Война закончена. Но не для меня Дышев Андрей

ГЛАВА 27

Я первым кинулся к окну, оттянул фанеру и глянул в образовавшуюся щель.

– «Апач», – сказал я.

Над кишлаком завис вертолет. Мощный луч прожектора сизым конусом скользил по глинобитным руинам. Могучий поток горячего воздуха поднимал пыль. Вместе с ней в наш сарай проник удушливый запах сгоревшего авиационного керосина и смазки.

– Замрите! – зашипел Дэвид, оттаскивая меня от окна. – Не высовывайтесь!

– Откуда здесь вертушка, приятель? – стиснув кулаки, произнес Смола и с недвусмысленными намерениями шагнул к лейтенанту.

Дэвид, прижав палец к губам, отрицательно покачал головой:

– Они не могут знать, что мы здесь!! Это обычный патрульный облет…

– Но почему именно здесь он завис?!!

Смола едва не кинулся на Дэвида с кулаками. Я вовремя крикнул:

– Смола, плять, отставить!!

– Командир, – огрызнулся Смола, – может, хватить его прикрывать?!! Разве еще не понятно, что он нас сдал?!!

– Смола!! – в один голос рявкнули Остап и Удалой. – Закрой рот!!

– Вы чего, парни? – бледнея, спросил Дэвид, оглядывая каждого из нас. – Вы думаете, это я…

Банка, которую Дэвид только что собирался наполнить шаропом, чтобы сказать какой-то особо значимый тост, уже была не нужна. Точнее, она стала вдруг неуместным объектом стыда и неловкости. Дэвид не знал, куда ее убрать с глаз долой. От грохота лопастей дрожали стены и пол. Казалось, вертолет завис прямо над нашим сараем. Нас всех охватило оцепенение. Мы не знали, что делать. И вдруг сквозь оглушительный рокот раздался усиленный мощным динамиком голос:

– Лейтенант Дэвид Вильсон!

Лицо Смолы налилось кровью. Он кинулся к американцу и схватил его за воротник куртки:

– Обычный патрульный облет, говоришь?!! Да он за тобой прилетел, сука!!

Я не успел кинуться к ним, чтобы оторвать разъяренного Смолу, как лейтенант точным и сильным ударом кулака отправил Смолу в угол сарая. Остап тотчас ударил в грудь Дэвида, но не столько, чтобы вырубить его, сколько чтобы охладить и не позволить ему ударить еще раз.

– Да стойте же вы!!! – заорал лейтенант, безумным взглядом буравя хлипкий потолок сарая.

– Лейтенант Дэвид Вильсон! – повторил рвущий барабанные перепонки голос. – Ричард Миллер! Майкл Дэвис! Патрик Джонс! Лейтенант Дэвид Вильсон!..

С американцем происходило что-то страшное. Глаза его сузились, губы разжались, обнажая белый ряд ухоженных зубов. Испепеляющим взглядом он посмотрел на Смолу, который давно бы уже ринулся в драку, если бы не Удалой, крепко держащий его за руку.

– Это как понять?!! – хрипло крикнул он. – Почему они ищут моих солдат?!! Майкл и Ричард давно должны быть на базе!! Вы их не посадили в машину!! Вы их убили!!

Он рванулся на Смолу, но Остап успел преградить ему дорогу.

– Спятил?!! – закричал ему Остап. – Никто их не убивал!! Они уехал на такси!!

– Я тебе не верю!! – хрипел Дэвид. – Они не вернулись на базу! Они пропали! Где они?!! Вы их убили!!!

– Пусти меня, Удалой!! – кричал Смола, порываясь кинуться на Дэвида и свернуть ему челюсть. – Я ему сейчас расскажу, где его солдаты!! Командир куев!! Ссыкун! Предатель!!

Мне пришлось выстрелить в пол, чтобы хоть как-то привести в чувство бойцов, чьи нервы были раскалены до предела.

– Всем молчать!! – рявкнул я. – Замереть!! Не шевелиться!! Смола – к окну! Наблюдать за вертолетом! Остап и Удалой – к двери! Если «Апач» начнет приземляться, будем по одному незаметно уходить в пустыню!

– Ричард Миллер! Майкл Дэвис! Патрик Джонс… – продолжало нестись из громкоговорителя, и сизый конус света шарил по мрачным руинам.

Смола, очень недовольный тем, что ему не дали свести счеты с лейтенантом, нахмурился и встал у окна. Остап залил костер остатками воды и вместе с Удалым занял позицию у двери.

– Ты меня обманул, Эндрю… – ставшим вдруг слабым и сиплым голосом произнес лейтенант. – Ты обещал отправить моих солдат на базу… двух раненых парней… совершенно беззащитных ребят… Это кощунственно… Чем они вам мешали?

Вместо ответа я выхватил из-за пояса пистолет и направил его прямо в лоб Дэвиду. А чтобы он понял, что мои намерения прозрачны и прямы, оттянул курок в боевое положение.

ГЛАВА 28

– Эндрю! – неровным голосом произнес лейтенант, глядя в черный зрачок ствола. – Что это… значит? Теперь ты собираешься убить и меня?

– Когда между людьми пропадает доверие, – пояснил я, – они начинают использовать друг друга в корыстных целях. Что я со свойственным мне кощунством и делаю. Даю слово русского офицера: мы не убивали твоих солдат. Но если твои соратники попытаются помешать нам выполнить задачу, я не гарантирую тебе жизнь.

– Но где мои солдаты?

– Думаю, что военная прокуратура ответит тебе на этот вопрос.

Дэвид совсем затух. При виде вертолета, этой могучей, пахнущей горелым топливом машины, он стал жить близкими реалиями. Тогда я мог еще только предполагать, что его солдаты убиты. Бесследно сгинуть в Афгане – увы, очень просто. Следователи будут допрашивать Дэвида, и ему придется давать унизительные показания. Если расскажет обо всем честно, его осудят за сотрудничество с русскими террористами, за разгильдяйство и командирскую несостоятельность, приведшую к гибели троих солдат. Если красиво соврет, то может выйти сухим из воды. Но что он сможет соврать? Что его группа вела неравный бой, в котором погибли все, а он сам получил ранение? Но с кем группа вела бой? Где место боя? Где тела убитых?

Эти мысли рваными ошметками пронеслись в моем мозгу. Дальнейшая судьба лейтенанта меня мало волновала. Выполнение боевой задачи сейчас стояло на грани срыва – вот что беспокоило меня в первую очередь. Теперь вся надежда была на Дэвида. Американцы, смею надеяться, в самом деле не разбрасываются своими людьми и ценят американские жизни. Значит, приставив к голове Дэвида пистолет, я мог диктовать патрульным свои условия.

– Командир, они вроде уходят!! – крикнул Смола, наблюдающий за вертолетом через щель в окне.

Я воспринял бы это как чудо, как дар свыше – чтобы «Апач» убрался отсюда восвояси. И я уже надеялся, что так оно и будет, что мы ничем не выдали себя, как вдруг случилось нечто из ряда вон выходящее.

Позже, вспоминая этот драматический момент, я укорял себя в том, что недооценил Дэвида. Прав я был в одном: он уже жил будущим и думал о том, как сберечь свою свободу и незапятнанное имя. На слово, данное нам, ему было наплевать. А похожего шанса у него могло и не быть.

Я всего лишь на мгновение повернул голову в сторону Смолы, желая получить подтверждение его словам, как сильный и точный удар в голову сбил меня с ног. Падая, я повалил на землю Остапа, стоящего у двери. Дэвид, ударивший меня ногой, пулей вылетел из сарая в ночь, под прожектор и грохот вертолета. Удалой отреагировал немедленно и, словно тень, кинулся за ним. Остап готов был поступить так же, но я перегородил ему дорогу и, чуть высунувшись наружу, закричал:

– Удалой!! Назад!! Назад!! Я приказываю, сукин ты сы-ы-ын!!

Дэвид бежал как из ада в рай. Он спотыкался на обломках, падал, вскакивал и бежал снова, размахивая руками и, наверное, крича, только его голоса не было слышно. Я молил бога, чтобы вертолет улетел, так и не увидев его, и мертвенно-белый луч уже вроде бы перешел на соседние руины, как вдруг резко вернулся назад и мощным пучком осветил лейтенанта.

Я обмер. Дэвид был отчетливо виден, как актер на сцене под лучами софитов. Вертолет развернулся на месте, обратив в мою сторону трапециевидную кабину с затемненными стеклами; он казался тяжелым, уродливым трансформером, собранным нервным и грубым ребенком. Удалой все еще бежал к Дэвиду с отчаянной решимостью схватить его в охапку и затащить в сарай.

– Уйдет!! – сдавленно произнес Остап, выглядывая из-за моего плеча. – Они его видят!!

И тут тембр вертолетного рокота изменился, стал более надрывным и низким. Хвост вертолета чуть приподнялся, кабина опустилась; «Апач» набычился и выдал огненную струю пулеметной очереди. Удалой будто ударился на ходу о невидимую стену, отскочил назад и, разметав руки, упал на спину.

У меня сердце словно разорвалось в груди. Не помня себя, я кинулся к нему, давя тяжелыми шагами глиняную крошку. Кто-то кричал за моей спиной – «Командир! Командир!» – то ли Остап, то ли Смола. Я хрипел, как загнанная лошадь, стонал от боли в груди, будто пулеметная очередь прошила меня, а не Удалого, и бежал, бежал к нему. И мне казалось, что время увязло, что я бегу сквозь толщу воды, что вертолетные лопасти вращаются очень медленно – можно разглядеть кисточки на их выгнутых кверху концах, и втулку, и тяги, и все детали автомата перекоса, вокруг которого плыли струи взбитой пыли. И снова перед черной кабиной вспыхнуло пламя пулемета, и свинцовые шмели устремились уже на меня, взрыхляя вокруг меня землю, дробя камни, рассеивая повсюду мелкую крошку. Мне обожгло лицо острыми каменными осколками, и я рухнул, ударившись лбом о булыжник, и полез вперед, сильно вытягивая вперед руки, чтобы как можно скорее коснуться неподвижно лежащего Удалого.

И вот под моей ладонью – его лицо, волосы, щетинистые щеки…

– Удалой!! Ты меня слышишь? Все будет хорошо!! Я тебя вытащу!!

Его куртка была черной от крови. На груди она была изорвана в клочья. Я не хотел верить в то, что это конец. Я шлепал ладонью по его щекам, тянул за руку, злился, что солдат равнодушен к моим приказам.

На меня навалился Остап, закрывая от новой пулеметной очереди.

– Толерасты гребаные!! – услышал я сзади вопль Смолы. – Гамбургеры дерьмовые!!

Последнее слово заглушил мощный хлопок, и над нами с Остапом промелькнул огненный шлейф, и вслед за этим вертолет ослепительно вспыхнул, взорвался, разрывая барабанные перепонки, и, начиная вращаться вокруг оси, боком рухнул на дувалы. Лопасти, ломаясь от чудовищного удара, полетели во все стороны, срезая, как гигантским ножом, ветхие крыши сараев, углы глиняных стен и плугом взрывая землю. Гигантское пламя взметнулось в черное небо, освещая все вокруг. Вертолет горел как факел, брызгая искрами и чадя удушливым дымом.

Мимо нас с Остапом пробежал Смола. Он еще держал на плече горячую трубу от гранатомета, затем откинул ее в сторону и с разбега ударил ногой по голове Дэвида. Дэвид, очумевший от взрыва вертолета, стоял на коленях, и от удара сразу же упал на землю. Смола принялся избивать его ногами. Его фигура, превратившаяся на фоне горящего «Апача» в черный силуэт, была подвижной и гибкой; вся пружинистая злая сила, заключенная в ней, концентрировалась в ударах. Смола бил лейтенанта очень жестко, без остановки, целясь в лицо. Дэвид катался по земле, корчился, слабо пытаясь закрыться руками, ставшими скользкими и жирными от крови. Я понял, что Смола его не просто бьет, он его убивает.

Остап взял тело Удалого на руки и пошел с ним сарай. Все самое гадкое, самое омерзительное уже свершилось. Жестокость, наслоившаяся на смерть нашего товарища, не имела смысла и была даже кощунственной. Я кинулся на Смолу, толкнул его в грудь, потом схватил за горло. Смола одурел. Ярость сделала его слепым и очень сильным.

– Уйди, командир! – орал он дурными голосом. – Я убью эту суку… из-за него… из-за него Удалого… не трогай меня, командир…

Мне пришлось его ударить в челюсть. Смолу откинуло в сторону, он едва устоял на ногах.

– Ладно… – тяжело дыша, произнес он. – Я не буду его бить. Я его расстреляю. Как военного преступника…

– Веди его в сарай! – приказал я.

Покачиваясь, как пьяный, Дэвид с трудом поднялся на ноги. На лицо его было страшно смотреть. Один глаз заплыл, из носа хлестала кровь, верхняя губа посинела и распухла, отчего весь рот перекосился. Мы говорили по-русски, и он плохо понимал, что происходит и что сейчас его ожидает.

– Командир, – стал спорить Смола. – Давай расстреляем его здесь. А труп кинем в огонь! Зачем нам потом волочить его из сарая сюда?

– Веди его в сарай!! – крикнул я, чувствуя, что и мои нервы на пределе.

Смола выругался и с силой ударил Дэвида кулаком между лопаток.

– Пошел, скотина!!

В темном, заполненном дымом сарае мне открылась самая печальная, абсурдная, не воспринимаемая моим сознанием сцена: лежащий на полу Удалой с разорванной грудью и стоящий перед ним на коленях Остап.

Я давно не терял друзей. Но даже если бы недавно случилась потеря – к этому все равно нельзя привыкнуть. Все равно это ужас, отчаяние, боль, горечь. Я любил Удалого. Он был прекрасным парнем, смелым и смекалистым бойцом, отличным товарищем. Нас очень многое связывало. И как я мог поверить, что его уже нет и больше никогда не будет?

Смола загнал в сарай Дэвида, толкнул его к стене и поставил на колени.

– Покойся с миром, – шептал Остап над телом Удалого и заторможенно крестился.

Головешки в залитом водой костре едко дымились и постреливали искрами.

И вдруг словно острой сосулькой в сердце – тишину пронзил звонок смартфона.

Мы растерянно переглянулись и не сразу поняли, что гаджет пищит в кармане мертвого Удалого.

ГЛАВА 29

– Четырнадцать пропущенных вызовов, – сказал Остап, глядя на смартфон. – Командир… наверное, пришло время ответить ему?

– Давно пора, – отозвался Смола. Он нервно ходил вокруг Дэвида. Затем резко остановился. Надавил на кнопку на рукоятке пистолета, извлекая обойму. Ударом ладони загнал ее обратно. Снял с предохранителя. Оттянул затвор пистолета. Отпустил. Пистолет клацнул… Смоле не терпелось приступить к казни.

– Остап, – сказал я. – Брось смартфон в угли. Он нам больше не понадобится.

Остап переглянулся со Смолой, будто не был уверен, что правильно расслышал и понял меня. Он раскрыл ладонь, со смешанным чувством посмотрел на смартфон, но кинуть его в кострище все же не решился.

Я подошел к Смоле.

– Пистолет, – сказал я, протягивая ладонь.

– Что?! – переспросил Смола, и судорога боли исказила его лицо.

Я вырвал пистолет из его ладони, вытряхнул обойму и оттянул затворную раму, извлекая из ствола патрон.

Смола не понимал, что я делаю.

– Подними его! – приказал я, кивая на Дэвида. – Пусть умоется. Хороним Удалого и через десять минут выходим.

Смола нахмурил брови, уставившись на меня черными глазами.

– Я не понял… Ты собираешься идти с лейтенантом??

– Именно так.

– Но… – у него перехватило дыхание от негодования. – Но как мы можем позволить ему жить?! Почему Удалой мертв, а эта гнида еще живет? Почему он еще дышит, смотрит, слушает?? Командир, что ты делаешь??

– Смола, я делаю то, что должен.

– Нет, нет, нет!! – вдруг закричал Смола. – Ты должен пристрелить его сам! Сейчас же! Немедленно! Ты должен это сделать, потому что мы тебе верим, потому что ты всегда был справедлив и беспощаден к врагам! Если доверишь это сделать мне, я буду тебе благодарен! Если прикончишь его сам – я не обижусь!

– Его никто не тронет, – твердо сказал я. – Выпей воды и успокойся. Нам скоро выходить…

Тут даже скупой на эмоции Остап опешил:

– Командир, Удалой погиб из-за Дэвида. Такие вещи прощать нельзя. Я сдохну от ненависти, если мы его не расстреляем. Зачем он нам? Ему нельзя верить! Он не приведет нас к складу, поверь мне. Он снова подставит нас…

– Остап, оставь свое мнение при себе, – жестко ответил я. – Я не советуюсь с вами. Я приказываю.

– Это все так… Но скажи – разве я часто ошибался? Я когда-нибудь говорил откровенную чушь?

– Командир! – взревел Смола, который накрутил себя до предела и, по-моему, уже не отдавал отчет своим словам и поступкам. – Считай, что я подал тебе рапорт об отставке!! Но эту суку я расстреляю!! А потом делай со мной что хочешь!! Мне пофиг!! А свой долг я все равно выполню!!

Кажется, наступил момент, когда надо было проявить железную волю. Я подскочил к Смоле и схватил его за горло.

– Нет, парень, ты ошибаешься!! – закричал я ему в лицо. – Я не принимаю от тебя рапорта! Можешь сожрать его и запить шаропом! Ты будешь подчиняться мне и выполнять мои приказы, какими бы абсурдными они тебе ни казались! Ты на себе понесешь американца до склада! Ты будешь целовать его в *опу, если я тебе прикажу! Ты хорошо меня понял, Смола?! Никаких непоняток не осталось?!!

Смола скрипнул зубами. Кадык на его горле дернулся.

– Ну, смотри, командир, – процедил он. – Не пожалей…

Дэвид во время нашей ругани не менял позы и боялся пошевелиться. Он стоял на коленях, низко опустив голову. Из разбитого носа крупными тяжелыми каплями шла кровь. Плечи его вздрагивали, словно время от времени к его телу подносили оголенные электрические провода. Он понимал, что решается его судьба. И все же не терял достоинства, не оправдывался и не вымаливал прощения. Я думаю, что приставь к его виску пистолет, он не изменил бы себе, а лишь закрыл бы глаза да прошептал прощальную молитву. И, может быть, вспомнил о своей невесте из Мичигана да мысленно попросил бы у нее прощения за то, что дал напрасную надежду.

Впервые у меня с солдатами произошла такая серьезная размолвка. Но я не думал о том, как мы потом будем мириться, если, конечно, выживем. Мы ссорились не раз. И даже били друг другу морды. Но никогда не предавали друг друга, потому душевные раны были легче, чем физические, и заживали быстро. У меня сейчас не выходил из головы этот поганый склад с наркотой. Он для меня был как заноза под ногтем! Я должен был во что бы то ни стало сжечь его и при этом не сыграть по сценарию Фролова!

Доверить лейтенанта моим взбешенным парням я не рискнул и потому приказал Остапу и Смоле вырыть могилу во дворе, а сам остался охранять Дэвида.

Надо было торопиться. С минуты на минуту к горящему вертолету должна была прибыть поисково-спасательная группа. Прежде чем опустить Удалого в яму, я снял с него куртку. Опережая недоуменный вопрос, ответил:

– Не хочу, чтобы он остался в американской форме. Он все-таки русский солдат.

И сам положил Удалого в могилу. Накрыл его лицо куском ткани и кинул горсть земли. Остап не скрывал слез. Смола сквозь зубы бормотал:

– Все равно ему не жить… Все равно я ему кишки выпущу…

Мы закопали Удалого и дали очередь из всех стволов. Смола, возвращаясь в сарай, как бы нечаянно толкнул меня плечом. Я сделал вид, что не заметил этого.

– Не сейчас, так чуть позже, – выдавил из себя Смола, обернув ко мне черное от копоти и ненависти лицо. – Или я, или он. Нам двоим на земле не жить. Запомни это, командир…

Остап, выпуская пар, вышиб ногой оконную раму и, подчеркнуто не желая выходить через одну дверь с Дэвидом, выбрался наружу через проем. Смола действовал более целенаправленно и перед тем, как выйти из сарая, сильно ударил локтем лейтенанта в лицо. Пока он упивался своей местью, а Дэвид бесшумно корчился, я успел незаметно распороть подкладку куртки Удалого и выковырять оттуда жетон.

Мы бежали друг за другом в ночи, взвинченные до предела, ненавидящие всё и вся. Первым – Дэвид. За ним, прикрывая его спину, я. Остап и Смола гремели ботинками на небольшом отрыве от нас. Дэвид часто оборачивался, и я видел его мертвенно-бледное, залитое лунным светом лицо.

– Эндрю… – часто дыша, шептал он. – У меня есть шанс остаться живым, если я приведу вас к складу? Это очень важно… Мне надо успеть написать письмо…

Я не отвечал, сплевывал тягуче-кровавой слюной.

Наш бег внезапно прервал очередной звонок смартфона. Гаджетом теперь распоряжался Остап, и он тотчас извлек его из нагрудного кармана.

– Не отвечай, – сказал я, но уже без всякой надежды, что этот приказ будет выполнен.

– Извини, командир, – ответил Остап, глядя на светящийся теплым светом дисплей, отчего его лицо исказили тени, и солдат стал неузнаваемым. – Как бы мы плохо ни относились к Фролову, он пока еще ни в чем не виноват…

И нажал кнопку приема вызова.

– Алло… – произнес он в трубку. – Нет, это не майор… Почему так долго не отвечали? Да потому что деньги на симке закончились. Пока в Кабул сбегали, пока подкинули, пока туда-сюда…

Он надолго замолчал, напряженно вслушиваясь. Мы стояли вокруг него, все еще не в силах унять тяжелое дыхание.

– Так и передать? – уточнил Остап, и мне показалось, что в его голосе появились холодные мстительные нотки. Он как-то странно взглянул на меня и медленно, словно не был уверен, что делает правильно, протянул смартфон мне.

– Командир, Фролов говорит, что… в общем… Ну, лучше сам у него спроси!

Меня редко подводила интуиция. Сейчас я совершенно отчетливо ощутил страх. Гадкий, холодный до дрожи, давящий сердце страх.

– Слушаю, – сказал я, прижимая трубку к уху, и даже дышать перестал.

– Майор, – негромко, устало, с отдышкой произнес Фролов. – Я не буду отчитывать тебя за то, что ты практически сорвал операцию. Разговор у нас с тобой будет короткий. В течение двадцати минут я должен получить от тебя видеоролик. Номер телефона получишь по SMS.

– Какой еще видеоролик? – насторожился я.

– Как вы отрезаете голову американскому лейтенанту. И закапываете его в землю.

– Фролов, – произнес я, чувствуя, как во рту немеет язык. – Я ВГИК не заканчивал. И мясником не работал…

– В противном случае, – перебил меня Фролов, – я пришлю тебе свой ролик про отрезание головы. А для начала прими фотографию…

Я уже все понял. Я уже знал, что случилось, я знал, как это страшно, и знал, что выхода у меня не осталось.

Телефон пискнул, извещая о получении изображения. Я поднес дисплей к глазам. Снято было в нижней столовой нашей дачи. На заднем плане – оцилиндрованные бревна, между которыми проложена крупной вязки льняная веревка. На стене висят деревянные черпаки, сковороды и ендовы. Виден край кухонного стола и плита. На плите стоит чугунок, в нем – половник.

А на переднем плане, посреди комнаты, сидит на стуле Мила. Руки ее заведены за спину, вероятно, связаны. Рот заклеен скотчем. Волосы взлохмачены. На щеке – кровавый подтек.

– На, – сказал я, протягивая смартфон Остапу. – Мне это не интересно.

Остап долго смотрел на дисплей, не веря своим глазам. Затем к нему подошел Смола и заглянул через его плечо.

– Командир, – едва произнес Смола. – Клянусь своим стволом, это твоя жена…

– Да, – согласился я. – Я тоже ее узнал… Ну что, передохнули? Пора двигаться дальше!

ГЛАВА 30

Никто, тем не менее, не шелохнулся. Я чувствовал, как вокруг меня нарастает энергетика тупого, отчаянного протеста и возмущения. Что в этот момент подумали обо мне мои верные, мои родные, мои дорогие бойцы? Что их командир окончательно спятил. Что он безропотно отдает свою жену на мученическую смерть. Что он полнейшая сволочь, дрянь, фашист и подонок.

Да, я дрянь. Самый мой главный грех в том, что я позволил бойцам усомниться в главном: в неугасаемой справедливости и чести тех генералов, которые отправили нас на задание. Генерал для солдата – это наместник Родины в воинской части. Что же Родина так опаскудилась? Что ж она, сука, докатилась до таких мерзких приемов? Как же могла избить, связать и приговорить к смерти безвинную женщину, чтобы шантажом принудить меня совершить величайшую глупость?

«Мы кому служим, командир?» – как-то спросил меня Удалой. И я ему как-то ответил: «Родине». И это не был пафос или высокопарный ответ. Это была правда. А что мне теперь ответить, если Остап или Смола спросят меня об этом?

– Ну вот что, хватит, – не без труда совладал с собой Смола. – Командир, я уже совсем перестал тебя понимать. И твои преступные приказы выполнять не намерен. Я лично отрежу Дэвиду голову.

– А я лично это засниму на видео, – пообещал Остап.

Я вскинул пистолет и приставил его ко лбу Смолы, хотя понимал, что это скорее шаг отчаяния, чем осмысленная попытка образумить ребят.

– Ты можешь выстрелить, – спокойно ответил Смола. – Но я не позволю…

– Что не позволишь?!! Кому не позволишь?!! – наконец сорвался я, потому что уже тоже не мог сдерживаться, потому что хотелось орать, кричать, рвать на себе волосы от боли и обиды. Нас не просто предали. Нас уже не стыдятся. Нас не считают за живых людей! Мы – никто, отработанный материал, к которому можно применить самые гнусные, самые низменные методы воздействия! И ради этих подонков в погонах мы рисковали собой, мы не жалели сил, мы всю душу, всю верность отдавали им без остатка! Я опустил пистолет и схватился за голову. Слезы боли душили меня.

– Дай нож, – я едва нашел силы, чтобы произнести это.

Смола переглянулся с Остапом, неуверенно потянулся к ножнам, висящим у него на поясе. Выдернул тяжелый, звенящий кинжал длиной в предплечье и рукоятью вперед протянул его мне.

Остап тискал во влажной ладони смартфон и никак не мог поднять его на уровень глаз и включить видеозапись.

Дэвид качнулся назад, провел ладонью по груди и расстегнул одну пуговицу, будто ему стало нестерпимо жарко.

Но я шагнул не к нему, а к Смоле, взмахнул кинжалом и отсек нижний уголок его куртки, вытряхнул на ладонь жетон и поднес его к глазам солдата.

Смола, совершенно сбитый с толку моим неадекватным поведением, машинально взял жетон и поднес его к глазам:

– Миллер Ричард… Группа третья, резус-фактор отрицательный… Христианин… Что это?

Я не успел ответить. С диким ревом на Смолу кинулся Дэвид, выхватил из его руки жетон, посмотрел на него и тотчас со страшной силой ударил его в лицо.

– Негодяй!! – кричал американец, сваливая Смолу на землю и продолжая наносить удары. – Сволочь!! Теперь я знаю, кто бросил нас в яму! Вы все в сговоре!! Это ваших рук дело!!

Остап ринулся на помощь Смоле и принялся бить ногой лейтенанта, который, в свою очередь, не переставал наносить удары по лицу Смолы. Мне ничего не оставалось, как кинуться на Остапа и попытаться оттащить его в сторону.

– Прекратить!! – заорал я по-английски, чтобы понятно было всем и сразу. – Выслушайте меня, психопаты!! Всё не так, как вы думаете!!

Мне удалось отшвырнуть в сторону Остапа, а затем и обезумевшего от злости лейтенанта. Остап, вытирая рукой окровавленный рот, с угрюмым видом поднялся на ноги. Все тяжело дышали и смотрели друг на друга исподлобья злыми глазами.

– Всё совсем не так! – еще раз крикнул я, но повышать голос уже не было необходимости. Все притихли. Абсурдность ситуации загасила эмоции. Логика и закономерность были разрушены, обломки перепутаны. Наступило время разбирать завалы.

– Послушайте меня все! – еще раз призвал я. – Дэвид нам не враг. И мне очень стыдно сейчас говорить в его присутствии. Мне стыдно признаться в том, что наше руководство, которому мы должны безоглядно верить, предало нас. Оно использовало нас в качестве пешек, которых приносят в жертву для того, чтобы более сильные фигуры делали свою игру. И лейтенант со своими парнями тоже был в нее втянут.

Я разжал ладонь и вытянул вперед, чтобы всем были видны жетоны.

– Четыре армейских жетона США были вшиты в наши куртки до того, как мы десантировались! Остап, четвертый жетон у тебя. Надорви подкладку!

Остап вздрогнул и начал рвать край куртки с такой одержимостью, словно ему за воротник заполз скорпион.

– Джонс Патрик… – прочитал он выбитую на дюралевой пластине надпись. – Группа крови вторая… Христианин…

– Напомни, Дэвид, что первым делом сделали с вами, когда взяли в плен? – спросил я.

– Сорвали жетоны…

– И это была главная цель вашего пленения! Жетоны плюс сама информации об исчезновении четырех американских военнослужащих! На этом ваша ценность исчерпывалась. Вас должны были убить всех, а трупы закопать так, чтобы никто и никогда их не нашел. Жетоны были вшиты в куртки, которые мы надели после приземления. Так мы стали вашими двойниками, Дэвид.

– Но смысл?! – воскликнул лейтенант.

– Мы тоже обречены на смерть, Дэвид. Мы должны уничтожить склад, а затем уничтожены будем мы сами. Предполагаю, что нас сожгут дотла, чтобы трупы невозможно было идентифицировать. Уцелеют только жетоны. Произойдет так называемая «производственная авария», ради которой весь этот спектакль и задуман. Журналисты мгновенно распространят информацию, что на севере Афганистана американскими солдатами уничтожен склад с героином. И это станет сенсацией, настоящей информационной бомбой. Потому что всему миру известно, что американцы не трогают склады с наркотой.

– Не пойму, кому нужна эта бомба? – развел руками Дэвид.

– Тем, кто борется с транснациональной наркомафией. С американо-российской бандой. Информационная бомба спутает им все карты, начнутся взаимные подозрения и разборки. И, по идее, лидеры начнут выдавать себя.

Я протянул Дэвиду жетоны. Он долго смотрел на них, потом крепко сжал в кулаке.

– Проклятый склад, – процедил лейтенант. – Проклятые наркотики! Грязные деньги и грязная политика! Как я ненавижу все это!

– Черт возьми, командир, – произнес Смола. – Но почему ты не рассказал об этом раньше? Зачем ты это скрывал от нас? Мы чуть не прибили друг друга!

– Стыдно было, Смола, – признался я. – Стыдно было сообщить вам о том, что нас слили. Что с убийством Кондратьева все наши заслуги, наша преданность, верность и честь оказались не просто ненужными, но даже вредными и опасными для нового руководства. Мы оказались нужны только для того, чтобы сыграть роль обугленных трупов.

– Прости, командир, – не к месту повинился Остап. – Я не знал… Я не мог предположить, что все так… Значит, сука Фролов все знает?

– Думаю, что он не только все знает. Он – исполнитель финальной сцены, где мы должны будем превратиться в головешки.

– *лять!! Я убью этого урода!! – снова начал заводиться Смола. – Я из него самого активированный уголь сделаю!! Дай мне телефон!!

– Да подожди!! – крикнул Остап. – Ты сейчас не о том говоришь! Надо спасать жену командира!

– Вот ты и снимешь ролик, как я Фролову голову отрезаю, а потом ему же этот ролик и отправим! Дай телефон, я хочу узнать, где эта гнида прячется!

– Успокойся, Смола! – вмешался я. – Я думаю, что с моей женой все в порядке.

– Фотоколлаж? – предположил Смола. – Или это другая женщина, похожая на твою жену?

– Не фотоколлаж и не другая женщина. Это реальный снимок моей жены. Но я увидел известный только нам двоим сигнал, который означает: «Со мной все в порядке, я выкручусь сама».

– Хоть убей, командир, – сказал Остап, глядя на экран смартфона. – Я не вижу тут никакого сигнала.

– Правый глаз нормальный? – подсказал я.

– Ну… как бы… как бы…

– Смелее, не обидишь!

– Вроде как косенькая немного твоя жена. На один глаз…

– Правильно. Косенькая. Но не всегда, а только сейчас. Маленькая клоунада. Она умеет так делать одним глазом. И это тот самый сигнал.

– Командир, ты так спокойно об этом говоришь, – покачал головой Смола. – Жену связали какие-то уроды…

– Не просто жену, – ответил я. – А жену офицера российского спецназа. Кроме того, в доме полно оружия, о котором никто не знает. Я уверен, что она выкрутится. Я просто должен быть уверен в этом. Иначе, как жить и работать?

ГЛАВА 31

Ночь душила. Теплый, сухой воздух неподвижно лежал на земле. Глубокая, подвальная тишина угнетала. Ослепительно яркая луна светила на нас сбоку, словно настольная лампа в комнате для допросов. Я тыкал пальцем в дисплей смартфона, набирая номер, который пришел с эсэмэской. Смартфон плохо воспринимал мой сухой и грубый палец, похожий на ветку окаменевшего саксаула, и набрать очередную цифру удавалось лишь с третьего раза. Я тыкал, ошибался, нервничал и начинал заново. Наконец сигнал пошел. Я услышал гудки.