кормящую руку, даже в мыслях позволить себе замахнуться на всесильного, парящего в недосягаемой придворной выси тайного советника, было выше душевных сил Бибаева. И теперь, одеревенев от страха, он немо мучился, вынужденный выслушивать иезуитский по дерзости план искоренения Российской монархии – уничтожения не только царствующего императора Александра II, но и истребления всех до единого наследников престола.
Безвольно погружающийся в трясину отчаяния генерал, вдруг чутко уловил перемену в настроении сановника:
– И еще, Тагир, – Прохоров встал как вкопанный, словно с ходу уткнулся в невидимую стену и недобро нахохлившись, смерил его ледяным взглядом. – Известно, не море топит, а лужа. Любые случайности должны быть исключены. Поэтому, я хочу если не сегодня, то уж завтра точно, получить скорбные известия о безвременной кончине мещанина Исакова и его приятеля, этого… – он на секунду запнулся, припоминая, – околоточного надзирателя Селиверстова. Очень надеюсь, на этот раз ты меня не подведешь.
Как ни странно, но внезапная смена акцента с политического террора на банальную уголовщину нежданно-негаданно вывела Бибаева из ступора. Он до хруста в пальцах стиснул ручку отполированного до зеркального блеска колокольчика, предназначенного для экстренного вызова вооруженного наряда, и уже готов был его встряхнуть, когда тайного советника ни с того ни с сего качнуло к стене. Его лицо побелело и медленно потекло к подбородку, а незряче выпученные глаза остекленели. Генерал едва успел подхватить обмякшее тело бесспорно выжившего из ума покровителя.
Кое-как взгромоздив слабо хрипящего старика на скользкую подушку кожаного дивана, так и не выпустивший из потного кулака сигнальный колокольчик Бибаев, поднял такой неистовый перезвон, что сбежались даже те, кто находился в самых дальних уголках здания.
…Сухая заметка в десяток строк мелким шрифтом в ежевечерней газете, затерявшаяся между рекламой ресторана и объявлением о поиске сбежавшего пуделя, быстро погасила волну сплетен по поводу таинственного исчезновения с политического олимпа Александра Юрьевича Прохорова, первого кандидата на замену министра внутренних дел Льва Саввича Макова. Там сообщалось, что сановника, по высочайшему повелению инспектирующего сыскную полицию, сразил жесточайший апоплексический удар прямо во время беседы с директором департамента. После оказания экстренной медицинской помощи, он под врачебным надзором был доставлен для дальнейшего излечения в свое загородное имение.
На этом фоне совершенно незамеченной почтенной публикой осталась другая, не менее сенсационная новость – подача прошения об отставке подающего большие надежды директора департамента сыскной полиции Тагира Равшатовича Бибаева. Однако знающие люди напрямую связали эту отставку с болезнью Прохорова и вычеркнули отставного генерала из списка полезных знакомств…
Огромная крылатая пантера, окатывая невыносимым смрадом из пасти, облизывала мое лицо жестким, словно наждак, фиолетовым языком, напрочь сдирая с него кожу. Взвыв от жуткой боли, я изо всех сил ударил кулаком прямо по трепещущим влажным ноздрям… и очнулся от дикого вопля, сопровождаемого взрывом оглушительного хохота.
Когда же мне, наконец, удалось приоткрыть один глаз, то первым, кого я увидел, был всклокоченный Андрюха, недовольно хлюпающий расквашенным в кровь носом. В санях рядом с ним вольно раскинулись Селиверстов с Брагиным, с ног до головы перепачканные глиной и чумазые, как шахтеры, только что поднявшиеся из забоя.
– А ты как хотел, убоище? – подал голос, все еще похрюкивающий от смеха околоточный. – Хотя бы рукавицы смекнул скинуть.
Тут я понял, почему мои лоб и щеки горят так, будто их натерли кирпичной крошкой. Когда еле живые от усталости полицейские выволокли меня на поверхность, сердобольный, но бестолковый Стахов, улучив момент, решил внести свою лепту в общее дело. Не жалея ухватив в пригоршню снега, обильно насыщенного игольчато острыми, как осколки стекла ледяными крупинками, принялся активно полировать мое лицо, пытаясь привести в себя. Еще бы немного, и он спустил бы всю мою и без того многострадальную плоть до самых костей. Поэтому, разбитый нос не показался мне чрезмерной платой за спасение от дурной инициативы.
Пока незадачливый реаниматор недовольно бурчал, густо кропя розовым притоптанный валенками снег, я перевернулся на бок, а затем со стоном поднялся на колени.
– Чего развалились-то? – прохрипел я в сторону саней. – Подняться бы лучше помогли. Совсем ноги не держат.
– А нас, думаешь, держат? – слабо отозвался Брагин, задрав, и тут же бессильно уронив руку. – Ты ж, поди, пудов пять весишь, не меньше. Чаешь, просто было почитай восемь верст на закорках тащить?
Ничего не ответив ему, я уперся в плавящийся под горящими ладонями снег и крепко зажмурил глаза. До капли выжатый подземельем организм, как пересохшая губка всасывал в себя растворенную вокруг энергию. Меньше пяти минут понадобилось мне на то, чтобы набраться сил для самостоятельного подъема на ноги.
Совершив подвиг преодоления трех шагов до розвальней, я упал на бок в прелую солому и с облегчением выдохнул, прикрикнул на Стахова, все еще размазывающего темную кровь по бороде:
– Долго ты там копаться будешь? Поехали уже, пока мы тут окончательно дуба не врезали…
Распрощавшись с товарищами на пороге дома отставного полицейского и обвиснув на плечах выскочившей встречать Дарьи, я кое-как доковылял до кровати и, не имея сил раздеться, рухнул на нее, моментально проваливаясь в каменный, больше похоже на обморок, сон. А ближе к полудню следующего меня разбудил грохочущий бас, от которого откровенно дребезжали оконные стекла.
Вообще-то открытое появление на публике любого из клана загадочных алхимиков являлось небывалым событием для слободы. Тут же из вычурной высоченной повозки вывалился белокурый гигант – точная копия былинного русского богатыря Ильи-Муромца и, не удостоив взглядом раскрывших от удивления рты редких зевак, по-хозяйски распахнул тяжелую калитку, легко ломая беспомощно крякнувший вырванными с корнем гвоздями запор.
Уверенно протопав на второй этаж и, недовольно покосившись на вздрогнувшую от неожиданности Дарью, коротавшую время в ожидании моего пробуждения за рукоделием, он недовольно прогудел:
– Ты, барышня, пошла бы прогуляться, что ли. Нам с этим господином, – толстый, покрытый редкими белыми волосками палец с плоским квадратным ногтем уставился на кровать, – парой слов в приватной обстановке обменяться надобно.
– И ты здрав будь, гость незваный, – подал я сиплый со сна голос, стараясь подпустить в него максимум сарказма. – Скажи на милость, а чего это ты здесь распоряжаешься, как у себя дома? У меня, допустим, от будущей законной супруги секретов нет.
Как боевой конь раздувая ноздри, Богдан гневно сверкнул глазами и сообразительная Дарья, разряжая напряженную паузу, легко поднялась из качалки.
– Да будет тебе, Степа. Я девушка приличного воспитания, пожилым перечить не приученная. Да и обедом, опять же, давным-давно пора заняться. Так что можете секретничать сколь душе угодно, – и довольная произведенным эффектом, победно задрав нос, гордо вышла из комнаты.
– Так уж прямо и пожилым, – сбавляя напор, буркнул ей вслед неожиданно смутившийся Богдан.
Тем временем я сел в кровати, затем медленно спустил ноги вниз и только тогда сообразил, что раздет до белья. Сдернув со спинки рядом стоящего стула халат, накинул на себя и уже поднявшись, потуже затянул пояс. Бросив взгляд на размеренно тикающие на столе карманные часы с предусмотрительно откинутой крышкой, выглянул в окно, сладко, до хруста потянулся, и в упор взглянул на гостя.
– С чем пожаловал?
Тот возмущенно фыркнул в ответ.
– А ты не догадываешься? Подробный отчет желаю получить о вчерашних похождениях троицы безумцев!
– Почему же безумцев? – подчеркнуто миролюбиво поинтересовался я, склонив голову к плечу и вопросительно изогнув бровь.
– Да потому!!! – побурев от негодования, взорвался Богдан, и стекла в окнах вновь опасно звякнули. – У меня до сих пор в голове не укладывается, как вы невредимыми из этой крысиной норы выбраться умудрились!
