Кровавый рассвет Казаков Дмитрий

– Пока все и так неплохо, – влез неугомонный гном. – Сейчас конница до тех телег дойдет, и все будет…

Он осекся, когда с правого фланга донеслось многоголосое ржание, полное боли и страха. Что-то произошло там, но что именно, Саттия разглядеть не смогла. Ей помешали дым, пар и пыль, почти полностью скрывшие поле боя. Она лишь почувствовала, что там пошла в дело магия, грубая и древняя, кровожадная и в чем-то сродная мощи Предвечной Тьмы.

Слева атака тяжелой конницы имела успех. Всадники врубились во фланг нагхам и, устлав землю трупами врагов, прорвались до телег с метательными механизмами. Упала одна виселица, вторая, третья, и тут ветер оттащил в сторону бело-серо-черные облака, открыв правый фланг.

Саттия изумленно подняла брови.

Меж бьющихся в агонии лошадей с переломанными ногами, меж упавших с седел воинов, что силились подняться, шагали высокие существа. Их мощные тела были цвета почвы, в голове у каждого горел огромный глаз, а рот и нос отсутствовали. Ручищи способны были ломать стены, ноги с круглыми ступнями напоминали колонны. Из боков многих торчали копья, но на них исполины не обращали внимания.

– Что это такое? – воскликнул кто-то из свиты императора. – Что это?

– Они оживили землю, – глухим от напряжения голосом ответил один из магов. – Вложили в этих существ ненависть к тем, кто топчет ее…

Земля дрогнула, воздух над фалангой гномов задрожал, словно там развели огромный костер. Вступили в дело укрытые за щитами сородичей подгорные маги, умеющие творить големов не хуже нагхов.

Один из исполинов покрылся мелкой сеткой трещин и рухнул, но второй только покачнулся.

– Они не справятся, – сказал тот же колдун. – Магия орданов сильнее нашей. Вон, смотрите…

Холмик, оставшийся от рухнувшего исполина, задергался, комья земли покатились вверх. Вновь стали формироваться бугристые ноги, квадратный торс, из которого поднялся нарост головы.

Лицо Бенеша стало очень серьезным, он поднял ладони перед собой и встряхнул ими. И вновь Саттия почувствовала присутствие необычной силы, для которой магия – не более чем дуновение ветерка.

Воскресший исполин замер, тело его задрожало, и во все стороны из него полезли светло-зеленые побеги. Из головы высунулось небольшое деревце. Покрытое травой, как шерстью, громадное существо зашевелилось, то ли пытаясь защититься, то ли бежать, но рухнуло наземь.

Немногим позже его участь разделили и остальные поднятые колдовством нагхов гиганты.

– Он выпил из них жизнь… – прошептала девушка, с почти суеверным ужасом глядя на Бенеша. – Заставил прорасти семена, и вся колдовская сила пошла в рост… И ничего не осталось…

Память Хранителей, находившаяся в ее голове, шептала, что такое невозможно. Что подобного не умел никто, даже сираны, постигшие все секреты магии, даже йотуны, чьей мощи опасались боги.

Так какую же силу пустил в ход ученик Лерака Гюнхенского?

На поле боя воцарился беспорядок. Атаковавшие слева всадники-сельтаро выполнили задачу и отошли. Выжившие из конницы правого крыла пытались собраться и вновь составить клин. Нагхи все так же наступали с упорством морских волн, веками бьющих в берег. Фаланга гномов стояла непоколебимо, и стреляли через головы низкорослых воинов лучники эльфов.

Пока никто не мог взять верх, но ряды атакующих понемногу редели, в сплошной стене черных щитов возникали проплешины.

– Похоже, мы отбились, – сказал один из вельмож свиты императора. – Еще немного, и они побегут.

– Вряд ли, – покачал головой хозяин Белого Престола. – Это был только первый натиск. Смотри!

Сквозь пыль виднелись надвигавшиеся с востока новые отряды врага. Эти нагхи были вооружены мечами, тела их защищали доспехи из деревянных пластин алого и синего цвета. Колыхались под ветром перья на шлемах, белые, зеленые, желтые и голубые.

Топали ящеры с всадниками на спинах, и эти чудовища были еще больше.

– Сколько же их… – проговорил тот же вельможа севшим голосом. – Пора вводить в бой резерв?

– Я в этом не уверен, – отозвался император. – Тар-Вариос, гонцов ко всем – держаться до последнего.

Опять умчались в разные стороны гвардейцы, а нагхи, немного помедлив, пошли в новую атаку. Вновь засвистели стрелы, но на этот раз лучникам пришлось много сложнее – деревянные доспехи оказались не менее прочными, чем стальные. Гоблины попытались встретить врага собственной магией – взвыл ветер, принялись с треском бить голубые молнии.

Нагхи на мгновение смешались, но затем снова пошли вперед, а из-под ног у них потек белый, хорошо знакомый Саттии туман. Именно таким колдуны орданов при Ла-Маладе сводили на нет атакующие заклинания противника.

– Они не считаются с жертвами, – сказала девушка, морщась от болезненной щекотки, вызванной творимым вблизи чародейством. – Могут потерять еще тысячи, завалить все трупами, но не отступят…

– Мы тоже не отступим, – покачал головой император. – Нам просто некуда отступать. Да, могут подойти полки из Гормандии, еще не все ополчение собрано с северных герцогств. Но что будет, если и этих сил не хватит? Мероэ достанется нагхам, и они превратят его в громадное кладбище…

Чуть позже он отдал приказ об атаке, и прославленная конница сельтаро вновь пошла вперед. Разметала и сбила ряды наступавших, но сама попала под контрудар, и многие сотни эльфов остались лежать на поле боя. Чудовищные ящеры прошли по их телам и врезались в ряды пехотинцев.

Гномы выстояли, не отступили гоблины, отчаянно заработали копьями эльфы-ополченцы.

– Ну что же, резерв… – в голосе хозяина Белого Престола отчаяние смешалось с твердой решимостью. – А если и его не хватит, то я лично поведу в бой Звездную Стражу. И будь что будет.

– Но как же, повелитель, вы… – попробовал возразить один из вельмож, но осекся под гневным взглядом.

И тут вновь напомнил о себе Бенеш. Он слез с седла, сделал несколько шагов вперед. Присел, и ладони его легли на серую бугристую землю. Саттии показалось, что в стороны от них заструилось нечто вроде поземки, и в следующее мгновение девушку скрутил жестокий спазм боли.

Тьма в ее теле взбунтовалась, не желая находиться рядом с силой, что пропускал через себя ученик Лерака Гюнхенского. Перед глазами взвихрились черные точки, словно началась метель из сажи. Мышцы оцепенели, по ним пополз мертвящий холод, накатило желание вытащить меч и вонзить его себе в живот.

Чтобы раз и навсегда покончить с этой бессмысленной, глупой жизнью…

Она боролась изо всех сил, но тело больше не слушалось. Рука поползла к эфесу и начала медленно вытягивать меч из ножен. Блеснула сталь клинка, стала видна режущая кромка.

Еще немного, и…

– Мессана, вам плохо? – Тихий, полный участия голос неведомым образом пробился сквозь гул в ушах.

– Я… – Девушка с трудом повернула голову и обнаружила, что Вилоэн тар-Готиан подъехал вплотную. И под его взглядом ей почему-то стало легче, отступила черная печаль, нашлись силы бороться. – Сейчас пройдет…

Говорить удавалось с трудом, словно челюсти заменили выточенными из камня загогулинами.

– Конечно, – бывший сотник кивнул. – Может, чем помочь?

Саттия с усилием вдохнула, сдернула правую ладонь с рукояти меча. И рокот в ее ушах начал отступать, а ко всему, что она видела, стал возвращаться цвет. Голубизна залила мертвенно-белое небо, зеленью окрасились кроны деревьев, синими сделались глаза тар-Готиана.

Быстрее побежала по жилам кровь, и холод растворился под яростными лучами солнца.

– Все хорошо… – сказала девушка, чувствуя, что такая забота ей приятна и в то же время смущает.

Что, этот сельтаро не распознал, что она всего лишь квартер, что она человек на три четвертых? До сих пор не понял, что она бродяга, оставившая родину ради дурацкой и недостижимой цели?

Саттия поспешно отвернулась от бывшего сотника и бросила взгляд на поле боя.

А там творилось нечто странное. Нагхи продолжали давить, и под их напором отступали войска правого и левого крыла. Только центр, где отчаянно сражались гномы, держался, но какой ценой это давалось, знали только те, кто насмерть стоял в фаланге.

Однако в тылу орданов виднелось непонятное движение, словно командиры разных полков обезумели и решили атаковать друг друга. Всадники на ящерах бросались из стороны в сторону, давили своих. Воины в доспехах из дерева рубили что-то, двигавшееся по земле и невидимое с такого расстояния.

Саттия прищурилась и различила какие-то плети, с невероятной быстротой лезущие из земли.

– Это растения… – сказала она, поднимая руку, чтобы убрать упавшие на глаза волосы.

– Они самые, – подтвердил тар-Готиан, чье зрение, как и у любого эльфа, было намного лучше человеческого.

Побеги вьюнка, толстые, как запястье взрослого мужчины, обвивали ноги ящерам, валили их наземь. Плети двигались в стороны, подобно щупальцам спрятанного под землей чудовища, хватали нагхов и сдавливали их тела так, что разрывали пополам. У листьев, формой похожих на копейные наконечники, имелись, похоже, острые кромки, на ветвях и усиках густо торчали шипы.

Попытавшиеся схватиться за них отдергивали руки, а через мгновение падали, дергаясь в конвульсиях.

– Еще и яд… – проговорила Саттия и посмотрела на Бенеша, который так и продолжал сидеть на корточках.

Глаза его были закрыты, ладони лежали на земле, а по телу пробегали сильные судороги.

– Помогите же ему, быстрее! – Голос императора плетью хлестнул по замершим в удивлении колдунам– сельтаро, и они начали действовать.

Там, где атака продолжалась, ударил град из острых ледышек размером с палец. Вновь заструился белый туман, но на этот раз он оказался совсем жидким.

Маги нагхов бросили все силы на то, чтобы справиться с атакой Бенеша, но пока ничего сделать не могли.

– Чтоб мне провалиться! – рявкнул Гундихар. – Я ничего не вижу, но чую, что дело пошло!

И в этот самый момент в клубах пыли на левом фланге показались массивные, быстро двигавшиеся силуэты. Отряд нагхов сумел прорвать оборону и мчался прямо на Бенеша.

Орданы хотели во что бы то ни стало устранить главную угрозу.

Звездная Стража начала действовать, не дожидаясь приказа. Подняли луки стрелки, тяжеловооруженные воины погнали лошадей навстречу врагу, выставили копья. Вельможи вытащили мечи и сгруппировались вокруг императора, оставшегося совершенно спокойным.

– Явились, ублюдки… – прошипела Саттия, одну за другой выпуская стрелы. – Получите, получите…

Она с мстительной радостью увидела, как один из ящеров будто споткнулся на бегу. Лапы его подогнулись, и чудовище ткнулось мордой в землю. Но остальным стрелы не причинили особого вреда, и два отряда всадников столкнулись с диким лязгом и грохотом. В стороны полетели щепки от сломавшихся копий, истошно заржали раненые лошади.

– Ух, повеселимся! – Гном с некоторым трудом покинул седло и встал перед Бенешем, всем видом говоря, что всякий, кто захочет добраться до ученика Лерака Гюнхенского, сначала будет иметь дело с ним, Гундихаром фа-Горином.

Отряд конных сельтаро будто раскололся, и из пролома явились два ящера. Залитые кровью бока и торчавшие из чешуи стрелы ничуть не мешали им бежать со скоростью зайца, а отсутствие наездников на спине не сбило с заранее выбранного направления.

Один ринулся к хозяину Белого Престола, второй помчался на Бенеша.

– Спасайте императора! – завопил кто-то голосом тонким и противным, и на пути первого зверя возникла кисея из влажного воздуха.

Пробившее ее чудовище обнаружило, что с его морды начала облезать чешуя, и издало полный боли рев. В отчаянном броске стоптало с дюжину лучников и врезалось в отряд вельмож.

Вторую тварь попыталась остановить Саттия. Две ее стрелы вонзились в ноздри, одна в глаз, но особой пользы это не принесло. Ящер продолжал переть вперед, пока не наткнулся на Гундихара.

– Эх-ха! – заорал гном так, что на мгновение перекрыл грохот битвы, и изо всех сил шарахнул зверя по башке.

Раздался треск, полетели чешуйки, чудовище покачнулось. Гундихар легко мог отскочить, уйти в сторону, но за его спиной оставался сидеть на корточках ничего не видевший и не слышавший Бенеш. Так что уроженец Льдистых гор принял удар живого тарана на себя.

Саттия заскрипела зубами, понимая, что сейчас огромный ящер стопчет и того и другого. Но гном немыслимым образом устоял на ногах, да еще и ухитрился вцепиться в морду зверя и вырвать ему челюсть. Кровь хлынула потоком, и тут ударили пришедшие в себя лучники.

– Вперед! – приказал император, и покончившие с первой тварью вельможи ринулись ко второй.

Но они опоздали, ящер издал тонкий жалобный свист и тяжело повалился на бок.

– Знатное веселье, – прохрипел гном, продолжая сжимать в руках челюсть чудовища. – Гундихар фа-Горин давно так не веселился, клянусь горными крысами… Эх, пива бы сейчас доброго… Ни у кого нет?

И он упал назад, прямо, точно подрубленное дерево.

– Тар-Вариос, лекаря! – приказал правитель сельтаро. – Он ранен! И уберите эти туши!

«Еще бы не ранен, – подумала Саттия мрачно. – Да я готова что угодно поставить, что у него ни одного целого ребра не осталось».

К Гундихару бросился один из магов, а гонец умчался к уходившей в лес дороге, на которой остался обоз и где-то в нем – лекарь императора.

Ничем помочь гному девушка не могла, и поэтому она кинула взгляд на поле боя. Обнаружила, что казавшееся бесконечным наступление нагхов остановилось. Ядовитый вьюнок сумел рассеять и смешать огромное войско, проредить его ряды чуть ли не наполовину.

Плети чернели и засыхали прямо на глазах, листья отваливались и сгнивали в считаные мгновения. А по ним, давя ядовитые шипы тяжелыми башмаками, шли вперед гномы, и боевой клич их звучал отчаянно и яростно. Стена фаланги надвигалась на орданов, и те либо гибли, либо обращались в бегство, чтобы тоже умереть, но уже от стрел.

Не отставали от уроженцев Огненных гор и сельтаро, и даже гоблины шагали в атаку.

– Неужели мы побеждаем? – спросила Саттия, не веря собственным глазам. – Корни и листья…

– Вне всякого сомнения, мессана, – отозвался тар-Готиан. – И побеждаем только благодаря посланцу Великого Древа.

Бенеш больше не сидел на корточках, он стоял, и в глазах его было недоумение. Рыжие волосы торчали в беспорядке, и вообще выглядел он тем же встрепанным юнцом, которого Саттия увидела в Гюнхене прошлым летом.

– Ты можешь помочь ему? – спросила девушка, имея в виду Гундихара. – Он пострадал, защищая тебя.

Бенеш кивнул и сделал шаг вперед. Маг-сельтаро почтительно посторонился. Ученик Лерака Гюнхенского нагнулся и осторожно коснулся макушки лежавшего гнома. Тот открыл глаза и заорал:

– Вот зараза! Ну и боль! Да чтобы меня закусали все драконы Алиона! И где пиво?! Я же просил!

– Раз поминает пиво, значит, все хорошо, – проговорила девушка.

– Да, верно… – неожиданно отозвался Бенеш. – Смиренная сила жизни… проснувшиеся… все будет расти…

– Заговорил! – ликующе воскликнула Саттия. – Слава всем богам, ты заговорил!

– Семя пробудилось… – изрек молодой маг с таким видом, словно сам не очень понимал значение собственных слов. – Сны мира нарушены… скрепы трещат… исторгнуть тех, кто извне…

Радость слегка поблекла, когда стало ясно, что хотя речь Бенеша и восстановилась, разум по-прежнему пребывает не в лучшем состоянии. Поняв, что в этом бессвязном потоке слов ей не разобраться, девушка отъехала в сторону, туда, где стояли колдуны в серых робах.

– Мы знаем, о чем ты хочешь спросить нас, девица, – заговорил Одноухий еще до того, как она открыла рот. – Это не безумие, и мы ничем не можем помочь. Просто его рассудок не такой, как у обычного родана. Пройдет некоторое время, и он освоится с этим. Или же не освоится.

Саттия покачала головой.

Вместе с гонцом примчался из обоза лекарь, принялся осматривать гнома. Тот ворчал и все требовал пива. Немного позже молодой эльф с перекошенной от радости физиономией принес весть, что остатки нагхов обратились в бегство.

– Неужели победа? – сказал император, и на его бледное лицо выползла недоверчивая улыбка.

– Победа! – заорали вельможи. – Слава Белому Престолу!

– И посланцу Великого Древа, – прошептала Саттия, думая о том, что больше всего на свете хочет сейчас кружку крепкого вина.

Напряжение битвы покидало ее, уходило из мускулов мерзкой дрожью.

Харугот из Лексгольма попытался устроиться поудобнее. И понял, что кресло с высокой спинкой и резными подлокотниками, куда его усадили, скорее украшение, а не предмет мебели.

– Ну что, все готово? – спросил хозяин Безариона, недовольно хмуря темные брови.

Кресло Харугота стояло во дворе замка, у главных дверей, на невысоком помосте. Тут же толпились наряженные в парадные доспехи полководцы – Шахияр, ар-Рахмун и другие. Помост редкой цепочкой окружали Чернокрылые, блестели их шлемы, а сами воины казались ожившими статуями. Поглаживал седые усы Тратис, и физиономия его была красной от гордости.

Сегодня самопровозглашенный регент Лунной империи собирался принять присягу у новых подданных.

– Да, мессен, – ответил ари Форн, назначенный комендантом Терсалима и отвечавший за проведение церемонии.

– Тогда начинай, во имя Великой Бездны.

Ари Форн кивнул, махнул рукой. Стоявшие около ворот замка воины налегли на тяжелые створки. Новые, навешенные несколько дней назад створки повернулись на петлях тихо, без малейшего скрипа. Стал виден Императорский тракт, тянувшийся на север, к обгорелым руинам на месте надвратных башен.

С момента взятия Терсалима прошло всего ничего, и хотя плененные легионеры работали как проклятые, восстановить укрепления целиком они еще не успели. Ну а те дома, что пострадали во время штурма, консул приказал пока оставить как есть – чтобы горожане помнили, на что он способен.

Ворота открылись, и во двор один за другим начали заходить люди.

Таристеры с мечами у поясов, купцы в роскошных торлаках и шитых золотом поясах, возглавляющие цеха ремесленники – все те, кто обладал реальной властью в Терсалиме. Кто служил императорам, поставлял им деньги, воинов и прочий «материал», без которого бессилен любой правитель.

Теперь они послужат ему, Харуготу из Лексгольма.

Хозяин Безариона хорошо знал людскую натуру. Он не сомневался, что в землях империи найдется некоторое количество безумцев, что решат сражаться с северянами до последней капли крови. Но так же твердо он был уверен в том, что осторожное большинство предпочтет выждать, посмотреть, как поведет себя новый правитель, какими будут его первые шаги.

Людям по большому счету все равно, кому платить подати.

Главное – чтобы они не были очень уж большими.

Веками кланялись знамени с Синей Луной, теперь таращатся на флаг с половиной солнца. Некоторое время покряхтят, поворчат, что, мол, раньше-то все было лучше, ну а потом привыкнут.

Харугот смотрел на новых подданных без улыбки, и они трепетали под его взглядом, опускали глаза.

– Встаньте на колени перед регентом! – рявкнул ари Форн, и терсалимцы поспешно выполнили приказ.

Глазам Харугота предстало около сотни макушек – лысеющих и покрытых густыми волосами, рыжими, светлыми и черными с сединой. Старый таристер закряхтел, затем развернул свиток с написанным на нем текстом коронной присяги.

Она не была особенно длинной и заключала в основном стандартные формулы: «повиноваться верно и без рассуждений», «не злоумышлять словом или делом», «не таить черного колдовства». Присягу приносили легионеры, а также знатные люди империи при восшествии на трон нового властелина.

Консул решил увеличить круг тех, кто поклянется ему в верности, рассудив, что слово богатого купца или главы гильдии, в которой состоит несколько сот ремесленников, ничуть не менее полезно, чем клятва таристера.

Кое-кто из видных терсалимцев, конечно, погиб во время штурма, немногие ухитрились бежать, но большинство осталось в городе. На призыв, который глашатаи начали выкрикивать, начиная с позавчерашнего утра, откликнулись почти все. Не показали себя только самые глупые или наиболее трусливые, решившие, что Харугот собрался разом прикончить всех, кто может представлять для него опасность.

– И коли нарушу сие, да падет на меня гнев всех богов, а особливо Акрата, хранителя справедливости! – закончил чтение ари Форн традиционным обращением к Громовому Соколу.

Консул слегка поморщился, имя бога кольнуло слух.

– Все слышали? – поинтересовался комендант. – Тогда повторяйте за мной, и как можно громче…

Таристеры и купцы заговорили в один голос, и многоголосое эхо заметалось между стен.

– Очень хорошо, – сказал ари Форн, когда все замолчали и наступила тишина. – Теперь по одному подходите сюда, на помост, чтобы поцеловать руку милостивому регенту во славу Синей Луны.

Кое в чем приходилось следовать местной традиции.

– Сначала таристеры, затем торговые люди, – распоряжался комендант, – затем мастеровые люди…

Первым на помост взошел пожилой мужчина в добротном, но поношенном доспехе и со смятением в серых глазах.

«Преданный слуга империи, – подумал Харугот. – Теперь, после ее крушения, он не знает, что делать. Ничего, таким людям обязательно нужен кто-то высший, кому можно верить».

Он поднял правую руку, на которой не хватало безымянного пальца, и подставил для поцелуя массивный перстень с огромным сапфиром. Пожилой таристер коснулся его губами и отошел, а его место занял молодой человек, почти мальчик, рыжий и курчавый, едва не дрожавший от внутреннего напряжения.

«Ага, – с удовлетворением отметил консул, – вот и первый».

Он с улыбкой смотрел, как рыжий, склонившись для вида, выхватил из-за пояса короткий кинжал.

– Умри, узурпатор! – крикнул он и воткнул клинок Харуготу в грудь.

Лезвие прорезало одежду, но бессильно отскочило от напитанной силой Тьмы плоти. Юнец в испуге отступил на шаг, замахнулся для нового удара. В свите консула поднялась суматоха, рявкнул что-то Тратис, но хозяин Безариона поднял руку, и суета прекратилась.

– Нехорошо покушаться на того, кому ты только что присягнул, – сказал он.

– Узурпатор! – воскликнул рыжий, и глаза его неистово сверкнули. – Но ты все равно умрешь…

– Все мы умрем. Но ты – сейчас.

Харугот шевельнул пальцем, и юнец с кинжалом задрожал. Лицо его перекосилось, под кожей забегали крохотные бугорки, словно там завелись тысячи хищных насекомых. На помост хлынула кровь, корчащееся тело упало на доски. Раздался хрип, и с ним ушла жизнь рыжего.

Остался только обезображенный труп.

– Есть еще желающие попробовать? – равнодушно спросил Харугот, обводя взглядом терсалимцев.

Судя по ошеломленным физиономиям, расправа произвела впечатление.

Двое Чернокрылых уволокли тело, чтобы бросить его в отхожую яму. Ари Форн рявкнул, и горожане вновь начали подниматься на помост. Если кто из них и подумывал напасть на регента, то после случая с молодым таристером мысли о покушении оказались забыты.

Все подходили, целовали перстень и торопились дальше, прочь от ужасающего колдуна, что занял трон Терсалима. Харугот кивал, вглядывался в лица и видел то, что ожидал, – страх, потрясение и прячущуюся под ними надежду, что все обойдется, как-то образуется.

Последним с помоста спрыгнул глава гильдии кожевников, о профессии которого красноречиво говорил резкий запах.

– Это все? – спросил консул.

– Да, мессен, – отозвался ари Форн.

– Очень хорошо. Тогда выводите их прочь, и можно готовиться к отъезду.

Комендант кивнул, и вновь зазвучал его зычный голос. Чернокрылые принялись теснить горожан к воротам, полководцы из свиты заторопились к ведущим с помоста лесенкам, а Харугот неторопливо поднялся из неудобного кресла. Сейчас ему приведут коня, и можно будет сесть в седло, чтобы отправиться в дальний путь.

Здесь, на юге, больше нечего делать.

Для того чтобы сдержать немирных обитателей Великой степи, хватит орков Шахияра и тердумейцев. Ту армию, что, начиная с осени, сражается под знаменами консула, можно будет отвести на север, к Безариону, и дать ей отдых. Вылечить раненых, пополнить дружины новыми хирдерами, позволить таристерам как следует похвастаться подвигами, реальными и мнимыми.

На все это хватит года.

Ну а следующей весной, когда сойдет снег и высохнут дороги, настанет время для нового похода. И тогда он отомстит за поражение при Харстене, заставит гордых хозяев северных земель покориться его воле…

– Ваш конь, мессен, – отвлек Харугота от размышлений голос оруженосца, державшего под уздцы светло-серого жеребца.

– Да, конечно, – ответил правитель Безариона, спустился с помоста и легко забрался в седло.

Он не оглянулся, но знал, что командиры полков сидят верхом, как и таристеры помельче рангом. Что все только ждут его сигнала, чтобы отправиться в дорогу. Ну а за пределами города, у северных ворот, стоят войска, которым тоже не терпится вернуться домой.

Консул махнул рукой, тронул поводья, и конь его сдвинулся с места.

Передовой разъезд из двух десятков Чернокрылых во главе с Тратисом проехал через ворота замка. Харугот последовал за ними, и копыта зацокали по серым плитам, которыми был вымощен Императорский тракт. Поплыли мимо дома с выбитыми дверями, местами обрушенные или обгоревшие.

Тут во время штурма шли бои, и сейчас еще кое-где на мостовой виднелись пятна крови.

Вообще за те дни город пострадал не сильно. Да, местами рухнули древние стены, но вот внутри разгуляться жадным до грабежа воинам Харугот не позволил. Пришлось казнить с полсотни рьяных мародеров, и остальные поняли, что безопаснее не трогать чужого добра.

Кое-где на уходивших от тракта улочках виднелись робко жавшиеся к стенам прохожие. Лавки и мастерские в уцелевших домах работали, а на патрули северян, что расхаживали по Терсалиму, горожане с каждым днем обращали все меньше внимания.

В бывшей столице Лунной империи останется гарнизон во главе с ари Форном. И старый таристер получил приказ – как можно быстрее восстановить нормальную жизнь в городе.

Чернокрылые оттесняли встречных, те смотрели на консула со страхом и любопытством.

«Совсем так же, как в Ферлине или Безарионе, – подумал он. – Люди везде люди, и всем нужен правитель. Достаточно могущественный, чтобы внушать страх врагам, в меру милостивый, чтобы прощать мелкие проступки. Если все пойдет правильно, через полгода они забудут о старом императоре».

Он надеялся не повторить тех ошибок, что наделал после завоевания Золотого замка. Тогда пришлось много казнить, отстаивать свое право на престол, да и просто на жизнь.

Сейчас все должно пройти легче. Ведь его уже знают. Знают и боятся.

Харугот проехал мимо развалин надвратных башен, у которых стояли караулы. Открылось поле, река, уходившая на север дорога и выстроенные вдоль нее войска. В глазах воинов его собственных отрядов и в глазах дружинников консул увидел одно – радость.

Они ликовали, что война закончена, что можно вернуться на родину.

– Вперед, на север! – прокричал хозяин Безариона так, что его услышали даже в задних рядах.

И армия ответила ему воплем, прозвучавшим так слитно, будто его долго репетировали:

– Консулу слава!