Анжелика и дьяволица Голон Анн

Глава 7

Анжелика решила забрать у Амбруазины камзол Жоффрея и стала ждать, наблюдая за ее домом, когда та отправится к мессе.

Она увидела, как целая компания во главе с «благодетельницей» двинулась к церквушке, колокол которой призывал верующих на молитву.

Здесь, в Тидмагуше, герцогиня держала свой двор, как настоящая королева. Она прибыла сюда раньше Анжелики, солидно обосновалась, и ее не так-то просто было свергнуть. Амбруазине необходимы были не только ее «невесты», секретарь и Жоб Симон, чтобы ее сопровождать, но также поклонники и почитатели, причем в большом количестве. Там был Никола Пари, а также несколько вчерашних гостей, включая и капитана рыболовной шхуны, довольно много бретонских рыбаков и, конечно, Виль д'Авре, как обычно раскованный и элегантный, шагавший по песчаным тропинкам с такой грацией и непринужденностью, как будто он прогуливался по аллеям Версаля.

Как только кортеж скрылся в лесу, Анжелика бросилась к дому Амбруазины. Она схватила камзол Жоффрея и прижала его к сердцу. Затем оглянулась вокруг.

В голову ей пришла мысль воспользоваться случаем, чтобы побольше узнать о своей противнице. Она принялась открывать сундуки, сумки, выдвигать ящики. Переворошила ткани, белье. От всего исходил тот колдовской запах, который поразил Анжелику еще тогда, когда герцогиня в первый раз вступила на берег Голдсборо.

Странный это был случай, вне времени и пространства. Она содрогнулась, вспомнив о нем. Каково же было его скрытое значение?

Откуда столько одежды у потерпевшей кораблекрушение женщины?.. Сундуки были полны. Подарки поклонников? Жоффрея?.. Ее больно кольнуло в сердце, но она запретила себе думать об этом дальше.

Анжелика продолжала свои поиски, не находя ничего полезного для своего расследования. Вдруг из кармана одного из платьев выпало несколько сложенных листков. Подняв их, Анжелика сразу же узнала письмо отца де Вернона.

Глава 8

Как же это письмо попало в руки герцогини де Модрибур? Приказала ли она догнать и убить шведского мальчика, который принес посмертное послание иезуита? Почему стремилась любой ценой завладеть письмом? Почему хранила его в своем сундуке? Какой чрезвычайно важный секрет раскрывался в его строках, которые Анжелике не удалось прочесть до конца?

Тогда, охваченная тягостными воспоминаниями после первых же прочитанных слов, она прервала чтение, положила послание на стол, и в этот момент в комнату вошла Амбруазина, а мальчик, доставивший письмо, исчез. Сколько раз впоследствии она упрекала себя в излишней чувствительности, помешавшей ей сразу же ознакомиться с полным текстом письма, от которого, возможно, зависела судьба всех.

Одной из причин, заставивших Анжелику попытаться как можно быстрее найти Пейрака, а не ждать его спокойно в Голдсборо, была неотвязная мысль об исчезнувшем письме, в котором, похоже, возводились на нее очень опасные и трудноопровержимые обвинения и которое могло попасть в руки непримиримому отцу д'Оржевалю прежде, чем она и ее муж смогут подготовить план защиты против чудовищной клеветы.

Но сейчас, когда она вновь нашла его в логове дьяволицы, в мозгу Анжелики началась неторопливая работа, подводившая ее постепенно к пониманию скрытого смысла слов, написанных иезуитом. Сначала они поразили ее в самое сердце, как свидетельство измены дорогого и верного друга.

Прижимая к груди свою бесценную добычу — зеленый вельветовый камзол и письмо отца де Вернона — Анжелика крадучись вернулась к себе. Забаррикадировав дверь, она положила камзол Жоффрея на стол около себя и принялась за письмо, листки которого, затвердевшие от долгого лежания, слегка похрустывали при развертывании. Глаза ее моментально узнали ранее прочитанные слова.

«Да, мой отец, вы были правы.., дьяволица в Голдсборо.., она установила там атмосферу разврата, сладострастия и преступлений»…

Однако на этот раз его элегантный, четкий почерк не показался ей столь уж враждебным и обвиняющим. Перед ней был друг. В написанных им строках сквозила глубокая чистота его личности, беспристрастной, холодной, но в то же время пылкой. Она поняла, что в письме, которое она вновь держала в руках, иезуит хочет поговорить с ней вполголоса, сообщить ей доверительно свою страшную тайну. Поскольку пакет с его посланием не мог быть вручен тому, кому оно адресовалось, отец де Верной передавал его Анжелике, графине де Пейрак, что он уже пытался сделать перед своей смертью. «Письмо.., к отцу д'Оржевалю.., нельзя допустить, чтобы оно…» Она поняла теперь смысл его последних слов. Собрав все силы, он обращался к ней с мольбой: «Нельзя допустить, чтобы письмом завладела она. Дьяволица… Проследите за этим, мадам. Я один знаю правду, но если герцогиня им завладеет, она эту правду задушит… Тогда Зло и Ложь будут по-прежнему смущать умы, толкать людей в бездну несчастья и греха… Прожив несколько дней в Голдсборо и ужаснувшись увиденным, я использовал всю мою интуицию, силу моей научной мистики и стремления к добру, чтобы открыть истину… Раскрыв ее и изложив в этом письме, я умираю, не получив возможности публично рассказать о ней… Попытайтесь, мадам, опередить этих дьяволов… Это письмо.., к отцу д'Оржевалю.., нельзя допустить, чтобы оно…» Все произошло так, будто он сидел рядом и объяснял ей все своим тихим голосом. Затем, собравшись с силами, Анжелика принялась почти с благоговением читать те строки, которые ей не удалось прочесть когда-то.

Да, мой отец, вы правы… Дьяволица в Голдсборо…

«Это поистине ужасная женщина.., прячущая свои низменные инстинкты и изощренность в пороках под внешним, — обаянием, умом и даже набожностью, умело используемыми ею, чтобы привлекать людей и вести их к гибели, как плотоядные цветы в американских лесах, используя яркие краски и нежные ароматы, привлекают насекомых и птичек и тут же их пожирают. Без всяких колебаний она идет на святотатство. Она может принимать причастие, совершая смертный грех, лгать на исповеди и даже пытаться совратить слуг божьих в духовном сане. Я не могу еще сказать, является ли она жертвой того, что в теологии носит название наваждения, то есть происков дьявола, влияющего на душу и тело человека извне и заставляющего его действовать почти бессознательно, в состоянии, близком к безумию; или дело идет о довольно обычном случае одержимости, когда дьявол вселяется в тело и сознание человеческого существа и завладевает его личностью, или, наконец, перед нами более редкий и опасный пример перевоплощения злого духа, демона, порожденного Сефиротическим древом, близкого к одному из семи черных принципов Гулифаха, в нашем случае дьяволицы, получившей возможность перевоплощаться, чтобы жить какое-то время среди людей и сеять в их душах разложение и грех note 36.

Вы, как и я, знаете, что этот случай редок, но отнюдь не исключено, что именно с ним мы столкнулись в данном деле, поскольку он еще раз подтверждает правильность ваших выводов, отец мой, в вопросе, который не дает вам покоя уже около двух лет, и в большой мере соответствует откровениям ясновидящей из Квебека, о которых вам когда-то сообщили.

Возникла прямая опасность появления Дьяволицы в Акадии. Ваша неусыпная забота о дорогой для вас стране требовала проявить внимание даже к такой форме предупреждения, проанализировать это видение, вскрыть его предпосылки, словом, пойти по следу дьяволицы, как охотник идет по следу зверя в лесу, определить признаки явления, его начало, его возможное развитие.

Следы привели вас в Голдсборо. Так называется недавно возникшее поселение на берегах Пентагуета, созданное довольно неожиданно и почти без нашего ведома одним джентльменом удачи, не представлявшим какую-либо страну, но более или менее близким к англичанам. Проведенная вами проверка установила, что речь шла о знатном французском дворянине, изгнанном из королевства за давние преступления, связанные с черной магией. Все совпало. Затем рядом с ним появилась женщина, прекрасная и обольстительная. Сомнения отпали окончательно…

Удалившись от этих мест на несколько месяцев в связи с поездкой в Новую Англию, я не следил за ходом событий и, догадываюсь, именно из-за моего незнания этого дела и, можно сказать, из-за безразличия к нему, что определяло мою беспристрастность, непредвзятость и большую свободу в принятии решений, вы и поручили мне, «не сняв сапог», по прибытии моего парусника в воды Акадии проверить на месте ваши выводы и представить вам подробный доклад не только о реальном политическом значении происходящих в Голдсборо событий, но и о мистической сущности столкнувшихся там противников. Вы посоветовали мне отправиться в Голдсборо, лично встретиться с их участниками и прощупать их в деле, а составив свое мнение, сообщить о нем вам без прикрас и со всеми подробностями.

И вот сегодня вечером я снова в Голдсборо, куда я прибыл после нескольких недель расспросов и строгого расследования, моля Святой Дух просветить меня и направить на путь истины. Я пишу отчет и подтверждаю вам, отец мой, что — увы — предостережения свыше и ваши собственные опасения вас не обманули. Дьяволица в Голдсборо. Я ее видел. Я даже общался с ней. Я содрогался, когда встречался глазами с ее взглядом, в котором мелькали быстрые огоньки ненависти. Вам знаком тонкий и поистине сверхъестественный инстинкт этих созданий при встрече с нами, воинами Христа, на которых возложена задача их выявления и которые обладают необходимыми для этого средствами.

После всего сказанного я обязан, дорогой мой отец, провести нечто вроде воссоздания ситуации, к восприятию которой я не чувствую вас готовым и посему опасаюсь, что, получив мое послание со всей его суровой правдивостью, вы захотите отринуть его как результат мимолетного заблуждения…»

— Ох, уж эти мне иезуиты с их многословием! — воскликнула, потеряв терпение, Анжелика.

Она с трудом удерживала себя от соблазна пропустить несколько строк и перевернуть, не прочитав, несколько страниц, чтобы поскорее добраться до выводов. Сердце ее учащенно билось.

Он потерял меру, этот Мэуин, со своей красноречивой сверхосторожностью… Но ведь он не мог знать, что Амбруазина и ее свита должны были вот-вот вернуться с мессы, что она обязательно заметит развороченные при обыске вещи и пропажу хранившегося у нее письма.

Анжелика взяла себя в руки. Она должна прочесть письмо полностью, не пропустив ни единого слова, поскольку все в нем было исключительно важно, во все должна быть внесена полная ясность. И ей, несмотря ни на что, были понятны разглагольствования иезуита, ведь на его долю выпала трудная задача раскрыть дьявольскую мистификацию, обосновать необходимость пересмотра внешне бесспорных выводов, а ведь даже человека высокого ума трудно убедить в том, что его ввели в заблуждение собственные страсти, оправданные, по его мнению, высшим благом. И она чувствовала, что эту линию и вел отец де Верной по отношению к своему собеседнику, замечательному и грозному отцу д'Оржевалю, непримиримому противнику их всех, и в первую очередь ее, Анжелики, — присутствие которого в этом диалоге она постоянно чувствовала, так как именно к нему обращался Мэуин, тогда как его перо, неподкупное и осторожное, бегало по бумаге. Он явно имел в виду некоторые черты своего патрона, когда высказывал опасения, что, получив его суровое свидетельство, он может «отринуть его как результат мимолетного заблуждения, связанного с человеческой слабостью, жертвой которой может однажды стать каждый».

«Поэтому я прошу вас, мой дорогой отец, — продолжал он, — вспомнить о том, в какой мере я всегда стремился проявлять чувство справедливости при выполнении поручаемых мне в течение ряда лет заданий как среди ирокезов, так и в Новой Англии, как при правительстве Квебека, так и в Версале и в Лондоне.

Осуждая крайности, восторженность и предрасположенность, я всегда старался подавать факты в их реальном контексте, опираясь лишь на собственные наблюдения, да на помощь, я еще раз повторяю. Святого Духа, к которому я ежедневно обращаю молитвы с просьбой открыть истину.

Таким образом, я назову вам сегодня имя той, которая кажется мне орудием Сатаны среди нас, ясно осознавая, что мой единственный долг перед вами состоит в том, чтобы представить вам голую бесспорную правду, ведь именно такая правда вам нужна. Для меня она абсолютно очевидна, хотя я и понимаю, каким потрясением станут для вас мои выводы. Для начала остановлюсь на возможных ваших сомнениях. Я знаю, что вы ждете знакомое вам имя.. Однако я назову вам не его.

Когда вы передали мне инструкции относительно этого нового задания, вы рекомендовали мне попытаться найти мадам де Пейрак, которая ускользнула от вас в Невееванике и отправилась, по вашим расчетам, в сторону Каско. Я понимал, что вы убеждены в виновности жены того, кто стал хозяином Голдсборо и доброй части других земель Акадии — от Верхнего Кеннебека до Мон-Дезера.

Все в мадам де Пейрак — красота, обаяние, ум, обворожительная внешность — соответствовало признакам, отличавшим ту, пагубного влияния которой на вашу паству вы опасались. Я и сам склонялся к тому же мнению и не без любопытства, признаюсь вам в этом, ждал встречи с этой женщиной, чтобы понаблюдать за ней вблизи и достаточно долго. При помощи случая и нескольких сообщников я нашел ее довольно быстро и взял к себе на борт. В течение нескольких дней нашего плавания мне было несложно составить о ней свое мнение. Одинокий корабль в море — это такое закрытое пространство, где его обитателям невозможно что-то изображать и не показать себя в истинном свете. Рано или поздно сверкнет молния, освещая всю глубину души каждого.

Мадам де Пейрак предстала предо мной конечно же женщиной необычной, но живой, неиспорченной, смелой, независимой без рисовки, умной без кичливости. Ее жесты и поступки отличались странной и подкупающей свободой. Однако побуждения, которыми они диктовались, выражали лишь естественное желание жить по своим вкусам и в согласии со своим темпераментом, дружелюбным, веселым и деятельным.

Это помогло мне понять, как сумела она завоевать преданность дикарей, и среди них ирокеза Уттаке, с которым, казалось, вообще нельзя договориться, и в особенности наррангасета Пиксарета, от капризов которого вы натерпелись в ходе вашей военной кампании. В этих необычных привязанностях я не вижу ни колдовства, ни извращенности. Мадам де Пейрак привлекает индейцев своим живым характером, их поражает, что эта женщина прекрасно владеет оружием, разбирается в травах, а ее рассуждения о высоких материях по глубине фантазии и изощренности ни в чем не уступают вычурным построениям индейцев, которые нам хорошо известны.

Тот факт, что она говорит уже на нескольких индейских языках, а также довольно сносно по-английски и по-арабски, показался мне в данном случае не признаком ее демонизма, как можно было подумать, а лишь проявлением одаренного в этой области ума, заинтересованного в общении с себе подобными, стремящегося к знаниям и не жалеющего для этого сил. Надо признать, что мало кто из женщин проявляет такую склонность из-за лености ума, присущего их полу, а также из-за слишком большого количества житейских забот, лежащих на их плечах.

Подводя итог, замечу, что она действительно человек незаурядный, но это не дает никаких оснований зачислять ее в лагерь противников добра и целомудрия.

Прибыв в Пентагует, я не счел нужным задерживать ее и дал ей возможность вернуться в Голдсборо, а через неделю прибыл туда и сам. Тогда-то я и встретил Дьяволицу…»

Анжелика закрыла на минуту глаза, пытаясь успокоить бешено бьющееся сердце, и перевернула последнюю страницу многословного послания. Она была так поглощена содержанием письма, настолько отвлеклась от своих сегодняшних забот, что забывала временами о том, что именно о ней говорил отец де Верной в этих строках, где, как дуновение ветерка, чувствовалась любовь к ней.

Что-то неуверенное и неоформленное, но глубокое и нежное как признание слышалось в этом голосе, звучащем из могилы. Она была потрясена этим открытием, породившим в душе ее чувство горячей признательности.

— О, Джек Мэуин! О, мой бедный друг! — прошептала она.

Она не имела права сомневаться в нем. Это было бы бесчестно. И была жестоко наказана сегодняшними угрызениями совести. В тот день, пробегая первые строчки письма, она испугалась, что за ними последуют слишком страшные выводы. Она поддалась волнению, испугалась. И этого колебания, этой слабости, длившейся какое-то мгновение, ничтожный отрезок времени, хватило для того, чтобы решился вопрос жизни и смерти невинного мальчика, маленького посланца умершего монаха, как и вопрос о победе дьяволицы над преследовавшим ее по пятам праведным судьей, разоблачившим ее именно в этом письме, которое Анжелика побоялась прочитать до конца, дрогнула, опасаясь найти там свое осуждение.

Жоффрей любил повторять: «Бояться не нужно никогда.., и ничего».

Сегодня драма завершалась, о чем свидетельствовали строчки последней странички.

«Кто же она, — скажете вы, — если не мадам де Пей. Вот перед вами ответ! Недавно у наших берегов потерпел крушение корабль, на котором следовала в Канаду благородная дама с группой женщин и девушек, предназначенных в жены колонистам. Именно она является этим опасным существом, исчадием ада, заброшенным в наши края на наше несчастье и погибель.

Ее имя вам знакомо.

Это герцогиня де Модрибур.

Мне известно, что уже многие годы вы являетесь ее духовником, говорят даже, что она ваша дальняя родственница. Ходят слухи, что вы побудили ее отправиться в Новую Францию и поставить ее огромные богатства на службу нашему делу обращения туземцев и распространения святейшей католической веры.

Я с удивлением обнаружил ее в наших местах и очень быстро раскрыл исходящую от нее опасность совращения добрых христиан. Однако она призналась мне, что получила от вас поручение наказать ваших личных врагов

— графа и графиню де Пейрак — за их гордыню и дерзость, что находится здесь по вашему приказу с богоугодной миссией, в которой я обязан ее поддерживать…» «Что?! Что такое? Вот так новость!» — воскликнула Анжелика вне себя от изумления. И тут же услышала, что кто-то барабанит в дверь, и, видимо, довольно давно. Она сложила письмо и спрятала его за корсаж. Почти машинально она открыла дверь и окинула отсутствующим взглядом маркиза де Виль д'Авре, который, онемев от беспокойства за нее, только размахивал руками. Он чем-то напоминал забывшего роль кукольного паяца.

— Вы что, потеряли сознание или затеяли со мной игру, от которой я чуть не умер со страха, — выдавил он наконец, — я чуть не разнес в куски вашу дверь…

— Я просто спала, — ответила Анжелика. Она не решилась сразу же рассказать ему о вновь обретенном письме. Поразившее ее открытие о возможном сговоре между отцом д'Оржевалем, стремившимся во что бы то ни стало устранить их, и коварной знатной дамой, прибывшей из Европы якобы с благотворительными целями, бросало новый свет на роль герцогини и на случай, который привел ее в окрестности Голдсборо…

Виль д'Авре вошел в дом с двумя своими людьми, которые внесли караибский гамак и начали его подвешивать к балкам.

— Меня поместили в какой-то камбуз, — объяснил он, — там и повернуться негде, не говоря уже о том, чтобы повесить гамак. Я решил немного поспать у вас. И вообще нам не следует слишком часто разлучаться.

Анжелика оставила маркиза устраиваться, а сама отправилась искать Кантора… Здесь все было как и в Порт-Руаяле. Казалось, все живут самой обычной жизнью, жизнью французского прибрежного поселения в самом конце лета. Рыбаки-сезонники и индейцы привозили меха, несколько ферм разместилось у леса, беспрерывный людской водоворот: одни приезжали, привозя с собой кучу новостей, и опять уезжали, другие располагались лагерем в ожидании корабля, каждый мог отправиться в Европу или в Квебек. Шла бойкая торговля, люди встречались, строили всяческие планы и проекты, в середине дня всех валил сон, а к вечеру, наоборот, чувствовалось слегка наигранное оживление в стремлении забыть о разлуке с близкими, об опасностях дикого континента.

На берегу разжигали костры, дымились трубки.

Никола Пари пригласил всех отужинать, и где-то в темноте звучали заунывные звуки бретонской волынки. Поздно ночью можно было слышать, как подвыпившие матросы возвращались из индейской деревни.

Казалось, добрые люди объединялись, связанные трудным бытием отверженных.

Как и в Порт-Руаяле, у Анжелики возникло ощущение оторванности от своих, особенно острое потому, что мучительный для нее секрет она никому не могла открыть. Иногда ей казалось, что она бредит, но письмо отца иезуита, спрятанное у нее за корсажем, как бы напоминало о себе странными и очень категоричными утверждениями: «Дьяволица, изощренная во зле.., ее, имя вам знакомо.., это герцогиня де Модрибур.., призналась, что получила от вас поручение…» Отец д'Оржеваль поручил Амбруазине войти в доверие к графу и графине де Пейрак и сорвать замыслы этих опасных покорителей берегов Акадии, обосновавшихся в Голдсборо… Но ведь не из-за нее Анжелика заблудилась в Хоусноке, не герцогиня направила ее на остров Старого Корабля. Значит? У нее есть сообщники. И Анжелика принялась лихорадочно перебирать детали, подтверждавшие ее догадку о том, что Амбруазина действовала не одна, что она была лишь душой и вдохновительницей обширного заговора с целью раздавить покончить с ними раз и навсегда. Тогда пришлось бы попустить, что все или почти все, происшедшее в то проклятое лето, было умышленно подготовлено ради достижения этой цели, даже крушение «Единорога» у берегов Голдсборо. Но это же нелепо! Ведь Амбруазина была на борту корабля и при всем ее необузданном нраве не могла согласиться на такой риск… Королевские невесты тоже не дали бы себя обмануть… Нельзя забывать, что во время кораблекрушения несчастные спаслись лишь чудом, что часть экипажа была перебита, а многие утонули…

Кому же из экипажа удалось спастись? Юнге и капитану. Жоб Симон был первым, кто прямо заявил о покушении, о том, что разбойники заманили корабль на рифы и прикончили матросов дубинками… Его отчаяние, связанное с потерей корабля, было безусловно искренним. Но в его поведении была одна труднообъяснимая деталь. Этот опытный капитан не мог оказаться во Французском заливе, направляясь в Квебек. Не сошел ли он тоже с ума? Анжелика не раз задавала себе этот вопрос, глядя издали, как он идет по поселку, размахивая длинными руками, растерзанный и сгорбленный, наклонившись вперед, будто разыскивая что-то безнадежно утерянное, изредка встряхивая низко опущенной головой. Да и другие потерпевшие были, казалось, слишком потрясены этим несчастьем. И было бы не правдой утверждать, в этом она убедилась недавно, что внешне у них было все безмятежно и спокойно. Все говорило как раз об обратном: заплаканные глаза, полные растерянности, подозрительности или страха, обострившиеся черты лиц, горькие складки у губ, молчаливость и подозрительность, глухая враждебность по отношению к ней, выражавшаяся в том, что при ее появлении люди либо поворачивались спиной, либо, напротив, провожали ее пристальными взглядами.

Она обежала из конца в конец весь поселок, остро чувствуя установившуюся там атмосферу, но и безразличная к ней, поскольку мысли ее были заняты другой, несравненно более мучительной проблемой. Она не могла найти Кантора. Пройдя вдоль самого берега, она снова поднялась в поселок. Дома в нем были расположены вокруг небольшой площади, с которой открывался вид на широкий участок моря, уходившего за горизонт. Приставив руку козырьком ко лбу, Анжелика замерла в боязливой надежде увидеть на сверкающей золотыми блестками глади моря, казалось, уже тронутого оттенками осени, далекий парус, направляющийся к входу в залив. Но горизонт был пуст.

Обернувшись, она увидела у себя за спиной Амбруазину, Глаза герцогини гневно сверкали.

— Вы позволили себе рыться в моих вещах, — сказала он с металлическими нотками в дрожащем от бешенства голосе. — Браво! Не слишком-то вас душат укоры совести.

Анжелика пожала плечами.

— Укоры совести? С вами?.. Вы шутите. По тому, как задрожали от гнева ноздри тонкого носа молодой вдовы, она поняла, что обманула ее надежды. Выбирая свои жертвы из числа благовоспитанных и великодушных людей, расположенных видеть в окружающих самое лучшее, герцогиня как раз и рассчитывала на их врожденную деликатность и воспитанность, безнаказанно обманывая их, строя свои происки на их неспособности прибегать к тем же подлым способам защиты, какие она использовала для нападения: к лжи, клевете, неразборчивости в средствах…

Но она начала уже понимать, что в лице Анжелики встретила соперницу, которую не испугать угрозой забрызгать грязью.

— Вы взяли это письмо, не так ли?

— Какое письмо?

— Письмо иезуита, отца де Вернона? Анжелика молча посмотрела на нее, как бы стараясь выиграть время для обдумывания ответа.

— Вы хотите сказать, что владели этим письмом? Как оно могло к вам попасть? Значит, вы не отступаете ни перед чем. Вы подослали убийц к мальчику, который принес мне его, не так ли? Ваши сообщники убили его по вашему наущению? Сейчас я вспоминаю: он так просил выслушать его. Он говорил: «они» за мной следят, «они» хотят меня убить, помогите мне ради всего святого…» А я его не слышала! Бедный мальчик!.. Никогда я этого себе не прощу… Вы приказали его убить!..

— Да вы сумасшедшая! — воскликнула Амбруазина, срываясь на визг, — Что вы там плетете насчет сообщников? И ведь уже второй раз… Нет у меня сообщников…

— Тогда как же это письмо попало к вам в руки?

— Оно лежало на столе, между нами. Я взяла его и все…

Это было похоже на правду.

«Но почему тогда мальчик убежал? — подумала Анжелика. — Когда она вошла… Он боялся ее, как и мой котенок… Он чувствовал в ней исчадие зла; но где же он сейчас?

Она вспомнила малышку Аббиала, шведского мальчика, который пришел к ней за помощью после кончины своего благодетеля. А она не помогла ему! Такое не прощается!

— Это письмо у вас, я уверена, — продолжала Амбруазина, — но тем хуже для вас. Не надейтесь, что вы сможете хоть как-то использовать его против меня. Иезуит мертв, а слова умерших всегда нуждаются в подтверждении. Я скажу, что вы его околдовали и заставили написать это письмо, чтобы погубить меня, так как я была готова разоблачить мерзости, творившиеся в Голдсборо. Я скажу, что вы его совратили, что он был вашим любовником… И он действительно вас любил! Это бросалось в глаза. Овладев этим фальшивым письмом и удостоверившись, что свидетельство иезуита поможет вам оправдаться, вы приказали уничтожить его в вашем гнезде разбойников и еретиков, в Голдсборо. И кто знает, как он погиб? Кому из свидетелей поверят? Только мне, ведь я там присутствовала. Кто еще может рассказать в Квебеке о том, что я видела, о том, как этот ужасный англичанин набросился на несчастного священника и безжалостно убил его, тогда как толпа, и вы в первых рядах, поощряла убийцу криками и громким смехом… Я расскажу, как была поражена, присутствуя на подобном спектакле, с какими трудностями пришлось мне, рискуя жизнью, выбраться из этих проклятых мест, в которых вы властвуете.

Она сделала своей холеной рукой приглашающий жест, как бы призывая Анжелику собрать вокруг них всех жителей Тидмагуша.

— Ну, давайте… Укажите на меня!.. Крикните, вот Дьяволица… Герцогиня де Модрибур… Я без всяких колебаний разоблачаю ее перед вами… И кто же вам поверит? Кто вас поддержит?.. Ваш облик хорошо уже известен французам из Канады и других мест, и, оказавшись здесь, я не преминула добавить к вашей биографии несколько пикантных деталей… В их глазах вы бесчестная и опасная злодейка, и ваше поведение за это время ни в коей мере не способствовало опровержению этого мнения… Вы вышли из леса в сопровождении ваших дикарей. Вы снюхались с этим Виль д'Авре, которого все ненавидят и считают самым отъявленным жуликом из всех когда-либо правивших губернаторов этой области. Вас не видно было на мессе сегодня. А я там была…

Она тряхнула головой и тихо рассмеялась.

— Нет, мадам де Пейрак… На сей раз ваша красота вас не спасет. Мои позиции слишком прочны. Как бы вы не потрясали этим письмом в Квебеке или ином месте, из нас двоих Себастьян д'Оржеваль поверит мне.

— Значит, вы знаете отца д'Оржеваля? — спросила Анжелика.

Амбруазина со злости даже топнула ногой.

— Вы это прекрасно знаете, поскольку вы читали письмо. И не пытайтесь переиграть меня, у вас ничего не выйдет. Она протянула руку.

— Верните мне письмо.

Глаза ее сверкали, загораясь временами каким-то странным пламенем. Анжелика подумала, что личность герцогини излучает зло с такой повелительной силой, что простые впечатлительные люди не могут противиться ей, легко поддаются ее нажиму и запугиванию и, как загипнотизированные, выполняют ее волю. Но не такова была Анжелика. Она сказала герцогине вполголоса:

— Успокойтесь! На нас смотрят, и вы можете нанести ущерб вашей репутации добродетельной и набожной дамы, дав свободу нервам. — И отправилась к себе, не удостоив собеседницу вниманием.

Ночью, запершись на все засовы, она закончила чтение письма иезуита при неверном свете свечи.

В последних строках послания отца де Вернона чувствовалась какая-то спешка.

«У меня есть для вас любопытные соображения относительно Голдсборо, но на них мне уже не хватает ни времени, ни места. Я передаю письмо курьеру Сен-Кастина. Я покидаю эти края, где больше не чувствую себя в безопасности. Но я не хочу уезжать слишком далеко, так как мое присутствие будет в какой-то мере сдерживать деятельность угнездившихся здесь колдовских сил. Хорошо бы вы нашли возможность повидать меня в поселке X., где я должен встретить отца Дамьена Жанруса. Мы договоримся с вами о встрече, и я изложу вам наблюдения, на которых построены мои выводы».

Далее следовали формулы вежливости, которые, несмотря на их несколько официальный характер, свидетельствовали о взаимном уважении и дружеских чувствах двух церковников.

Анжелика решила не рассказывать своему сыну и губернатору об этом письме. Она понимала, что Амбруазина не так уж и не права, утверждая: «Кто вам поверит?» Действительно, кто ей поверит? Такое послание, да еще умело прокомментированное, может обернуться против нее, Анжелики. В нем ведь не было ни одного указания, которое могло бы подкрепить ее вывод о существовании сообщников Амбруазины, о том, что она действовала не одна, а была душой и мозгом широкого заговора, направленного на их уничтожение совершенно, впрочем, бессмысленное. Дне определенного контекста утверждения иезуита могли показаться безумными и надуманными. Плодом гипноза. Если бы он мог раскрыть и доказать факты и ход мысли, которые привели его к столь важным выводам. Но его нет. Обвинения против Амбруазины показались малообоснованными как с теологической, так и с политической точек зрения. Они были направлены против представительницы высшей знати, широко известной своей ученостью и обладавшей определенной репутацией в высших сферах теологических наук. Похоже, что Амбруазина довольно умело делила сферы деятельности, сохраняя безупречную репутацию в глазах тех, чьей поддержки и одобрения добивалась, и совершенно распоясывалась, когда была уверена, что любую клевету может обратить себе на пользу.

Располагая столь грозным оружием, как это свидетельство, Анжелика чувствовала тем не менее всю шаткость своего положения. Но она предпочитала не слишком задумываться в этот вечер, а утешать себя тем, что вместе с письмом отца де Вернона она нашла друга, который и после своей гибели старался ее защитить.

Глава 9

На следующий день по прибытии в Тидмагуш Барсампюи попросил Анжелику выслушать его. Он хотел обратиться к ней с просьбой.

Анжелика, разумеется, не забыла, что именно он по заданию Золотой Бороды захватил ее в плен на косе Макуа, и знала, что, несмотря на молодость, он был способен на любые авантюры, хорошие и плохие. Тем не менее, между ними сложились самые добрые отношения. Ему были органически присущи такие качества, как смелость, рыцарство, предприимчивость, плюс отличное образование, полученное в фамильном замке, унаследовать который ему было, увы! не суждено, поскольку, судя по всему, он был пятым или шестым отпрыском в многодетной семье разорившихся дворян. Теперь, после благополучного урегулирования вопроса с экипажем «Сердца Марии» и назначения Золотой Бороды на пост губернатора Голдсборо, его помощник Барсампюи стал олицетворением преданности графу и графине де Пейрак.

Когда разбился «Единорог», именно он разыскал Кроткую Марию и на своих руках донес ее до форта. Он влюбился в нее сразу, но, к сожалению, идиллия была прервана отъездом герцогини де Модрибур со всеми девушками в Порт-Руаяль…

Анжелика тотчас же обратила внимание на его осунувшееся лицо. Куда девалось то радостное возбуждение, которое к исходу каждого дня овладевало этим «пиратом без страха и упрека» от того, что он не погиб, продолжал жить…Между тем, придя к Анжелике, молодой человек увидел, что она не одна: рядом с ней в гамаке лениво покачивался губернатор, маркиз де Виль д'Авре, который явно никуда не торопился. Это обстоятельство не должно было стать помехой откровенному разговору: ведь когда их караван прибыл на побережье, Анжелика и маркиз в его присутствии обменялись несколькими словами по поводу герцогини, причем губернатор выразил свою озабоченность предстоящим появлением этой дамы в его владениях. Вот почему Барсампюи начал свою речь без обиняков.

— Озабоченность господина губернатора укрепила мое мнение о герцогине как о женщине крайне извращенной и опасной. Поэтому я буквально дрожу от страха за милую Моему сердцу Марию. Мадам, возможно, вы помните, как я воспылал любовью к этой очаровательной девушке. Это произошло мгновенно, в тот самый момент, когда я увидел ее всю в крови. А ведь я жесткий человек и могу утверждать, что до того дня мне была смешна сама мысль о том, что мною может овладеть столь глубокая страсть. Тем не менее, это произошло. Поначалу мне казалось, что Мария отвечает мне взаимностью. Мы рассказали друг другу о себе. Сама она из благородной, но бедной семьи, и поскольку за ней не могли дать никакого приданого, девушку определили послушницей в монастырь. Там ее приметила мадам де Модрибур и предложила стать горничной.

В Голдсборо я почувствовал, что она не безразлична ко мне. Видя, какую привязанность она испытывает к своей покровительнице, я обратился к герцогине и раскрыл ей свое намерение жениться на Марии, не забыв упомянуть о моих титулах и личных качествах. Мадам де Модрибур заверила меня, что поговорит с Марией, но спустя некоторое время сообщила отрицательный ответ на мое предложение и просила не настаивать на нем. По ее словам, Мария, будучи деликатной, прямой и честной девушкой, не может испытывать никакой склонности к пирату, чьи руки наверняка запятнаны кровью, и т, д. Это заявление потрясло меня, я был в ужасном состоянии. Знатная дама принялась утешать меня, и я не знаю, как это произошло, но.., в результате я провел ночь с герцогиней…

При этих словах лицо его выразило такое недоумение, что Виль д'Авре прыснул от смеха в своем гамаке.

— Теперь я понимаю, что оба мы, и я, и Мария, пополнили ряды ее бесчисленных жертв, и я готов сделать все возможное и невозможное, чтобы вырвать Марию из ее когтей. Ведь я считал, что она потеряна для меня навеки. Но случай распорядился так, что, прибыв сюда в вашей свите и застав ее здесь, я имею теперь шанс спасти свою возлюбленную… Однако она избегает меня. Не можете ли вы поговорить с ней, убедить ее в моей любви, сказать, что я горю желанием помочь ей.

— Я попытаюсь.

Удостоверившись в истинной сути характера Амбруазины де Модрибур, Анжелика не могла не задуматься и об отношениях, связывавших «благодетельницу» с подопечными девушками. Их привезли в Новую Францию, чтобы выдать здесь замуж. Почти все они были родом из обедневших дворянских семей и имели приятные манеры, достаточно широкие взгляды и определенный уровень культуры. Многие девушки получили воспитание в сиротских домах и монастырях, подобно Кроткой Марии, разумнице Генриетте, очаровательной, робкой Мавританке Антуанетте и другим, очень набожным, скромным, милым девушкам. Эти же качества были свойственны единственной среди них вдове, Жанне Мишо, которая приехала сюда со своим маленьким сыном Пьером. Конечно, у каждой девушки был свой характер, и иногда довольно яркий, как, например, у Дельфины дю Розуа или Маргариты де Бурмон. Попроще других казалась старая дуэнья Петронилья Дамур, славная добрая женщина, которая была приставлена к герцогине чуть ли не с самого детства.

Некоторые из девушек знали герцогиню давно, другие — всего несколько месяцев, с тех пор, как их начали отбирать Для поездки в Новую Францию. Все они обожали ее, за исключением Жюльены. Она в отличие от других девушек была простолюдинкой. За ней числились какие-то проступки, за которые ей угрожала высылка на острова, и, чтобы избежать этого, она каким-то образом пробилась в группу королевских невест. Жюльена ненавидела герцогиню и никак не скрывала этого.

В преданности девушек герцогине Анжелика угадывала что-то не совсем нормальное, гипертрофированное. Она помнила, как девушки буквально обезумели от волнения, узнав, что ее удалось спасти, как они падали к ее ногам, обнимали и целовали ей колени, рыдая от счастья. А когда вечером возникло опасение, что герцогиня может не выжить, они слезно умоляли Анжелику не отходить от ее постели, они цеплялись за платье, уговаривая исцелить больную… Так что же означала для них герцогиня?

Не были ли они обмануты и околдованы ею? Или запуганы? Просьба Барсампюи давала ей повод повнимательнее разобраться во всем.

Анжелика подкараулила Кроткую Марию, когда та возвращалась в поселок с букетом диких цветов, собранных среди скал. Тропинка, по которой шла девушка, поворачивала за старый заброшенный дом, и там-то она дождалась ее появления, зная, что в этом месте герцогиня их не увидит.

Завидев Анжелику, Мария хотела было побежать назад, но Анжелика остановила ее.

— Не убегайте, Мария. Я должна поговорить с вами без свидетелей. Времени у нас мало.

Стоя перед ней с цветами в руках, девушка с выражением ужаса в глазах смотрела на Анжелику. Ее можно было назвать весьма хорошенькой, и было что-то очень привлекательное в выражении робкой непосредственности, проступавшем на лице. Изящная шея, голубые, как небесная лазурь, глаза, светлые пушистые волосы придавали ей непритязательную грацию хрупкого цветка. Впрочем, она все еще выглядела изможденной после полученных ранений, утомительных переездов и неожиданных перемен, и к тому же в последнее время сильно похудела.

Лицо ее было бледным, губы потрескались от солнца и соленого морского ветра. Сейчас она стояла с выражением загнанного зверька на лице, глядя на Анжелику расширенными застывшими зрачками и приоткрыв губы, как будто ей не хватало дыхания. Да и Анжелика чувствовала себя, как натянутый до предела канат — вот-вот лопнет.

Зная, как мало у нее времени на этот разговор, Анжелика спросила прямо в упор:

— Мария, вы сами видели «их»? Ведь когда вас привели ко мне, вы все время повторяли: «Я вижу их, этих демонов, они избивают меня по ночам…» Вы видели людей, которые пришли ночью с дубинками, чтобы прикончить потерпевших кораблекрушение… Говорите же теперь, скажите мне все, что вы подозреваете, о чем догадываетесь… Преступлениям должен быть положен конец… Ведь это она, правда, это она приказывает им?..

Мария слушала, обезумев от страха. И вдруг изо всех сил замотала головой в знак отрицания.

— ..Вот уже два года вы находитесь рядом с ней, знаете ее интимную жизнь, — настойчиво продолжала Анжелика, понимая, что в ее распоряжении всего лишь несколько минут. — Вы не можете не знать, кто она. Вы обязательно должны все рассказать, помочь мне спасти всех нас от смерти, от уничтожения… Говорите.

Кроткая Мария вздрогнула, как от ожога.

— Нет, никогда, — упрямо сказала она.

Анжелика вцепилась пальцами в ее тонкое запястье.

— Почему?

— Я не могу забыть, что она сделала для меня. Я была так одинока, монастырские стены были моим единственным будущим. Она проявила интерес ко мне, вернула меня к жизни, я расцвела и даже была счастлива…

Она опустила глаза.

— ..Как хорошо быть любимой, — прошептала она. С какой же ловкостью Амбруазина использовала в своих низких целях наивность сиротки-девушки, все еще остававшейся в духовном отношении почти ребенком, чему способствовали природная мечтательность Марии, ее одиночество и незнание жизни! Но было крайне трудно понять, до каких пределов, как полно были осуществлены замыслы герцогини.

— Если бы было только это, — сказала Анжелика, чеканя каждое слово, — я бы не стала осуждать вас. Но ведь зло, которое она причиняет, куда страшнее. Она способна на все, на любое прегрешение, любое злодейство. Вы говорите «быть любимой». Барсампюи любил вас. Он желал стать вашим мужем. Разве она сообщила вам о его предложении? Конечно нет, я вижу, как вы удивлены! Может быть даже, она оговорила его перед вами, а ему сказала, что вы отклоняете его предложение, и тут же сама соблазнила его. А вы.., вы защищаете эту ужасную женщину, сущую дьяволицу, которая отняла у вас возлюбленного, пытаетесь уберечь ее от заслуженного наказания. Говорите, немедленно говорите!

— Нет, я ничего не знаю, — вскричала девушка, пытаясь вырвать свою руку. — Уверяю вас, я ничего не знаю…

— Но вы должны знать. Вы живете так близко к ней, что не можете не угадывать, не подозревать каких-то вещей… Ведь у нее должны быть и сообщники, те, что подстроили кораблекрушение, а потом хотели убить вас уже на берегу. Смотрите, ведь она отреклась от вас, как от других, пожертвовала вашей жизнью…

— Нет, не моей…

— Что вы хотите сказать… Как так не вашей?.. Но Кроткой Марии удалось высвободить руку, и она бросилась бежать, как сумасшедшая, за которой идет погоня…

«Придется попробовать еще», — сказала себе Анжелика. Теперь она знала, что поиск необходимых ценных сведений следует вести в непосредственном окружении герцогини. Задача эта не из легких потому, что герцогиня приблизила к себе самых простых, неискушенных девушек, положение которых было наиболее уязвимым и которые молчали из-за страха, стыда, покорности, из-за укоренившейся в народе привычки не судить по общей мерке о господских делах. Глупость, невежество, наивность, невинность… Как умело использовала все это Амбруазина в своих интересах!

— Что-то вы погрустнели, — сказал Анжелике Виль д'Авре, который все это время продолжал качаться в гамаке и грызть кукурузные хлопья, приготовленные Кантором на углях. — Не следует, моя дорогая, впадать в уныние и слишком переживать по поводу низости рода человеческого. Встреча с ее проявлениями составляет часть нашей земной юдоли. Но ведь за всем следует утешение. Вот увидите, когда мы окажемся в Квебеке и воссядем у камина с рюмкой ароматного ликера, а ваш милый сын будет играть нам на гитаре, вы забудете все это, и мы вместе надо всем посмеемся.

Несмотря на ободряющие слова Виль д'Авре, Анжелика совсем не была расположена смеяться. Она смотрела то в окно, то в дверь в неясном ожидании чего-то. Некоторое время спустя, выйдя из дома, чтобы лучше разглядеть какую-то металлическую точку, появившуюся на предзакатном горизонте с восточной стороны, Анжелика вдруг услышала, как Дельфина дю Розуа окликнула Кроткую Марию и сказала ей:

— Мадам де Модрибур пошла в лес с Петронильей и Мавританкой. Она просила вас подойти к бретонскому кресту помочь донести корзинки с ягодами…

Вскоре Мария показалась на дороге, по которой утром прихожане шли на мессу. На какое-то мгновение Анжелика заколебалась — не использовать ли момент, чтобы снова переговорить с Марией. Видимо, девушка о многом передумала. Даже издали Анжелика заметила ее покрасневшие глаза и печальное лицо. Однако в этом месте можно было опасаться встречи с герцогиней, и Анжелика не решилась подойти. Вернувшись назад, она застала маркиза в неизменном гамаке. Он продолжал разговор на другую тему.

— Сегодня будет плохой улов, — изрек он. — Треску засолят плохо, и люди, работающие на разделке рыбы, недосчитаются многих пальцев…

— А почему?..

— Да потому, что мадам де Модрибур сегодня наносит визит рыбакам. Смотрите, отсюда видно, как она шествует, как королева среди вассалов, в сопровождении капитана бретонцев, который прямо ластится к ней. Нас он уверяет, что тверд как сталь, а на самом деле стал при ней мальчиком на побегушках…

Посмотрев в сторону моря, где рыбаки-бретонцы хлопотали вокруг деревянных помостов с рыбой, Анжелика увидела Амбруазину, действительно окруженную целой свитой рыбаков и пассажиров корабля, шедшего в Европу, который остановился на рейде, чтобы пополнить запас воды.

— Если этот корабль идет во Францию, то я, пожалуй, пошлю письмо одной весьма дорогой мне даме в Париже. Надо справиться.

Но Анжелика его не слушала. Ее вдруг осенила тревожная мысль — почему Амбруазина вызвала Кроткую Марию совсем не к тому месту, где находилась сама. Выйдя наружу, чтобы еще раз взглянуть на побережье, она увидела грустного Барсампюи, который от нечего делать строгал деревянную палку.

При виде молодого человека, влюбленного в Кроткую Марию, у Анжелики по какому-то наитию возникла внезапная догадка, и она бросилась к нему.

— Быстро за мной, — тихо сказала она. — Господин Барсампюи, Кроткая Мария в опасности!

Они быстро пошли по тропинке, ведущей к бретонскому кресту.

— Что случилось? Чего вы боитесь? — спросил он наконец Анжелику, когда они отошли на порядочное расстояние от поселка.

— Они собираются убить ее, — ответила она прерывающимся голосом. — Может быть, я сошла с ума, но у меня такое предчувствие. Они хотят ее убить. Наш утренний разговор был замечен, видимо, ее допрашивали, хотели выведать, о чем мы говорили.

Они перешли на бег и запыхавшись взбежали на утес, где стояли часовня и деревянный крест.

— Ее здесь нет.

— Это то место?

— Ей назначили встречу у бретонского креста…

— Это дальше, — ответил Барсампюи. — Тот крест каменный, его воздвигли два века тому назад бретонские рыбаки. Вон там…

— Это же на самой высокой скале, — сказала Анжелика в отчаянии. — Скорее, надо ее перехватить. У нас нет времени обходить бухту, надо срезать путь по берегу. Как только заметим ее, начнем кричать снизу…

Они буквально скатились к берегу моря, покрытому галькой и острыми обломками скал. Идти было трудно. Казалось, что скала не приближается, а удаляется.

— Я вижу Марию, — вскричал Барсампюи. На бледном фоне неба показался хрупкий девичий силуэт. Девушка шла по вершине к бретонскому кресту, возвышавшемуся, как кельтский менгир.

— Мария! — крикнула Анжелика изо всех сил. — Мария, остановитесь!

Но девушка была слишком далеко и не могла услышать.

— Мария!

На этот раз кричал Барсампюи, и тут же у них вырвался короткий страшный вопль: у них на глазах летело вниз, ударяясь о выступы скал, тело девушки.

— Ее толкнули, — почти в беспамятстве шептал Барсампюи. — Я видел… Кто-то подошел.., сзади…

Как в кошмарном сне, они принялись бежать по острой гальке и сухим водорослям.

Они обнаружили Кроткую Марию в расщелине между скалами, как в тот день, когда Барсампюи нашел ее после гибели «Единорога». Теперь он стенал так сильно, как если бы ему самому был нанесен страшный, смертельный удар.

— Сделайте что-нибудь, мадам! Сделайте что-нибудь, умоляю вас!

— Бесполезно, — сказала Анжелика, стоя на коленях у растерзанного тела девушки.

Сердце ее разрывалось от боли при виде этого юного существа, такого нежного и робкого, от которого теперь отлетала жизнь.

Кроткая Мария открыла глаза.

В ее зрачках, отражавших голубизну неба, мелькнула искорка разума, и Анжелика поняла это.

— Мария, — сказала она, сдерживая слезы. — Мария, во имя Бога, перед которым вы сейчас предстанете, скажите мне хоть что-то. Вы видели своего убийцу? Кто это?.. Скажите мне что-нибудь, умоляю вас, чтобы помочь мне.

Губы Марии чуть дрогнули. Анжелика пригнулась к ней, чтобы уловить едва слышные слова, произнесенные вместе с последним вздохом:

— В момент гибели корабля.., на ней не было.., ее красных чулок…

Глава 10

— Объясните же мне, объясните, как вы догадались, что ее жизнь под угрозой? — умолял Барсампюи… — Назовите мне преступников. Я буду их преследовать до самого конца, пока не уничтожу.

— Я все скажу вам, только успокойтесь.

С помощью Виль д'Авре, Кантора и двух других членов экипажа «Ларошельца» ей удалось наконец немного успокоить молодого человека, убедить его воздержаться от крайностей, не начинать немедленно охоту на убийцу среди и без того взбудораженных людей, доказать ему, что только терпение, упорство и выдержка помогут справиться с очень хитрым врагом и в конце концов разоблачить его. Если же сразу выдвинуть обвинение, объявить об имеющихся подозрениях, враг начнет осторожничать, и станет трудно отыскивать следы, вести расследование. Еще не настал момент обвинить герцогиню. Все мужчины находятся под влиянием ее очарования, и Барсампюи будет объявлен сумасшедшим, и уж конечно, всегда найдется человек, который расправится с ним под тем или иным предлогом. Вняв этим доводам, молодой человек умолк и остался сидеть у камина в мрачном, подавленном настроении.

На следующий день Кроткую Марию провожали в последний путь. Королевские невесты плакали, вспоминали о своей сестре и подруге, говорили, что ей не хватало осторожности, что она всегда собирала цветы в наиболее опасных местах. Мария говорила, что там они — самые красивые… Вот так и сорвалась со скалы…

На маленьком кладбище с бедными, покосившимися крестами Анжелика случайно оказалась рядом с Дельфиной Барбье дю Розуа. Эта девушка из благородной семьи была симпатична ей. Она проявила большую храбрость и хладнокровие во время гибели «Единорога» и явно превосходила своих подруг по образованности, глубине суждений и культуре. Девушки тянулись к ней, и Анжелика заметила, что сама Амбруазина обращалась с ней более уважительно, чем со всеми остальными, и даже слегка подыгрывала ей, как бы стремясь притупить свойственную Дельфине проницательность.

Анжелика ощутила прилив жалости к этой обычно уравновешенной и рассудительной девушке, заливавшейся слезами как дитя.

— Могу ли я помочь вам. Дельфина? — тихо шепнула она ей.

Девушка с удивлением взглянула на нее, вытерла глаза, высморкалась в платок и отрицательно покачала головой.

— Нет, мадам, увы! Вы ничем не можете мне помочь.

— Тогда вы помогите мне, — внезапно решилась Анжелика. — Помогите мне одолеть дьявольскую силу, которая может погубить всех.

Дельфина еще раз украдкой взглянула на Анжелику, но продолжала молчать, опустив голову. Однако на обратном пути в поселок она успела шепотом сказать ей: «Я приду к вам с несколькими девушками незадолго до обеда. Мы скажем, что ваш сын Кантор пригласил нас послушать свои песни…»

— Что за вздор говорить о песнях, — ворчал Кантор. — Хоронят подругу, а сами придумали такой глупый повод — песни…

— Ты прав, конечно, но, наверное, тогда бедной Дельфине больше ничего не пришло в голову. Бывают моменты, когда не знаешь, что и придумать.

— Ну ладно, я спою им несколько псалмов, — сказал Кантор. — Так будет чуть серьезнее!

Анжелика отметила про себя, что девушки пришли к ним в то самое время, когда герцогиня обычно принимала ухаживания Никола Пари. Воспользовавшись тем, что все столпились вокруг Кантора, Анжелика отвела Дельфину в сторону.

— Дельфина, — сказала Анжелика. — Вы ведь знаете, кто виновник случившегося несчастья, не так ли? Это она?!

— Да, — грустно ответила девушка. — Я долго не догадывалась об обмане, но потом убедилась, что нельзя закрывать глаза на то, что очевидно. Во Франции никто бы ни о чем не догадался, но здесь в самом воздухе веет чем-то.., диким, первозданным, и поэтому даже самым хитрым трудно прятать свое истинное лицо. Сначала в Голдсборо, а потом в Порт-Руаяле я постепенно поняла, что это за женщина.

Конечно, мне и раньше не нравилось, что слишком часто она принуждала нас скрывать правду о случавшихся с ней припадках… «Скромность не позволяет мне допустить, — говорила она нам, — чтобы люди знали, что на меня снисходит святой божий дух». Мне следовало бы намного раньше понять, что подлинная причина этих припадков заключается в безумии, одержимости, а не в мистическом экстазе, ссылками на который она обманывала нас… Как же мы были наивны! Лишь Жюльена сразу разобралась в ней. Мы же отнеслись к этой бедной девушке с недоброжелательностью и презрением. А теперь мы совершенно беспомощны, бессильны, полностью в ее власти здесь, на самом краю света. Когда вчера я увидела, как снимается с якоря корабль, направляющийся в Европу, я была готова на все, чтобы подняться на борт и бежать, бежать, куда угодно. Боже, сжалься над нами!

— Дельфина, не думаете ли вы, что герцогиня связана с каким-то другим кораблем, с сообщниками, которые выполняют ее приказы и помогают ей осуществлять свои преступные замыслы?

Дельфина с удивлением взглянула на Анжелику.

— Нет.., я так не думаю, — пролепетала она.

— Но тогда почему же вы внутренне убеждены, что Мария была убита? Кем? Ведь ваша «благодетельница» не могла сама столкнуть ее со скалы. Она была здесь, среди рыбаков, я видела ее.

— Я.., я не знаю… Трудно, невозможно знать о ней все. Иногда создается впечатление, что она обладает даром раздвоения личности, и в то же время она столько лжет и лжет так правдоподобно, что очень трудно с уверенностью сказать, была она в каком-нибудь месте или нет…

— А последние слова Марии… Можете ли вы объяснить их?.. Она прошептала: «В момент гибели корабля на ней не было ее красных чулок».

Дельфина пристально посмотрела на Анжелику.

— Да, это правда, — сказала она, как бы отвечая на вопрос, который не смела задать себе… — Красные чулки.., они были на ней при высадке в Голдсборо.., так вот, раньше я их никогда не видела… Могу даже утверждать, что их не было в ее вещах на борту «Единорога». Ведь мне не раз приходилось собирать ее багаж… И уж, конечно, Мария знала, что говорит, потому что в лодку она садилась вместе с герцогиней…

— Что вы имеете в виду?..