– Ну, выбрались же, – равнодушно пожал я плечами, плеснул в стакан вишневой настойки из графина, с удовольствием пригубив терпкое вино. – Теперь-то чего понапрасну глотку драть? Победителей, как водится, не судят, – и щелкнул ногтем по звонко откликнувшемуся рубиновому боку посудины. – Будешь? Рекомендую.
– Болван безмозглый!!! – разъяренный великан так грохнул кулаком по столу, что чуть не проломил столешницу и не опрокинул набок высоко подскочивший графин. – Ты хоть представляешь, с кем вы там лбами столкнулись?!
Поперхнувшись настойкой и надрывно, до слез, закашлявшись, я гневно прохрипел:
– Так объясни толком, а не ори, будто тебе соли с перцем под хвост сыпанули!
Гость шумно выдохнул, подхватил покатившийся к краю стола стакан, нервно набулькал в него до самых краев и громкими глотками выпил, неряшливо пятная пунцовым рубаху на груди. Потом шагнул к камину, без спроса выудил из стоявшей на полке шкатулки сигару, прикурил, глубоко затянувшись, и выпустив несколько дымных колец, как ни в чем ни бывало, будто и не было недавней истерики, продолжил:
– Тебе не показалось странным, что вдруг, ни с того ни с сего, вас на пару с околоточным, осенило искать зверюгу в подземелье, а?
– Почему это на пару с околоточным? – не на шутку оскорбился я, по примеру Богдана раскуривая сигару. – Между прочим, до меня первого дошло. И, кстати, – я подозрительно покосился на собеседника, – почем ты знаешь, как все было? Не подглядывал ли часом?
– Подглядывал, подслушивал, какая теперь уже разница? – нетерпеливо отмахнулся он. – Тут дело в ином.
– И в чем же? – мне никак не удавалось смекнуть, куда он клонит.
– А в том, любезный, – Богдан назидательно покачал пальцем перед самым моим носом, – что это, с позволения сказать, озарение, тебе попросту внушили. С тем, чтобы затем заманить всю вашу честную компанию в заранее раскинутые силки.
– Да быть того не может! Сам же меня от подобных фокусов защищаться учил! – я еще пытался в запале спорить, но в самой глубине захолонувшей души уже осознавая его правоту.
Передернув плечами от продравшего вдоль хребта морозца, помертвевшим голосом спросил:
– Получается, мы там не с маэнами схлестнулись?
Великан смерил меня оценивающим взглядом, и озадаченно хмыкнул.
– Догадлив, однако. Вот, еще выдержки да рассудительности побольше, цены бы тебе не было, – он выдержал многозначительную паузу, подчеркнуто аккуратно стряхивая пепел. – Пока ты тут самодеятельностью занимался, у меня, наконец, появилась крайне важные данные, позволившие окончательно расставить все по своим местам. Как оказалось, маэны, славящиеся своей непредсказуемостью, давно вышли из игры.
– То есть, как? – от такого поворота событий у меня непроизвольно отвисла челюсть, и чуть не выпала из пальцев сигара. – А с кем же тогда воюют хорры? С собственной тенью?
– Если бы, – тяжело вздохнул Богдан. – Все оказалось гораздо хуже. Эти ожившие математические формулы не придумали ничего лучшего, как нанять для выполнения грязной работы одного своего, если так можно выразиться, дальнего родственника.
– Одного? – подобное просто не укладывалось у меня в голове. – Воевать с целой цивилизацией? Как такое вообще может быть?
– Еще как может, – кисло скривился гигант. – Проживают, понимаешь, по соседству с маэнами еще более странные негуманы невообразимой, – он запнулся, щелкнув пальцами в попытке подобрать слова, – скажем так, магической мощи, именующие себя озуры. На наше общее счастье, происходящее во внешнем мире, их в принципе не интересует. Но маэны, тем не менее, все же исхитрились даже среди них раскопать мутанта-отщепенца, с барского плеча посулив ему единоличный контроль над целым временным слоем.
– Выходит, вся ваша всемогущая рать, – не в силах усидеть на месте, и лихорадочно меряя шагами комнату, с нервным смешком перебил я Богдана, – не способна справиться с одним-единственным выродком?
Читать бесплатно другие книги:
