Стальной дрозд Русанов Владислав
– Или девка, – добавил Вогля.
– Ага! – кивнул Батя. – Из леса доносились девичьи крики, медленно переходившие в женские…
Оценить шутку по заслугам они не успели.
Страдающий крик вновь прокатился по лесу. Задрожал, отражаясь от деревьев. Емсиль готов был поклясться, что звучит он приглушенно, сдавленно.
– О! Опять! – поежился Вогля. – Что делать-то будем?
– Слышь, мужики, может, и этого до телеги отослать? – нахмурился Батя. – Пользы с него, как с козла…
– Нет! – решительно перебил его Дыкал. – Нельзя. Вдвоем они такого начудят… А тут… дык… под присмотром.
– Тогда сзади будь, – брезгливо скривился пожилой сержант в сторону Вогли. – И за железо не хватайся. Порежешься… Пошли, что ли?
– Мы в лес пойдем? – пискнул Вогля, перемещаясь за спины старших спутников.
– Нет, на речку, – ответил Батя.
– Спасать? – не унимался парень.
– Нет, по ягоды! Да замолчи же ты! – не выдержав, рыкнул на него сержант.
Они медленно зашагали по дороге. Как-то само собой вышло, что первым оказался Емсиль с посохом наперевес. Сержанты, держа арбалеты на изготовку, отставали от него на пару шагов. «Оно и к лучшему, – думал барнец. – Прикроют в случае чего». Замыкал шествие Вогля. Он ежился, озирался по сторонам и без надобности сжимал рукоять короткого пехотного меча, висевшего на поясе.
Пока они шли, крики повторились трижды. Каждый раз громче. Значит, отметил про себя Емсиль, идут они в правильном направлении. Он все прикидывал: придется ли драться? И к стыду своему, осознавал, что почти мечтает о хорошей потасовке. Раньше за спокойным и уравновешенным барнцем такого не водилось. Недаром он сказал наемнику, который уговаривал его бросить армию и записаться к ним в банду, что хочет лечить людей, а не калечить. Но сейчас… Нет, нельзя такое творить. Тем более с женщиной. Даже если она в самом деле в чем-то виновна.
Шагов через сто барнец заметил примятую траву на правой обочине. Две полоски. Явно от колес. Он глянул на ветви деревьев, нависшие в этом месте над краем дороги, и увидел то, что ожидал. Свежесодранную кору и несколько обломанных веточек.
Под одобрительным взглядом сержантов он быстро осмотрел пожухлую траву. Отпечатков ног не было, но дерн между следами колес взрыт нековаными копытами. Меньше лошадиных. Возможно, ослы или мулы.
– Идем? – одними губами спросил он.
– Дык… Чего ждать?
Емсиль кивнул и нырнул под лесной полог.
Почему-то барнец удивился, когда в конце протянувшейся на полсотни шагов тропки перед ним открылась небольшая, довольно уютная полянка. Воображение рисовало мрачное ущелье, бурелом, искореженные стволы деревьев, вытянувших сучья, словно загребущие руки с растопыренными пальцами. А тут – ровные грабы, отшагнувшие за кромку поросли и пожухлых, но все еще нарядных стеблей белокопытника, поседелых, как благообразные деревенские старички и старушки.
У дальней опушки паслись стреноженные лошадки… Нет, все-таки мулы. Полдюжины, разных мастей. Емсилю запомнился чубарый, скалящий длинные желтые зубы. Неподалеку от животных стояла повозка: трехосная, закрытая, наподобие карруки,[13] со слабонаклонной двускатной крышей. Больше всего похожая на маленький домик на колесах. Колеса, борта, козлы, даже крыша раскрашена в кричащие цвета – алый, ядовито-зеленый, бирюзовый, желтый, как середка у ромашки. Правда, местами краска облупилась от непогоды и требовала подновления. Зато на стене тянулась надпись. От двери с глазком в виде сердечка до задернутого пестрой занавесочкой окна.
«Запретные сладости».
Передвижной бордель, что ли?
Но взгляд Емсиля задержался на повозке лишь короткое мгновение, переносясь к разлапистому грабу в полутора плетрах[14] от него.
На его длинной нижней, вытянутой над землей ветви висели, дерзко белея на фоне темного леса, два женских тела. Конечно же, женских… Хоть барнец мог видеть лишь спины, очертания (довольно соблазнительные, следует заметить) не допускали двоякого толкования. У одной рассыпались по плечам светло-русые волосы, а у другой – черные, как вороново крыло, кудряшки. Женщины едва касались травы пальцами ног – запястья их обвивала толстая веревка и, переброшенная через ветку, удерживала жертв почти на весу. Рядом с ними стоял, крепко упираясь подошвами добротных сапог в землю, розовощекий и широкоплечий парень лет семнадцати, если судить по мягкому пушку на щеках и наивному взгляду. О таких говорят – кровь с молоком. И впрямь, здоровьем так и пышет. Налитые силушкой плечи распирают простую курточку из дешевого сукна. Хоть парень и уступал Емсилю ростом, барнец, тоже не обиженный силой, невольно позавидовал его мощи. Хоть в плуг запрягай. В правой руке здоровяк держал широкий кожаный ремень, обмотав вокруг ладони один его конец. Для чего? Красные полосы, перечеркивающие спины и ягодицы подвешенных женщин, не оставляли сомнений в происходящем.
Чуть впереди и левее прохаживался, время от времени почесывая в паху, невысокий, низколобый мужик с перебитым носом. Над бровью его зрел крупный багровый чирей, и такой же точно, только недозрелый, алый и блестящий, пробивался под нижней губой. Черные волосы сальными космами свисали на бригантин, сияющий начищенными бляхами.
– А ну-ка, всыпь им еще, Тюха! – сиплым голосом произнес чернявый. При этом в его рту неприятно мелькнул темный провал на месте верхних резцов.
Голубоглазый розовощекий паренек занес руку с ремнем.
Емсиль больше не медлил. Сжав посох покрепче, он направился прямиком к грабу, где вершилась казнь.
– Э! Я не понял, борода! Ты чего? – возмутился щербатый, бросаясь наперерез. В его пальцах, словно по волшебству, появился длинный корд.
Барнец прикинул: успеет ли перебить запястье или хотя бы вышибить оружие у неожиданного противника? Чернявый двигался легко, вихляясь телом из стороны в сторону, корд мелькал в его пальцах, устремляясь острием то вверх, то вниз. Сразу видно мастера уличных драк. Среди забияк-студентов в Аксамалианском университете изредка такие попадались. Например, Летгольм, погибший в тот злополучный вечер в «Розе Аксамалы», хоть выглядел изнеженным и женоподобным, но с граненым клинком корда вытворял чудеса. Крутил и правой, и левой рукой. Мог уколоть врага из такого положения, что тот и не помыслил бы ждать атаки.
– Смерти ищешь, борода? – с отчетливым вельзийским выговором сказал чернявый. – Так я тебя сейчас распишу. Эт-точно!
Позади щелкнул арбалет. Щербатый охнул и схватился за плечо. Согнулся, прожигая озлобленным взглядом из-под черных бровей. Емсиль, не останавливаясь, оттолкнул его локтем. За десяток шагов поравнялся с оторопевшим здоровяком. Тюха так и застыл с поднятой рукой, изумленно хлопая ресницами. Барнец без всякой жалости ткнул его концом посоха под ложечку, а когда юноша скорчился, замахнулся, чтобы треснуть по шее, но пожалел и от души приложился поперек лопаток.
– Это что за самоуправство, господа? – раздался глуховатый голос. В нем прозвучали нотки возмущения, граничащего с благородным негодованием, и одновременно испуга.
– Дык… Это не самоуправство, – успел ответить Дыкал, прежде чем Емсиль повернулся. – Это воспитание называется.
– И не балуй, дядя, – веско добавил Батя.
Пожилой сержант повел арбалетом из стороны в сторону, пристально глядя на целящегося в Емсиля коренастого, довольно упитанного мужчину, полукровку-айшасиана, судя по смуглому лицу и толстым, слегка вывернутым губам. Его выпирающий вперед круглый живот был плотно обтянут бордовым камзолом из тонкого, дорогого сукна, прикрытым сверху плащом с меховой пелериной. Замерз, что ли?
Полукровка морщился и кусал губы, показывая признаки нерешительности. Арбалет дрожал в его пальцах, и это очень не понравилось Емсилю – того и гляди, нажмет на спусковую скобу…
– По какому праву? – воскликнул темнолицый, бросив быстрый взгляд на сидящую рядом с ним на раскладном стульчике черноволосую женщину в алом платье. Она сидела, низко наклонив голову, но с выпрямленной спиной – что называется, кол проглотила. Тут же, совсем рядом, стояла на коленях еще одна женщина, чьи волосы цвета спелой пшеницы совершенно скрывали лицо. В руках она держала маленький поднос, где стоял тонкой работы кубок.
– Дык… Мы – люди военные. Права сами устанавливаем, – медленно проговорил сержант.
– И безобразничать никому не позволим! – нахмурился Батя. И вдруг выкрикнул резко, словно отдавая команду новобранцам. – Кидай игрушку! Кому сказал?!
Жалобно сморщив лицо, полукровка швырнул арбалет на землю.
– То-то же, – одобрительно хмыкнул Батя и велел Емсилю с Воглей: – А ну-ка, отпустите девчонок!
Барнец еще раз оглядел поверженных врагов: щербатый скулил, зло, но затравленно поглядывая на сержантов, а розовощекий скорчился, закрывая голову руками, будто опасаясь, что его будут бить еще. Если подумать, то правильно опасался. Емсилю очень хотелось пнуть его, чтобы заорал так же, как избиваемые недавно женщины. Ну просто очень хотелось. Так, что зудела нога.
Пока Емсиль колебался, разрываясь между желанием поступить по совести или по закону, женщина в алом платье подняла голову.
Бывший студент обомлел. Уж кого-кого, а хозяйку «Розы Аксамалы» он узнал бы среди тысячи.
– Фрита Эстелла? – пробормотал он.
Она ответила непонимающим взглядом. Ну конечно! Где уж ей узнать в бородатом, одетом в армейский нагрудник мужике с тяжелым посохом немногословного студента, изредка посещавшего ее заведение. Он же не болтун Антоло, у которого денежки водились. И не Летгольм, не без основания считавший себя любимчиком всех бордельмаман Аксамалы.
Но если здесь фрита Эстелла, тогда остальные…
– Алана? – несмело позвал барнец.
Стоящая на коленях золотоволосая девушка подняла голову.
– Алана! Ты меня узнаешь?
Емсиль, забыв обо всем, кинулся к ней и вскоре сжимал голубоглазую красавицу в объятьях.
– Ты узнаешь меня?
Она кивнула. И вдруг из ее глаз хлынули слезы. Сплошным потоком. Без рыданий и всхлипываний. Кажется, Алана даже улыбалась. Но слезы текли и текли, оставляя на щеках мокрые дорожки.
– Что ж вы, сволочи, сделали? – послышался сзади глухой голос Бати. – Вы люди или нет?
Барнец обернулся.
Ну конечно же… Если бы он не был так ошеломлен встречей с Аланой, которая из всех девочек «Розы Аксамалы» нравилась ему больше всех, он сообразил бы, что кудрявая черноволосая – это не кто иная, как Рилла, а русая – Лита, простосердечная, открытая, стремящаяся всем помочь Лита.
Теперь их укладывали на траву Вогля и Дыкал. Кроме посиневших, перетянутых вожжами кистей и исхлестанных спин, в глаза Емсилю бросились уздечки, несомненно принадлежавшие распряженным мулам, а теперь надетые на лица девушек. Удила, толком не очищенные от травы и засохшей слюны животных, раздирали им рты, а сыромятные ремни были скручены узлами на затылках. Туго и безжалостно.
Наверное, лицо барнца отразило вскипевший в его сердце гнев, поскольку щербатый, сидевший на траве, мгновенно прекратил подвывать и посунулся на заднице, забавно отталкиваясь от земли пятками.
– Сиди! – Батя без всякой жалости стукнул его носком калиги в раненое плечо. – Ишь, шустрый какой! – И добавил несколько слов покрепче, совершенно не стесняясь присутствия женщин.
Несколько взмахов ножа понадобилось Дыкалу, чтобы освободить девушек от «сбруи».
– Чего глазеешь? – недовольно проворчал Батя. – Скажи своей подружке, пускай прикрыться им чего-нибудь принесет!
Алана уже и сама сообразила, мягко вывернулась из объятий Емсиля, кинулась в фургончик.
– Фрита Эстелла, что это? Зачем? – удивленно проговорил барнец.
Бордельмаман хранила гордое молчание, поджав губы.
– А удрать хотели! – неожиданно сварливо произнес полукровка.
– Дык… свободные люди. Имеют право, – возразил сержант.
– Это кто свободный? Шлюхи? – зарычал щербатый.
– Тебя не спросили! – Батя занес над ним приклад арбалета. Раненый прикусил язык и живо втянул голову в плечи.
Зато пришел в себя Тюха. Поднявшись на четвереньки, он бодрым жуком пополз к ногам Дыкала, приговаривая при этом:
– Я не виноват, меня заставили… Скеццо заставил…
Сержант гадливо кривился, отодвигаясь, но мальчишка наседал все настойчивее, так и норовил поцеловать калигу.
– Отстань, говнюк! – зарычал наконец Дыкал. Парнишка примолк, замер в неудобной позе.
– Ну, и кто из вас Скеццо? – нехорошо прищурился Батя.
– Он! – приподнялась, опираясь на локоть, Лита. Ткнула пальцем в щербатого. После перевела взгляд на барнца, чуть наморщила лоб. – Это ты, Емсиль? Или…
– Я, – кивнул бывший студент.
– А что сразу Скеццо! – заорал щербатый. – Чуть чего, так Скеццо! Ты что молчишь, черномазый?!
Выскочившая из домика на колесах Алана пробежала между мужчинами и бросила подругам скомканную одежду. Рилле досталась рубашка до пят, а Лите легкий капот из батиста, розовый в мелкий белый цветочек. Девушки одевались с суетливой поспешностью, которая никак не вязалась с их родом занятий. Не успев запахнуть легкую ткань на груди, Лита закричала, указывая пальцем на полукровку:
– Это шпион! Айшасианский шпион! Его нужно сдать властям в ближайшем городе!
– Совсем сбрендила, дура?! – воскликнул Скеццо, меняясь в лице.
– Ты что морозишь? – нахмурился толстяк.
– Послушайте меня! – Лита бросилась к Дыкалу. – Я не сошла с ума…
– Дык… Никто и не говорит… – Лицо сержанта выражало растерянность. Одно дело примерно наказать безобразника, издевающегося над беззащитными женщинами, а совсем другое участвовать в поимке шпиона из южного королевства. Как с ним обращаться? Кому предавать? В деревенский магистрат не потащишь… Да и есть ли огонь у этого дыма или, как говорят окраинцы, корни у этой травы? Конечно, всем известно, что Айшаса спала и видела развал и гибель Сасандры – ведь больших соперников, чем эти две страны, не сыскать ни в торговле, ни в политике. Но здравомыслящий человек всегда отдает себе отчет: слухи зачастую бывают преувеличены, причем в несколько раз. Айшасианы пускай и зловредная народность, а все же не идиоты слабоумные. Зачем засылать шпиона-полукровку? Настроение у жителей Империи сейчас не самое радужное, найти виновника собственных неудач любой не прочь. А любой темнокожий сразу под подозрение попадает. Если уж на каматийцев косятся… Может, девчонка обезумела от обиды и злости? Может, хочет просто отомстить ненавистному старикану, а для того вздумала его оговорить? И не нашла ничего лучше, чем выдумать шпионов?
– Ты, девочка… Дык… я что сказать хочу… Ну, как говорится… – заговорил Дыкал. Запнулся, сбился. Виновато развел руками.
– Я не сошла с ума, – упрямо повторила Лита.
– Ниче… Сейчас разберемся, – заверил ее Батя. – Этого вяжи! – приказал он Вогле, кивая на Скеццо. – Ты, дядя, стой тихонечко. И руки на виду держи… – Он повел арбалетом в сторону полукровки. – Ну, а вы рассказывайте…
Дыкал внимательно посмотрел на Емсиля:
– Ты, похоже, знаешь их?
– Знаю, – кивнул барнец. И задал вопрос, который вертелся у него на языке уже довольно долго: – Где Флана?
– Флана? – переспросила Рилла, а Лита виновато потупилась.
Емсиль заподозрил неладное. Уж если эти две девчонки пытались сбежать, то чего ожидать от порывистой и решительной Фланы? А если Скеццо и толстогубый ее поймали…
– А ушла… – негромко проговорила Алана.
– Как ушла? – удивился и обрадовался одновременно Емсиль.
– А как кошка последняя! – внезапно взвизгнула Рилла. Ее лицо сморщилось и стало некрасивым от злости. – Хвостом махнула и…
– Перестань! – сжала кулачки Лита. – Если бы она могла…
– Если бы хотела! – перебила ее черноволосая.
– Она хотела! Она обещала!
– И где ее обещания? Где? Где, я спрашиваю?
– Значит, не смогла…
– Значит, не захотела! Она бросила нас всех! Понимаешь? Бросила! Сама освободилась, и хоть трава не расти! Нужны мы ей! Как же!
– Ты не имеешь права… – На глаза Литы навернулись слезы.
– Имею, – Рилла отвечала ей с холодной яростью. – И я имею, и ты имеешь. И Алана имеет… Она нас забыла. Ей на нас плевать!
– А ну, тихо!!! – не выдержав перебранки, рявкнул Батя. – Сами потом будете разбираться, кто кого обидел и кто кого бросил. Не о том речь. Ты, девочка… Как тебя звать-то?
– Литой ее зовут, – вмешался барнец.
– Хорошо. Ты, Лита, человека айшасианским шпионом обозвала. Ты понимаешь, что за свои слова отвечать нужно?
– Я готова ответить. Перед любым судом! Это табачник Корзьело из Аксамалы. Он пособничал айшасианам. Передавал записки в нашем борделе, а когда мы случайно раскрыли его, сбежал! – Губы Литы дрожали, она сжимала кулачки, но в глазах сверкала такая решимость, что Емсиль поверил в ее слова сразу и безоговорочно.
Да и Батя крякнул, расправил сгибом пальца топорщившиеся, словно у кота, усы, кивнул:
– Ну, ладно… А кто подтвердить может?
Девушка на мгновение задумалась. И вдруг просияла:
– Фрита Эстелла может! Фрита Эстелла, почему вы молчите? Ведь вы можете подтвердить? Фрита Эстелла?
Бордельмаман холодно взглянула на нее. Пожала плечами.
– А почему я, собственно, должна что-то подтверждать? – высокомерно произнесла она. – Мало ли что кому взбредет в голову?
– Но как же так? – опешила Лита. – Ведь мы тогда… И Флана, и Мастер, и Кир…
– Ничего не знаю! – отмахнулась Эстелла. Развернула плечи, отчего грудь еще соблазнительнее обрисовалась под тонкой шерстью платья, обратилась к сержантам: – Могу я говорить с офицером?
– Дык… с офицером? – замялся Дыкал. Бросил извиняющийся взгляд на Литу – мол, видишь, как оно бывает в жизни. – Есть у нас офицер. Дык… почему не поговорить?
– А с этими что будем делать? – вмешался Емсиль, опасаясь, что беседа сейчас пойдет по совершенно другому руслу и о сказанном Литой забудут. Он ей почему-то верил. Не водилось за русоволосой простушкой привычки обманывать, выдумывать небылицы, а уж тем более обвинять кого-либо впустую. Не могла она оговорить человека, зная, что ему за это придется отвечать перед законом, даже если этот человек трижды подлец и мучитель. Ведь не назвала же она шпионом и предателем родины Скеццо? Или Тюху, который порол ее только что? Значит, был повод.
– Ну, этого я бы вздернул для пользы дела, – Батя махнул рукой на Скеццо.
– Так нельзя! – возмутился вельзиец. – Эт-то… А как же суд?
– А по закону военного времени, – нехорошо оскалился Батя.
Скеццо зарычал и попытался вскочить на ноги. На плечах у него повис Тюха и, выкрикивая как сумасшедший: «Из-за тебя все! Вот тебе! Чтоб ты пропал!» – принялся тузить вельзийца тяжелыми кулаками. Сцепившись, как два кота, они покатились по траве. Мелькали локти, колени, кулаки. Щербатый, несомненно более опытный в рукопашных схватках, сопротивлялся умело и отчаянно, но ему мешало раненое плечо.
Невольные зрители отнеслись к потасовке по-разному.
Бордельмаман, брезгливо поджав губы, отвернулась.
Алана схватила за рукав Емсиля и прижалась к нему, дрожа всем телом. В ее глазах плескался самый настоящий ужас. Как у перепелки, завидевшей ястреба.
Рилла и Лита, позабыв о том, что совсем недавно спорили и едва не поссорились, азартно наблюдали за дракой. Даже перешептывались. Емсилю почему-то показалось, что они заключают пари: кто кого, как крестьяне на петушиных боях.
Табачник Корзьело переступил несколько раз вбок короткими шажками, намереваясь, скорее всего, дать деру. Батя, заметив его попытку, покачал головой и красноречиво повел арбалетом. Полукровка вернулся на место, застыв с опущенными плечами и склоненной головой, всем видом выражая покорность судьбе.
Дыкал чесал в затылке, разевая рот, будто хотел что-то сказать, но вдруг позабыл все слова. Наконец он приказал хохочущему Вогле разнять драчунов.
Не тут-то было!
Растащить забияк не получилось ни с первого, ни со второго раза. Даже ведро воды, опрокинутое на них солдатом, охладило боевой порыв лишь на краткий миг. Тогда Дыкал подхватил брошенный Тюхой ремень и принялся охаживать драчунов по чему попало.
Десяток ударов, и они расцепились. Скеццо хрипел и непотребно ругался. Левый глаз его заплыл здоровенным «фонарем», на виске наливалась багровая шишка. Тюха отделался расцарапанной щекой – видимо, вельзиец хотел выдавить ему глаз. Парнишка закрыл голову руками и продолжал выкрикивать:
– Убить его, гада! Удавил бы! Из-за него все!
Дыкал для острастки вытянул его еще пару раз по спине.
Тюха замолчал.
Сержанты переглянулись. Дыкал отбросил ремень, словно гадюку. Батя зло сплюнул на землю.
– Щербатого вязать! – сказал он, обегая взглядом всех присутствующих. – Ты, Тюха, самолично за ним следишь. Упаси тебя Триединый упустить злодея…
Мальчишка радостно закивал, словно преданный и отлично обученный котенок.
– Дальше! Табачника запереть. Мы еще разберемся – шпион он или так, погулять вышел. Надо будет, и в Аксамалу свезем. В тайный сыск. А сейчас, от греха подальше, лучше запереть… Ну, а вы, красавицы, ступайте куда хотите. Желаете – здесь оставайтесь. Нет – так проводим до Арамеллы. Можем и дальше, – подмигнул он Емсилю, на рукаве которого продолжала висеть Алана. – Ну, годится такое решение?
Едва смолк его голос, как Тюха уже кинулся заламывать локти Скеццо за спину.
– Мы с вами! – звонко выкрикнула Лита.
– С вами, конечно! – лишь на долю мгновения отстала от нее Рилла.
Алана не сказала ничего, но барнец понял, что разлучить их теперь может только смерть.
Фрита Эстелла дольше всех хмурилась и кусала губы, пока не произнесла с видом вышедшей в народ королевы:
– Вы обещали, что поговорю с офицером. Я еду с вами.
Батя вздохнул и молча направился запрягать мулов, прихватив в помощники продолжающего веселиться Воглю.
Глава 4
Гуран едва не задремал, привалившись к зубцу крепостной стены. Ночь выдалась на удивление теплая. Несмотря на то что небо затянуло тучами и мэтр Абрельм упорно предрекал дождь, хвала Триединому, было сухо. Даже душно, как в конце лета. И не скажешь, что месяц Ворона на исходе, скоро и зима. Впрочем, вельсгундец привык к мягким зимам Аксамалы. На востоке Зеленогорье защищает от зимних буранов и летних суховеев. На севере – Великое озеро, а, как известно, близость воды улучшает климат. Этому учат в университете, на курсе геометрии, который Гуран любил больше всего.
Изредка из-за плотных туч выглядывала Младшая Сестра, полная – круглая и ярко-желтая. Старшая Сестра, промелькнувшая сразу после заката молодым месяцем, уже скрылась. Время потихоньку двигалось к полуночи. Молодой человек пятый день не спускался со стен. Тут же ел, что придется, тут же и спал, сколько получится. От сухомятки начал болеть живот, а от недосыпа резало глаза. Но ничего не поделаешь, ополчение нуждалось в постоянном присмотре. Это когда наступал черед охранять укрепления Аксамалы отрядам студенческой самообороны, главнокомандующий народного правительства мог расслабиться и отдохнуть. Свои, студенты, не пропустят врага, не дрогнут в трудное мгновение, не побегут. А с ополченцев какой спрос? Лавочники, ремесленники, купчики средней руки… Хорошо еще, что прекратились разговоры о сдаче. Можно подумать, Жискардо Лесной Кот не такой, как десятки командиров вольных отрядов, наводнивших всю огромную территорию Сасандры в последние три месяца. Установит мир и порядок, станет защищать от разбойников и приструнит преступность в городе. Как бы не так! Ограбит, оберет до нитки, хорошо еще, если те самые купцы, ратующие за мировую, живыми останутся. Это ж совсем слабоумным нужно быть, чтобы не понимать столь очевидную истину! Нет, банкиры и купцы шумели, горланили перед зданием университета (новое правительство, или «младоаксамалианцы», как они сами себя называли, обосновалось именно там), требовали от мэтра Дольбрайна принятия выгодных им решений. Недовольных успокоили. Правда, заслуги Гурана тут никакой не было. Он не льстил себе. Постарались молодцы фра Лаграма, возглавившего в Аксамале новый тайный сыск. Десяток купцов загремели в тюрьму, еще троих показательно вздернули на площади при большом скоплении народа. И число недовольных начало стремительно уменьшаться, пока совсем не сошло на нет. Обыватели с завидным рвением ринулись защищать столицу родимой Империи.
Сейчас ополчение и самооборона пребывали в состоянии повышенной боевой готовности, как сказал мэтр Крюк, лавочник из бывших военных. Вот уже третий день войско кондотьера Жискардо не стояло на месте. Перемещалось, перегруппировывалось, совершало непонятные защитникам крепости маневры. Все это, возможно, имело целью запутать и попугать Аксамалу, упорно не желавшую сдаваться, а может быть, означало подготовку к штурму.
Расставив наблюдателей у Зеленогорских ворот и у Дорландских ворот, Гуран собрал основные силы у Южных или, иначе, Вельзийских ворот. Перед закатом вызвал нарочным мэтра Абрельма. Так или иначе, а присутствие колдуна на стенах не помешает. Хоть он и слабенький волшебник, а морок напустить может, или лестницу огненным шаром пережечь, или еще чего-нибудь устроить. Старенький чародей прибыл тотчас же после получения приглашения. Побурчал, конечно, что, мол, делать ему больше нечего, а потом устроился спать в караулке. Гуран немного успокоился, укутался в плащ и привалился к каменной кладке, подложив кулак под голову.
Свежий ветерок, пролетев над сжатыми полями и яблоневыми садами, тихонько шелестел между зубцами, посвистывал в бойницах. Вельсгундец и сам не заметил, как закрыл глаза и провалился в тяжелый, похожий на оцепенение сон…
– Гуран… Гуран! – Светловолосый студент из Литии по имени Никилл тряс командира за плечо.
