Школа Гайдар Аркадий

– А куда вы ее денете?

– Никуда. Закроем в хате – пусть сидит.

– А если обосрется?

– Ну так что, если и обосрется. Хватит базарить. Давайте лучше разольем.

Выпиваем. Йоган смотрит на часы. Я подкалываю его:

– Что, Светка заждалась? Даст пиздюлей, если поздно придешь?

– При чем тут это? Подготовиться надо. Завтра в загс все-таки.

– Да, свадьба – это тебе не хуй собачий, – говорит Батон.

Мы ржем.

Костюма у меня нет – я одеваю на свадьбу штроксы, которые пошил Шиша, и чешский пуловер – мамаша недавно купила в ГУМе. На ноги – «саламандеры». Они еще ничего смотрятся, я их мало носил, а черным кремом подмазал – вообще солидно.

Йоган позвал Батона шафером, и я тоже еду в загс – за компанию. Едем на трех машинах: дядька Йогана на «Волге» – он возит директора рыбозавода, Светкин двоюродный брат на «жигулях -тройке» и Йоганов знакомый с Луполова на сороковом «Москвиче».

Машины украшают под домом у Йогана. Кругом носятся малые, толпятся соседи – делать им больше нечего. На машины вешают ленты, а «Волге» на капот приделывают куклу – на ней повезут невесту, а потом, после загса, к ней сядет и Йоган.

Садимся в машины и едем за Светкой – она живет тут недалеко, на Первых Горках. Асфальта около ее дома нет – сплошная грязюка. Я не вылажу из «тройки», чтоб не засрать «саламандеры». Йоган с Батоном идут в хату, потом выходят со Светкой, шаферкой – ничего такая баба – и Свет-киной сеструхой. Светка – в белом платье до земли, держит края руками, чтоб не замазать. Издалека можно подумать, что нормальная баба.

Все рассаживаются. Можно трогаться, но выехать не дают: старухи с соседних домов натянули в переулке ленту, вынесли табуретку с булкой хлеба и солонкой – хотят сорвать «зайца». Стоят и лыбятся, светят железными зубами – выдры старые. Им на кладбище пора, а они – «зайца».

Йоган вылазит из машины, дает бабам бутылку шампанского и коробку конфет, – знали про такое дело, подготовились. Но бабы не пропускают, говорят, – мало. Йоган дает им еще бутылку водки.

– А хлеб-соль? – шамкает одна старуха. – Надо хлеб-соль, каб у вас усе добра было.

Светка вылазит из машины, подходит к Йога-ну, они отламывают по куску хлеба, солят, жуют.

Бабы отваливают, машины трогаются.

Подъезжаем к загсу. У входа толпятся друзья, подруги и родня. Я внутрь не иду – что мне там делать? Захожу в «Театральный» гастроном, беру бутылку пива, открываю зажигалкой, отпиваю. Хорошо. Вчера после «конторы» мы с Батоном пошли к Зене, раздавили еще пузырь водки, так что пиво сегодня – самое то.

Допиваю, сажусь в машину, а то набегут потом, займут все места – и чухай тогда на Рабочий на троллейбусе.

Скоро все вываливают из загса. Йоган со Светкой и шаферами садятся в «Волгу», остальные кидаются занимать места в машинах. Кто не вмещается, идут на остановку.

Едем фотографироваться. Сначала – к танку. Он раньше стоял на площади Победы, а теперь стоит на Мир-2. Потом – к памятнику в Салта-новку, по Бобруйскому шоссе.

Из Салтановки – прямо в столовую на Рабочем. На улице уже толпа народу – сто человек гостей. В дверях – мамаша Йогана и родоки Светки. Ступеньки застелены красной ковровой дорожкой. Йоган берет Светку на руки, чтобы нести по ступенькам, спотыкается, и оба падают – он снизу, она сверху. Все ржут.

Родоки подбегают, помогают Йогану со Светкой подняться, отряхивают и волокут в столовую. Следом – вся толпа.

Столы накрыты, но никто не садится. Обступили молодых, поздравляют, целуют, суют конверты. У меня тоже есть конверт – мамаша дала двад-цатьпятку, чтоб подарил. Меньше – нельзя, обсудят. Я протискиваюсь и сую конверт Йогану, жму руку, киваю головой Светке.

Народу кругом море. Много стариков – одеты по-деревенски, в костюмах семидесятого года, бабы – в цветных платках. Из своих пацанов только Батон, я, Зеня и Куля – все, кто вчера был в «конторе». И Йоган позвал своего дружбана с учила – пацан колхозный, с деревни. Еще пришли несколько молодых баб – видно, Светкины подруги. Одну я знаю – это Ленка со сто пятидесятого дома, к ней Йоган бегал на мой день рожденья за кассетой.

Мамаша Йогана и Светкины родоки носятся по столовой – таскают на столы жратву.

– Фотографироваться! Все вместе! – орет дядька с фотоаппаратом. Он работает в доме быта и фотографирует все свадьбы на Рабочем.

Все становятся в углу, я с пацанами в последнем ряду. Дядька несколько раз щелкает, моргает вспышкой.

Откуда-то выбегает лысый мужик и кричит:

– Добро пожаловать за стол!

Это, видно, тамада – Йоган говорил, что будет тамада. С ним рядом – старый дядька с гармошкой. Этот раньше вел пение у нас в школе, пока не выгнали за пьянку. Кликуха была ЗМЗ – «зуб мой золотой». Золотой он у него или под золото – никто не знает, прозвали – и все.

Народ рвется к столам, чтоб занять места, я – тоже. Кому не хватило, тыркаются во все стороны.

Тамада берет микрофон, что-то говорит, но ничего не разобрать. Вылазит дядька, который заведует всей техникой, возится с микрофоном.

– Хто тут жыве близко, прынясите стульеу! – орет Йоганова мамаша.

Мы все – за одним столом: я, Батон, Зеня, Куля, бабы из учила и Светкина сеструха. Бабы ничего, можно будет подколоться потом, когда выпьем рюмки по три.

Микрофон так и не работает, тамада орет без микрофона, но ничего не слышно: все галдят.

– За молодых! – кричит мужик с широким красным галстуком.

– За молодых! – орут остальные.

И сразу:

– Горько!

Йоган со Светкой встают и сосутся, а гости хором считают:

– Раз, два, три, четыре…

Охереть надо – сосаться по заказу. Все смотрят, лыбятся, как дурные. Я Йогану не завидую. Только вмазали – Батон уже льет по второй.

– Кто его знает, много они водки купили или нет, – говорит он. – А народу вон сколько. Будем еблом щелкать – останемся без ничего.

– Правильное решение! – орет Куля, и все гогочут. Выпиваем. Я не закусываю, только нюхаю хлеб. Надо, чтоб дало по мозгам: свадьба все-таки. Все жрут, а я ору:

– Давайте сразу по третьей! За Йогана!

– Ну, ты, Бурый, даешь стране угля, – хоть мелкого, но до хуя. – Куля лыбится. – Пять минут не посидели, а ему уже по третьей. Успеем еще. Или ты хочешь здесь мордой в салат заснуть?

Бабы ржут, но мне до лампочки.

Я беру бутылку, разливаю. Какой-то мудак орет:

– Горько!

Йоган со Светкой сосутся, а мы не ждем, пока они кончат, чокаемся и пьем.

Нормально, теперь можно и пожрать. Наваливаю на тарелку салата, жую.

ЗМЗ дрочит на своей гармошке. Возле него на табуретке – рюмка с водкой и тарелка со жратвой.

Я ору:

– ЗМЗ, домой! Включайте нормальную музыку!

Пацаны и бабы ржут. ЗМЗ затягивает вальс, Светкина мамаша вытаскивает Йогана со Светкой – танцевать. Они упираются, потом выходят, обнимаются и начинают топтаться на месте. Несколько человек крутятся вокруг них, гогочут и хлопают в ладоши. Морды у Йогана и Светки красные: видно, уже вмазали рюмки по три. Танец заканчивается, и я снова ору:

– Ставьте нормальную музыку!

Другие молодые пацаны и бабы тоже возбуха-ют. Типа, что это за мудистика такая: пришли на свадьбу, а тут вместо музыки – хер с гармошкой. ЗМЗ отваливает, и спец по аппаратуре врубает магнитофон – «Ласковый май».

Все прутся танцевать: и молодые, и старые. Мы становимся своим кругом – молодые пацаны и бабы. После второй темы Батон идет к столу, наливает себе водяры, пьет – и опять к нам. Я вижу – с ним что-то не то: морда белая, голова болтается. Он тошнит себе под ноги и смотрит на свою рыготу.

Подскакивает мамаша Йогана с половой тряпкой, затирает пол.

– Вы што, адурэли, хлопцы – так напицца? Тольки яшчэ сели. Атвядите яго куды-небудь.

Мы с Кулей поднимаем Батона и ведем к выходу.

– А мне по хую, кого куда ебать! – орет Батон на всю столовую. – Скажите, пацаны, а?

На улице его опять рвет – на ступеньки столовой. Мы с Кулей закуриваем.

