Игра на изумруд Кузьмин Владимир

17

День в театре начался весело, хотя и не для всех. Кое у кого на лицах я заметила несколько двусмысленные улыбки. Объяснять никто ничего не желал. Александра Александровича же мы застали в состоянии задумчивости, причинами которой он и поспешил поделиться с нами.

– Вот, господа и дамы, извольте взглянуть, – предложил антрепренер, указывая на портрет из числа тех, что были специально заказаны к спектаклю.

По ходу действия один из героев пьесы, сэр Чарльз, решает продать портреты своих именитых предков. Вот эти самые портреты и писал по заказу театра местный художник. От него не требовалось большого мастерства – главное, чтобы картины издалека, из зрительного зала смотрелись как старинные фамильные портреты. Но художник отнесся к заказу с полной ответственностью, он прочел пьесу от начала до конца, всем надоел расспросами о том, кто кого играет да как будет выглядеть та самая сцена продажи фамильных реликвий, даже на репетиции ходил. Господин Корсаков, за глаза, правда, даже стал выражать сомнения, что заказ будет исполнен в срок, потому как художник проводит в театре больше времени, чем в своей мастерской.

Но сомнения его не оправдались: сегодня с раннего утра, за два часа до генеральной репетиции, то есть в самом точном соответствии с уговором, портреты были доставлены в театр. Написаны они были не бог весть с каким мастерством, но исполнению своего предназначения вполне соответствовали. И все было бы неплохо, если бы не одно из полотен – портрет сэра Оливера, дядюшки сэра Чарльза, роль которого исполнял именно господин Корсаков. Художник счел необходимым выполнить его с максимальным сходством. И таки достиг результата: в изображении угадывалось полнейшая схожесть с сэром Оливером, вернее, с исполнителем этой роли, артистом Корсаковым. Но… сходство-то угадывалось с легкостью, да только лицо на портрете… отличалось некоторыми несоответствиями оригиналу: нос чрезмерно длинен, губы излишне сжаты, брови слишком кустисты. Одним словом, получилась уморительная карикатура, а никак не портрет.

Глядя на это произведение изобразительного искусства, я тут же начала глупо хихикать. Дедушка продержался чуть дольше, но тоже рассмеялся в голос. Александр Александрович задумался еще более глубоко, даже помрачнел.

– И что такого смешного вы изволили здесь найти? – мрачно спросил он, обращаясь не только к нам, но ко всему театру.

– Александр Александрович, не принимайте это близко к сердцу, – ответил ему дедушка. – Вы лучше представьте себе, какой эффект произведет этот портрет, если дать публике возможность рассмотреть его получше!

– Афанасий Николаевич, я тут раздумываю, как бы вовсе обойтись без этой картины, а вы мне предлагаете… Хотя… А ведь это выход! Я все боялся, что зритель, обнаружив такое вот комическое сходство изображения с моей персоной, станет веселиться не в самых подходящих сценах. Но если его специально выставить на всеобщее обозрение, то все сочтут, что именно так и задумано!

– А что, Александр Александрович, не разрешите ли вы мне выкупить этот портрет по окончании сезона? – неожиданно предложил дедушка. – На память о вас и о том, как вы хитроумным способом устроили мое возвращение на сцену.

– Не сочтите, что я пользуюсь своим положением, – тут же среагировал антрепренер, – но раз уж это мой портрет, то позволю оставить за собой первоочередное право на его выкуп. Полагаю, и Екатерина Дмитриевна захочет того же. Ну-с, идемте переодеваться, скоро начинать.

– Дедушка, а ты действительно хотел купить этот портрет? – спросила я, когда мы остались одни. – Или думал подбодрить господина Корсакова?

– И то и другое. Но поднять настроение было важнее. Ну да мне действительно пора готовиться.

– А я пойду Петю встречать, а то опять станет топтаться на крыльце.

Помимо Пети мне пришлось встретить и Григория Алексеевича Вяткина, так что на репетиции в зале было двое зрителей. По ходу спектакля все время что-то падало, что-то отказывалось работать, но, как ни странно, все эти в общем-то привычные мелкие неприятности никак не отразились на игре актеров.

– Вот теперь я спокоен, – сказал Александр Александрович, едва опустился занавес. – А то все боялся, не напрасно ли мы объявили на завтра второй спектакль.

К вечеру я разволновалась так, что руки дрожать начали. Не за себя и не за премьеру. За дедушку. А он ходил спокойный-спокойный. Хорошо, что подошли циркачи и отвлекли меня от волнений. Во-первых, самим своим приходом, которому я была очень рада. Во-вторых, тем, что как-то само получилось некоторое развлечение: я все пыталась угадать, кто и кем был на арене, потому что там я всех видела в цирковых костюмах и гриме, и ловкий акробат из номера «Два-Мальдини-Два», к примеру, одетый в сюртук, а не в трико, смотрелся совершенно иначе.

Мы немного поговорили, и для меня незаметно настало время занять свое место в суфлерской будке. А вскоре открылся занавес, и все волнения сразу и окончательно забылись.

Портрет, тот самый, Александр Александрович собственноручно вынес на авансцену и дал зрителям сравнить изображение с оригиналом. Для начала раздались отдельные смешки, а вскоре весь зал смеялся от души. А уж когда Штольц-Туманов, игравший Чарльза, заявил в полном соответствии с текстом роли: «Я буду хранить этот портрет, пока у меня есть комната, где его приютить», это вызвало просто громовой хохот.

А дедушка был просто великолепен, смешон, мил и трогателен. Выглядел он заметно старше, чем в жизни, и это натолкнуло меня на мысль, что на самом деле он совсем еще не стар и, может быть, зря всего себя посвящает нам с мамой. Что ему совершенно не поздно заново начать актерскую карьеру, а может, и новую личную жизнь.

После спектакля вновь образовался полнейший хаос. Господин Вяткин с чего-то стал интересоваться у нашего антрепренера, будет ли у актера Кузнецова бенефис в этом сезоне, чем развеселил нас с дедушкой и привел в задумчивость Александра Александровича. Все принимали поздравления, многие и подарки. Меня, как ни странно, поздравляли с дедушкиным успехом наравне с ним самим. Суета прекратилась лишь с приглашением труппы на фуршет. В этот раз и мы с дедушкой поприсутствовали, в результате домой вернулись поздно. И встали тоже поздно, почти к обеду, а вскоре уже пора было снова идти в театр. Так что воскресенье промелькнуло как-то очень уж стремительно, хотя и очень приятно.

Приятно было читать в газетах рецензии, слышать овации в зале. А дома нас ждал еще один приятный сюрприз: приехали дедушка Алексей Тывгунаевич с дочерью Авуль, или в крещении Настей. За разговорами, подарками и прочей суетой, связанной с гостями, спать мы легли далеко за полночь. Но утром встали рано, потому что с вечера дедушка Алексей пригласил нас на рыбалку и мы не раздумывая согласились.

18

Оказалось, что встали мы не первыми. Первой оказалась Пелагея, хотя мы и просили ее не беспокоиться, но отпустить нас в тайгу голодными она попросту не смогла. Мы быстро позавтракали, стараясь не шуметь, и столь же быстро собрались. Вскоре из наших ворот выехали двое нарт, запряженных северными оленями. В нартах ехали четверо эвенков. Полагаю, что нас с дедушкой и днем-то можно было принять теперь за эвенков, а уж в сумраке раннего утра и подавно. Алексей Тывгунаевич, как всегда, заявился с подарками – самыми настоящими эвенкийскими костюмами. Костюмы были точно такие, какие носили он сам и Авуль, только новые и еще более нарядные. Мы с дедушкой лишь подивились, насколько они удобны и теплы. Вниз надевались меховые рубашка и штаны мехом внутрь. Сверху – другие штаны и куртка с капюшоном, но уже мехом наружу. Для украшения на куртке из серого оленьего меха были вшиты кусочки рысьего меха, образовывавшие красивый узор, а капюшоны были оторочены собольим мехом. Даже мягкие сапожки украшали такие же вставки и драгоценная оторочка.

Город был пуст, на всем пути через Миллионную, Кузнечный взвоз и Иркутский тракт нам встретились лишь пара ранних прохожих. Отдохнувшие за ночь олени тянули нарты с кажущейся неспешностью, но за пределы города мы выехали через неполную четверть часа. Иркутский тракт вскоре превратился из городской улицы в загородную хорошо наезженную дорогу, по сторонам которой тянулся густой, очень густой лес. Едва различимы были деревья, стоящие в трех-четырех шагах от дороги, а дальше – сплошная тьма и дебри непролазные! Никогда еще мне не приходилось видеть лес ночью, лежа в санках и укутавшись в меховые одежды.

Звезды еще были различимы на небе, когда мы подкатили к нужному месту, за полчаса до того свернув с тракта на проселок, а после и вовсе на снежную целину едва различимой между деревьев тропы. Нарты выехали на просторную поляну, и дедушка Алексей скомандовал останавливаться. Я огляделась в недоумении: где же мы будем рыбачить? Но решила, что это временная остановка, чтобы размять ноги. И ошиблась.

– Афанасий, бери лопату, будем место для рыбалки готовить, – распорядился дедушка Алексей, извлекая из своей повозки две небольшие деревянные лопатки. – Авуль с Дашей должны костер разводить.

Авуль молча прошла ближе к деревьям, окружающим поляну, и начала вприпрыжку бегать, очерчивая небольшой, в две сажени, круг. Я догадалась, что нужно помогать утаптывать снег под место для костра, ну и для нас самих, чтобы сидели не посреди сугроба. Вмиг стало жарко, сонливость прошла, хотя все еще не было понятно насчет самой рыбалки. Дедушки, в отличие от нас, не утаптывали, а разгребали снег лопатами. Потом Алексей Тывгунаевич уложил лопаты обратно, достал две палки с обитыми железом концами, и дедушки принялись долбить ими в освобожденном от снега месте.

Мне страсть до чего хотелось расспросить, чем же они заняты, но еще интереснее было догадаться самой.

– Так это мы на озеро приехали!

– Конечно, – отозвалась Авуль. – Куда же еще за рыбой ехать.

– А на какую снасть мы рыбачить будем?

Этот простой вопрос очень удивил Настю-Авуль.

– Зачем снасть? Не нужно.

Настал мой черед удивляться, но я решила не спешить с расспросами, да и не до них теперь было: мы отправились собирать дрова. Только непросто это в заснеженном лесу: ты начинаешь тянуть торчащий из сугроба сук, а тот оказывается веткой поваленного дерева… Я так не раз ошибалась, пока собрала несколько подходящих сучьев и принялась тащить их к подготовленному месту. Меховые сапожки плотно прилегали к ногам, и снег в них совершенно не попадал. Я дотащила свои сучья к уже горящему костру и слегка расстроилась, потому что мне было бы интересно посмотреть, как его разжигают настоящие эвенки. Но еще больше мне хотелось посмотреть, что же это будет за рыбалка без рыболовных снастей. Авуль, увидев мой взгляд, улыбнулась и сказала:

– Иди, смотри. Мы уже все сделали, я теперь сама управлюсь.

Дров она успела запасти немало, и мой вклад выглядел более чем скромно, но я все же воспользовалась разрешением пойти посмотреть на сам процесс рыбной ловли.

Дедушки, как оказалось, пока еще не успели пробить во льду лунку – уж очень толстым оказался ледяной покров таежного озера. Но их труд близился к завершению, я едва успела выбрать позицию для наблюдений поудобнее, чтобы никому не мешать, но самой все видеть, как после очередного удара ломиком в лунке появилась струйка темной, почти черной воды. И почти сразу там что-то всплеснуло. Дедушка Алесей быстро расширил лунку и, встав на колени, потянулся к воде рукой, чтобы через мгновение вытащить из лунки серьезного размера щуку! Тут же на льду затрепыхался крупный карась, затем еще, еще и еще.

– А можно мне попробовать? – подпрыгивая на месте от охватившего меня охотничьего азарта, закричала я.

– Пробуй, однако, – разрешил эвенк.

Я сбросила рукавицы прямо на снег и тоже опустилась у лунки на колени. Длины моей руки было вполне достаточно, чтобы дотянуться до воды, кипевший от огромного количества собравшейся здесь рыбы, но ухватить рыбину оказалось совсем не просто. Если хватать за хвост, то рыба попросту выскальзывала между пальцев, а приноровиться и ухватить за жабры сразу не получалось. Но я все ж таки приноровилась и вытащила несколько рыбин и даже попыталась запомнить их, чтобы позже похвастать и сравнить с другими рыбами.

– Ух, – выдохнула я, выпрямляясь, чтобы размять спину. – Дедушка, твоя очередь, я пока передохну. Вот удивительно, вода ледяная, а руки ни капельки не замерзли.

Дедушка что-то ответил, но в этот момент он уже сам нагнулся к лунке, и его голос прозвучал глухо и неразборчиво.

Наш охотничий запал прервал Алексей Тывгунаевич:

– Хватит, хватит, – замахал он руками. – Если торговать не будете, хватит.

– Ой, – сказала я, заглянув в лунку, где от плещущей рыбы продолжала кипеть вода, – а я боялась, что мы всю рыбу в озере выловим.

– Не всю, – серьезно ответил дедушка Алексей. – Рыбы много. А скоро станет еще больше. Мы лед пробили, воздух в воду пустили. Рыба дышать станет, икры много метать. Я еще две лунки пробил, много воздуха будет.

А ведь верно: озеро сковано льдом почти полгода, оттого рыба так и стремится к лункам, к свежему воздуху.

– Кушать пора, Авуль уже все приготовила, – позвал нас дедушка Алексей к костру.

– А рыба? – хором спросили мы.

– Пусть замерзнет. Потом в мешок сложим.

Авуль успела так много сделать, что мы с дедушкой только дивились. Во-первых, по обе стороны костра лежало по бревнышку, укрытому связками мягкого пихтового лапника. Во-вторых, над костром, нанизанные на прутья, жарились несколько некрупных щурят, а в котелке булькала уха. Правда, котелок был самый обычный – медный, а не берестяной. Хоть нам и рассказывали, как сварить суп в такой необычной и с виду совершенно к тому непригодной посуде из бересты, посмотреть было бы еще интереснее. Было еще в-третьих, но об этом мы узнали чуть позже, а пока с удовольствием расселись на бревнах-диванах и вытянули ноги к огню.

Дедушка Алексей заглянул в котелок и достал из котомки несколько берестяных коробочек. Открыл одну, взял щепотку чего-то и бросил в варево. Затем проделал то же со второй и третьей. Заметив мой взгляд, заулыбался и протянул мне одну из коробочек. Я открыла ее и увидела сушеную измельченную траву, а в нос ударил знакомый запах чеснока.

– Ты думала, раз я шаман, то колдовать стану?

– Ничего я такого не подумала, просто интересно было, казалось, что-то совершенно необычное. А тут просто чеснок.

– Не просто чеснок – таежный чеснок! Не с огорода. А сейчас смотрите в котелок, колдовство будет!

Шаман сделал серьезное лицо и извлек из очередной коробочки несколько корешков, что-то пошептал, помахал корешками в воздухе и сунул их в уху. Даже если бы Авуль не стала прятать улыбку, мы бы все равно догадались, что никакого шаманства здесь не творится. Но фокус все равно получился – бульон в котелке до этой минуты был довольно мутным от разварившейся рыбы, от уже добавленных травок. А тут на глазах стал прозрачным и приобрел невероятно красивый янтарный цвет. Да к тому же и аромат, и так невозможно вкусный, стал еще ярче и вкуснее.

– Эх, красота! – воскликнул мой дедушка.

Уже через минуту мы ели уху деревянными ложками из деревянных же мисок.

– Э, а мы такую рыбу не ловили! – воскликнул дедушка, вынимая из миски кусок стерляди.

– Не ловили, – согласился дедушка Алексей. – Авуль вчера ловила. Мы в город ехали, остановку делали, немного стерляди, немного хариуса поймали. Совсем маленький мешок. Уха из щуки не очень вкусная, когда ничего другого нет, можно кушать. А хариус и стерлядь – лучшая рыба для ухи.

Я даже не догадывалась, что могу столько съесть: две миски ухи, жаренного над костром щуренка и огромного окуня.

Мы только-только справились с ухой, когда Авуль веткой вытащила из углей четыре камня и откатила их на снег. Снег зашипел, Авуль перевернула камни, чтобы остудить их с другой стороны, и уже руками подала каждому из нас. Дедушка Алексей большим ножом ловко расколол их, и вокруг заструился такой аромат, что аппетит во мне вспыхнул с новой силой. Камни оказались обмазанными глиной и запеченными в углях крупными, едва не с локоть длиной, окунями. А аромат получился от того, что рыба была обильно приправлена пахучими травками. Есть это блюдо можно было только руками, но от этого оно казалось еще вкуснее.

А Авуль, не отставая от нас в поглощении всей этой вкуснятины, успевала еще и хозяйничать: растопила комок снега в котелке, ополоснула его и протерла все теми же пихтовыми лапками. Снова набила котелок снегом и поставила на огонь.

– Чай будет, – пояснила она.

– Алексей Тывгунаевич, – обратился дедушка к эвенку, – я вчера в суете не удосужился поинтересоваться: вы к нам в гости приехали или дело в Томске имеете?

– В гости. И дело имею. Дашенька в прошлый раз помогла мне соболей продать. Я думал-думал и решил: зачем скупщикам шкурки задаром отдавать? Сговорился с охотниками, собрали добычу, мы с Настей ее сюда привезли. Выгодно продали! Обратно тоже с товаром поедем. Кому ружье купим, кому огненные припасы. Даже зеркало просили купить. А еще доктор велел Авуль привезти, чтобы посмотреть, как раны заживают. Сказал: так хорошо ни у кого не заживают.

– Это потому, что вы и свое лекарское умение применяли? – спросил его дедушка, и эвенк хитро улыбнулся в ответ. – А не страшно вам с таким ценным грузом путешествовать?

– Не страшно. Сам умею плохих людей отваживать, глаза им отводить. Авуль тоже полезное умение имеет. Дочка, покажи друзьям.

Авуль чуть смутилась, но отказывать отцу в просьбе не стала. Сходила к нартам и принесла оттуда зачехленное ружье. Аккуратно развязала шнурки и, как большую драгоценность, вынула из чехла оружие. Впрочем, оружие и в самом деле было дорогим: пятизарядный охотничий карабин Винчестера тридцатого калибра.

– Подарок, – пояснила она. – Отец вчера купил.

– Было бы такое ружье раньше, к Авуль никакой медведь не смог бы подойти, – сказал шаман. – Я сам охотник. У нас много хороших охотников. Все равно никто лучше Авуль не стреляет. Покажи, Настя.

Авуль неожиданно вскинула карабин к плечу и дважды выстрелила. С кедра шагах в пятидесяти от нас стал осыпаться снег, а вслед за ним по веткам закувыркались к земле два комка. То, что это птицы, я догадалась не сразу, потому что дерево это видела очень хорошо, но сидящих на его ветках птиц не заметила.

– Побежали за добычей! – предложил дедушка, и мы наперегонки помчались к кедру. Ну, помчались – это громко сказано, по сугробам-то сильно не разгонишься. Но до трофеев мы все равно быстро добрались, а я еще сбитую птицами ветку с несколькими шишками прихватила.

Алексей Тывгунаевич неожиданно добытым тетеревам никакой радости не выказал.

– Зачем в птицу стреляла? – неодобрительно сказал он. – Такая большая пуля все мясо вырывает.

Настя-Авуль молча взяла у нас тетеревов и показала отцу – у обеих птиц были аккуратно отстрелены головы, а сами тушки остались совершенно целы.

– Моя дочь не только самая меткая, но и самая умная! – развел руками шаман.

Капюшон от всех наших пробежек сполз у меня с головы, а я даже не заметила. Зато слышно стало лучше, и я уловила тихое «ко-ко-ко», звучавшее с противоположной стороны, а всмотревшись, увидела еще одного тетерева, сидящего на дереве. Расстояние было приблизительно таким же, как до кедра, где сидела добыча Авуль, и мне стало интересно, смогу ли я попасть так же метко.

– Авуль, миленькая, – попросила я, – а можно мне выстрелить? Разочек?

Авуль, кажется, чуть удивилась, но протянула мне карабин. Взяв оружие в руки, я первым делом оценила его вес: получалось, что долго лучше не целиться, руки могут устать и дрогнуть. Еще раз вглядевшись в тетерева, прячущегося за ветками, я вскинула карабин и почти сразу мягко потянула спусковой крючок. Отдача оказалась чуть сильнее, чем я ожидала, но не столь уж и сильная. Потому, увидев, что еще одна птица, испуганная выстрелом, пытается перелететь с дерева на дерево, я быстро передернула рычаг и решилась на второй выстрел.

– Молодец, – похвалила Авуль. – Пойдем за добычей.

Первый из выстрелов мне удался: как и Авуль, я целилась в голову птицы и смогла попасть именно туда. А вот второй выстрел сделала зря. Прав был дедушка Алексей: пуля крупного калибра разворотила бедную пичугу так, что от нее остался лишь комок перьев. Мне стало жалко ее за бессмысленное убийство. Трех других я совсем не жалела, а эту…

Потом мы снова сидели у костра, пили таежный чай, заваренный на белоголовнике и сухом смородиновом листе, и разговаривали.

– Это Володя, Дашин отец, учил ее стрелять, – рассказывал дедушка. – Я не слишком одобрял такие занятия, хоть и не препятствовал им. А сейчас вот понимаю, что учеба эта была не бессмысленной. Вижу, что внучка и в тайге не пропадет.

– Не пропадет, – согласилась Настя.

– Иди ко мне в ученицы, – предложил дедушка Алексей. – Знатной охотницей станешь. А еще научу деревья слушать, зверем повелевать, травы знать.

– Спасибо, дедушка Алексей, за предложение. И за то, что верите, будто могу всему этому научиться. Мне нравится в тайге, но жить здесь я не стану.

– Тоже верно. У каждого своя жизнь должна быть, – легко согласился эвенк.

– А вы мне вот что расскажите: не слышали ли вы про лесное племя, взрослые люди в котором не выше десятилетнего ребенка? Может, это племя давно в таежных краях жило, потом далеко на юг ушло, через степи и пустыни, к высоким горам.

Дедушка Алексей почувствовал мой интерес и не стал сразу отвечать. Сначала хорошо подумал и лишь потом сказал:

– Давно это было. Тайга тогда еще бескрайней была, и народу в ней совсем мало жило. Племена редко друг с другом встречались. Но если встречались, обязательно некоторое время вместе жили: парни из одного племени брали в жены девушек из другого, а девушки выбирали себе женихов из чужого. Но было одно племя, про которое все в тайге знали, что в нем родятся самые сильные мужчины и самые умелые женщины, что в этом племени лучшие охотники, самые удачливые рыбаки и самые мудрые шаманы. И решил вождь племени Аюльчин, что ни к чему ему родниться с другими племенами, раз его люди самые лучшие во всем. Увел свое племя на закат, к старым горам, и стал там жить. Но духи воды, гор и леса решили наказать его за гордость и нарушение обычаев. Были мужчины его племени самыми сильными и рослыми богатырями, а стали совсем маленькими, словно дети. Были девушки самыми красивыми и лучшими рукодельницами – стали уродливы и любую работу делать разучились. Вот такую историю я слышал. Только это сказка. А вот что рассказывала старая Югана, которая жила на свете еще тогда, когда не родился мой прадед. Давным-давно и вправду было такое племя, но маленькими и слабыми люди в нем стали не из-за гордости вождя Аюльчина и не из-за проклятия духов, а оттого, что много поколений прожили обособленно от других и не было этому племени притока свежей крови. Отчего так случилось, никто из них и объяснить не смог, когда они все же встретили других людей. Потому что и память у них стала плохая. Говорят, что таежные люди отвергли это племя, не разрешили ему жить поблизости от себя, и тогда племя ушло на юг, к степным кочевникам. Но может быть, и дальше.

– Что, так сразу и ушли?

– Не сразу. Им нужны были припасы в дальнюю дорогу. Что-то они выменяли на изделия из кости – видно, были когда-то мастерами резать кость и делать из нее разные поделки, – что-то им просто так дали, не выгонять же людей на погибель.

– А что с ними стало дальше?

– Возможно, все умерли или погибли. Но скорей, смешались со степняками. Если так, то там еще долго будут иногда рождаться дети, которые не смогут вырасти высокими.

– А как же так случилось, что они много поколений жили, не встречаясь с другими племенами?

– В точности теперь и не скажешь, но ты вот что послушай. Был у моего отца брат. Случился такой год, что весь зверь ушел далеко от стойбища. Брат отца отправился промышлять зверя на Васюганские болота. Есть среди этих болот сухие острова с лесом, и лес тот обилен соболем и другим зверем. Удача сопутствовала охоте, но до поры. Повредил брат отца ногу. Не мог сразу в обратный путь пойти, да еще с большой добычей. А тут началась весна, и пришлось ему все лето ждать, когда болота замерзнут и станут проходимы. Но зима выдалась слишком теплая, и болота не замерзли. И следующая зима была теплой. И еще одна. Три года прожил брат отца один в том лесу. Говорят, что были времена, когда теплые зимы стояли по сто лет и дольше.

19

Труппа собралась в этот день довольно поздно, и, придя в театр заранее, я первым делом решила позвонить Пете. Он наверняка уже беспокоился, куда же я пропала, во всяком случае, я на это сильно надеялась. А еще я рассчитывала, что в мое отсутствие сыщик-любитель не сидел без дела, а сумел хоть что-то разузнать в гостиницах.

Я уже протянула руку, чтобы снять со скобок телефонную трубку, когда раздался звонок. Трубку я, конечно же, сняла – должен же кто-то ответить на этот звонок.

– Алло! Дарья Кузнецова у аппарата!

В трубке помолчали, как мне показалось по едва слышному дыханию – растерянно, мне уже начало казаться, что разговор завершится, так и не начавшись, но мой невидимый собеседник вскоре отозвался.

– Удивительно, но именно вас я хотела просить пригласить к телефону, – раздался приятный молодой женский голос. – Даже немного растерялась, что вы ответили мне сразу. Здравствуйте, Дарья Владимировна.

– Здравствуйте.

– Мы незнакомы, но полагаю, что вы, пусть совсем немногое, все же слышали обо мне. И я о вас наслышана.

Чувствовалось, что моя собеседница волнуется и тщательно подбирает слова. Я не стала торопить ее, когда она надолго умолкла.

– Я нуждаюсь в помощи, и, кажется, мне не к кому, помимо вас, за ней обратиться. Я прошу вас о встрече.

Я уже начала догадываться, с кем разговариваю, а потому отказываться даже не собиралась.

– Где вам будет удобно?

– Я проживаю в отеле «Метрополь». Это на Магистратской…

– Спасибо, я знаю.

– Номер четырнадцать.

– А кого мне спросить?

– Ах, да! Я забыла представиться. Меня зовут Лариса Тихонова.

– А отчество?

– Ивановна. Но это совсем не обязательно.

– Хорошо. Лариса, я освобожусь примерно через два часа. Вас это устраивает?

– Вполне. Буду вас ждать.

Мы попрощались, и я попросила соединить меня с домом градоначальника. На этот раз Петр Александрович оказался на месте. Увы, но результатов его расспросы в гостиницах никаких не дали. Впрочем, он еще не побывал во всех гостиницах, и делать преждевременный вывод о неудаче нашей затеи было рано. Мы условились о встрече, а время я назначила с таким расчетом, чтобы успеть переговорить с госпожой Тихоновой.

– Это в старую «Европейскую», что ли? – переспросил меня извозчик, когда я назвала адрес.

– Совершенно справедливо, на Магистратскую, – ответила я.

С этим «Метрополем» вечно возникала путаница. Некогда лучшая гостиница в городе именовалась «Европейская», но отчего-то хозяину это название разонравилось, и он убрал вывеску. Какое-то время никакой новой вывески там вовсе не было, вот народ и приноровился называть ее то гостиницей на Магистратской, то и вовсе «Магистрат», но чаще по старому названию и появившееся в конце концов новое наименование «Метрополь» не слишком жаловал. А тут еще купец Второв назвал свою новую гостиницу «Европейской», и дело окончательно запуталось. Тем не менее меня доставили куда нужно: к подъезду трехэтажного здания красного кирпича с зеркальными витринами ресторана и игорного клуба, занимающих весь первый этаж. Швейцар предупредительно распахнул передо мной дверь и, поинтересовавшись к кому я, проводил до лестницы.

Нужный мне четырнадцатый номер располагался во втором этаже, среди других самых дорогих номеров гостиницы. Постучав и получив приглашение войти, я распахнула дверь в залитую электричеством гостиную.

– Здравствуйте, Лариса, – поприветствовала я хозяйку.

– Здравствуйте, Даша, – ответила она, поднимаясь с дивана и делая несколько шагов навстречу. – Я вам искренне благодарна, что согласились встретиться со мной.

Я сняла шубку, и мы сели друг против друга в глубокие кресла возле чайного столика.

– Не буду злоупотреблять вашей любезностью и сразу скажу о причинах, вынудивших меня обратиться за помощью именно к вам.

Госпожа Тихонова была совсем юна, хотя, несомненно, и старше меня, и очень красива. Короткая прическа, слегка завитые волосы выкрашены в модный красный цвет. Красивое, по последней европейской моде, платье из ткани кирпичного оттенка украшено дорогой брошью с рубином. При этом выражение глаз Ларисы было простым, приветливым. И голос приятен.

– Я уж сказала, что вы должны были обо мне слышать, но не сказала, по какому поводу…

– Я слышала о вас как о послушнице Иоанно-Предтеченского монастыря, – позволила я себе перебить Ларису, чтобы не заставлять ее делать уже ставшие ненужными объяснения.

– Вот теперь я окончательно уверилась, что мне посоветовали обратиться именно к тому человеку, который способен помочь, – грустно улыбнулась хозяйка номера. – Я готовилась к нашему разговору и пришла к выводу, что должна рассказать вам свою историю с самого начала. Иначе многое останется непонятным. Но не беспокойтесь, это не займет много времени.

– Да я и не спешу.

– Вот и славно. Сколько вам лет? – неожиданно поинтересовалась моя визави.

– Пятнадцать. Хотя скорее уже шестнадцать, потому что мой день рождения через месяц и две недели.

– А мне скоро двадцать, а история моя началась четыре года тому назад, когда мне самой было столько же лет, сколько вам сейчас. Семья моя, хоть и относилась к дворянскому сословию, была небогата, и жили мы в соответствии с нашими возможностями: скромно, но нужды не испытывали. Вот только за год до тех событий, о которых пойдет речь, мы с братом лишились родителей. Брат оставил университет и стал работать бухгалтером в одном торговом доме. И вдруг ревизия обнаруживает большую растрату, и по всему выходит, что вина за это падает на моего брата. Следствие велось скоро, и дело шло к суду, но доказательств невиновности никак не находилось. Здоровье брата от тюремного содержания и, главным образом, от безысходности и несправедливости пошатнулось, становилось ясно, что долгого заключения он не выдержит. Не стану говорить о том, как все это отразилось на мне и в каком смятении я пребывала. И тут меня приглашает к себе прокурор, которому поручено было обвинение по этому делу. Не хочу называть его имени, как не назову пока своего настоящего, и даже города, где мы жили. Прошу меня простить, но это не потому, что я вам не доверяю, а более от того, что это, как вы поймете дальше, может раскрыть тайну, не одной мне принадлежащую.

Лариса потеребила пальцами оборки на платье, потом сложила руки на коленях и продолжила:

– Придя в кабинет к прокурору, вот что я от него услышала: «Сударыня, – сказал он, даже не подняв на меня глаз. – В том, чтобы осудить вашего брата за не им свершенное преступление, заинтересованы весьма серьезные люди. Оттого следствие и находило доказательства его вины и не находило доказательств невиновности. Но последние имеются. И дело обстоит таким образом, что только от меня одного зависит, станут ли эти доказательства известны суду. Как вы понимаете, мне совершенно нет резона ссориться с влиятельными людьми. Но обстоятельства сложились для меня так, что за не слишком чрезмерную сумму я готов пойти на это. Предлагаю вам передать мне тысячу рублей, и дело для вашего брата закончится оправданием. Я говорю о столь деликатных вещах так свободно, потому что знаю: вам – реши вы обнародовать мое предложение – никто не поверит. Не советую устраивать ловушку, я к ней буду готов и поверну все таким образом, что вас саму и обвинят в даче взятки. У вас есть неделя до начала суда, по ее прошествии вы сообщите мне свое решение. Сюда деньги не приносите, мы решим, как с ними поступить наиболее разумно. А теперь прощайте».

Так, не получив возможности сказать хоть одно слово, я была вынуждена выйти из кабинета.

Собрать такую сумму денег за столь короткий срок казалось невозможным, но я все же попыталась. Прежде всего я собрала те скромные украшения, что имелись у меня и остались от матери, но не пошла сразу их закладывать, а для начала решила попросить сделать их оценку. Мне порекомендовали ювелира, который не станет спрашивать денег за такую скромную услугу и сумеет назвать очень точно стоимость.

Ювелиром оказался молодой человек, красивый и глубоко порядочный. С первого взгляда я почувствовала к нему глубокую душевную симпатию. А когда он проявил интерес к причинам, приведшим меня к нему, я не удержалась и рассказала ему все. Оказалось, что моих драгоценностей недостаточно, чтобы покрыть хотя бы двадцать процентов от запрошенной суммы! Но ювелир сказал: «Я прошу вас вовсе отказаться от их продажи и даже от заклада. Обещаю вам, что помогу добыть деньги и не позднее чем завтра этот вопрос будет решен. Мне просто необходимо продумать все в деталях, и если вы не возражаете, то мы встретимся завтра и все обсудим».

Вам, Даша, может показаться странным, но я поверила этому человеку сразу и безоговорочно. И точно так же в один момент и бесповоротно полюбила его. Весь следующий день я жила ожиданием встречи и в полной уверенности, что казавшийся неразрешимым и страшным вопрос о моем брате разрешится скоро и благополучно. А нового знакомого в мыслях называла уже не иначе как мой Сережа.

Сергей пришел ко мне домой озабоченный, но довольный.

«Скажу сразу, что деньги к указанному сроку у нас будут. А озабочен я в первую голову тем, что человек, столь подло пытающийся поживиться на чужом горе, достоин наказания. Я придумал, как его наказать, но выходит, что одному мне этот план не исполнить. Прошу вас, Лариса, выслушать меня внимательно и не давать ответа тотчас. Отдаю себе отчет, что втягиваю вас в опаснейшее предприятие, в крупную авантюру, но поступаю так, поскольку абсолютно уверен в ее успешном завершении.

Для начала же скажу вам, каким образом добыл деньги. Хранилось у меня одно сокровище – пока не суть важно, какое именно, – которое берег я до лучших времен. Но услышав вашу историю, тут же решил, что завтра, то есть теперь уже сегодня, заложу его, а позже выкуплю. Хозяин одного ломбарда нередко обращался ко мне за советами или с поручением выполнить для него ювелирные работы, чаще всего отремонтировать и привести в порядок заложенную и невыкупленную вещь, чтобы поднять ее цену. Вот к нему я и отправился, зная, что он не станет требовать с меня больших процентов. Сделку мы провели быстро, и я уж собрался бежать к вам, но хозяин ломбарда попросил меня взглянуть на брошь с крупным бриллиантом и множеством небольших рубинов. Один лишь бриллиант стоит свыше тысячи рублей, а целиком эта брошь стоит почти две. «Значит, я не ошибся в своей оценке, – сказал мне хозяин. – И очень разочаруюсь, если эта брошь будет выкуплена человеком, ее принесшим. Но отнюдь не из-за выгоды, хотя я отдал за нее всего лишь тысячу рублей, а по причине своего отношения к тому человеку». Слово за слово, и мне удалось разговорить собеседника. Оказалось, что брошь заложил тот самый прокурор, о котором мне рассказали вы.

Будучи человеком, лишенным особых талантов, он скорее всего навсегда остался бы в невысоких чинах, если бы не удачная женитьба. Жена и тесть сумели устроить его карьеру, но со временем стали понимать, что человек он не слишком достойный. А его постоянные кутежи привели к тому, что жена пригрозила ему разводом и скандалом, а значит, крушением не только личной жизни, но и служебной карьеры. На время он попритих, но тут ему сообщили, что результат скачек на ипподроме будет подтасован и есть возможность сорвать крупный куш. Прокурор наш не нашел ничего лучшего, как втайне взять у супруги брошь, заложить ее в ломбард и все полученные деньги поставить на «темную лошадку». Но был обманут и проиграл. Скоро именины супруги, и есть все шансы, что пропажа вскроется. Вот он и не нашел ничего более умного, чем потребовать с вас взятку.

Узнав все это, я решил, что раз мы на наши деньги, по сути, выкупаем эту злополучную брошь, то она несомненно принадлежит нам. Но законных оснований завладеть ею мы не имеем. Так отчего бы не совершить небольшую аферу? Дело в том, что основным источником моих доходов как ювелира является не создание украшений, а изготовление стразов[26], то есть подделок. Нет, нет! Я вовсе не продавал подделки. Я их изготавливал для клиентов по их просьбе. Часто люди, попав в стеснительное положение, не желают продать фамильное украшение, дабы не уронить в глазах окружающих свой авторитет, вот и идут на то, что камни продают, а вместо них вставляют в оправы стразы. Полагаю, что каждый десятый бриллиант в России уже не настоящий! А в Европе и того больше – там этим издавна пользуются. Так вот, по части изготовления стразов меня можно считать большим мастером. Более того, я с одного взгляда запоминаю камень, могу с огромной точностью описать его форму, число и характер граней, вес, оттенок и изготовить его абсолютно неотличимую копию! Хвастаю я этим оттого, что в этом и заключается мой замысел: изготовить копию бриллианта прокурорши и, подменив, забрать настоящий бриллиант себе. Тем более что он, как я уже сказал, фактически принадлежит нам! Но для подмены необходимо знать, где и как он хранится, и вот тут-то мне без вас не обойтись».

«В чем же будет заключаться моя помощь?» – поинтересовалась я. «Вы войдете в дом и узнаете, где хранятся драгоценности хозяйки!» – «Но… но меня же узнает господин прокурор…» – «Не узнает. Если вас одеть в красивое платье, сделать прическу и все остальное, вы преобразитесь в такую красавицу, что никто и не вспомнит скромную девушку с заплаканными глазами. А организовать все это, равно как и получение приглашения, я берусь сам».

Как вы, наверное, догадались, я согласилась. Почему? Потому что доверилась этому человеку, потому что обрадовалась, что мое одиночество завершено, потому что увидела в нем искреннее чувство ко мне. В конце концов оттого, что должна была отблагодарить его за помощь: взятка привела к тому, что дело было тут же закрыто, а брат мой освобожден…

Все оказалось настолько легко, что я испытывала скорее не страх, а приятное волнение. Единственный раз у меня екнуло сердце, когда меня представляли хозяину и хозяйке дома. Но господин прокурор не узнал меня, к тому же его взгляд был так непристоен, что мое желание мести лишь возросло. Его супруга также не вызывала ни малейшей симпатии. Она оказалась женщиной непривлекательной, неприятной, резкой и даже жестокой. Из-за взглядов, которыми меня стал одаривать ее супруг, она моментально меня возненавидела, но тут же решила использовать ситуацию в собственных целях и предложила мне «соблазнить» ее благоверного, чтобы иметь возможность подходящего повода для развода с ним. Я столь же цинично использовала обстоятельства в своих, вернее, в наших целях. Уже на следующий день возникла возможность для осуществления задуманного плана: хозяйка дома оставила меня на несколько минут – что, впрочем, было заранее подстроено, ей в этот момент передавали несуразное и непонятное «послание» от доброжелателя, касающееся ее мужа, – и я, открыв незапертый ящичек секретера, за какую-то минуту заменила алмаз его точной копией.

Не удивляйтесь. Изначально мы планировали, что это проделает Сережа, но, поразмыслив и оценив риск, решили, что правильнее будет подмену произвести мне. Сергей целую неделю тренировал меня, и я с закрытыми глазами вынимала камни из оправ и ставила их обратно. Мы даже изготовили специальные инструменты, идеально подходящие для моих рук и легко прячущиеся в складках платья.

Сережа сумел также выкупить некоторые долговые расписки прокурора – долги по ним были погашены, но их владелец в нарушение обещаний не уничтожил расписки, а сохранил на всякий случай, – вот этим мы и воспользовались. Расписки мы подбросили вместе с анонимным письмом, где был сделан тонкий намек, что для получения денег господин прокурор пользовался драгоценностями супруги, которые отдавал в залог. Последовал грандиозный скандал с весьма печальными последствиями для моего обидчика.

Легкая победа буквально вскружила нам голову. Мы чувствовали себя этакими Робин Гудами, вершащими справедливость пусть не законными, но действенными путями. И мы не смогли остановиться, нам вновь и вновь хотелось испытать те острые чувства, которые мы пережили, совершая свою месть по отношению к злополучному прокурору. Вскоре мы превратились в самых отъявленных аферистов. В свое оправдание могу сказать, что нашими жертвами становились лишь самые богатые и неприятные личности. Увы, богатство и подлость слишком часто стоят рядом, так что кандидатур у нас всегда было предостаточно. Чтобы не привлекать к себе особого внимания, мы начали колесить по стране. Приезжали в город N, изучали, кто есть кто в нем, выбирали жертву, знакомились с ней, и вскоре часть ее ювелирных безделушек оказывалась украшенными не драгоценными камнями, а их точными копиями из стекла. Обычно это не доставляло никаких трудностей, вы не поверите, насколько самоуверенны бывают богачи – имея самые надежные сейфы, они оставляют ценности где попало.

– Я сама храню украшения в незапирающейся шкатулке, что стоит на верхней полке этажерки, – вставила я. – Правда, они большой ценности не имеют. Но я точно так же знаю, что для многих людей и алмазы стоимостью около ста тысяч рублей не представляют особой ценности. Они даже способны на десятилетия забыть об их существовании[27].

Ларису эти слова сильно заинтересовали, было видно, что ей хочется расспросить меня о подробностях, но она решила закончить рассказ.

– Однажды, кстати говоря, едва не случился конфуз, но Сережа вовремя опознал в намеченных для подмены бриллиантах качественно изготовленные стразы, а то бы мы поменяли одну подделку на другую. Моя повесть близка к завершению, но, может, мы все же отвлечемся и выпьем кофе? Или лучше по чашке шоколада. Здесь готовят очень вкусный шоколад со сливками, с корицей, с ванилью.

Лариса поднялась из кресла, подошла к двери и нажала находящуюся рядом с ней кнопку электрического звонка. Через секунды в номер вошла горничная, и мы сделали заказ:

– Две чашки шоколада, пожалуйста. Одну с корицей…

– И одну со сливками, – сделала свой выбор я.

– Печенье или булочек не желаете? – спросила горничная.

– Принесите что-нибудь на ваше усмотрение, – отмахнулась Лариса, видимо, не желая отвлекаться на такие мелочи. После того как за горничной закрылась дверь, она подошла к окну и стала смотреть на падающий снег.

– Когда долго нет снега, улицы становятся грязными и неопрятными, – неожиданно сказала она. – Но пройдет снег – и все начинает выглядеть девственным и не тронутым грязью. Вот и мы с Сережей стали чувствовать, что становимся грязными, в какой-то момент задумались над течением своей жизни и решили ее круто изменить. Но судьба распорядилась иначе.

В ее голосе зазвучали слезы, Лариса умолкла. Я подошла и просто встала рядом. Порой само присутствие человека рядом способно успокоить. Так мы стояли и смотрели на падающий за окном снег, пока в дверь не постучали.

– Войдите, – вместо хозяйки ответила я.

За окном темнело, и чистые стекла отражали происходящее за нашими спинами. Дверь отворилась, вошел мальчик-коридорный и вкатил небольшую тележку, переставил с нее на наш столик чашки с дымящимся шоколадом, вазочку с печеньем и кувшинчик со сливками. Я подумала, что он сейчас станет дожидаться чаевых, но коридорный, едва закончив с сервировкой, тут же вышел со своей тележкой.

– Мы находились в Красноярске и готовили свой очередной фокус с подменой камней. Все уже было готово, когда мы одновременно заговорили о том, что пора остановиться, что рано или поздно наше везенье закончится, что последствия могут оказаться самыми плачевными для наших жизней. И в какие-то пять минут решили со всем этим покончить. Единственное, о чем мы не договорились окончательно: завершать нам или нет задуманное в этом городе. В конце концов сошлись на том, что не станем так уж спешить с решением, а дождемся возвращения Сережи.

Лариса наконец успокоилась и отвлеклась от созерцания снежных хлопьев.

– Давайте выпьем шоколад, пока он не остыл, – предложила она и первой вернулась в свое кресло, взяла в руки чашку и, сделав большой глоток, поморщилась. Наверное, напиток действительно успел остыть. – Забыла сказать, что Сережа намечал поездку в Тобольск, где должен был встретиться с перекупщиком драгоценностей – пренеприятнейшей личностью, но необходимость общения с ним была обратной стороной нашей неправедной деятельности. Француз этот был жаден просто болезненно, но Сережа имел на него некоторое влияние, скорее всего, знал нечто, очень опасное для него. К тому же сам перекупщик сбывал краденое у себя на родине во Франции, отчего сделки с ним могли считаться более безопасными. Вот к этому противному месье и должен был поехать Сережа с нашей добычей за последние месяцы. И пропал.

Лариса замолчала, а я не удержалась от вопроса, который вертелся у меня на языке с того самого момента, как было сказано, что тот перекупщик – француз.

– А фамилия этого француза не была ли Гранжак?

– Вы меня лишний раз убеждаете, что я обратилась по адресу, – подтверждая мою догадку, ответила Лариса. – Да вы пейте шоколад, а то ведь и вправду остынет.

Я взяла чашку в руки, поднесла к губам и сделала крохотный глоток. Но вспомнила, что забыла добавить сливки, и уже потянулась за молочником, но вкус шоколада показался мне странным. Настолько странным, что я позволила себе выплюнуть обратно в чашку то, что оказалось у меня во рту. И почти одновременно с этим сидящая напротив меня хозяйка гостиничного номера вдруг сделалась бледна и невольно потянулась руками к животу.

Не буду врать, что я мигом все сообразила и вспомнила, как надобно поступать в таких случаях. Сразу я лишь поняла, что вкус этот мне знаком и связан с опасностью.

«Видишь эту крупинку? – зазвучали в голове папины слова. – Ее достаточно, чтобы убить человека. Я растворю ее в воде, а ты прикоснись языком, чтобы запомнить вкус. Теперь прополощи рот. Если когда-нибудь тебе придется ощутить этот вкус, то нужно будет самым срочным образом выпить как можно больше воды. Неплохо в нее добавить соль. А еще лучше пить не воду, а молоко. И главное – постараться, чтобы все это не осталось у тебя в желудке».

Я осмотрелась, лихорадочно ища глазами то, что мне нужно, еще не осознав, что именно. Взгляд упал на вазу с живым цветком, я схватила ее, швырнула цветок в сторону и подбежала к Ларисе: