Королевство грез Макнот Джудит

Глава 14

Услышав зов отца, Дженни вынуждена была отвлечься от воспоминаний о красивом сероглазом мужчине, занимавшем ее мысли днем и ночью. Отложив вышивание, она бросила вопросительный взгляд на Бренну, поплотнее стянула на плечах темно-зеленый плащ и покинула веранду. Помедлила на галерее, заслышав громкий спор мужчин, и заглянула вниз, в зал. Самое малое два десятка мужчин – членов клана и дворян из близлежащих поместий – собрались вокруг огня с мрачными, грубо высеченными лицами. И брат Бенедикт тоже был там, и взгляд на его суровые, ледяные черты заставил Дженни поежиться от смешанного чувства стыда и тревоги.

Даже сейчас она могла припомнить каждое слово его бурной тирады, последовавшей за ее признанием в прегрешении с Ройсом Уэстморлендом. «Ты осрамила своего отца, свою страну и своего Бога, разнузданно возжелав сего мужчину. Если бы ты не впала в грех похоти, отдала бы жизнь свою, но не честь!» И вместо очищения, которое Дженни всегда испытывала, исповедавшись в грехах, она ощутила себя грязной и почти лишенной надежды на спасение.

Вспоминая об этом теперь, Дженни сочла несколько странным, что он, перечисляя тех, кого она опозорила, поставил Бога на последнее по значению место. И несмотря на отчаянное сожаление об истинном наслаждении, которое ей доставлял лорд Уэстморленд, отказывалась верить, будто Бог обвинит ее в заключении сделки. Во-первых, лорд Уэстморленд не требовал ее жизни, он требовал ее тело. Пусть она совершила грех, получив удовольствие в объятиях мужчины, не бывшего ее супругом, но само заключение сделки преследовало благородную цель спасения жизни Бренны – по крайней мере так она тогда думала.

Бог, о котором брат Бенедикт говорил такие пугающие слова, напоминая о Его гневном и справедливом мщении, был не тем Богом, которому Дженни часто изливала душу. Ее Бог был рассудительным, добрым и только самую чуточку строгим. Она даже надеялась, что Он поймет, почему она не в силах напрочь выкинуть из сердца редкостную сладость ночи, проведенной в объятиях Ройса Уэстморленда. Воспоминания о его пылких поцелуях, о словах восхищения и страсти непрестанно возвращались и терзали ее, и она ничего не могла с этим сделать. А иногда и не хотела ничего делать…

Дженни встряхнула головой, отгоняя эти мысли, и пошла в зал, испытывая усиливающееся с каждым шагом нежелание предстать перед мужчинами, собравшимися у камина. До сих пор она оставалась практически заключенной в Меррике, словно нуждалась в защите, желая, чтобы знакомые древние стены окружали ее со всех сторон, но, несмотря на добровольное затворничество, нисколько не сомневалась, что мужчинам в зале известно о ее прегрешении. Отец потребовал полного отчета о похищении и посреди объяснений прервал Дженни, прямо спросив, принудил ли ее Волк лечь с ним в постель. На лице дочери он прочитал ответ и, отвергнув попытки смягчить его гнев рассказом про сделку и заверением, что похититель не проявил к ней жестокости, выказал безграничную ярость. Громовые проклятия сотрясали стропила замка, и причина их не могла оставаться в тайне. Но кем считали ее сидевшие в зале мужчины – беззащитной жертвой или обычной потаскухой, – она знать не могла.

Отец стоял у камина, напряженно повернувшись спиной к гостям.

– Вы желали меня видеть, батюшка?

Он заговорил, не оборачиваясь, и от его грозного тона по спине у нее побежали мурашки.

– Сядь, дочь, – велел он, и кузен ее, Ангус, мгновенно вскочил, предлагая свой стул. Поспешность и готовность, с какой он совершил этот жест вежливости, застали ее врасплох.

– Как поживаешь, Дженни? – спросил Гаррик Кармайкл, и она ошеломленно уставилась на него, а к горлу у нее подступил комок. Впервые после гибели Бекки отец ее заговорил с ней.

– Я… очень хорошо, – шепнула она, глядя на него и вкладывая во взгляд всю душу. – И я… благодарю вас, что спросили, Гаррик Кармайкл.

– Ты храбрая девчушка, – проговорил другой родич, и сердце Дженни заныло.

– Точно, – подтвердил следующий. – Ты настоящая Меррик.

В голове ее тотчас мелькнула радостная мысль, что, невзирая на необъяснимо мрачный вид отца, похоже, настает лучший день в ее жизни.

Теперь вступил Холлис Фергюссон, и его грубоватый голос звучал так, точно он приносил извинения от имени всех за их прежнее поведение.

– Уильям поведал нам обо всем, что случилось, пока ты была в лапах этого дикаря, – как бежала на его собственном скакуне, и поразила злодея его собственным мечом, и изрезала их одеяла. Ты превратила его в посмешище своим побегом. Такая смелая девчушка, как ты, не натворила бы тех постыдных дел, в которых тебя обвинял Александр. Уильям нам доказал это. Александр ошибался.

Взгляд Дженни упал на лицо сводного брата, передав ему слова любви и благодарности.

– Я только рассказал правду, – проговорил он с ласковой улыбкой и непонятной грустью, возвращая ей взгляд, омраченный тяжкими предчувствиями.

– Ты Меррик, – горделиво объявил Холлис Фергюссон, – Меррик с макушки до пят. Ни один из нас никогда не дал Волку попробовать лезвие своего меча, а ты это сделала, хоть и совсем малышка да еще и девчонка.

– Спасибо вам, Холлис, – тихо молвила Дженни.

Один только Малькольм, младший из сводных братьев, продолжал глядеть на нее, как прежде, и в его глазах читалась холодная злоба.

Отец резко обернулся, и вид его несколько омрачил счастье Дженни.

– Что-нибудь… Случилось что-то плохое? – нерешительно спросила она.

– Да, – отрывисто подтвердил он. – Наши судьбы решаются объединившимися монархами, а не нами.

Сцепив за спиной руки, он начал медленно расхаживать взад-вперед, пустившись в угрюмые, монотонные объяснения:

– Когда вас с сестрой похитили, я попросил у короля Иакова две тысячи вооруженных людей в подмогу нашим, чтобы мы могли настичь варвара в Англии. Иаков прислал ответ, приказав мне ничего не предпринимать, пока он не улучит момент договориться с Генрихом о вашем освобождении и вознаграждении за злодеяние. Он сказал, что как раз завел с англичанами переговоры о перемирии.

– Я не должен был сообщать Джеймсу о своих намерениях. Я сделал ошибку, – повинился он, вновь принимаясь шагать. – Мы не нуждались в подмоге! Была попрана святость одного из наших аббатств, когда вас схватили на его землях. Через несколько дней вся католическая Шотландия была бы готова – и жаждала бы – взяться за оружие и идти с нами! Но Джеймс, – сердито закончил он, – пожелал мира. Мира ценой гордости Меррика, мира любой ценой! Он пообещал мне отмщение. Он пообещал всей Шотландии, что заставит варвара заплатить за злодейство. Что ж, – в бешенстве выкрикнул лорд Меррик, – он в самом деле заставил его заплатить! Он получил свою награду от англичан!

Дженни с болью подумала, что Ройс Уэстморленд брошен в тюрьму или дела его обстоят еще хуже, но, судя по разъяренному виду отца, никаких таких наказаний – которые он счел бы вполне справедливыми – не последовало.

– И что же Иаков получил в награду? – спросила она, ибо отец, похоже, не в силах был продолжать.

Сидевший напротив нее Уильям заморгал, а остальные мужчины принялись разглядывать собственные руки.

– Брак, – бросил отец.

– Чей?

– Твой.

Мгновение Дженни никак не могла взять в толк:

– Мой… мой брак… с кем?

– С сатанинским отродьем. С убийцей моего брата и моего сына. С Черным Волком.

Дженни вцепилась руками в стул с такой силой, что побелели костяшки пальцев.

– Что-о-о?!

Отец утвердительно качнул головой, но в голосе его зазвучала странная победная нотка, когда он выпрямился перед ней.

– Ты должна послужить делу мира, дочь, – провозгласил он, – а потом ты послужишь делу победы Мерриков и всей Шотландии!

Очень медленно Дженни покачала головой, в смятении ошеломленно уставившись на него. Последние следы румянца исчезли с ее щек, а отец продолжал:

– Сам того не зная, Джеймс дал мне в руки способ уничтожить варвара, покончить с ним не на поле боя, как я надеялся, а в его собственном замке, разрушить все, что осталось в его злодейской жизни. Собственно говоря, – заключил он с кривой гордой усмешкой, – ты уже положила начало этому.

– Что… что вы хотите сказать? – хрипло шепнула Дженни.

– Благодаря тебе вся Англия смеется над ним. Истории о твоих побегах, о том, как ты ранила варвара его же кинжалом, и обо всем прочем уже перекочевали из Шотландии в Англию. Он нажил множество врагов в своей родной стране, и они позаботятся разнести эти истории повсюду. Ты сделала посмешищем первого воина Генриха, моя дорогая. Ты погубила его репутацию, но у него остались богатства и титулы – богатства и титулы, которые он добыл, попирая Шотландию. Твое дело – навсегда лишить его шанса воспользоваться добычей, и ты справишься с этим, отказав ему в наследнике. Отказав ему в своем расположении, отказав…

Дженни пошатнулась от потрясения и ужаса:

– Это безумие! Скажите королю Иакову: я не хочу никакой награды!

– Чего хотим мы, не имеет значения. Рим хочет компенсации. Шотландия хочет. Клеймор уже едет сюда сейчас, пока мы разговариваем. Будет подписан брачный контракт, и немедленно последует свадьба. Джеймс не оставил нам выбора.

Дженни медленно покачала головой в безнадежном безмолвном отрицании; голосок ее стих до перепуганного шепота:

– Нет, папа, вы не понимаете… Знаете, я… Он поверил мне на слово, что я не сбегу, а я сбежала. И если я правда превратила его в посмешище, он за это меня никогда не простит…

Лицо отца побагровело от гнева.

– Ты не нуждаешься в его прощении! Мы желаем сгубить его любым способом, используя малейший повод! Каждый Меррик, каждый шотландец полагается в этом деле на тебя. Ты обладаешь отвагой, чтобы совершить это, Дженнифер. Ты доказала, будучи его пленницей…

Дженни не слушала его больше. Она затряслась при мысли о том, как он должен ее ненавидеть, как он, должно быть, зол – память услужливо оживила чудовищные моменты, когда он пребывал в ярости. Он предстал перед ней таким, как в тот вечер, когда ее бросили к его ногам, – в развевающемся черном плаще, в сатанинском обличье в оранжевом пламени костра. Она видела выражение его лица, когда из-за нее погиб его конь, потемневшие от злости черты, когда она распорола ему щеку. Но ни в один из тех страшных моментов она не обманывала его доверия. И уж тем более не превращала в посмешище!

– Надо лишить его наследника, так же как он лишил меня! – пробился сквозь ее раздумья голос отца. – Надо! Господь даровал мне сию возможность отмщения, когда остальные пути для меня закрыты. У меня есть другие наследники, а у него никого не будет. Никогда. Твой брак станет моим отмщением.

Содрогнувшись от муки, Дженни вскричала:

– Папа, пожалуйста, не просите меня об этом! Я сделаю все что угодно. Вернусь в аббатство, или к тетушке Элинор, или куда прикажете…

– Нет! Тогда он просто женится по своему выбору и получит наследников.

– Я не хочу этого делать! – отчаянно настаивала Дженни, приводя первые пришедшие в голову разумные доводы: – Я не могу! Это нехорошо. Это невозможно! Если… если Черный Волк захочет меня… захочет наследника, – поправилась она, бросив стыдливый, смущенный взгляд на мужчин, – как я смогу его удержать? Он в пять раз сильней меня. Хотя после всего, что произошло между нами, он, по-моему, не пожелает, чтобы я оказалась в одном с ним замке, не говоря уже о… – она безуспешно пыталась найти слово для замены, – …постели, – чуть слышно договорила она, пряча глаза от гостей.

– Хорошо, если бы ты оказалась права, дитя мое, но ты ошибаешься. Ты отличаешься тем же самым, чем обладала твоя мать, тем, что пробуждает в мужчине страсть, когда он глядит на тебя. Волк захочет тебя, нравишься ты ему или нет. – Он внезапно умолк, чтобы подчеркнуть сказанное, и улыбка медленно расплылась на его лице. – Впрочем, может быть, и не сумеет справиться, ежели я пошлю вместе с тобой тетушку Элинор.

– Тетушку Элинор? – тупо повторила Дженни. – Папа, я не понимаю, о чем вы говорите, но все это нехорошо!

Беспомощно вцепившись пальцами в свои шерстяные юбки, она с отчаянной мольбой взглянула на окружающих, а мысленным взором видела иного Ройса Уэстморленда, не того, которого знали они, а мужчину, который подшучивал над ней на полянке и разговаривал с ней на балконе, мужчину, который при помощи сделки заманил ее в свою постель и обращался с ней нежно, тогда как другой захватчик взял бы силой, а потом отдал бы солдатам.

– Пожалуйста, – упрашивала она, оглядев всех вокруг и возвращаясь взглядом к отцу, – попытайтесь понять. Не измена вам, а здравый смысл заставляет меня это сказать. Я знаю, какое множество наших людей погибло в сражениях с Волком, но таковы все сражения. Нельзя винить его в смерти Александра или…

– Ты смеешь его оправдывать? – выдохнул отец, глядя на нее так, словно она обратилась в змею прямо у него на глазах. – Или, может быть, предпочитаешь хранить верность ему, а не нам?

Дженни показалось, что он ударил ее, но в глубине души считала, что ее отношение к бывшему похитителю даже для нее самой составляет необъяснимую загадку.

– Я только хочу мира… для всех нас…

– Ясно, Дженнифер, – резко проговорил отец. – Не стоит скрывать от тебя оскорблений, которые высказал твой нареченный супруг по поводу этого мирного союза и тебя лично. Он заявил – так, чтобы слышали все при дворе Генриха, – что не пожелал бы тебя, будь ты хоть королевой Шотландии. Он отказался взять тебя в жены, и король пригрозил лишить его всех богатств, но он стоял на своем! Лишь под угрозой смерти в конце концов согласился! А потом обозвал тебя потаскушкой Меррик и поклялся битьем принудить к послушанию. Друзья, хохоча, принялись делать на него ставки, ибо он обещал швырнуть тебя к своим ногам, как швырнул к своим ногам Шотландию. Вот что он думает о тебе и о браке! Что же до прочих, они наградили тебя титулом, который он тебе дал, – потаскушка Меррик!

Каждое произнесенное отцом слово отзывалось в сердце Дженни ударом хлыста, и она корчилась от невыносимого стыда и муки. Подняв наконец голову и взглянув на усталых отважных шотландцев, она резко и твердо проговорила:

– Надеюсь, они поставили на него все свое достояние!

Глава 15

Дженни в одиночестве стояла у парапета, вцепившись руками в каменный брус перед собой, и смотрела вдаль через торфяники, а ветер играючи перебирал ее локоны на плечах. Надежда, что жених не прибудет на собственную свадьбу, которая состоится через два часа, покинула ее несколько минут назад, когда страж замка объявил о приближении всадников. Сто пятьдесят верховых рыцарей скакали к подъемному мосту, лучи заходящего солнца сверкали в отполированных щитах, превращая их в яркое золото. Оскалившаяся волчья морда зловеще плясала у нее перед глазами, колыхалась на синих стягах, лошадиных попонах и рыцарских плащах.

С отрешенностью, свойственной ей на протяжении последних пяти дней, Дженни осталась стоять на месте, следя, как большая компания подъезжает к воротам замка. Теперь она заметила в ней женщин, разглядела на нескольких развевающихся знаменах изображение других гербов, не принадлежащих Волку. Ей говорили, что нынче вечером будут присутствовать несколько английских дворян, но она не ждала никаких дам. Взор ее с неохотой переместился на широкоплечего мужчину, скачущего перед свитой с непокрытой головой, без щита и меча, верхом на огромном вороном скакуне. Позади Ройса мчался Арик, тоже без головного убора и без доспехов, что, по мнению Дженни, было своеобразной демонстрацией полного пренебрежения любой недостойной попыткой клана Мерриков посягнуть на их жизнь.

Дженни не могла видеть лица Ройса Уэстморленда на таком расстоянии, но, пока он поджидал, когда опустят подъемный мост, буквально ощущала его нетерпение.

Словно почувствовав, что за ним наблюдают, он резко вскинул голову, скользнул взглядом по крыше замка, и Дженни, сама того не желая, вжалась в стену, чтобы скрыться из виду. Первое чувство, которое испытала она за эти пять дней, – страх, с отвращением поняла Дженни, распрямила плечи, повернулась и ушла в замок.

Двумя часами позже Дженни гляделась в зеркало. Блаженная бесчувственность, покинувшая ее у парапета, полностью испарилась, оставив взамен массу бурных переживаний, но лицо в зеркале являло собой бледную, безжизненную маску.

– Все будет совсем не так жутко, как ты думаешь, Дженни, – от всего сердца пыталась утешить ее Бренна, помогавшая двум служанкам расправлять шлейф невесты. – Не пройдет и часа, как все будет кончено.

– Хорошо бы, сам брак оказался таким же скоропалительным, как свадьба, – проговорила несчастная Дженни.

– Сэр Стефан внизу, в зале. Я сама его видела. Он не допустит, чтобы герцог чем-нибудь оскорбил тебя здесь. Это отважный и благородный рыцарь.

Дженни оглянулась, позабыв про гребень в руке, разглядывая сестру с усталой удивленной улыбкой.

– Бренна, мы ведем речь о том самом благородном рыцаре, что нас похитил?

– Ну, – защищаясь, напомнила Бренна, – в отличие от своего порочного брата он не пытался заключать со мной никаких бесчестных сделок!

– И правда, – согласилась Дженни, на миг совершенно отвлекшись от своих горестей. – И все же сегодня я бы не стала рассчитывать на его благородство. Почти не сомневаюсь, что при личной встрече ему захочется свернуть тебе шею, поскольку теперь он знает, как ты его провела.

– Но он совсем так не думает! – вспыхнула Бренна. – Он сказал мне, что я совершила очень отважный и смелый поступок. – И убитым тоном добавила: – А уж потом заявил, что мог бы свернуть мне за это шею. Кроме того, я не его провела, а его гнусного брата!

– Ты уже разговаривала с сэром Стефаном? – обомлев, спросила Дженни. Бренна ни разу не проявила ни малейшего интереса к кому-либо из юных ухажеров, преследовавших ее на протяжении трех минувших лет, а теперь явно тайком встречается с последним в мире мужчиной, которого отец разрешил бы ей взять в мужья.

– Мне удалось перекинуться с ним парой слов в зале, когда я ходила спросить кое о чем Уильяма, – призналась Бренна, жаркий румянец густо залил ей щеки, и она вдруг преисполнилась величайшей заботой о рукаве своего красного бархатного платья, который срочно требовалось разгладить. – Дженни, – тихонько проговорила она, склонив голову, – теперь, когда между нашими странами будет мир, думаю, я смогу частенько посылать тебе весточки. И если вложу словечко для сэра Стефана, ты позаботишься, чтобы он его получил?

Дженни показалось, что мир перевернулся.

– Если ты в самом деле уверена, что тебе этого хочется, позабочусь. И, – продолжала она, сдерживая смех, отчасти истерический, отчасти встревоженный безнадежной привязанностью сестры, – надо ли мне позаботиться также, чтобы сэр Стефан вкладывал свои словечки в мои весточки?

– Сэр Стефан, – ответила Бренна, поднимая на Дженни улыбающиеся глаза, – именно это и предложил.

– Я… – начала было Дженни, но смолкла, ибо дверь ее комнаты распахнулась, в покои шмыгнула крошечная старушка и замерла как вкопанная.

Наряженная в вышедшие из моды, но очаровательные одежды из сизо-серого атласа, отороченные кроликом, в старомодном тонком белом платье, полностью спеленавшем шею и часть подбородка, и серебристой, свисающей с плеч вуали, тетушка Элинор озадаченно переводила взгляд с одной девушки на другую.

– Я знаю, ты – крошка Бренна, – объявила она, кивая на Бренну и оборачиваясь к Дженни, – но возможно ли, чтобы столь прекрасное создание оказалось моей маленькой дурнушечкой Дженни?

Она восторженно глазела на невесту, стоявшую перед ней в платье из светлого бархата и атласа с низко вырезанным квадратом лифом, с высокой грудью, широкими длинными рукавами, густо усеянными от локтей до запястий жемчугами, сверкающими рубинами и алмазами. Великолепная атласная пелерина, отделанная бархатом, тоже с жемчужной каймой, была пристегнута к плечам Дженни парой чудесных золотых брошей с жемчугом, рубинами и алмазами. Волосы ниспадали на плечи и спину, сияя не хуже золота и рубинов.

– Кремовый бархат, – заметила тетушка Элинор, улыбаясь и широко простирая руки. – Весьма непрактично, моя дорогая, но до чего же красиво! Почти так же красиво, как…

Дженни кинулась в ее объятия:

– О тетушка Элинор! Как я счастлива вас видеть! Я боялась, что вы не приедете…

Бренна выглянула на стук в дверь, обернулась на Дженни, и слова ее враз оборвали радостные излияния сестры:

– Дженни, папа хочет, чтоб ты сейчас же сошла вниз. Бумаги приготовлены к подписанию.

Ужас, почти смертельный, объял Дженни, болезненно скрутив внутренности, согнав краски с лица. Тетушка Элинор просунула ей под локоть руку и, откровенно пытаясь отвлечь от мыслей о предстоящем, мягко потянула к двери, неустанно щебеча и описывая ожидающую их внизу картину.

– Ты глазам своим не поверишь, зал просто битком набит, – тараторила она в ложной уверенности, что вид толпы развеет страх Дженни перед встречей с будущим супругом. – Папа твой выставил сотню вооруженных людей в одном конце зала, а он – легкий оттенок высокомерия пояснил, что «он» – это Черный Волк, – чуть ли не столько же своих рыцарей прямо напротив, лицом к лицу с вашими.

Дженни деревянной походкой шагала по длинному коридору, считая каждый свой медленный шаг последним в жизни.

– Похоже, – натужно проговорила она, – готовятся к битве, а не к свадьбе.

– Ну да, только это не так. Не совсем так. Там, внизу, дворян больше, чем рыцарей. Король Джеймс, должно быть, половину двора отправил присутствовать на церемонии, и вожди соседних кланов тоже тут.

Дженни сделала еще один скованный шаг по протяженному темному коридору.

– Я видела, как они прибывали нынче утром.

– Да… Ну и король Генрих, наверно, пожелал, чтобы это стало поводом для особого торжества, ибо сюда явились английские дворяне всех сортов, а некоторые привезли с собой и жен. Чрезвычайно поразительное зрелище – шотландцы и англичане, в атласе и бархате, собравшиеся вместе…

Дженни повернула и принялась преодолевать короткие крутые пролеты лестницы, витками каменных ступеней сбегающей в зал.

– Там, внизу, очень тихо… – заметила она дрожащим голосом, стараясь уловить приглушенные звуки мужских голосов, преисполненных вымученного веселья, нервные смешки женщин… и ничего более. – Чем они все заняты?

– Ну либо обмениваются ледяными взглядами, – весело отвечала тетушка Элинор, – либо прикидываются, что не замечают присутствия в зале второй половины.

Дженни совершила последний поворот почти в самом низу лестницы. Помедлила, собираясь с силами, прикусила трясущуюся губу, потом вызывающе тряхнула головой, высоко вздернула подбородок и шагнула вперед.

Зловещая тишина медленно опускалась на зал при появлении Дженнифер, а представшая ее взору картина сулила мрачные предзнаменования не менее красноречиво, чем молчание. Факелы ярко пылали в гнездах, вделанных в каменные стены, бросая отсветы на застывших, недружелюбных зрителей. Под факелами недвижно высились вооруженные мужчины; леди и лорды стояли бок о бок – англичане в одном конце зала, шотландцы – в другом, точно так, как рассказывала тетушка Элинор.

Но не гости были причиной непроизвольной дрожи в коленках Дженни, а высокая мощная фигура, одиноко громоздящаяся в центре зала и созерцающая ее твердым сверкающим взором. Дьявольским призраком она вырисовывалась перед ней, в плаще винного цвета с черными полосами, пылая такой страшной яростью, что даже соотечественники старались держаться подальше.

Отец Дженни вышел, чтобы предложить Дженнифер руку, в сопровождении стражей по бокам, но Волк стоял один. Всемогущий и полный презрения к заклятым врагам, он открыто пренебрегал необходимостью защищаться от них. Отец продел руку Дженни себе под локоть, повел вперед, и широкая полоса, отделяющая в зале шотландцев от англичан, стала еще больше по мере их приближения. Справа от Дженни стояли шотландцы, обратив к ней суровые, гордые лица, выражавшие гнев и сочувствие, слева – надменные англичане, смотревшие на нее с холодной враждебностью. А впереди преграждала путь грозная фигура ее будущего супруга с чуть выдвинутой ногой, со скрещенными на груди руками; он разглядывал ее, словно она была неким мерзким созданием, ползущим по полу.

Не в силах выдержать этот взгляд, Дженни вперила глаза в точку, находящуюся над его левым плечом, в смятении гадая, отступит ли он в сторону, дав им пройти. Сердце ее колотилось о грудную клетку, как осадный таран, она вцепилась в руку отца, но дьявол отказывался пошевелиться, нарочно заставив их с отцом обойти его. Дженни почти в истерике сообразила, что это лишь первый акт презрения и унижения, которым он будет публично и наедине подвергать ее всю оставшуюся жизнь.

К счастью, особо раздумывать по этому поводу не оставалось времени, ибо другое кошмарное событие уже поджидало ее – подписание расстеленного на столе брачного контракта. У стола стояли двое мужчин, один из них был эмиссаром двора короля Иакова, другой – посланником двора короля Генриха; оба присутствовали на церемонии в качестве свидетелей.

Подойдя к столу, отец Дженни остановился и выпустил ее холодную, липкую ладонь, лишив своего успокаивающего пожатия.

– Варвар, – отчетливо проговорил он так, чтобы все слышали, – уже подписал.

Враждебность в зале выросла до угрожающе ощутимых масштабов при этих словах, распоровших воздух словно миллионы кинжалов, метнувшихся от шотландцев к англичанам и обратно. Застыв в немом упорстве, Дженни смотрела на длинный свиток, заключающий в себе все статьи, составляющие ее приданое, и необратимо, навечно приговаривающий ее к жизни жены и рабыни мужчины, которого она ненавидела и который ненавидел ее. В конце свитка герцог Клеймор нацарапал твердой рукой свою подпись – подпись ее захватчика, а теперь и тюремщика.

На столе рядом с бумагой лежало перо, стояла чернильница, и хотя Дженни заставила себя прикоснуться к перу, трясущиеся пальцы отказывались повиноваться. Эмиссар короля Иакова шагнул вперед. Дженни подняла на него беспомощный, сердитый, несчастный взгляд.

– Миледи, – проговорил он с сочувственной вежливостью и явным намерением показать англичанам, присутствующим в зале, что леди Дженнифер пользуется уважением самого короля Иакова, – государь наш, король Иаков Шотландский, поручил мне передать вам его поздравления и заверить, что вся Шотландия перед вами в долгу за жертву, которую вы приносите ради нашего возлюбленного отечества. Вы – гордость великого клана Мерриков, равно как и всей Шотландии.

Дженни заинтересовалась, нарочно ли он подчеркнул слово «жертва», а эмиссар взял перо и многозначительно протянул ей.

Словно со стороны она видела, как рука ее медленно поднялась, подхватила перо, подписала ненавистный документ, от которого Дженни, выпрямившись, все никак не могла отвести глаз. Точно приросшая к месту, она смотрела на свое имя, выведенное искусным почерком, в котором матушка Амброз заставляла ее практиковаться и совершенствоваться. Аббатство! Она вдруг не смогла, отказалась поверить, что Господь действительно допустил, чтобы это все с ней случилось. В самом деле, ведь за долгие годы, проведенные в Белкиркском аббатстве, Бог не мог не заметить ее благочестия, и послушания, и набожности… ну пусть попыток стать благочестивой, послушной и набожной. «Боже, пожалуйста, – обезумев, твердила она снова и снова, – не допускай этого…»

– Леди и джентльмены, – разнесся по залу, эхом отражаясь от каменных стен, решительный голос Стефана Уэстморленда, – тост в честь герцога Клеймора и новобрачной.

«Новобрачной…» – отозвалось в кружащейся голове Дженни и оторвало ее от воспоминаний о нескольких прошедших неделях. Она оглянулась в изумленном испуге, не зная, сколько длилось ее забытье – секунды или минуты, – и вновь принялась молиться.

«Пожалуйста, Боже, не допускай этого…» – прокричала она в душе в последний раз, но было уже слишком поздно. Широко распахнутые глаза ее обратились на огромные дубовые двери, которые открывались в зал, чтобы впустить ожидаемого всеми священника.

– Брат Бенедикт… – громко объявил отец Дженни, стоя в дверях.

Дженни перестала дышать.

– …прислал сообщить, что он нездоров…

У Дженни заколотилось сердце.

– …и бракосочетание невозможно свершить до завтра.

«Благодарю Тебя, Боже!»

Дженни попробовала отойти от стола, но зал вдруг завертелся, и она не смогла сдвинуться с места, с ужасом догадываясь, что сейчас упадет в обморок. Ближе всех к ней стоял Ройс Уэстморленд.

И тут тетушка Элинор тревожно вскрикнула, заметив состояние Дженни, и метнулась вперед, бесцеремонно расталкивая локтями неподвижно толпившихся вокруг нее членов клана. Через мгновение Дженни почувствовала себя в крепких объятиях, к лицу ее прижалась морщинистая щека, до боли знакомый голос забормотал в ухо:

– Твоя тетушка Элинор рядом с тобой, я сейчас отведу тебя наверх.

Слова дико мешались в ее мозгу, а потом вдруг все стало по местам. Радость и облегчение охватили Дженни, и она услышала, как отец обращается к собравшейся в зале компании.

– Отсрочка всего на день, – прогремел он, стоя спиной к англичанам. – Брат Бенедикт слегка приболел, но по доброте своей обещал встать с постели и прибыть сюда завтра для совершения обряда независимо от самочувствия.

Дженни повернулась, чтобы выйти с теткой из зала, и украдкой бросила быстрый взгляд на своего нареченного, гадая, как он отнесется к задержке. Но похоже, что Черный Волк и не знает о ее существовании. Прищурившись, он следил за ее отцом, и хотя лицо его оставалось непроницаемым, как у сфинкса, взгляд был холоден и задумчив. На дворе внезапно разразилась гроза, собиравшаяся целый день, расколов небо вспышкой молнии, за которой последовал первый зловещий и грубый раскат грома.

– Однако, – продолжал отец, оборачиваясь и адресуясь уже ко всему залу, но не глядя на сгрудившихся справа от него англичан, – намеченные на сегодня празднества состоятся. Как я понял со слов посланника короля Генриха, многие желали бы вернуться в Англию уже завтрашним утром, но, боюсь, придется лишний день задержаться, ибо наши дороги в ненастье непригодны для путешествующих англичан.

В зале поднялся ропот, а Дженни, не обращая внимания на устремленные на нее взгляды, прошествовала с теткой через толпу к лестнице, ведущей через два этажа к ее спальне. К нормальной жизни и утешению. К временной передышке.

Когда за ними закрылась тяжелая дубовая дверь, Дженни бросилась на грудь к тетушке Элинор и, не стыдясь, с облегчением зарыдала.

– Ну-ну, киска, – сказала, похлопывая Дженни по спине маленькой ладошкой, старая тетка ее матери и продолжала энергичным, отчетливым, решительным, столь свойственным ей тоном: – Нисколько не сомневаюсь, что ты совсем пала духом без меня и уж решила, будто я и не собираюсь явиться и побыть с тобой рядом. Правда?

Глотая слезы, Дженни чуть отстранилась в крепких объятиях тетушки и тупо кивнула. С тех пор как отец предложил, чтобы тетушка Элинор сопровождала Дженни в Англию, это было единственным радостным событием в преддверии мрачного будущего.

Обхватив руками залитое слезами личико Дженни, тетушка Элинор тараторила твердо и весело:

– Но вот я здесь и поутру беседовала с твоим отцом. Я здесь и отныне буду с тобой каждый день. Ну не чудесно ли? Мы очень мило проведем вместе время. Пусть даже тебе придется выйти замуж за этого англичанина и поселиться с таким чудовищем, мы вообще его позабудем и будем жить, как жили до того, как отец твой отправил меня во вдовий дом в Гленкарин. Я его не виню, поскольку чересчур много болтала, только, боюсь, теперь стала еще болтливей, потому что слишком долго была лишена общества любимых и близких, с кем можно было бы поговорить.

Дженни глядела на тетку, слегка утомившись от длинных, без передышки речей, улыбнулась и заключила маленькую леди в тесные объятия.

Сидя за установленным на помосте длинным столом, забыв о трех сотнях закусывающих и выпивающих вокруг, Дженни неотрывно смотрела прямо через зал. Рядом с ней, почти касаясь локтем, сидел мужчина, с которым брачный контракт навсегда свяжет ее после назначенного на завтра официального свадебного обряда. За последние два часа, что она вынуждена была просидеть подле него, Дженни лишь трижды почувствовала мельком брошенный на нее ледяной взгляд; казалось, Ройс даже видеть ее не желает и только и ждет, когда она окажется в его лапах, чтобы превратить ее жизнь в ад.

Будущие словесные перепалки и рукоприкладство маячили у нее перед глазами, ибо даже у шотландских мужей было в обычае поколачивать жену, если она, по их мнению, не отличалась покладистостью или расторопностью. Зная это, зная нрав и репутацию рассерженного, холодного мужчины, сидевшего рядом, Дженни была уверена, что жизнь ее станет сплошным несчастьем. Комок в горле, душивший ее целый день, сейчас почти не давал вздохнуть, и она совершала усиленные попытки подумать о приятном, что найдется в жизни, на которую обречена. Тетушка Элинор будет рядом, напоминала она себе. А когда-нибудь – скоро, учитывая похотливую натуру мужа, – появятся дети, которых она будет любить и о которых надо будет заботиться. Она на мгновение зажмурилась, испустила болезненный вздох, чувствуя, как напряжение чуть-чуть ослабло. Стоит подумать о возможности иметь и нянчить ребенка. И она решила уцепиться за эту мысль.

Ройс потянулся за кубком вина, она исподтишка взглянула на него и с ожесточением заметила, что он наблюдает за особенно миленькой акробаткой, балансирующей на руках, опираясь на острые лезвия мечей, в юбчонке, подвязанной, чтобы не падала на голову, под коленями, позволяя выставить на всеобщее обозрение полные ножки в чулках от колена до щиколотки. В другом конце зала шуты в остроконечных колпаках с бубенцами скакали перед столом, протянувшимся во всю длину зала. С помощью праздничного представления и обильного угощения отец ее на свой лад демонстрировал ненавистным англичанам, что Меррики обладают и гордостью, и богатством.

Раздраженная явным восхищением Ройса акробаткой с красивыми ножками, Дженни тоже взяла кубок с вином, притворившись, что пьет, а не смотрит в злобные и презрительные глаза англичан, весь вечер насмешливо устремленные на нее. Основываясь на некоторых подслушанных замечаниях, она поняла, что ее обсуждали и нашли совершенно неудовлетворительной.

– Посмотрите на эти волосы, – прохихикала одна женщина. – Я думала, только лошадиные гривы бывают такого цвета.

– Поглядите на эту высокомерную физиономию, – предложил один мужчина, когда Дженни с высоко поднятой головой проходила мимо. – Ройс не потерпит подобной самонадеянности. Он из нее это выбьет, как только привезет в Клеймор.