– Шел бы ты домой, а? – говорит Куля. – С тебя уже хватит на сегодня. Ато затошнишь всю столовую.

– Не пизди, мне уже лучше. Пошли назад – потанцуем.

– Ну пошли.

Мы идем обратно. За нами хотят протиснуться двое малолеток, но Куля ревет на них:

– Куда прете, салабоны?

Они отваливают.

В столовой все танцуют под «Ласковый май». Мы садимся ка свои места, наливаем водяры, чокаемся.

– Ну, за Йогана.

Выпиваем и идем танцевать.

Светка прыгает посредине круга, держит руками длинное платье, чтоб не наступить на край. Йогана нигде не видно.

– А где жених? – орет Куля, перекрикивая музыку.

– Не знаю, – отвечает Зеня.

– Пошли поищем – мало ли что? – говорю я.

Мы с Зеней идем за загородку, к кухне – оттуда носят жрачку. Навстречу – мамаша Йогана.

– А где Сергей? – спрашивает Зеня.

– Там. – Она машет рукой. – Только вы, хлопцы, не трогайте яго, няхай он атдахнеть.

Йоган сидит на стуле. Рубашка расстегнута, без галстука. Морда белая, губы синие.

– Э, Йоган. – Зеня трясет его за плечи.

– Не трогай его – бесполезно, – говорю я. – Пусть посидит – может, отойдет.

Музыку вырубают, все опять садятся.

Светка надела поверх белого платья куртку и стоит около дверей с Ленкой и шаферкой. Тут же трутся Йоганов друг с учила и еще один пацан.

– Куля, пошли спросим, куда они намылились, – говорю я.

Мы подходим.

– Э, вы куда?

– Так, прогуляться – надоело здесь сидеть.

Если хочете, пошлите с нами.

– Ну пошлите.

Идем к пятиэтажке, где аптека. Светкины белые туфли все в грязи, у остальных – тоже, но не так заметно. Заходим в Ленкин подъезд, поднимаемся на второй. Ленка открывает ключом дверь и говорит:

– Проходите. Можете не разбуваться.

Садимся на диван. Светка достает из куртки два пузыря водяры, Ленка приносит стаканы. Разливаем, пьем.

Я показываю Куле на пацана, который приперся с нами. Он сейчас сидит со Светкой на одном кресле, и они трындят между собой.

– А это что за хер?

– Светкин бывший пацан, – говорит Куля. – Может, она еще и сейчас с ним крутит. Бабам верить нельзя, все они – бляди.

Я пересаживаюсь к Светкиной подруге, шаферке.

– Привет.

– Привет. Сигареты есть?

– На, держи.

Я сую ей «космосину» и зажигалку. Она подкуривает, потом я. Я трогаю ее груди.

– Как тебя зовут?

– Алла. А тебя?

– Сергей.

Баба хохочет.

– Чего ты лахаешь?

– Так просто. А что, мне и посмеяться нельзя? Ладно, давай еще выпьем.

– Давай.

Я наливаю себе и ей.

Куля трындит с Ленкой, Светка и ее бывший пацан сосутся.

Я выпиваю свою водку, опять трогаю ее груди. Говорю:

– Пошли в другую комнату.

Она выпивает водку, сует в рюмку бычок.

– А чего это я должна с тобой идти? Ты мне скажи, а? Ты, может быть, еще молодо выглядишь.

Я молчу.

– Ладно, черт с тобой, пошли.

Я встаю, цепляюсь за угол дивана, падаю, поднимаюсь. Двери в другую комнату нет, одна занавеска. В комнате – кровать, на ней две подушки одна на одной, под кружевной накидкой.

– Смотри, у меня колготок разорвался, – говорит Алла.

– А?

– Хуй на.

Она задирает платье и стаскивает колготки с трусами.

– Ну что, особое приглашение надо?

Я расстегиваю ширинку, вынимаю хуй – он мягкий, как сосиска. Начинаю дрочить – все равно не встает.

– Ладно, хватит, – говорит Алла. – Давай лучше еще выпьем.

– Давай.

– Я принесу.

– Ага.

Она подтягивает колготки, выходит и приносит бутылку с водярой – в ней грамм пятьдесят. Я отпиваю из горла, потом она.

– Дай еще сигарету.

Ищу пачку – нигде нет.

– Наверно, там осталась. Иди посмотри.

– Ага.

Она выходит, я вырубаюсь. Куля толкает меня в плечо.

– Вставай, идем назад в столовую. Водяра кончилась.

– А?

– Ага. Поднимайся.

Я встаю, выхожу в прихожую – все уже там. Одеваю туфли – на них засохла грязь.

– Куля, ты не помнишь, я в куртке был?

– Не помню.

Вижу свою куртку на вешалке, одеваю и выхожу со всеми.

На улице темно. Друг Йогана тошнит под деревом, Алка цепляется за бордюр и падает в лужу. Куля берет ее за руки и поднимает.

В столовой половина людей танцует, половина сидит за столами. Я сажусь на первый стул с краю. Куля наливает водки мне и себе. Выпиваем. Я вырубаюсь.

Куля с Зеней волокут меня к дому.

– Ну ты, Бурый, заебал, – бухтит Куля. – Из-за тебя баб прощелкали: они куда-нибудь сбегут, пока мы тебя домой затянем.

– Все нормально, пацаны, спасибо… Я налью вам, все как надо… Пошлите в пивбар.

– Какой, нахуй, пивбар? Двенадцать ночи. По лестнице сам подымешься?

– Ага.

– Ну ладно тогда. Мы порыли – может, еще успеем баб схватить, вдруг они еще там.

– Давайте.

Поднимаюсь по лестнице – трусь о стены, цепляюсь за перила. Звоню в дверь. Мамаша открывает, смотрит на меня, ничего не говорит.

Стягиваю грязные «саламандеры» – один об один, швыряю куртку на пол – и на диван.

Алгебра. Математица сидит, раздвинув ноги – видны длинные голубые «репетузы». Вообще, она баба нормальная, только что колхозница. До девятого иногда дрыгалась, могла двойку поставить, а сейчас – никому. Говорит:

– Вы уже ребята взрослые, я вас пасти не собираюсь и гонять тоже. Кому математика нужна – сами будете учить, а кому не нужна, тех я все равно не заставлю.

Ее заговорить, чтоб никого не вызывала, – как нечего делать. Особенно, когда самой лень вести урок. Сидит, смотрит в окно, вздыхает, глядит на часы. Коноплева просекает малину и спрашивает:

– Раиса Федотовна, а вы бы в какой институт посоветовали поступать?

Математица отворачивается от окна, зевает, смотрит на Коноплеву:

– Уже давно пора было выбрать: май на носу, а там экзамены – и все. Но если кто еще думает куда податься, то я вам вот что скажу – особенно девочкам: идите в пединститут. Чем плохая профессия? Нет, вы мне скажите, где еще женщина сможет заработать триста рублей? На химзаводе? Где с утра до вечера в дыму, в вони? Скажете – в школе сложно? Да, сложно. Но ведь и триста рублей все-таки – со всеми доплатами: за классное руководство, за тетради… А работа сама по себе не пыльная… – Математица лыбится. – Были бы только ученики поприлежнее, постарательнее…

– А правда, что это вы Екатерину Трофимовну вычислили, что она деньги у учителей из сумок крала? – опять спрашивает Коноплева. Математица лыбится:

– Ну, я вам не Шерлок Холмс, конечно, но вора найти помогла. А то что это за дела: в своей школе – и пять случаев воровства за три месяца? Я всегда знала, что это кто-то свой. Ну, вы мне скажите, откуда посторонний человек мог знать, когда у нас премия? Значит, кто-то из учителей. Хотя и самим не надо рохлями быть. Вот и вам говорю: не будьте рохлями, деньги где попало не кидайте. Значит, я поняла, что кто-то из своих, – раз, другой, третий. А у Екатерины Трофимовны была проблема. Вы уже ребята взрослые, могу вам откровенно сказать: любила она закладывать за воротник. А я давно знала – водка до добра не доведет, где она, там и преступление. На водку-то деньги нужны, вот и ищет человек, где что плохо лежит. Ну, всего я вам не расскажу, конечно. Секрет фирмы. – Она лыбится. – Скажу только, что последила за ней после получки и, как говорится, поймала на месте преступления. В милицию мы не подавали, она во всем призналась, все деньги вернула, адиректор ее – «по собственному желанию», не по статье. Короче, все по-человечески, без скандала. Хотя, может быть, и слишком мягко обошлись. Но она ж не преступница какая закоренелая, двадцать лет в школе отработала, на хорошем счету была…

– А где она теперь? – спрашивает Коноплева.

– Откуда мне знать, ребята? С глаз долой – и все. А где она, что она, – это нас уже не касается.

Первое мая. Сижу на остановке. На демонстрацию, само собой, не ходил. Спал до одиннадцати, пожрал вчерашних котлет из холодильника-и гулять.

Подходит Йоган. Здороваемся.

– Что-то в лесу сдохло – Йоган погулять вышел. Светка не отпускает никуда, да?

– Не надо ля-ля. Куда хочу, туда и хожу. Что ты думаешь, – я перед Светкой отчитываюсь? А что на Рабочем не гуляю, так хули тут щас делать? Крюк сидит, Батон бухает – с ним один разговор: одолжи рубль. Он мне уже чирик должен – вот так, по рублю. А с него стрясай, не стрясай – бесполезно, он всегда бухой. Ты вот в институт готовишься, на районе тебя никогда нет. Что мне, с малолетками здесь сидеть на остановке?

– Ну, не знаю.

– Сигареты есть?

– Есть.

Вытаскиваю пачку «Астры», даю Йогану и закуриваю сам.

– Йоган, а правда, что Зеня с Кулей на базаре турецкими половиками фарцуют?

– Ага.

– А где они их берут?

– Это не они берут, они только продают, а им дают пацаны с центра.

– А те пацаны где берут?

– У поляков, когда они сюда приезжают, – спортсмены там или просто так. Живут в «Туристе» или в «Могилеве», продают жвачки там, май ки, половики. Пацаны узнают, когда они в гости нице, – приходят, торгуются с ними, чтоб цену скинули, а то они дерут до хера.

– А нельзя сразу пойти к полякам и взять у них?

– Думаешь, – ты один такой умный? Там все уже схвачено. Это пацаны крученые, еще те.

– А Зеня с Кулей много на базаре наваривают?

– Ну, смотря за сколько продадут. К примеру, те пацаны берут у поляков половики по сто двадцать и дают Куле с Зеней, чтоб продали, а им отдали по сто шестьдесят. Значит, если продадут за сто восемьдесят, – то двадцать себе, если дешевле, то меньше.

– А если к ним пристроиться?

– Ну ты простой, как двадцать копеек. Таких, как ты, знаешь сколько? Я с Кулей давно базарил – типа, давайте и я с вами буду на базаре продавать. Ну и что ты думаешь? Он сразу стал отмазки лепить, типа, шмотки хуево продаются, заработка никакого. А сами, бля, на моторе каждый день в город едут, в кабаке сидят до закрытия, баб снимают. Короче, дело к ночи, – ловить тут нечего.

– Понятно. Ну а как ты со Светкой – женатый человек?

– Ну как со Светкой? Обыкновенно. Живем у нас, тетку назад в Печерск сдали. Светка не работает – дома сидит на постоянке, телевизор смотрит. Я в хабзу хожу. Приду – поставлю палку, пока матки нет, потом тоже с ней телевизор посмотрю. У ееной бабы есть квартира на Юбилейном, и эта баба хочет в деревню ехать жить, а мы тогда там будем.

– Что, переедешь с Рабочего?

– Ну а что? Там хоть одни будем – никто мозги не будет ебать. Ну, приезжать, само собой, буду – типа, в гости, а так что тут делать? Ты мне скажи, когда последний сбор за район был нормальный? В том году? Старым пацанам это все не надо, у них сейчас один интерес – бабки. А если малолетки и получат пизды в «тресте» – мне это до жопы.

– Что, может, бухнем сегодня?

– Да я вообще дома буду, с мамашей и Светкиными – праздник все-таки. Если хочешь, пошли и ты к нам.

– Не, неохота.

Жду мамашу на остановке около ГУМа – договорились, что пойдем покупать мне к выпускному костюм.

Курю, рассматриваю баб. Погода классная, и они все в летних шмотках. Некоторые – нормальные, только сейчас ничего не будет: подойдешь, начнешь базарить – а тут мамаша.

Вот и она – со своей пожизненной черной сумкой. Ручки уже сто раз отрывались, а она их каждый раз пришивает, нет чтоб новую купить.

– Давно ждешь?

– Да нет, только подошел.

– Ну, пошли.

Сбоку около ГУМа очередь: что-то дают. Я спрашиваю у мамаши:

– Может, сходить посмотреть, что там?

– Аи, наверно, не надо. Все равно денег взяла только на костюм – это сейчас основное. Костюм у тебя должен быть – не только на выпускной. Может, в институте понадобится или еще где. А то как повысят цены на все – потом недокупишься. Вон в газетах пишут, что все будет дорожать.

Поднимаемся на второй этаж, идем мимо фототоваров и ювелирного к мужской одежде. Впереди два пацана с Ветров – это видно по лампасам на спортивных штанах. Ветры носят по две белые полоски, рабочинские – по три, но у нас мало у кого есть такие штаны, у меня тоже нет. Навстречу Ветрам – пацан с Луполова: одна широкая полоса. Он прется прямо на них, хочет пройти между, цепляет плечами. Один бьет ему прямого, пацан увертывается и дает второму по яйцам – он падает на прилавок, стекло разбивается. Продавщица орет: