Некто без имени Тодорович Фаина

– В них живут разные люди.

– Хорошие люди?

– И хорошие, и плохие, разные – сказала я, но мой ответ явно огорчил ангелка.

– Ты не рисуй домики для плохих людей, тогда в мире не будет плохих людей, им будет негде жить.

Ничего себе идея. Железная логика, нельзя не согласиться.

– А где твой рисунок? – поинтересовалась я.

Девочка показала пальцем на картинку, где был изображен дом, а рядом нечто, по форме напоминающее амебу. Это нечто было странного грязно кирпичного цвета, имело глаза, и, кажется даже хвост.

– А что это? – наивно спросила я.

В ответ девочка посмотрела на меня так, словно я спрашиваю о такой очевидной истине, что она даже не понимает, как тетя способна не знать таких элементарных вещей.

– Это же чудовище! – наконец ответила малышка. И для убедительности сделала убедительный жест, протянув вперед ручку, раскрытой ладошкой вверх. И действительно, как я могла не догадаться?

– Оно злое?

– Нет, просто оно очень грустное. Но ничего, скоро придет слоник, и они пойдут играть. И чудовище перестанет грустить.

– А почему слоник? – удивилась я.

– Потому, что все слоники добрые. – Услышала я неожиданный, но по-детски вполне объяснимый ответ.

– А что ты делаешь, когда тебе грустно? – я начала проникаться детским мышлением, таким простым и бесхитростным.

– Я прошу маму купить мне мороженое, – сказала девочка, и тут же резко развернулась, и побежала к маме, появившейся в коридоре.

Ну что ж, мороженое, так мороженое. Сегодня я просто позволяю себе насладиться чудесным днем.

Погода стояла восхитительная, пахло мокрой осенней листвой, а проказник ветер то и дело проникал под полы моего пальто. Я прошлась по городскому парку, собирая в букет большие, красные листья клена. Ноги утопали в мокром ковре, смягчая тем самым мои ритмичные шаги. По дорожкам и аллеям парка бродили молодые мамаши с колясками и влюбленные парочки. Они гуляли, кто в обнимку, кто, держась за руки, периодически останавливаясь, перешептываясь и хихикая. Я засмотрелась на одну пару, высокого худощавого парня и девушку, похожую на маленького эльфа. Внешне они оба выглядели несуразно, и даже комично. Уверена, поодиночке каждый из них казался бы не более чем смешной мультяшкой. Однако, гуляя сейчас по парку за руку, они смотрелись очень гармонично, как один единый организм. Я даже поймала себя на мысли, что никогда раньше не видела пары красивей. Девчонка-худышка рассказывала что-то своему молодому человеку, очень эмоционально, постоянно жестикулируя. Ее глаза пылали возбуждением, и ни на секунду не смолкал бубенчик ее голоса. Парень слушал очень внимательно, и периодически кивал головой. И тут я ощутила укол где-то под сердцем. Это был самый настоящий укол зависти. И все это не потому, что они были влюблены и счастливы. Мне стало завидно, что эта девочка может кому-то рассказать, о том, что ее волнует, беспокоит, или вызывает интерес. Меня сейчас тоже переполняли противоречивые чувства, за столько лет накопилось столько мыслей, и так распирало изнутри рассказать о них тому, кто не будет к ним безразличен. Мне тоже захотелось, чтоб кто-то кивал головой в такт всему, что я говорю, прогуливаясь со мной рядом. Я провела столько времени в молчании. По сути, я молчала, даже когда вела светские беседы, обсуждала дела по работе, или болтала о пустяках с подружкой. Это все так, сотрясание воздуха. Слова ведь должны быть не только информативны. Слова – это ценность, средство донести то, что нельзя увидеть глазом. Это способ раскрыть внутренний мир. А я даже забыла, когда я говорила, по-настоящему. Наверное, я очень устала от молчания, наверное, поэтому завидую, впервые в жизни. Что ж, у одиночества тоже есть свои издержки.

И все же, день вне дома принес мне облегчение. Я снова почувствовала себя физически окрепшей, вернулась ясность мышления.

Утро следующего дня встретило меня приветливыми лучами осеннего солнца. После непродолжительной уборки дома, я, с превеликим удовольствием, подставила свое тело под душ. Когда я стою под душем, то всегда представляю себе, как струи воды смывают с меня не только грязь, но и суетную мелочность моего быта. Вода обладает воистину чудесным эффектом, она целительна. Недаром крещение проходит именно водой. Она очищает, облегчает и смывает с души бремя грехов. А еще, удивительное наблюдение, если мне нужно подумать, прийти к какому-нибудь решению, найти идею, то я иду именно к воде. Если нет возможности посидеть рядом с природным источником, то я встаю под душ. Говорят, что вода даже обладает памятью, и если нужно лучше усвоить информацию, то во время обучения нужно пить воду. Так это, или нет, я не поручусь, но то, что она действительно помогает думать – это факт.

С чувством обновления, обмотав волосы полотенцем, я вышла в прохладную комнату. Осталось взять фен, высушить волосы, и снова полюбить свое отражение в зеркале.

Кстати о фене, у меня кажется провод не в порядке, надо будет отнести в ремонт. «Надеюсь, током меня не ударит», мелькнула мысль, когда я подносила вилку к розетке. И за секунду до включения я буквально подпрыгнула от звука дверного звонка. Бог мой! Как же я напугалась! Кто посмел потревожить меня в такой чудный день? Какими проблемами? Может торговые агенты, или дяде Паше чего потребовалось? Не открыв – не узнать. Я снова натянула полотенце на голову, чтоб спрятать влажную копну не уложенных волос и повернула замок входной двери.

Открыв дверь, я буквально оцепенела от неожиданности. У порога стоял ОН, прислонившись к стене. Как всегда высокий, угрюмый и непостижимый. Увидев меня растерянной, с полотенцем на голове, он улыбнулся, эта гримаса впервые напомнила мне настоящую улыбку. А глаза засмеялись, самым озорным образом. Казалось, эти синие прожекторы принадлежат еще юному, развязному парню, а не угрюмому медведю средних лет, столько в них было живости и молодости. Этот контраст молодых искрящихся глаз на мрачном, истерзанном лице всегда потрясал меня.

– Привет! Чем обязана визиту? – удивленно спросила я.

– Так, ты ж сама пригласила, помнишь?

Ой, лучше бы мне не помнить, я пытаюсь забыть этот конфуз уже третий день. Однако, воспоминания об этом неловком моменте на шестом этаже явно придали мне сил и дерзости. Я сердилась. В основном сердилась на себя, сердилась на него, за то, что это ОН поставил меня в такое идиотское положение. Хотя, нет, конечно, я сердилась на себя.

– Вообще-то вежливые люди сначала предупреждают, прежде чем прийти, – ответила я с вызовом. Но что самое ужасное, ни мой тон, ни мои слова нисколько не смутили моего нежданного гостя. Наоборот его глаза заискрились еще сильней.

– У меня же нет телефона, ты забыла? – сказал хитро прищурившись.

Я указала рукой на окно:

– Мог бы “SMS” прислать.

– Чтоб дать тебе шанс сбежать из дома за пять минут до моего прихода? – ответил ОН насмешливо.

Его непробиваемость рассердила меня еще сильней. И все же, иное, неведомое доселе чувство, где-то в глубине моей души, вдруг, вступило в бой с моим раздражением. И, увы, победило. Я сделала шаг в сторону, предлагая визитеру войти.

– Куда-то уходишь? – поинтересовался будничным тоном мой сосед, заходя в квартиру.

– Просто голову мыла, – угрюмо буркнула я.

– А, ну понятно, иди суши волосы, а я пока чай сделаю. – Сказал он и свернул на кухню. Пару секунд я постояла на месте, опешив от такой вольности, однако, через некоторое время, снова превратившись в послушного капрала, зашагала в комнату завершить начатое дело.

Сквозь шум работающего фена с кухни доносились звуки звенящей посуды, закипающего чайника и открывающейся дверцы холодильника. По-хозяйски открывались шкафчики и двигались баночки.

Я наклонила голову, чтоб хорошо просушить затылок и через несколько секунд увидела ноги мужчины, стоявшего в дверном проеме. Подняла голову и выключила фен, всем своим видом демонстрируя превеликое внимание к тому, что мне должно было быть сказано. Мои растрёпанные волосы торчали в разные стороны, и догадываюсь, что выглядела я в тот момент очень потешно.

ОН внимательно следил за каждым моим движением, и когда фен был выключен, сказал:

– Знаешь, как говорят о таких холодильниках, как у тебя? Что в них даже тараканы вешаются от голода.

Я гордо вскинула голову. Все-таки я была на своей территории, и родные стены придали мне уверенности:

– Вообще-то в гости не приходят без коробки конфет, хотя бы. А я вот гостей не ждала.

ОН небрежно пожал плечами.

– Ну, во-первых, я уже несколько лет не ходил в гости к молодым девушкам, потерял навык, мне это можно простить. А во-вторых гости гостями, а сама-то ты чем питаешься? Святым воздухом?

Я еще сильней распрямила плечи.

– Не померла, как видишь. Наоборот, прибываю в хорошей форме.

В подтверждение своей правоты, я раскинула руки в стороны, демонстрируя свою, довольно таки неплохую фигуру, в облегающей серой футболке и спортивных штанах. В ответ, он демонстративно скользнул по мне взглядом, от макушки с лохматой копной волос до носков, самым критическим образом, и ухмыльнулся:

– Ну да, не Джулия Ормонд, но сойдет.

От такой наглости у меня аж свело связки. Первый раз я услышала от мужчины не комплимент, а оценку ниже среднего. Мое женское достоинство не могло такое снести, и, забыв про такт, я выпалила:

– Прошу прощения, но вы мосье тоже далеко не Кларк Гейбл. Особенно с таким эээээ…. макияжем.

К моей величайшей досаде он совершенно не смутился моей атаке, наоборот улыбнулся еще сильней и весело ответил:

– А как же стереотип, что шрамы украшают мужчину. Разве они не придают лицу брутальности. Разве все женщины не любят брутальных мужчин?

– А я не все! – отчеканила я.

Он зааплодировал:

– Браво, девочка! 1:1

Признаюсь, такая реакция меня порядком обескуражила.

– Ты что, проверяешь меня? – осторожно спросила я.

– Да нет, просто я по природе своей сволочь, так что, мне надо давать отпор периодически. – Небрежно бросил он, словно говорил о каких-то бытовых вещах. – А сейчас я предлагаю выкурить трубку мира и пойти пить чай.

Меня немного остудила такая самокритика, и я тихонько поплелась за ним на кухню.

На столе уже стояли чашки с чаем и сушки, которые прятались от меня в шкафчике. Скудно. Но в этом что-то было необычно уютное.

Мы сели, друг против друга.

– Я кстати не курю, – сказала я, отхлебнув чаю.

– Я тоже, – бодро добавил он, – бросил, когда мне легкое зашили.

Боже, как же мне хотелось подвести разговор к вопросу о его шрамах! Казалось, момент был самый благоприятный: и настроение у него хорошее, и обстановка располагала, да и к тому же, он первый коснулся темы личного. И все же, я испугалась. Памятуя о том, как быстро выросла между нами стена, там, на крыше, лишь стоило мне спросить что-то о его жизни, я струсила попробовать еще раз. Очень уж мне хотелось продлить это чудесное мгновение беззаботного разговора и почти семейного уюта. Так что, упустив такой чудесный шанс, я свернула разговор на незначительные темы.

– А тебе правда нравится Джулия Ормонд?

ОН кивнул:

– Умница, красавица, трудоголик. Как она может не нравиться? А тебе правда нравится Кларк Гейбл?

– Мне нравится «Унесённые ветром», – неопределенно ответила я.

– А, ну да, «Я не буду думать об этом сейчас, я подумаю об этом после» … – припомнил он знаменитую фразу Скарлетт О’ Хара.

– Между прочем, очень ценный навык. Мне хотелось бы им овладеть. Но пока вот, что-то не получается. Я человек импульсивный, эмоциональный, и это, как говориться играет против меня. Бывает так, что одним порывом выпалишь что-нибудь, или сделаешь такое, о чем потом жалеешь. Сижу порой, уже post factum какой-нибудь глупости, анализирую, как все могло сложиться, сохрани я хладнокровие в той или иной ситуации. Эх, если бы не ляпнула я что-нибудь на горячую голову, не попала бы в дурацкое положение.

Он внимательно выслушал меня, глядя казалось, прямо в душу своими синими сапфирами, а потом очень серьезно произнес:

– Не надо! Не жалей ни о чем, ни о сказанном слове, ни о брошенном взгляде, ни об искренней интонации, не режь свою жизнь на часть Я-Я и Я-мир вокруг меня.

От услышанного, у меня в горле встал ком. Эти слова, написанные беглым подчерком, давно врезались мне в память. Повинуясь странному инстинкту, я закончила эту мыль:

– ….. не теряй себя, иначе тебя потеряют окружающие.

ОН изумленно впился в меня глазами.

– Это твои мысли, или ты мои прочитала? – совершенно искренне спросил странный человек без имени.

А мне было не до ответа на этот вопрос, да и ответ я не знала. Мысли эти, конечно же, не мои, я словно подглядела их в чужой тетрадке, но и его мысли я прочесть не могла, ОН по-прежнему оставался для меня непостижимой тайной. Я ничего не могла прочитать ни из его глаз, ни с мимики, которая, ко всему, была изуродована порезами, ничего. Но от того, что эти слова сотрясли воздух в моей кухни, мне стало настолько не по себе, что просто хотелось вжаться в стенку, и стать незаметным барельефом.

Мое смятение было настолько очевидно, что смутило даже его. ОН опустил глаза и замолчал, глядя в темную бездну чая в чашке. Мы оба не знали, что сказать друг другу. Момент застыл под аккомпанемент звенящей тишины.

Наконец, я встала и подошла к окну. Волна эмоций, зародившаяся где-то в районе солнечного сплетения, подобно цунами, поднялась, и ударила мне в лицо.

– Говоришь, не сожалеть? А ты? Ты ведь сожалеешь! Посмотри на себя, на свое затворничество! Что это, если не сожаление? Ты боишься людей, света, зеркал. Не давай советов, которым не следуешь сам!

Я выпалила это с таким отчаяньем, которого не ожидала от себя. Он прав, искренность – великая ценность. Она бывает сильнее всякого оружия, ей сложнее всего сопротивляться. Это стало очевидно, как белый день, когда моя отчаянная искренность пробила броню его защиты. ОН поднял глаза. Первый раз я увидела в них такую невысказанную грусть, такую боль, такое бездонное озеро непостижимой тоски.

– Милая, я не жалею. Пойми, жизнь – это большая школа. Вот это, – он ткнул пальцем в косой шрам на щеке – плохая оценка за урок, как отличить поддельное от истинного. Видимо, я много прогуливал теоретический материал. Вот и получил двойку за практическое занятие. Но теперь я усвоил этот материал на отлично, поверь мне. Остался лишь один неприятный момент, у меня нет ни желания, ни сил применять эти знания в дальнейшем на практике. А вот ты – маленькая гордая птичка, которая так хочет казаться сильной, и уверенной, а на деле всего лишь трусиха, по больше моего. Ведь ты всего боишься. Ты и сейчас боишься меня спросить, откуда у меня такое распрекрасное лицо. Тебя просто распирает от любопытства, а спросить напрямую, духу не хватает.

– А ты бы ответил? – робко спросила я.

– Это другой вопрос, но, по крайней мере, ты бы не мучилась в дальнейшем горьким сожалением, что даже не попробовала это узнать. Ты боишься делать поступки, потому что боишься ошибаться!

Я молчала, словно завороженная слушая эту горькую правду. ОН поднялся, в два шага подошел ко мне и крепко схватил меня за запястье. Жгучая боль пронзила руку до самого плеча.

– Ты – всего лишь маленькая беспомощная ласточка. Тебе нужно подняться на крышу, чтоб ощутить себя свободной. Ты искренне веришь, что ты независима, и отлична от других. Нет, девочка, то, что ты чувствуешь – это псевдосвобода. По-настоящему свободный человек чувствует свободу среди людей, ему не нужно подниматься наверх, ему не нужны специальные условия, потому, что свобода у него в голове и в сердце. А ты живешь в страхе и самообмане. В твоем холодильнике еда лишь на сутки. Ты не покупаешь больше. Ты боишься завтрашнего дня, боишься своих решений. Да ты и сейчас, глядя мне в глаза, боишься признаться, что вот в эту самую минуту у тебя болит запястья под моей ладонью. Оно было сломано в той же аварии, когда пьяный водитель сбил тебя на легковой машине. У тебя было сломано бедро, открытый перелом левого запястья и возможно сломано пару ребер. Так ведь?

Я не знаю почему, может быть из-за боли в кости, может из-за жестокой, бескомпромиссной правды, мои глаза заволоклись слезами, и изображение стало размытым. Конечно, он был прав во всем, даже про открытый перелом в запястье. Все это было больно слушать. Однако, мой палач и не намеревался отпускать мою руку, наоборот, он резко развернул меня лицом к окну и одним движение распахнул створку. Холодный осенний воздух, с коктейлем из запахов гниющей листвы, ворвался в кухню, и окатил нас ледяной волной.

– Смотри, – он слегка подтолкнул меня ближе к распахнутому окну, – смотри, там жизнь. Там, за окном. Иди, и не бойся оступаться. Не бойся совершать ошибки, не жалей о непродуманных поступках. Жизнь не шахматная партия, ее не просчитать на три хода вперед, как бы ты не старалась, солому не подстелешь перед падением, так какой смысл прятаться от жизни. Дыши! Будь свободной!

– …что бы, так же как и ты, получить плохую отметку? – наконец не выдержала я его натиска. Меня захлестнула разрушительная тяга сделать ему так же больно, как больно было сейчас мне.

Мои слова, которые, очевидно, попали в самую точку, заставили его ослабить хватку, и, наконец, выпустить мое запястье. Только я не почувствовала облегчение. Я думала, что сжимая мою покалеченную руку, ОН причинял мне боль, а после высвобождения стало еще больнее. Только характер боли изменился, стихла физическая, усугубилась душевная. Я действительно почувствовала себя беспомощным воробышком с поломанным крылом. Я никогда не позволяла этому чувству вырваться на свободу, а всегда держала его взаперти, мне было стыдно. Я стыдилась чувства слабости даже наедине с собой, нет, в первую очередь перед собой. Я боялась, что пошатнется моя самооценка, мой образ, который я выстроила сама для себя, что исчезнет придуманная Я, та, какой я хотела себя видеть. А ОН, своими жестокими словами заставил меня вспомнить, кто я есть на самом деле, он одним движение сорвал замок с клетки, в которой таилась моя уязвимость. У меня подкосились ноги, и ведомая инстинктивным желанием почувствовать себя защищенной, я по-детски прильнула к его широкой груди, и спрятала лицо на его плече.

Он обнял меня одной рукой, а второй стал гладить по голове, как ребенка.

– Нет, девочка, такую оценку ты не получишь. Для этого нужно быть безумным человеком по природе, нужно хотеть рисковать. Ты человечек осторожный, так что, не бойся. – Приговаривал ОН утешающим тоном, словно жалел меня за разбитые коленки.

Я всхлипнула, еще сильней зарываясь лицом в его свитер.

– Я обидел тебя, да? – ласково спросил мой гость. Я замотала головой.

– Нет, нельзя обидеть правдой. Огорчить можно, обидеть нельзя.

В ответ он, не выпуская меня из своих рук, аккуратно подвел к столу, усадил на стул, затем закрыл окно и снова вернулся ко мне, сев передо мной на корточки.

– Ты только не плачь, маленькая ласточка. Я даже не подозревал, что тебя настолько тяготит клетка, в которую ты себя заточила.

– Почему, ну почему ты знаешь обо мне так много, просто насквозь видишь, а я не знаю о тебе ничего. Может я просто не такой хороший психолог? Может, я просто не способна считать даже ту информацию, которая лежит на поверхности? – все еще всхлипывая, я судорожно задавала один вопрос за другим, даже не ожидая получить на них ответы.

– Просто у тебя нет опыта, – успокаивающе ответил он, убирая непослушную прядь с моего лба, – ты настолько морально отгородилась от людей, настолько стала считать себя иным видом, что перестала замечать элементарного. Люди стали для тебя, своего рода, инопланетянами. Это еще одна причина, почему ты одна, и никому не хочешь принадлежать. Если ты хочешь уметь защищаться, то поверь мне, такая защита как у тебя, когда ты сидишь как цыпленок в скорлупе, самая непрочная. Вот треснет твоя скорлупа, и что тогда? Мы учим организм защищаться, путем вакцинации. Вводим в организм подавленный вирус, и начинают вырабатываться антитела. А где твой иммунитет? Где твои антитела на обиды, на чью-то несдержанность, на чужую ранимость, на суждения и осуждения? Для этого надо уметь отстаивать право быть собой. Уметь выдерживать натиск мнений, недовольств, раздражений, попыток тебя изменить. Нужно уметь сохранять СЕБЯ, понимаешь, не прятаться за ложный образ, а идти по жизни с высоко поднятой головой.

Я как прилежная студентка слушала его наставления, сидя на кухонном стуле. Его низкий, бархатный тембр голоса действовал просто гипнотически успокаивающе. И даже страх отступал понемногу. Все, что было сказано, имело смысл, все было так. Может это тайна его голоса, может атмосфера, но мне стало спокойно, а в голове, вместо сотен «Почему?», поселился один вопрос:

– Ответь мне, пожалуйста, как ты узнал про запястье?

Он улыбнулся:

– Ну, это совсем просто. Я заметил, что у тебя левое запястье потеряло мобильность. Оно не сгибается так, как должно. Ты рассказала про аварию. По характеру травмы ноги, я, примерно представил, как могло выглядеть твое падение. Он ударил тебя сбоку, и ты перелетела через капот, значит, скорее всего, упала на левый бок. Ну, еще кое-какие знания, характер ограниченности движений, позволили мне сделать вывод, что рука плохо функционирует в результате открытого перелома лучезапястного сустава. А когда я с силой надавил на сустав, ты вздрогнула от боли, значит, я был прав.

Он протянул мне чашку с чаем.

– Ну что, успокоилась немного? Вот и хорошо.

– Ты – медик? – наконец, решилась спросить я.

– Нет, я не медик. Ты прости меня, мало того что пришел без коробки с шоколадом, так еще и расстроил тебя.

– Не извиняйся, пожалуйста. Все правильно. Мы с тобой очень похожи. Мы оба прячемся, только разными способами. Ты в своей пещере на шестом этаже, а я в той пещере, которая видна только мне.

– Да. Только по разным причинам. Расскажи о своих, пожалуйста. – Спросил ОН, перебирая пальцами пряди моих волос.

– Наверное, причина очевидна. Это одиночество, как таковое. Когда два года назад я лежала в больнице после той аварии, тогда только стало очевидно, почему все так. Я вдруг отчетливо осознала, что сейчас пока я в гипсе на больничной кровати, обо мне заботятся. Но, рано или поздно, мне придется вернуться домой, в мой пустой дом, и снова придется учиться ходить, и никто не будет рядом со мной в этот момент. Никто не подаст руку, когда я выхожу из ванной, никто не принесет чашку чая в постель, если сильно болит нога. Тогда, хвала Небесам, все обошлось, ко мне приехала подруга и помогла мне пройти полный курс реабилитации. Но вот, подруга уехала, а я осталась лицом к лицу с моим одиночеством. И мне пришлось учиться жить заново. Я убедила себя, что в одиночестве мне комфортно, чтоб не тосковать о другой жизни. А по какой причине ты….

– Моя причина… да, у нас разные причины. Моя причина в том, что я потерял свою жизнь, а твоя жизнь еще и не начиналась.

Меня разбудила тишина. Глупо звучит, я ведь живу одна, и привычна к звуку тишины, но сегодня эта тишина была по-особому тихая. Меня разбудила пустота внутри меня, какой-то вакуум наполнил желудок и голову. Стало так страшно, что я не рискнула сразу открыть глаза. И вот, наконец, я отважилась взглянуть на мир, залитый утренним светом. Моим глазам предстал потолок, мой белый листок бумаги, с которым я общалась последнее время…. И ничего. Ни одной надписи, ни слова, словно здесь никогда не появлялись фразы, написанные беглым подчерком. Пусто. Я попыталась воображением написать фразу «Ответь мне», но не смогла сделать даже этого. В панике я вскочила с кровати, и стала метаться по комнате, словно лев в клетке. Беспокойство нарастало. Нужно было что-то сделать, хоть что-то. Я догадывалась о причине моего беспокойства и огромной космической дыры внутри меня, я предчувствовала.

Наскоро одевшись, я пулей вылетела из квартиры, и полетела на шестой этаж. Вот она дверь, я стою перед ней, и в ужасе понимаю, что предчувствие меня не обманывает, она пуста. Стучусь. В ответ тишина. Стучу еще. Снова тишина. Еще и еще и еще…. Обессилев, сползаю по стенке на корточки, рядом с дверью. ВСЕ, его больше здесь нет. Все закончилось.

Часть 2

Говорят, что расставание – это маленькая смерть. Я слышала эту мысль, а поняла ее только сейчас. С его уходом в мою жизнь пришла пустота. Все мои желания, даже базовые, сошли на нет. Не хотелось ни есть, ни спать, ни слышать музыки, ни звуки голосов. Я прислушивалась к тишине в надежде услышать звук шагов в квартире выше.

Я столько времени выстраивала мой Я-мир, где мне было так хорошо, в надежде никогда не испытывать чувство потери, какую я испытываю сейчас. Я так боялась, что это может произойти. И что? Как бы я не страховалась, а это случилось. Прячься не прячься, а судьба найдет даже в собственной квартире. Это невозможно предвидеть, это вне плана, когда кто-то, доселе тебе незнакомый просто входит в твою жизнь и переворачивает ее вверх дном, и сколько не сопротивляйся этому, он займет свой сегмент в твоем сердце. А потом…. Остается лишь пустота. ОН ушел, а у меня нет ни его имени, ни фамилии, ни единого фрагмента биографии, ни единой ниточки за которую можно было бы потянуть, и отыскать след. Да если бы мне это удалось сделать, то позабыв чувство гордости, я побежала бы за ним, чтоб хоть один раз, снова взглянуть в его нереально синие глаза. Но шансов практически нет. Он ведь тоже ничего не знает обо мне, ни имени, ни место работы, ни номер телефона. Даже отыскать его в справочнике он тоже не сможет, а значит, весточку ждать бессмысленно. Конечно, это пониманию, но вопреки здравому смыслу, все смотрю на окошко, в надежде увидеть листочек на ниточке, с шестого этажа, прислушиваюсь к звукам. Я обречена прокручивать наш последний разговор снова и снова, как старую пленку, пытаясь понять, что произошло тогда, что я сделала не так, почему он решил исчезнуть.

Я помню момент нашего прощания, когда он, внезапно, бросив взгляд на часы, сказал, что через час ему нужно выходить на связь в интернете, а до этого, еще нужно поработать с какими-то документами. И только я вознамерилась снова задать вопрос, дескать, что это за консультации такие, как он, словно почувствовав мое намерение, поцеловал меня в лоб и сказал «не время, милая ласточка». Помню, как долго он стоял у двери, словно не желая уходить. Молчал. Потом аккуратно притянул меня к себе за плечи и склонил свое лицо над моим, сначала слегка, потом ниже, еще ниже, пока, наконец, расстояние между нашими губами не стало ничтожно мало. Я не двигалась, ждала, наслаждалась его горячим дыханием, теплыми ладонями на моих плечах. Наконец, он сделал еще одно движение вперед и коснулся моих губ своими губами, лишь на мгновение, самое прекрасное мгновение в моей жизни. Затем, резко отпрянул, словно вместо моих губ он коснулся раскаленной сковородки, сжал кулаки и сделал глубокий вдох. Когда его дыхание выровнялось, попросил «ты только береги себя, хорошо?» и, не дожидаясь ответа, скрылся за дверью.

С тех пор, я просто перестала понимать, что происходит в моей реальности. Я постаралась припомнить, куда бы мне хотелось пойти, чтоб отвлечься, и не вспомнила ни одного места. Я не была уверена, что мне вообще теперь хочется куда-либо выходить. Зато я точно уверена, что моя комната в длину составляет семь моих шагов, а в ширину почти пять, я измеряла ее весь день, бродя кругами. Вторая вещь, за которую я поручусь, мысли на потолке, которые я читала каждый день, со дня падения с лестницы, и до момента как он уехал, принадлежали ЕМУ. Это он каждый день желал мне доброго утра, приободрял и успокаивал. Это озарение пришло совсем недавно, и вовсе не потому, что я видела их только тогда, когда он фактически жил этажом выше. Я нашла тот самый лейбл от пакетика с чаем, ту самую SMS. Надпись на нем была выведена тем самым подчерком, что и мысли на потолке.

Я сидела в темноте, на корточках в углу. Наверное, я законченная критика. Я в очередной раз потеряла контроль над своим сердцем, на этот раз сильней, чем когда либо. А ведь ОН мне никто, ни друг, ни муж, ни брат. Почему мне так плохо сейчас?! Кого из близких людей я потеряла?!

Из моей задумчивости меня вывел телефонный звонок. Мне не хотелось вставать, не хотелось никого слышать. Телефон звонил и звонил, с завидной настойчивостью. Меня заставила подняться одна маленькая, полумертвая надежда, что я смогу получить ну хоть какие-то вести о….

– Алло!

– Салют! Спишь что ли? – ответил мне знакомый женский голос. Этот щебечущий говор принадлежал моей бывшей коллеги по архитектурно-проектному агентству, Ирине.

– Привет! – без всякого энтузиазма ответила я, – Как жизнь?

– Да нормально все. Я тебя ни от чего не оторвала?

– Нет. Что нового? – снова поинтересовалась я, опять же, пресным голосом.

– Да у меня лично ничего. Работаю там же в «АКАТО-проект». И у меня к тебе есть дело, – заговорчески снизила голос Иринка.

– Я все во внимании, – и снова мой голос не выказал ни капли заинтересованности, как бы я не старалась.

– Тут дело такое, ты не хотела бы вернуться к архитекторской работе? Смотри. Недавно «АКАТО» получил достаточно большой заказа на восстановление усадьбы Пущино-на-Наре в Серпухове. Они набирают специалистов для этого проекта. Работа из ряда «почти невозможно».

Наконец, мое внимание пришло в мобилизацию.

– Это ж приличное архитекторское агентство, у них что, своих сотрудников нет?

– У нас в агентстве молодняка много, а восстановление усадьбы, это сама понимаешь… Тут опытные да квалифицированные кадры нужны. Тем более стиль палладио, это ж твое, до мозга костей. Когда еще такой шанс будет?

– Пущено-на-Наре…….. хм. Они что, с ума сошли? Ее невозможно восстановить, она в аварийном состоянии. От нее рожки да ножки остались, стены да пара колонн.

– Все возможно если постараться. По старым чертежам. Набирается целая армия реставраторов, художников, рабочих и, конечно, архитекторов.

– Насколько я знаю, Пущено не находится в ведомстве местного министерства культуры. Уж не знаю, кто там такой щедрый, но не будет ли проблем?

– Проблем не будет. Все согласовано, и все законно.

– А если в деталях? – наконец не на шутку заинтересовалась я.

– Проект стартует через два месяца. У тебя еще есть время оповестить твое место работы, и отработать положенные две недели. А пока ты собираешь документы и отвозишь их по адресу, который я уже скинула тебе по мейлу. Твоя кандидатура уже утверждена. Разумеется, временно придется пожить в Серпухове, в непосредственной близости. Предварительные чертежи, тебе отправят в ближайшее время. «АКАТО» берет тебя на работу.

– Чтоб получилось как в «Меандре»?

– Да прекрати ты уже! – выкрикнула Ирина с раздражением. – Прекрати уже упиваться своей ролью жертвы. Ты думаешь, ты одна такая, кто прошел через это, тебе одной наступили на горло? Ты не единственная, кто столкнулся с подобным свинством, но кажется первая, кто сломался.

– Я не сломалась! – теперь была моя очередь повысить голос.

– А раз не сломалась, тогда найди в себе мужество вернуться к той работе, которую ты делаешь лучше, чем проставляешь входные индексы на документы.

– Я подумаю… – неопределенно ответила я.

– Три дня тебе сроку, потом ты либо подтверждаешь свое участие, и тебя вносят в списки, или они ищут другого архитектора.

– Поняла тебя, Иринка, спасибо.

Я положила трубку и снова вернулась в свой уголок. На этот раз мои думы приняли иной облик. Моя память унесла меня во времена, когда еще совсем неопытным специалистом я пришла работать в архитектурно-проектное агентство «Меандр». Это были времена, когда я действительно дышала полной грудью, по крайней мере, в творческом и профессиональном плане. Я много рисовала, много училась, я шаг за шагом овладевала профессиональными приемами, и ощущала себя большой губкой, в которую впитывалась вся новая информация извне. За несколько лет я превратилась из цыпленка в зрелую птицу. Мои архитекторские проекты все чаще признавались, и одобрялись матерыми специалистами, я часто учувствовала в больших проектах. У меня были наилучшие наставники, но препаршивый начальник.

Главный архитектор Игорь Звягин был крайне ограниченным человеком охочим до славы и денег. Конечно, в наше время с этими пороками можно смириться, каждый второй начальник, как правило, пустышка с предприимчивой жилкой, который в совершенстве овладел наукой «Как пробить себе путь наверх». Долгое время мы уживались мирно. Меня почти не тяготили его плоские шутки, и порой глупые решения, но только до определенного момента.

Наше агентство получило крупный заказ на обустройство городского парка. Подразумевалось наличие фонтанов, скульптурных сооружений, и дома-музея в классическом стиле. Для меня этот дом стал нечто большим, чем очередной проект. Он рождался в моей голове линия за линией. Я просто болела этим проектом, не спала ночами, забывала нормально питаться, работала с огромной самоотдачей. В итоге я сильно похудела, и заработала гастрит. Говорили даже, что я стала похожа на ходячее приведение с глазами-прожекторами, горящими радостным возбуждением. Проект дома получился великолепный (со слов моих старших коллег), он идеально вписывался в концепцию паркового комплекса и был точно выдержан в классическом стиле. Никто, даже не сомневался, что мое детище станет главной жемчужиной в этом парковом комплексе.

Однако судьба распорядилась по-иному. Мой проект не был утвержден заказчиком. Конечно, для меня это стало ударом. Отдать столько сил, использовать все свое мастерство, и узнать, что мой проект не удовлетворил требованиям заказчика. Ему предпочли крайне посредственный эскиз молодого архитектора Полины Колесник. Конечно, я переживала. Но самым тяжелым потрясением для меня стало известие, что мой проект даже не был показан заказчику. Мерзавец Звягин припрятал мою работу, чтоб устранить главного конкурента своей молодой любовницы Колесник. Он даже не представил его на рассмотрение.

В день, когда мне сообщили эту весть, я пришла в кабинет Звягина, зашла без стука, затворила за собой дверь, и молча прислонилась спиной к запертой двери, сделав самый томный взгляд, на который только может быть способна женщина. Он быстро принял мой посыл, и улыбнулся своей пакостной, пошлой улыбочкой. Я сделала шаг на встречу, он шагнул ко мне. Еще шаг и еще, всем своим видом я показывала, что совсем не прочь занять место Колесник. И вот когда он подошел совсем близко с самым самоуверенным выражением лица, и уже было протянул свои руки ко мне, я от всей души саданула его пинком по коленке, и, насладившись сполна видом, как он корчится от боли, вышла и громко хлопнула дверью. В тот же день я подала заявление об уходе и больше не возвращалась к проектной деятельности.

Я прекрасно понимаю, что после всего, для меня вернуться к архитекторской работе будет значить то же самое, что и залезть на крышу после падения. Это преодоление. Интересно, а что бы на это сказал ОН? ОН бы тоже сказал, что меня сломили. Я трусиха, ОН прав. ОН, ОН, снова Он в моей голове. Я снова взглянула на потолок «Мне очень нужен твой совет» – пусто. Ну, помоги же мне!

Так нельзя, я, наверное, схожу с ума. Этот звонок мне во благо. Я включила интернет. Сначала зашла на почту и просмотрела список документов, и адрес, куда их нужно выслать. Затем нашла файлы по усадьбе, факты, фотографии, историю…

Усадьба Пущено на Наре, построенная в 1790 году по заказу сенатора Сергея Ивановича Вяземского, когда-то представляла собой великолепный комплекс, в состав которого входил господский дом, флигели, парадный двор с фонтаном, парк с липовыми аллеями. Однако, все то, что раньше вызывало восхищение изяществом классического стиля, монументальностью и гармоничностью пропорций, сейчас лежало в руинах. Два флигеля были уничтожены полностью, а от господского дома остались только стены, да дюжина коринфских колонн. Нет ни крыши, ни внутренних перегородок. Но даже эти живописные останки усадьбы находятся в аварийном состоянии. Постройка никем не охраняется, и местные жители потихоньку растаскивают ее на кирпичи, для своих дач. Это действительно работа из разряда «почти невозможно».

Глядя на фотографии в разных проекциях, стала думать о несущих конструкциях и фундаменте, стала делать элементарные наброски, пока карандашом на бумаге.

Я проснулась на следующее утро на столе, точнее, я сидела за столом, а голова моя покоилась на сложенных руках. Компьютер был включен. Очевидно, я заснула на клавиатуре, засидевшись до полу ночи за работой. Приняла душ, выпила чашку чая и снова вернулась к компьютеру. Этот проект захватил мои мысли. Я боялась, что если хотя бы немного отвлекусь от него, в мое сердце снова вернется пустота.

Итак, два фасада: парадный и парковый… очень высокая степень износа, кирпич просто осыпается. Господи, да как же тут вести работы, это ж для жизни опасно! Что интересно, не смотря на то, что сейчас это скорее развалины, чем сооружение, все еще сохранились фрагменты декора и лепнины. Особенно примечательны лепные театральные маски, все с разными выражениями лица, злые, веселые, печальные. Очень красивы и розетки в виде экзотических цветов, и фруктовые гирлянды. Я даже поймала себя на мысли, что все-таки это удивительно художественная руина, просто какая-то театральная декорация. Но в первую очередь, необходимо укреплять несущие. А может все не так и бредово?

Я набрала номер телефона Ирины: «Я подтверждаю свое участие».

Усадьба находится всего в километре от городской черты Серпухова. Что ж Серпухов замечательный город, небольшой, с истинно русской атмосферой. В нем до сих сохранилось много построек 18–19 веков, много старинных церквей и монастырей. Чем не место для вдохновения? Что мне здесь оставлять? Или кого? Меня ничего здесь не держит, а так этот проект сулит мне смену пейзажей, и много работы, то есть восстановление профессиональной формы. Нельзя мне днями сидеть в четырех стенах, думая о мистических фактах, что произошли в моей жизни совсем недавно. Надо чем-то занять голову пока не заживет сердце.

Вот уже второй день я освежаю в памяти свои знания, но чувствую, что мне явно не хватает моих старых чертежей, проектов в стиле палладио и классицизма. Я даже помню, что лежали они в большой зеленой папке с ироничной надписью «Совершенно секретно», но вот я не видела ее с тех самых пор, как решила покончить с архитекторской деятельностью. Я принесла с кухни табуретку и влезла на нее, чтоб посмотреть, нет ли папки на шкафу. Там было очень пыльно. Лежали коробки и какие-то конверты, но вот большой зеленой папки не было. Слезла с табуретки, заглянула за шкаф. Тоже пусто. Моя комната не настолько большая, чтоб в ней бесследно пропала папка с чертежами формата А2. Выхода нет, надо спросить у Ирины.

Снова набираю номер:

– Ир, привет! Это опять я. Ты не припомнишь, какая участь постигла мою папку с эскизами, зеленая такая…

– Да помню я твою папку. На прежнем месте она, – уверенно ответила Ирина. Мне не понравилось выражение «Прежнее место».

– В каком смысле на «прежнем месте»? В «Меандре» что ли?

– Ну да, у главного архитектора.

Это была совсем уж неприятная новость. То, что осталось в агентстве, вернуть назад было крайне сложно.

– Мдаааа – грустно протянула я, – а кто там нынче главный?

– Ну, как сказал бы Грибоедов, те же и Чацкий.

– Звягин, – обреченно выдохнула я.

– Он, подлец, он самый. Все еще держится за свою должность, – нерадостно констатировала Ира. Было очевидно, что ее и саму не радует этот факт. Знать не одну меня он достал до печенки.

Я поблагодарила Иру, почти автоматически, а мысли уже ускакали вперед, предвкушая пренеприятный разговор. Я никоим образом не контактировала ни с кем из моих бывших коллег, тем более, с бывшим боссом. А сейчас мне предстоит идти на поклон, чтоб вернуть мою же собственность. Папка мне была нужна как воздух, а значит, откладывать пытку себе во вред.

Телефон бывшего начальника нашла в старой записной книжке. Раз десять прошлась по комнате туда и обратно, сходила на кухню, заварила крепкий чай, снова вернулась в комнату, посидела на диване, вернулась на кухню, выпила чаю, и снова в комнату. По привычке, взглянула на потолок, в надежде… Да успокойся ты уже! Прекрати глазеть туда. Нет его, смирись уже! И хватит оттягивать момент. Давай, три глубоких вздоха и взяла трубочку!

Я набрала номер Звягина, и пока шли гудки до связи, все думала, что звучит громче гудки в трубке или звук гулких ударов моего сердца.

– Алло – ответил, наконец, неприятный, скрипучий голос моего экс босса.

Я молчала.

– Говорите, я у телефона.

– Это Карпова, – наконец выдохнула я вместо приветствия. Воцарилась пауза. Очевидно, он уже и не думал когда-либо услышать мое имя, а тут такое, я собственной персоной!

– Ооооо, какие люди, какая честь! – ложно учтиво протянул Звягин. – Как поживаешь? Слышал ты в шоколаде, тебя утвердили на Серпуховский проект. Поздравляю!

– Я по этому поводу. У тебя остались мои чертежи, верни, пожалуйста.

– Да что ты? Ах да припоминаю, любопытные наброски в зеленой папке. Тяжко тебе без них будет, да?

Меня начало мутить от этого театрально фальшивого сочувствия. Если бы ни желание учувствовать в реставрации, в жизни не стала бы терпеть такое унижение. Он тоже быстро понял, что меня заставили позвонить крайние обстоятельства, а значит я в безвыходном положении. Это и позволило ему отпускать такие издевки в мой адрес безнаказанно.

– Звягин, не будь сволочью, хотя бы сейчас. Верни папку. Ты же сам архитектор, знаешь ведь как без них сложно.

– Я-то знаю, проект серьезный, это тебе не домики рисовать парковые, – ухмыльнулся он, – а вот ты, по-моему, совсем с головой поссорилась. Да как у тебя вообще хватило наглости меня беспокоить?! Да ты мне до седых волос должна быть благодарна, что тебе тогда позволили уйти из агентства по собственному желанию, а не по статье нарушения трудовой дисциплины. Ты должна была еще две недели отработать после подачи заявления об уходе. Да напиши мы тебе в трудовой книжке такую причину увольнения, ты бы и секретарем устроиться не смогла бы, не то, что в Серпухов ехать. Остаток дней своих подметала бы дворы, да подъезды. Или в том же городском парке работала б уборщицей в доме музее, по проекту архитектора Колесник. Помниться мне, не сложилось у тебя с ним, а?

Лимит моего терпения был исчерпан, и я снова потеряла эмоциональный контроль:

– Ты, подлец, тогда разрешил мне уйти по собственному желанию, так как сам испугался скандала. Струсил, что я подниму волну недовольств, и обнародую твой роман с Колесник. А еще, мерзавец, ты затрясся, что я пойду напрямую к заказчику, и тогда под тобой полетел бы трон главного архитектора. А не сделала я этого, потому что руки в грязи марать не хотела! Мне и так подошву туфлей было не отмыть от того пинка. Так что, это спорный вопрос, кто кому до седых волос должен быть благодарен.

Теперь вышел из себя Звягин:

– Ах, какие мы благородные! Так вот, Карпова, папку ты не получишь. Надо было внимательно читать трудовой договор. Все чертежи проектов, сделанные во время занимаемой тобой должности архитектора, являются собственностью архитектурно-проектного агентства «Меандр». Если хочешь, можешь в суд подавать, дело твое, а папка не покинет пределов моего кабинета. Ясно тебе?! И не смей мне сюда больше звонить, поняла? Я вообще не понимаю, как тебя могли утвердить, такую посредственность!

– Иди ты знаешь куда, Звягин…? – выкрикнула я и бросила трубку.

Ну, вот и поговорили. Конечно, я знала, что все пройдет в таком духе. И на что я надеялась? Но как говорил мой безымянный друг, уж лучше жалеть о том, что сделала, чем о том чего не сделала. «Видишь, какая я прилежная ученица», обратилась я к нему мысленно. Ты можешь мной гордиться. Может и гордился бы, если бы был здесь. Опять за старое. Все никак не выветриться ОН из головы. Тебе сейчас о другом нужно думать.

Я снова вернулась за компьютер. Так прошел еще один день, с одним походом в магазин за продуктами. На этот раз, я купила больше продуктов, чем обычно. Ну, во-первых, зная свою увлеченность, мне не захочется в ближайшее время надолго отвлекаться от работы, выходить из дому. А во-вторых… «В твоем холодильнике еда лишь на сутки, ты не покупаешь больше, ты боишься завтрашнего дня, боишься своих решений». Эти слова все еще звучали у меня в ушах, время все не хотело притуплять воспоминания. Поэтому, в этот раз, я решила пойти наперекор своему комфорту и последовать советам, которые, возможно, буду помнить всю свою жизнь.

День следующий оказался таким же рабочим, как и предыдущий. Я рассматривала чертежи схожих по стилю усадьб. Достать их был тот еще труд. Однако, хвала Иринке, и ее находчивости, она смогла-таки раздобыть необходимые документы. Она тоже была утверждена на проект. Мы и раньше-то сосуществовали вполне комфортно друг с другом, думаю, сработаемся и сейчас. Часа в два дня, как раз после обеда, раздался звонок. Позвонила Иринка:

– Поговорила со Звягиным? – поинтересовалась она.

– Угу – мрачно буркнула я.

– Все понятно, – Ира все поняла по моему тону. Ну а как оно могла быть иначе, дело изначально было безнадежным. Звягин, хоть и гад, а амбиций у него и гордости больше, чем у всех его подчиненных вместе взятых. – Я как чувствовала, скинула тебе чертежи усадебных построений в стиле классицизма, получила?

– Получила, изучаю. Спасибо!

– Не кисни, – приободрила она, – все будет нормально, справимся. Надеюсь раньше, чем неустойчивые конструкции бабахнут кому-нибудь по голове. Давай, не мешаю!

А я вот предпочла бы, чтоб мне кто-нибудь сейчас помешал. На работу у меня начал вырабатываться иммунитет. Если раньше она недурно помогала отвлечься от горестных мыслей, то сейчас работа уже не спасает. Все равно, просматривая фотографии или наброски, в мою голову, словно грабители, пробираются яркие вспышки воспоминаний. Правы те, кто говорит, что настоящие аллергики рождаются лишь в стерильных условиях, они изнежены и не умеют противостоять аллергенам. Вот я и создала себе стерильные условия, а это моя первая настоящая потеря. И снова вопрос из вопросов, что я потеряла? Кого я потеряла? Я же НИЧЕГО о нем не знаю. Как можно потерять то, что тебе не принадлежит?

Я подошла к окну и прислонилась лбом к оконному стеклу. На улице бушевал шквальный ветер, его порывы были столь стремительны и сильны, что стекло начинало загадочно подрагивать. Мне нравилась эта вибрация, она мне позволяла на сто процентов оценить мое счастье находиться в теплом помещении, где стихия не способна до меня добраться. Я смотрела на людей, которые, бедолаги, вынуждены были, согнувшись в три погибели противостоять неистовству воздушных потоков, преодолевая путь до места назначения. И снова я невольно сравнила себя с окружающими. Для них, сейчас дорога домой или на работу – это борьба, а я, как обычно, прячусь. Это просто стиль жизни какой-то, это стало моей природой, мой потребностью чувствовать себя маленькой гуппи в аквариуме. Вопреки всему здравому смыслу, я натянула на себя свитер, надела пальто и вышла из квартиры.

Стоило мне открыть дверь подъезда, как сильный порыв ветра чуть не сбил меня с ног, а я только сильней подалась вперед всем корпусом. Мне на встречу шел дядя Паша с растрепанными пыльными волосами, с запахнутым по самые глаза пальто.

– Какая такая надобность вытащила тебя, бедняжку, из дома? – спросил мой добрый старик.

– Воздухом подышать, – глупо ответила я. Дядя Паша посмотрел на меня, сначала как на человека, который пытается его разыграть, затем как на странное создание, что рвется в море во время шторма.

– Лучше бы ты дома открыла форточку, – сказал он с улыбкой.

– Дядя Паша, я уезжаю.