Стальной дрозд Русанов Владислав
– А город кто защищать будет? – поднял брови Анзьело.
– Когда мы находим логово степных котов, – проговорил Стоячий Камень, – то убиваем сразу всех котят, а не ждем, пока они вырастут и войдут в силу.
– Мародер – это тебе, друг мой, не котята, – горько вздохнул ди Гоцци. – Куда мне было с тремя десятками? Да еще в другой город!
– Это верно, – согласился Антоло. – Их бы там в улочках всех перебили. В тесноте всегда драться плохо, а если еще города не знаешь…
Вождь кентавров подумал и кивнул.
– Я так понял, они в Карпо-Вилье перезимовали, – продолжал Антоло. – Так?
– Так.
– За это время обросли новым народом, охочим до чужого добра, но главари, которым вы хвост прищемили, как поганому коту, злобу затаили. Поправьте меня, господин ди Гоцци, если не так.
– Да что поправлять? Все правильно. Они от легкой добычи да легких побед совсем обнаглели. Недавно гонца прислали. Хотят нас данью обложить. А самый главный у них там вообще себя герцогом возомнил, требует, чтобы «вашей светлостью» звали.
– А вы гонца взашей?
– А как же иначе, сынок?! – развел руками Анзьело.
– С ними по-другому нельзя, – пробасил Льенто. – Только пойди на поводу… Они как та кошка из сказки – вначале хвост на лавку, потом одну лапку, потом другую, потом вся, а потом и хозяина выгнала.
– А взамен что обещали?
– Взамен чего?
– Ну, взамен дани и почтения.
– А… Вот ты про что! Обещали защищать. Ежели вдруг найдется еще кто, желающий с нас шкуру ободрать, то ему, значит, накостылять, – развел руки кузнец.
– По всему получается, баранов из нас сделать решили, – подвел итог фра Анзьело. – Пасти, стричь по мере надобности, а если приспичит, то и на мясо можно одного-двух… Только мы сами привыкли баранов пасти!
«Все это хорошо, все это правильно, – подумал Антоло. – Но если этот мародер, который возомнил себя по меньшей мере кондотьером, а по большей – герцогом, накопил в захваченной Карпо-Вилье хотя бы полтысячи воинов, способных держать в руках оружие… Никакой ди Гоцци, хоть он вроде бы опытный вояка, не поможет. Сомнут его заставу, а потом сделают с Да-Вильей все, что захотят. И даже страшно представить, чем все может кончиться, если на моем родном городе какой-то мародер решит преподать урок всем прочим, чтобы не вздумали проявлять непокорство».
– Армию на помощь звать не пробовали? – спросил молодой человек вслух. – Тут же милях в двадцати форт был. И гарнизон стоял. Не меньше полка, по-моему…
– Армию! – Фра Анзьело махнул рукой. – О какой армии речь, сынок? Там, поди, никого и не осталось. Кто будет кормить имперских захватчиков? Время теперь новое, свободное время.
– Из них, может, половина в мародеры и подалась, – добавил Манфредо. – Ну да… Офицеры разбежались в первые дни, как о независимости Табалы услыхали.
– А склады с оружием? – упавшим голосом спросил Антоло. Вспыхнувшая было надежда на лучший исход погасла.
– Думаю, разворовали давно… – пожал плечами фра Анзьело. – А что не разворовали, зимой сожгли. В печках.
– Э-э, нет, – возразил толстый купец. – Мне доносят, что остались там солдаты. Немного. По всему выходит, не больше сотни. Из тех, кому далеко домой. Каматийцы, вельзийцы, уннарцы… На зиму глядя побоялись в дорогу отправляться. Куда ж зимой путешествовать? Да еще пешком. Сотня, пожалуй, осталась. Голодают, но грабить не пошли. Честные.
Последнее слово фра Льенто произнес со странной смесью уважения и недоумения. Антоло подумал, что сам купец голодать ради чистой совести не стал бы.
Молодой человек нахмурился, сжал ладонями виски. Что-то надо делать. Найти какой-нибудь необычный ход, который спасет его родной город.
Жаль, что книга, собравшая военную мудрость прошлых веков, утеряна безвозвратно. Антоло часто вспоминал ее с тоской. Он не знал автора рассказов об истории минувших войн и сопровождающих советов с пояснениями. В книге, найденной в городском особняке ландграфа Медренского, не хватало обложки и нескольких первых страниц. Поэтому студент называл трактат просто: «Записки Альберигго».[27] Конечно, Желтому Грому и в голову не могло прийти поискать на месте побоища с остроухими старую затертую книгу, а Антоло потерял много крови и лежал в беспамятстве. Потом, в дороге, молодой человек очень жалел об утрате. Но неожиданно для себя он понял, что смог бы повторить «Записки Альберигго» слово в слово. Дело оставалось за малым – найти достаточно свободного времени. По всей видимости, в ближайшие полгода такого случая не представится.
Антоло попытался мысленно прочесть знакомые строки. Нет. Нигде в книге не давалось совета, как с помощью вооруженных как попало горожан и пятидесяти не самых лучших наемников отстоять город, не защищенный крепостной стеной или особенностями местности, от распаленных жаждой мести разбойников.
Хотя, если задуматься, что-то сделать все-таки можно…
Широкая ладонь Стоячего Камня опустилась на плечо молодого человека.
– Пожалуй, воины Великой Степи могут немного задержаться. Перед походом на юг стоит отдохнуть, нагулять жира. И немного размяться не помешает.
Антоло глянул на широкоскулое лицо кентавра. Оно оставалось невозмутимым, словно скала. Значит, опять степняки будут рисковать жизнями, а некоторые могут погибнуть из-за него, из-за Антоло из Да-Вильи? Не слишком ли высокую цену платят они за услугу, которую табалец оказал когда-то Желтому Грому? А с другой стороны, уйдут кентавры, и у горожан не останется надежды на спасение. Или останется? Ведь с ними теперь Антоло, обогащенный знаниями из «Записок Альберигго»…
Он выпрямился.
– Спасибо тебе, Стоячий Камень. Если нам повезет, то, я клянусь, народ кентавров станет моим народом. Его беды и заботы станут моими. – Антоло обвел глазами сидевших за столом мужчин. – Дорогие земляки… Все вы старше меня годами и умудрены опытом. И все же я прошу дать мне возможность возглавить оборону Да-Вильи. После любого моего промаха вы сможете сместить меня. Да я и сам уйду, когда пойму, что зарвался и не рассчитал сил. А чтобы вы поняли мой замысел, я сейчас расскажу кое-что из него. Во-первых…
День клонился к вечеру. Убежал размеренной рысью Желтый Гром, чтобы показать соплеменникам место для ночевки. Тронутые сединой головы синдика и его помощников склонились над столом, где вчерашний студент, уже не стесняясь, чертил угольком на чисто выскобленной поверхности окрестности города, варианты расположения войск, схемы и прочие вспомогательные рисунки. Именитые люди Да-Вильи слушали Антоло, затаив дыхание. Кузнец Манфредо время от времени чесал в затылке, а фра Льенто всплескивал пухлыми ладошками. Кондотьер ди Гоцци крякал одобрительно и качал головой, въедливо оспаривая некоторые идеи, казавшиеся ему уж совсем невыполнимыми. Стоячий Камень тыкал пальцем в рисунки и вставлял ценные замечания.
Начать подготовку обороны решили не мешкая. Прямо с завтрашнего утра.
Мышастая кобыла фыркала и мотала головой. Но бежала резво. Антоло привык к ее мягкой рыси и от предложенной отцом лошади – гнедого, горбоносого мерина – отказался. Мало ли как он выезжен? Вообще-то в Табале лошадники не в чести. Только дворяне и самые богатые из купцов позволяют себе покупать коней: южных тонконогих красавцев с маленькими головками и лебедиными шеями, или западных могучих скакунов, широкогрудых, со спиной как обеденный стол, или окраинских коньков – мохногривых и выносливых, как тысяча демонов. А среди овцеводов из глубинки бытует мнение, что лошадь вообще человеку не нужна. Ну, разве что телеги возить… И то проще использовать быков – они и сильнее, и в еде неприхотливее, и управляются без всяких выкрутасов, знай себе, стукай палкой по рогам: «право!», «лево!».
Но в Да-Вилье кони были. Немного. И один из них у фра Анзьело. Тот самый гнедой мерин годов так двадцати восьми от роду. И сейчас он размашисто шагал рядом, неся на хребте синдика, и без труда поспевал за рысившей под Антоло кобылой. Настоящий друг овчара – идет неспешно, зато целый день. Слева ехал на вороном жеребчике господин ди Гоцци, обрядившийся по случаю торжественного выезда в начищенную кольчугу, которую не покрывали ни сюрко, ни табард.[28] Шлем кондотьера сверкал бронзовой стрелкой-переносьем. Тут же неторопливо бежали десять кентавров, с Желтым Громом во главе. А позади тянулся обоз – пять телег с надстроенными бортами, каждая запряжена парой толсторогих косматых быков. Рядом с повозками шли наемники ди Гоцци под началом коморника Креппо и десяток да-вильцев, которыми руководил молодой, но задорный сынок фра Льенто, пошедший в отца нравом и голосом, но не фигурой.
Оставшиеся в городе члены магистрата вовсю занимались подготовкой к обороне. Горожане собирали деревяшки – у кого что найдется – и вкапывали их в землю в местах наиболее удобных спусков с холмов. На Арунском тракте, как и на Литийском, по настоянию Антоло копали рвы и насыпали земляные валы. Возможно, врага они не остановят, но задержат на какое-то время, которым можно воспользоваться для обстрела. Кузнец Манфредо со всем цехом занимались тем, что ковали шипы-«ежики», одинаково действенные как против конницы, так и против пехоты. Железный шарик, от которого в разные стороны, под одинаковым углом расходятся заостренные отростки. Воткнется в копыто до самой надкостницы и подошву сапога-калиги пробьет. Их собирались рассыпать на дорогах перед наступающим противником. Самая трудная задача досталась оставшимся кентаврам и Стоячему Камню. Горшечник Ведсьетто провели их ниже по реке мили на две. Там воды Альдрены подмыли берег, обнажив напластования серовато-желтого зернистого камня. Наверное, песчаника. Их было удобно разламывать на куски почти правильной формы, отдаленно напоминающие кирпичи. Часть Да-Вильи построили именно из этих камней. Теперь же решили запрудить реку. Антоло поручил могучим кентаврам таскать глыбы прямо на лед, ноздреватый весенний лед Альдрены. Когда они проломят его под своим весом, то возникнет затор. Лед и камни надежно закупорят русло реки. В поисках выхода стремнина взломает лед выше по течению и разольется по долине, сделав ее непроходимой для конницы и пехоты противника. Конечно, льдины обколются и растают, камни быстрое и сильное течение рано или поздно своротит в сторону, но на это опять же потребуется время, а пока Да-Вилья будет защищена с юга надежнее, чем Аксамала высочайшей в мире крепостной стеной.
А обоз и посольство, состоящее из Антоло с отцом, ди Гоцци и кентавров, приближались к имперскому форту, ранее призванному защищать от неожиданностей всю округу, а теперь брошенному солдатами и офицерами. Бывший студент, а нынче главный защитник Да-Вильи, серьезно рассчитывал разжиться здесь оружием и армейским обмундированием. В Сасандре на снабжение солдат не скупились никогда. Значит, в форте должны быть склады с пиками, арбалетными болтами, щитами, нагрудниками, шлемами. А если повезет, то и арбалеты найдутся в достаточном количестве.
Правда, по словам фра Льенто, в крепости еще оставались солдаты, преданные командирами и страной. Когда их вербовали в южных провинциях, все думали, что Сасандра будет стоять вечно. Никто не предполагал развала Империи. А теперь пехотинцы, лишенные жалованья, харчей и жизненной цели, оказались отрезаны от родины сотнями миль охваченных смутой земель. Гордость не позволяла им побираться, а присяга, данная несуществующей стране, – грабить и убивать обывателей. Антоло заранее был готов расцеловать каждого из них. Что-то в поступках этих людей напоминало ему о героях преданий и старых книг. Пусть и не благородного сословия, но воины без страха и упрека. Как говорится, честь не пропьешь. Для них да-вильцы везли на передних двух телегах запас муки, соли, сушеного мяса, капусты и репы. Если хочешь взять у человека, вначале дай ему от своего добра. А для ребят голодающих тем паче не жалко. Они заслужили хоть какую-то благодарность, если не позволили разрушить и разграбить форт со складами, если не пошли грабить и жечь села, если помнят о присяге и верности долгу.
До форта оставалось около двух миль – он как раз вынырнул из-за бугристого, похожего на лежащую на боку шишку, холма. На обычном табальском безлесье фортификационные сооружения видно издалека. И к ним незамеченным не подберешься.
Антоло внимательно пригляделся к форту. Четырехугольная насыпь, увенчанная невысоким частоколом. Широкие ворота закрыты. Значит, службу соблюдают.
Подобравшись ближе, молодой человек смог рассмотреть выбоины в толстых досках, из которых были сделаны ворота, свежие затесы, а кроме того, выломанные и наспех заделанные кольями бреши в ограде.
Ого! Похоже, совсем недавно кто-то пытался захватить форт. Кто? Ответ напрашивался сам собой – конечно же, те мародеры, которые угрожали Да-Вилье. Вряд ли малочисленный отряд разбойников попытался бы напасть на армейское укрепление.
Это плохо. Даже если оставшиеся в форте солдаты и отбились без особых потерь, теперь они будут вдвое подозрительнее относиться к любым людям, которым вздумается напроситься к ним в гости. Мысленно поблагодарив Стоячего Камня за предусмотрительность, Антоло поднял палку с привязанной белой тряпкой. Теперь если они не обезумели от страха, то поймут и залпом не встретят.
Они поняли.
Когда обоз приблизился шагов на сто, над частоколом поднялись головы и плечи арбалетчиков. На глаз, десятка три. Они прицелились и ждали, проявляя достойную уважения выучку и слаженность.
Антоло помахал белым флагом и выкрикнул:
– Мы идем с миром!
По ту сторону стены кто-то рассмеялся. Или показалось? Во всяком случае, убирать арбалеты никто не подумал.
Знаком приказав своим спутникам остановиться, Антоло подъехал поближе к воротам. Поводья он сжимал в левой руке, а правую держал на виду, высоко поднимая символ мирных намерений.
– С кем я могу поговорить? – крикнул он, окидывая взглядом виднеющиеся над кольями лица. Хорошие лица. Открытые и честные. Только обросли щетиной малость и щеки позападали. Не все из оставшихся в форте солдат оказались молодыми. Кое у кого седина пробивалась на полбороды. – Есть у вас старший? Командир?
– Говори! Чего ты хотел? – отозвался звонкий и, к немалому удивлению табальца, молодой голос.
Говорил молодой человек не старше Антоло. То есть лет двадцати – двадцати пяти. Судя по черной щетине, южанин. Он перекинул одну ногу через ограду, умостившись между двумя остряками, словно в седле.
– Ты командир? – на всякий случай уточнил бывший студент.
– Я, я… – со смешком подтвердил солдат. – Дальше-то что?
Лицо его, обрамленное кожаным шлемом, казалось усталым, но глаза шарили по Антоло и его спутникам с похвальной цепкостью.
– Офицер?
– Рядовой. Это что-то меняет?
«Какой ершистый! Нет, точно с юга. И наверняка каматиец».
– Не меняет. Я сам был солдатом.
– Да? И какая армия?
– «Непобедимая».[29]
– Далеко тебя занесло.
«Для солдата он что-то слишком хорошо разбирается в дислокации частей Империи».
– Я штурмовал Медрен. А после того, как генерал дель Овилл предал Сасандру, многие ушли. И я ушел.
Каматиец помолчал. Наконец кивнул:
– Ладно. Время такое сейчас. Непонятное. Может, ты и тот, за кого себя выдаешь.
– Мне нечего скрывать.
– Ну, пускай. А что ты от нас хочешь? Оружия не дам. Ишь, повадились…
– А что, мы не первые?
– И даже не вторые. Я вот этого одноглазого уже видел.
Антоло оглянулся на ди Гоцци. Выходит, часть правды кондотьер от него скрыл. Он уже пытался заполучить оружие, но неудачно. А теперь что, решил чужими руками из огня жар потаскать? Ничего, мы еще посмотрим, кто кого обхитрит…
– Я не прошу отдать. Я хочу поменять на еду.
– Да? – прищурился солдат. И замолчал, разглядывая небо и верхушки холмов.
На Антоло накатила беспричинная злоба. Сейчас бы развернуться, послать несговорчивого солдата к кошкиной матери и уехать восвояси. Но Да-Вилье нужно оружие и доспехи. Нельзя спорить, нельзя ругаться. Нужно мягко убеждать.
– Кому молчим? – улыбнулся табалец. – У меня кобыла устала на месте стоять…
– Да пошли вы со своей независимостью… – Чернявый сплюнул сквозь сжатые зубы.
– А при чем тут независимость? – опешил Антоло.
– Вот именно. Ни при чем. Независимость сама по себе, а мы – сами по себе. Проваливай!
– То есть как это «проваливай»?
– Да так… Ножками.
– Но так же нельзя!
– Почему нельзя? Раз свобода и независимость, то все можно. Родину предавать… Требовать невесть чего. – Солдат дернул щекой. – Грабить и убивать. Может, ты меня убить хочешь? Я же из Каматы. А ты – табалец белобрысый. Вы же каматийцами детей пугаете. Или нет? Ну, что смотришь на меня котом диким? – Он явно начинал злиться и с каждым словом все больше и больше распалял себя. Еще чуть-чуть и в драку полезет…
Антоло поежился.
– Ну, давай, убей меня! – выкрикнул каматиец. Кожа туго обтянула его щеки. Нос заострился, а глаза сжались в узкие, излучающие ненависть щелки. – Что смотришь? Один на один. Ты и я! Если ты победишь, можешь забрать все оружие… И будьте вы прокляты!
Он неожиданно исчез за частоколом. Табалец забеспокоился – не начался ли припадок? А то, бывает, кричит, кричит такой молодец, а потом – на спину, и пена изо рта. Антоло повернулся к своим, ища поддержки. Желтый Гром пожал плечами – решай, мол, сам. А что с него взять? Дикий народ. Дитя Степи. Ди Гоцци смотрел в сторону. Ну, этому тоже выгодно, чтобы выскочка опростоволосился. До сих пор в Да-Вилье был один великий тактик и стратег, а тут каким-то суховеем студента принесло. Фра Анзьело задумчиво чесал в затылке, уставившись в гриву коня. О чем он задумался? О своей любимой независимости? Так вот они, плоды ее… Кушайте, папа, не обляпайтесь…
С натужным скрипом приоткрылась створка ворот. Немножко. Ровно настолько, чтобы выпустить человека, который не замедлил выскользнуть наружу.
Каматиец шагал уверенной походкой, твердо опуская подошву на раскисшую землю. Шлем он сбросил еще за оградой, но туловище его по-прежнему защищал нагрудник из воловьей кожи – обычный доспех пехотинца сасандрийской армии. Правая рука солдата висела на перевязи, а ножны с мечом он прицепил таким образом, чтобы клинок легко можно было выхватить здоровой рукой. И меч, отметил про себя Антоло, не пехотный. Те короткие и напоминают большие ножи. Железо дрянное, рукоять неудобная. Здесь же, скорее всего, офицерское оружие. Клинок длиной в два локтя. Да и выглядит довольно благородно.
– Ну что, готов? – спросил каматиец, останавливаясь в пяти шагах перед студентом. – Или в штаны наложил?
Антоло скрипнул зубами и соскочил с кобылы.
«Ишь ты! Трусостью он попрекать меня будет! Да разве ты видел настоящую войну? Здесь, в сонной Табале, где даже банда мародеров воспринимается как вселенская катастрофа. А бросить бы тебя в бой против остроухих… Кто бы из нас там первым обделался?»
Поглаживая рукоять шестопера (эх, сейчас бы взять в руки того монстра, которого он подобрал после смерти Джакомо Черепа…), Антоло сделал пару шагов в сторону противника.
Нельзя давать гневу овладеть собой. Так говорила когда-то Пустельга, обучая его тонкому искусству игры клинков, пока не поняла – бесполезно, не в коня корм. Тем более что драться с этим солдатом он в самом деле не хочет.
– Ты ранен, – сказал бывший студент. – Много ли чести для меня победить раненого? Если я одолею, всякий скажет – подумаешь, однорукого завалил. А если ты – еще хуже. Позор, с калекой не справился.
Каматиец скривился.
– Не думай, что моя рана облегчит твое положение. Я одинаково владею обеими руками. А ты так и собираешься драться этой дубиной?
– Я вообще не хочу драться.
– Трус! – Солдат дернулся всем телом, крутанулся, и острие меча, удерживаемого в вытянутой руке, глянуло в лицо табальца.
Наверное, у благородных господ это движение означает вызов, от которого отказаться уже нельзя. Но Антоло не считал себя благородным господином. Овцевод он везде овцевод, а в Табале так втройне.
– Ну же! Защищайся! Вытаскивай свою колотушку!
И тут Антоло понял, почему лицо человека, дрожавшего напротив него от азарта и жажды крови, сразу показалось знакомым. Вовсе не потому, что все каматийцы на одно лицо. Напротив, картавый Вензольо и верткий черноусый Тедальо, получивший две стрелы при штурме замка ландграфа Медренского, не были на него похожи ни капельки. Просто Антоло видел каматийца в гвардейской форме, с серебряным бантом на плече. Один из дружков тьяльца Кирсьена. И зовут его… Сейчас, сейчас… Фальо? Точно! Фальо!
– Мы уже один раз сцепились из-за ерунды, – неторопливо произнес табалец. – И до сих пор искупаем свою горячность. Давай не будем наступать дважды на одни и те же грабли.
– Что? – не понял солдат.
– Ты служил в гвардии Аксамалы?
– Да, – голос чернявого предательски дрогнул.
– Тогда вспомни бордель «Роза Аксамалы».
На лице Фальо отразился целая буря чувств.
– Ты… ты…
– Я – Антоло. Студент…
От прямого выпада в лицо он едва успел уклониться. Сталь скользнула в волоски от щеки – холодом обдало. Не хватаясь за оружие, табалец вцепился солдату в запястье, обхватывая другой рукой поперек груди. Ну да… Все такой же порывистый и горячий, как и тогда. А здорово он все-таки запрыгнул на спину Емсилю и вцепился как репей, не оторвать.
– Слушай меня внимательно, Фальо, – проговорил Антоло прямо в оказавшееся около его губ ухо. – Слушай и не дергайся. Да, мы наделали много глупостей тогда. Поверь, что внакладе оказались все. И ваши, и наши. Если бы я мог вернуть жизнь назад, я бы хотел не ссориться с вами тогда, а выпить стаканчик-другой вина, вместе пошутить и посмеяться…
Каматиец сдержанно рычал, пытаясь вырваться, но Антоло не давал ему ни малейшей надежды.
– Слушай и не дергайся, я говорю. Судьба свела меня с твоим другом, Киром. Мы служили у одного и того же кондотьера в северной Тельбии. Мы вместе рисковали жизнью, и однажды он лез в самую середку вражеского города, чтобы спасти меня. Я горжусь тем, что сражался с ним бок о бок. И в Медрене, и в том последнем бою, когда наш отряд уничтожили остроухие. Тем, что я спасся, я обязан только кентаврам.
Фальо замер и немного обмяк.
– Кир погиб? – проговорил он и судорожно сглотнул, скорее даже хлюпнул горлом.
– Он дрался так, что об этом бое можно слагать легенды, – заверил каматийца Антоло. И добавил: – Мы бились не за независимость Гобланы, будь она неладна, не за Империю, хоть я не вижу в ней ничего плохого. Мы прикрывали простых людей. Беженцев. Не благородного сословия – землепашцев, охотников, лавочников, лесорубов, бортников, рудокопов. Таких же точно, как те жители Да-Вильи, которых я решил защищать сейчас. И клянусь муками Триединого, я буду драться за них до последней капли крови. А ты, господин лейтенант гвардии, решай для себя, что важнее: сидеть около своих складов, как кобольд на сундуке с самоцветами, или помочь нам. И не только помочь нам, но и спасти от голодной смерти своих людей, которые выбрали тебя старшим, доверились тебе. – С последними словами он сильно оттолкнул Фальо от себя. С таким расчетом, чтобы тот не смог зацепить его мечом, если дурацкая гордость возьмет верх над здравым смыслом.
Каматиец отлетел шагов на пять, взмахнул рукой, пытаясь удержать равновесие, и упал на одно колено. И замер. Только плечи ходили ходуном…
Время шло.
Антоло не поворачивался к своим. Один раз они уже не оправдали его ожиданий. Переложили ответственность на его плечи. Ничего. Он справится. И в этот раз, и во все последующие разы. Он сильный. Он из потомственных овцеводов Табалы…
Медленно, очень медленно, Фальо встал с колен. Со стуком вогнал меч в ножны. Повернулся. Оглядел Антоло с ног до головы. Приязни в его взгляде не было, но присутствовало уважение.
– Хорошо, мы поможем тебе разбить мародеров, – сказал он ровным голосом, лишенным как гнева, так и особой радости. – Но ты не вправе рассчитывать на нас, как на присягнувших солдат. Мы – сами по себе. Ты и Табала, вместе с ее независимостью, – сами по себе. Мы служим Сасандре! – закончил он, поворачиваясь лицом к ограде. – Слава Сасандре!
– Слава! Слава Сасандре! – дружно отозвались солдаты.
Антоло выдохнул. Прохладный весенний ветерок нырнул за шиворот, будто кто-то сосульку сунул. Рубаха промокла… А он и не заметил сразу. Молодой человек поежился. На негнущихся ногах подошел к лошади, уткнулся лицом в теплую, чуть колючую шерсть, втянул ноздрями запах конского пота. Неужели получилось?
Глава 11
Вальдо одернул новенькую перевязь и нахмурился, изо всех сил изображая серьезность. Хотя на самом деле ему хотелось смеяться и во все горло орать песни. Еще бы! Погода отличная – весеннее солнышко припекает, по небу бегут облака, похожие на овечек, какими славится Табала, легкий ветерок щекочет щеки и недавно отпущенную бородку. И дельце предстоит легче легкого. Подумаешь, взбунтовались овцеводы немытые, отказались от их покровительства. Надеются на защиту того одноглазого кондотьера, что помог им осенью? Ну-ну… Тогда обывателям просто повезло, как рассказывал Бартоло Рыбий Глаз, нынешний главарь шайки. Да, вольные охотники увлеклись грабежами. А что еще делать? Ради этого и шли на Да-Вилью. Пограбить, повеселиться всласть.
На самом деле охотников в обычном понимании этого слова в толпе, шагающей в жалком подобии маршевой колонны, было мало. Ну, самое большее, десяток. А так войско Рыбьего Глаза состояло из дезертиров, наводнивших север Империи; разорившихся крестьян и ремесленников, которые отчаялись продать хоть кому-нибудь плоды своего труда; горожан, жителей разоренных мародерами поселков; воров, разбойников, нищих и прочего отребья, всплывающего почему-то вверх на волне любой смуты, какие бы причины ее ни вызывали. Название «вольные охотники» придумал Бартоло.
Высокому, мосластому, чуть сутуловатому аруниту нравилось изображать из себя кондотьера, устанавливать всякие обычаи и требовать от своих людей их соблюдения. Он всерьез подумывал о том, чтобы самопровозгласиться правителем подвластной ему территории. С недавних пор любого, кто обратился к нему иначе, чем «ваша светлость», он мог в лучшем случае сбить с ног ударом кулака (а кулаки ему Триединый подарил достойные зависти и всяческого уважения – с пивную кружку), а в худшем – воткнуть в живот корд или приказать телохранителям привязать глупца к столбу и забить палками насмерть.
За подобные выходки другого главаря давно бы уже скинули, но Бартоло отличался необыкновенной везучестью и умением подчинять себе людей. Кого-то завораживал его хриплый голос, рисующий невероятные блага в будущем для тех, кто пойдет за предводителем до конца, строить новое герцогство, а впоследствии и королевство. Кому-то нравилась бесшабашная лихость и отвага, граничащая с пренебрежением к жизни – в бою он всегда шел впереди всех, сжимая в каждой руке по мечу, и работал не хуже мельницы, рассекая позвонки и связки, дробя черепа, круша ребра врагов. Многие оставались из жадности, с присущей купцам тороватостью подсчитав, какие выгоды сулит им дружба и покровительство такой сильной разбойничьей шайки. Некоторые – их было не так мало, как может показаться на первый взгляд, – не решались уйти из страха перед наказанием, которое Рыбий Глаз пообещал предателям. А совсем малая часть, как, например, Вальдо Стальное Горло, оставались просто потому, что не хотели возвращаться к рутине и изнуряющей скуке повседневной жизни.
Гобл не помнил себя от восторга, когда двое страшных наемных убийц, выбравших его проводником,[30] на северной границе провинции сжалились и отпустили мошенника восвояси. Даже несколько медяков на дорогу дали. Но возвращаться в родной захолустный Тин-Клейн Вальдо не собирался. Скажите на милость, что делать ему во вшивом, тесном и грязном городишке? Да еще после того, как половина соседей стала свидетелем его позорного провала. Он переправился через Гралиану, отдав деньги убийц паромщику, какое-то время скитался по Верне, второму по значимости городу Аруна. Здесь он набил мошну, подпаивая и обирая купцов и наивных поселян, приехавших на торг. Потом торговцев стало не хватать. На севере Гобланы и в Барне шла война с остроухими, и мирные люди не хотели путешествовать без крайней необходимости. А с наводнивших улицы беженцев что возьмешь? Как говорится, в одном кармане вошь на аркане, а в другом блоха на цепи.
Вальдо отправился в странствие. Он не имел определенной цели, не придерживался какого-либо направления, руководствуясь лишь сиюминутными желаниями и поиском выгоды. Уже в пограничной с Табалой деревушке он встретился с Бартоло. Четверо суток они пили в маленьком, похожем на разбойничий притон трактире. Их собутыльники уже засыпали по несколько раз, сползая под стол или попросту падая лицом в тарелку с подливой, потом продирали глаза, похмелялись и вновь присоединялись к вихрастому, вечно прячущему глаза, конопатому гоблу и плечистому, угрюмому аруниту. При этом они откровенно хмыкали или подозрительно улыбались, когда слышали, что эти двое если и выходили из-за стола, то лишь по нужде, и то вдвоем. Бартоло не спускал своих мутноватых, чуть навыкате глаз (за что и получил свою кличку) с Вальдо. Чтобы, как он сказал, хитровыдрюченный гобл не вздумал проблеваться. Он желал честной и открытой борьбы, без уловок. В конце концов они признали ничью.
С той поры Вальдо Стальная Глотка стал лучшим другом главаря разбойничьей шайки. Он был при Бартоло чем-то вроде адъютанта… Или, честнее будет сказать, шута при короле. Но такого шута, который может правителю всю правду высказать и на место поставить, если тот чересчур уж зарвется. Впрочем, Вальдо своими привилегиями не злоупотреблял. И не потому, что боялся. Просто он сам восхищался Рыбьим Глазом и верил в его правоту.
Их шайка росла и множилась. В Аруне ей стало тесновато – как-никак провинция сохраняла имперские традиции, не разгоняла сыск и армию, которые относились к грабителям и прочим бездельникам без всякого снисхождения. Бартоло пришла в голову идея отправиться в соседнюю Табалу.
Они двинулись в путь. Не торопясь, обрастая в дороге новыми друзьями, а значит, и новыми клинками. Неподалеку от городка Карпо-Вилья отряд Бартоло соединился с другим отрядом разбойников, более многочисленным, состоящим в основном из дезертиров и местного отребья. Им командовал табалец Джироламо – старый прожженный кот, видящий в каждом мало-мальски уважаемом толпой человеке соперника себе, любимому. Арунит не претендовал на руководящее положение в шайке, численность которой в то время достигла полутора сотен людей. По его мнению, достаточно, чтобы подчинить крошечный городок навроде Карпа-Вильи, но слишком мало, чтобы расширить влияние на обширную территорию, с большим количеством хуторов, сел и городов. Тем более что Да-Вилья, на которую нацелился Джироламо, была в несколько раз больше, чем занятый шайкой город. Хотя он и признавал, что стратегическое положение ее выгоднее – есть выход к реке, холмы защищают с двух сторон…
Джироламо не послушал доброго совета, полез на рожон. Ну, и схлопотал болт между лопаток. Сзади, в спину, по-подлому. А чего еще ждать от немытых овцеводов? Рыцарственности? Разбойники отступили, всю зиму зализывали раны. Бартоло как-то незаметно стал главарем. А горластого табальца, помощника и правую руку Джироламо, некстати возмутившегося самоуправством арунита, нашли со свернутой шеей в овраге, раскинувшемся в полумиле за городом. Одичавшие коты и вороны уже успели хорошо потрудиться над его трупом.
Теперь у Бартоло было без малого пять сотен бойцов. Ведь всю зиму в шайку вливались мелкие группы оголодавших мародеров, отчаянные головы из окрестных деревень, дезертиры, бегущие из Барна, подальше от острых стрел и топориков остроухих. Большинство из них сразу и безоговорочно признавали главенство Рыбьего Глаза, что еще больше укрепило его влияние. Он даже позволил себе прогнать в холмы нескольких «старожилов», слишком рьяно восхваляющих былые заслуги Джироламо.
Арунит решил поквитаться с непокорной Да-Вильей, а заодно и перебраться туда после победы. Теперь он вел войско через холмы на восток.
Несмотря на вольницу, царившую среди разбойников, Бартоло установил довольно строгое воинское подчинение. Назначил командиров десяток, полусотен и сотен. Вначале он хотел назвать командиров привычно уху любого сасандрийца – капитанами, лейтенантами, сержантами, но вольные охотники возроптали. Не прямо в глаза, конечно, но поползли слухи, что главарь хочет повернуть всех к «старому режиму». Поэтому ограничились простыми десятниками и сотниками.
«А было бы здорово побыть хоть немного в офицерском звании!» – подумал Вальдо и растянул губы в беззаботной улыбке.
– Что лыбишься, дурья башка? – тут же зарычал на него Рыбий Глаз.
Это было едва ли не единственное расхождение между ними – Бартоло сам никогда не выказывал радости и не любил, когда это делают окружающие. Считал очень плохой приметой. Ладно, если бы кто-то смеялся вечером после дела, промочив горло кубком-другим крепкого вина. Это главарь простил бы. Но перед сражением?! Вальдо опасливо покосился на задрожавшую в руке арунита плеть. Хорошая плеть, окраинской работы. Получить такой поперек спины никому не хочется. Поэтому гобл тут же закашлялся, пряча губы в ладони, а когда выпрямился, был серьезнее, чем сборщик подати.
– Смотри у меня! – чуть смягчился Рыбий Глаз. – Ты не зубы скаль, а по сторонам гляди. Кто от боя отлынивает, примечай. Ежели кто из командиров, можешь сразу бить из самострела. Я разрешаю.
Вальдо кивнул и положил легкий арбалет поперек седла. Стрелял он не слишком метко, с мечом, копьем или кордом управлялся и того хуже. Но если главарь приказывает, нужно хотя бы сделать вид, что согласен и будешь исполнять.
– Вперед не лезь! – продолжал наставлять Бартоло.
– Хорошо, не буду, – кивнул гобл, подумав про себя: «Я и не собирался. Что я, совсем дурак? Там, впереди, проткнут и прозвища не спросят. Я уж лучше здесь, в задних рядах. Заодно и пригляжу, чтобы никто из боя не сбежал».
– А я и не думал, что прямо рванешься, – буркнул Бартоло и пришпорил коня. Крепкого серого жеребца с длинной челкой и широкими, как снегоступы, копытами.
Вальдо направился за ним. Бой еще не начался. Сейчас выгоднее находиться впереди колонны.
Он настиг Рыбьего Глаза не сразу – все-таки конь главаря был резвее. Да, скорее всего, он на своем чубаром мерине догнал бы серого, но главарь разбойников натянул повод, витиевато выругавшись сквозь зубы.
– Ведь не должна еще! – в отчаянии выкрикнул он, огрев коня плетью. Серый обиженно заржал и попытался встать на дыбы. Бартоло безжалостной рукой окоротил его, едва не разорвав рот. А потом оглянулся на Вальдо, и впервые за все время знакомства гобл прочел в мутноватых глазах едва ли не отчаяние. – Как же это?..
Сзади послышались изумленные возгласы подъехавших сотников.
– Что случилось-то? – непонимающе прогундосил Вальдо.
– Что случилось, что случилось… – брезгливо скривившись, передразнил бородатый низколобый Кремоло. – Альдрена разлилась.
– Так весна же! – удивился гобл. – Пора бы…
– То-то и оно, что рано еще, – порывисто взмахнул кулаком Ленцо, сухощавый дезертир, дослужившийся в имперской армии до сержанта. – Это у вас в Гоблане реки раньше вскрываются…
Вальдо хотел сказать, что, возможно, весна теплее, чем обычно, но вовремя заметил наливающуюся кровью шею Рыбьего Глаза и благоразумно промолчал. Решил просто смотреть и слушать.
Серая лента Альдрены заполняла почти всю долину – от одной гряды холмов до другой. Вода бурлила, кружила обломки льда и крупные льдины, на которых запросто могла бы поместиться телега вместе с упряжкой волов. Кое-где река образовывала водовороты, один взгляд на которые вызывал мороз между лопаток. О том, чтобы найти брод, не могло быть и речи. А Да-Вилья, словно дразнясь, выглядывала из лощины на том берегу. Белели стены хорошеньких домиков, а черепичные крыши из темно-красной глины будто показывали языки.
– Ну и что делать будем, Рыбий Глаз? – проворчал Кремоло.
– А что делать? – ответил вместо главаря Рэмсо, лицо которого в профиль напоминало топор. – Искать надо переправу.
– Хорошо сказано! – тряхнул головой Ленцо. – А что одноглазый? Радуется, что речка нас отгородила?
– Да нет, – прищурился Бартоло. – Вон они выперлись!
И точно, на той стороне Альдрены перемещались вооруженные люди. Кожаные шлемы, нагрудники, длинные пики и щиты. Где они достали оружие?
– Где они оружие выдрали? – зарычал Рэмсо.
– В проклятом форте, лопни мои глаза, – пояснил Кремоло. – Надо вернуться и с дерьмом смешать засранцев! Я так думаю…
Вальдо снова пришлось прикрыть губы ладонью, чтобы его злорадную улыбку никто не заметил. Бородач возглавлял отряд, который Бартоло направил в форт, отбирать у засевших там солдат оружие и доспехи. Арунит пока еще не расстался с мыслью создать подобие регулярной армии. Зато его желания вовсе не разделяли обитатели заброшенного форта. Кремоло и его головорезы были встречены залпами из арбалетов, а когда они все-таки подобрались вплотную к воротам – камнями на голову. Вылазка солдат довершила начатый разгром. Потеряв убитыми и ранеными почти два десятка, разбойники отступили.
– Они должны знать, что реку не перейдешь, – задумчиво проговорил Ленцо. – Зачем тогда собрались?
– Выходит, через брод можно пройти? – задал вопрос в пустоту Бартоло. И ответил сам себе: – Тогда будем искать его. За мной!
Он выхватил меч и, махнув клинком в сторону реки, направил серого жеребца к берегу.
Толпа, забыв о необходимости двигаться колоннами, повалила за ним, словно стадо коров, стремящихся к водопою.
Вальдо из всех сил придерживал коня, стремясь с одной стороны выполнять распоряжения главаря и занять позицию в задних рядах, а во-вторых, он и сам не горел желанием поскорее окунуться в грязную, несущую ледяное крошево, мусор и пузыри воду. Даже если и найдут брод, то вода поднялась коню по грудь, не меньше.
Удивленный крик, донесшийся слева, заставил гобла обернуться. На гребне холма, выгнувшегося полумесяцем, поднялся ровный ряд пехоты. Щитоносцы и копейщики. Все как положено в имперской армии.
Неужели они лежали на мокрой земле, ожидая, пока разбойники сгрудятся у реки, потеряют возможность маневра, столпятся настолько, что будут мешать друг другу схватиться за оружие?
– Бартоло! – не помня себя от ужаса, заорал Стальное Горло, тыча пальцем во вражескую засаду.
Но Рыбий Глаз увидел опасность и без него. Повелительным криком он заставил ближайших к нему мародеров повернуться. Начал что-то сердито выговаривать сотникам. На Ленцо, ответившего, очевидно, с обычной дерзостью, даже замахнулся, но подзатыльник не отпустил, передумал.
– Сзади! – пронзительный, срывающийся на визг крик заставил Вальдо повернуть голову с риском сломать шею.
На противоположном холме показались всадники. Немного. На глаз, полсотни. Но и дураку было ясно, что если конница ринется вниз по склону, то противопоставить ей будет нечего.
Передний всадник на пегом коне взмахнул коротким копьем и поднял коня на дыбы.
Да нет же!
Никакой это не конь. И уж тем более не всадник.
Это же кентавры!
Откуда здесь? Мысли Вальдо заметались испуганными ласточками. В Гоблане живые кентавры не появлялись уже лет двести. Да и здесь, в Табале, пожалуй, столько же. Но в легендах и историях, которые передаются от деда к внуку, конелюди изображались как жестокие, беспощадные твари. Если к ним не испытывали такой же жгучей ненависти, как и к дроу, то лишь потому, что Великая Степь далеко, а Туманные горы – вот они, почти под боком.
С яростным криком кентавры поднялись вскачь, набирая скорость по мере приближения к подножию холма. Ярко раскрашенные щиты и сверкающие на солнце наконечники копий приковывали взгляд, как зачаровывают мышь неторопливые движения гадюки. Навстречу им размеренно двинулись щитоносцы. Длинные пехотные пики пока еще смотрели в небо, не изготовившись для удара.
И тут из-за реки защелкали арбалеты.
Слаженно, залпами.
Один, второй, третий.
Град болтов прошелся по толпе мародеров частым гребнем.
Крики боли и ужаса взметнулись к небу, прокатились над рекой, эхом отражаясь от холмов. Разбойники отшатнулись от воды, сбивая с ног, калеча и затаптывая насмерть раненых и просто поскользнувшихся на размокшей глине.
Вальдо изо всех сил лупил пятками в бока чубарого. Ударил несколько раз по крупу арбалетом, но вырваться из толчеи так и не смог. Чьи-то пальцы вцепились в его сапог.
– Отдай!
Что отдать?
А! Им нужен конь…
Как бы не так!
Гобл без всякой жалости обрушил арбалет на голову бородатого мужика, вращавшего безумно выпученными глазами. Рассек лоб и бровь. Мародер упал на колени, скрываясь из виду, но его место тут же занял другой, вооруженный короткой совней.[31] Разбойник коротко ткнул ею снизу вверх. Вальдо почувствовал резкую боль в правом боку. Опустил глаза и увидел, как из разреза на дорогой курточке с бронзовыми заклепками хлынула черная кровь.
Подскочивший с другой стороны дезертир в солдатском нагруднике рванул гобла за ногу, сбрасывая с седла, но неожиданно упал сверху. Из его рта прямо на лицо Вальдо хлынула кровь.
Обезумев от боли, уроженец Тин-Клейна царапал пальцами выделанную кожу, тщетно пытаясь стянуть края раны, пока грязное копыто с почти заросшей в рог подковой упало ему на лоб, погружая в темноту.
Антоло бежал следом за перешедшими на легкую рысцу щитоносцами.
– Держать, держать строй, удальцы! – весело покрикивал ди Гоцци и все примерялся выстрелить из арбалета, но всякий раз опускал его. Хочется ведь наверняка всадить стрелу, перезаряжать будет некогда.
Они видели, как обрушились на толпу кентавры.
Дети Великой Степи благоразумно не ворвались в давку, где численное преимущество и отчаянье людей могли бы сыграть мародерам на пользу, а понеслись вдоль неровного края человеческого скопища. Их щиты успевали отразить беспорядочные удары, а копья сеяли смерть, вонзаясь в незащищенные части тел, безошибочно отыскивая лицо или горло.
Стрельба с левого берега стала реже. Болты летели вразнобой. Но слаженность первых трех залпов уже сделала свое дело, посеяв панику в разбойничьей армии. И тем не менее стрелки промахивались редко. Какой же овцевод не умеет стрелять? Защищать отары от диких котов и орлов должен каждый. Слава Триединому, привезенных из форта арбалетов оказалось столько, что удалось вооружить почти каждого жителя Да-Вильи, изъявившего на то желание. Да и запас болтов позволял не дрожать над ними.
Читать бесплатно другие книги:
