Седьмая пятница Тихомиров Артем

Глава 17

Ну, по крайней мере, здесь было тихо. Бьющая через край жизнь осталась едва ли не в сотне метров в стороне, за множеством стенных перегородок и дверей. Переведя дух, я осмотрелся. Величественная библиотека Поттеров хранила гордое молчание, ничем не выдавая присутствия в ней кого-либо еще кроме меня.

Чувствуя, как потеют ладони, я потер их о штанины и тут услышал голос:

— А ты совсем не изменился…

Ох, предпочел бы я, чтобы наша беседа не начиналась столь мелодраматически, но раз уж началась, ничего не поделаешь.

Голос я узнал. Он тоже ничуть не изменился с тех времен, когда боги любви витали над нашими головами и готовились благословить очередной чародейский брак. Когда Талула говорит вот так, без свидетелей, поджилки у меня трясутся от… не знаю, каким словом назвать это ощущение… может, страсти? В общем, лично меня этот тембр просто потрясает. Перед глазами сразу же начинают кружиться звезды, как после хорошего прямого в челюсть, который я получил много лет назад от одного приятеля.

Короче, она появилась передо мной, словно прекраснейший из призраков, невесомая, словно кисея или газ, столь же стройная и невысокая, как раньше, с тем же задором в голубых глазах. И известный полумрак библиотеки был, как всегда, не в силах скрыть ее прелесть.

Если еще короче, то передо мной предстала Талула Поттер.

— Приветик, — сказала она, склонив голову набок.

— Привет, — прохрипел я, не зная куда день свои руки.

«Мало было виски. Мало!»

Талула — брюнетка, и голубые глаза ее, похожие на кусочки небесной лазури, лишь подчеркивают цвет этих волнистых локонов. Кожа белая, что снег, и румянец разливается во всю щеку подобно сиянию молодой зари. Так, насколько я помню, описывали знающие люди Белоснежку, хотя, несомненно, Талула даст ей сто очков форы по всем показателям. Чародейка носит изящные очки в золотой оправе, и этот аксессуар не только не снижает уровень ее обворожительности, но добавляет к нему четкий и удачный штришок. Небольшой рост — дополнительный элемент в женском арсенале Талулы. Даже не будучи кокеткой, она неизменно производила своим появлением фурор в любом обществе и заставляла всех субъектов мужского пола пускать слюни. Тому я сам был свидетелем, более того, первое время был и частью толпы ухажеров, что вились вокруг нее. Лишь моя настойчивость позволила мне выделиться из общей массы молодых аристократов и прийти к финишу. До сих пор удивляюсь, как это получилось и что Талула во мне нашла.

— Я предпочла бы другие обстоятельства для разговора, но уж какие есть, — сказала чародейка, подходя ближе.

Я с трудом удержался, чтобы не попятиться. За эти годы я как только не воображал себе этот момент, но всегда смотрел на него с пессимистической стороны. Вот что значит нечистая совесть.

— Да… — сказал ваш покорный, следя, чтобы язык не прирос к небу, а он очень хотел это сделать. — Все необычно…

Талула держала в руке какую-то книгу. Я бы не удивился, если бы выяснилось, что только для того, чтобы трахнуть меня ею по лбу.

— Я рада, что наконец… Скажи, у тебя была очень веская причина исчезнуть? Так, любопытства ради интересуюсь.

— Ну… хрм-м… понимаешь… так… сложилось…

— Сосредоточься, — посоветовала Талула Поттер. — Иначе ничего не сумеешь сказать. Раньше ты не был таким мямлей.

— Извини. — Я горел, как факел, и диву давался, почему до сих пор в библиотеке не вспыхнул пожар. — Извини. Похоже, я не найду подходящего объяснения. Я… просто испугался. Я трус, что поделать?

Талула подвинула очки к переносице указательным пальцем. Вспомнив этот жест, я ощутил слабость в ногах.

— Не думаю, — сказала чародейка. — Будь ты трусом, ты бы не признался…

— Но я трус! Талула! Посмотри на меня! Ты умеешь смотреть в глубину лучше, чем Гермиона и кто бы то ни было, Меня называют тряпкой, размазней, сливовым пудингом! Кем же я еще могу быть?

— Тем, кого я ждала…

«Так, у меня дергается глаз!..»

— Что ты сказала? Извини, твои родственники так орут, словно их режут. Пообщавшись с ними, я почти оглох!

— Ты тот, кого я ждала, — сказала Талула громко. Эхо подхватило ее слова и вознесло к библиотечному потолку.

Через несколько мгновений я обнаружил, что сижу на стуле, а Талула обмахивает меня платочком и смотрит с озабоченностью, которую встретишь только на лицах мамаш, чьи чада получили солнечный удар хмурым зимним утром.

— Браул, ты упал в обморок, — было сообщено мне со всей непосредственностью, на какую способна молодость.

Я закрыл лицо руками, горя еще сильнее, чем раньше. Нет, ни один прогноз, даже самый плохой, не оправдался. Я бы понял, если бы чародейка устроила мне истерику, если бы швырялась книгами, била по щекам или охаживала мой череп скалкой. В этом случае совершенно ясно, что ничего иного я не заслуживаю. Но как понять то, что происходит сейчас? Осознав, что нахожусь в самом центре жгучей мелодрамы, я окончательно растерялся. К тому же мелодрама была какая-то неправильная. В обморок должны падать девицы, а не молодые люди, разве нет?

— Ты так дрожишь, словно суслик, вытащенный на мороз посреди зимы, — сказала Талула, держа меня за руку.

— Его участь несравненно лучше моей, — простонал я.

— Ты не хотел меня видеть? Тебе неприятно?

— Нет, нет, нет! Я не то имел в виду!.. Просто я готов сквозь землю провалиться от стыда. Живи я на сто лет раньше, то немедленно бы бросился на меч!

— Зачем же так драматизировать? — Талула сложила свои уста в такую улыбку, что я едва не поседел.

Я снова закрыл лицо руками.

— Похоже, перебор. Ты оказался не готов. Гермиона предупреждала…

— О чем? — выдохнул я, леденея.

— Что тебя нужно подводить к теме постепенно.

— Гермиона все знает?

— Да.

Слов прокомментировать этот ужас у меня не нашлось.

— Как давно?

— С самого начала… Браул, Браул, тебе плохо?

— Не… знаю… наверное, мушинка в горло попала.

Талула треснула меня по спине.

— Так лучше?

— Ага.

Способность дышать вернулась, но не сразу. Трудно представить, что случилось бы со мной, если бы перед встречей я не хлебнул виски. Но опять же надо было приложиться не к одному стакану, а к десяти как минимум.

— У нас мало времени. Сейчас наверняка мамаша скликает гостей к ужину. Подведем некий итог. Согласен?

— Ну…

— Убери, пожалуйста, руки от лица! Вот так. Мне нужно видеть твои глаза. И не пускай слюни, ты не маленький…

Я пообещал, что не буду. Талула, кажется, поверила и впала в кратковременную задумчивость.

— Итак, ты сбежал от меня накануне того дня, когда мы готовились объявить о нашей помолвке. Это раз. Ты избегал моего общества пять лет, боясь справедливой кары. Это два. Я верно излагаю?

— На такое изложение способен лишь истинный гений, о прекраснейшая…

— Цыц! Ты так и не женился за это время, а я не вышла замуж. Это три.

Что ж, факты — вещь упрямая, хотелось сказать мне.

— Причина твоего бегства, как я поняла, это страх связать себя обязательствами и семейными узами?

— Д-да…

— Молодец, что не отрицаешь. Постарайся и дальше быть искренним. Я должна твердо знать, что провела эти годы в одиночестве не зря.

Я закивал, точно дрессированный морской котик.

— Тогда вопрос ребром, Браул. Ты любил меня?

— Да…

— Хорошо. И все-таки струсил. Ладно, бывает. Современные мужчины ничем не гнушаются. Чтобы не идти под венец, они готовы на бесчестье.

— Вот именно, — сказал я. — И с этой точки зрения мне непонятно, почему ты скрыла это и, судя по всему, убедила Гермиону молчать!

— Был болваном ты, Браул, болваном и остался! — улыбнулась Талула. — Зачем жечь за собой мосты?

— Но я же сжег!

— Тебе так казалось.

— Э…

— Я не стала выносить это на публику по многим причинам. Ну хотя бы потому, что меня бы приняли за чокнутую. Сам посуди, никто не знал о наших отношениях, и что было бы, появись я и заори во все горло…

— Да, ты права. Пришлось бы всем и каждому рассказывать предысторию.

— Вот именно. Поэтому я поговорила лишь с Гермионой, попросила у нее совета.

— И что же?

— Она посоветовала повременить, пока все не уляжется. Понаблюдать. Подождать. Я согласилась и взяла с нее клятву, что она ничего тебе не скажет. Почему ты вздыхаешь?

— Диву даюсь. Эта егоза ни разу не проговорилась, ни полусловом, ни намеком не дала понять, что в курсе дела. И это Гермиона! Ты уверена, что мы говорим об одном и том же человеке?

— Сто процентов.

— Выходит, я абсолютно ее не знаю.

— Не расстраивайся. — Талула погладила меня по голове. — Это не так уж и страшно.

— Тебе легко говорить, а мне с этим жить. И бояться каждую минуту нового сюрприза. Правда, Гермиона похожа на глубоко законспирированного шпиона?

— Верно, что-то в этом есть.

— Талула…

Чш-ш! Всякие разные подробности мы обсудим позже, ладно? Нет времени. Я пригласила тебя сюда, чтобы выяснить главное.

— Главное? Талула, ты меня путаешь!

— Еще один вопрос ребром. На сегодня последний. Ты любишь меня?

Попытка отлепить язык от неба, к которому он припаялся-таки, ни к чему не привела.

— Браул, мне очень важно знать! — прошептала чародейка, склоняясь надо мной. — Я ведь имею на это право.

— К… к… конечно, имеешь.

— Ну так скажи, ты по-прежнему испытываешь ко мне те же чувства?

Я молчал. Никто не мог прийти ко мне на помощь в эту трагическую минуту. Разрываемый всевозможными эмоциями, ваш покорный окончательно запутался. Пытаясь думать о последствиях правдивого ответа, я фырчал, хмыкал и теребил край камзола. Соврать? А какой смысл? Ложь может положить начало новой катавасии, которую мне уж точно не расхлебать! О спокойной жизни придется позабыть раз и навсегда — и в скором времени я просто сгину на просторах вечности под напором суровых испытаний. И потом, как я могу нанести Талуле еще один такой удар? Не будет ли ложь сравнима с предательским тычком дубинкой из-за угла (я имею в виду схожесть эффектов)?

Нет, гордость Невергоров не позволит мне так поступить. Хотя в моем лице наш древний род многое потерял, но кое-что в загашниках осталось.

— Да, — сказал я, обливаясь потом.

Струхнул я в тот момент, пожалуй, посильнее, чем в пустом доме, когда близко познакомился со стаей летучих мышей. В ту минуту мое сердце провалилось в пятки, оставаясь все же в известных пределах, но сейчас вылетело и устремилось в бездну космоса…

Я зажмурился, ожидая немедленных репрессий. Зажмуриваться совсем нелишне, если есть причины полагать, что твоя бывшая возлюбленная в любой момент способна превратиться в разъяренную мегеру.

Но Талула не превратилась. Ожидая услышать поток демонической брани (хотя ни в чем подобном чародейка ранее замечена не была, но кто знает?), я уловил лишь тихое задорное хихиканье, а потом меня поцеловали в щеку с последующим ушелестением в сторону двери. Створки слегка скрипнули. Следом за этим на меня опустилась гробовая тишина.

Талула смылась. В библиотеке я был один. Словно таракан, забравшийся в продуктовый чулан к беднякам и сообразивший, что ошибся адресом.

Глава 18

В таком виде, не отвечающем, мягко говоря, привычным представлениям о психически здоровых людях, меня и застала Гермиона. Сердитым вихрем она влетела в библиотеку и проорала:

— Вот ты где! Они уже усаживаются! Тебя только и не хватает! Вставай!

Сладить с нею не было никакой возможности. Сестрица оторвала меня от стула, даже не подозревая, что я об этом думаю.

— Ты, глупый взрослый ребенок, и когда ты только возьмешься за ум! — возмутилась чародейка, протащив меня три метра по коридору. — Я устала с тобой нянькаться! Вот возьму и брошу — и выпутывайся сам! Знаешь, за эти годы столько накопилось! Я борюсь с искушением вылить это все на тебя. Хорошо хоть сегодня закончилась эта комедия!..

— Какая?

— С тобой и Талулой! Я устала держать язык за зубами! Для женщины молчать — одно из тяжелейших испытаний, какие только выпадают на ее долю. Изо дня в день тебя разрывают ценные сведения, эмоции, планы мести и тому подобное, а ты не имеешь права и рта раскрыть, потому что дала клятву! Больше никто не заставит меня помалкивать. Я буду горланить обо всем, что знаю, всегда и везде!

Гермиона остановилась и прислонила меня к стене. Я поехал вбок, но она вернула меня в прежнее положение.

Видя, что я по-прежнему вне кондиции, сестрица закатала рукава.

— Ну все, ты сам напросился! Пеняй на себя, дорогой!

— Что ты хочешь де…

— Предметная архивация!

— Что-о?

— Ты переполнил чашу моего терпения! К тому же я еще ни разу не пробовала это заклинание на людях. С мышами, впрочем, получалось неплохо, поэтому не волнуйся!

Я замахал руками, но защититься не сумел. Гермиона отступила на пару шагов, извлекая волшебную палочку из сумочки.

— Я не могу нести тебя на себе. Так или иначе, до столовой ты побудешь… чернильницей…

Взмах волшебной палочкой, повелительные нотки в словах заклинания, слабая вспышка — и вот я чувствую, что уменьшаюсь в размерах. Сестрица, наоборот, увеличивалась до тех пор, пока ее верхняя часть не исчезла в безумной выси, каковой и была высота человеческого роста для чернильницы, стоящей на полу.

— Получилось, смотри-ка ты! — Гермиона пару раз подпрыгнула на месте, хлопнула в ладоши. — А сколько бедных мышек окочурилось, пока я обрела сноровку!..

Ответить я не мог. Чернильницы, даже волшебные, редко разговаривают.

— Я похоронила их в нашем саду и положила на их могилку плиту из гранита, которую наколдовала по старому рецепту в книге…

Едва я услышал о трагической судьбе грызунов, мои волосы стали дыбом. Образно говоря, конечно, потому как волос сейчас у меня не было. Это, выходит, мне еще повезло? Я не окочурился, как те несчастные зверьки, и, значит, опыт можно считать удачным? А разве никто не говорил Гермионе, что обращать людей в неодушевленные предметы — дурной тон? Хотя наверняка говорили, но ей, разумеется, на условности плевать. Она бы, конечно, расстроилась, расплещись я по всему коридору, однако сожалела бы лишь о том, что испортила платье.

— Красота! — сказала юная волшебница, поднимая свой шедевр с пола и приближая к глазам. С моей точки зрения глаза эти были огромными, что твой дворец. — Как я раньше не додумалась? Всего-то и надо превратить тебя во что-нибудь, что легко переносить. Думаю, так ты можешь даже путешествовать… почтой, в посылке.

Я рассвирепел от негодования, а Гермиона сунула меня в карман и потекла к честной компании, готовой принять порцию-другую отличной жратвы.

— Квирсел разнюхивает обстановку, — сказала Гермиона, дуя по коридору со скоростью почтового дилижанса. — Судя по его морде, что пару раз промелькнула на моем горизонте, ему удалось что-то нарыть. Правда, сейчас, после вновь открывшихся обстоятельств, не знаю, пригодятся ли нам его сведения. Нам известно, что Талула и Изенгрим состоят в… некоем обществе… и оно призвано предотвратить вселенский катаклизм. Ох, побыстрее бы завтра наступило! Я так хочу узнать все до мелочей! Это так… есть такое слово, Браул, — «заводит». Его употребляют мещане, охочие до разнузданных удовольствий. И они правы, в том смысле, что это словечко весьма подходит для описания моего душевного настроя. Меня так заводит это дельце, что я готова из платья выпрыгнуть!..

Может, и хорошо, что я чернильница. Нет, я определенно шокирован! Юная аристократка (пусть и прогрессивная) выражается как дочь чокнутого шляпника, вы только подумайте! Заводит ее, видите ли! Из платья выпрыгнуть… Нет, я все понимаю — возраст у Гермионы в самый раз для страстной любви и всего такого прочего, с этим связанного, но всему же есть предел.

«Браул, — сказал внутренний голос, — ты становишься брюзгой и ханжой!»

Я мысленно зарычал. Гермиона вошла в раж и трещала как сорока:

— Чем больше я об этом думаю, чем больше сопоставляю, тем сильнее мне кажется, что все неспроста. Мы теперь знаем правду о твоем походе в пустой дом, знаем о блокноте и шифре — кстати, я отдала их Талуле — но тут, я думаю, взаимосвязи более глубокие… Космические и судьбоносные, я бы сказала…

И далее в таком же духе. Хотя голов у чернильниц не бывает, но я вполне явственно ощущал, что она зверски раскалывается.

Наконец путешествие по дому закончилось, и Гермиона влетела в столовую, где уже собралась вся поттеровская шайка. Говоря «вся», я имею в виду, что прогульщиков не было, семейство предстало в полном составе.

Помимо Талулы и Зубастика, за столом сидели младшие отпрыски чародейской фамилии: близнецы Ортун и Зепирон, а также рыжая девица Карла шестнадцати лет от роду, замыкающая вереницу новоиспеченных волшебников. Ортун и Зепирон успели распрощаться со школьными годами и потому выглядели, словно молодые задорные петушки, уверенные, что им море по колено. Я помнил их тощими пронырливыми двоечниками и удивился, как сильно они возмужали внешне. Внутри, впрочем, оба остались теми же шалопаями, прячущими в кармане рогатку. У Карлы, отставшей от близнецов на три года, выпускные экзамены на право называться чародейкой были впереди, и это обстоятельство, судя по ее виду, ничуть бедняжку не радовало. Девица не отрывала взгляд от стола и вспыхивала, как фаербол, с периодичностью в двадцать секунд. Спровоцировать очередной приступ застенчивости могло, по моим наблюдениям, все что угодно, даже взрыв громкого смеха. Реакцией было красное половодье, заливавшее Карлу до корней волос, и дрожащие руки, из которых то и дело выпадала ложка. Будущая чародейка была единственным человеком в семье Поттеров, кто не разделял всеобщей любви к шуму и веселью. Печаль и сосредоточенная задумчивость были уделом Карлы. Глядя на нее, ваш покорный слуга испытывал жалость. Точно так же я сочувствую мокнущему под проливным дождем котенку и ничего с этим поделать не могу.

Поттеры приветствовали Гермиону ревом и улюлюканьем. Зубастик тут же поинтересовался, почему она пришла одна, и сестрица, всплеснув руками (это она нарочно!) сказала, что «совсем позабыла».

Вытащив меня из кармана, чародейка сделала несколько пассов и выговорила заклинание. Сразу после этого я сообразил, что уже стою на ковре рядом со столом, живой и здоровый, и слышу бурные овации. Гермионин фокус пришелся Поттерам по душе. Даже Карла, эта умирающая лебедица, осмелилась оторвать взгляд от столешницы, воздела очи на гостью и стала красной, словно свежесорванный цветок мака. На Гермиону девица взирала с неподдельным восхищением и, верно, мечтала, что станет такой же. Увы, рыжее дитя, Гермионой Скоппендэйл надо родиться. Воспитать ее в себе невозможно.

Сестрица усадила меня на стул и положила на колени салфетку. Видя, что со мной возятся, словно с малым дитем, Поттеры хохотали во все горло и тыкали пальцами. Даже Талула, моя любовь, находила это забавным, так что говорить о других. Оставалось стоически сжать зубы, готовясь к продолжению.

И оно последовало — уже через минуту ваш покорный слуга стал гвоздем программы. Вы не представляете, сколько поттеровского юмора вылили на меня за тот час, пока мы сидели за столом и наполняли чрева разными блюдами. Поттеры полагали, что не имеют никакого права унывать и даже просто быть серьезными, если компанию им составляет такой рохля. В чем-то они были правы, ведь только рохля может позволить троюродной сестре носить себя в кармане, но против такой логики восставала моя гордость. Я как мог заталкивал ее глубже в себя, боясь, что душевная буря способна вмиг превратиться в настоящую и разнести этот проклятый дом по кирпичику. Вот был бы пассаж.

Наконец пытка закончилась. Я ощутил, как побочное действие заклинания уходит, и понял, что, несмотря на сыплющиеся со всех сторон удары, сумел съесть почти все, что подавали на стол. Странно, а я думал, не смогу впихнуть в себя ни кусочка.

Меня со всей силы долбанули по плечу, едва не опрокинув на пол. Чуть не получив разрыв сердца, я обернулся и понял, что стою возле своего стула и вижу Сида Поттера. Старик подобрался ко мне в ту минуту, когда публика покинула столовую и мигрировала в гостиную хлебнуть чего-нибудь эдакого.

— Браул! Я очень рад, — сказал чародей.

— Я тоже, — отозвался ваш покорный. — А чему?

— Ну ты знаешь! — Сид Поттер подмигнул и обнял меня за плечо.

Я кивнул, хотя не имел представления, о чем он.

— Мы со своей стороны заверяем тебя, что согласны. Хотя это, конечно, пока не официально…

— Конечно…

— Но я хочу, чтобы ты знал.

— Теперь знаю.

— Отлично, Браул! Идем, выпьем чего-нибудь.

Не дожидаясь ответа, Сид схватил меня за руку и повел в гостиную. Гадая, что происходит и что я такое опять пропустил, я шел за ним с овечьей покорностью.

Расслабляться было, как выяснилось, рано. Второе отделение началось уже в гостиной, где компания поглощала спиртные напитки. В течение сорока с лишним минут Гермиона рассказывала истории о моих прошлых злоключениях и раз за разом срывала аплодисменты. Надо полагать, скоро эти байки станут модными в свете анекдотами, а имя мое — нарицательным. Чего, собственно, и следовало ожидать…

Под конец я понял, что сил моих больше нет, и удалился. Служанка провела меня в комнату, где мне предстояло дождаться утра. Оглушенный тишиной и отсутствием поблизости Поттеров, я молча прошел к постели и плюхнулся на нее. Служанка закрыла дверь, дав мне познать чувства покойника, запертого на веки вечные в склепе. Но именно это мне и нужно было: тишина и одиночество. Ими я наслаждался до тех пор, пока не уснул.

Глава 19

Когда я продрал глаза, на часах была половина первого ночи. Циферблат я видел неплохо благодаря лунному свету, льющемуся в щелку между шторами, но остальная часть помещения тонула в первобытной тьме.

Беспамятство мое длилось долго, и я успел забыть, где нахожусь и что этому предшествовало. Я был в одежде, кровать — совершенно мне не знакомая. А еще тишина, будто уши мне не только заткнули ватой, но и залили первоклассным воском.

Крутя головой по сторонам, я испытывал священный трепет, знакомый всем тем, кто хоть раз просыпался после попойки в незнакомом месте и в полном одиночестве. Какие только мысли не лезут в голову в такие тревожные минуты.

Я слез с ложа и направился в сторону, как мне показалось, столика с лампой.

На пути мне попался стул, о который я брякнулся коленкой и взвыл, будто смертельно раненный оборотень. Свалившись на пол, ваш покорный вспомнил все в тот же миг. Потирая коленку, я обругал тайные общества, спасение вселенной, богов и духов, не забыв пройтись по изобретателям блокнотов и шифрованного письма. Кто бы они ни были, в своих могилах они перевернулись не раз и не два, это уж точно. Если бы не их фокусы, сейчас я почивал бы дома, в своей милой постельке.

Как жаль, что меня не поразила клиническая амнезия! Я вспомнил такое, что с трудом подавил в себе протестующий вопль. Навалилось все разом. История с походом в пустой дом, говорящее тряпье, носящее странное имя Спящий Толкователь, ужин у Поттеров, объяснение с Талулой и странные, двусмысленные намеки папаши Сида… Это были лишь основные вехи хроники ужаса, частью которой я стал, а впереди — нет причин сомневаться — меня ждали сюрпризы похлеще.

Через секунду я понял, что открывается дверь, и замер на полу, прикидываясь мертвым.

— Браул, ты здесь? Эй! Я знаю, что здесь — нюхом чую!

— Квирсел?! Провалиться тебе на этом месте! Ты меня перепугал до смерти! Я думал, ко мне явилось привидение!

Мопс, невидимый в темноте, прошелся по комнате. Его голос зазвучал теперь сзади меня, у окна.

— Насколько я могу судить, в «Юных девах» нет привидений!

— Успокоил, — проворчал я, обретая прежнюю смелость или то, что я подразумеваю под этим словом. — Зато здесь живут Поттеры.

— Верно замечено. Они… шумные. Я бы так определил.

— Шумные?

— Тихо ты, разбудишь кого-нибудь! — шикнул мопс, расхаживая взад и вперед. Его голос перемещался вместе с ним из угла в угол, — В этом отсеке ночует Карла.