Бриллиантовый дождь Серова Марина

Соль-диез

День, как день. Шизофрень.

Рассказ Сергея Чучалина на тему «Как я провел каникулы»

… Но я, я хочу играть

С серым зайцем в домино,

Я не хочу узнать

Абсолютно, абсолютно ничего…

Из песни «В полусне»[23]

1

Короче, у меня есть младшая сестрёнка, сейчас ей шестнадцать, то есть, меня она младше на девять лет. А когда ей исполнилось только двенадцать, она ни с того ни с сего заявила предкам, что хочет жить самостоятельно. Родители были категорически против, но надо знать Лёльку: она подала на развод.

Потому она такая и упрямая, что вся в отца: он ещё более основательно уперся рогами в землю и отказал ей в содержании. Так что развод бы ей не зарегистрировали, если бы не я. Она уговорила меня оформить опекунство. Плакала, я не выдержал и согласился. А отец после этого со мной почти год не разговаривал.

Почему она ушла из дома, кто ее обидел? Да никто. Если бы предки не воспротивились и не лишили ее содержания, все было бы нормально: пожила бы месяц-другой в одиночестве и вернулась бы от скуки домой. А так – обратной дороги ей уже не было. Развод есть развод… Да еще со скандалом.

Догадываюсь, что некая опосредованная причина все-таки была. Само собой – несчастная любовь. Что-то кому-то она хотела доказать. Ну, а потом это уже стало делом принципа. Я ее в этом демарше не одобрял, но еще меньше я хотел, чтобы ее «обломали», сделали «шелковой», чтобы раз и навсегда отбили охоту быть независимой. Потому и помог.

Сперва свои опекунские функции я исполнял достаточно исправно: не только оформил автоматический перевод на ее счет положенных по закону тридцати трех процентов от своих доходов (после вычета коммунальных платежей и расходов на недвижимость), но и заходил два-три раза в неделю в гости. Но потом на меня свалилась слава.

Чуть раньше я помирился с отцом, а вот помирить их с Лёлькой уже не успел: началась такая катавасия, что стало просто не до чего. Но вроде бы всё стабилизировалось, и за сестру я особенно уже не переживал. Девка с норовом, но самостоятельная, сама разберется. Чего хотела – свободы – она добилась. И на меня ей грех жаловаться: она сделала удачный выбор опекуна и обеспечена на всю жизнь…

И вот, впервые за столько времени, у меня выдалось свободное время. Наше обожаемое руководство услышав, наконец, наши мольбы и стоны, объявило каникулы. День на третий, отдышавшись, я звякнул Лёльке, но наткнулся на её навороченный ДУРдом, который сообщил мне, что хозяйка уехала на отдых, и никаких мобильных средств связи с собой принципиально не взяла. Это было так похоже на мою сестричку, что я ни капельки не удивился и не забеспокоился. Почему я понял, что Дом навороченный, так это по тому, как он со мной разговаривал:

– Я являюсь одновременно и полномочным поверенным в делах Елены Васильевны, и, если вы пожелаете, дам вам любую не закрытую ею самой о ней информацию. Вплоть до настроений и мечтаний. Тем более что вы, Сергей Васильевич, значитесь в ее личном реестре под номером один, и от вас закрытой информации почти нет.

Было лестно узнать, что мой статус в её табеле о рангах так высок, но вести задушевные беседы с сестрёнкой через полномочный поверенный ДУРдом мне показалось всё-таки нелепым. И я оставил ей сообщение. Сказал в экран:

– Лёлька, я дома, у меня каникулы. Как вернешься, выйди на меня. Я тебя люблю. – Помахал рукой и послал воздушный поцелуй.

Потом у меня случился небольшой скоропостижный роман, и я слегка потерял счет времени. Потом нас отозвали с каникул на одиночный, но безумно дорогой концерт в Мельбурне, и все мы только чудом не погибли там в гостиничном пожаре, а Петруччио приобрёл себе не совсем обычную подругу жизни по имени Ева. Потом, наконец, я вернулся домой, и мой Дом передал мне кое-какие сообщения. В том числе и от Лёльки.

Она сидела на диване, забравшись на него с ногами. Она была красивее всех девушек в мире, а уж я-то их повидал неслыханное множество. И совсем уже взрослая. Наши семейно-фирменные здоровенные губы, которые делают меня слегка придурковатым на вид, ей придают трогательность и невероятную сексуальность. (Фрейд, отстань!)

Когда она успела стать взрослой? Как-то это проскочило мимо меня, хотя время от времени мы с ней все-таки связывались. Поздравляли, например, друг друга с праздниками и различными победами: она меня – с успешными концертами, я ее – со сдачами тех или иных экзаменов (еще до окончания школы она поступила одновременно в два вуза – философский и художественный).

– Привет, Сережа, – сказала она. – Очень жалко, что мы не увиделись. А теперь уже не увидимся никогда. Но ты не пугайся. Всё хорошо. Я жива, здорова и счастлива. Просто я уезжаю. Навсегда. Но куда – сказать не могу. Это тайна. Так что прощай. Я тобой горжусь. Ты самый лучший брат в мире.

И стереоэкран погас. А я сидел перед ним с отвисшей челюстью, и ощущение у меня было такое, словно у меня стащили сердце.

2

Во-первых, я сразу подумал о том, что все она врет: никуда она не уезжает, а собирается покончить с собой. Потому что куда бы человек ни уезжал, он не станет говорить: «Не увидимся никогда». Почему? Да потому что нет на этом свете таких далеких мест, чтобы не было возможности увидеться. Такие места есть только на том свете.

Во-вторых, я подумал, что во всем виноват однозначно я. Девочка проблемная, это с самого начала было ясно. А в шестнадцать и у обычных-то людей шарики за ролики заезжают. Если она кому-то и доверяла, то только мне. Был бы я рядом, я бы уж точно знал, что с ней творится. А я ее бросил, конкретно откупился… Впрочем, возможно, она доверяла мне как раз потому, что я не лез в её дела.

В-третьих… И только в-третьих я подумал: «Может быть, еще не поздно?!» И тут же пришел в неописуемое волнение. Я попытался связаться с ней или хотя бы с ее Домом, но выяснил только, что абонент снят с регистрации. Я позвонил родителям, наткнулся на отца и сходу выпалил:

– Лёлька не у вас?!

Он вздрогнул и посмотрел на меня так, словно я дал ему пощечину. Разговоры о ней между нами табуированы. Я не стал объяснять, что сейчас случай особый и сразу же отключился. Не хватало еще, чтобы её полезли предки искать. Или, еще хуже, чтобы отец сказал: «Я так и знал, что этим кончится. Всё к тому и шло…»

Впрочем, я явно не с того начал. Я вернулся к Лёлькиному сообщению, и выяснил, что запись сделана… Сегодня утром! Значит, вполне вероятно, что она еще жива. И, кстати, зачем ей понадобилось снимать себя с регистрации? Скрупулезная подготовка к суициду с приведением в порядок дел и раздачей долгов не свойственна подросткам.

– Есть ещё одно сообщение, – вдруг сказал мой весьма дисциплинированный Дом, который без крайней необходимости никогда не заговорит первым. – Оно касается вашей сестры.

– Давай! – рявкнул я.

На стереоэкране возник парень лет восемнадцати, и я не сразу его узнал… Какукавка! Сто лет его не видел и не видеть бы еще сто!

– Чуч, – сказал этот шпендель очкастый, – ваша Лёлька в эльфийки подалась. – И всё. Отключился.

– В какие эльфийки?! – заорал я, чувствуя, что меня отпускает. Раз «подалась», значит, умирать не собирается. – В какие эльфийки?! – Впрочем, это я сам с собой разговариваю. – Дом! – рявкнул я, – обратный адрес читается?!

– Вполне, – сообщил Дом. – Соединить?

– Давай! – запрыгал я от нетерпения на месте.

Вызов застал Какукавку на улице, видно, в каком-то плохо освещенном месте, поэтому он поднес браслет коммуникатора к самому лицу, и на моём стерео возникла его огромная рожа в тусклом мертвенно-зеленоватом освещении.

– В какие эльфийки?! – сходу набросился я на него. Крови в прошлом он нам выпил немало, так что особенно церемониться я с ним не собирался. Да и ситуация не располагала.

– Тс-с, – прижал он к губам палец толщиной с мою руку, и я увидел, что он чего-то по-настоящему боится. – Я не могу говорить. Жду тебя в Джакарте. – И связь прервалась.

– Соедини снова! – потребовал я.

Дом помолчал, потом сообщил:

– Его коммуникатор отключен.

– Чёрт! – выругался я. – Чёрт и ещё один чёрт! – Похоже, он ждал моего звонка именно для того, чтобы сообщить, куда ехать. – Что такое Джакарт? Это, вроде, город?

– Джакарта, – поправил Дом. – Город на острове Ява.

– Ё-моё! – запаниковал я. – И как туда добираться?!

Но мой умница-Дом (что бы я без него делал?!) продолжал, словно и не услышав мой вопрос:

– Ещё сейчас так называют парк «Царские потехи». Молодёжный сленг.

– Другое дело! – обрадовался я, натягивая кроссовки. – А почему?

– Потому что Джакарта – международный центр наркобизнеса.

Так. Что-то начинает проясняться.

– Слушай, может, ты и про «эльфиек» что-нибудь знаешь?

– Ничего такого, что подошло бы к случаю. Информации масса, но вся она в общекультурном слое, в русле германской, скандинавской, а позднее и англосаксонской мифологии.

Ну, это-то я и сам знаю.

– Ладно, и на том спасибо! – крикнул я Дому, выскакивая из него.

… Я мчался в экомобиле по вечернему городу в сторону названного парка, бормоча невесть откуда взявшиеся строчки:

  • «День, как день…
  • Что за хрень?!
  • Без зазрень –
  • Шизафрень!»

И сбивчиво думал о парадоксальности нашей жизни. Вот я – солист самой популярной группы, молодежный, блин, кумир – уже отстал от жизни, и не знаю, что такое Джакарта… Меня вообще считают недалеким. И на самом деле это правильно. Я и правда никогда не пытался быть умным, и в голове у меня полная каша. Я предпочитаю быть учеником, а не учителем, так интереснее…

Но ведь вот почему-то стал я этим самым молодежным, блин, кумиром? Что-то я правильно чувствую, а потому правильно выражаю, что ли. Я никогда не был сторонником мажора или минора, я всегда уважал хроматизм. Это когда ноты не делятся на семь основных, и пять вспомогательных, а все двенадцать равноправны…

Сейчас такое время, конец двадцать первого: есть всё, и всё перемешалось. И никто уже не скажет, где кончается добро, а где начинается зло, где кончается естественное, а где начинается искусственное или даже противоестественное… Лёлька, моя Лёлька, во что ж это ты вляпалась, что с собой натворила? Чует моя селезенка, что-то скверное…

Так и прыгали мои мысли без цели и результата, пока их не перебила жена нашего ритм-басиста Кристина, выйдя на меня:

– Сержик, ты не в курсе, где мой?

Хороша. Тут уж не поспоришь… Но немножечко стерва. Эх, была бы она кого-нибудь другого женой… Тоже хочу жену-красавицу. Только не такую длинную: длинных не люблю. И, казалось бы, от желающих отбоя нет, да очень трудно остановиться на ком-то.

– А в студии его нету? – спросил я вместо ответа. Ну не знаю я где ЕЁ.

– В том-то и дело, что нет.

– И не отзывается? Странно…

– Ну, ладно, – сказала она и отключилась.

Действительно, чего со мной разговаривать, если я ничего не знаю… Богатым и знаменитым в вопросе создания семьи, как ни странно, намного сложнее, чем простому человеку. С сексом проще, а вот с серьезными отношениями – сложнее. Как выяснить точно, как быть уверенным, тебя любят, твой имидж, или твои деньги? У простых людей таких проблем нет. Хорошо Пилецкому, он женился лет за десять до того, как прославился, а мне каково?

Экомобиль как раз в этот момент приземлился у главного входа в «Царские потехи». А вот и Какукавка собственной персоной. Так и кинулся мне навстречу из тёмного закутка между мини-маркетами. До чего же все-таки неказистый персонаж. Однако грех мне его гнушаться, он ведь явно хочет Лёльке добра и помогает мне. Если бы не он, я бы, наверное, все еще топтался на месте, уверенный, что в это самое время она где-то умирает.

– Здорово, Чуч! – выпалил Какукавка, – наконец-то!

– Что происходит?! Где Лёлька?! Что значит «подалась в эльфийки»? Это что, наркотик какой-то?

– Тихо, тихо!.. – остановил меня он, испуганно огляделся и, ухватив за рукав, поволок меня туда, где до этого прятался сам. – Я тоже мало что знаю, – затараторил он, когда мы оказались, по его мнению, в относительной безопасности. – Тут один тип тусуется, все его зовут Гэндальф. У него синтетика самая дешевая…

– Наркотики?

– Ну да. И ещё он сказочки рассказывает. Про какую-то игру в навороченный мир, с эльфами разными, гномами, и что это в сто раз круче всякой синтетики. Меня он как-то не убедил, а вот, кто увлекся, тех я больше не встречал. Только раньше я не задумывался об этом. Но недавно, я видел, Лёлька с ним долго разговаривала, а сегодня я от неё получил прощальное письмо.

– С чего это она тебе письма пишет? Кто ты ей? Любовник, что ли?

Боже упаси… Ну и вкусик тогда у моей сестрицы… Какукавка замялся:

– Нет… Я-то – да, а вот она – нет…

Спасибо хоть на том… Не очень всё это мне понятно. Что за такой «навороченный мир»? Как в него попасть? Но ясно, что Какукаву об этом расспрашивать бесполезно, он знает ненамного больше меня. Потому я сказал:

– Всё ясно, – хотя мне и не было ничего ясно. – Веди меня к своему Гэндальфу. Где он обитает?

3

Снаружи на дверях игрового павильона висела табличка: «Закрыто на ремонт». Однако здоровенный, типа спортивного, зал был битком набит подростками. Одни стояли, другие сидели – кто на специальных походных ковриках, кто на наваленных тут досках и стройматериалах, а кто и прямо на полу. Чуть ли не поголовно все они смолили траву, благо, она с недавних пор легализована, и дым тут стоял такой плотности, что того и гляди торкнет, даже если сам и не куришь.

Что сразу бросалось в глаза, так это дикая неряшливость большинства или даже бедность: грязная одежда, рваная обувь, нестриженные засаленные волосы… Какукавка среди них выглядил просто Белоснежкой. Точнее, этаким юным клерком. И все они непрерывно разговаривали. Все одновременно. Разговаривали и хихикали. И я мог побиться об заклад, что в общем гуле друг друга они не слышали абсолютно.

– Где твой Гэндальф? – проорал я в ухо Какукавке.

– Его пока нет! – прокричал он в ответ.

Неужели вот эта неопряная, дурно пахнущая толпа – излюбленная компания моей утонченной, интеллектуальной Лёльки? Кое-кто из них, мельком глянув на меня, начинал излучать в мой адрес немотивированную (правда, взаимную) неприязнь, но вербально это чувство никто не формулировал.

– Что они тут делают?! – вновь прокричал я.

– Ждут Гэндальфа!

– Зачем?!

– Одни – купить синтетику, другие хотят в его волшебный мир. Он будет выбирать, кого туда взять. Но большинство просто тусуются.

Ах вот как. Выходит, в волшебный мир хотят многие. Но попасть туда может отнюдь не каждый. А моя умница-сестричка успешно сдала и этот экзамен.

– Эй, дедуля, а я тебя знаю! – прокричал мне в лицо вынырнувший из толпы пацан, глядя на меня осоловелыми глазами. Это кто «дедуля», я что ли?! Выходит, что я… – Не знаю откуда, но где-то я тебя видел! – продолжал он.

– Я играю в «Russian Soft Star’s Soul»! – сообщил я ему.

– А! Точно! – обрадовался он. – «RSSS»! Отстой! Попса! – радостное выражение его лица по ходу высказывания сменилось на неодобрительное. – Ну, ты даешь, дедуля… Вообще… – и с этими словами он, так же внезапно, как и появился, исчез.

– Придурок! – сообщил мне свое мнение Какукавка. После того, как три года назад он спер у нас со студии незаконченный альбом, передал на радио, и тот принес нам известность, он считает себя нашим крестным отцом.

Внезапно гомон стих, и тишину нарушали теперь только шепотки. Шепнул мне и Какукавка:

– Вон – Гэндальф, – указал он мне в направлении ко входу в зал. – Лысый.

Действительно, вошедший в зал в сопровождении двух дюжих телохранителей молодой низенький мужчина был лыс, как яйцо. Одет он был то ли в кимоно, то ли в светлую пижаму. Быстрыми шагами он прошел в центр зала. Подростки расступились, освобождая пятачок, а кто-то поспешно поставил посередине этого пятачка стул… Все это напоминало давно сложившийся ритуал, а, возможно, так оно и было.

Гэндальф уселся, порывисто откинулся на спинку, вытянул ноги в светло-голубеньких хлопчатобумажных штанишках, широко улыбнулся и оглядел все вокруг счастливыми сумасшедшими глазами. Один из его секьюрити положил перед ним на пол и раскрыл кейс, затем оба детины с непроницаемыми рожами встали по бокам. Не переставая улыбаться, Гэндальф внимательно вглядывался в окончательно притихших тинейджеров. Внезапно он дурашливо помахал им расслабленной ладошкой и выдал:

– Приветик.

Зал взорвался радостными воплями, но Гэндальф остановил крики жестом.

– Чего орать-то, милые? – спросил он риторически. – Давайте-ка лучше поболтаем. О том, о сём. Вы не бойтесь, вы ведь знаете, я не страшный. Подходите, жалуйтесь, говорите, кому что нужно. Старик Гэндальф вас не обидит. Или у кого-то есть вопросы?

Вопросы были у меня, и я дернулся было вперед, но Какукавка опередил меня, ухватив за рукав и шепча:

– Тебе нельзя, он тебя узнает!

Резонно, вообще-то.

– Тогда иди ты, – шепнул я.

– Мне тоже нельзя, я ему деньги должен.

Вот, блин…

– И что ты предлагаешь?

– Подождём, пока он кого-то возьмет, а потом выследим.

Ладно. Какой не есть, а все-таки, план. Хоть он мне и не нравится.

– Ну что, ребятишки, нет вопросов? – пожал плечами Гэндальф. – И никому ничего не нужно? – внезапно улыбка на его лице сменилась сердитой гримасой, и ловким движением ноги он захлопнул кейс. Зал охнул. Тут же на пятачок поспешно выбралась бледная девочка лет пятнадцати и почти выкрикнула:

– Стандарт «блаженки»!

– Ну, хоть одна смелая нашлась, – мрачно прищурился Гэндальф. – Подойди-ка…

Девочка нерешительно приблизилась.

– Что-то я тебя тут раньше не видел. Говоришь, тебе нужен ситетический квази-опиат?.. Да, да, милая, так это называется по-научному. А это низкое словечко – «блаженка» – забудь. Мы же с тобой взрослые люди… Целый стандарт? Это ведь десять доз. Деньги немалые…

– У меня есть, – девочка полезла в карман.

– Стоп! – тормознул ее Гэндальф. – Ну что за манеры? Воспитываешь вас, воспитываешь, а вы всё деньги да деньги… А ведь не всё можно купить за деньги. Есть, например, дружба, есть любовь. Мне, представь, твои деньги вовсе не нужны. У меня их, милая моя, и без тебя много.

Он замолчал, испытующе глядя на девочку. Не выдержав, она, заикаясь, начала:

– Я… У меня… Больше ничего…

– А по-моему есть! – торжествующе воскликнул он. В толпе заржали, и она, чуть не плача, закусила губу. – Но успокойся, – чуть заметно усмехнулся Гэндальф. – Я ведь волшебник добрый. Дай ей стандарт, – кивнул он одному из телохранителей. Детина вновь открыл кейс, достал и протянул девочке коробку. Та схватила ее и опять полезла в карман, но Гэндальф вновь остановил ее:

– Я же сказал, милая, деньги мне твои не нужны… Оставь себе. На шоколадки. Но учти: в другой раз даром не получишь ничего. И за деньги тоже. Иди, радуйся жизни, прославляй мою доброту и решай, как будешь расплачиваться. Потом.

Девочка кивнула и попятилась.

– Эй! – поднял он брови. – А что надо сказать дяде?

– Спасибо, – пробормотала девчонка и юркнула в толпу.

– Пожалуйста! – обнажая лошадиные зубы, расцвел прежней широкой улыбкой Гэндальф. И тут же, один за другим, к нему потянулись покупатели и просители.

С кем-то он совершал простую сделку, с кем-то, с явным глумливым удовольствием, играл, как кот с мышкой, кому-то и отказывал. Коробочки и пакетики переходили из кейса в карманы подростков, а их место занимали денежные купюры. Но вот поток желающих иссяк, телохранитель закрыл кейс, поднял его с пола, и Гэндальф вскочил так стремительно, что упал стул.

– Ну вот и всё! – бодро воскликнул он. – Но мы-то с вами, дружочки мои, знаем, что все это – детские игрушки. Лично я не одобряю ваш выбор… Вредно для здоровья и очень коротко в действии. Те, кто хочет кой-чего покруче, те, кто хочет попасть в настоящую сказку, в Игру с большой буквы – за мной! Побеседуем отдельно. И, кто знает, быть может, повезет именно вам!

Он проворно направился к выходу, а за ним, отделившись от толпы, поспешила кучка ребят человек в двадцать. Я рванулся к ним.

– Нельзя! – как и в прошлый раз вцепился в меня Какукавка. Но я дернул руку:

– Да пошел ты к черту! Мне Лёльку надо вытаскивать! Где я потом его достану?!

– Это опасно! – продолжал тот дежать меня.

– Да отцепись ты! Что он мне сделает?!

Он еще что-то говорил, но я, не слушая его, все-таки вырвался и нагнал группу стремящихся в сказку. Поравнявшись с ними, я с удивлением обнаружил, что все они, и юноши и девушки, обриты наголо и или сверкают такими же лысыми черепами, как и Гэндальф, или прикрыли лысины головными уборами. В этот миг один из телохранителей заметил меня и негромко окликнул:

– Шеф!

Гэндальф приостановился, глянул на него, на меня, лучезарно, как старому другу, улыбнулся мне и коротко кивнул охраннику. Детина шагнул в мою сторону, и я уже приготовился что-то сказать, как в его руках мелькнул электрошоковый жезл и уткнулся мне в лоб. Сверкнул разряд, и я, ощутив во рту резкий железный привкус, провалился в небытие.

4

Мне брызнули в лицо водой. Сознание медленно возвращалось. Кто-то настойчиво тряс меня за плечи. Тряска отдавалось в висках тупой болью и давешними дурацкими строками:

  • «День, как день…
  • Что за хрень?!
  • Без зазрень –
  • Шизафрень!»

– Ну, давай же, Чуч, очнись! – услышал я голос Какукавки и хотел сказать, чтобы он оставил меня в покое, но получилось только застонать.

– Слава Богу! – воскликнул он и принялся трясти меня ещё интенсивнее. – Я же предупреждал: не лезь, опасно!

– Хватит, – прохрипел я, открывая глаза. Не скажу точно, что я хотел этим сказать: «хватит меня трясти» или «хватит говорить глупости».

Первое, что я разглядел в полутьме, было его склоненное надо мной перепуганное лицо. Я лежал спиной на газоне в двух шагах от дорожки, ведущей ко входу в павильон. Ближайший фонарь не горел, потому и было так темно. Покряхтывая, я перевернулся на живот, потом встал на карачки и, наконец, сел.

– Я знаю, где она, – обрадованно затараторил Какукавка мне в ухо, – мне ребята рассказали, которые помогали тебя тащить. Это за городом, километров в двадцати! Там раньше был детский лагерь отдыха, «Зеленая республика» назывался. Я там даже был один раз, я знаю, куда ехать!..

– Знаешь, так поехали, – сказал я, вставая на ноги и чувствуя, что пришел в себя окончательно, если не считать легкого головокружения. – Долго я тут валялся?

– Да нет, минут десять, не больше! Только я растерялся, не знал, что делать! Поехали, быстрее!

… Экомобиль мы отпустили лишь когда окончательно удостоверились, что прибыли туда, куда надо: в свете установленных поверху забора фонарей над воротами были явственно видны следы от сорванных букв; надпись «Зеленая республика» прочитывалась без труда. Ворота были заперты.

– Полезли? – спросил Какукавка.

– Нет, постучимся, – съязвил я и глянул на часы. Ровно полночь. Самое время попасть в сказку. Через забор. Не в самую, по-видимому, красивую сказку. И мы полезли. Ворота в этом смысле оказались несколько удобнее, чем забор, здесь было больше деталей, за которые можно было уцепиться руками или поставить ногу. Однако яркий свет фонарей заставлял чувствовать себя чуть ли не голым.

Как говорит Пилецкий, когда с ним случается что-то досадное: «Не люблю я такую романтику…» И сколько бы ему не твердили, что «романтика» и «неприятности» – вовсе не слова-синонимы, и что никому не по душе пожары, землетрясения, болезни, поломки, потери близких и имущества, он упрямо твердит: «Есть, есть люди, которым такая романтика нравится. Но я – не такой человек. Мне такая романтика не нравится…»

Я был готов к тому, что и ворота, и забор оснащены поверху тремя традиционными рядами колючей проволоки, чтобы никто не мог сбежать… Но её не было. И действительно, это я веду себя так, как будто бы спасаю Лёльку из тюрьмы или из вражеского плена. А на самом-то деле я лезу туда, куда она отправилась сама, по собственному желанию, находясь в здравом уме и, по всей видимости, заплатив немалые деньги…

«Если хозяева этого места и опасаются чего-то, – подумал я, одновременно с Какукавкой, добравшись до самого верха, – то уж, скорее, вторжения извне…» И стоило мне подумать об этом, как где-то поодаль взвыла тревожная сирена. Значит, я задел-таки какой-то датчик – какой-то жучок или проволочку-паутинку. Или нас засекли телекамеры, тепловые, инфракрасные, ультрафиолетовые или электромагнитные реле…

– Ты пока дальше не лезь! – бросил я Какукавке. – Спрячься и не дыши, мало ли что… – А сам поспешно перебрался на ту сторону и пополз вниз по воротам, цепляясь за выступы и перекладины… Сирена вдалеке все завывала и завывала. Внезапно совсем близко послышались чьи-то возбужденные голоса. Еще миг, и меня возьмут тепленьким. Возможно, меня уже увидели. А если нет, то единственный шанс остаться незамеченным – прыгать.

«Блин! Я ведь, в конце концов, музыкант, а не разведчик какой-нибудь, – подумал я. – Я и спортом-то никаким ни разу в жизни серьезно не занимался, не то что с парашюта прыгать!..» – и, оттолкнувшись от ворот, я рухнул вниз.

Похоже, я даже ничего себе не сломал, максимум, растянул связки. Больно левую ногу… Но поднялся я быстро и, прихрамывая, поковылял к кустам. И тут совсем близко услышал возбужденный юношеский голос:

– Ты видел, Эорлонд?! Огнендышащий дракон преодолел Священную стену!

– Да, я видел! – вторил ему другой юноша. – Он приземлился там, возле кустов волшебной розы и сразу же вполз в них!

– О, да! И, боюсь, нам не поймать его там, ты ведь знаешь, Эорлонд, эльф, уколовшийся шипом волшебной розы засыпает, и ничто никогда не пробудит его, а тебя, человека, яд этих игл и вовсе убьет насмерть!

Я уже раз пятнадцать укололся иглами этого проклятого шиповника, вглубь которого лез, но почему-то не уснул и не умер. Что я не эльф, я знал и раньше, но, если верить этим уродам, выходило, что я и не человек. Объяснение прозвучало тут же:

– Дракон с Чужих равнин покрыт алмазной чешуей, и шипы ему нипочем.

В полутьме я увидел две светлые фигуры, приблизившиеся к кустам, и замер. Сирена, кстати, смолкла.

– Талиаф, ты видишь его?

– Нет…

Зато я видел их довольно отчетливо, так как стояли они сейчас на освещенном месте. Парни были одеты в одинаковые светлые пижамки, а на их бритых лбах я разглядел круглые, как монеты, тёмные пятна. В руках они держали мечи. Вроде бы, деревянные.

– Он затаился. В кустарнике он в безопасности, он ведь в курсе, что мы не можем войти туда. Но и выйти он не торопится, так как знает силу наших магических мечей.

– Мой Галандрил предназначен как раз для отрубания голов драконам! – крикнул один из юношей в мою сторону: – Это говорю тебе я – Талиаф Анайский, сын Лаорна, будущий король Незримых эльфийских скал! Ты слышишь, проклятый змей?!

Я прямо-таки не нашелся, что ответить. Собственно, ответа никто и не ждал. Потому что второй парнишка без паузы тоже обратился ко мне:

– А я, Эорлонд, хоть, как и всякий человек, не могу похвастать столь высоким и древним родом, но возвещаю: мои предки трижды обогряли кровью драконов меч Акмельдур, который ныне принадлежит мне!

Неприятность. Почему-то я уверен, что ежели славный Акмельдур обогрится и в четвертый раз, его хозяин даже не заметит, что моя кровь на нем – человеческая, а вовсе не змеиная. Хотя нет, как он обогрится, если он деревянный. Но быть битым палками каких-то сумасшедших мне тоже не улыбалось.

– Выходи, презренный, – вновь крикнул тот из парней, что называл себя эльфийским принцем. – Великий Гэндальф предупреждал нас, что рано или поздно дракон вторгнется в наши пределы. Если ты выйдешь сам, мы не причиним тебе вреда, твою судьбу решит мудрейший из волшебников.

– А если не выйду? – не выдержал я.

– А если не выйдешь…

– … Тогда!.. – наперебой стали выкрикивать, придя в неописуемое возбуждение, мои собеседники. – Тогда мы будем вынуждены…

– … Мы будем держать осаду, и мы дождемся, когда голод выгонит тебя из кустов волшебной розы!..

– И уж тогда тебе не сдобровать!

Внезапно где-то неподалеку раздалось топанье многих бегущих ног.

– Орки! – вскричал Эорлонд. – Несметное полчище! А нас лишь двое!

– Успокойся, – отозвался принц эльфов Талиаф Анайский, – ты забыл древнейшее заклятие? Есть лишь одно на этом свете, что должно заставить и эльфов, и людей, и гномов, и даже орков забыть все распри и сплотиться: вторжение с Чужих равнин.

– Ты прав. Поругана граница общая – осквернена Священная стена, и я не подниму оружие первым, при всем моем к ним недоверии. Я постараюсь временно забыть вражду людей и орков вековую и действовать совместно с ними.

– Но бдительности не теряй, – успел предупредить Талиаф, когда на освещенный участок выбралось человек двадцать ребят все в тех же светлых пижамках.

– Где он?! – вскричал один из вновь пребывших. – