Дело о пустой консервной банке Гарднер Эрл

Глава 1

Миссис Артур Джентри вела хозяйство с тщанием и педантичностью исполнительного чиновника. Ее разум являл собой энциклопедическое хранилище по учету разнообразных домашних дел. Казалось, безо всякого умственного усилия она определяла, например, насколько преждевременно протерлись дырки на носках Артурчика, что, конечно, свидетельствовало о негодном качестве нити, из которой они были сделаны. Когда муж собирался в командировку, миссис точно знала, какие его рубашки побывали в прачечной и, следовательно, могли быть уложены в дорожный саквояж. Остальные стирали вручную дома.

В свои сорок лет миссис Джентри была горда тем, что «не нервничала по пустякам». Ела в меру, не полнела, но и не изводила себя голодом до нервных срывов. Ее бедра уже не были столь красивы, как двадцать лет назад, но она принимала это спокойно, с рассудительностью реалиста. Просто невозможно вести хозяйство, заботиться о муже, троих детях, старой деве – золовке, сдавать внаем комнату, экономить на расходах по дому и при этом сохранять девичью стройность. Тем более, по выражению самой миссис Джентри, она была «здорова как бык». Чего же еще желать?

От сестры мужа помощи было мало. Ребекка явно не походила на женщину одинокую. Равно как нельзя было о ней судить и как о «незамужней родственнице». Да, она определенно в каких-то вещах старомодна, эта засидевшаяся в девках особа, – худощава, любительница чаепитий, кошек, сплетен, болтлива, придирчива, но при всем при том довольно миловидна…

Миссис Джентри не очень-то и рассчитывала на ее помощь.

Слишком золовка была хрупка, чтобы физически помогать в работе, слишком легкомысленна, по мнению миссис Джентри, чтобы выполнять ответственные поручения. К тому же у нее случались частые приступы недомогания, во время которых вроде бы с ней не происходило ничего особенного, кроме некоторого психического дискомфорта, испытываемого ею самой, готового вырваться вот-вот наружу.

Ребекка, однако, исправно прибирала комнату, которую миссис Джентри постоянно сдавала внаем. Последнее время комнату занимал Делман Стил, архитектор.

У Ребекки было два увлечения, и она отдавалась им с воодушевлением, свойственным человеку, эмоции которого иначе будут просто подавлены. Она с жаром хваталась решать все кроссворды подряд и была фотографом-любителем. Одно из подвальных помещений Ребекка буквально завалила всевозможными приспособлениями для печатания снимков, увеличителями, ванночками для проявления, сделанными руками ее брата Артура Джентри, который имел склонность помастерить и потрафить причудам сестрицы.

Случалось, миссис Джентри сильно негодовала на Ребекку, хотя всячески стремилась побороть свой праведный гнев, и ей неизменно удавалось не высказывать ничего лишнего.

Ребекка не ладила с детьми. Вместо снисходительности к детской бестактности она постоянно одергивала их, постоянно учила, как себя надо вести, чтобы не выглядеть невоспитанными. Все это, вместе взятое, вносило в отношения между домашними элемент натянутости. Его постоянно усугубляли способность Ребекки подражать голосам и удовольствие, которое она испытывала, глядя, как досадливо морщатся дети; ее бесцеремонные вторжения в их телефонные разговоры… Словом, характеры старой девы и детей были поистине несовместимыми.

Да и Ребекка, в свою очередь, не делала попыток сгладить свое бесцеремонное поведение: великолепно делая фотографии, она так никогда и не удосужилась сделать хорошие снимки детей.

Правда, на девятнадцатилетие Артурчика, да и то по настоянию миссис Джентри, она снизошла до того, чтобы сфотографировать племянника. Но и эта уступка превратилась в испытание как для Артурчика, так и для нее самой. Фотография это красноречиво подтвердила – ее можно было бы считать просто неудачной, если бы не одно обстоятельство: Ребекка, воплощая на практике некоторые новомодные идеи своего хобби, произвела увеличение на листе, удерживаемом под углом. В результате получился весьма потешный снимок, напоминавший искаженные отражения в кривых зеркалах дешевых торговых пассажей.

Нет, вовсе Ребекка не отличалась замедленной реакцией, когда дело касалось ее собственных интересов. В доме не происходило ничего такого, чего бы она не знала. Любопытство ее было неистощимым, а то, как она вынюхивала секреты по какому-нибудь неосторожно оброненному замечанию или случайно ставшему ей известным факту, сделало бы честь заправскому сыщику. И миссис Джентри знала, что золовка согласилась прибирать в комнате мистера Делмана Стила главным образом потому, что ей доставляло удовольствие рыться в его вещах. Но с этим миссис Джентри не могла ничего поделать, и, поскольку уборка всегда производилась в то время, когда Стил был на службе, трудно было предположить, что он сможет когда-либо обнаружить тайную деятельность Ребекки.

Горничная Хестер, приходящая на работу днем, сильная, крепко сложенная, неразговорчивая и бездетная женщина, жила по соседству. Муж ее, страдающий от приступов астмы, служил, однако, ночным сторожем в какой-то лаборатории, проводящей испытания новых моделей самолетов в аэродинамической трубе.

В то утро миссис Джентри остановилась ненадолго, чтобы окинуть мысленным взором свои владения. Посуда после завтрака убрана. Муж с Артурчиком ушли в магазин. Дети в школе. Хестер проглаживает столовые салфетки на электрокатке. Ребекка же, вечно со своими кроссвордами, бьется теперь над очередным, ежедневно прилагаемым к газете. С карандашом в руке и сосредоточенно нахмурившись, она устремила в нее неподвижный взор своих темных, глубоко посаженных глаз. Черный кот Мефистофель, к которому золовка так привязана, лежит, свернувшись клубочком, на стуле, где лучик солнечного света из окна образовал теплое, приветливое пятнышко.

В печи еще тлеют угли от утреннего огня. Уверенно распевает большой чайник, надо еще перештопать кучу белья в корзине. И… Миссис Джентри вдруг вспомнила про консервированные фрукты в погребе. Этим надо обязательно заняться. Хестер без хлопот всегда старается взять банку с самого края, а у миссис Джентри были серьезные подозрения, что в темном углу погреба стоят запасы аж с 1939 года.

На какое-то время она задумалась, прикидывая, нет ли в доме фонарика. Дети всегда их куда-то прятали. В кладовой, правда, была свечка, но… Тут она вспомнила, что у Артурчика в спальне видела фонарик с держателем для крепления за ремень. Надо бы им воспользоваться.

С фонарем в руке она спустилась по ступенькам в погреб. По утрам большой газовый котел с автоматическим приводом включался для обогрева дома. Миссис Джентри, как всегда, отключила его вскоре после того, как разошлись домочадцы, но в погребе все еще хранилось приятное тепло. Сзади на трубах висела паутина. Надо бы сказать Хестер, чтобы та спустилась и сняла ее. Консервированные продукты и стеклянная посуда аккуратными рядками стояли на длинных полках по всему погребу. Миссис Джентри бросила мимолетный взгляд на консервированные банки, размещенные ближе к окну, рядом с запасами урожая нынешнего года. Прошла мимо прошлогодних запасов и уже в глубине, в темном углу, посветила фонариком Артурчика, чтобы осмотреть часть, невидимую от двери.

И сразу поняла, что Хестер досюда вряд ли когда-нибудь добиралась. Об этом свидетельствовала накопившаяся за долгое время густая паутина. Луч фонарика скользнул по банкам консервированных груш, клубничного варенья, яблочного повидла домашнего приготовления – все урожая тридцать девятого года…

И вдруг миссис Джентри замерла от изумления. Бледный круг света остановился на поблескивающих боках жестяной банки без этикетки. Она явно выглядела так, будто ее только что принесли из магазина. Миссис Джентри никак не могла взять в толк, как в ее скрупулезно помеченных запасах могла оказаться такая банка. Этикетки для надежности она всегда приклеивала липкой лентой. Да и сама банка выглядела в погребе инородным телом. Бока чистые и блестящие, ни паутинки вокруг, ни грязного пятнышка.

Миссис Джентри не рассчитала: она протянула к ней руку, инстинктивно решив, что без труда поднимет банку не более чем в кварту[1]. Но та чуть не соскользнула с полки, прежде чем миссис Джентри сообразила, что, очевидно, судя по весу, она пуста. Миссис Джентри изумленно посмотрела на банку с чувством, которое испытывает человек, привыкший во всем соблюдать порядок и вдруг обнаруживший нечто нарушившее его.

Держа банку в руке, она пристально разглядывала ее со всех сторон. Верхняя кромка крышки была обжата, сама же банка закатана, будто наполнена фруктами или сиропом. Гладкая, блестящая, со слегка маслянистой поверхностью, жестяная банка словно только что принесена из магазина, правда, очень уж тщательно была закупорена.

Миссис Джентри нахмурилась, глядя на этот оскорбивший ее взгляд предмет, прикинув в уме и вероятность того, что на полку с неучтенным продуктом каким-то таинственным образом занесла ее мышь. Она вернулась к ступенькам, ведущим в погреб, и громко позвала:

– Хестер! Эй, Хестер!

Через мгновение послышалась тяжелая поступь служанки, а потом и ее грубоватое:

– Да, мэм?

– Как тут это оказалось?

Хестер сделала пару нерешительных шагов вниз по лестнице и взглянула на банку в руке миссис Джентри. Отсутствие какого-либо выражения на лице горничной было исчерпывающим ответом на вопрос хозяйки. Миссис Джентри показала на полку.

– Вон где она стояла, посмотри, в том углу! Я заметила, Хестер, – строго добавила она, – что ты не занималась протиркой запасов тридцать девятого года. Вчера вечером мы открыли груши урожая сорокового, в то время как, оказывается, оставалось несколько банок более раннего приготовления.

– А я и не знала, – растерялась Хестер.

– Эта банка, – уточнила миссис Джентри, – стояла вместе с запасами тридцать девятого года.

Хестер молча покачала головой. Длительный опыт работы в прислугах научил ее тому, что с хозяйкой спорить бесполезно. Уж если той вздумалось отругать за допущенную оплошность, стой молча, дай до конца высказаться и уж только тогда снова принимайся за прерванное дело. Как бы то ни было, а это время Хестер считала потерянным: ее ждала работа с брошенным на кухне бельем у катка.

Неподалеку от котла стоял деревянный ящик, куда Артур выбрасывал металлический лом, обрезки жести, кусочки древесины и другую ненужность. И миссис Джентри швырнула оскорбительного вида банку туда же. Отправившись наверх, проговорила:

– Вряд ли кому-то могло прийти в голову оставить пустую банку на полке. Я и вообразить себе не могу, чтобы это сделала ты, Хестер.

Служанка поднялась вместе с миссис Джентри наверх и, не проронив ни слова, пошла к гладильному катку. Ребекка подняла голову от кроссворда.

– Что случилось? – спросила она. – Впрочем, ладно, не говори ничего – не хочу знать. Я засекла время, которое у меня уйдет на решение кроссворда. В газете написано, сколько его потребуется, чтобы с ним справился человек со средним интеллектом. Ну, что это может быть за слово такое, Флоренс? Молодь лосося? И состоящее из девяти букв, причем три из них – «с-т-р», а?

Миссис Джентри пожала плечами.

– Слишком сложно для меня, – призналась она с видом человека, желающего отмахнуться от вопроса: ее ждала корзина с ворохом вещей, нуждающихся в штопке.

Пятно солнечного света, падавшего на Мефистофеля, переместилось на край стула. Кот потянулся, зевнул, передвинулся на несколько дюймов и выгнул спину.

Ребекка, наморщив лоб, не отрывалась от кроссворда.

– Никак не могу понять, Хестер, – не могла успокоиться миссис Джентри, – кому понадобилось закупоривать пустую банку?

– Не знаю, мэм.

– Если бы я смогла отгадать слово из шести букв, обозначающее бок траншеи, примыкающей к брустверу, – проговорила Ребекка, – то мне бы стало почти ясно, как называется молодь лосося.

– А почему бы тебе не взглянуть на слово «бруствер»?

– Уже смотрела. Там сказано: «Стенка, вал или насыпь для защиты солдат».

– Может быть, словарь недостаточно полный, чтобы дать ответ?

– Да нет, как раз наоборот. Это пятое издание Вебстерского университетского словаря. В нем есть все, что нужно для разгадывания подобных газетных кроссвордов.

И Ребекка снова уткнулась в газету, взглянув краем глаза на часы. С ее губ сорвалось восклицание, выдавшее досаду. Она отложила карандаш.

– Бесполезно, – посетовала она, – ну просто невозможно сосредоточиться на этом, да и по времени я уже не успеваю. Кстати, что это у вас за разговор возник о какой-то банке?

– Да так, – пожала плечами миссис Джентри. – Просто я нашла в погребе пустую консервную банку, которая стояла с запасами тридцать девятого года. Определенно, это дело рук Артурчика, который укладывал свежие запасы на полку и затолкал старые в темный угол. На будущий год я заставлю его все разместить так, чтобы в первую очередь подавать на стол старые запасы.

– А зачем же пустую банку поставили вместе с полными? – вполне логично задала вопрос Ребекка.

– Не знаю. Об этом-то я и думаю.

– А что, на ней вообще не было никакой этикетки?

– Нет.

– А где сейчас эта банка?

– Да я выбросила ее в мусорный ящик там, в погребе.

Ребекка нахмурилась:

– Лучше бы ты мне об этом не говорила.

Миссис Джентри рассмеялась:

– Да ведь ты сама спросила меня. Ну что, так у тебя и не появились никакие буквы в слове насчет бруствера?

Ребекка ответила:

– Две из шести уже есть, третья и четвертая – «к» и «а».

– Шесть букв? – переспросила миссис Джентри, оторвавшись от штопки и загибая по очереди пальцы. – Раз, два, три… Шесть. – Она пересчитала по пальцам еще раз и вдруг догадалась: – Все, Ребекка, я знаю. Это…

– Подожди, подожди, не помогай мне, Флоренс! Я сама. Хочу знать, уложусь ли я в это «среднеинтеллектуальное» время. Не мешай мне!

Миссис Джентри улыбнулась, подняла корзину со штопкой и перенесла ее поближе к столу, за которым семья завтракала. Достала носок Артурчика, надела на штопальную болванку и взялась за иглу.

– Ну никак не могу понять, – недовольно сказала Ребекка, – как это тебе удалось так быстро подобрать слово из шести букв?

Флоренс примирительно ответила:

– Неужели тебе, Ребекка, ничего не подсказывают третья и четвертая буквы «к» и «а», ведь не так уж и много можно поставить перед ними. Вот, например, из согласных наиболее вероятная перед «к», пожалуй, только «с». Тогда получается «с-к-а».

– А-а, знаю, – обрадовалась Ребекка. – Э-с-к-а-р-п. Но неужели кто-нибудь слышал, что молодого лосося называют пестряткой!

– А ты проверь.

Ребекка стала листать страницы словаря.

– Да, так и есть. П-е-с-т-р-я-т-к-а.

Она быстро заработала карандашом, затем опять взглянула на часы. На какое-то мгновение воцарилось молчание, и снова она недовольно бросила карандаш.

– Не знаю, как можно сосредоточиться, когда только и думаешь о пустой консервной банке, которая непонятно откуда появилась на полке. И вообще, зачем понадобилось ставить ее туда?

Миссис Джентри снисходительно улыбнулась:

– Я-то уж точно не могу этого объяснить. Займись-ка лучше своими кроссвордами, Ребекка. Уверяю, твой интеллект выше среднего. Какие там у тебя затруднения?

– Слово из пяти букв, обозначающее египтян, исповедующих христианство. Потомки доарабского населения Египта.

– Буквы какие-нибудь уже есть?

– Да, есть первая и третья: «к» и «п».

– А еще какие слова нужно отгадать, чтобы вставить недостающие буквы?

– Слово из пяти букв, обозначающее бок домашних животных, например лошадей в упряжке, или машины… Есть предпоследняя буква «ы». Что бы это могло быть?

Миссис Джентри наморщила лоб.

– Может быть, имеется в виду внутренняя и внешняя сторона? Погоди, а слово «левый» не подойдет?

Ребекка задвигала карандашом, проверяя, и решительно перевернула карандаш другой стороной, где был ластик, и приготовилась стирать.

– Правильно, – сказала она. – Это «левый». Тогда в названии египтян будет еще одна буква «ы». Получается «к-п-ы».

– А почему бы не посмотреть в словаре на «к»? По-моему, там будет не слишком много слов из пяти букв.

Пальцы Ребекки задвигались с лихорадочной поспешностью.

– Есть. Нашла. Это «копты». Весь кроссворд решен! Саблезубый тигр «махайрод» и «копты» мне как раз подошли. И мой интеллект оценивается как высокий. Я опередила по времени средний уровень. Здорово, правда?

– Да, это прекрасно, – одобрила миссис Джентри. – А не следует ли тебе навести порядок в комнате мистера Стила?

– Да ну, еще рано.

– Ведь уже десять тридцать.

– Боже мой, как быстро летит время! Да, пожалуй, пора. Иногда он возвращается в полдень. Ты знаешь, Флоренс, я что-то сомневаюсь, что он на самом деле архитектор. Вчера он оставил в своей комнате несколько эскизов. Кустарщина какая-то!

– Да что нам до его эскизов, Ребекка?

– Но, помилуй бог, они лежали прямо на виду! В верхнем ящике его письменного стола, и я просто не могла не обратить на них внимания.

– А что, он оставил ящик стола открытым?

– Да нет, – не смутилась Ребекка. – Но ты же знаешь, как пыль скапливается на мебели, и, когда я протирала ручку, ящик немного приоткрылся, и я заглянула.

– Вообще-то архитектору и необязательно быть художником, – не согласилась миссис Джентри.

– Возможно, но все же он должен уметь начертить план этажа этого дома так, чтобы чертеж выглядел… ну, во всяком случае, профессионально.

– План этажа этого дома, говоришь?

– О чем я тебе и толкую! Подробный план – эскиз подвального помещения – с гаражами, моей фотолабораторией, полками, окном, ступеньками и всем прочим.

– Похоже, – не уступала миссис Джентри, – что это как раз говорит в его пользу: что он архитектор и интересуется такой странной постройкой, как наш дом.

– А может, – фыркнула Ребекка, – окажется, что он агент и, как ищейка, работает… на всякие такие заведения. Так что в один прекрасный день у нас появится техник-смотритель зданий и скажет, что основание нашего дома разрушается и что нам надо произвести дорогостоящие ремонтные работы.

– Поживем – увидим, – философски изрекла Флоренс. – А пока иди-ка в комнату и наведи там порядок!

Два года назад миссис Джентри переоборудовала вход в дом, чтобы выкроить комнату с ванной, которую можно было бы сдавать внаем, и совсем недавно Делман Стил стал их постояльцем. Он вселился дней десять назад. Однако за это короткое время успел без особых усилий войти в семью. Нередко вечерами вместе с Ребеккой просиживал за кроссвордами или помогал ей проявлять негативы в фотолаборатории.

В солидном старом доме были свои недостатки.

Трудно обстояли дела с его обогревом, нелегко было в такой махине поддерживать чистоту, но зато он был очень просторный, к чему привыкли все домочадцы, а плата за комнату с лихвой окупала многие из неудобств, связанных с размерами дома.

К тому же, поскольку он стоял на склоне, в подвале разместили два гаража. Один из них сдавали мистеру Хоксли Р.Э., который жил в доме по соседству. Самого Хоксли миссис Джентри и в глаза не видела никогда, но его секретарша, Опал Санли, появлявшаяся днем, исправно платила вперед…

Тут мысли миссис Джентри переключились на Артурчика. В последнее время он стал проявлять повышенный интерес к Опал Санли. Артурчику исполнилось девятнадцать, и в некотором смысле он уже был достаточно взрослым, чтобы заботиться о себе. Но в последнее время проницательная миссис Джентри стала замечать в глазах Опал самодовольное выражение, которое ей не нравилось. Опал была лет на пять старше Артурчика, и миссис Джентри почему-то считала, что она, наверное, была замужем и жила врозь с мужем. Конечно, гораздо лучше, если Артурчик проводил бы больше времени с кем-нибудь из девушек своего возраста, ведь эти несколько лет так много значат.

Миссис Джентри вздохнула при мысли о том, что годы в последнее время стали нестись вихрем, безостановочно и стремительно.

Глава 2

Миссис Джентри проснулась среди ночи со смутным ощущением, будто где-то скрипнула дверь и послышались осторожные шаги по ступенькам. Ей показалось – кто-то старается идти очень тихо, но это не вполне удавалось. И этот кто-то своими неосторожными действиями только обнаруживал свое тайное присутствие.

Наступил тот час ночи, когда в преддверии крепкого сна расслабленные мышцы и усталые нервы, как покрывалом, как бы укутываются пеленой дремы, погружая все ощущения в состояние забытья настолько глубоко, что звуки, доходящие до сознания, становятся ирреальными, теряют свою значимость…

Миссис Джентри, погрузившись именно в такое состояние, почувствовала от этих неясных звуков лишь легкое раздражение. В организме происходила борьба между состоянием сонного оцепенения и ощущением какого-то неудобства. Взяло верх первое. Едва звуки исчезли, она вновь погрузилась в глубокую дрему, от которой тотчас очнулась, вдруг услышав какой-то звук: он показался ей таким зловещим, что она окончательно пришла в себя, лишь обнаружив, что сидит в своей постели, выпрямившись и прислушиваясь, стараясь воскресить в памяти то, что в ее сознании уже превратилось лишь в звук.

Рядом Артур Джентри сонно пробормотал:

– Что случилось?

– Мне послышалось, Артур…

– Спи.

– Артур, похоже, стукнула дверь или… или… или выстрел.

Артур перевернулся на другой бок, пробормотал:

– Все нормально, – и почти тотчас послышалось его равномерное дыхание, перешедшее в тихий храп.

А миссис Джентри снова услышала звуки на лестнице: теперь кто-то пытался ступать тихо, но торопился. Скрипнула ступенька.

Флоренс включила свет у себя над постелью, взглянула на крепко спящего рядом мужа. Но, сообразив, что, пока она его добудится, пройдет слишком много времени, неслышно соскользнула с постели, распахнула дверь в прихожую.

В самом конце коридора, у двери ванной комнаты, тусклый свет ночника не давал возможности различить что-либо в полумраке у дверного проема.

Миссис Джентри окончательно проснулась и подкралась поближе к ступенькам. Прислушалась, но ответом ей была лишь тишина. Холодок ночного воздуха коснулся ее, и Флоренс плотнее закуталась в халат. Ее била нервная дрожь. Она понимала, что разбудил ее какой-то непонятный звук, но в сознании сохранилось лишь неясное впечатление от него. Может быть, то была хлопнувшая дверь? А может, кто-то свалился со стула или… Впрочем, это мог быть и отдаленный звук выхлопа грузовика. Миссис Джентри уже вполне пришла в себя, сон как рукой сняло. И почему-то вдруг подумалось: нет, это не был выстрел.

И в этот момент из темной глубины дома донесся еще один звук – тупой, сдавленный, глуховатый, как будто кто-то ударился обо что-то или что-то свалил. Звук явственно донесся с нижнего этажа.

Миссис Джентри заторопилась назад, в спальню. Ее всю трясло, надо немедленно разбудить мужа. Ночной ветер теребил тяжелые, с бахромой, занавески, делая их похожими на большие воздушные шары, которые то наполнялись ночным воздухом, то вдруг опадали, издавая хлопающий звук, и ударялись об окно, завешенное сеткой от комаров.

В тот вечер, вспомнила миссис Джентри, она легла спать первой. Муж еще возился в погребе с покраской. Каково поручать Артуру открывать окна, подумала она. Конечно, это он забыл закрепить занавески. На нижний этаж, возможно, и проник кто-то чужой… Но в данный момент для миссис Джентри не было ничего важнее занавесок: ведь, ударяясь о пыльную сетку, они пачкались…

– Артур! – позвала она, пройдя через всю комнату и раздвинув занавески.

Не дождавшись ответной реакции мужа, она принялась трясти его, чтобы разбудить, объясняя ему, что ее разбудило.

– Это Артурчик пришел, – наконец пробормотал он.

Миссис Джентри взглянула на часы: было тридцать пять минут первого.

– Да он, наверное, пришел давно, – не согласилась она.

– Ты смотрела в его комнате?

– Нет. Говорю тебе, кто-то ходит и все время спотыкается.

– Да это пришел Артурчик, – настаивал муж, – и ветер захлопнул дверь.

– Но я же слышала другой звук на нижнем этаже!

– Ветер, – сонно продолжал урезонивать Флоренс муж. Однако, поскольку она молчала, красноречиво выражая несогласие, сдался: – Ну хорошо, я пойду посмотрю.

Она знала, что означает это его «посмотрю». Он бросит беглый, поверхностный взгляд, лишь бы отвязаться. Она слышала, как он передвигался по нижнему этажу, включил освещение. Миссис Джентри тем временем размышляла об Артурчике. Она следом за мужем прошла по коридору. Комната Артурчика – первая справа от лестницы. Дверь не была закрыта. Она тихонько толкнула ее и позвала:

– Артурчик.

Ответа не последовало.

Темнота в комнате странным образом внушала мысль о том, что она пуста. Щелкнув выключателем, Флоренс обнаружила, что Артурчика в ней нет. Несмятое белое покрывало, нерасстеленная постель… Все вызвало в миссис Джентри желание немедленно поднять тревогу. Однако тяжелая поступь мужа, устало взбиравшегося по ступенькам, вселяла какую-то уверенность и мысль о том, что надо быть более благоразумной. И вдруг ей захотелось немедленно защитить Артурчика. Она предпочла бы, чтобы муж вообще не узнал о его отсутствии.

– Там никого не было? – спросила она мужа.

– Конечно нет, – ответил он. – Ты слышала, как захлопнулась дверь погреба. Ее ветром закрыло, и Мефистофель прыгнул…

– Дверь погреба?

– Да, ведущая вниз, из кухни.

– Но ведь она же всегда закрыта! Она же…

– Нет, нет! – уверил муж. – Вчера я оставил ее открытой. Хотел дать проветриться после покраски, а ветер ее захлопнул.

Миссис Джентри испытала конфуз. Усталый голос мужа, его удрученный вид, когда он шел, опустив плечи, по коридору, вызвали в ней чувство вины. Скорее всего, это нервы разыгрались, она последнее время распустилась немного и теперь позволила поднять тревогу из-за какого-то нелепого звука, разбудившего ее. Артур же явно был удручен: за двадцать один год супружеской жизни он вдруг понял, что, очевидно, все женщины сумасбродки, как и его жена, которая готова среди ночи посылать мужа рыскать по дому, проводить расследование. Но с этим ничего не поделаешь; теперь, когда все закончилось, нет нужды выражать протест. Лучше вернуться в постель и, согревшись, постараться уснуть.

Миссис Джентри с виноватым видом улеглась рядом с мужем в постель. Она уютно притулилась к его боку и, услышав его ровное дыхание, почувствовала, как приятная дремота, словно сильный наркотик, охватывает ее, погружая в забытье сновидений.

Утром зазвенел будильник. Она остановила его и отправилась открывать ставни. Надев халат, прошла по верхнему этажу, нажимая на кнопки, чтобы включить газовый котел в погребе. Теперь, когда забрезжил рассвет, ее ночные опасения казались просто смехотворными. Но она не утерпела и заглянула в комнату Артурчика.

Одежда его была небрежно брошена на стуле у окна. Укрывшись одеялами с головой, он крепко спал.

И только теперь, когда миссис Джентри увидела его, она поняла, насколько сильно было ночью ее беспокойство. При одной мысли о том, что снова, открыв дверь, она увидит несмятое покрывало и гладкую белизну наволочек, ее охватывала оторопь.

Миссис Джентри тихо вышла, притворив за собой дверь. Артурчику можно было спать еще целый час.

В большом доме снова все пришло в движение, зашевелилось, подчиняясь каждодневному распорядку, где один день почти ничем не отличался от других. И вдруг оглушающий звук сирены разорвал безмолвную тишину вокруг, ворвавшись в дом Джентри и нарушив обычный ход жизни семьи.

Глава 3

Перри Мейсон как раз покупал пачку сигарет у стойки бара в вестибюле, когда в дверном проеме появилась Делла Стрит. Несколько пар мужских глаз одобрительно проводили ее стройную фигуру, когда ей удалось выскользнуть из нескончаемого потока учрежденческих работников. От прямых стрелок на чулках до гордо поднятого подбородка она являла собой образец деловой женственности, аккуратной подтянутости, приятно ласкавших взоры многих.

Бросив двадцатипятицентовик на стекло стойки, Перри Мейсон совсем было направился в сторону лифтов, но тут же встретился взглядом с улыбающейся Деллой.

– Что за спешка? – вопросительно посмотрела она на Мейсона.

Он осторожно взял ее за локоть.

– У меня сюрприз! – загадочно сказал он.

– Да уж вижу, что сюрприз. Похоже, убийство, которого я не учуяла? Не ожидала вас сегодня раньше одиннадцати, вы работали вчера допоздна, я уходила домой, а вы, очевидно, провели ночь здесь.

– Твое предположение абсолютно справедливо, – подтвердил Мейсон. – А книги в нашей библиотеке и не пытайся ставить на полки. Кажется, подтверждается моя теория относительно этого запутанного дела. Пусть все лежит как есть и открытые книги в том порядке, в каком я намерен продиктовать стенограмму доклада.

Они вошли в переполненный лифт и, оттиснутые от двери, оказались в невольной близости друг к другу. Мейсон по-прежнему бережно поддерживал Деллу Стрит с тем дружелюбием и пониманием, которые всегда были свойственны их взаимоотношениям.

– Надеетесь выиграть это дело? – спросила она.

Он молча утвердительно кивнул ей. Лифт остановился, выпустил их, и, когда они проходили по длинному коридору, Мейсон пояснил:

– Теперь наверняка. Я всегда считал, что подобный случай обязательно должен представиться исходя из концепции «последнего решающего шанса». Но у меня не было авторитетной поддержки моей точки зрения. И только вчера, около одиннадцати, я неожиданно наткнулся именно на ту цепочку решений, которая мне так необходима.

– Ну и прекрасно, – произнесла Делла Стрит, отпирая дверь кабинета Мейсона. – Пойду посмотрю, что делается в приемной, за какие неотложные дела надо браться в первую очередь. Вам, наверное, понадобится почта?

Мейсон поморщился:

– Нужна, но не вся. Рассортируй ее, счета можешь выбросить, а всю другую корреспонденцию сложи в папку «Несрочное».

– Туда, где она преспокойненько полежит еще недельку-две, а затем будет переложена в папку «Отработанное», – съехидничала Делла.

– Ну, если окажется что-то очень важное, ты знаешь, как с этим поступить.

Мейсон всегда испытывал к письмам то отвращение, которое человек решительных действий испытывает к заурядной рутинной работе. Он повесил шляпу на вешалку, подошел к окну, выглянул вниз на проезжую часть и увидел, что в это утро, как нередко случалось, пробка парализовала сотни машин, и направился в глубину комнаты, к своему столу. Взяв в руки кодекс законов, лежавший открытым на его регистрационном журнале, он углубился в изучение нужной статьи. По мере того как он пытался совместить туманные правовые принципы и решение некоторых правовых вопросов, продвигаясь, как всегда, по весьма запутанному лабиринту, его глаза загорелись вдруг радостной заинтересованностью. Медленно, как бы постепенно сознавая, к чему он в результате пришел, уселся во вращающееся кресло, пододвинув его к столу, не прерывая чтения.

Через несколько минут открылась дверь, в кабинет неслышными шагами вошла Делла Стрит, его личный секретарь, и молча остановилась против стола в ожидании, когда он поднимет голову. Прошло почти пять минут, когда, поворачивая страницу, Мейсон наконец заметил ее.

– Что такое? – рассеянно спросил он.

– К вам авиатор по поручению своего отчима, – доложила Делла Стрит. – Он в приемной.

– Не имею никакого желания, – покачал головой Мейсон. – Я занимаюсь таким сложным делом, что не хотелось бы отвлекаться. Какой он из себя?

– Высокий и дьявольски красивый, – доложила она. – И знает об этом. Говорит, что его отчим – калека, сам прийти не может, но у него к вам какой-то важный правовой вопрос, и он хочет обсудить его с вами. А поскольку вчера вечером в доме, где он живет, была стрельба в квартире этажом ниже, он опасается, что ситуация может осложниться.

Мейсон с некоторым сожалением отложил кодекс.

– Выстрел довершает дело, – ухмыльнулся он. – Никогда не смогу сосредоточиться, когда дело доходит до стрельбы. Как его фамилия, Делла?

– Родней Уэнстон. Мне кажется, это повеса, увлекающийся авиационным делом. Живет, по-моему, на сбережения, доставшиеся по наследству от матери. Сомневаюсь, что отчим одобряет подобную деятельность пасынка. Но и тот не остается в долгу: вряд ли высокого мнения о своем отчиме.

– Сколько, по-твоему, ему лет? – поинтересовался Мейсон.

– Думаю, около тридцати – тридцати пяти. Высокий, с хорошей осанкой, из себя такой весь важный, как человек, привыкший получать от жизни одни удовольствия. Правда, немного шепелявит, когда чем-то смущен или стесняется, и, видно, это его раздражает.

– Надеюсь, он не зарабатывает на жизнь полетами, это у него только спортивный интерес?

– Говорит, это хобби.

– Да ты, кажется, порядком расколола его! – одобрил действия своего секретаря Мейсон.

– Но чего стоило, шеф, получить такую информацию! – холодно парировала Делла. – Хотя, если честно, особых усилий не потребовалось. Он разоткровенничался. Возможно, от этого и мои предубеждения, но… в его пользу. Должность секретаря, насколько я поняла, он рассматривает не как преграду, которую надо преодолеть или обойти, а как необходимый компонент для любой деловой организации. Едва я сказала, что я – ваш секретарь, и спросила, чем он занимается, он тут же и разоткровенничался.

– Ну, раз столько очков в его пользу, – сдался Мейсон, – да еще выстрел в качестве приманки… Конечно, мы дадим ему аудиенцию. А почему он, кстати, шепелявит?

– Да не сильно!..

– Ну хорошо, давай с ним побеседуем прямо сейчас, – решил Мейсон.

Делла Стрит сняла телефонную трубку:

– Герти, направь сюда мистера Уэнстона. – Положив трубку, она попросила Мейсона: – А теперь перестаньте, пожалуйста, наконец читать кодекс. Ваше внимание, очевидно, все еще занято им?

– Хорошо, не буду, – пообещал Мейсон.

Весьма неохотно он перевернул солидный том законов открытыми страницами вниз и положил на стол. Дверь кабинета открылась, и вошел, учтиво поклонившись, Родней Уэнстон.

– Здравствуйте, мистер Мейсон. Надеюсь, вы извините мне это раннее вторзение, но дело в том, сто «сам» – это мой отсим – все проработал. В низней квартире в минувсую нось была стрельба, и он опасается, сто после этого всюду будет рыскать полиция и помесает передать вам то, сто он хосет. А он говорит, сто это крайне важно, и я не уполномосен полусить у вас «Хабеас Корпус»[2], предписание о невмесательстве, или как там у вас, юристов, это называется… и просит вас приехать как мозно скорее. Отсим обессает заплатить сколько нузно, если вы согласитесь прибыть немедленно.

– Вы могли бы рассказать мне, в чем состоит суть дела? – попросил Мейсон.

Уэнстон улыбнулся:

– Сказать по правде, нет, не могу. Отсим упрям и эгоист. Мне порусено действовать лис как посреднику. Он…

Зазвонил телефон. Трубку подняла Делла Стрит:

– Слушаю. – Прикрыв микрофон рукой, она тихо сказала Мейсону: – На проводе Элстон А. Карр. Говорит, что послал к вам пасынка объяснить в общих чертах положение дел, а теперь хочет побеседовать с вами лично.

Мейсон согласно кивнул, взяв у Деллы Стрит трубку.