Анжелика и дьяволица Голон Анн

— Гениально! — воскликнул он, — я всегда говорил, что этот парень — гений! Иди, я тебя обниму, Александр. Я вижу, что не зря старался развивать твою сообразительность. Да, ты бываешь иногда легкомысленным и фривольным, но когда твоя страсть к преодолению порогов и мелей служит тем, кто тебя любит, я тебе многое прощаю… Отправляйся, друг мой, я тебя благословляю…

Они тут же обсудили кое-какие детали. Губернатор хотел, чтобы Александр сопровождал его груз до Тормантина. Он очень боялся, что того ограбят на побережье у Шедиака. «Чего еще ждать от этих браконьеров, слетающихся летом со всего света к нашим берегам…» Он выдал Александру кругленькую сумму денег, чтобы тот мог найти надежную охрану или нанять какую-нибудь посудину, затем забрал их назад, решив, что нынешней молодежи, с ее мозгами набекрень, ни к чему такие деньги, и в конце концов снова вручил их с многочисленными наставлениями, которые были выслушаны Александром, как обычно. Было ясно, что он ждал лишь конца нотаций, чтобы взобраться на свое судно и поднять парус.

— Вот и поймите эту молодежь, — вздохнул Виль д'Авре. — Лето сводит их с ума. Зимой он обязательно вернется погреть ноги у моей фаянсовой печки и полакомиться яблочками с карамелью.., фирменным изделием моей кухарки… Вот увидите! Но это еще когда будет. А сейчас нужно найти судно и спасти то, что еще можно сохранить… Уж эта мне Акадия! Как гвоздь в башмаке! Настоящий адский котел!.. Никогда я сюда больше не вернусь… И все же я люблю Марселину и моего маленького Херувима!..

Что касается Анжелики, она уже отослала «Ларошельца» с боцманом Ванно и небольшим экипажем на борту. Они должны были обогнуть Новую Шотландию и встретиться с их экспедицией в Тормантине или Шедиаке после захода в Голдсборо, чтобы поставить в известность об их злоключениях Колена Патюреля. В качестве эскорта Анжелика оставила при себе лейтенанта Барсампюи и несколько матросов.

Она предпочла бы, чтобы Кантор и в этом рейсе исполнял обязанности капитана «Ларошельца», но юноша отказался оставить ее. «Через два дня мы встретимся с твоим отцом, — сказала она, — еще через несколько дней к нам присоединишься и ты… Нет никаких оснований бояться за» меня…» Однако Кантор заупрямился без видимых причин. Не без труда удалось Анжелике скрыть свои переживания и не рассказать сыну о появлении герцогини де Модрибур. Хотя, возможно, до него уже дошли слухи об этом или подсказала что-то интуиция.

Она не стала настаивать. В конце концов присутствие сына всегда доставляло ей радость, служило поддержкой и утешением.

К поездке готовился, конечно и Пиксарет, всегда невозмутимый и уверенный в себе. Он даже подсмеивался над чем-то. Однако Анжелика, начавшая все лучше понимать его, чувствовала, что он полон тревоги, как человек, которого ждет поход через враждебную страну.

— Эти малеситы — просто вонючие животные, — пояснил он коротко. — Их друзья и союзники на земле — это спирт и товары с кораблей. Остальное их не тревожит, и они с трудом отличают ирокеза от абенака…

Среди аборигенов заметно было какое-то брожение, глухое недовольство; ходили разговоры о войне и отмщении, о подарках, которые были-де обещаны, но не вручены. Многие индейцы целыми группами без видимых причин следовали за караваном. Виль д'Авре убеждал себя, что этим оказывалась честь ему, губернатору Акадии. Однако Пиксарет не ждал от беспокойного эскорта ничего хорошего. Местные индейцы Успели уже собрать с сезонных рыбачьих судов дань в виде значительного количества спирта. Близилось время, когда они, объединив имеющиеся в каждом племени запасы огненной воды, должны были предаться безумным пьянкам, кончавшимся обычно дикими драками и убийствами, которые постепенно принимали у них форму традиционных колдовских церемоний.

Возбужденные ожиданием наслаждения, доставляемого им этим ядом бледнолицых, «молочком французского короля», как они его называли, зная, как дорого им обойдется участие в оргиях и не имея сил отказаться от них, индейцы становились подозрительными и нервными, недовольными собой и всем остальным миром, теряли свое обычное благодушие.

К счастью, присутствие двух братьев Дефур, а также сыновей Марселины, которые были, можно сказать, местными жителями и имели родственников или названых братьев среди индейцев, обеспечивало каравану безопасность.

К тому же они довольно скоро должны были оказаться по другую сторону перешейка Шигнекто, а с выходом на берег залива Святого Лаврентия покинуть замкнутый в самом себе мир Французского залива, сурово охраняемого болотами, бурями и туманами. Там им откроются более широкие горизонты: на восточном побережье все взгляды прикованы к Европе, здесь уж не повернешься к ней спиной.

Нетерпение Анжелики, которой хотелось побыстрее покончить с неизвестностью и покинуть эти забытые Богом и людьми дикие земли, было столь велико, что она направила экспедицию кратчайшим путем, по тропинкам Шигнекто, да еще со скоростью, которую выдерживали лишь дикари, а маркиз то и дело жаловался, что он не в силах поспевать за ними.

Но Анжелика была совершенно равнодушна и к его жалобам, и к открывающимся их глазам пейзажам.

Она очень спешила и молча шагала, погрузившись в свои мысли, которые сталкивались в ее мозгу, не находя выхода, так как у нее не хватало смелости обдумать все до конца и взглянуть правде в глаза.

Она трепетала при мысли, что Амбруазина может покуситься на жизнь Жоффрея. Не зря ведь Виль д'Аврс сказал ей: «Это отравительница…» Что вполне похоже на правду.

Но Жоффрей не такой человек, чтобы с ним могли легко расправиться, он не даст себя обмануть, да еще женщине, пусть и соблазнительной, вынашивающей планы его убийства… Анжелика его изучила. Она вспоминала его редкую проницательность, его умение держать других на расстоянии, его способность схитрить, но и проявить выдержку, что отражало свойственные ему в известной мере пренебрежение и недоверие к роду человеческому.

Обнаруживая в нем эти качества, она иногда страдала, думая, что никогда не сможет его полностью постичь, но сегодня они ее радовали как залог того, что он не позволит Амбруазине себя провести.

«Он слишком опытен, — убеждала она себя. — Он всегда действовал с умом, особенно когда дело касалось женщин… Даже по отношению ко мне. Правда, иногда он недооценивал глубины моего чувства… Но и я ведь не так проста… Может быть, и я недостаточно хорошо знаю себя, степень моего недоверия к жизни и людям, силу своей страсти к нему… Если с ним что-нибудь случится, я умру!..» Временами, как это бывает с осужденными на смерть, перед ее мысленным взором проносились картины ее жизни.., их жизни в разлуке, которая была тем не менее их общей жизнью, так как их всегда объединяли воспоминания и жгучее ожидание встреч. Возникали его образы, менявшиеся вместе с превратностями их судьбы: воспоминания о юношеской любви, о графе Тулузском, а позднее о бешеной тайной страсти, в которой не хотела себе признаться дама Анжелика из Ла-Рошели, к выкупившему ее пирату по имени Рескатор.

Да-да! Достигнув зрелости, она вновь влюбилась в того человека, каким он стал. Причем даже не узнав еще в нем мужа…

Рескатор, который ждал ее там, на восточном побережье, оставался для нее всегда немного загадочным. Когда же он улыбался и сбрасывал маску, то превращался в доброго товарища по Вапассу, в друга, делившего с ней дни радости и горя, обладавшего почти женской деликатностью и душевной чуткостью. Когда же наконец она сможет прижаться к нему, убедиться, что он есть, что живет среди живых, — ах, как быстро умерший человек исчезает из мира живых!.. — узнать его, признать по знакомым жестам, выражениям, звукам голоса, по каждой черточке, раскрывавшей его для ее чуткой любви, увидеть то, на что раньше она не обращала достаточно внимания: внезапную замкнутость, гнев, иронию или холодность, которые так пугали Анжелику, поскольку ее неискушенный ум видел в этом угрозу для себя, а не проявление высоких личных качеств, проникнутых глубокой человечностью. Он стремился приспособиться к жизни, покорить судьбу ж не дать ей раздавить себя или повлечь к слишком быстрому падению.

В мире, который его окружал, она мало-помалу превратилась — как звезда, увлекаемая движением галактики, постепенно приближающаяся к центральному светилу, — в его главную заботу. Он признался ей в этом: «Я полюбил вас, полюбил ту женщину, какой вы стали… Не будучи еще уверен в том, что я завоевал ваше сердце, сегодня я в первый раз познал боль любви… Я, граф Тулузский, признаюсь: потеряв вас, я погибну…» Пусть он и преувеличивал немного, но в этих его словах было нечто невыносимо тяжкое для ее боязливого сердца.

Не означало ли это, что их чувство слишком прекрасно, слишком необычно, чтобы стать их жизнью, что оно скоро пройдет.., что она опоздает…

И Анжелика шагала, не замечая времени, летела, охваченная желанием броситься к нему, обнять наконец его, живого… А что будет потом, что она затем узнает, уже не имело для нее значения…

ЧАСТЬ ПЯТАЯ. ПРЕСТУПЛЕНИЯ В ЗАЛИВЕ СВЯТОГО ЛАВРЕНТИЯ

Глава 1

Бретонский рыбак из Кемпера, устав после долгого дня работы в одиночку на своей маленькой лодке, решил «покемарить», то есть поспать несколько часов в уединенной бухте, куда залетают лишь морские чайки да буревестники. Каково же было его удивление, когда из леса вдруг вышла по-королевски элегантная светловолосая дама в сопровождении сеньора в расшитом, правда, несколько запыленном сюртуке, офицера, похожего на пажа красивого светловолосого юноши и целой группы украшенных перьями индейцев. Можно было подумать, что в этом году весь версальский двор выбрал для прогулок эти отдаленные районы Северной Америки, с превеликим удовольствием резвясь на смрадном и туманном побережье, которое днем напоминало ад, с его гнетущей жарой, облаками пара и тучами москитов, а влажными ледяными ночами предупреждало жителей о скором приходе зимы с ее полярными бурями.

В Тидмагуше уже появилась некая герцогиня, а теперь еще и эта дама, прогуливающаяся по диким лесам, словно по придворному парку, движется прямехонько на него.

Вышедшая из леса группа обступила рыбака, который, оторопев от удивления, все еще лежал на песке.

— Откуда ты, дружище? — спросил его Виль д'Авре.

— Из Кемпера, монсеньор.

— Рыбак-сезонник. А твой капитан платит налог?

— Да, старому Пари.

— А губернатору области?

— Да пошел он в з… — ответил рыбак и шумно зевнул, не меняя позы. В конце концов он был, можно сказать, у себя Дома, на этих берегах, куда на протяжении нескольких веков каждое лето приплывали на лов и заготовку трески его деды, прадеды и еще более далекие предки.

— Вы только полюбуйтесь на этих наглецов, — воскликнул Виль д'Авре, в гневе втыкая свою трость в песок. — Треска — это одно из главных сокровищ Акадии. Ее называют зеленым золотом. А все эти баски, португальцы, нормандцы и бретонцы считают возможным обогащаться здесь за счет государства, не выплачивая ему ни гроша.

— Слишком сильно сказано — обогащаться! — возразил рыбак, соизволив наконец приподняться и сесть. Он подтянул штанины, чтобы показать свои тощие, изъеденные солью ноги.

— Вкалываешь здесь, как ненормальный, три-четыре месяца подряд, а возвращаешься домой, не очень-то разбогатев. Едва хватает на несколько гулянок между двумя плаваниями.

— Для бретонца из Кемпера он хорошо говорит по-французски, — заметил Виль д'Авре, довольно быстро успокоившись. — А откуда твой капитан?

— Из Фауе.

— Значит, тоже корнуэлец, только с севера. У них такой же гэльский диалект, как и у английских корнуэльцев. Как зовут твоего капитана?

— Спросите его самого, и он вам скажет.

— Отлично, именно это мы сейчас и проделаем. Ведь у нас нет лодки, и тебе придется взять нас в свою посудину и доставить к нему.

— Всю эту толпу? — встревожился рыбак.

Тут в разговор включилась Анжелика.

— Подождите немного, маркиз. Нужно сначала узнать, где стоит корабль этого моряка, в тех ли местах, куда мы держим путь, то есть в Тидмагуш близ Тормантина…

Оказалось, что именно там бретонцы из Корнуэла построили причал на летний сезон. С «незапамятных» времен у них был контракт со старым Пари, летняя резиденция и торговый пост которого располагались в Тидмагуше.

— Берег там хорош, бухта обширная. Есть где развернуться и не мешать друг другу в работе. Бывают здесь и пираты, пристают к берегу, потом уходят. Приходилось и нам с ними попьянствовать.

— А не у вас ли находится сейчас знатная французская дама, герцогиня де Модрибур? — спросила Анжелика подчеркнуто безразличным тоном.

— Да-да! Ох, и хороша стерва! Но она не про нас. Может быть, ее вниманием пользуются пираты или наш старик. А может быть, никто вообще. В конце концов я ничего об этом не знаю. Мы — рыбаки и с ними не знаемся. Мы попытались приударить за девицами, которые ее сопровождают, но у них надежная охрана. Кроме того, в разгар сезона нам приходится вкалывать так, что нам не до женщин, да и капитан держит нас в строгости.

Анжелика очень опасалась, как бы разговорчивый рыбак не связал имена Жоффрея и Амбруазины. Но все обошлось, она облегченно вздохнула и предпочла больше не задавать вопросов. Что до маркиза де Виль д'Авре, он был вне себя от удивления.

— Как? Что я слышу? Герцогиня там, и вы об этом мне ничего не сказали?!

— Я сочла это излишним.

— Излишним! Напротив, это очень и очень важно. Если б я знал, что эта мерзавка там, я бы поехал другим путем. Я бы отправился в Шедиак с Александром.

— Вот именно. А я хотела, чтобы вы были со мной. Мне необходимы ваше присутствие и помощь.

— Очаровательно! Кто же вас предупредил о ее появлении на берегу залива?

— Марселина.

— Она тоже мне ничего не сказала! Вот они, эти женщины, — воскликнул Виль д'Авре, огорченный и обиженный. — Они так с вами носятся, так окружают вас заботой, что вы начинаете верить, будто они вас любят, а затем.., при первом же случае она сговариваются между собой и посылают вас на смерть или подталкивают вас к ней без малейших угрызений совести.

Он решительным шагом направился к опушке леса.

— Я возвращаюсь.

— Нет, — взмолилась Анжелика, хватая его за рукав, — вы не можете меня так оставить.

— Вы хотите, чтобы она меня убила?

— Нет, я хочу, чтобы вы мне помогли.

— Но она меня раскроет…

— Нет, вы сумеете усыпить ее подозрительность. Ведь у вас редкий актерский дар, вы же сами об этом говорили. Вот и используйте его…

— Она посильнее всех актеров мира.

— Ну и пусть! Мне нужна ваша помощь, — настаивала Анжелика с мольбой в голосе. — Именно сейчас все будет решено.., там.., на побережье. И это будет ужасно.., ужасно.., я чувствую это… Вы не можете отказать мне в помощи в такую минуту.

Она никак не могла унять дрожь в голосе и, казалось, вот-вот разрыдается.

— ..Мой муж будет, конечно, там… Необходимо, чтобы вы с ним поговорили, рассказали то, что вы о ней знаете.., а в случае необходимости и убедили его…

Маркиз поднял глаза, встретил умоляющий взгляд Анжелики и понял, что же ее мучит.

— Хорошо! — сказал он наконец. — Никто не сможет сказать, что однажды я оставил в беде хорошенькую женщину, не попытавшись ей помочь в меру своих сил.

Он принял грозный вид, опершись на свою трость с серебряным набалдашником, и выпрямился во весь свой рост.

— ..Хорошо, — повторил он, — сразимся с Дьяволицей!

Глава 2

От мыса Гаспе на севере, находящегося у слияния залива Святого Лаврентия с рекой того же названия, до Кансо и еще далее к югу тянется странный мир отмелей и бухт, пропитанных в течение лета запахом рыбы, усеянных лодками, стоящими на якоре судами и похожими на столы деревянными помостами на сваях, служащими для разделки трески, окаймленных чудовищными свалками рыбных отходов, с тучами кричащих птиц над ними, многокилометровыми гирляндами развешенной для просушки рыбы. Это — царство трески, Зеленый залив! Часто он покрывается полупрозрачной дымкой, напоминающей сернистые испарения. Береговые отроги и мысы скрываются тогда в тумане, а их обитатели прозябают на участках, зажатых между морем, отливающей металлическим блеском галькой и лесом, покрывающим склоны гор. Казалось, все кончается за пределами этого мирка. Канадские ели, похожие на черные веретена, выстроившись непроходимым частоколом, отрезают побережье от остальной страны… Там, под защитой леса, укрывались несколько деревушек и форт с оградой, близ которой лепились построенные из коры хижины индейцев-малеситов, вырождающихся из-за неумеренного потребления алкоголя.

За туманами открывался залив. Святому Лаврентию, можно сказать, повезло, так как его праздник выпал на день, когда француз Жак Картье водрузил Крест на мысе Гаспе.

Его именем названа река длиною в несколько тысяч миль, залив, размерами равный Франции, окаймленный многочисленными островами. На севере

— остров Антикости, на востоке — Ньюфаундленд, на юге — Сен Жан, с его безлесной поверхностью и красными береговыми обрывами, напоминающий рубин, брошенный в голубизну моря, и Королевский остров — антрацитовое кольцо вокруг огромного озера.

А в самом центре — архипелаг Мадлен: острова Демонов, Птиц, Пуант-о-Лу, Авр-о-Мезон, Ла Гросс…

Пленники здешних «песков» были совершенно оторваны от жизни залива.

Каждый год в начале лета целые рыболовные флотилии с берегов Европы осаждали, подобно стаям перелетных птиц, эти берега, размещаясь в излюбленных ими уголках на весь сезон.

Первый из прибывших считался «хозяином поплавка» и на многие месяцы по-хозяйски располагался со своей командой на самых лучших местах.

Таким и предстал перед глазами Анжелики участок Тормантина-Тидмагуша, когда она появилась там после полудня.

Мыс Тормантин, давший имя этой местности, находился дальше к северу и не был виден с этой точки побережья. Таким образом, участок, куда вышли путешественники, не имел названия и был предназначен для ловли рыбы, совершения преступлений и.., продажи душ дьяволу…

Именно здесь все должно было произойти. Анжелика уже говорила об этом Виль д'Авре. А сейчас, сидя в лодке, подгоняемой веслами бретонца, она смотрела, как медленно приближался берег. Солнце стояло еще высоко, но стена тумана превращала его в размытое ослепительное белое пятно. По морю бежали мелкие, отсвечивающие на солнце волны. Лодка, в которой вместе с Анжеликой разместился индеец Пиксарет, двигалась довольно медленно. Не помогал и парус, так как в воздухе не чувствовалось ни малейшего дуновения.

Высокий и нескладный, одетый в черную медвежью шкуру, вооруженный длинным копьем и луком со стрелами, Пиксарет по праву телохранителя занял место в лодке, которая, кроме рыбака и его орудий лова, могла вместить лишь двоих.

Остальные двинулись вдоль берега по тропинке, то и дело петлявшей в обход болот, окружавших поселок. Чтобы добраться до места, им требовалось несколько часов…

Анжелика смело выпрыгнула из лодки, замочив ноги почти до колен.

Бретонец указал ей на группу домов, которые ступеньками поднимались в западном направлении к отрогам гор, местами взбираясь на откосы.

Эти строения, большие и малые, крытые дранкой, соломой ил» даже дерном, росли без всякого порядка, словно дикие Растения. Над селением возвышался деревянный форт, похожий на черное горбатое чудовище, а чуть дальше, на самом краю мыса, захваченного стайкой елей, рядом с силуэтом креста, примостилась маленькая часовня с хрупкой колокольней, окрашенной в белый цвет.

Анжелика быстро двинулась к берегу, не обращая внимания на прибрежную полосу, где кипела работа рыбаков. Те, в свою очередь, также не удостоили ее приветствиями, словно не заметив появления незваной гостьи.

Неожиданно она очутилась среди королевских невест. Как в кошмарном сне, перед ней возникли знакомые лица Дельфины, Кроткой Марии, Жанны Мишо и ее дочки, Генриетты, Антуанетты и даже Петронильи Дамур. На фоне хмурого неба их лица показались ей бледными и расстроенными.

Они в самом деле побледнели при ее внезапном появлении.

— Где же ваша благодетельница? — бросила им Анжелика.

Одна из невест неловким жестом указала на ближайший дом. Анжелика двинулась к нему и решительно переступила выложенный из камня порог.

Она увидела там Амбруазину де Модрибур…

Глава 3

Дьяволица сидела у окна со сложенными на коленях руками в обычной для нее позе раздумий и молитв.

Она повернулась к Анжелике, и глаза их встретились. По губам ее скользнула легкая усмешка, и она просто сказала:

— Вы!

Казалось, Амбруазина ничуть не удивилась, а улыбка ее стала еще более нежной. Однако и в ней странным образом сказалась зловещая суть ее натуры, искусно спрятанная за пленительной внешностью.

— Я никак не думала вновь увидеться с вами…

— Почему же?.. — бросила Анжелика. — Уж не потому ли, что вы приказали своим подручным убить меня?..

— Моим подручным? — с удивленным видом подняла герцогиня свои тонкие брови.

Анжелика обежала взглядом все уголки комнаты… «А где же он?» — подумала она с нетерпением.

Но, почувствовав на себе иронический взгляд Амбруазины, она удержала слова, готовые сорваться с губ.

— — Вот видите, — сказала герцогиня, кивнув головой, — от меня не так-то легко отделаться. Вы надеялись навсегда избавиться от меня, выдав этому англичанину… А я вот она! Свободна и нахожусь довольно далеко от Новой Англии.

— Как это вам удалось умилостивить Фипса?..

— Это вас заинтриговало, не так ли? — рассмеялась Амбруазина, заметив своим гортанным воркующим голосом:

— Если женщина обладает достаточной ловкостью, ей нетрудно уладить дело с мужчиной, которого природа щедро наградила всем необходимым для этого звания.

И она окинула Анжелику взглядом, полным насмешки.

— Зачем вы приехали?.. Чтобы найти здесь его?.. Вы решительно не хотите поберечь себя от страданий…

И в этот момент глаза Анжелики остановились на укрепленной в углу вешалке. Она узнала камзол Жоффрея. Тот самый камзол из темно-зеленого бархата, украшенный серебряной вышивкой, который он носил постоянно.

Амбруазина проследила за взглядом Анжелики и еще шире улыбнулась.

— Да-да, — произнесла она игривым тоном. — Да, моя дорогая, такова жизнь!..

Недолго думая Анжелика одним прыжком пересекла комнату. Вид знакомой одежды в чужом доме потряс ее до глубины души. Она схватила камзол, хотела прильнуть к нему лицом, гладила и гладила ткань кончиками пальцев, словно пытаясь вызвать знакомого, любимого человека.

— Вы меня поняли? — настойчиво повторила Амбруазина резким металлическим голосом. — Да, он здесь, со мной. Он мой любовник!..

Анжелика резко повернулась и еще раз внимательно осмотрела комнату.

— Пусть будет так!.. Но где же он, пусть он, сам скажет мне это!.. Где он?..

На лице герцогини отразились какие-то колебания.

— Сейчас его здесь нет, — согласилась она. — Два дня назад он отправился на своем корабле, я не знаю точно куда, но думаю, что на Ньюфаундленд. Скоро он должен вернуться…

Анжелика поняла, что она лжет, но и сама в данную минуту не знала, испытывает ли она чувство горького разочарования или, наоборот, чувство облегчения от того, что отдалялся момент ее трудного разговора с де Пейраком в присутствии Амбруазины.

— Он попросил меня ждать его здесь, — продолжала герцогиня вкрадчивым голосом, — и заверил, что возвратится самое позднее через неделю. Он просто умолял меня не уезжать… Он от меня без ума.

Анжелика никак не откликнулась на эти слова, а лишь скользнула по герцогине невидящим взглядом.

— Вы меня не слышите? — повторила та, и в голосе ее прозвучали нетерпение и раздражение. — Вы меня поняли?.. Говорю вам, я его любовница.

— Я вам не верю.

— Почему? Вы думаете, что вы единственная женщина в мире, которую можно любить?.. Говорю вам, мы любовники!

— Нет! Вы лжете.

— Как вы можете утверждать это столь категорично?..

— Я слишком хорошо его знаю. У него поразительно точный инстинкт и огромный опыт, в том числе и в оценке женщин. Он не из тех, кто может позволить провести себя такому презренному созданию, как вы.

Герцогиня попыталась изобразить ироническое изумление и воскликнула с издевкой:

— Что вы такое говорите! Вы утверждаете, что любите его. Безумная! Любви не существует… Это лишь иллюзия, легенда, придуманная мужчинами, чтобы им веселей жилось на земле… Ценится только тело и та всепоглощающая страсть, которую оно вызывает… Я уже рассказывала вам о Фипсе и утверждаю, что нет мужчины, которого ловкая женщина не могла бы соблазнить, если она действует со знанием дела!..

И вдруг Анжелика громко рассмеялась. Она представила себе беднягу Фипса в единоборстве с этой сладострастной женщиной… Ну мог ли устоять несчастный перед таким натиском? Конечно, нет! Пуритане плохо приспособлены к такого рода искушениям; в их душах страх перед грехопадением может сравниться лишь с неодолимым влечением, внушаемым им властью Зла.

Этот внезапный приступ веселья привел в замешательство Амбруазину, которая смотрела на Анжелику и ничего не понимала, буквально потеряв дар речи.

— Вы смеетесь! Вы и в самом деле сошли с ума?.. Вы не можете смириться с мыслью, что и он способен согрешить? Таковы все мужчины, говорю я вам! Нужно лишь найти слабое место, какое есть у каждого.

— У него нет слабых мест.

— Надо думать, есть.., поскольку.., я, можно сказать, шутя убедила его в том, что с его стороны было бы ошибкой ради такой женщины, как вы, пренебречь наслаждением, какое я ему предлагала.

Анжелике вдруг стало не до смеха.

— Что вы ему сказали?..

Амбруазина облизнула губы, как бы вспоминая любовные утехи. В ее темно-золотистых зрачках блеснул огонек торжества, тогда как лицо Анжелики невольно выдало ее тревогу.

— О, очень просто!.. Когда мы встретились в Ла-Эв, где я попросила Фипса высадить меня на берег… Я рассказала ему, что после его отправления из Голдсборо вы первым делом нашли Колена Патюреля.., и отдались ему…

— Вы это сделали?

— Как вы побледнели вдруг… — пробормотала Амбруазина, с жестоким вниманием разглядывая собеседницу… — Выходит, я была не слишком далека от истины в своих предположениях на ваш счет, а также на счет этого молчаливого нормандца. У вас лежит к нему душа… А он вас просто любит… Как и многие другие… Все мужчины любят вас и жаждут вашей близости.

Выражение ее лица резко изменилось, и она вскрикнула, скрипнув зубами:

— ..О, как я ненавижу вас! Я хотела бы видеть вас мертвой!..

И продолжала, перемежая слова душераздирающими криками:

— Нет! Нет! Не мертвой!.. Если бы вы умерли, из моей жизни исчезло бы все светлое! О боги! Как могу я желать вашей смерти и приходить в отчаяние от одной мысли, что вы можете покинуть этот мир?.. Я пришла слишком поздно! Если бы вы меня полюбили, все бы переменилось. Я исчезла бы в вас. Я стала бы вашей рабыней, а вы моей. Но вы привязаны к мужчине, к этому гнусному животному… Он приковал вас к себе!..

Она принялась выкрикивать такие непристойности, что Анжелике, которая не могла скрыть своего крайнего изумления, показалось, будто из этого прекрасного рта действительно выползают отвратительные змеи.

И как ни странно, именно этот истерический припадок герцогини спас от нервного кризиса Анжелику.

Когда Амбруазина рассказала о «разоблачениях», подсунутых ею Пейраку, Анжелика сразу же представила, какую бурю должны были вызвать эти обвинения в его душе. Ведь их примирение было еще таким хрупким! Она вспомнила его искаженное страшным гневом лицо от одной только мысли о возможной близости ее с Золотой Бородой.

Только постепенно и очень бережно, с величайшими предосторожностями, собрав все свое мужество и поступившись своей гордостью, черпая силу для преодоления испытаний во взаимной глубокой любви, им удалось залечить мучительные раны, нанесенные друг другу в те трагические минуты.

Можно представить, как должны были растравить эти слова Амбруазины совсем еще свежую рану на сердце Пейрака!..

Она почувствовала вдруг свое бессилие. Ей показалось, что она стоит перед катастрофой, которую нечего и пытаться предупредить или остановить, что все потеряно и остается лишь смириться и бежать закрыв глаза.

И в этот момент Амбруазина, разразившись дикими проклятиями, странным образом вернула ей уверенность. Растерянность Анжелики сменилась решимостью, а гнев против этой женщины охватил ее жарким пламенем.

— Довольно, — крикнула она, топнув ногой, и голос ее перекрыл вопли герцогини. — Вы отвратительны, вы просто гнусны! Замолчите! Мужчины, конечно, не ангелы, но именно такие, как вы, делают их пошлыми и глупыми. Замолчите! Я вам приказываю! Что до мужчин, они заслуживают уважения!

Они замолчали разом, как бы переводя дух перед новой схваткой.

— С вами действительно потеряешь голову, — сказала Амбруазина, пожирая собеседницу взглядом, словно перед ней было некое чудовище. — Я только что нанесла вам смертельный удар… И не вздумайте отрицать. Это было очевидно… Я показала вам, что ваша любовь, ваше божество, ваш идол не безгрешен… А вы находите возможным давать мне уроки… Чтобы защищать мужчин, всех мужчин… Черт возьми! Что за странная порода у этих людей?

— Это неважно… Я ненавижу несправедливость, и есть истины, которые я не позволю вам — как бы ни были вы умны, образованны и влиятельны — обливать грязью. В нашей жизни мужчина — это нечто очень важное, очень значительное. И если мы, женщины, не можем иногда постигнуть движение их мысли, следовать за ними — это еще не причина мстить им за наше ничтожество, принижая их, повергая их в рабство… Абигель говорила мне однажды нечто подобное…

— Абигель!

И снова герцогиня испустила крик, полный ненависти.

— Ах!.. Не упоминайте при мне это имя… Я ее ненавижу, эту лицемерную безбожницу! Я ее просто не выношу… Вы смотрите на нее с такой нежностью. Вы без конца с ней воркуете… Я как-то видела вас у нее через окно. Вы положили голову ей на плечо. Спали рядом с ней. Держали ни руках ее ребенка, покрывая его поцелуями…

— Тот крик в ночи.., это были вы…

— Как могла я выдержать такое зрелище и не умереть от горя… Вы были там, около нее, счастливая.., живая и счастливая.., а ведь она должна была умереть.., сто раз умереть…

Анжелика шагнула к герцогине. Казалось, сердце не выдержит переполнившего ее гнева.

— Вы пытались отравить ее? — сказала она вполголоса сквозь сжатые зубы. — ..Вы даже подготовили ее гибель при родах… Когда вы поняли, что их время приближается, что они должны произойти той ночью, вы пришли ко мне, чтобы подсыпать снотворное в мой кофе… Его выпила мадам Каррер.., случайно… Иначе я проспала бы всю ночь, а вы прекрасно знали, что без моей помощи Абигель могла бы умереть.., вы допьяна напоили старую индианку, чтобы она не смогла позаботиться о роженице… Затем вы подлили отраву в приготовленный мной настой… Вы слышали, как я рекомендовала Абигель принимать его несколько раз в день… Вы пришли после обеда вместе с другими посетителями, чтобы исполнить ваш гнусный замысел… По счастью, Лорье закрыл своей корзинкой сосуд, Северина о нем забыла, а вечером я выплеснула микстуру в окно… Ее попробовал поросенок Бертильи и тут же подох…

Анжелика была настолько потрясена, что у нее не хватало слов.

— Вы хотели, чтобы я своими руками убила Абигель!..

— Вы любили ее, — повторила Амбруазина, — и не любили меня… Вас влекло ко многим, но только не ко мне; Абигель, дети, ваш котенок.

— Мой котенок… Так это вы… Вы били и мучили его… О, теперь я понимаю… Это вас он заметил в темноте, и от ужаса у него шерсть встала дыбом.

Анжелика нагнулась к Амбруазине, и глаза ее гневно блеснули:

— Вы хотели и его загубить… Но он вовремя вырвался.., из ваших когтей…

— Вы сами в этом виноваты… — герцогиня попыталась прикинуться невинной девочкой. — ..Вы делали все возможное, чтобы так и случилось… Вот если б вы меня любили…

— Ну как вы можете желать, чтобы вас хоть чуть-чуть любили, — воскликнула Анжелика, вне себя от гнева схватив герцогиню за волосы, и грубо тряхнув ее. — Ведь вы чудовище!..

Ее охватила такая ярость, что она, казалось, могла бы оторвать голову ненавистной герцогине. И вдруг, взглянув в лицо Амбруазине, она заметила по его выражению, что насилие доставляет той лишь удовольствие.

Анжелика резко оттолкнула ее от себя, и герцогиня почти упала на глинобитный пол. Как и в ту ночь в Порт-Руаяле, когда она лежала обнаженная на своем алом плаще, лицо ее с полузакрытыми глазами было озарено светом какого-то странного наслаждения.

— Да, — пробормотала она, — убейте меня. Убейте меня, моя любимая…

Анжелика, расстроенная и растерянная, заметалась по комнате.

— Святой воды! Подайте мне святой воды! — крикнула она. — Ради Бога, святой воды! Я понимаю, что с такими исчадиями ада нужны и кропила, и заклинания…

При этих словах Амбруазина громко расхохоталась. Она смеялась до слез…

— Ах, вы самая удивительная женщина из тех, что мне приходилось встречать, — выпалила она наконец. — Самая дивная.., самая неожиданная… Святой воды!.. Это замечательно!.. Вы поистине неотразимы, Анжелика, любовь моя!..

Выговорившись, она встала, посмотрела на себя в небольшое зеркало, стоявшее на столе, облизнула пальцы и поправила ими свои тонкие брови.

— ..Да, это правда, я посмеялась с вами, как давно уже ни с кем не смеялась… Вам удалось меня развеселить… О, эти дни в Голдсборо.., ваше общество, ваши смены настроения, полные фантазии… Любовь моя, мы созданы друг для друга..» Если б вы захотели…

— Довольно! — крикнула Анжелика и бросилась вон из дома.

Она бежала как безумная, спотыкаясь на каменистой дорожке.

— Что с вами, мадам? — бросились ей навстречу королевские невесты, перепуганные дикими криками, которые неслись из дома, где схватились две женщины.

— Где Пиксарет? — бросила им Анжелика, переводя чихание.

— Ваш дикарь?

— Да! Где он? Пиксарет! Пиксарет!

— Здесь я, моя пленница, — послышался голос Пиксарета, вынырнувшего невесть откуда. — Что ты хочешь?

Она взглянула на него растерянно, так как от волнения забыла, зачем его звала. А он смотрел на нее с высоты своего огромного роста, и на его лице цвета обожженной глины, словно кусочки агата, блестели живые черные глаза.

— Пойдем со мной в лес, — сказала она на языке абенаков, — побродим лесными тропами… Там, в святилище Великого Духа.., затихают все боли…

Индеец, а за ним и Анжелика вышли из селения и быстро зашагали к опушке леса. Они вошли в лес и двинулись Между сосен и елей, покрытых из-за долгой засухи серой пылью. Деревья и кусты подлеска, местами уже тронутые увяданием, радовали глаз красноватыми тонами листвы; иногда Анжелике и Пиксарету приходилось пересекать целые поляны, покрытые кустиками черники и брусники, ягоды которых превращали землю в роскошные ковры, тянущиеся вдоль всего побережья.

Затем они вступили в темную глубь леса. Пиксарет шел быстро, но Анжелика легко поспевала за ним, подталкиваемая смутной опасностью, какую таила в себе остановка. Она знала, что тогда на нее снова накатила бы горячая волна, которая сжимала ее сердце, затрудняла дыхание и грозила гибелью.

Выйдя на поляну, за которой между золотистыми стволами сосен виднелось море, Пиксарет остановился.

Он уселся на пенек, поднял глаза на Анжелику и с насмешливым видом взглянул на нее снизу вверх.

И тогда горячая волна в ее сердце спала и рассыпалась. Словно подкошенная, она упала на колени перед индейцем, погрузила лицо в густой черный мех его медвежьей шкуры и безудержно разрыдалась.

Глава 4

— Женщины имеют право на слезы, — сказал Пиксарет с удивительно доброй улыбкой. — Плачь, моя пленница! Яды, накопившиеся в твоем сердце, будут смыты слезами.

Он положил руку ей на голову и терпеливо ждал. А она плакала, вложив в рыдания все свое существо, не осознавая даже в этой круговерти событий действительных причин своего горя, которому Анжелика полностью отдалась после того, как были прорваны плотины ее мужества, а ее стойкость отступила перед человеческой слабостью; это была физическая разрядка, которая спасла ее от безумия, что бывает в те редкие минуты, когда человек принимает себя таким, каков он есть, испытывая внутреннее примирение между тем, что он знает о себе и тем, чего не знает; и эта слабость в конце концов обернулась благотворным наслаждением. Страдание, которое разрывало ей сердце, смягчилось, уступило место спокойствию, чувству умиротворения, ее боль ослабела и утихла.

Отзвуки катастрофы постепенно замерли, сменились мрачной тишиной, из которой постепенно возрождалось ее изболевшееся, ослабленное случившимся «я». Из глубины души возник вопрос: «Что же делать дальше?» Она вытерла глаза. Без поддержки она не устояла бы после такого удара. Но рядом был Пиксарет. На всем протяжении этих странных событий Анжелика чувствовала его человечное, благожелательное присутствие. Не все еще потеряно. Пиксарет сохранил веру в нее.

Страницы: «« ... 1718192021222324 »»

Читать бесплатно другие книги:

Вампиры – таинственные, могущественные, опасные и невыразимо притягательные.Что, если однажды ты вст...
Пятеро неразлучных друзей в поисках клада случайно набрели на таинственный подвал в старинном, давно...
«Что может быть прекраснее сверкающих алых рубинов, ограненных в виде лепестков тюльпана и обрамленн...
«Еще в то благодатное время, когда Мерзляков работал конюхом и в самодельной крупорушке – большой ко...
«Мой дедушка – охотник, мы живём в избушке около ручья. И ещё с нами живёт Чембулак. Это такая собак...
Полина Серова неожиданно для себя стала секретным агентом российского императора! В обществе офицера...