Смертники Гончар Анатолий

Группа капитана Гуревича

А бой все продолжался. Стрельба только усиливалась, слишком долгая и частая, чтобы считать, что у Ефимова есть шанс выкрутиться. А еще эти разрывы – слишком много разрывов, слишком много гранатометных выстрелов. У Ефимова четыре «РПГ-26» и все, а разрывы слышатся и слышатся. Вот стали доноситься звуки срабатывающих гранат, значит, противники сблизились почти вплотную.

И разведчики капитана Гуревича бежали и шли, шли и бежали. Путь казался вечностью, и Игорь уже неоднократно пожалел, что столь поспешно отпустил задержанных.

«Надо было оставить их под охраной одной тройки… Хотя нельзя, это всего три бойца, мало ли что… Может, следовало старика и мальчишку привязать к дереву? А потом вернуться? А если бы вернуться не получилось? Нет, не так, все не так… – И тут же мысль молнией пронзила мозг: – Что там, у Ефимова? – Он повернулся к тяжело дышащему за спиной радисту:

– Что там у «Леса»?

– Не отвечает.

– Ублюдство… Живее, не отставать!

И снова бегом, надрывая легкие и вслушиваясь в канонаду выстрелов. И сама продолжающаяся канонада подавила надежда на то, что еще есть куда и к кому бежать на помощь.

Внезапно капитан сообразил и крикнул:

– Стоять! – Его рука сама потянулась к джипиэсу и карте. Он сравнил цифры координат и облегченно вздохнул: – Уф, вовремя.

– Ляпин, ко мне! – приказал Гуревич.

– Командир? – В это слово Ляпин вместил сразу несколько вопросов.

И сразу перед глазами бойца было развернута карта. Капитан ткнул пальцем в переплетение линий.

– Мы здесь! «Лес» здесь!

Ляпин понимающе кивнул. Между двумя группами тянулось не на один квадрат минное поле.

– Ясно…

– Иначе не успеем, – группник не оправдывался, он констатировал факт. Может, Ефимов управится и сам, но пойди они в обход, и тогда точно не успеют прийти на помощь. Интенсивность боя такова, что вскоре у кого-то должны закончиться боеприпасы.

– Здесь метров пятьдесят, – Игорь кивнул в сторону расстилающегося перед ними минного поля, и Ляпин вынужденно согласился. Внутри все трепетало от воспоминаний недавних событий. Но рука уже сама привычно потянулась к притороченному к рюкзаку миноискателю.

– Давай помогу! – Гуревич, словно чувствуя себя виноватым и одновременно понимающим всю правильность принятого решения, начал спешно отвязывать «ИМП-2».

…Ляпин успел сделать несколько шагов, даже нашел одну ПФМку, когда вдруг миноискатель вырубился. Такого никогда не было. Григорий перепробовал все, но прибор продолжал молчать. Наконец оглянувшись на безмолвно застывшую группу, он снял рюкзак, сунул туда отказавший прибор и на мгновение замер, словно обдумывая свои дальнейшие действия. И пока он думал, а затем совершал еще какие-то невидимые за его спиной манипуляции, среди стоявших в одну линию спецназовцев царила безмолвная тишина. Даже сам командир группы капитан Гуревич только нервно поигрывал желваками, но молчал, не произнося ни слова. Но вот тишина была прервана тяжелым вздохом Гриши, и все увидели в его руках уходящий к земле щуп.

Старик

Едва русские скрылись из виду, Асламбек побежал. Конечно, это не был бег молодого мужчины, но тем шарканьем, коим некоторые идиоты пытаются отдалить встречу с Аллахом, он тоже не был. Асламбек бежал с уверенностью старого, но еще крепкого легкоатлета, каковым он и был – давний, слегка потертый значок кандидата в мастера спорта, того уже несуществующего государства с гордым названием Советский Союз, до сих пор висел на лацкане парадного пиджака. Он – Асламбек Хазаров – был еще крепок и силен. Он мог бежать, с легкостью, тем более вниз, под горку, по знакомой тропинке, незаметно для посторонних глаз петляющей среди хребтов и выводящей на засаженную грецкими орехами поляну. Туда, где он оставил рацию.

Вот только этот тщедушный мальчишка никак не хотел поспевать за легко переступающим через поваленные на тропу бревна дедом. ДЕДОМ! Асламбек улыбнулся. Сколько ему тогда было, когда погибли родители? Год? Полтора? Хазаров хорошо помнил его родителей. Егоровы – большая семья – семь человек детей, как у чеченцев. Куда им было бежать? Кто их ждал на родине? Понадеялись на защиту соседей… как-никак, сами ничего плохого не делали. Как же, не делали они! Вот Кирилл – глава дома, сколько лет на нефтеперегонном заводе отработал, передовик, производственник, такие деньжищи огребал! Дом отгрохал. Из-за этого дома и погорел – будь тот поменьше, может, и не тронули бы его. А так… Сам Асламбек к ним не пошел, сыновей послал. Лучше бы пошел. И ведь говорил – всех под корень! Нет, приволокли несмышленыша. Надо было бы его там и прибить, о стену. Ан нет. Все старший сын: «Шахид будет, шахид»… Вот тебе и шахид. И ведь прикипел, прирос к нему старый Асламбек, всей душой, всем сердцем прирос. Подрос мальчишка, вон как подрос, помощник стал деду на радость, какой уж тут шахид. И ведь не отличишь от внуков родных. Может, потом, когда вырастет? Но и тогда одень, отпусти бородку, улыбнись хитрой восточной улыбкой – и кто отличит в молодом чеченском парне русского сироту? Вот оно как все перемешалось. Не так просто оно, не так просто… Ведь до сих пор старики рассказывают о русских полках в стане Великого Шамиля. Вот и растеклась кровь тех полков по крови истинных повелителей гор. Растеклась… А к добру ли, худу ли, никто не скажет. Да и кто знает, кроме Аллаха? А Аллах велик!

С этой мыслью Асламбек легко перемахнул через тонкую валежину. И вдруг в его груди что-то ни с того ни с сего кольнуло, словно что-то лопнуло; сердце старика дернулось и, перестав качать кровь, остановилось. Ноги сами собой сделали еще несколько неуверенных шагов вперед, колени подломились и, обдирая лицо, старик рухнул в росший рядом с тропой куст шиповника. Последнее, что услышало уходящий в небытие Асламбек, был пронзительный крик:

– Де-да-а-а!

Слез, падающих на холодеющее лицо, детских рук, пытающихся поднять бездыханное тело, Асламбек Хазаров уже не чувствовал и не слышал.

Старший Келоев

Ваха, видно, решил, что сопротивление русских сломлено. Под покровом тумана его моджахеды подбирались все ближе и ближе к окопам обороняющихся спецназовцев.

К «окопам спецназовцев» – даже само это выражение заставляло выть продвигающегося в арьергарде Ибрагима. Сейчас, потеряв стольких своих бойцов, он уже не знал, кого ненавидит больше – спасающих свою жизнь русских или столь бездарно уступившего им свои рубежи Махамеда Умарова. Но гневаться на него было поздно, а что касается русских, то их оставалось совсем немного. И горе тем, кто не умрет раньше, чем окажется в руках Ибрагима и его воинов. Старший Келоев знал много интересных штучек, способных заставить пленника начать мечтать о скорой смерти. «Смерть как избавление», – где-то он уже слышал эту фразу. Вот только где и когда?

Над головой просвистели пули. Ибрагим невольно присел и, шагнув вправо, укрылся за деревом. Как командир отряда, он имел право не рисковать собственной жизнью. Тем более что в прошлом уже успел показать свою храбрость – теперь ее пусть показывают другие. А туман опускался, становясь все гуще. Самое время, чтобы сделать последний решительный бросок вперед.

– Лечо, Ваха, что вы возитесь? – зло выкрикнул Ибрагим в микрофон рации.

– Мы готовы! – ответил кто-то. Ибрагим не разобрал, кто именно, а вслед за этими словами наверху раздались гранатные разрывы. Кто-то, перекрывая звуки боя, пронзительно вскрикнул.

– О, шайтан! – Помянув врага рода человеческого, Ибрагим начал медленно подниматься вверх, стараясь идти так, чтобы от противника его все время отделяли толстые стволы буков.

Он сделал всего несколько шагов, когда его чуткий слух сквозь трескотню выстрелов и грохот гранатных разрывов уловил гул приближающихся вертушек. Сердце его сжалось. Этот усиливающийся рокот было невозможно спутать ни с чем другим.

Старший прапорщик Ефимов

Гул вертолетных двигателей нельзя было не услышать. Он шел от реки, накатывая на место боя прибывающей волной, становясь все сильнее и ближе. Дернувшись было к окопу, в котором лежал раненый Каретников с имевшейся у него в разгрузке маленькой коробочкой «Авиатора», Сергей уткнулся взглядом в окружающий туман и на мгновение замер. Затем сообразил, что так он сможет хотя бы передать сообщение или, в конце концов, через летчиков вызвать на себя артуху, все же бросился вперед. Но, увы, со связью ему сегодня положительно не везло. Черной коробочки «Авиатора» в лежавшей рядом с Костиком разгрузке не было.

«Воздух»

– Проходим над заданными координатами. Внизу сплошная облачность. Работать не могу. Прошу дать отбой.

– …

– Понял, возвращаюсь…

Старший Келоев

Когда невидимые в тумане боевые машины пронеслись над внезапно притихшим полем боя и, не останавливаясь, полетели на северо-запад, Ибрагим молитвенно сложил руки. Второй раз за день Аллах приходил на помощь своему воинству.

– Ты воистину велик! – подняв глаза к небу, произнес Келоев и, сжав в ладони радиостанцию, начал отдавать команды…

Группа старшего прапорщика Ефимова

Гранаты подошли к концу, крайнюю эфку Сергей сунул в кармашек разгрузки, затем, достреляв последние автоматные патроны, взял пулемет и, перейдя к оконечности окопов, поставил ногу на бруствер.

– Вы куда? – тихо спросил слабеющий с каждой минутой, но по-прежнему держащий автомат Гаврилюк.

– Залягу с фланга. Если повезет – вернусь, – ответил группник, и Алексей понимающе кивнул.

Теперь он здесь оставался совсем один… как приманка, живец. Но так был хоть какой-то шанс задержать противника. Жаль, уйти группник и он не могли – в окопах лежали раненые пацаны: Прищепа, оба радиста, в центре Юдин, на левом фланге Кудинов и Тушин, в соседнем окопе лежал только что попавший под вражескую пулю Баранов. О том, что уходящий командир может воспользоваться туманом и бежать, таких мыслей у Гаврилюка не появилось даже ни на секунду. А вот страх за то, что Ефимова убьют и он, Алешка, останется в одиночестве… был.

– Ни пуха! – шепнул Гаврилюк вслед уходящему командиру. – К черту! – мысленно, отвечая сам себе, проговорил он, так как его шепота уходящий Ефимов уже не слышал.

И снова завертелась круговерть боя, только теперь Алексей стрелял лишь изредка, короткими, по два-три патрона очередями. Два имевшихся у него магазина надо было растянуть надолго – или до тех пор, пока не вернется командир, или на всю оставшуюся жизнь. «ВСС» с последним патроном и со снятым предохранителем лежал рядом. Гаврилюк стрелял, а поддерживающего пулеметного огня не было. Алексей уже не успевал бить по мелькающим то там, то здесь вражеским фигурам, а пулеметные выстрелы все не звучали. У него кончились патроны, а поддержки – столь нужной командирской поддержки – не было, не было, не было… Алексей уже слышал шаги бегущих, подбирающихся к нему бандитов. Его холодеющая рука непроизвольно потянулась к ждущему своего часа «Винторезу» – и тут с фланга зарокотал, заревел грозный голос ефимовского пулемета. Алексей слышал крики раненых и звук падающих тел совсем близко – значит, бандиты добежали почти до бруствера. Затем послышались крики бандитов, отдающих команды, и вновь нарастающий вал огня со стороны противника. Руки во второй раз потянулись к заряженному оружию и, схватив его, уже больше не отпускали…

Полковник Черных

– Какие известия имеются от группы Ефимова? – Полковник Черных заметно нервничал.

– Со слов командира одной из идущих на выручку групп, отряд старшего прапорщика Ефимова по-прежнему ведет бой.

– Что авиация? – Вопрос без особой веры в обнадеживающий ответ.

– Вылет состоялся, но над местом боестолкновения сплошная облачность. Дали добро на возвращение.

– Ясно, – покачал головой полковник. – Так сколько, ты говоришь, по твоим данным в том районе находится боевиков?

– Если источник не ошибается, то человек до семидесяти… Но цифра не точная, может меняться как в одну, так и в другую сторону, – ответил Осипенко и незаметно вздохнул: – Может, задействовать артиллерию? Радист вроде бы запрашивал…

– Нет! – уверенно возразил Черных. Хотя, откровенно говоря, в предложении подполковника был свой резон. Десять на семьдесят – неплохой размен, но Черных в какой-то мере чувствовал перед попавшими в засаду бойцами свою вину и погубить их вот так… Хотя кто знает, что стало бы для них лучшим выбором? – Нет! – на этот раз сказал он еще тверже, чтобы убедить в правильности такого решения самого себя.

– Тогда что будем делать?

– Ждать сообщения от групп, идущих на помощь Ефимову. Если бой еще идет, значит, не все потеряно.

– Значит, есть надежда, – подполковник позволил себе закончить фразу за шефа, и Черных, не глядя на него, в знак согласия кивнул.

– Есть.

Группа капитана Гуревича

Григорий спустился с другой стороны хребта и вдруг почувствовал, как от усталости буквально отваливаются державшие щуп руки, как ноет находившаяся в постоянном напряжении спина, как дрожат в один момент сбросившие напряжение колени.

– Гриша, двигаем, двигаем, – уже торопил набежавший сзади Гуревич. – Двигаем!

– Сейчас, командир, сейчас… – стоя на коленях, Григорий откинулся назад и закрыл глаза.

– С тыловой тройкой… Догонишь… – не останавливаясь, бросил капитан и, увлекая за собой группу, побежал дальше.

Сразу же после этих слов Гриша встал, передернул плечами, скидывая с себя навалившуюся расслабленную усталость, шагнул один раз, другой и, постепенно наращивая скорость, начал догонять убежавшего вперед командира группы.

Спуск – и сразу же бесконечный подъем в горку, через небольшие, обрывистые овражки, через переплетения ежевики, через завалы покореженных, наваленных в кучи деревьев. Медленно, слишком медленно и тяжело продвигалась вперед группа капитана Гуревича. Сам Игорь уже не единожды пожалел, что принял решение выдвигаться на помощь Ефимову по прямой, а не вернулся назад, к широкому ответвлению станового хребта, и не побежал по спускающейся к юго-востоку тропе. Теперь делать это было поздно, тем более что цель казалась так близка – выстрелы и взрывы звучали уже менее чем в полукилометре.

Вскоре, обойдя справа возвышающуюся над местностью горку, Игорь достиг опушки леса и, взяв левее, повел группу почти строго на запад, огибая обширную поляну и стремясь зайти так, чтобы обрушиться на противника с севера. Игорь по-прежнему бежал первым. Рядом, не отставая ни на шаг, тяжело топал Ляпин. Чуть сзади тащил свой пулемет Мыльцын, а дальше, растянувшись почти на сотню метров, вся остальная группа.

Решив, что опушка осталась позади, и наверняка зная, что впереди не далее чем в полутора сотнях метров идущая по хребту тропа, Игорь замедлил шаг и, наконец, встав, поднял руку, останавливая набегающих бойцов.

Прежде чем ввязаться в бой, нужно было хоть немного передохнуть и восстановить дыхание.

Подполковник Трясунов

Комбат нервно расхаживался у стола дежурного по части. Его и без того осунувшееся от болезни лицо за последние полтора часа казалось постарело на несколько лет, щеки ввалились, а в глазах только усилился лихорадочный блеск. Или это мерцали тщательно скрываемые от других слезы?

– Товарищ подполковник, – оперативный дежурный тоже выглядел сильно уставшим, – Крушинин докладывает, что бой продолжается.

– Интенсивность?

– Без изменений, – не слишком уверенно ответил оперативный.

– Когда к месту боестолкновения подтянутся наши группы? – перестав ходить, подполковник остановился напротив карты.

– Продолжают движение… – Уверенности в голосе оперативного не было вовсе.

– Я уже битый час слышу одно и то же: «продолжают движение»! – Командир отряда махнул рукой, выражая досаду. – Крайние координаты групп?

– Они в движении… мы… они не передавали.

– Запросите координаты, живо! Нет, я сам! – И тут же он сделал жест рукой, словно отметая свое предыдущее приказание – «не стану мешать». – Что относительно авиации?

Оперативный отрицательно покачал головой.

– Облачность.

Входная дверь открылась, и в палатке появился майор Грелкин.

– Никишин докладывает, что они уже на подходе, – прямо с порога объявил он.

– На подходе? – хмыкнул комбат. – Это они на подходе к …там, а пока выберутся к месту боя… – Доводить до конца свою мысль подполковник не стал, а, махнув рукой, сел на скамейку и принялся ждать новых и хотя бы чуточку утешительных сведений.

Шамиль Басаев

Генерал продумывал свою речь – выступление, посвященное еще одной победе армии Ичкерии над русскими интервентами. Сидя в кресле и мечтательно полуприкрыв глаза, он готовился поведать миру о победе, доказывающей силу оружия и крепость духа подчиненных ему воинов. Но слова не складывались. Посидев некоторое время в раздумьях, Шамиль решил, что, пожалуй, вместо речи ему стоит дать интервью.

– Да, пожалуй, это будет правильным решением. – Шамиль последнее время привык высказывать свои мысли вслух. Постоянное затворничество, вынужденная ограниченность общения постепенно давали о себе знать. – Вот так прямо сразу завтра и выступлю, пусть снимают. Только надо будет передать Келоеву: пусть притащит ко мне этих тележурналистов.

Шамиль улыбнулся и, погрузившись в свои мысли, надолго закрыл глаза.

Старший прапорщик Ефимов

Сергей ждал до последнего. Ждал, когда из глубины леса вылезет как можно больше бандитов. Ждал, когда они, настороженно озираясь, подтянутся к окопам, и только тогда нажал спусковой крючок. Пулемет вздрогнул, затрясся, вытолкнув из себя десятки пуль. Вставшие на их пути люди падали, оказавшиеся в стороне с криками убегали в лес, но и там многих настигли возжелавшие крови маленькие смертоносные жала. Загремели ответные выстрелы, засвистел вокруг свинец.

Прекратив стрелять, Сергей подхватил пулемет и, низко пригнувшись, рванул в сторону базы, надеясь пройти достаточно далеко, чтобы затем атаковать противника с тыла. В какой-то миг Ефимову показалось, что ему удастся совершить этот маневр незаметно от врага; но в момент, когда он устремился к очередному укрытию, словно злой волшебник наслал нескончаемый порыв ветра и сдернул покров тумана, до того окутывавшего поле боя…

Ибрагим Келоев

Все же Ибрагим не был настолько беспечен, чтобы не оставить у себя в тылу нескольких наблюдателей. Беспечность проявили другие – эти самые прикрывающие тыл боевики. Когда туман начал сгущаться, все три наблюдателя сошлись в одном месте. Ладно бы сошлись, так еще вместо того, чтобы вести наблюдение, вслушиваться в расстилающийся вокруг лес, они если и вслушивались, так только в звуки доносящегося боя. Когда действо неоправданно затянулось, измученные ожиданием моджахеды и вовсе, придвинувшись друг к другу, начали травить боевые байки. Конечно, воин не должен говорить лишних слов, но когда изнываешь от безделья, да еще к тебе начинает подползать страх, нет ничего лучше, как подбодрить себя веселой или поучительной историей. Боевики старались говорить тихо, и произносимые ими слова тут же терялись в окружающем тумане, но когда туман внезапно рассеялся…

Лечо

Пулеметная очередь рубанула из тумана как огонь из преисподней. Праздновавший уже свою победу Лечо, не добежав двух шагов до бруствера, рухнул на землю. Рядом повалился Набоб, наемник, тридцатипятилетний опытный воин, воевавший уже не первый год и побывавший не на одной войне. Еще кто-то застонал у них за спиной. Впрочем, лежащему на сырой почве Лечо было не до чужих стонов и криков, он сам задыхался от пронзившей тело боли. Ноги мелко-мелко дрожали, а срывающимися ногтями он загребал сырую глину, словно пытаясь таким образом ухватить ускользающую жизнь.

Группа капитана Гуревича

– Только дернись! – Ствол автомата стоявшего перед ними спецназовца плавно покачивался, переходя с одной застывшей фигуры на другую. Справа – слева, чуть отступив назад, стояли еще двое русских, тем самым лишая перепугавшихся моджахедов любой попытки к сопротивлению.

– Лицом в землю! Руки за голову! Живо! Стволы! – Кто-то, шагнув вперед, стал забирать лежащее рядом с бандитами оружие. Последовала новая команда:

– Связать!

– Тыл, ко мне! – прозвучал приказ по радиостанции, и когда тыловая тройка явилась на зов, была отдана очередная команда: – Этих троих по одному, вот туда! – левая рука Гуревича указала в направлении ручья. Приказывал он тихо, но отчетливо, чтобы не повторять дважды. – Предположительно справа база. Занять позицию так, чтобы одновременно прикрывать наш тыл и вести наблюдение за базой. – И когда уже разведчики ухватились за первого боевика, зло сказал: – Мочить всех!

О том, чтобы не разевать варежку, Игорь говорить не стал. Сами знают, да и эти связанные боевики в качестве примера только на пользу, как яркое подтверждение утери бдительности. Гуревич бросил в эфир:

– Начинаем движение. Второй, третий – занять позиции на флангах. Открытие огня по моей команде!

И группа, на ходу разворачиваясь в цепь, соответствующую отражению нападения противника с фронта, выдвинулась в направлении продолжающегося боя.

Ваха

– Слева! – Ваха довольно быстро сумел сориентироваться и направить огонь своих моджахедов в нужную сторону. Пулемет умолк.

– Сдох! – обрадованно воскликнул моджахед, но налетевший порыв ветра вмиг развеял клочья тумана, и глазам не верящего в происходящее Вахи предстала выплывшая из тумана фигура русского. Помощник Ибрагима вскинул автомат, но было уже поздно: спецназовец упал за укрывающий от глаз взгорок.

– В плен, взять в плен! – закричал Ваха, чаша терпения которого переполнилась окончательно.

Старший прапорщик Ефимов

Все же одна из пуль, распоров материал «горки», чиркнула по лопатке и, оставив на спине старшего прапорщика длинную полосу, полетела дальше. Поморщившись, Сергей отполз чуть в сторону и, вскинув пулемет, быстро нашел цель. Белой искрой мелькнула отлетающая от дерева щепка, и прижавшийся к его стволу бандит раскрыл рот в беззвучном крике. Палец на спусковом крючке убитого непроизвольно сжался, и автомат выпустил длинную, постепенно уходящую в небеса очередь, подаваясь назад и опрокидывая своего хозяина на спину. А Ефимов уже выискал новую цель, и пулемет снова забасил, оглашая окружающий лес своим демоническим хохотом. Вокруг вовсю резвились вражеские пули, прижимая Сергея к земле, отрезая от покинутых, оставленных окопов. Поняв, что отойти ему не дадут, Ефимов выложил перед собой гранату и взглянул на пулеметную ленту.

«Негусто!» – заключил он с таким явным сожалением, будто ожидал, что там могло что-то прибавиться. А стрельба со стороны противника только нарастала. Сергей почти физически чувствовал, как бандиты перебегают по лесу, все ближе и ближе подбираясь и окружая противостоящего им спецназовца. В их действиях Ефимову виделся только один положительный момент: похоже, бандиты пока оставили попытки захватить окопы и сосредоточили свои усилия на столь безрассудно покинувшем их спецназовце.

– Эй, спец, сдавайся! – В голосе кричавшего не было уверенности одержавшего победу врага. Сергей это понял сразу и ухмыльнулся.

– Не дождетесь! – зло процедил он, мысленно матеря и «этих уродов» и туман, столь подпортивший ему вылазку, и самого себя за то, что прежде, чем предпринять это действие, не пробежался по окопам и не проверил наличие оставшихся патронов в пулемете Тушина. Вот только хватило бы у него на это времени?

– Сдавайся, и ты умрешь легко! – Похоже, говоривший уже понял, что сдаваться никто не собирается.

Эх, если бы у Сергея были лишние патроны, он бы ответил длинной очередью, а так приходилось выжидать удобного момента. Пользуясь укрытием, Ефимов сместился вправо, повернув туда же ствол пулемета. И он угадал: выскочивших во фланг боевиков смело# градом ударивших им навстречу пуль, но и Сергей почувствовал, как его предплечье обожгло болью. Рукав начал заполняться кровью. Взгляд опять коснулся ленты – кургузого отрезка в пятнадцать-двадцать патронов. Рука непроизвольно снова потянулась к гранате.

Ваха

– Какого шайтана ты все еще возишься? – проговорила радиостанция Вахи голосом Ибрагима. – Добей сукина сына! Попинай его труп, – Ибрагим позволил себе шутку, – и возьми мне наконец остальных! – Последние слова Келоев буквально проорал в едва выдержавший такой напор микрофон.

– Сделаем! – Ваха даже самому себе не признался бы, что обрадовался такому приказу. В злобе появившаяся мысль взять русского живьем уже обошлась его моджахедам в три трупа, а спец все еще продолжал сопротивляться. Но отмена собственных приказов – это проявление слабости, а проявлять слабость Ваха не собирался. Так что команда Ибрагима поскорее покончить с наглым спецом поступила как нельзя вовремя: – «ВОГами» огонь!

Старший прапорщик Ефимов

Из всех криков, раздававшихся в лесу, Сергей смог вычленить и понять только одно слово – «ВОГи». И почти тут же вокруг залопались разрывы, брызнули мелкие осколки и понеслись во все стороны, срубая остатки небольшого кустарника, вминаясь в неподатливую древесину деревьев, впиваясь своими рваными краями в мягкую человеческую плоть. Под прикрытием плотного огня противник подбирался все ближе. Терять стало нечего…

«Олеся, прости!» – прошептали потрескавшиеся губы, перед глазами возник улыбающийся сынишка, а вот навстречу, распахнув ручонки для объятий, бежит дочурка… Не увидеть… никогда… никогда больше… «Нет, так неправильно, так не должно быть!»

А враги все ближе.

Сергей выдернул кольцо гранаты…

Ваха

В какой-то момент Ваха понял, что им удалось сломить сопротивление русского. Залповый огонь из подствольников принес свои плоды. Вот только жаль, что и у его моджахедов почти не осталось этого боеприпаса. Но бой подходил к концу, а потом боекомплект легко можно пополнить. Благо проблем с поставками оружия у их отряда пока не существовало.

– Ты – туда, ты – туда, ты – обходи оттуда! – кричал Ваха, размахивая руками и заставляя своих воинов охватывать цепью столь удивительно удачливого противника. Сам же Ваха тоже постепенно приближался к уже давно умолкшему спецу. «Может, он уже мертв?» – с надеждой подумалось боевику, но что-то подсказывало, что это не так. И он не стал торопиться. Теперь, как ему думалось, лишняя минута не играла никакой роли.

Рядовой Алексей Гаврилюк

Алексей слышал стрельбу, слышал прорывающиеся сквозь нее крики, слышал, как кто-то спешно оттаскивает раненых, и ждал, что каждую последующую секунду придут они. Ствол по-прежнему в подбородок, и палец на спусковом крючке то чуть сжимался, выбирая холостой ход, заставляя внутренне содрогнуться и замереть в ожидании страшного, то снова расслаблялся. Этими движениями Алексей как бы подготавливал себя к тому, что в следующий раз палец должен будет сжаться сильнее. На бледном, обескровленном лице отчетливо проступили стиснутые до предела скулы.

Было бы легче сделать ЭТО, если бы он был не один. Вдвоем проще… Никто не захочет показать своей слабости. Вот бы командир был рядом… Хотя, если бы командир оказался рядом, этого, может быть, делать и не пришлось?

А там, где мог сейчас находиться командир группы старший прапорщик Ефимов, раздавалась трескотня выстрелов и грохот многочисленных разрывов.

Старший прапорщик Ефимов

Ефимов выдернул кольцо гранаты…

«Так не должно быть, ты сам учил другому! – не мысль, а всего лишь искра мысли, разжегшая костер протеста. – Так не должно быть!» – уже как клятву повторил Сергей, сразу же вслед за очередными разрывами вскочил на ноги и, размахнувшись, изо всех сил бросил гранату в сторону противника, затем нагнулся, подхватил пулемет и, начав стрелять, рванулся в направлении ставших уже своими окопов.

«Хрен вам, не дождетесь! – Приготовленная для самого себя граната взорвалась, изрешетив осколками спину неудачно спрятавшегося от нее бандита. – Зубами буду… – Короткая очередь. – Сволочи! – Палец на спуск; очередь, убывающая с неимоверной быстротой лента. – Сколько там? Семь, десять патронов? Две очереди, но чтобы наверняка. Там… там попробуйте взять!» – Что-то липкое пропитало «горку» на спине, стекало по груди, и со лба по лицу тоже тек пот, только странный – темный, оставляющий за собой такие же темные полосы. Сергей увидел стреляющего с колен моджахеда. Короткий рык пулемета, и бандит упал. Полыхнувшая со стороны леса очередь, и ногу Сергея пронзила боль. Скорость его бега замедлилась. В ленте бронзово-матовых цилиндров – на одно нажатие пальца. Еще три долгих шага вперед, и радующаяся неистовости своего полета пуля ударила Ефимова в район разгрузки. Острая боль разламывающихся костей, и Сергей, потеряв равновесие, повалился вниз, на сломанные, иссеченные пулями и осколками ветки, на невообразимую мишуру перемолотых войной листьев. Крик и радостные завывания уверовавшего в свою победу врага сопроводили это падение.

И почти в этот же миг в тыл боевикам ударила подошедшая группа Гуревича.

Младший Келоев

У Идриса возникло ощущение, что про него все забыли. Время шло, наверху уже давно шел бой, а до него словно никому не было никакого дела. Устав лежать, он встал и, схватив автомат, выскочил на улицу. Вначале дневной свет показался ему ослепительно ярким, затем, когда глаза наконец привыкли, Идрис понял, что и без того пасмурный день стал еще пасмурнее; тучи, ползшие по небу, казались совершенно непроницаемыми. А с отрогов начали расползаться пока еще разрозненные и едва заметные клочья тумана. До ушей донеслась барабанная дробь разрывающихся ВОГов. Зло глянув в направлении разрывов, Идрис выплюнул зеленую жвачку насвая и решительной походкой двинулся к землянке, занимаемой репортершей.

«Брат сказал охранять, значит, буду охранять», – решил Идрис, хотя только Аллах ведал, зачем на самом деле младший Келоев отправился к отнюдь не жаждущей продолжения общения Барбаре.

Рядовой Алексей Гаврилюк

Алешке снова послышались шаги. Он обнял винтовку, крепко притянул ее к груди и плотно прижал к подбородку ствол; большой палец правой руки коснулся спускового крючка и потянул его вниз. Все же, сколь ни был длинен холостой ход «Винтореза», он все равно кончился. Еще одно маленькое незначительное усилие – и смерть, как избавление от всех страхов. Еще чуть-чуть, и металл ударит о металл, порождая гнев взбесившейся энергии, рвущейся на волю и толкающий впереди себя девятимиллиметровую тяжелую смертоносную пулю. Она принесет покой и успокоение, не станет ничего, ни страха, ни боли, совсем ничего. Ни травы, ни запаха опадающих листьев. Даже этого въевшегося в легкие смрада сгоревшей взрывчатки и пороха. Не будет: ни папы, ни мамы, ни маленькой сестренки. НИЧЕГО!!! БОЖЕ! И пусть… ведь все равно… скоро… только, возможно, больнее и страшнее… Возможно… Сознание ухватилось за это сказанное слово. Возможно, значит еще ничего не решено, где-то там, справа, еще бьется командир группы, а здесь неподвижно лежат раненые ребята. Если он умрет, то это «еще более страшное» придет для них. Алексей зажмурился, мышцы пальца напряглись в последнем усилии, и вдруг неожиданно из глубины сознания, словно искры вспыхнувшего костра, мелькнули и сложились отчетливой светящейся лентой не раз слышанные слова командира группы: «Последнюю пулю оставь для врага, убей его, завладей его оружием, а там будь что будет! Бей его прикладом, ногами, руками, грызи зубами, но не сдавайся. Последнюю пулю – врагу, а там будь что будет!»

«Будь что будет…» – палец отпустил уже готовый сорваться спусковой крючок. Алексей открыл глаза, заморгал, привыкая к свету, и, отстранив от себя вдруг ставшее таким непомерно тяжелым оружие, встал на колени. Все тело дрожало. Гаврилюк поднялся, закинул за спину «ВСС», взял прислоненный к стенке окопа автомат и, шатаясь от слабости, побрел к левому флангу, тщательно обшаривая взглядом каждый сантиметр, каждый закоулок преодолеваемой линии траншей. Наконец ему улыбнулась удача – в серой пыли лежал утерянный кем-то зеленый патрон калибра пять сорок пять. Алексей вставил его в магазин и передернул затвор. Теперь его автомат был заряжен. Уже более уверенно он двинулся дальше, и вот ему повезло вновь – в углу одного из окопов, под слоем земляной крошки лежала пачка трассирующих патронов. Алексей плюхнулся на колени, разорвал бумажную упаковку, высыпал содержимое перед собой прямо на землю, стал лихорадочно забивать ими пустой магазин автомата. Тридцать патронов – это целая вечность жизни, тридцать прицельных выстрелов… тридцать и еще два. Лишь бы гады не подошли раньше, лишь бы… Наконец раздался щелчок, и магазин встал на свое место. Уф, успел!

«Все, теперь живем!» – почти весело подумал Алексей и, преодолевая слабость, встал. Теперь оставалась самая малость: выглянуть из бойницы и найти цель.

Группа капитана Гуревича

Последнего бандитского снайпера, засевшего в глубине обороны и не слишком маскировавшегося со стороны тыла, удалось снять выстрелами из ВССа. А бандитов Ильяза, сидевших в окопах на правом вражеском фланге, Игорь со своими разведчиками смял в течение минуты – набежал сзади и буквально расстрелял их в спины, совершенно не думая об этичности подобного способа ведения боевых действий. Последних трех ильязовских боевиков, тех, что сидели в дальнем окопе, выцепили прямым попаданием реактивной противотанковой гранаты.

– Работаем! – Гуревич заменил магазин и, увлекая за собой бойцов, поспешил дальше в готовности атаковать основные силы противника.

Ваха

Вспыхнувшая сзади перестрелка – нет, просто стрельба «в одни ворота» застала Ваху врасплох. Он еще бежал вперед, когда сзади послышались истошные крики на дикой завывающей ноте:

– Окружили-и-и-и! – Ваха дернулся, секунду колебался между желанием увидеть тело ненавистного, ставшего уже личным врагом русского и необходимостью встретить навалившегося сзади противника.

– Забери его шайтан!

Из двух зол выбирают меньшее, и Ваха выбрал правильно – следовало остановить и уничтожить внезапно появившегося врага. А уже потом можно вернуться – хоть бы и к трупу, чтобы выколоть ему глаза и отрезать голову. Можно и повременить, никуда он не денется. Трупы не ходят. Здравая мысль и отданная команда:

– Противник сзади! – Крик, призванный организовать, воодушевить смешавшихся от непонимания происходящего воинов. – За мной! – а это уже призыв к действию. Ваха развернулся и побежал навстречу гремящей канонаде и доносящимся воплям умирающих моджахедов.

– Спецы!!! – заорал выскочивший навстречу Вахе боевик с широко раскрытыми, обезумевшими от страха глазами.

– Стоять! – взревел Ваха, но тот, не обратив на этот окрик никакого внимания, понесся дальше.

Ваха дернул в его сторону стволом автомата, повел, но на полпути остановил, плюнул на землю и, отвернувшись, побежал дальше. Следующего драпающего с такими же расширившимися от паники глазами он схватил за шиворот и резким рывком развернул в обратную сторону.

– Ты, жалкий сын шакала! У тебя оружие, ты воин! – выкрикивал Ваха, стыдя боевика, почти потерявшего от страха разум. – Соберись! – кричал он вновь, едва ли не пинками гоня его перед собой навстречу противнику. Боевик сжимался, дрожал, но все же, повинуясь окрикам, продвигался вперед.

За это время мимо пробежали еще двое боевиков, но Ваха уже не пытался их остановить. Ему хватало и этого одного, ни в какую не желающего встречаться с русскими, труса. Как говорится, грудь в грудь, глаза в глаза. Но этот трус так и не встретился с атакующими грудь в грудь – ему досталась одна из сотен шальных пуль. Почти уже на излете, потеряв среди листьев и тонких веток свою силу, она тукнула боевика в висок, проломила податливую кость и ушла далеко в мозг.

– Собака! – выругался Ваха, обходя бездыханное тело. В душе помощника командира боевиков, кроме презрения, никаких других эмоций не было.

Группа капитана Гуревича

Игорь скользнул за дерево и, поведя стволом, словно веером, охватил скучившуюся группку из трех «чехов». Один упал; второй, прижав раненую руку к груди, метнулся в сторону; третий отпрыгнул назад и полоснул ответной очередью.

– У, с-сука! – взревел Гуревич и, откатившись, не пожалел для своего противника всех остававшихся в магазине патронов. Тот притих. Еще не было окончательной ясности – убит боевик или еще жив, а Игорь уже вслушивался, выискивал глазами следующего и одновременно оценивал складывающуюся обстановку.

– Третий, скажи Косому, – Игорь назвал шутливое прозвище своего снайпера рядового Аверина, – слева пулемет, пусть займется.

– Работаем! – отозвался рядовой Данилкин, старший второй тройки ядра, и Игорь снова переключился на ближайшие подступы – его поняли. Чуть позже, когда он рванулся вперед, громкоголосое тявканье вражеского пулемета уже стихло.

– Максим, слева! – Крик, выстрел, откат в сторону.

Гуревич тоже выстрелил, но промахнулся. Внявший его предостережению Максим Мельников прянул влево, и выпущенная моджахедом очередь прошила оказавшийся на ее пути бук. Противники сблизились. Игорь размахнулся и бросил «РГД-5». Грохнул взрыв. Воспользовавшись замешательством бандита, он прыгнул вперед. Очередь – и еще один боевик сполз по стволу дерева, пачкая его темную кору красными полосами крови.

– Давай, Серега, давай!

– Прижми их, Гриша!

– Дерьмо! – У кого-то из бойцов заклинило затвор.

– Боитесь, сволочи! – и длинная-длинная пулеметная очередь.

– Мочи гадов…

Крики слышались со всех сторон. Накопившееся нервное напряжение, злость и страх за своих попавших в беду друзей с первой удачей вдруг вылились в непонятный, опьяняющий коктейль боевого задора. Кричали и орали почти все, подбадривая и направляя друг друга. Ругань, мат, почти шутки. Разве что не хватало боевого «ура», но как-то не принято было на этой войне применять боевой клич предков…

Младший Келоев

– Ты? – В ее голосе было столько презрения, что хватило бы на десятки таких Идрисов.

Барбара давно поняла, что скоротечный бой «с жалкими русскими собаками» (как обещали сильные, самоуверенные моджахеды) превратился в нескончаемую бойню. Она слышала, как кричали умирающие боевики, видела, как одного такого с бессильно болтающейся головой и обвисшими руками протащили куда-то в сторону ручья. Как потом тащившие вернулись, чтобы через несколько минут возвратиться снова. Но потом ушли и больше не приходили. А бой гремел. И Барбаре стало страшно. Хотя одержи победу русские, что ей стоило прикинуться захваченной в плен заложницей? Что же касается остальных членов телевизионной группы, так от них всегда можно было откреститься. Главное, чтобы поверили сразу и помогли выбраться на «большую землю». А там доехать до корпункта, и ищи-свищи. Барбара рассуждала и так и сяк, все складывалось вроде бы неплохо, но единожды появившийся страх не уходил. Он множился, постепенно заставляя дрожать руки и холодеть спину. И вот теперь пришел этот дикарь…

В нем не было той мужественности и силы, что излучал его старший брат, которого Барбаре так и не удалось заполучить в свои сети, но все же присутствие рядом человека с оружием придавало хоть какую-то дополнительную уверенность в собственной безопасности.

– Позволишь? – Идрис все еще пытался быть джентльменом.

– Хм, – принесла Барбара, поспешно отодвигаясь в угол своего топчана и подбирая под себя ноги. – Садись.

Воспользовавшись разрешением, младший Келоев сел и глупо улыбнулся. От этой его улыбки Барбара дернулась и отвернулась, она вдруг снова почувствовала себя беззащитной теперь уже перед вооруженным дикарем. Хотя что ей мог сделать этот… этот… она не находила слов, чтобы высказать свое отношение к сидящему перед ней мужчине. Мужчине? Неандертальцу, туземцу из прошлого, нежданно въехавшему на своем вонючем осле в двадцать первый век. Они думают, что Европе нужна свободная Ичкерия. Как бы не так! Европе нужна вечная война в несвободной Чечне. Война как средство давления на Россию, как способ ослабить и унизить ее народ – за все те унижения, что испытывала Европа последние десятилетия – побежденная и освобожденная. Досадно чувствовать обязанным своей свободой кому-то, особенно если это подсознательное чувство умело подогревать и направлять в нужное русло. А Барбара гораздо лучше разбиралась в хитросплетениях политики, чем многие известные общественные деятели. Она знала, почему Европа всегда ненавидела и ненавидит Россию. Нет, не за ее возможную агрессию, а именно за чувство своей обязанности ей за обретение собственной свободы от великих тиранов. Барбара это знала, но поведай она об этом миру как репортер, люди бы ей не поверили, и может быть, некоторое время спустя полицейские нашли бы труп репортерши в холодной пустой квартире. Она даже видела снимки и широкие надписи на первых полосах бульварных газет: «Известный репортер Барбара… покончила жизнь самоубийством». Нет, возможно, все было бы не так, возможно, вначале ее бы без лишнего шума уволили, а лишь потом… и не было бы никаких газет и снимков…

Особо близко раздавшийся разрыв заставил Барбару вздрогнуть и выйти из оцепенения, порожденного потоками собственных мыслей.

– Скоро? – У нее был сиплый голос, мятущийся взгляд.

– Боишься? – прищурился Идрис и наклонился вперед, всем видом пытаясь показать свое равнодушие ко всему происходящему.

– А ты? – Барбара не отвела взгляда, не отстранилась.

– Ха-ха-ха, – попробовал рассмеяться младший Келоев, но быстро умолк, поперхнувшись собственным смехом. – Мужчина не должен бояться.

– А ты боишься? – Барбара не собиралась отступать, сама себя раззадоривая желанием получить ответ.

– Я ничего не боюсь! – гордо подняв голову и придав своему голосу как можно больше уверенности, ответил Идрис.

Барбара взглянула в его лицо и, ничего на нем не прочитав, снова повторила свой вопрос снова:

– Скоро закончится? – Что-либо добавлять, уточняя, о чем именно идет речь, не имело смысла.

– Скоро, – ответил младший Келоев, но на этот раз уверенности в его голосе не было.

Группа капитана Гуревича

Бежавший чуть правее от Гуревича Григорий Ляпин вдруг остановился, непонимающе обвел вокруг взглядом и, роняя автомат, начал оседать на землю.

– Ляпин ранен! – донеслось до прижавшего очередного «чеха» к земле Гуревича.

Но не было у него мгновений, чтобы ответить, чтобы отдать команду «перевязать раненого», лишь на секунду появилось в груди ощущение беды и ушло, погребенное потоками окружающих событий. Шел бой, и еще неизвестно, каким боком могла повернуться капризная фортуна. Ранение, даже самое, казалось бы, незначительное, не окажи вовремя помощь, может привести к гибели, но остановись Гуревич сам, останови, пошли кого-либо из бойцов, для того чтобы оказать помощь Ляпину, и кто знает, чем это все закончится для группы? Темп спадет; «чехи», уже почти сломленные, организуются и дадут отпор. И тогда новые раненые и… нет, потом. Все потом. А сейчас отжать, оттеснить, и если не додавить, то хотя бы отбросить. Слишком много еще впереди мелькало вражеских фигур, хотя трупов вокруг было уже несравненно больше. Но даже сейчас, после столь удачного начала атаки, Игорь отчетливо видел, что остающихся боевиков еще в полтора-два раза больше, чем солдат его группы. И потому надо было жать и жать, не останавливаясь, натиском предотвращая всяческую попытку организованного сопротивления.

Подполковник Трясунов

– Товарищ полковник! – взволнованно сообщил оперативный дежурный, с грохотом влетая в палатку центра боевого управления. – Группа капитана Гуревича вступила в бой.

– Еще сведения имеются?

– Радист сообщает: командир группы руководит боем. По его словам, понеся значительные потери, противник начал отход.

– Как информбюро! – буркнул подполковник, выходя из-за стола, за которым сидел, дожидаясь новых сообщений от групп, спешивших на помощь Ефимову. И, уже направляясь к выходу, спросил: – О второй группе что-нибудь есть?

– Ничего, – уступая дорогу комбату, оперативный шагнул в сторону.

– Я на сто сорок второй, – закрывая дверь, сообщил Трясунов, и в палатке ЦБУ наступила неестественная тишина.