Красотка 13 Коли Лиз
– Нет, я шучу. Я… Как это все же замечательно! Теперь она стала частью меня, но не отдельной частью – она вплелась в меня целиком и полностью. Я не могу это описать. Я просто чувствую себя более спокойной, уравновешенной. Я теперь многое о себе знаю и лучше понимаю себя. Одного я не могу понять: почему не пришла Девочка-скаут?
– Может быть, она все еще боится потерять свою независимость, – предположила доктор. – Или у нее осталось какое-то неоконченное дело.
Оторвав катышек со свитера, Энджи стала катать его между пальцами.
– Из всех моих двойников только она никогда не пыталась подчинить меня своей воле. Разве что во время сеансов гипноза. Ну и, конечно, не считая того, что она переделывала все мои домашние задания, – сказала Энджи, уронив катышек на пол. – В конце концов это прекратилось. Вы ведь знаете, что она никогда не входила в реальный мир.
– А вот это интересное замечание. Она живет своей собственной жизнью в старой деревенской кухне. Как ты думаешь, чего ей больше всего хочется?
Энджи задумалась и сразу услышала, как кто-то крикнул ей: «Пойти в ресторан».
Доктор Грант вдруг залилась веселым смехом.
– Ну конечно! – воскликнула она. – Думаю, что завтра я это смогу устроить.
Все оставшиеся дни недели сеансы психотерапии проходили в обеденное время. У Энджи было только тридцать минут на обед, но после этого у нее по расписанию был урок рисования. Так как она запросто могла и дома постоять возле мольберта и нарисовать все, что ее одноклассники рисовали во время урока, мама разрешила, чтобы доктор Грант забирала ее из школы после утренних занятий.
– Я, конечно, не совсем понимаю, зачем все это нужно, но доктор Грант, похоже, знает, что делает. В последнее время ты стала намного спокойнее.
Энджи молча проглотила это резковатое замечание. Ей не хотелось ссориться с мамой.
Во вторник они пошли в лучший итальянский ресторан города. Энджи сидела за столом напротив своего психотерапевта. Чувствовала она себя довольно неловко.
– Как я узнаю, что Девочке-скауту понравилась здешняя кухня? – спросила она.
– Посмотри на меня, – сказала доктор Грант. Она взяла в руку ложку и начала медленно крутить ее, пытаясь поймать луч света.
– И что теперь? – не поняла Энджи. – Для чего все это?
Доктор Грант улыбнулась. Стол был уставлен пустыми тарелками, а Энджи почувствовала, что ее живот неимоверно раздулся. Верхняя пуговица на ее джинсах была расстегнута.
– О боже! Только не говорите, что все это съела я! – взмолилась Энджи, ощущая во рту вкус орегано и тимьяна.
– Может быть, нам стоит немного пройтись? – предложила доктор.
– Да, километров этак десять, – согласилась Энджи. – Лучше пусть Девочка-скаут сама все это переваривает.
Среда: китайский ресторан. Четверг: барбекю. В пятницу Энджи уже боялась становиться на весы. Доктор Грант сказала ей, что этот праздник желудка скоро закончится. А еще она сказала, что Девочке-скауту хотелось попробовать как можно больше разных блюд, чтобы расширить свой профессиональный кругозор. В каждом ресторане она приглашала к столу шеф-повара и подробно расспрашивала его о технологии приготовления того или иного блюда и о том, какие ингредиенты входят в его состав.
– Самое интересное я приберегла напоследок, – сказала доктор. – Есть один милый французский ресторанчик, который ей особенно понравится.
Энджи почувствовала, что ее начинает мучить зависть. Ее двойник весело проводила время в компании доктора Грант, а на ее долю выпали одни неприятности: после всех этих пирушек она поправилась на полтора килограмма, и она никак не могла избавиться от стойкого чесночного запаха во рту.
– Всю вторую половину дня, Энджи, мы проведем вместе, – сказала доктор Грант. – Нам придется кое-куда поехать для того, чтобы поговорить и подготовить сцену. Я думаю, что это самое подходящее время. Мы уже подошли к этому вплотную. Ты чувствуешь?
– Я сейчас чувствую только то, что мне очень хочется есть. Раньше в обед я ела только салат. Что вы двое со мной сделали?
Атмосфера во французском ресторане, как ни странно, была одновременно и непринужденной, и довольно официальной. На столах, накрытых белоснежными крахмальными льняными скатертями, стояла фарфоровая посуда и хрустальные бокалы. Все официанты были в черных строгих костюмах и, обращаясь к ним, называли их «мадемуазель» и «мадам». Возможно, их принимали за мать и дочь. В воздухе витал аромат розовых камелий.
Энджи захотелось остаться. Ей еще никогда не приходилось бывать в таком великолепном месте. Интересно, посылает ли доктор Грант счета за обеды в ресторанах ее родителям?
В десертной ложке, словно в маленьком зеркале, отражался свет. Доктор Грант начала поднимать руку, в которой держала ложку, но Энджи остановила ее, прикоснувшись к ее руке.
– Подождите, – сказала она.
– О, прости. – Доктор опустила ложку. – Я должна была спросить, готова ли ты.
– Я готова, – уверенно ответила Энджи. – Я думаю, что сама смогу это сделать.
Она увидела это, сразу увидела, где-то глубоко в подсознании, – место встречи, качающиеся ворота. Она протянула руку, чтобы прикоснуться к ним, и… вот оно! Ее рука указывает дорогу. Она почувствовала, как ее настоящие губы расплылись в улыбке, когда она заходила внутрь.
Энджи ждала на крыльце, пока Девочка-скаут возьмет на себя руководство. Сидя на перилах, она болтала ногами, наблюдая за тем, как на лугу ласточки гоняются за бабочками. Странно, однако, – реальная хижина находится в глухой лесной чаще, а ее воображаемая хижина стоит на краю луга, на совершенно открытом месте. Она вдруг вспомнила о том, как в первый раз попала сюда, – ее бросили в кромешную тьму, она была до смерти напугана, совершенно растеряна, не могла ни пошевелиться, ни повернуть голову. Постепенно в темноту проник свет, и она смогла встать, походить вокруг и поговорить с другими. Был еще один забавный момент. Хижина выглядела как декорация в голливудском фильме: только один фасад, а за ним лишь пустота.
Подчиняясь внезапному порыву, она постучала в дверь. Тишина. Она подергала за ручку, но дверь была заперта на ключ. Она прижала ухо к двери и услышала тихий скрип, однако решила, что это, скорее всего, скрипят половицы под ее ногами. Скрип тут же стих. У нее появилось какое-то странное ощущение. Ей казалось, что внутри кто-то есть, и этот кто-то, не желая быть обнаруженным, старался дышать как можно тише.
– Энджи! – раздался сзади чей-то голос, и она отпрыгнула от двери.
Ей почему-то стало стыдно. Получалось, что она подслушивала и ее поймали на горячем.
– Не ходи туда, – сказала Девочка-скаут. – Нам туда нельзя.
– Почему? – спросила Энджи. – Что там внутри?
– Мы не знаем. Только Ангел мог заходить туда. Оставь эту затею, пойдем со мной. – Девочка-скаут взяла Энджи за руку и увела ее от двери, от крыльца, от хижины прямо на луг.
– Разуйся, – сказала она.
– Но от травы у меня на ногах появится сыпь! – возразила Энджи.
– Нет, не появится.
– Мне будет щекотно. – Энджи боялась смотреть на свои ноги.
– Ну же, пойдем! – настаивала Девочка-скаут.
Сняв туфли и носки, она закатала свои брезентовые брюки цвета хаки. Раны на ее лодыжках были свежими, а у Энджи – зарубцевавшимися, похожими на тонкие ленты. Как, однако, глупо с ее стороны быть такой нерешительной! Лодыжки ей достались в наследство от Девочки-скаута, запястья – от Маленькой женушки, а ожоги – от Болтушки. Шумно выдохнув, Энджи сняла туфли и носки. Был жаркий полдень, и она, понимая, что, кроме нее, здесь никого нет, сняла с себя всю одежду. Она легла на траву, не боясь того, что при ярком свете дня будут видны все ее шрамы, и сказала:
– Я вмещаю в себе множество разных людей.
Лежавшая рядом с ней Девочка-скаут процитировала еще одну строку из поэмы Уитмена, которую они обе любили: «Кто хочет прогуляться со мной?»
Повернув головы, они посмотрели друг на друга и улыбнулись.
Коснувшись друг друга кончиками пальцев, они процитировали в унисон: «Потому что каждый атом во мне принадлежит и тебе».
Они обнялись, их гладкие белые руки касались высокой зеленой травы. Они прижались друг к другу так плотно, что трудно было понять, где одно тело, а где другое. И, вздрогнув, издав вздох облегчения, они слились в одно целое, став одной девочкой, которая вихрем ворвалась в саму себя цельной, единой личностью.
В ее голове, как в калейдоскопе, замелькали картинки: лицо того мужчины – оно было и злым, и нежным; лежащие в углу тяжелые цепи, которые долгое время ограничивали ее жизненное пространство; до боли знакомая ручка на водяном насосе; растрескавшийся коричневый кувшин; железные горшки и кастрюли; книга, торчавшая из кармана ее фартука; бутылка масла, которым заправляли лампы; тесная кладовая, где хранились консервы, крупы и специи; поросшие мхом стволы сосен, она ориентировалась по ним, когда, сжимая в руках пакет с несколькими дорогими ей вещами, спускалась с гор в долину, уходя от хижины все дальше, и дальше, и дальше; магазин, где она украла карту, потому что у нее не было денег – не считая, правда, четырех монет достоинством в 25 центов, которые она нашла под печкой. На них она купила себе колу, чтобы хоть чем-нибудь наполнить свой желудок, который после нескольких дней пути ссохся от голода. Ей тогда показалось, что ничего вкуснее этого напитка она в жизни не пробовала.
Ничего вкуснее этого она еще не ела. Рот Энджи был наполнен сладкой кремообразной массой. Она ела крем-брюле. Нежный карамельный соус буквально таял на языке.
Ее ресницы дрогнули, и, открыв глаза, она в тот же миг увидела глаза доктора.
– Это просто изумительно, Линн! Вам обязательно нужно заказать себе такое же мороженое.
– Анжела… – прошептала доктор, и ее глаза наполнились слезами.
Энджи удивленно подняла брови.
– Почему я назвала вас по имени?
Доктор Грант схватила салфетку и промокнула влагу, блестевшую в ее глазах.
– Девочка-скаут всегда называла меня Линн. Она теперь… в тебе?
– Полностью, – сказала Энджи. – Эй, что случилось? Почему вы плачете?
Доктор Грант – Линн – громко шмыгнула носом.
– «О, дорогая, как это нелепо! Прямо за десертом. Я оставлю его для Красотки. Мне нужно уйти», – сказала она, и сразу появилась ты. Я даже не смогла попрощаться с ней.
Энджи засмеялась.
– Вам не нужно прощаться с ней, Линн. Я все еще здесь. – Она вздохнула и проглотила еще одну ложку крем-брюле.
– Энджи, добро пожаловать в свое единое и неделимое «я»! – сказала доктор Грант и разрыдалась. Это было совершенно непрофессиональное, но чрезвычайно приятное проявление любви и благодарности.
Часть 3
Я
Глава 16
Исповедь
Из школы домой я шла пританцовывая. Точнее, не шла, а летела, не касаясь земли. Во рту по-прежнему ощущался сладковатый привкус крем-брюле. Вернувшаяся из библиотеки мама смотрела на меня с нескрываемым любопытством. Меня буквально распирало от желания поскорее все ей рассказать, но нужно было дождаться подходящего момента. И мама, сама того не зная, мне в этом помогла, попросив помочь ей накрыть на стол.
– Ты уже определилась, какой подарок хочешь на Рождество? – спросила она, передавая мне столовое серебро.
Я улыбнулась ей и, встав на цыпочки, радостно воскликнула:
– Я уже получила то, чего хотела больше всего на свете, – себя саму! Все мои двойники соединились в одно целое. Ну, или почти все.
– Ох, не может быть! Неужели все закончилось? – радостно всплеснув руками, спросила она.
Я кивнула и улыбнулась такой широкой, счастливой улыбкой, что мои щеки едва не треснули от напряжения.
– О Энджи, дорогая моя! – воскликнула мама, прижимая меня к себе дрожащими руками. – Такой огромный подарок под елку не поместится, – сказала она, всхлипывая, и прижалась губами к моему уху.
В последнее время она стала очень сентиментальной.
– Мама, мамочка, мамуля! – радостно пропела я и обняла ее. Раздался тихий звон серебра, и я развела руки в стороны, чтобы случайно не уколоть ее вилкой или ножом. – Ты права. Тогда я, пожалуй, остановлюсь на сапогах для верховой езды. Что ты на это скажешь?
Этот выбор, похоже, сделала за меня Болтушка. Однако после того, как мы превратились в единое целое, ее желания стали моими желаниями.
– И это все? – спросила мама, отстранившись. Ее порозовевшее лицо было влажным от слез.
– Эти сапоги безумно дорогие, – заметила я. Зайдя в магазин, который находился прямо рядом с конюшнями, я поинтересовалась их ценой.
– Может быть, ты хочешь, чтобы мы купили тебе еще и эти странные штаны? – спросила она, вытирая глаза.
Они тоже стоили невероятно дорого.
– Нет, не хочу. Мне вполне удобно в своих кожаных джинсах, – ответила я. – И вот еще что…
Я не решалась спросить об этом. До Рождества оставалось всего две недели, и меня мучил только один вопрос: кто будет сидеть за нашим праздничным столом?
Больше всего на свете мне хотелось снова увидеть бабушку. Мне нужно было поговорить с ней, объяснить ей все. Когда я вспоминала о том, как она посмотрела на меня в последний раз, в душе все переворачивалось. Она ни разу не навестила меня в больнице. Я не получила от нее ни одной открытки. Меня также очень волновало и то, смогу ли я объясниться с отцом.
Поэтому я, набравшись смелости, задала этот больной вопрос маме. Положив руки мне на плечи, она пристально посмотрела на меня. Ее глаза еще никогда не были такими серьезными и печальными.
– После того как Биллу вручили официальное предписание, запрещающее ему приближаться к тебе, бабушка сказала, что больше никогда не приедет к нам. Она добрых полчаса кричала на меня и ругалась, обвиняя в том, что я заставляю ее выбирать между сыновьями. Это было ужасно! – сказала мама.
Увидев гримасу боли и ужаса на ее лице, я поняла, что это была версия «лайт» ее разговора с бабушкой, а на самом деле все было намного хуже.
– Она даже не хочет сказать нам спасибо за то, что задница Билла сейчас не на тюремных нарах?
– Нет, не хочет. Она до сих пор не верит в то, что все, что ты… мы рассказали, правда. И прошу тебя, дорогая, никогда не употребляй слова «задница».
– О-о! А что по этому поводу думает папа? – спросила я.
– Ему сейчас очень тяжело. Ведь он любил Билла.
Словно услышав эхо из далекого прошлого, я сказала:
– Да, и я тоже.
Мама сжалась, опустив руки.
– Мне очень жаль. Значит, папа наконец поверил мне?
Мама кивнула, не глядя на меня.
– Доктор Грант смогла найти убедительные доводы, – сказала она. – Если бы мы смогли уговорить ее выступить в суде, то…
– Все, хватит! Так мы можем договориться бог знает до чего. Билл был несовершеннолетним мальчишкой, конечно, за исключением последнего случая, – твердо произнесла я, понимая, что у нас нет никаких вещественных доказательств, только свидетельства типа «он сказал», «она сказала». Даже если бы они у нас были, это все равно ничего бы не изменило. Как ни странно, но за совершение инцеста закон предусматривает гораздо более мягкое наказание, чем за изнасилование. Мы сделали все, что могли. – Главное, что он теперь и близко ко мне не подойдет. И это не может не радовать.
Подойдя к столу, я аккуратно разложила вилки и ложки.
– Мне бы очень хотелось, чтобы все сложилось по-другому, чтобы я могла все вернуть назад и заново прожить свою жизнь.
– Только не заставляй меня все начинать сначала, – сказала мама и опять заплакала. Схватив салфетку, она принялась вытирать лицо. – Я снова и снова спрашиваю себя, не замечала ли я чего-нибудь странного. Может быть, были какие-то явные признаки, а я просто не обращала на них внимания? Ты всегда была веселым, жизнерадостным ребенком. Даже сейчас, триста пятьдесят раз перетряхнув всю свою память, я ничего не могу вспомнить.
– Понимаешь, мама, все это было настолько глубоко спрятано в моем подсознании, что я сама узнала обо всем только после того, как начала посещать сеансы психоанализа. Я ни в чем не виню ни тебя, ни папу.
Мама посмотрела на меня с надеждой и в то же время с сомнением.
– Это правда, мама, – сказала я и, чтобы она поверила в искренность моих слов, обняла ее, осторожно прижавшись к ее растущему животу.
Он как-то странно дернулся, и что-то ударило меня.
– Мама, да он уже брыкается! – воскликнула я.
– О да. Немного рановато, конечно, – сказала она, погладив свой живот. – Ты действительно почувствовала, как он пнул тебя?
– Это так необычно! – Я засмеялась. – У него большая ножка.
– Похоже, ты больше хочешь брата, чем сестру.
– Я не знаю, почему я сказала «он». Мне все равно. Если у меня будет сестра, это тоже замечательно. – Я вдруг поняла, что это чистая правда.
Когда в семье появится еще один маленький человечек, это отвлечет нас от грустных мыслей и мы перестанем копаться в прошлом и изводить себя одними и теми же вопросами. Я была готова забыть обо всем и жить дальше. Но мне нужно было, чтобы мама и папа сделали то же самое. Мама уже почти «созрела», а вот с отцом все было намного сложнее. После жуткой резни в День благодарения он так и не смог полностью прийти в себя.
Несмотря на то что я пропустила целую неделю занятий в школе, а последнюю неделю посещала только некоторые уроки, это никак не отразилось на моей успеваемости, и я была готова двигаться дальше. Школьный консультант-психолог заставил меня пройти пару тестов и сказал, что все мои учителя дали мне хорошие рекомендации, так что после рождественских каникул я спокойно могу перейти в десятый класс. Проведя три месяца с тринадцати-и четырнадцатилетними, я уже была вполне готова к общению с более взрослой компанией, хотя это означало, что у меня появятся новые одноклассники. Пришло время покончить со своей добровольной изоляцией и «выйти в люди». Несмотря на то что Кейт, моя северная звезда, была чудесной подругой, мне хотелось завести новые знакомства, расширить круг друзей, а еще мне хотелось попытаться помирить ее с нашими старыми друзьями и самой восстановить с ними отношения.
Было у меня еще одно дело, которое непременно нужно было уладить. Я уже две недели не видела Абраима. Кейт организовывала нам двойные свидания, но мы с Абраимом не звонили друг другу и ни разу без Али и Кейт никуда не ходили. Наше общество не смущало этих двоих. Возможно, им, хотя они в этом и не признавались, нравилось заниматься любовными играми на публике. Однако я была уверена, что, для того чтобы наши с Абраимом отношения развивались дальше, нам необходимо проводить время только вдвоем. Кроме того, мне уже хотелось рассказать ему кое-что о себе, стать с ним более откровенной. Он должен понять, что история о медвежьем капкане – не совсем плод моего воображения, что в ней есть доля истины и теперь он встречается только с одной девушкой, и я, может быть, когда-нибудь расскажу ему об остальных.
Сделав глубокий вдох, я сказала себе, что нужно быть более смелой. Я позвонила Кейт и попросила дать мне номер мобильного телефона Абраима.
Буквально после второго гудка Абраим ответил:
– Энджи! Привет! – У него был хриплый, прерывистый голос, и я подумала, что он еще не отдышался после длительной пробежки.
– Да, это я. Привет, – сказала я и замолчала. Как только я услышала его голос, специально приготовленная мною речь моментально стерлась из памяти.
– У тебя все хорошо? – спросил он.
Этот вопрос растопил лед, сковавший меня.
– Да, ты даже не представляешь, насколько хорошо, – сказала я. – Мы не могли бы…
– Ты не хочешь…
Эти две фразы мы с ним произнесли одновременно.
– Ты первый, – сказала я.
– Ты не хочешь сходить куда-нибудь сегодня вечером?
– Конечно хочу, – ответила я.
Интересно, он почувствовал, что я улыбаюсь? И тут я вспомнила о том, что сегодня пятница и что я уже обещала Харрисам посидеть с Сэмми.
– Ты не против, если мы встретимся попозже? Часов примерно в девять. Я сегодня сижу с соседским ребенком, но обычно в девять они уже возвращаются домой. Мы можем сходить куда-нибудь поесть пиццу или мороженое.
– Да, это было бы замечательно, – сказал Абраим. – Я уже договорился с братом насчет машины. Я сам хотел… хотел позвонить тебе.
Мое сердце затрепетало от радости. Я знала, я чувствовала это! Я буквально увидела, как он сидит на кровати и репетирует свою речь.
– Значит, до вечера.
– До вечера, моя Энджи, – сказал он.
Наверное, он хотел казаться романтичным. И, как ни странно, ему это удалось.
Когда я пришла к Харрисам, Сэмми явно был не в духе. После того как у него прорезались целых четыре зуба, его постепенно перевели с детского питания на обычную пищу. Он сидел на своем высоком стуле-столе и громко стучал ложкой по тарелке с омлетом. Куски омлета, разлетаясь во все стороны, падали на пол, и, естественно, в рот Сэмми ничего не попадало.
– Энни, Энни! – радостно забулькал он, увидев меня.
– А кто мой самый любимый мальчик? – спросила я.
Он сразу поднял вверх правую ручку. На то, чтобы научить его этому трюку, я потратила целых две недели.
– Сэм-м-м-м, – закричал он, выплевывая омлет.
Присев на корточки, я вытерла ему рот и начала подбирать с пола куски омлета.
– О, дорогая, не стоит этим заниматься, – сказала стоявшая ко мне спиной миссис Харрис. – Я сама все уберу.
– В таком красивом платье?
Она была в шелковом платье насыщенного темно-красного цвета, а ее плечи покрывала блестящая золотистая накидка. Услышав мой комплимент, она повернулась.
– Великолепное платье. У вас сегодня какое-то мероприятие?
– Сотрудники кафедры доктора Харриса устраивают рождественскую вечеринку. Надеюсь, они забыли о том, что в прошлом году я надевала это же платье.
– Даже если они не забыли, это ничего не меняет, – сказала я. – Платье очень красивое.
К этому моменту я уже успела все убрать с пола, и ей не пришлось наклоняться.
– Сэм, хочешь поиграть с машинками? – спросила я.
– Од-д-д, – пробормотал он, и я решила, что это означало «да».
– Все, мы уходим, – сказала миссис Харрис. – Как хорошо, что он никогда не капризничает, когда мы оставляем его с тобой. Он вел себя просто ужасно со своими предыдущими нянями, пока…
Она замолчала, пытаясь подобрать нужные слова, чтобы не задеть меня.
Я помогла ей:
– Пока я не вернулась домой.
– Да, пока ты не вернулась домой.
– Но тогда он был еще очень маленьким.
– Ну да, – согласилась миссис Харрис, наклонив голову. – Однако я думаю, что дело не только в этом. Ты понравилась ему и смогла поладить с ним. Нам действительно повезло с тобой.
В кухню заглянул доктор Харрис.
– Добрый вечер, Энджи, – сказал он. – Если захочешь, можешь включить телевизор. Звони, если что. У тебя есть номер моего пейджера.
Он подошел к Сэмми и взъерошил его пушистые волосики.
– Сэм, ты остаешься за хозяина. Веди себя прилично, – попросил он сына.
– У вас великолепный смокинг, – сказала я, отметив, что его жилет прекрасно гармонирует с платьем миссис Харрис.
Они вышли из кухни через дверь, ведущую в гараж. Через несколько минут я услышала, как заревел мотор «мазератти». Это была самая красивая машина на нашей улице. Как хорошо, что Харрисы такие простые и приятные люди. Они могли бы построить себе огромный дом прямо на берегу океана, однако поселились здесь, в весьма скромном, непрезентабельном районе города.
– Итак, маленький Сэм, сейчас и у тебя будут красивые машинки, – сказала я и вытащила из холодильника кусок чеддера, а из буфета пачку печенья.
Квадратный кусок сыра, в который я воткнула четыре круглых печенья в качестве колес, голодный малыш принял за машину. Издавая звуки, имитирующие рев мотора, я покатила машинку по лотку, приделанному к столику, к руке малыша.
Он схватил ее и засунул себе в рот.
– Ще-ще, – потребовал он, и я сделала ему еще одну машинку.
У нас с Сэмми был свой вечерний ритуал. После ужина – теплая ванна. Я сначала очень боялась, что он может утонуть. Однако после того, как миссис Харрис показала мне, как пользоваться специальным резиновым кольцом, которое вставляется в сливное отверстие и помогает регулировать уровень воды, этот страх прошел. Сидя в ванной, Сэм играл с резиновыми утятами до тех пор, пока вода не стала прохладной. Только после этого он разрешил вытащить себя из ванны. Я завернула его в толстое полотенце и, распевая песенку про маленьких утят, насухо вытерла его. Потом быстро, чтобы, не дай бог, не произошло ничего неожиданного, надела памперс. После этого я усадила его на пол в его спальне и, покопавшись в шкафчике с его одеждой, нашла пижаму, похожую на костюм Бэтмена. Я знала, что это любимая пижама малыша.
– Энни, Энни! – закричал он.
Повернувшись к нему, я увидела, что малыш стоит на ножках, вытянув вперед маленькие ручки. Он пошел ко мне, но, сделав три шага, плюхнулся на пол, на свою завернутую в памперс попку.
– Ты ходишь, Сэм! Вот это да! А ну-ка, попробуй еще раз.
– Ще-ще, – пролепетал малыш и, встав на четвереньки и покачавшись из стороны в сторону, поднялся на ноги. На этот раз он сделал целых пять шагов и снова уселся на пол.
Схватив его на руки, я начала кружиться с ним по комнате.
– Ты сделал это, ты сделал это! – пропела я. – Ты прошелся на своих собственных ножках!
Харрисы будут в восторге, когда узнают об этом, и, конечно, немного расстроятся из-за того, что не увидели, как малыш сделал первые в своей жизни шаги.
– Черт, мне нужно было снять это на видео! – сказала я ему. Однако в том, что этот момент сохранится именно в моей памяти, было что-то особенное.
– Ще-ще! – требовал малыш, извиваясь в моих руках. Ему хотелось, чтобы я посадила его на пол.
Целых полчаса мы с ним играли в «ще-ще»: он делал несколько шагов, после этого я брала его на руки и кружилась по комнате. Наконец, когда мы с ним оба выбились из сил, я сказала:
– Пришло время немного почитать, но сначала мы почистим четыре твоих маленьких зубика.
В этом доме было принято читать перед сном. В спальне супругов Харрисов по обе стороны кровати располагались книжные шкафы. С той стороны, где спала миссис Харрис, на полках стояли детективные романы, а с той, где спал ее муж, – медицинские «триллеры». У Сэма тоже были свои книги. Сегодня он схватил со своей полки книгу, которая называлась «Яичница с ветчиной», и забрался ко мне на колени. По вполне понятным причинам эта книга стала его любимой.
– Фам-ам-фам! – прощебетал он. – Дих-дох. Дих-дох.
– Что это значит, малыш? – спросила я.
В этот момент в дверь позвонили.
Странно, кто бы это мог быть? Взяв Сэмми на руки, я пошла в прихожую. Подойдя к двери, я заглянула в глазок и увидела огромное, искаженное линзами лицо Абраима.
Как только я открыла дверь, в прихожую хлынул холодный воздух.
– Привет, что ты здесь делаешь? – спросила я.
В его черных глазах отражался свет рождественских лампочек.
– Уже девять часов. Твоя мама сказала, что ты еще занята. И еще она сказала, что я могу прийти к тебе сюда. Но я могу подождать в машине, если ты не хочешь, чтобы я входил в дом. Твои работодатели могут это неправильно понять…
– О господи! Входи быстрее. Прости, я забыла, что у них сегодня праздничная вечеринка и они немного задержатся.
Нерешительно потоптавшись на пороге, он вошел в дом, и его внимание сразу привлекли старинные книги по медицине. Они лежали на столе в холле, одновременно являясь и частью интерьера, и предметом увлечения хозяина дома.
– Очень красивый дом, – сказал Абраим.
– Согласна. Когда-нибудь и у вас будет такой дом, будущий доктор Рахим, – сказала я, желая поддразнить его. – Давай, проходи. Я как раз укладываю Сэмми, ему пора спать. Мы с ним сейчас читаем книгу.
Абраим удивленно поднял брови:
– Он умеет читать?
– Какой же ты глупый. Нет, конечно. Я ему читаю, а он слушает и, я надеюсь, страницы рвать не будет.
Абраим уселся на пол. Сэм сидел у меня на коленях и, сунув в рот большой палец, внимательно слушал историю о мальчике Сэме и его переборчивом друге, не имевшем имени. Забыв о том, что у меня сегодня в два раза больше слушателей, я, как всегда, увлеклась, и к тому времени, как дошла до фраз «И я съем их в лодке. И я съем их вместе с козликом» и так далее, я уже не читала, а цитировала по памяти, как заправская театральная актриса. В конце Абраим наградил меня аплодисментами, и я густо покраснела от смущения.
– А теперь пора бай-бай, – сказала я Сэму, и он сладко зевнул.
Вот вам сила внушения.
Он улегся на бок в своей кроватке, и я поправила его пижаму.
– Спокойной ночи, малыш, – прошептала я и поцеловала его в ушко.
– Тебе это нужно? – спросил Абраим. Наклонившись, он поднял лежавшее под кроваткой одеяло Сэма в бело-голубую клетку.
– Спасибо, – сказала я, взяв у него одеяло.
Читать бесплатно другие книги:
