Анжелика и дьяволица Голон Анн

Глава 11

Между тем, Кантор, прекратив игру на гитаре, внимательно вслушивался в отдаленный шум. Кто-то спросил:

— Что это за звуки?

Тем временем шум, доносившийся со стороны форта, постепенно превратился в яростный лай.

Охваченный тревожным предчувствием, юноша вышел на порог.

«Да ведь это ньюфаундленды. За кем они гонятся?..» Собаки буквально захлебывались от лая, и казалось, что мчится целая свора гончих, настигая жертву.

— Кто же спустил собак?

Теперь было видно, как два огромных пса мчатся по склону холма за катящимся впереди темным лохматым шаром.

— Вольверина!

Бросив гитару, Кантор помчался на помощь. Вольверина неслась по направлению к дому, к хозяину, но расстояние между ней и преследователями, делавшими гигантские скачки, неумолимо сокращалось.

В облаке пыли три зверя почти одновременно выскочили на маленькую площадь поселка. Чувствуя, что ее почти догнали, Вольверина внезапно повернулась грудью к собакам и оскалила пасть с острыми клыками, готовая вцепиться в горло ближайшей из них. Крупная росомаха вполне способна перегрызть горло рыси и даже горному льву. Но здесь у нее были два противника. Первый, более осторожный, приостановился, продолжая неистово лаять, второй же на полном ходу выскочил позади Вольверины и впился ей в загривок. Вольверина вывернулась и когтями распорола ему брюхо. Тогда к ней бросился второй пес. Но здесь подоспел! Кантор. Заслонив раненую, он перерезал горло огромной ! собаке.

Все это произошло в несколько секунд среди пыли, крови, собачьего лая и воя и пронзительного визга королевских невест и их дуэньи.

Как по волшебству, место трагедии моментально окружила толпа людей: все жители Тидмагуша, бретонские рыбаки со своим капитаном, праздношатающиеся индейцы, Никола Пари со своими сожительницами, слугами и собутыльниками из охотников и недорослей — дворян. Все глазели на подыхавших в луже крови собак и на окровавленную росомаху, которая, угрожающе скаля пасть, зорко следила за всеми, кто был близко от нее. Рядом стоял Кантор с ножом в кулаке и с не менее свирепым, чем у росомахи, блеском в глазах.

После нескольких мгновений напряженной тишины вышедший вперед старый Пари, самый крупный местный землевладелец, обратился к Кантору:

— Вы убили моих собак, юноша, — произнес он враждебным тоном.

— Они напали на росомаху, — решительно возразил Кантор. — Ведь вы сами предупреждали, как они опасны, и говорили, что их надо держать на цепи. Кто их спустил? Вы или она? — добавил он, показав окровавленным ножом в сторону Амбруазины.

Герцогиня стояла в первом ряду с видом благородной дамы, шокированной столь отвратительным зрелищем. При всем ее самообладании выпад Кантора застал ее врасплох.

Взгляд, который она бросила на него, был полон беспощадной ненависти, но, спохватившись, она моментально придала своему лицу кроткое, невинное, чуть детское выражение, которое вызывало желание встать на ее защиту.

— Что за напасть на него нашла? — испуганно воскликнула она. — Этот ребенок сошел с ума.

— Перестаньте называть меня ребенком, — с гневом ответил Кантор, — и вообще дети здесь ни при чем. Ведь вам нужны только самцы, способные доставить вам наслаждение. Вы считаете себя очень хитрой… Но я перед всеми, перед всем миром разоблачу ваши интриги.

— Да он и впрямь спятил! — крикнул кто-то. Анжелика быстро подошла к сыну и положила руку ему на плечо.

— Успокойся, Кантор, — сказала она вполголоса, — успокойся, очень прошу тебя, сейчас не время.

Она действительно догадывалась, что никто из присутствующих, во всяком случае среди мужчин, не был расположен выслушивать обвинения в адрес герцогини де Модрибур. Они все еще были безоговорочно покорены, околдованы, ослеплены ею, и поэтому слова Кантора встретили резкий протест.

— Мальчишка сошел с ума!

— Сопляк, да я сейчас заткну тебе назад в глотку твои слова! — рявкнул капитан дю Фауе, сделав шаг вперед.

— Попробуйте, подойдите, я жду, — ответил Кантор, потрясая своим длинным охотничьим ножом. — Пусть я сопляк, но с вами произойдет то же самое, что с этим псом, которому я перерезал горло.

Теперь уже возмутились и вмешались бретонские рыбаки, покоробленные таким ответом их капитану.

— Не подходите к нему, капитан, — этот юнец весьма опасен…

— Будьте осторожны.., для нормального человека он слишком красив… Может быть, он…

— Это архангел, — нежно проворковала Амбруазина. В наступившем молчании она добавила:

— ..но архангел, защищающий дьявола. Посмотрите!..

И она показала на росомаху, по-прежнему настороженно стоявшую у ног Кантора. При виде свирепо оскаленной пасти зверя, его вздыбленной черной шерсти, рассекающего воздух хвоста, злых искр в глазах толпа еще больше заволновалась.

— Разве это не образ самого сатаны? — нарочито вздрогнув, спросила Амбруазина.

Такие слова, сказанные вкрадчивым голосом герцогини, весь облик странного, неизвестного зверя проникали в самое сердце суеверных людей, выходцев из Европы, где они с детства усвоили, что злой дух — это и есть фигурирующие на фасадах церквей и на иллюстрациях молитвенников каменные монстры, химеры и прочие лохматые существа с искаженными гримасой мордами. Не менее ловко использовала она и чувство мистического страха, которое они испытали при виде красоты Кантора, во гневе возвышающегося над окровавленными зверями, красоты рядом стоящей Анжелики с разукрашенным перьями и татуировкой телохранителем-индейцем, готовым немедленно защитить ее своим копьем… Природная интуиция крестьян и рыбаков несомненно улавливала и напряженность подспудной драмы, свидетелями которой они только что были. Все это приводило их в состояние транса, выходом из которого мог стать только взрыв насилия.

— Надо убить эту зверюгу…

— Посмотрите на нее…

— Это демон…

— Даже индейцы считают росомах проклятыми зверьми.

— Она принесет нам несчастье…

— Убьем ее!

— Прикончим!..

На мгновение Анжелике показалось, что вся эта толпа взбудораженных людей, вооруженных ножами, палками и камнями, сейчас набросится на нее с сыном, чтобы отобрать бедную Вольверину, убить и в клочья растерзать ее.

Однако решительность Кантора и самой Анжелики, вынувшей свой пистолет, присутствие людей, прибывших сюда вместе с ней из Французского залива, — братьев Дефур с мушкетами, Барсампюи с абордажной саблей, старшего сына Марселины с боевым топором и индейским кастетом, а также двух матросов с «Ларошельца», вооруженных солидными дубинами, не считая Пиксарета с его копьем — все это предотвратило взрыв истерической ярости. Помогло и вмешательство Виль д'Авре.

— Давайте не будем нервничать, — сказал он, неторопливо входя в центр круга, где стояли Анжелика и ее люди. — За время кончающегося уже летнего сезона вам всем основательно напекло голову, но это не повод убивать друг друга из-за двух собак и одного зверька. И вы, кажется, забыли, что я губернатор Акадии и что на подвластной мне территории зачинщиков любой серьезной драки ждет штраф в тысячу ливров, тюрьма и даже виселица. Так придется поступить по закону, если я отправлю соответствующий рапорт в Квебек.

— А сможете ли вы доставить свой рапорт, господин губернатор? — ехидно спросил крепкий молодой акадиец, оказавшийся зятем Никола Пари. — Ведь вы уже потеряли один корабль и значительную часть трофеев и вряд ли будете рисковать жизнью ради, как вы говорите, какого-то зверька. К тому же росомахи — самые скверные из всех обитателей леса. Они опустошают все капканы. Даже индейцы считают, что в них вселяются демоны.

— Сомневаюсь, что вы пойдете на это только потому, что вверь принадлежит этому красивому юноше, которому вы хотите понравиться… — с многозначительной иронией добавил капитан рыбацкой шхуны.

Ледяной взгляд маркиза заставил его замолчать. Жесткость этого взгляда почувствовал и первый оратор.

— Вы оба, будьте поосторожнее! Я ведь могу и рассердиться!

— Это точно, он может, — с одобрением подтвердил один из братьев Дефур, делая шаг вперед, — даю гарантию. В любом случае вы, бретонцы, — продолжил он, грозя пальцем капитану и всему экипажу шхуны, — вы здесь пришлые люди. Вас не должны касаться наши дела с нашим губернатором или же со зверьми наших лесов, которые принадлежат только нам, акадийцам. Убирайтесь прочь и предоставьте нам самим позаботиться о своих проблемах, или же мы закроем наши воды, и тогда вам придется распрощаться со всей вашей треской! Да и вы, акадийцы, промышляющие угольком здесь на побережье, не забывайте, что за свой дрянной уголь, состоящий из сплошной серы, вы запрашиваете в десять раз дороже, чем мы за свой хороший уголь из Тантамары.

— Ты что там намекаешь насчет серы? — спросил зять Никола Пари, тоже подаваясь вперед со сжатыми кулаками.

— Тише, спокойствие! — вскричал маркиз де Виль д'Авре, решительно встав между двумя гигантами. — Я уже предупредил — никаких драк! И требую повиновения. Все возвращайтесь к своим делам. Инцидент исчерпан. Что касается вас, Гонтран, — сказал он зятю Никола Пари, — то ваши оскорбительные для меня слова обойдутся вам дорого: вам придется вывернуть все карманы, чтобы полностью покрыть задолженность по налогам. Бог свидетель, я вам припомню… И вам тоже, Амедей, — сказал он, дружески похлопав по плечу Дефура. — Вы были великолепны. Я вижу теперь, что в конце концов мы научились по достоинству ценить друг друга, это для меня приятный сюрприз. Святая правда, что сердце человека раскрывается только в испытаниях.

С довольной улыбкой он смотрел на медленно расходившуюся толпу. Кантор нагнулся к раненой росомахе, в то время как слуги старого Пари молча уносили трупы собак.

Взгляд маркиза де Виль д'Авре был чуть подернут влагой.

— Жест Амедея очень взволновал меня, — сказал о» Анжелике. — Вы заметили с какой напористостью и смекалкой этот здоровяк встал на мою защиту?.. О, моя милая Акадия. Обожаю тебя! Воистину, жизнь прекрасна!

Глава 12

— Бедная моя Вольверина, как тебя искусали, — причитал Кантор, склонившись над ранами своей любимицы. — И еще говорят, что ты демон, в то время как ты просто невинный зверь. Демоны же они сами, человеческие существа.

Так рассуждал Кантор, стоя на коленях возле росомахи, которую он поставил перед камином, чтобы сделать ей перевязку. Вольверина потеряла много крови, но раны ее были поверхностными и должны были скоро зажить. Слушая Кантора, росомаха очень внимательно смотрела на него, и теперь, когда больше не было нужды защищаться от враждебного нападения и кого-то отпугивать, в зрачках ее светились глубокие золотые отблески, а взгляд был полон грусти оттого, что, понимая слова хозяина, она не может выразить свои чувства.

— Да, да, ты все понимаешь, — продолжал Кантор, лаская ее. — Ты знаешь, где зло и безумие. Лучше бы я оставил тебя в лесу. Там ты не видела бы диких зверей, именуемых людьми.

— В лесу ее ожидала смерть, — заметила Анжелика, расстроенная горькими словами сына. — Не забывай, что когда ты нашел ее, она была такой маленькой, что никогда бы не выжила сама. Ты ее вырастил, и это был единственный выход. Именно человека отличает способность подправлять неумолимые законы природы.

— Законы природы прямы и просты, — назидательным тоном заметил Кантор.

— Но они и жестоки в своих требованиях. Твоя Вольверина знает это и предпочитает быть с тобой даже среди людей, а не в лесу без матери, где она была обречена на гибель. Это видно по ее глазам.

Кантор задумчиво посмотрел на большого мохнатого зверя, который внешне казался тяжеловесным, но мог быть очень быстрым и гибким.

— Так, значит, твоя судьба — прожить жизнь вместе с нами? — спросил он Вольверину, глядя ей прямо в глаза. — Но с какой целью? Какова будет твоя роль среди нас? Ведь вы, росомахи, необычные животные. В вас живет какой-то особый дух, и поэтому индейцы боятся и ненавидят вас. Лесные охотники считают, что ваша смекалка ближе всего к человеческому уму. Говорят, вы можете чувствовать и оценивать людей по их моральным качествам и инстинктивно угадываете самое нутро человека. Признав кого-то злым, росомаха способна чинить ему всяческие неприятности. Перро рассказывал мне, что у них в лесу скрывался какой-то мерзавец. Однажды он убил росомаху-самку, и самец его возненавидел. Он пробил клыками все его ведра и кастрюли, разбил горшки и миски. Можно ли пережить зиму в лесу, не имея возможности даже растопить немного снега на огне? И этому человеку пришлось прервать лесную зимовку, проделать долгий и трудный путь, чтобы выйти к людям. Зверь не давал ему ни секунды передышки. Беглец чуть не лишился рассудка и все говорил, что его преследует дьявол-невидимка.

— Очень интересно! — заметил Виль д'Авре. — Надо бы и мне привезти такого зверя в Квебек. Это было бы очень занятно!

— И все же Пиксарет ушел от нас, — сказала Анжелика. — Он сделал это под тем предлогом, что должен встретиться с Униаке, но, по-моему, его очень смутил эпизод с Вольвериной. Не знаю, вернется ли он?

— Должен вернуться, если не потерял соображения. Между индейцами и росомахами происходит соперничество за выживание в лесу. Росомахи умеют разрушать ловушки, не попадаясь в них. Они знают, что каждая ловушка предназначена для ловли зверей и несет им смерть. Они не только уничтожают эти машины смерти, но и стараются сделать непригодными к использованию зверей, попадающих в ловушки. Так они наказывают человека, отбивая всякую охоту ставить новые ловушки на их территории. Естественно, это приводит индейцев в бешенство. Ведь нередко росомаха берет верх, и им приходится уходить за пределы ее владений. Вот почему они утверждают, что росомахи прокляты и пользуются покровительством дьявола…

Разговор на эту тему отвлекал их от более тяжелых мыслей, но наступала ночь, и надо было позаботиться о безопасности. Виль д'Авре и Анжелика выделили людей в ночной Дозор, а сон все не шел: сказывалось нервное перенапряжение из-за трагедии, происшедшей с Кроткой Марией и чуть было не закончившегося бедой инцидента с Кантором и росомахой. Поэтому они долго еще сидели у камина, подбрасывая дрова в огонь и продолжая болтать. Было уже очень поздно, когда они разошлись для краткого беспокойного сна.

Пользуясь случаем, Анжелика показала маркизу найденный ею среди вещей герцогини носовой платок, на котором был вышит грифон. Достав из жилетного кармана маленькую Дупу, маркиз внимательно рассмотрел узор и подтвердил, что это фамильный герб Модрибуров.

— Это очень тонкая фламандская работа золотыми и серебряными нитями. Такой же герб вышит у нее на подкладке плаща.

— Но ведь и я видела у нее на плаще такую же вышивку… Что же получается? Раз она появилась в Голдсборо в плаще с гербом Модрибуров, ей никак не удастся доказать, что плащ ей дал какой-то незнакомый капитан… Теперь с ней все ясно. На островах она встречается со своими сообщниками и отдает им необходимые приказы.

Это открытие привело Анжелику в неописуемое волнение. Ей казалось, что у нее в руке та ниточка, потянув за которую можно распутать весь клубок: корабль с оранжевым вымпелом, неожиданно появлявшийся в разных местах и запутывавший все следы; отплытие Амбруазины из Европы в Америку; ее бегство на лодке перед гибелью «Единорога» и наконец высадка герцогини в Голдсборо в облике несчастной жертвы кораблекрушения, лишившейся всего, попытка разжалобить таким образом людей, обмануть их и усыпить подозрения, которые могли возникнуть.

Анжелика была также убеждена в существовании некой связи между вышитым гербом и подписью на записке, найденной в кармане одного из погибших злоумышленников.

И во многом другом она улавливала подобные связи, явные совпадения, какие-то очевидные признаки, но стоило ей попытаться свести их воедино, как все важные моменты ускользали, как капельки ртути, которые невозможно поймать. Цельной картины никак не получалось, оставались легковесные детали, которые разлетались, как соломинки на ветру.

Барсампюи и Кантор были настроены решительно: сжечь осиное гнездо и перебить всех бандитов с их опасной предводительницей. Анжелика и губернатор Акадии советовали запастись терпением и не проявлять эмоций, дабы не вспугнуть противника.

Каждый выигранный день приближал приезд графа де Пейрака.

— Почему он так медлит? — повторял Кантор. — Почему он оставляет нас одних?..

— Он даже не знает, что мы здесь, — напомнила Анжелика. — В этом есть и моя вина. Мне никогда не удается дождаться его именно там, где он надеется меня найти. Иногда это просто выводит его из себя. Надо бы мне исправиться теперь…

..Живя почти бок о бок с женщиной, которая утверждала, что ей удалось соблазнить Жоффрея, ежечасно сталкиваясь со все более тревожными и опасными проявлениями ее силы и коварства, Анжелика начинала осознавать, что наступил час самого трудного испытания в ее жизни.

Это сказывалось даже на ее физическом состоянии, и хотя ей удавалось сохранять твердость духа и самообладание, иногда ею овладевала неодолимая тревога от ощущения, что все ее существо распадается на части, что ее затягивает в смертельный омут страха. В панике она прислушивалась к внутреннему голосу, который неустанно твердил: «Все погибло… Все.., все… В этот раз победишь не ты… Она сильнее…» Тогда она усилием воли брала себя в руки, заставляла успокоиться. Но давалось ей это очень нелегко. Так было и в эту ночь, когда, вся в холодном поту, она несколько раз вставала с постели и бежала через весь двор в неудобный, плохо обустроенный туалет.

Анжелике казалось, что ей было бы легче пересечь Атлантический океан или целую пустыню. Туманная ночь с невидимой луной таила в себе всяческие козни, западни, ужасные сюрпризы. С берега поднимался влажный запах рыбного рассола. В зловонном туалете она так плохо чувствовала себя, что боялась, как бы не свалиться в заполненную нечистотами яму… Это был сплошной кошмар, где не оставалось места ни для любви, ни для умиротворенности, ни для радости от того, что ты живешь… Кругом кишели исчадия ада, вылезшие из ущелий и ползущие по песку прямо на нее… Дьяволица убьет Кантора… Жоффрей никогда не возвратится… Онорина останется сиротой… Никто не позаботится о ее судьбе. Она окажется в этом мире более беззащитной, чем заблудившийся котенок… А Флоримон? Как она сама отпустила его в дремучие леса в надежде, что ему удастся избежать опасностей… Нет, и его она больше никогда не увидит…

Откуда-то доносилось зловещее и насмешливое уханье совы.

Все пропало, все… Оставалось лишь ждать смерти и поражения…

Глава 13

Третий день ожидания совпал с воскресеньем. Это давало возможность Анжелике и ее немногочисленным спутникам выйти на люди, чтобы смягчить враждебность толпы, подозрительность и страх, которые умело поддерживались Амбруазиной, и предотвратить крайне опасный взрыв.

Под предводительством Виль д'Авре, чья обходительность в сложившейся ситуации становилась особенно ценной и могла оказать им незаменимую помощь, они отправились к мессе. К ним присоединились два матроса-гугенота с «Ларошельца». После всего пережитого на родине, они не страшились никаких трудностей и, ради удовольствия натянуть нос проклятым папистам, были готовы пустить в ход любую хитрость.

На мессу не пошел один Кантор, — он опасался, что в его отсутствие кто-нибудь попытается прикончить раненого зверя. Он пообещал Анжелике, что будет вести себя смирно.

Служба продолжалась два часа. На ней присутствовало все местное население — белые и индейцы. Все истово молились, и никто не был шокирован настойчивыми призывами отца-реформата просить пресвятую Богородицу и всех святых бретонского часослова сорвать козни нечистой силы и особенно «демонов воздуха», которые всячески отбивают у людей вкус к работе и к исполнению своих земных обязанностей, внушая при этом, что о последствиях можно не беспокоиться и т, д.

— Святой отец был излишне многословен, — сказал Виль д'Авре, когда толпа стала расходиться после очередного и последнего коленопреклонения. — Я не перестаю удивляться, с каким вниманием матросы слушают и считают удачными те проповеди, где подробно описываются козни чертей и борьба с ними ангелов и святых. Такую начинку для пирога или, если угодно, салат, они любят больше всего. Кроме того, матросам и, особенно бретонцам, явно нравится иметь повод падать на колени. Похоже, что сегодняшняя процедура немного успокоила их… Этим летом им все время не везло с ветром и они как-то растеряны. Некоторые даже дезертируют — позавчера, например, исчез молодой рыбак. Капитан так рассвирепел, что даже попросил священника помочь ему навести порядок. Увы, он сам попался в сети пашей дорогой герцогини. Она так заморочила ему голову, что это сказывается на дисциплине экипажа. Тем хуже для него и для всех тех, кто позволяет надуть себя. Подумать только, даже этот старый пень Пари вроде бы не прочь предложить ей руку и сердце…

— Господин маркиз, поскольку вы обладаете познаниями во многих науках, не сможете ли вы определить по почерку характер человека? — спросила Анжелика. — Я давно собираюсь показать вам один заинтриговавший меня документ.

Виль д'Авре признал, что имеет некоторое представление о графологии и даже считается большим знатоком в этой области.

Когда они вернулись домой, и маркиз удобно устроился в своем гамаке, Анжелика вручила ему бумагу, найденную в кармане погибшего злоумышленника, о котором уже упоминалось.

Едва взглянув на листок, он сразу же помрачнел.

— Где вы взяли эту чертову грамоту? — спросил он Анжелику, бросив на нее пронзительный взгляд.

— Я нашла ее в кармане одного человека, — ответила она. — Но что примечательного в этой тайнописи?

— А то, что она очень сродни почерку сатаны!

— Разве кто видел когда-нибудь почерк сатаны?

— Да, и существует несколько образцов его почерка. Наиболее достоверный относится к прошлому веку, ко времени процесса над доктором Фаустом. Этот текст написан непосредственно под диктовку сатаны, с чем согласны все эксперты. Как правило, сатана подписывается именем одного из своих семи главных демонов. Под фаустовским документом стоит подпись «Асмодей».

Внимательно рассмотрев заковыристую подпись, в которой Анжелика разглядела контуры мифического грифона, он прошептал:

— Велиалит!

— А кто он?

— Один из семи, самый обворожительный и самый активный из них. Он умело скрывает свою жестокость под покровом внешней красоты и привлекательности. Он обладает огромной эротической мощью, но вся его энергия направлена в конечном счете на разрушение. Не зря он пользуется репутацией самого развращенного исчадия ада. Власть его огромна, поскольку под его командой находятся восемьдесят легионов демонов, иными словами, более полумиллиона злых духов.

Виль д'Авре задумчиво покачал головой.

— Восемьдесят легионов! Ну и дела!

— Вы разделяете мое мнение, что этот почерк может быть его почерком?..

— Я вижу в этой росписи сходство с самой герцогиней…

— Так она Велиалит! — прошептала Анжелика.

Некоторое время они помолчали, затем маркиз снова растянулся в гамаке и зевнул.

— Почему вы назвали ваш корабль именем Асмодея? — спросила она.

— Эта идея пришла мне в голову, пожалуй, случайно. Асмодей — главный распорядитель игорными домами ада, именно он искушал Еву в земном раю. Он и есть змий!.. Он мне симпатичен. Я вообще люблю шутить с демонами. В конце концов, это просто бедные черти, которых никто не жалеет… Богословы ошибаются, приписывая им всевозможные злодейства. Ужасны не они, ужасен дух зла, когда он вселяется в человека.

Анжелика посмотрела на него с нескрываемым удивлением.

— Я восхищена глубиной ваших рассуждений. Маркиз слегка покраснел.

— Я изучал теологию и даже демонологию. У меня был дядюшка-епископ, который собирался завещать мне часть своих доходов. Чтобы угодить ему, я какое-то время занимался богословием. Но по правде сказать, я не люблю долго задерживаться на одном предмете, и поэтому отказался от немалых богатств моего дорогого дяди. Тем не менее, я до сих пор с интересом беседую на эти темы с понимающими « людьми. В Квебеке я познакомлю вас с братом Люком, монахом, которому нет равных в искусстве гадания на картах, с мадам де Кастель-Морга, очень эрудированной персоной, а также с маленькой госпожой д'Арребу, если она соизволит выйти из своего уединения и приедет к нам из Монреаля. Очень интересная женщина! Я люблю ее как сестру. В Квебек она приезжает только ради меня, во всяком случае в большей степени, чем ради своего мужа, который, по-моему, явно заслуживает лучшего отношения с ее стороны. Между прочим, он мой добрый друг. Да, но зачем я все это вам говорю, вы же знаете их. Ведь этой зимой он приезжал к вам в форт Вапассу…

Кстати, он сразу же потерял из-за вас голову… Так же, как и Ломени-Шамбор. Ваши чары явно сильнее, чем все восемьдесят легионов духов и возглавляющий их красавец-демон. Справиться с ними было бы для вас сущим пустяком, Анжелика!.. Что это вы так странно смотрите на меня, милый друг?

— Из нашего разговора следует скорее всего, что мы оба теряем рассудок… — прошептала Анжелика.

Глава 14

— Я не понимаю, — сказала Анжелика, глядя на круглое лицо Петронильи Дамур, которое на этот раз ей показалось оплывшим и побледневшим. — Так вот, я не понимаю, почему мадам де Модрибур взяла в лодку Кроткую Марию, а не вас. Конечно, она не могла знать, что «Единорог» потерпит крушение, но если бы она взяла вас, то вам не пришлось бы перенести это страшное испытание.

— Да я сама все время задаю себе этот вопрос, — воскликнула гувернантка, чуть не расплескав от волнения чашку с горячим липовым настоем, которую она держала в руке.

Анжелике удалось зазвать к себе Петронилью Дамур «поболтать у камина». Поскольку старая дама чувствовала боли в желудке, Анжелика заодно приготовила для нее специальный настой. Сейчас, сидя на скамеечке напротив Анжелики, она шумно втягивала губами целебную жидкость. Вынужденное морское купанье, волнение, усталость как-то сразу заметно состарили эту и без того страдавшую одышкой и не любившую вылезать из дома женщину. Ее руки и губы слегка дрожали. Казалось, что в застывшем взгляде ее больших светлых глаз блуждало некое подобие улыбки, как если бы она испытывала тщеславное удовлетворение от обладания какой-то важной тайной. Заподозрив некоторую невменяемость Петронильи, Анжелика поняла, что конкретными вопросами она ничего не добьется и решила сыграть ва-банк по-иному. Именно поэтому она упомянула о том, что герцогиня взяла с собой в лодку Кроткую Марию, дав таким образом почувствовать чуть тронувшейся бедняжке, что она ей искренне сочувствует.

— Вы совершенно правы, мадам, — говорила Петронилья, покачивая головой, увенчанной помятым и чуть косо сидевшим чепцом. — Вы совершенно правы. Никому не пожелаю пережить кораблекрушение, когда холодная вода заливает и глаза, и уши, и рот, и ты не знаешь, когда и как это кончится. Не могу больше видеть все эти корабли, море, гальку, мое сердце уже не выдерживает…

Руки ее затряслись так сильно, что Анжелика взяла у нее из рук чашку с настоем.

— Видите ли, если бы вы сели в лодку с герцогиней! — сказала она успокаивающе, — вы бы не попали в эту жуткую переделку. Странно, что она не взяла вас с собой — ведь вы очень дороги ей, и она не может обходиться без вас!

Анжелика произнесла эту фразу, чувствуя, что эпизод с лодкой был ключевым в глазах старой гувернантки.

— Я думаю, что причина заключается в моей нелюбви к ее брату, — сказала Петронилья.

Что за брат?.. У Анжелики даже екнуло сердце, но она вовремя удержала себя и не стала прямо задавать этот вопрос… Ничего не сказав, она поднесла Петронилье новую чашку с отваром. Та отпила несколько глотков, но было видно, что думала она о другом.

— А я-то надеялась, что уж в Америке он до нас не доберется. Так вот, представьте себе, он уже ожидал ее здесь. И лодку за ней послал он. И я, и капитан Симон говорили ей, что уже темно, и море разволновалось. Капитан предупреждал, что здесь могут быть коварные рифы. «Виден берег с огоньками, подождите, пока мы не станем на якорь». Куда там! Попробуйте остановить ее, когда зовет брат.

Петронилья с удовольствием глотнула из чашки и сказала вздохнув:

— Очень пользительный напиток! Анжелика затаила дыхание, чтобы не нарушить этот, казалось, бессвязный монолог.

— Нельзя сказать, что она покорна ему, — продолжала дуэнья. — Она не покорна никому, но всегда тянется к нему. Это единственное в мире существо, с которым она находит общий язык. Я никогда этого не понимала. Его зовут Залиль. У него постное лицо, рыбьи глаза, весь он какой-то неприятный и даже пугающий. И что только она в нем нашла? А ведь смотрите, встреча с ним сразу же принесла нам несчастье. Корабль затонул, погибло много хороших людей.

— А почему брат герцогини ждал ее во Французском заливе?

Анжелика сразу же поняла, что совершила ошибку, задав свой вопрос так прямо. Петронилья с подозрением посмотрела на нее.

— Да что это я вам все рассказываю? Не слушайте эти глупости!

Петронилья хотела было встать, но вдруг обмякла в каком-то оцепенении и на лице у нее появилось выражение ужаса.

— Ведь она запретила мне разговаривать с вами, — пролепетала она. — Что я наделала… Что же я наделала?

— Она вас убьет?..

— Нет, меня нет, — горделиво и убежденно ответила Петронилья.

Реакция у нее была та же, что и у Кроткой Марии.

— Так значит, вы знаете, что она способна на убийство? — вкрадчиво спросила Анжелика.

Петронилью Дамур охватила дрожь. Анжелика пыталась нажать на нее, пробудить ее совесть, дать ей почувствовать, что она может искупить свое невольное попустительство преступным действиям своей госпожи, которой она преданно служила все эти годы. Но добиться ей ничего не удалось. Петронилья замолкла и даже отказалась подтвердить, что корабль, который они несколько раз замечали на своем пути, был кораблем брата Амбруазины, человека с бледным лицом.

Страх настолько овладел ею, что она, лязгая зубами на каждом слове, принялась говорить, что ей ничего, ничего не известно, кроме одного — если она отойдет хоть на шаг от дома Анжелики, «они» убьют ее… Получалось, что старая женщина собиралась оставаться здесь чуть ли не до второго пришествия.

— Ну и обуза на нас свалилась, — сказал Кантор, когда Анжелика рассказала обо всем ему и Виль д'Авре. — Но ведь нельзя и выставить ее за дверь, она и впрямь боится оказаться убитой.

— Возможно, на это есть основания, — отреагировал Виль д'Авре.

Вечером герцогиня де Модрибур прислала человека за дуэньей. Анжелика ответила, что та нездорова и останется на ночь у нее подлечиться. Анжелика опасалась, что Амбруазина явится к ней с протестом, но, к счастью, этого не произошло. Ночь прошла беспокойно. Петронилья пребывала в прострации, изредка прерываемой плачем и стонами. Потом у нее начались боли в животе, и Анжелике пришлось несколько раз сопроводить ее в туалет, поскольку та сама не могла ступить и шагу. Ей повсюду чудились монстры, притаившиеся убийцы. Наконец, Петронилья вспомнила, что в сумочке у нее хранится хорошее лекарство от колик. Анжелика дала ей его, после чего все заснули.

К утру Петронилье полегчало. За завтраком Виль д'Авре и Анжелика всячески убеждали бедную гувернантку сделать вид, что ничего особенного не произошло, и вернуться к королевским невестам. Такое естественное поведение могло бы избавить ее от подозрений. А скоро прибудет граф де Пейрак, и все уладится.

Петронилья несколько приободрилась. А когда Виль д'Авре признался, что при первом же взгляде на нее он понял, что она из Дофине, и они побеседовали о ее родной провинции, она и вовсе почувствовала себя молодцом.

Предпочитая не пользоваться гостеприимством Никола Пари и стремясь теснее сплотить своих сторонников в окружавшей их зловещей атмосфере, Анжелика позаботилась о том, чтобы не только завтраки, но и обеды и ужины проходили у нее с участием Кантора, Барсампюи, Дефура, сына Марселины и, разумеется, Виль д'Авре, чей повар и адъютант обслуживали их.

Между тем, завтрак продолжался, как вдруг на пороге появилась герцогиня де Модрибур в сопровождении своих обычных кавалеров — старого Пари и капитана дю Фауе. Сейчас вся эта милая компания возвращалась с мессы.

Герцогиня была одета в красное муаровое платье с огненным оттенком, от чего против света казалось, что вокруг ее темноволосой головы образовалось нечто вроде золотистого ореола. Переступив порог, она сказала:

— Я пришла справиться о вашем самочувствии, Петронилья. Что с вами случилось, милая?

Толстая гувернантка побледнела и задрожала с головы до пят. Дикий ужас, овладевший ею, настолько преобразил ее лицо, что оно превратилось в отвратительную карикатуру: выпученные глаза, трясущиеся щеки, толстая, повисшая вниз губа, с которой сыпались крошки пирога. Картина была настолько тяжкая, что даже самый светский из них человек, маркиз де Виль д'Авре, не смог найти никакой шутки, чтобы прервать наступившее гнетущее молчание.

— Что с вами, Петронилья? — спросила Амбруазина ангельским голосом с некоторой ноткой удивления. — Можно подумать, что вы испугались меня.

— Разве я всегда не заботилась о вас, госпожа, как о своем родном дитяти? — спросила старая женщина, изобразив на лице жалкую улыбку. — Разве это не так…

Амбруазина с грустью оглядела всех присутствующих.

— Что все же с ней произошло? Похоже, ей не по себе…

— Ведь я во всем вам потакала, не так ли? — продолжала несчастная женщина. — Разве я не помогала вам удовлетворять вашу страсть к наслаждениям?..

— Похоже, она теряет рассудок, — прошептала Амбруазина, глядя на Анжелику. — В последнее время я замечала какие-то странности в ее поведении. Вы непременно поправитесь, моя славная Петронилья, — сказала она погромче и стала приближаться к дуэнье, которая вдруг стала похожей на большую жабу, загипнотизированную змеей. — Вы просто немного переутомились, но это не страшно. Вам надо подлечиться. Где то лекарство, которое обычно вам помогает?

А вот оно…

С озабоченным видом она вынула из коврового ридикюля гувернантки флакон с пилюлями, которые Анжелика уже давала ей ночью, положила их в чашку Петронильи, налила немного воды и поднесла к губам больной.

— Выпейте, мой бедный друг. Выпейте, вам станет лучше. Мне так больно видеть вас в таком состоянии. Пейте, пейте…

— Да, госпожа, — ответила Петронилья, — вы так добры… да, да, вы всегда были добры ко мне…

Руки ее дрожали так сильно, что часть жидкости вылилась из чашки ей на кофту. Амбруазина снова помогла ей, и она, наконец, допила лекарство, причмокивая, как толстый напуганный карапуз.

— Какое несчастье, — вполголоса сказала герцогиня, обращаясь ко всем присутствующим. — Бесконечные испытания помрачили ее рассудок. Столь опасные приключения не для такого возраста. Я пыталась отговорить ее ехать со мной в Америку, но она не захотела расставаться…

В этот момент Анжелика взглянула на Кантора, который стоял с Вольвериной у камина. Устремленные на Амбруазину глаза и юноши и зверя сверкали от ужаса и неистребимой ненависти.

— Ой, мне больно! — застонала вдруг Петронилья Дамур, схватившись обеими руками за живот. — Ой, я умираю!

Лицо бедной женщины посерело, она обливалась слезами. Анжелика встала, стряхивая с себя странную апатию, которая как бы приковала ее к табуретке.

— Пойдемте, Петронилья! — сказала она, — пойдемте, бедняжка. Я помогу вам дойти до туалета.

Она приблизилась к дуэнье и нагнулась помочь ей подняться.

Герцогиня сказала вполголоса:

— Неужели вы не испытываете никакой брезгливости? Завидую вашей доброте, я бы так не смогла. Нет ничего страшнее картины начинающегося маразма!

Пока Анжелика — в который раз за последние сутки — вела старую женщину по неудобной тропинке к туалету, больная начала причитать:

— Она убьет меня, убьет, как убила герцога, аббата, Клару Терезу, матушку-настоятельницу, юношу, который увидел ее через окно, и слугу, такого славного человека. Я была против. Я сказала ей тогда, что это тяжкий грех, но она в ответ засмеялась… Она всегда смеется при виде смерти…

Теперь настала моя очередь погибнуть… Вы сами сказали мне это, мадам, я погибну, а она будет смеяться, я скоро умру, я чувствую, что Бог простит мне мои грехи…

— Ну вот, мы дошли, — сказала Анжелика, которую саму трясло, как в лихорадке, от страшных признаний Петронильи. — Теперь оставайтесь здесь и никуда не уходите, пока вам не полегчает. Я постараюсь убедить герцогиню не забирать вас, скажу, что ваша болезнь может оказаться заразной… Наберитесь бодрости и не выказывайте перед ней свой страх…

Вернувшись в дом, Анжелика застала Амбруазину на прежнем месте в гостиной. Сидя, как королева среди своих вассалов, в царственной и одновременно обольстительной позе, она слушала разливавшегося соловьем Виль д'Авре:

— Вот мы заговорили о Дофине — какой это прекрасный край. Вы знаете эти места, герцогиня?..

Он нарочно завел разговор на эту щекотливую тему, потому что ему было известно, что она была родом из этой провинции, но, стремясь завоевать доверие Анжелики, объявила местом своего рождения Пуату.

— В то же время Дофине — страна бунтарей, превыше всего ставящих свою независимость, — продолжал маркиз. — Особенно это характерно для жителей горных плато, которые зимой полностью отрезаны от долин и могут общаться лишь с медведями и волками…

Потом разговор перешел на другие темы, и его непринужденный характер, ослепительная красота Амбруазины, тщательно скрываемые чувства всех присутствующих — все это вызывало у Анжелики ощущение участия в какой-то зловещей нереальной комедии.

Внутренняя напряженность была такой, что всех подташнивало. К тому же, к обычным запахам прилива примешивался довольно зловонный дух засоленной трески, сушившейся на берегу, и разложенной рыбаками на решетках тресковой печени — солнце выплавляло из нее высоко ценимое масло.

Казалось, время остановилось.

— Что-то долго нет Петронильи, — внезапно сказал молчавший до сих пор Кантор.

— В самом деле, ведь прошел уже целый час, а ее нет и нет, — подтвердил Виль д'Авре, взглянув на часы в золотой оправе.

— Пойду взгляну, как там она, — встрепенулась Анжелика, стремясь опередить Амбруазину.

Движимые неясным предчувствием, за Анжеликой потянулись все.

У самой двери лежало рухнувшее на пол тело мертвой Петронильи. Лицо ее посерело и покрылось черными пятнами. В туалете сильно пахло рвотой.

— Это ужасно, — прошептал маркиз де Виль д'Авре, прикрывая нос кружевным платочком.

Оцепеневшая Анжелика отказывалась понять, что подобное злодеяние возможно.

«Выходит, что герцогиня отравила ее только что, у нас на глазах!.. Когда все сидели за столом, и она заботливо подала ей лекарство… Значит, ей удалось незаметно подсыпать туда яд! Она заставила ее испить чашу смерти в нашем присутствии!..» С испугом и сомнением она посмотрела на Амбруазину и вдруг увидела на ее губах адресованную ей беглую усмешку как символ торжества и сатанинского вызова.

Глава 15

Страницы: «« « ... 2021222324252627 » »»