Алтарь победы Абдуллаев Чингиз

Наша технология такова: вначале – грубый отбор. Образно говоря, на какой-нибудь «жвачке» и «порнухе». А дальше – тонкие методы тестирования и психозондирования. Через него проходят только самые искренние, самые сильные и умные. Ну, а заодно и те выявляются, кто обладает особыми психическими способностями. Говоря нынешним языком – экстрасенсы.

– Но как бы они не стали этакой кастой, что презирает всех прочих! – продолжил сомневаться Писатель.

– Значит, будем строить и совершенствовать особую систему воспитания и обучения. Станем закладывать в них осознание личной ответственности и за страну, и за все человечество, – Наставник твердо сжал правую руку в кулак. – И вы нам поможете, Аркадий Борисович. Ваши книги и парадоксальное мышление очень нужны и важны сегодня!

Они перешли в комнату отдыха, где прислуга уже сервировала стол с чаем и легкими закусками. Попивая горячий напиток, Наставник и Писатель продолжали вести беседу. Аркадий Борисович узнавал все больше и больше. Вплоть до того, что в СССР уже идут теоретические исследования по возможной постройке телепортационных устройств.

– Мне случилось читать один перевод статьи Киссинджера начала шестидесятых годов, – осторожно заметил Писатель. – Там он пророчит полное поражение Советского Союза в соревновании с Западом. Из-за того что западные структуры более гибки и сложны, чем наши.

– Видите ли, – говорил Наставник, этак обыденно расправляясь с бутербродами и прихлебывая чай, – сегодняшний СССР с его работягами в кепках, завмагами, партийными чиновниками и хрестоматийными директорами – это всего лишь гусеница, личинка. Даже не куколка, готовая превратиться в бабочку, а именно личинка. А то, что будет в стадии прекрасной бабочки, вы уже немного видели. А увидите еще больше, я это обещаю.

А насчет Киссинджера… Прав он, поганец. Вернее, был прав до середины восьмидесятых, пока мы не взялись за дело. Слишком многие оказались заинтересованы в том, чтобы остановить развитие Советского Союза в стадии личинки. А мы сломим сопротивление этих уродов. Той же бюрократии. Что такое все увиденные вами технологии и разработки? Не что иное как материально-техническая база коммунизма. Способ открыть до предела источники общественного изобилия. Обеспечить для всех удовлетворение базовых потребностей. Полностью преодолеть дефицит ресурсов и энергии. Высводобить миллионы людей от труда нетворческого ради творчества и поиска.

– И вы рассчитываете, что все это породит изменения в устройстве общества? – Писатель, взяв с полноса тарталетку с черной икрой, испытующе поглядел на собеседника.

– Аркадий Борисович, вы же сами прекрасно знаете, что так и будет, – засмеялся Наставник. – То, что мы делаем, и вызывает к жизни те самые новые общественные системы, самоуправление, огромный слой домохозяев с повышенным чувством собственного достоинства. Власть бюрократии по определению уменьшится. Задача нашей диктатуры – защитить этот процесс. Не дать его прервать. Да, прежняя наша система не так гибка, как западная. Но она позволяет СССР сконцентрировать силы и средства на направлениях прорыва. То есть породить новую систему, а уж она будет и гибкой, и пружинистой. Совсем по Азимову…

– Да, вы – не отродоксы сусловского типа, – покивал головой Писатель.

– То-то и оно! Мы разрешим частное предпринимательство там, где оно выгодно. Мы собираемся отпускать на заработки в Европу и США всех, кто этого хочет, – открою вам эту тайну.

– Ого!

– Представьте себе, товарищ Писатель! Потому что мы знаем – эти люди, пожив на Западе, оценят все достоинства советского образа жизни. Они увидят не парадно-потребитель–скую, а повседневно-жестокую жизнь Запада. И их конкуренцию. И налоги. И грабительское здравоохранение.

И лицемерие. И отчужденность людей. Они вернутся домой советскими приверженцами – могу побиться об заклад.

– А вы знаете, сюжет нового романа у меня уже наклевывается…

– Вот и прекрасно, Аркадий Борисович! Сама история торопит нас и указывает нам путь. Но вы не спешите: вашей фантазии еще будет предоставлена обильная пища.

– Вот только… – Писатель замялся.

– Договаривайте!

– Я все же опасаюсь за последствия того, что вы затеяли, – наморщил лоб Аркадий Борисович. – Раскол общества неминуем. Все равно образуется слой новых людей – психотехнологов. Или когнитариата, как вы как-то изволили выразиться. Или люденов первой волны, если говорить языком моей книги 1985 года. Я даже готов допустить, что они не уйдут от нас, не создадут особый мир, а осознают свою ответственность за обычных людей. Но как сами обычные люди отнесутся к тем, кто стал выше их? Страх перед непонятным, ненависть к тем, кто отличается от общей массы, зависть, наконец… А вы не боитесь, что люди взбунтуются и попробуют уничтожить вот этих психотехников? Причем бунт этот окажется поддержанным многочисленной бюрократией с ее огромными возможностями? Ведь чиновники, генералы, партийные секретари – те же обычные люди, если зрить в корень. Помимо обычного страха и зависти к люденам-сверхлюдям у них есть еще и другой страх: ведь то, что вы делаете, в конце концов должно отобрать у них власть, общественный статус. Кому же из всей этой управленческой системы захочется выращивать тех, кто их потом отметет прочь, на свалку истории? Можно ли представить себе таких партийных функционеров и министерских работников, областных «божков» и прочая? Им вполне по силам возглавить ненависть масс – и устроить переворот. В конце концов повторить историю с Хрущевым. Только не подумайте, пожалуйста, что я равняю Верховного с тем кукурузным волюнтаристом.

– Мы постараемся, чтобы такого не было, – со сталью в голосе ответил Наставник. А потом, чуть смягчившись, добавил:

– Конечно, передача власти из рук старых правящих групп, умудрившихся вогнать такую страну в системный кризис, в руки совершенно новой элиты – еще один психоисторический кризис. Но кто, как не ваши людены, способны его разрешить? Кто сможет преодолеть сопротивление и саботаж верхов?

– Значит, снова репрессии?

– Разумеется! – досадливо воскликнул Сергей Васильевич. – А чего вы их так боитесь? Представляете себе, что снова придут грубые, полуграмотные следователи? Начнут выполнять спущенные сверху разнарядки на число разоблаченных «врагов народа»? Примутся пытать и избивать арестованных, станут забирать всякого, кто им не понравится. Хоть женщин, что им «не дали», хоть слишком умных и независимых в суждениях? Хоть тех, кто обладает хорошей библиотекой, хоть тех, кто когда-нибудь перешел им дорогу? Да поймите вы всю мощь психотехнологий отбора кадров, Аркадий Борисович! Программа «Чтец мыслей» уже сегодня чудеса показывает. Подонков, садистов, рвущихся в спецслужбы ради того, чтобы властвовать и унижать, она выявляет стопроцентно. И так же выявляет страстные, искренние сердца, что хотят действительно выметать из общества нечисть. Старик Дзержинский мечтал, что в Чека придут исключительно обладатели чистых рук, горячих сердец и холодных голов. Но то, о чем он мог лишь мечтать, есть у нас сегодня – психотехнологии для выявления таких личностей! А располагая ими, мы сможем не бояться того, что при рубке леса полетят невинные «щепки»…

Писатель предпочел сменить тему:

– Ну что ж, нам предстоит на собственном опыте познать: противоречит ли психотехнический путь развития сугубо техническому… Меня, признаться, этот вопрос очень занимает.

– А вы-то сами как думаете, Аркадий Борисович? – Наставник отставил чашку в сторону и уселся поудобнее, откинувшись на спинку кушетки.

– Думаю, что не противоречат, Сергей Васильевич. К тому же возможность иметь армию гениальных конструкторов, ученых, государственных деятелей, организаторов экономики – не единственная заманчивая возможность, – как можно непринужденнее начал Писатель, тоже отодвигая тарелку и откидываясь назад. – Я имею в виду управление вероятностью событий, манипуляцию ходом истории. Меня всегда удивляли некоторые странности в истории, скажем, Второй мировой. О том, что первые победы Гитлера – почти магия, вам рассказывать не надо. Как он заставлял своих противников принимать самоубийственные решения или шел на страшный риск, когда судьба Германии зависела от того, случится или нет самое маловероятное событие. Но есть интересное мнение одного молодого писателя-фантаста о том, что помимо гитлеровских магов «управления невероятностями» были еще и западные, с другой стороны. Только о них, как о победителях, почти не говорят, зациклившись, на немцах.[30]

–Любопытно… – Наставник внимательно посмотрел в лицо собеседника.

– Еще как! Можно вспомнить историю сражения у атолла Мидуэй в 1942 году, когда японцы потеряли четыре авианосца и навсегда потеряли инициативу, вступив на путь к своему поражению. Но ведь та морская битва состоит из цепи маловероятных событий, игравших на руку американцам! Как в футбольном матче из сказки про старика Хоттабыча, когда ворота подыгрывали той команде, к которой воспылал страстью старый джинн. И вправду: американские адмиралы почему-то безоговорочно верят дешифровщикам, которые толком не смогли читать японские радиограммы, но уверенно показывают на крохотный атолл как цель операции Императорского флота. Японцы совершают ряд складывающихся в одну цепь ошибок – и в результате группа пикирующих бомбардировщиков янки выходит на вражеские авианосцы с палубами, битком набитыми заправленными и снаряженными самолетами. Несколько бомб – и авианосная сила Японии гибнет. При этом американцы избегают соблазна продолжить бой и вовремя сматывают удочки, уводя свои авианосцы из-под удара тяжелых надводных кораблей противника. Япония проигрывает войну.

– Да, я помню, как Сережа Переслегин с друзьями раскладывали Мидуэй по полочкам, – кивнул Наставник.

– Но ведь Мидуэй все не исчерпывается. История с созданием атомного оружия не менее странна. Вспомним, что в начале 1941 года все эти Ферми, Сциллард и другие – почти никому не известны. В США чиновники разговаривают с ними, что называется, высокомерно, через губу. И какой прок может быть от этих заумных физиков, занимающихся чем-то непонятным? То, что они предлагали, тогда считалось фантастикой. Ни один американский государственный муж не стал бы их слушать. Как сегодня ни один большой политик, наверное, не станет тратить время на безумных ученых, говорящих о проекте телепортации. Но через Энштейна и его высоких покровителей им все же удалось убедить президента Рузвельта начать атомный проект – рискованнейшее предприятие. С огромными затратами и неочевидным успехом в финале. Но вот что интересно: Рузвельт подписал директиву о начале Манхэттенского проекта в субботу шестого декабря. В нерабочий день. Всего за сутки до нападения Японии на Пирл-Харбор. Что побудило его не ждать до понедельника, с которого все предпочитают начинать большие и сложные дела? Как пишет любимый вами Азимов, вполне могло случиться так: Рузвельт откладывает все на понедельник – но тут США получают страшный удар, выводящий из строя весь линейный флот Америки на Тихом океане. Теперь президенту не до затрат на какие-то непонятные и неопределенные атомные проекты: нужно вести тяжелую войну. Тем более что вначале японцы громят американцев на Филиппинах, захватывают большую часть островов Тихого океана.

И тогда история складывается так: атомная бомба в 1945 году не появляется. Нечем склонить Японию к безоговорочной капитуляции. Нечем шантажировать СССР. Немцы создать атомное оружие не успевают: мы берем Берлин. Но война с Японией затягивается. Запад стоит перед лицом тяжелейшей десантной операции на Японские острова с огромными потерями. А в Европе нарастают противоречия со Сталиным. В конце концов, западные союзники сталкиваются с СССР – и Сталин громит их, вышвыривая из Европы и захватывая Северную Африку.

Что за маги подправляли ход сражения при Мидуэй и побудили Рузвельта подписать приказ о начале атомной программы до Пирл-Харбора? У меня, Сергей Васильевич, есть смутная догадка, что Советский Союз, развив психотехники, сможет также управлять историей. Делать вероятными самые невероятные события к своей пользе. Надеюсь, вы меня за безумца еще не считаете?

– Да нет, Аркадий Борисович! – тепло улыбнулся Наставник. – Спасибо, что сами заговорили на эту тему. А то я к ней приступить все не решался. Вы правы. Более того, я надеюсь, что мы еще сможем и влиять на процесс принятия решений у наших главных соперников. Так, чтобы их руководители делали ошибки – к нашей, как вы говорите, выгоде…

– Да, работа предстоит явно интересная. – Писатель потер виски ладонями. – Рад, что приму в ней участие.

За окном буднично шумели автомобили. Шла обычная московская жизнь.

Та, которой суждено было невозвратно уйти в прошлое…