Ближнее море Андреева Юлия

Брат и вахтеры

Брат работает на продовольственном складе, расположенном в одном здании с моим бассейном.

Раз попросила его отнести домой пакет с полотенцем, тапочками и мокрым купальником. У самой дела в городе нарисовались, не с собой же таскать.

Виталий забрал вещи на склад. А надо сказать, что согласно инструкции через их проходную можно выносить все, кроме продуктов питания.

Настал вечер, брат закрыл склад и отправляется домой. На проходной его тормозят, реквизируют пакет, собирают понятых, спешно вызывают уже успевшее добраться до дому начальство.

Наконец, когда все участники импровизированного спектакля в сборе, вываливают на стол содержимое пакета и…

– Что это такое? – начальник смены беспомощно поднимает за лямку мокрый лифчик.

– Это не едят, – невозмутимо отвечает брат.

После был составлен протокол, в котором черным по белому значилось, что обнаруженный в вещах Андреева В.И. купальник не является продуктом питания. Кто бы мог подумать?!

Тридцать пятый на тридцать седьмой, или Чего не сделаешь из любви…

Из Японии я везла множество подарков родным. Полюбила шопинг. До этого терпеть не могла, а тут чуть ли не каждый день начинался с одного и того же. Шла в галерею магазинчиков и гуляла, гуляла там, разглядывая товары и представляя, что именно из них порадует моих близких.

Чашечка с заварочником и крышкой, сама вся расписана ромашками внутри и снаружи, так и хочется в ней травяные чаи распивать. Или вот легчайшие кроссовки, на ноге они не чувствуются, а стопы защищают и сносу им нет – лучший подарок для брата. Или вот это чудо-юдо – диковинная игрушка без правил. Точнее, они явно есть, но в лавочке старьевщика, где я старинный маджонг нашла, никаких описаний к нему не прилагалось. Самое то для умного человека – заново правила разработать.

А вот еще неведомые по тем временам в России чехлы для стульчаков на унитазы, пушистые, веселые, теплые. Специально для тех, кто любит подолгу читать в «мыслильне». Для наших северных условий – отличное приобретение.

Ну и по мелочи: статуэтки, амулеты, платочки, шарфики…

Кроссовки брату взяла, «выменяла» на свои любимые французские духи, мне их как раз только что подарили, вот я и уступила Айе за символические пятьдесят баксов. Духи на кроссовки. Носи, дорогой!

А когда купила, в сторонке другую пару приметила: крошечные, черные, тоже легкие и удобные, тридцать пятого размерчика – как раз для моей мамы. И опять цена неподъемная, а другого свободного парфюма-то нет. То есть духи у меня есть, конечно. Лишних нет, а контракт уже заканчивается, время поджимает.

И тут, пока я вздыхала, глядючи на хорошенькие черные кроссовки, меня окликнул знакомый. Не друг, не приятель – просто в клуб на шоу частенько заходил. Бывает, увидишь, головой махнешь, и достаточно. А тут подошел, предложил пообедать вместе, а перед этим выбрать себе подарок.

А я гляжу на хорошенькие маленькие кроссовочки и думаю, как бы они отлично смотрелись на моей маме. Он тоже кроссовки заметил. Предлагает примерить.

Ну и трудно же засовывать ногу тридцать седьмого размера в тридцать пятый. Впрочем, ладно, засунула. Мужик бумажник из кармана достал, но разуваться не позволил.

– Пошли так, тебе идет. Да и некогда уже.

– Ну пошли.

Чтоб вам всю жизнь ходить в новой обуви – проклятие такое у испанцев, кажется есть. Хорошо, что у японца хоть машина за углом стояла, а иначе привет ногам.

Ресторанчик маленький. Села, ноги кровью налились, все удовольствие от еды пропало. А тут еще мой благодетель то в боулинг играть зовет, то потанцевать…

Честное слово, лучше бы свои деньги заплатила, чем эти пытки. Зато подарок маме привезла, а сейчас, столько лет спустя, Динька те кроссовки донашивает.

Концепция

Дедушка наглядно объясняет пятилетнему внуку Виталию, как разные люди режут хлеб.

– Мужчины прижимают хлеб к животу и ведут нож к себе, – отрезает кусок. – А вот женщины – те кладут на стол и уж потом… Мужчина – воин, он не боится ножа, – отрезает второй.

В кухню вхожу я (мне семь лет). Не снимая школьной формы, подхожу к столу, привычным движением прижимаю буханку к груди, отрезаю краюху.

– Концепция меняется, – немного подумав, подытоживает дед.

О престиже

В Японии есть такой прикол: молодой, прилично одетый японец подходит к иностранцу и, отвешивая ему самый вежливый поклон, интересуется, из какой тот страны. Получив ответ, так же учтиво кланяется, извиняясь за то, что никогда не слышал этого названия.

Не понимающий, в чем соль, иноземец начинает произносить название своей страны на разные лады, вспоминает ближних соседей, рисует в воздухе… бесполезно. Очень вежливый японец не в состоянии вспомнить такой мелочи, как, скажем, Россия или Соединенные Штаты.

Вот, мол, вам – называйтесь сверхдержавами, занимайте огромные территории на картах, завоевывайте мир… а мы это все мелко видели. Для нас вы совсем не интересны.

На самом деле очень даже интересны, потому что за шутником обычно наблюдает целая толпа его приятелей, ловящих каждое произнесенное слово, дабы вспомнить затем за вечерней пирушкой, как выкатывал большие голубые глазищи белобрысый незнакомец, как пытался заступиться за престиж своей страны… как…

Я тоже попадалась на эту шутку.

– Извините, пожалуйста. Из какой вы страны? – поинтересовался молодой японец, по виду студент или мелкий служащий.

– Из России.

Недоумение.

– Русиа. Раша… Большая страна на севере. Ну, Ленинугураду, Мосукува… Росияджин…[22]

Вернувшись после прогулки в нашу хибару, я рассказала другим танцовщицам о странной встрече, удивляясь невероятно низкому уровню образованности в Японии.

Незнакомые знакомцы

Живя за границей, очень быстро начинаешь вылавливать в толпе знакомые лица. Эта девушка работает в кондитерской, а этого парня я уже несколько раз видела с рокерами, этот бездомный сидит обычно у ратуши. Интересно, что он забыл в этом районе города? Иногда тебя тоже узнают – улыбка, кивок. Хоть кто-то знакомый среди моря чужих лиц. Порой узнаешь не человека, а его одежду, парфюм, примечаешь смутно знакомую черточку в манере наклонять голову, держать сигарету. Жесты и манера разговора нередко наводят на след знакомца, на след следа знакомца.

У нас в метро я знаю нескольких профессиональных нищих, которых вижу много лет. Обычно я не подаю им, да и они не пристают ко мне, принимая наше псевдо-знакомство за особую привилегию не платить.

«Своя», – думает профессиональный нищий, скучно скользнув по мне взглядом и никогда не смотря вслед. Ему это даже не приходит в голову. «Своя» не подает, никакого шкурного интереса.

Я тоже ни разу не останавливалась со «знакомыми» нищими, не спрашивала, кто они и откуда, даже имен их не знаю.

Но вот однажды случается странное: с неделю не видно тощего бородача с покалеченными ногами, которого я прозвала «недотепой» из-за его рассеянного, слегка виноватого взгляда. Обычно он зарабатывает на жизнь, раздавая какие-то листовки или предлагая на выбор липовые удостоверения или дипломы, а когда работы нет – просто стоит с протянутой рукой.

Я замечаю это не сразу. Просто дней через пять возникает легкий дискомфорт, а в голову приходит мысль, что чего-то не хватает.

Я хожу и ищу причину неприятного ощущения, а она – пустое место у третьего столба станции метро «Гражданский проспект». Пустое место не сразу бросается в глаза. Какое-то время по инерции я продолжаю видеть карие глаза «недотепы». Его неказистый призрак словно приклеен к определенному месту станции метрополитена, к моему восприятию этого места.

Я привыкла, блуждая точно во сне, видеть его именно там. И вдруг сон прерывается, и я понимаю, что его нет!

Потеря равносильна исчезновению самой колонны.

Его нет, но ведь всегда был. Был, должен был быть! Но его нет!

Я стараюсь забыть о кареглазом, отвлекаюсь на другие мысли. И все же, каждый раз спускаясь на станцию, невольно пытаюсь отыскать именно его.

Мы незнакомы и, скорее всего, никогда уже не познакомимся. Но для меня этот бедолага – часть моего Питера. Часть, которую я не готова потерять.

Маленькая, точно стоптанная до самых валенок бабулька с невероятно злобным выражением лица и скрипучим голосом профессиональной попрошайки, неистовая богомолка (скорее всего, бывшая гимнастка или цирковая артистка) возле станции метро «Невский проспект» тычется головой в асфальт, стоя на коленях, так, как и с молодой спиной нипочем не сделаешь. Выполняет она эту мучительную асану над бумажной иконой, застывая в таком положении минут на десять.

Странный одутловатый олигофрен, сосредоточенно рисующий в блокноте дерево с листьями. Листья он считает вслух. Видимо, должно получиться определенное число. Если не сходится, он злится, негромко ругаясь и стуча по дверям вагона.

Безногий инвалид с клешнями вместо рук.

Похожий на Санта-Клауса улыбающийся дедок в ярких пиджаках с неизменной мягкой игрушкой в кармане – обязательно под цвет галстука.

Еще один, тоже с игрушками – обычно с яркой ромашкой, торчащей из сумки, – худой, с колким, цепким взглядом – художник, карма которого, по его же словам, не позволяет ему надолго покидать Питер. Возвращаясь из кратких отлучек, он спешит не к семье, – было бы странно, если бы у такого человека была семья, – нет, он идет поклониться Александрийскому столпу!

Все эти люди составляют для меня лицо Питера или, точнее, – часть лица: родимые пятнышки, еле заметные черные точки, морщинки. Не бог весть что, конечно, но тоже ощутимая, значимая часть – приметы для опознания.

Находясь за границей, я инстинктивно пытаюсь отыскать хоть что-нибудь знакомое, хоть один смутно узнаваемый образ, манеру движения, взгляд. Я ищу этих «незнакомых знакомцев» или пытаюсь создать их заново. Почему-то это тоже важно для меня.

Отношение к иностранцам в России

Приезжали знакомые из Японии. Всего-то на три дня. Пять лет не виделись. От гостиницы «Москва» на автобусе до ресторана, на том же транспорте обратно. Зашли на полчасика в бар выпить на дорожку. Японцы вообще не могут без этого. Разговор не разговор, если на столе нет напитков. Пусть и вода, но должна быть.

Поднялись на третий этаж в бар, уселись. Только заказали по мартини с соком, мужчины взяли себе виски, – заявляется администратор и прогоняет нас. Мол, идите в другой бар на втором этаже, а тут только для тех, кто живет в отеле. Стоял над душой, пока мы не убрались.

Спускаемся на второй этаж, а там бар уже закончил работать. Идите на первый этаж в бильярдную, говорят. Но туда тоже не так просто добраться, нужно выходить из здания. Было бы время – ушли бы в любое другое кафе в городе, но время уже поджимало, мы же только попрощаться по-человечески хотели.

Японцы злые, мы уж извинялись, извинялись… Стыдоба, да и только. Воистину, «совок» непобедим!

Весь приятный день как коту под хвост. Думаю, больше не приедут. А зачем, раз такое отношение? Куда иностранец ни сунется, с него дерут в 5–10 раз больше, чем с русских. Таксисты даже счетчик не включают: на кой, иностранцы – зеленый свет грабить.

У меня вышло три книги о Японии, но когда думаю, что о нас напишут японцы после такого, то руки опускаются.

Вопль в ночи

Когда же я научусь совпадать с календарем?!

Фокус

Коля Никитин приходил в гости со своим ковриком, садился на пятки, очень прямо держа спину.

– Хочешь, покажу фокус? – предложил он однажды Наталии. – Зайди мне за спину и скажи, сколько мне лет?

Наталия послушно встала со своего места и зашла Коле за спину. Чудо! Сзади он выглядел хрупким, нежным юношей.

– А теперь медленно обойди меня, – попросил Коля.

Наталия снова сделала то, что от нее требовалось, и… впечатление, произведенное Колиным лицом, невозможно описать словами. Если со спины ему ни за что нельзя было дать больше шестнадцати лет, то Колино лицо, худое, со впалыми щеками, все в глубоких морщинах, было лицом древнего старца!

Каим

– В Доме актера проходил джазовый фестиваль, – рассказывает Мурр. – Как обычно люди ведут себя на концертах? Шуршат программками или рекламными проспектами, кто-то кашлянет, кто-то роется в сумке, извлекает оттуда конфеты и тут же начинает разворачивать бумажки. Кто-то даже тихо переговаривается с соседом. Все идет своим обычным порядком, все как всегда.

Но тут появляется «Самкха»: Евгений Жданов со своими саксофоном и флейтами, перкуссионист Андрей Вихарев, который потом от Каима ушел в «Аквариум», сам Каим, кто-то еще у них был, не помню сейчас, была вокалистка по имени Ариадна…

У Каима его гитара, двенадцатиструнка с каким-то безумным экзотическим строем, штуки три банджо, собственноручно изготовленная калимба[23]. Действо начинается. Буквально после нескольких тактов воздух на сцене и в зале начинает густеть, зритель в креслах не то что боится кашлянуть, он дышит через раз.

Полутемный зал, а на сцене явно материализуется нечто вроде прозрачного, опалесцирующего шара, в центре которого сидит довольный Каим с банджо. Не глядя на гриф, он, что называется, наяривает, вокалистка поет, резкие пассажи саксофона сменяются певучими трелями флейты – и все это на едином дыхании. Светящаяся сфера вокруг музыкантов наливается перламутром, а люди сидят точно зомби – застыли в креслах, завороженно смотрят на сцену. Чудо!

Выступили. Полная тишина. Группа укладывает инструменты. Тишина. Потом робкий хлопок, и загремели аплодисменты. Ура!!! Люди с облегчением вздохнули. Группа ушла.

– Но это еще не все! – продолжает Мурр. – После Самкхи на сцене появляется вокальный ансамбль – то ли квартет, то ли квинтет, не помню. И откуда он, тоже не вспомнить: вроде из Днепропетровска. Перед выступлением они коротко распеваются, прямо перед зрителями в зале. Берут первый аккорд, и звучит полная фальшь. Минутная растерянная заминка. Они пытаются снова, и опять – кто в лес, кто по дрова… Музыканты ничего не понимают. Не первый год работающий, профессиональный коллектив… Третья попытка – и снова звучит откровенная фальшь…

Объявляется пятнадцатиминутный перерыв. Растеряны, надо сказать, все: зрители, музыканты, устроители…

После антракта люди заходят в зал, рассаживаются на местах, тот же квинтет начинает петь – все нормально. А почему раньше фальшивили? Загадка.

– А произошло вот что, – Мурр делает паузу, – у Каима все его инструменты в основном имеют настройку нетрадиционную, а играл он тогда музыку, которую с западноевропейской темперацией соотносить не стоит. Проще говоря, он изъяснялся музыкальным языком, совершенно не привычным нашему слуху. И они, Игорь и его музыканты, за свои 25–30 отведенных под выступление минут умудрились перестроить слух всему залу! Так что, когда после «Самкхи» вокальный джазовый ансамбль запел в традиционном ключе, зритель услышал нечто совсем иное. Потребовалось какое-то время, чтобы все вернулось на круги своя.

Вот так выступил Каим.

Время. Лирическое наступление 5

Ночью оставленное без догляда время привозит нас в будущее.

Завтракаем мы в реальном завтра. Потом обед – как обещание чего-то прекрасного. Полдник уже отмерил половину дня. Но полдник и полдень – суть разные времена. Отсюда первая неправда и недоверие.

И ужин – ужим во всем. Когда время сворачивается ужом и в темноте уже не видна дорога. Ужин ужимает время, пытаясь обуздать его бег и своеволие. Скудный, скромный ужин со звездами в небе и мечтами о завтра.

А потом снова завтрак и неизбежное завтра…

Не поделили

Году в 88-м пригласил Александр Сидорович Сергея Александровича Снегова в Ленинград выступить в клубе «Миф ХХ». Целый день они гуляли по городу, заходили в Союз писателей, в кафе. Рядом с Сидоровичем, а точнее, между ним и Снеговым, то и дело стараясь оттеснить Александра от приехавшего писателя и не давая никому вставить словечко, шла весьма довольная жизнью миловидная девушка, тогдашняя подруга Александра. Да, ей было чему радоваться! Ведь Сергей Александрович подарил ей роскошный букет цветов и вообще внимательно выслушивал, благожелательно кивая головой и загадочно улыбаясь, все то, чем она хотела поделиться с ним.

Сам же Сидорович был мрачнее тучи и только и думал, как бы заткнуть надоедливую болтунью. А та, видя расположение к себе, должно быть, возомнила, что еще пара часиков – и Снегов падет к ее прекрасным ногам, вопя от любви.

– В общем со Снеговым я все-таки поговорил, хотя и не как хотелось, а урывками, – жалуется Александр Викторович. – Но с этой подругой я после такого дела расстался.

Не Ромео

Познакомилась в Интернете с учителем русского языка и литературы. Голова гладко выбрита, зато лицо до самых глаз заросло чернущей бородищей. Во рту в два ряда золотые зубы поблескивают. Золотые цепи вокруг шеи, на пальцах – массивные золотые «гайки».

Общаемся о житье-бытье. Я о Питере, абрек о своем горном ауле.

И вот день эдак на пятый знакомства пишет он, что-де собирается в Питер или Москву. И будто бы работать намерен чисто по специальности.

– У нас в ауле учитель – первый человек, – делится он мудростью. – Мой отец всегда говорил: учись – человеком станешь.

Учителем русского языка и литературы?! С трудом представляю, чтобы хоть одна из самых невзыскательных школ взяла горца преподавать русским русский. Своим учителям жрать нечего…

Пыталась отговорить, растолковать, сколько у нас сейчас учитель зарабатывает и что на учительскую зарплату купить можно. Не верит.

Ну что ты будешь делать? Не хочет совета – пусть сам наломается. Может быть, это я не права и горец действительно свой предмет прекрасно знает, бывает и такое.

И вот совсем уже было уверилась в его необычайных способностях, как вдруг он спрашивает мой телефон и каково мое настоящее имя. В Интернете-то я Джулией себя именовала.

«Что значит имя? Роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет…» – пишу, заранее предвкушая начало интересной темы. – «Ромео, под любым названьем останешься тем верхом совершенств, каков ты есть».

Некоторое время учитель русского языка и литературы думает над шарадой, и наконец выдает:

– Так ты что – Ромео?!

Оговорка

Дамский политик (вместо думский политик).

Спасите наши души

– С книгами иногда происходят непредсказуемые вещи, но на стадии отправки в печать их обычно не ждешь, – рассказывает Александр Кононов. – Подписываем в печать очередную плановую книжку. Одновременно переводим в типографию 50 % предоплаты – на закупку бумаги и так далее. Отправили, успокоились.

Банк отказывается переводить деньги.

???

Управляющий филиалом банка: Не могли бы вы пояснить назначение платежа? Вчера вы отправили через нас сто тысяч рублей куда-то на Урал с формулировкой «Спасите наши души» —?

Александр Кононов: «Спасите наши души» – название книги, сто тысяч – платеж в типографию.

Банкир: Тогда объясните: «Спасите наши души, 50 %» – это не всех или всех, но наполовину?

Чертова мостовая

Подруга назначила встречу у «Казани» (Казанского собора). Хорошее место, весна, много сирени, фонтан, клумбы с цветами.

Перед этим я должна была передать документы. Встречу назначила специально на углу Невского и канала Грибоедова, со стороны «Казани», дабы не опоздать. Но в результате задержалась минуты на три. Не особо существенное время, ну да за много лет приучила народ, что не опаздываю, теперь вот расплачиваюсь.

– Ты что же, на «панели» меня искала? – начала она с вызовом, едва только я открыла рот, чтобы поздороваться.

«Панель» – это участок от здания Думы до Серебряных рядов, где раньше продавали свои работы художники, а теперь разместилась дорогущая галерея Ананова.

– Скажешь тоже, – я пренебрежительно повела плечами.

– Чертова мостовая, как говорила моя бабушка, – она завсегда человека норовит с панталыку сбить. Вот и до сих пор.

Чертовой мостовой называли площадку напротив Казанского собора, которую в 1911–1912 годах одели сверху в железо. Получилась странная конструкция из узких, переплетенных между собой полосок металла. Экипажи проносились по этому крохотному отрезку Невского с невероятным шумом, звенели подковы на копытах коней, грохотали колеса. Недобро отзывались о железной чертовой мостовой и извозчики, поскольку кони пугались шума, резко брали в сторону, падали на скользком, из-за этого случались аварии. В итоге, просуществовав недели три, железная мостовая была заменена на более привычную. Но прозвище до сих пор нет-нет да и вспомнится.

Писатель с «трагической» судьбой

Молодая редактриса небольшого канадского издательства была впервые направлена на фантастический конвент, проходящий в Варшаве. Почему именно она? А потому, что заслужила. Дело в том, что буквально за два года до этого события, в 1976 году, девушка подготовила переданный ей представителями украинской диаспоры в Канаде сборник рассказов известного украинского писателя-фантаста Андрея Балабухи, в незапамятные времена сгинувшего где-то в сталинских лагерях. Сведения о трагической судьбе талантливого прозаика были почерпнуты у тех же украинцев и вынесены на задник обложки.

Конвент был интересен уже и тем, что официально именовался конвентом соцстран и туда должны были приехать фантасты из СССР. Это был шанс! Поэтому заданием редактрисы было познакомиться с советскими авторами и лично договориться о сотрудничестве.

От Советского Союза канадка ожидала всего чего угодно. Провокаций, запретов на публикацию текстов авторов, цензуры. Но то, что произошло на самом деле, оказалось настолько фантастическим, что выходило за любые возможные рамки.

На второй день конвента был устроен небольшой вечер с фуршетом, целью которого было представить участников друг другу.

Редактриса равнодушно отреагировала на представление публике московского фантаста Парнова, с интересом поглядела на Шалимова. Затем вдруг возникла выразительная пауза, и ведущий неожиданно громким голосом (или ей так показалось) представил собранию молодого и талантливого писателя-фантаста Андрея Балабуху.

Услышав знакомое имя, редактриса пошатнулась, а когда на сцену поднялся тридцатилетний молодой человек, сгинувший, согласно ее же данным, в сталинских лагерях и, должно быть, благодаря трагической кончине сохранивший молодость, девушка лишилась чувств.

Они познакомились после того, как канадка пришла в сознание и узрела «своего героя», что называется, воплоти. Видать, украинская диаспора, поведясь на хохляцкую фамилию Балабуха, приняла благородное решение о продвижении своего соотечественника. Для этой цели были собраны и переданы в издательство его рассказы. А уж откуда взялась легенда о маститом писателе с трагической судьбой, неясно до сих пор.

Попрощавшись с Андреем Балабухой, редактриса обещала выслать ему авторский экземпляр книги, что в скором времени и сделала. Но Балабухе был вручен лишь пустой конверт. Сама же книга была отправлена в спецхран, где о ней благополучно позабыли.

– Когда настала перестройка, я попытался получить свой авторский экземпляр назад, – рассказывает Андрей Дмитриевич Балабуха, – но там только посмеялись.

Что, мол, будет еще государственный спецархив держать всякую ерунду. Выбросили давным-давно.

Вот так – фантастическая книга фантастическим образом и исчезла. Так что сам Балабуха ни разу в жизни не видел своего детища. Только упоминания о книге проскальзывали где-то в газетах. Да вот еще эта история осталась.

В каком краю – неведомо, в каком году – не сказано…

Как же классно на самом деле писать о людях давно ушедших эпох! Кто проверит, любил граф Тулузский сладкое вино или сухое? Факт, что не пиво. Оно бы там явно не прижилось, в царстве винограда-то. Но даже если бы… Ну не сам же граф Раймон явится спросить за недостоверность пересказанных событий. Совсем другое дело с персонажами этой книги. Мало того, что половина из них не может даже приблизительно сказать, когда произошло то или иное событие, датируя пересказанные истории с точностью плюс-минус десять лет, они еще и норовят все запутать так, что и Шерлок Холмс не сумел бы разобраться. А потом звонят с претензиями и уточнениями в любой час дня и ночи.

«Он жил на одной из Советских улиц, которые прежде назывались Рождественскими». Ладно, пока все как будто верно. «Выскочили из метро, прошли мимо гастронома, на месте которого в прежние времена стояла Греческая церковь». Стоп. Не гастронома, а БКЗ «Октябрьский». Поехали дальше. «О том, как эта изящная византийская церковь была разрушена, писал свидетель тех событий Иосиф Бродский:

Ну вот же, как будто бы ясно написано. Концертный зал, а не гастроном. А то я, грешным делом уже усомнилась, а не было ли там двух Греческих церквей, одна во имя святого великомученика Димитрия Солунского, а вторая… А впрочем, не было в Питере второй Греческой. На Песках – там, где сейчас Советские улицы, находилась Греческая слобода. Там со времен Петра I селились греки и, как это было заведено в Санкт-Петербурге, проживали они своей общиной.

Путают мои авторы, сиречь персонажи, ой как путают. Словно шифруют события, перемножая их, складывая одно с другим, безжалостно вычитая, вымарывая неугодных знакомцев, разделяя, но не властвуя.

«Было это в 80—90-х годах» – жуткая по своей абсурдности фраза. Восьмидесятые – царство застоя, а девяностые – перестройка, бандиты, открытие границ, волна проповедников и непуганых иноземных бизнесменов, желающих спешно открыть свой бизнес в бывшем СССР.

«Проходил концерт, как его… не помню, какой группы. Где было? Ну, наверное, в ДК пищевиков, но может быть, и в «Красном Октябре», нет, точно в «Балтийском Доме». Да. Стопроцентно – в ДК «Маяк». Были я и еще два известнейших поэта. Один из Латвии, ты его не читала, а другого должна знать обязательно. Такой, с длинными, грязными патлами, в сером вязанном джемпере. Ну как его… он еще всегда бухим читал!» Вот и ищи неведомо в каком году и в каком здании грязного, нечесаного поэта в джемпере, привыкшего радовать публику будучи под мухой. Да под подобное описание разве лишь лысые не подходят. Трудно разговаривать с нашими людьми. Ох, трудно!

Лирическое наступление 6

– Чем ты так долго занимался в ванной?

– Рукоплесканием!

Помойка

– Я нашел классную помойку! – заявил с порога Коля Никитин, вваливаясь в квартиру Наталии Андреевой и волоча за собой мешок с «сокровищами».

«В то время были действительно великолепные помойки, на которых можно было найти по-настоящему красивые старинные вещи. Народ выбрасывал антикварную резную мебель, покупая взамен безвкусные полированные гарнитуры. А любители старины с раннего утра выслеживали помоечные «новинки», собирая себе «дворцовую мебель и утварь».

В тот день Коля принес, как он сам выразился, «настоящий хрусталь». На самом деле это были осколки каких-то подсвечников, ваз, бокалов. Каждую находку мыли и рассматривали, наблюдая за тем, как преломляется в гранях стекла свет. С каждой Коля мог возиться, точно это и вправду была величайшая драгоценность, артефакт, волшебная вещь, способная выручить его в трудную минуту жизни. Сидя на ковре в крошечной комнатке, Наталия и Коля вертели в руках диковинные предметы, узнавая в них волшебную палочку феи, осколок зеркала тролля или даже подвеску королевы Анны, одну из тех, за которыми д’Артаньяну пришлось мчаться в Англию к герцогу Бекингему.

Если предмет удавалось опознать, лицо Коли светилось детским счастьем, когда никто не мог объяснить происхождение осколка и разгадать сокрытую в нем волшебную силу, Никитин откладывал его в отдельный мешочек, намереваясь позже непременно разгадать загадку.

Одним пальцем

Свою первую книгу «Геморрой, или Мариночка, ты такая нежная» Марина Оргазмус писала от руки. Фрагмент за фрагментом постепенно складывалась эта странная, откровенная, в чем-то притягательная, а в чем-то и отталкивающая повесть. Уезжая двенадцать лет назад из России, Марина не владела компьютером. Осваивать его пришлось уже в Германии. Училась сразу же на немецкой клавиатуре. Зато когда пришла пора набирать рукопись на русском языке, начался натуральный «геморрой».

Расположение букв на русской и немецкой клавиатурах различается. Находишь одну букву, бьешь по ней и тут же ищешь другую. Помните, как в детском мультике: «Одну ягодку беру, на другую смотрю, третья мерещится». В общем, перепечатывала она рукопись с полгода буквально одним пальцем. А когда закончила, то с удивлением обнаружила, что палец этот средний.

Символично, не правда ли?

Лучшая помойка года!

В ноябре 2010 года «Живой Журнал» взорвался сообщениями еще об одной «классной» помоечке, находящейся по адресу: город Санкт-Петербург, улица Ленина, дом 34. Там под холодный осенний дождь была выставлена библиотека Вадима Сергеевича Шефнера, среди представленных на помойке раритетов можно было отыскать книги с автографами Даниила Гранина, Ольги Берггольц, Павла Шубина и других известных авторов.

Желающие спасти книги рылись среди мешков с мусором и гнильем, выискивая еще почти не успевшие раскиснуть от ноябрьского дождя экземпляры.

Меченосец

На восьмом конгрессе «Странник», проходившем в Санкт-Петербурге в 2003 году, награда «Меч в камне» досталась Ольге Елисеевой за роман «Сокол на запястье». Сама Ольга приехать на конгресс не смогла, и огромный двуручный меч получал за нее Дмитрий Володихин, который был вынужден весь день мотаться с ним по Питеру.

Прохожие косились на здоровенный меч, не каждый ведь день увидишь подобное, милиция провожала Дмитрия настороженными взглядами, должно быть, ожидая, что он что-нибудь выкинет. Впрочем, Володихин совсем не похож на опасного маньяка. К тому же его окружала толпа невооруженных друзей, так что можно было заранее не паниковать.

Наконец Дмитрий и пара провожающих его на вокзал друзей загрузились в такси, где кто-то поинтересовался, посмеиваясь над ситуацией: дескать, а что будет, если машину вдруг остановят гаишники и потребуют объяснить, зачем ему меч. На что Дмитрий, нимало не смутившись, начал гнать пургу о том, что организация, которую он де представляет, приобрела этот меч за огромные деньги у маленького горного народца, выковавшего его в магических целях.

– Этим мечом можно прикончить любую сверхъестественную сущность, нечисть, гнома, тролля, демона, – вещал Володихин, увлекшись. – И вот завтра мы решили совершить акт ритуальной ликвидации засевшей в питерском руководстве гадины, освободив Санкт-Петербург от окопавшегося у власти демонья.

На последних словах Дмитрия таксист вдруг резко остановил машину, потребовав от компании выметаться подобру-поздорову. «Выходите и никому никогда не говорите, что ездили в этой машине!» – потребовал он.

И, не слушая возражений, выставил фантастов вон и дал по газам.

Очепятка

Однажды Владимир Ларионов писал в своем ЖЖ о журнале Бориса Стругацкого «Полдень XX века». И вместо «полдень» получилось «подлень».

Александр Житинский сказал, что будут сделаны соответствующие выводы и мэтру будет доложено.

Чем закончилась история и будет ли у нее продолжение, пока неизвестно.

Как Логинов Библию отредактировал

– Когда мы совместно с Дьяченко и Валентиновым написали роман «Рубеж», – рассказывает Олег Ладыженский, – Дима Рудаков в Питере предложил выпустить его коллекционным изданием – красивым, подарочным, всего 500 экземпляров. Мы сказали «да»! Согласны, давайте. Написали к нему предисловие, послесловие. Все сделали – издавайте.

– Нет, – говорят, – нужен редактор. Во всех приличных книгах должен быть редактор.

– Ну зачем редактор? Мы вроде все и так чисто сделали…

– Давайте мы вам Логинова дадим редактором, вы ведь от него не откажетесь?

– Ну… если вы оплатите ему командировку в Харьков, типа согласовать текст и редактуру, то мы согласны.

Вскоре Логинов действительно приехал. Мы ему устроили встречу с читателями. Ну и потрепались, конечно, от души.

Но по дороге в Харьков Слава решил заняться-таки редактурой. А там перед текстом – «Пролог на небесах», который составлен из больших канонических цитат из Библии, Торы, Корана, книги «Зогар». Как у Гете в «Фаусте».

Слава все хорошо отредактировал, потому что ему не понравился ни стиль, ни слог, ни обороты – ничего. А потом приезжает к нам. Спрашивает:

– Я не подумал. Это, наверное, оригинал?!

– Да, оригинал.

– Ох, жаль, я так хорошо его отредактировал!

Пересказанная история

Занятие в воскресной школе было посвящено Деве Марии. Битый час учительница рассказывала о том, как родители будущей Богородицы долго не могли родить ребенка и даже дали обет, что если Бог дарует им долгожданное дитя – неважно, мальчика или девочку – ребенок будет посвящен религиозному служению. Вскоре после этого у них родилась девочка. Вроде так, если я ничего не напутала. Потом, когда Мария немного подросла, ее отвели в храм, где она в свою очередь дала обет Богу.

Динька все внимательно слушала, чинно кивая головкой. Уже дома мы решили обсудить с ней тему урока, и она поведала дивную историю:

– Жили-были муж и жена, которые очень хотели детей. Но детей у них не было. И тогда они решили пообедать. Когда они сели обедать, у них сразу же появилась дочка. Девочку назвали Мария. Когда Мария подросла, она очень сильно хотела обедать и родители повели ее в храм. Там она наконец пообедала и больше домой не возвращалась.

Весьма удивленные полученным ответом, мы с мамой не стали пересказывать историю Богородицы еще раз, дабы вразумить дитя, а поспешили накрывать на стол.

Из разговора с подругой

– Ты любишь готовить?

– Нет, муж любит есть.

Папа Римский не пожал мне руки

Имя талантливого композитора Андрея Куличенко неизвестно широкой публике. В то же время он был знаменит в кругах музыкантов, пишущих духовную музыку.

Благодаря Андрею Куличенко был создан «Сборник церковных песнопений», равного которому еще не печатали в России. На публикацию сборника администратор Апостолической Русской Латинской церкви архиепископ Тадеуш Кондрусевич дал имприматур, то есть разрешение церкви на печать данного произведения. Заслуги Куличенко в работе над сборником были высоко оценены Ватиканом.

Андрей даже получил приглашение в Рим на «Летний университет польской культуры», в рамках которого должна была состояться аудиенция с самим Иоанном Павлом II. Согласно протоколу Андрей должен был вручить книгу и получить благословение. О чем его известили заранее.

Итальянская сторона оплатила три с половиной недели проживания композитора в комфортабельном «Польском доме» с питанием и входящими в программу экскурсиями по Риму, а также посещение других городов.

Но в итоге в Рим Андрей не поехал. Причиной тому была служба в военном оркестре Общего войскового командного высшего военного училища им. С.М. Кирова. Элементарно не отпустил старшина. Возможно, решил, что военному человеку Бог не нужен, или подумал, что Папа Римский обязан назначать встречи, сообразуясь с графиком репетиций военного оркестра. Хотя, скорее всего, просто побоялся, что Ватикан захочет переманить к себе талантливого композитора, в результате чего Куличенко получит весь Рим и вместе с тем и весь мир, а руководство училища – крупный скандал.

В результате поехала жена Андрея – Светлана Майская. Очарованная красотами Рима, Монтекассино и Венеции, Света звонила домой, пытаясь хоть как-то поднять настроение мужа, но до веселья ли ему было? Человеку, заработавшему, заслужившему эту поездку и так бездарно обобранному теперь.

Мало того, нельзя было даже уйти на это время, спрятаться у себя дома, пусть даже и с пресловутой бутылочкой. В такой ситуации это прощается. Но все эти три недели Андрей был вынужден репетировать и играть в одном из центральных парков города, создавая хорошее настроение публике.