Сон слетел в одно мгновение, оставив после себя ломоту в затылке.
– Что? – встрепенулся вельсгундец. – Что случилось?
– Кажется, началось! – почему-то шепотом проговорил парень. Можно подумать, нападающие услышат его!
Гуран бросился к краю стены. Внизу колыхались темными змеями колонны солдат. Следовало отдать должное выучке наемников – они шагали почти бесшумно: не звякало оружие, не скрипел доспех.
Одна колонна двигалась прямо на ворота, две другие нацелились шагов на сто правее и левее. Ясно, хотят растянуть оборону. Хорошо бы не ударили еще где-нибудь подальше – стена-то у Аксамалы длинная, слабых мест при желании можно нащупать сколько угодно.
– Мы сперва поверить не могли, – продолжал шептать Никилл. – Глядим, а они ползут, словно призраки. Ни огонька, ни звука…
– Ты что думал? – неожиданно зло огрызнулся Гуран. – Под барабаны на штурм пойдут?
– Нет, но…
– Какое там «но»! Выучка солдатская! Вам до них далеко…
Студент обиженно засопел, а Гуран тут же пожалел, что обидел парня. И чего, собственно, взъелся? Они стараются, как могут. Было бы чуть побольше времени, и из студенческого братства Аксамалианского университета удалось бы создать некое подобие гвардии. А там и настоящей армией заняться вплотную. Обеспечить городу защиту.
Войско кондотьера Жискардо, возомнившего себя новым императором Сасандры, приближалось неторопливо, но решительно. Передние солдаты тащили вязанки хвороста. Ясно, собирались забрасывать ров. Последующие ряды волокли лестницы. Похоже, готовился штурм по всем правилам. Да, нелегко будет отбиваться. Опыту и выучке солдат придется противопоставить задор и отчаянную решимость горожан и студентов.
– Зови Ченцо и Вильяфьоре, – коротко бросил Гуран студенту. – Бегом! Постой! Когда позовешь, разбудишь мэтра Абрельма, а сам бегом к Верольму и Крюку… Понял?
– Понял, конечно! – мотнул головой Никилл.
– Тогда беги, брат!
Обычай называть друг друга братьями появился у «младоаксамалианцев» недавно. Кто-то вспомнил, что студенческое общество часто называют братством. Мэтр Дольбрайн одобрил новое обращение. Сказал, что ему и самому порядком надоели эти «господины» и «фра». Правитель и сам хотел предложить взамен устаревших обращений что-то новенькое. Например, товарищ или друг. Но и брат тоже хорошо. Отдает чем-то родным и семейным. Правда, Гуран не мог себя пересилить и нет-нет да и обращался к старшим товарищам, таким как Лаграм или Абрельм, уважительно – «фра». Но ничего, это со временем пройдет, утешал он себя. И учитель говорил то же самое.
Студент скрылся в темноте. Тотчас же в паре шагов послышалось глухое покашливание, и хриплый голос произнес:
– Да не надо меня искать. Тут я уже…
Коренастый Ченцо подошел к Гурану вплотную, почесал кустистую бороду, а затем задницу. Горшечник никак не мог набраться хороших манер, да и не желал. Он примкнул к восставшим еще в ночь Огня и Стали. Сколотил отряд из таких же, как и сам, небогатых ремесленников, работавших без заказов, на свой страх и риск, а потому часто остающихся без гроша в кармане. Он не любил чиновников магистрата, жрецов, военных, судей и прочих, как он сам говорил, кровопийц. Его отряд некоторое время занимался тем, что отлавливал «врагов народа» и вешал их либо рубил головы. К чести повстанцев, они старались уничтожать идейных противников без особых зверств, просто трудились, но уже не за верстаками или гончарными кругами, а с гизармами и топорами на улицах родного города.
Когда «младоаксамалианцев» достигли слухи о зачищающих Аксамалу ремесленниках, Гуран лично возглавил небольшой отряд студентов и отправился на переговоры. Может быть, его слова Ченцо и не убедили, но горшечник согласился поговорить с мэтром Дольбрайном. В тот же день его люди влились в повстанческую армию нового правительства Аксамалы.
– Вижу – ползут, – рассудительно, но с налетом гордости произнес Ченцо. – Мои ребята едва не первыми всполошились…
– Молодцы, – кивнул Гуран. – Что делать будем?
Горшечник поежился:
– Я тебя спросить хотел – что делать будем? Ты же главнокомандующий, брат, а не я.
Вельсгундец задумался. Легко сказать – главнокомандующий. Управлять отрядами ополченцев и студентов в городе – это одно, а отражать всамделишный штурм, да еще когда против тебя выступает опытный кондотьер, – совершенно другое. И ничего общего. Молчание затягивалось. Солдаты Лесного Кота скользили в темноте, неуклонно приближаясь. Пятьсот шагов до рва, четыреста, триста… Куда же запропастился Вильяфьоре? Он из офицеров. Не так давно был капитаном гвардии. Чего стоило вельсгундцу отбить его у молодчиков фра Лаграма! Вот всегда так с этими старорежимными… Когда не надо, так и лезут с советами и пояснениями, а когда возникла острейшая необходимость, как корова языком слизала. Нет его, пропал, исчез, сквозь землю провалился…
Ладно, никуда не денешься. Назвался котом, мурлыкай во все горло. Гуран вздохнул и выпалил:
– Давай бегом на правый фланг. Пускай твои парни встречают их арбалетными болтами. Постарайся сбить боевой пыл, к стене не подпускайте. А мы уж тут как-нибудь.
– А если все-таки прорвутся? – поинтересовался как всегда обстоятельный Ченцо.
– Если прорвутся, рубись. Стой насмерть. И своим скажи – велика Сасандра, а отступать некуда, Аксамала за спиной. Сможешь? Не отступишь?
– Хорошо, – просто отвечал горшечник. Никаких громких заявлений, речей, столь любимых некоторыми вольнодумцами. – Будем драться. Ты за нас не переживай. Помрем, но не отступим. А если погибнем, то все до единого. Так и учителю скажи. Померли, но не отступили.
Он развернулся и исчез в темноте. Не попрощался. Да оно и к лучшему. Прощаться перед боем, говорят, плохая примета.
Гуран огляделся. Справа и слева от него уже выстраивались вдоль края крепостной стены ополченцы, вооруженные арбалетами. В стрелках находились люди опытные. Те, кто не отличался особой меткостью, будут заряжать. Вельсгундец подозвал Райальма, бородатого ополченца средних лет, из краснодеревщиков кажется, и отправил его на левый фланг – передать команду начинать стрельбу, не дожидаясь, пока враг приблизится вплотную.
Райальм умчался едва ли не бегом. Впускать мародеров в город не хотел никто. Это вселяло надежду. Значит, и правда, как сказал Ченцо, даже ополченцы будут стоять насмерть. У каждого… Ну, или почти у каждого в Аксамале семья – жены, дети, старики родители.
Ежась от ночной свежести, подошел мэтр Абрельм, сутулый, сухой, седенький – он напоминал скорее одуванчик, чем чародея. Ну, какой ни есть, а все же наш. У других, может, и такого нет. Волшебник оглядел наступающие колонны, покачал головой:
– Ой-ей-ей… Жарко будет, брат мой, не так ли?
– Сейчас им станет жарко! – В Гуране уже проснулся боевой азарт. Он давно замечал за собой, что в миг опасности соображает лучше и действует быстрее. – Готовсь! – негромко проговорил он, поднимая руку. – Цельсь! Бей!
Вряд ли кто-то увидел его отмашку. Темно, ночь, тучи в небе… Но команду услыхали!
Защелкали арбалеты.
Атакующие начали падать. Кто-то в сторону, кто-то под ноги своим же товарищам. Послышались крики.
«Ага! – подумал Гуран. – Не нравится?! А вы чего ожидали?»
А вслух выкрикнул:
– Цельсь! Бей!
Наконец солдаты Жискардо Лесного Кота окончательно осознали, что не сумели подкрасться незамеченными. Над их рядами прокатился боевой клич, передние перешли на бег, десяток-другой отделился от колонны и, припав на колени, открыл ответную стрельбу. Конечно, промахивались. На зубцах стены царила тьма, помогающая защитникам.
– Получи, сволочь! – закричал молоденький парнишка в меховой безрукавке, нажимая на спусковой крючок. Гуран никак не мог вспомнить его имя. Кажется, ученик ювелира с Крючной улицы…
Рядом пожилой купец деловито выцеливал врагов. Крякал после каждого выстрела, будто бы мог видеть – попал или нет.
Мэтр Абрельм выпятил нижнюю губу и «цыкал» зубом.
Вельсгундец хотел спросить, что не нравится старому волшебнику, но отвлекся, командуя очередной залп.
Атакующие перешли на бег. Несмотря на груз из вязанок и лестниц, солдаты покрыли двести шагов, отделявшие их ото рва, на одном дыхании. Подняли над головами большие прямоугольные щиты. Принялись бросать хворост в мутную вонючую воду. А примерно полсотни солдат, скрываясь за спинами щитоносцев, начали обстреливать верх стены. Заряжали они быстро, выпускали болты слаженно, не чета ополченцам, да и меткостью превосходили горожан.
То здесь, то там падали аксамалианцы. Кому-то повезло и его подхватили соседи, а некоторые полетели со стены.
– Целься хорошо! – крикнул Гуран.
Читать бесплатно другие книги:
