Гусар бессмертия Волков Алексей

Год 1810

Тост в лагере звучал не зря. Чуть позже действительно последовал приказ о включении Александрийского гусарского полка в состав Молдавской армии. Очередная русско-турецкая война явно затянулась, и Император стремился как можно скорее покончить с ней. Помимо ряда полков, перебрасывавшихся на театр военных действий, этому же должен был способствовать новый главнокомандующий. Предыдущий, знаменитый Багратион, не сумел решить поставленных перед ним задач и поэтому был заменен одним из самых известных и лучших генералов того времени – Каменским-вторым, молодым, но уже прославившимся в целом ряде войн от Швейцарского похода до недавно закончившейся русско-шведской войны.

Решающие события переносились на грядущий год. Приближалась зима с ее невозможностью широкого маневра, и войска отводились на винтер-квартиры. Просто если уже участвовавшие в деле части перемещались к западу, на уже прочно отвоеванную территорию или окраины своих земель, то вновь назначенные шли на юго-восток, в те же края.

Армия занимала обширный край, располагаясь постоем по многочисленным деревням и хуторам. Глухое, тоскливое время. Редкие выезды лошадей, обычные хозяйственные хлопоты, одни и те же лица вокруг, а до другого эскадрона порой десяток верст. То ли дело война или летний лагерь!

Еще и край достался! Несколько помещиков побогаче на зиму убрались в города, а оставшиеся были настолько бедны, что никаких балов позволить себе не могли. Оставалось в усадьбах с пяток более-менее состоятельных стариков, но тем развлечения уже не требовались, да и молоденьких девиц при них не наблюдалось. Одно слово: тоска.

Орлов хоть нашел себе дело. Исподволь, словно от безделья, он попросил Лопухина научить его латыни и иногда штудировал склонения и спряжения. Никто, в том числе молодой князь, не удивился просьбе. Чем только не займешься долгой бездельной зимой! Конечно, гусару гораздо приличнее питие, но раз уж человеку втемяшилось в голову прочитать, как объявил во всеуслышанье Орлов, кого-то из великих римлян в подлиннике…

Дело здорово осложнилось отсутствием в полку хоть каких-то книг. Лопухин старательно вспоминал то, что когда-то пытались вдолбить в его княжескую голову, да при отсутствии четкой программы и хоть каких-то пособий преподавание выходило бессистемным, и толку от него было немного.

В свою очередь Орлов натаскивал юнкера в фехтовании на саблях и стрельбе, как его самого когда-то натаскивали отец и Кондзеровский. Но временами Александр просто тосковал. Иногда накатывала грусть по Полине, по ее страстным ласкам, и тогда хотелось забросить все дела, выпросить отпуск да махнуть в Москву, в которой и был-то пару раз в далеком детстве.

Поручик понимал всю бесперспективность романа. Объект страсти замужем, да хоть бы и не так. Жениться в малом чине, выходить в отставку, когда еще не успел толком послужить Государю, казалось делом бесчестным, невозможным. А уж накануне кампании – и подавно.

В конце зимы Сазонов был прощен за свои шалости и получил приказ вернуться в гвардию. Как-то нехорошо получалось – уходить из полка перед началом кампании. Ротмистр приложил все силы, чтобы остаться, однако сделать этого не удалось. Максимум, чего он достиг, – через каких-то высоких покровителей получить назначение в адъютанты к старшему брату главнокомандующего, который командовал корпусом здесь же, и хоть таким образом принять участие в войне. Но нового командира все еще не прислали, и пришлось гвардейцу задержаться на целый месяц, пока, уже в марте, в эскадрон не прибыли Ефимович, Кондзеровский, а с ними – какой-то молодой, статный, чернявый и носатый офицер, судя по виду – явный уроженец Кавказа.

– Майор князь Мадатов, Валериан Григорьевич. Ваш новый командир. Прошу любить и жаловать, – представил новоприбывшего Ефимович.

Офицеры с любопытством взирали на нового начальника. Владимир в петлице, Анна на шее, золотая шпага на боку говорили, что молодой майор уже успел немало и с успехом повоевать, а не успевшие отрасти усы – что в кавалерию князь был переведен недавно.

Так и оказалось. После процедуры знакомства с подчиненными Мадатов коротко рассказал о себе. Родом происходил из Армении, числился в Мингрельском пехотном полку, состоял в авангарде Платова. Звание майора и ордена получил за отличия в этой войне, а в гусары перешел по собственному желанию.

Новый командир пришелся всем по душе. Чувствовались в нем воля и бесстрашие, в сочетании с бесшабашностью, которая особо ценилась в легкой кавалерии. Ладно, молодым поручикам и корнетам! Кавказский князь явно нравился старому Кондзеровскому, а это уже был показатель.

И уж еще больше расположило к Мадатову то, что сначала он провел краткое эскадронное учение, и уж затем назначение было отмечено так, как положено…

В начале мая армия стала переправляться через Дунай. Начиналась пятая кампания затянувшейся войны, и каждому хотелось, чтобы она оказалась последней.

– Орлов! – Кондзеровский наехал на офицеров к полудню, когда эскадрон уже встал на привал. – Получено приказание – войти в связь с авангардом. Он должен быть где-то рядом с Силистрией. Возьмешь десяток гусаров и проводника. Отправляться надо немедленно. Там командует Кульнев. Помнишь его по Фридланду?

Как не помнить? Тогда Кульнев был подполковником Гродненского полка, того самого, с которым, поддерживая друг друга, рубились с тяжелой французской кавалерией. Теперь же – известным всей России генералом, покрывшим себя славой в снегах Финляндии.

– Слушаюсь, – Александр был доволен поручением. Подобно всем, он несколько устал от долгого марша и хотел отдохнуть, но душе польстило, что из всех едва не тридцати офицеров батальона для выполнения ответственного поручения выбран именно он.

– Передашь пакет, – подполковник протянул Орлову запечатанные бумаги. – Только будь осторожен. Мало ли что может быть? Ближе к Силистрии вполне могут оказаться турки. Обязательно проверь лошадей.

Поручик кивнул. Какой гусар без верного скакуна? Тут даже говорить нечего. Кондзеровский мог бы не напоминать. Хотя… На то и командир, чтобы следить, как подчиненные справляются со своими обязанностями.

Сборы были недолгими. Орлов быстро отобрал гусар, руководствуясь не столько качествами самих людей, в людях он как раз был уверен, сколько их лошадьми. Вернее – их свежестью, столь необходимой для похода. Еще успел подумать, как огорчится Лопухин, для которого поручение могло оказаться первым серьезным делом. Увы! Юнкер пару дней назад подвернул ногу и ездить верхом был не в силах.

Проводник был тут же. Пожилой флегматичный болгарин, довольно сносно говоривший по-русски и назвавшийся по имени – Стоян.

– Ружья и пистолеты зарядить. Впереди наших войск нет. Вещи сдать в обоз, – распорядился Орлов. И лишь убедившись, что приказание исполнено, махнул рукой. – По коням! Тронули!

На походе каждый гусар вез с собой свернутую шинель, чемодан с вещами, сакву с фуражом, ружье, но все ли, необходимое в обычной жизни, требуется для боя?

Крохотная партия рысью двинулась в неизвестность. Повинуясь знаку поручика, двое гусар, Трофимов и Огейчук, поскакали вперед, играя роль разъезда. Вместе с проводником, разумеется, так как подробной карты в распоряжении поручика не было. Орлов понятия не имел, какие тайны скрываются в пакете, лишь знал, что турки про них тоже ведать не должны.

Весна давала знать о себе в полной мере. Вокруг цвели сады, и нежные ароматы расплывались в теплом воздухе, пытаясь настроить души на мирный лад. Тщетно. Пейзаж вокруг не походил на привычный российский, и его некоторая чуждость поневоле заставляла гусар держаться настороже. Уже не говоря о том, что Орлов взял с собой лишь тех, кто прошел предыдущую кампанию, а кое-кто успел повоевать при матушке Екатерине и потому на своей шкуре знал, насколько обманчивы тишина и покой на войне.

Привычная настороженность помогла. Когда, по расчетам Орлова, была проделана большая часть пути, от разъезда прискакал Трофимов и тихо вымолвил:

– Турки, ваше благородие! По дороге идут. Похоже – обоз. Возов больших десяток да охрана.

– Большая? – уточнил поручик.

– Пеших – около полусотни да конных – полдюжины.

Это был искус. Случись охраны у обоза побольше, и Орлов не один раз подумал бы, стоит ли игра свеч. Есть конкретное поручение, которое надо обязательно выполнить, а приказа гоняться за турками никто не давал. Но при нынешнем раскладе почему бы не попробовать?

Орлов посмотрел на подтянувшихся к нему гусар. Ни на одном лице не было ни следа робости. Напротив, люди явно рвались в схватку, нимало не считаясь с тем, что кто-то из них вполне может погибнуть.

– Возьмем, ваше благородие? – за всех спросил Кузнецов.

Бывалый унтер вполне имел право спрашивать офицера.

– Посмотрим, – процедил Орлов.

Ответ был намечавшимся действием. В том смысле, что поручик действительно первым делом самолично взглянул на противника. Конечно, укрываясь за кустами, осторожно, дабы не быть обнаруженным раньше времени, чтобы уже затем принять окончательное решение.

Что поразило – это беспечность турок. Выдвижение русских авангардов было стремительным. До янычар и их начальников еще не успел до конца дойти этот факт. Иначе не объяснить, что обоз перемещался так, словно дело происходило где-то в тыловом районе. Флегматичные волы медленно тянули огромные местные повозки – куруцы. Охрана шла, не глядя по сторонам. Янычары явно устали в дороге, даже ружья не менее половины из них побросали на тяжелые, едва ползущие возы.

Несколько всадников не делали погоды. Они покачивались в седлах, столь же равнодушные ко всему, и явно думали только об одном – побыстрее добраться до недалекой крепости да сдать порученный им груз.

Не воспользоваться подобным случаем было грехом, а грешить Орлов не собирался. Кузнецов с тремя гусарами скрытно перебрался на другую сторону петляющей дороги. Стоян вызвался идти с ними и продемонстрировал поручику старую саблю и извлеченный откуда-то из складок одежды вполне новый пистолет.

– Ладно, – махнул рукой Александр. – Только будь осторожнее. Как я без тебя до Силистрии доберусь?

Обоз поравнялся с местом засады, после чего склонный к подражательству Трофимов проворковал голубем. В ответ раздалось такое же воркование.

– В атаку марш-марш!

Одновременно с короткой командой Орлова кто-то из гусар пронзительно, по-разбойничьи свистнул. Турки еще недоуменно вертели головами, когда сразу с двух сторон на них налетели всадники в черных мундирах на черных же лошадях. Не то мстители за все, что творили представители Порты на этих землях в течение веков, не то сама смерть.

Грохнули пистолетные выстрелы. Гусары стреляли практически в упор, и несколько турок упали в дорожную пыль. Сверкнули клинки.

В иной ситуации охрана играючи могла бы отбиться от десятка кавалеристов, однако сейчас турки были деморализованы, растеряны и серьезного сопротивления не оказали. Одни торопливо побросали длинные ружья, другие даже не успели схватиться за них.

Драться попытались немногие. Орлов заранее наметил себе главным противником всадника, чья нарядная одежда и статный конь указывали на определенное положение в небольшом отряде. Надо отдать турецкому начальнику должное. В отличие от большинства подчиненных, он успел выхватить из ножен клинок и встретил нападение как подобает воину.

Впрочем, на его обросшем бородой лице была написана растерянность, и серьезной схватки не получилось. Поручик отнюдь не хотел убивать турецкого офицера. После краткого обмена ударами Орлов просто воспользовался тем, что противник оказался рядом, и с силой ударил турка в лицо кулаком с зажатым в нем эфесом сабли.

От подобного неласкового обращения турок рухнул с коня. Какой-то янычар попытался прикрыть начальника, выставив увенчанное штыком ружье. Орлов отпустил саблю, оставив ее болтаться на темляке, дернул из правой ольстры пистолет и, не прекращая движения, выстрелил.

Уроки Кондзеровского не прошли даром. Янычар немедленно выпустил ружье, схватился обеими руками за грудь и застыл, словно не мог решить, он уже убит или всего лишь ранен.

Это был последний выстрел короткого боя. Поручик оглянулся вокруг и увидел, что все уже кончено. Вокруг куруц валялось несколько тел, гусары сгоняли янычар и возниц в одну небольшую толпу.

Потерь среди гусар не было. Одну лошадь чуть царапнуло штыком, но несильно. Даже поминать об этом всерьез не стоило.

– Что там? – Орлов кивнул на куруцы.

Спешившийся Трофимов заглянул, на несколько мгновений исчез под парусиновым пологом и вылез наружу.

– Похоже, порох, ваше благородие!

– Ни черта себе! – присвистнул поручик.

Он не задумывался о том, что могли везти в Силистрию. Наверное, потому, что список вероятного получился бы достаточно велик. Не требовалось семи пядей во лбу, чтобы понять – в ближайшее время крепость может оказаться в осаде, и, соответственно, требовалось подготовиться к такому событию. В прошлом году у Багратиона не вышло взять укрепления, но крепость была достаточно важна, чтобы оставлять ее в тылу действующей армии.

Гарнизон нуждался в продовольствии, порохе, оружии, одежде, деньгах, в конце концов, дабы выплачивать воинам жалованье, – в общем, во многом, чья доставка в любой момент станет затруднена. Но порох… Что ни говори, приятно лишить врага возможности причинить тебе вред. Беда лишь в том, что все это теперь предстояло волочь не то назад, к своему полку, не то вперед, к пребывающему невесть где авангарду славного Кульнева. Обратный путь представлялся более безопасным, зато приказ звал вперед, пусть даже по дороге может попасться уже не столь безобидный отряд противника.

И ведь тогда придется бросать добычу, уходить прочь. Бросить же уже захваченное жалко. Даже хуже, чем отдать свое. А меж тем вечер близок, и есть риск продолжать движение во тьме. Есть у волов такая особенность – ни при каких обстоятельствах не убыстрять движения. Груза перевозят много, но скорость при этом…

Был бы с собой весь взвод, чтобы хоть обеспечить охрану! А то кого-то вышли в дозор, кого-то приставь к пленникам, и что остается?

Решение пришло само собой.

– Стоян! До авангарда далеко?

– Нет, – проводник утвердительно качнул головой.

– Так да или нет? – не понял Орлов.

– Верст пять, – что-то прикинул проводник.

– Трофимов! – позвал поручик.

– Здесь, ваше благородие!

– Отправишься с проводником. Передашь Кульневу пакет и скажешь, что мы здесь будем ждать помощи. И запомни – все зависит теперь только от тебя.

Всегда неприятно покидать товарищей в опасности, однако должен же кто-то доставить важные известия!

– Слушаюсь! – Трофимов бережно принял пакет.

– А ты, Стоян, сумеешь быстро провести к авангарду – получишь сверх всего империал.

Золотая десятирублевая монета была единственной у Александра, сверх нее набиралось рубля на три серебра, но до денег ли, когда речь идет о деле?

Два всадника сорвались с места и тронулись едва не галопом.

– Кузнецов! Все фуры составить в круг. Выставить охранение по сторонам. Подготовить фитили.

Унтер понял смысл последнего приказа, однако в его глазах не отразилось никакого страха.

Если первыми придут турки, то захваченный пороховой парк надлежало взорвать.

Угроза была реальной, и работали гусары быстро. На обнаруженную неподалеку площадку переволокли фуры, составили из них подобие круга. Даже волов выпрягать не стали. Кто же в таких обстоятельствах беспокоится о бессловесных тварях? Однако пленных все же поместили чуть в стороне. Сдавшиеся на милость победителей должны жить.

Трофейного оружия хватало, и потому отправившиеся в секреты гусары были вооружены основательно. Шесть человек – шесть секретов. Все равно нагрянут турки – не скроешься. Никаких посыльных, лишь сигналы в виде выстрелов. А дальше…

Трое оставшихся гусар во главе с унтером охраняли пленных. Сам же Орлов обосновался в центре круга у небольшого костерка. Прохаживался взад-вперед с трубкой в зубах и напряженно вслушивался: не раздастся ли подводящий итоги выстрел?

В принципе, по прикидкам, времени на горение фитиля было достаточно, чтобы вскочить на коня и попробовать затеряться среди окрестных холмов. Но про себя Орлов знал, что никуда не уйдет. И потому сейчас поручик испытывал нервный подъем.

Это был звездный час молодого поручика. В памяти промелькнули родные места. Дом на холме, село, деревеньки, окрестные поля и леса. Всплыло лицо старого отца, как он там? Сменилось на прекрасный образ Полины, та – на гадалку со странным именем Рада. Потом все заслонили родные гусары. Кондзеровский, Лопухин, новый командир эскадрона Мадатов и те, кого уже нет в полку, – Шуханов, Трейнин и многие другие.

Но все это исчезло, заслоненное досадливой мыслью: неужели так и не суждено узнать, что содержится в тех таинственных записях? Пару раз, оставаясь в одиночестве, тайком от всех, Орлов пытался прочитать написанное, но весьма поверхностных знаний латыни из общих правил и сотни-полутора слов для этого было недостаточно. Не говоря уже о том, что куски на древнем языке оказались не настолько велики, а в большей части даже алфавит был неведомым. Мелькнуло имя – Бен Бецаль, другое – Парацельс, но кто они такие, гусару было абсолютно неведомо. Вроде бы среди великих римлян подобных не было. Хотя Орлов так знал этих римлян…

Ясно было – бумаги представляют из себя набор многих трудов, возможно, тщательно отобранных и сложенных в каком-то порядке. Но зачем-то они были переданы Орлову! И зачем-то за ними гонялись. Во всяком случае, налет на усадьбу, похоже, был произведен из-за них.

Но что там могло быть? Какие тайны, из-за которых можно было уничтожить причастных к ним?

Убийство ради бумаг не укладывалось в голове Александра. Для него единственной ценностью были вражеские планы, но какие планы зашифровывались и хранились в сейфе возможно не один десяток лет? Абсурд…

Сколько ни раздумывал на эту тему Орлов, никаких мыслей не было. Хотя именно теперь он впервые заинтересовался чужой тайной всерьез. И знал при этом: выберется живым – для разгадки не будет времени. А нет… Останется лишь пожалеть об упущенном.

По-южному стремительно стемнело. Лишь половинка луны на небе изливала причудливый тревожный свет, да багровел прогоревший костер. Редкие ночные звуки добавляли беспокойства, а в игре теней чудились подступающие вплотную враги.

И вдруг издалека послышался голос:

– Ваше благородие! Свои пришли!

А затем к стоящим кольцом фурам выехали всадники. Орлов торопливо подбросил в костер хвороста и в его свете увидел заросшее усами и бакенбардами лицо Кульнева.

– Орлов? Ты? – узнал его в свою очередь генерал.

– Я, ваше превосходительство!

– Какое же я превосходительство для своих? – усмехнулся Кульнев.

– Виноват, Яков Петрович.

– Хороша вина – столько пороха у турок отхватил! – Из-за плеча Кульнева высунулся невысокий курносый гусар и представился: – Давыдов, Денис Васильевич.

– Тот самый? – не сдержался Орлов.

– Вроде бы тот, – пожал плечами новый знакомец.

Он уже успел привыкнуть к своей славе стихотворца, но, судя по всему, относился к ней как к чему-то не столь важному.

Но кто из офицеров не читал гусарских стихов Дениса?

Орлов еще хотел вернуться назад в полк, но Кульнев воспротивился этому. Он послал к александрийцам кого-то из своих офицеров, а Орлова удержал на некоторое время при себе.

Призовой парк под охраной казаков медленно тащился к авангарду. Кульнев ехал рядом с Орловым и Давыдовым, негромко спрашивал о знакомых-александрийцах, в свою очередь отвечал Александру о его знакомых, о которых тот давно не имел сведений. Писать письма среди находящихся на службе было немодно. Зато тем больше радости было при нечастых личных встречах!

Орлов ни словом не обмолвился о своем решении оставаться рядом с захваченным парком до конца, чтобы проследить, не угаснет ли какой из фитилей. Это было слишком личным, да и некрасиво выпячиваться перед другими людьми. Каждый из них не раз и не два рисковал жизнью. Да и не считал Орлов, будто сделал что-то выдающееся.

– Слушай, Александр, иди ко мне в адъютанты, – неожиданно предложил Кульнев.

Предложение было лестным, но искус поручик преодолел неожиданно легко.

– Извините, Яков Петрович, я бы хотел остаться в своем полку. Тем более, когда он воюет.

– Молодец! – Генерал ничуть не обиделся. – Настоящий гусар! Ничего, Россия настолько велика, что войн на всех нас хватит.

– Это точно, – поддержал его Давыдов. – Еще и с французами схлестнемся.

Отношения двух держав потихоньку ухудшались, и офицеры ждали, когда они перерастут в очередное военное столкновение. Хотя никто из них пока не думал, что схватка произойдет на родной территории.

– Я тебя представлю к Владимиру с бантом за захват парка, – порадовал Орлова Кульнев.

– Благодарю, Яков Петрович. – Орлов не думал о награде, однако теперь искренне обрадовался. Иметь в петлице орден – разве это не лестно для любого офицера? – Еще бы моим людям хоть по чарке водки.

– По две, – хмыкнул Кульнев. – Дал бы больше, да на войне много пить не след.

В самом деле, даже на неизбежном офицерском ужине выпито было по чарке – и все. Орлов свою порцию водки и не почувствовал. Впрочем, он бы, наверное, мог вообще выпить сегодня много. Нервное напряжение чуть отпустило, но до конца не исчезло. И даже хлебное вино не оставило никаких последствий. Словно вообще не пил. И еда не оставила ни вкуса, ни воспоминаний. Вроде бы что-то без аппетита жевал, а что – вспомнить не мог.

– Ночь коротка, – напомнил Кульнев. – Всем спать.

Орлову казалось, что после всего пережитого за день никакой сон его одолеть не может. Но тело немного устало, и, давая ему поблажку, гусар расположился прямо на земле, подложив седло не столько под голову, сколько под спину. Этакое полусидячее положение. Дым от трубки медленно полз к усыпанному звездами глубокому небу. И точно так же лениво текли мысли ни о чем определенном и сразу обо всем.

Несколько раз вдали слышался голос Кульнева. Знаменитый генерал, по своему обыкновению, привык проверять все сам, и для него не имело особого значения, день сейчас или ночь.

Орлов так и заснул в своей неудобной позе, вопреки всем нервам и ожиданиям. Даже сновидений не было. Но и проснулся гусар довольно быстро. Тело затекло, болело плечо, да еще какой-то сучок под ногой давил, будто янычарский штык. Большую часть ночи заняло перемещение захваченного порохового парка под защиту авангарда, и на востоке уже вовсю занималась заря.

Поручик поднялся и принялся кое-как разминаться. От вчерашнего нервного подъема не осталось и следа. Словно не было долгого напряженного ожидания у прогоревшего костра, подготовленных фитилей, мыслей о попавших в руки неразгаданных записях… Новый день – новые проблемы. Если можно назвать проблемой все, связанное с войной.

– Уже поднялся, Орлов? Молодец! – Откуда-то появился Кульнев. Или генерал еще не ложился?

За что хвалить, когда лагерь начинал потихоньку пробуждаться? Общего подъема еще не было, но тут и там уже копошились солдаты и казаки. Кто-то разводил костры, кто-то нес воду для грядущей каши, небольшой строй во главе с офицером шел менять караулы…

– Сейчас позавтракаем, и можете отправляться. Я такой шашлык приготовлю – пальчики оближете. – Несмотря на свой чин, Кульнев иногда сам готовил для своих офицеров. Если, конечно, позволяли обстоятельства и время.

– Я только людей проверю. – Отказаться от генеральского приглашения было немыслимо.

– Я же говорю – молодец! – поддержал его намерения Яков Петрович. – О людях надо думать в первую очередь. И лишь потом – о себе.

Александрийцы расположились неподалеку от импровизированного авангардного штаба.

– Как вы? – коротко осведомился Орлов.

– В порядке, ваше благородие, – вытянулся Кузнецов. – С вечера покормили. Кони за ночь отдохнули. Можно выступать.

– Сейчас позавтракаете, и в путь. Стоян где?

– Ушел. Еще под утро, – вставил Трофимов.

– Баял, счет у него к туркам, – добавил Огейчук. – Велел вам кланяться. А доволен був!..

Еще во время марша Орлов передал проводнику единственный империал и сейчас чувствовал себя свободным от обязательств и денег. Но друзья пропасть не дадут. Да и много ли надо гусару на войне? А вот для флегматичного болгарина золотая монета являлась целым состоянием.

– Ладно. Отдыхайте пока. Я к генералу.

Там уже прогорал костер, и Кульнев сам деловито нанизывал подготовленные куски мяса и лука на прутья. В отличие от генерала, готовить Орлов умел плохо, так, от беды мог сварганить какое блюдо попроще, и предлагать помощь ему было неловко.

Зато кое-что из вчерашних мыслей явилось на ум. Поручик помялся, не осмеливаясь завести соответствующий разговор, а потом решился и отозвал в сторону Давыдова. Все же человек пишущий, должен много знать.

– Денис Васильевич, можно вас спросить?

– Мы же договаривались вчера – на «ты». И без отчества. Или забыл? – Денис явно успел умыться, о чем свидетельствовали влажные пятна на нижней рубахе (он был без доломана, в форменных синих чикчирах), но даже не подумал привести в порядок прическу, и утренний ветерок играл его черными волосами с одинокой седой прядью.

Конечно, не забыл. Но неудобно фамильярно обращаться к одному из кумиров, как к обычному товарищу по эскадрону. Хотя… Такой же гусар, да и приятный в общении человек.

– Помню. Мне тут попались имена – то ли Бен Бецаль, то ли Бен Бекаль. И еще Парацельс или Паракельс. Случайно не знаешь, о ком шла речь?

– Откуда? – удивился Давыдов. – Кто они хоть такие?

– Если б я знал!

– Извини, брат! Тут помочь я тебе не могу. Зачем они хоть тебе сдались?

– И этого не знаю, – улыбнулся Орлов. – Просто запали имена, вот и захотелось проведать, чем этот Бен знаменит.

– Может, Якова Петровича спросим? – предложил Денис, косясь в сторону генерала. – Он всех знаменитых римлян знает. Если твои Бекали, конечно, римляне.

– По-моему, нет. Какие-то европейцы, а когда жили – не ведаю. И явно не вояки, – признался Александр.

– Тогда вряд ли. – Давыдов зачем-то еще больше взлохматил непослушную шевелюру.

– И ладно, – махнул рукой поручик. Он не очень рассчитывал на успех. Мало ли кем могли быть неведомые персонажи записок? И персонажи ли? Вдруг имена были помянуты вскользь, а Орлов воспринял их как некий ключ и принялся зря ломать себе голову?

– Господа, шашлык почти готов, – позвал всех священнодействующий Кульнев. – Прошу к столу!

Столом служила расстеленная попона, стульев не было, но в сервисе ли дело?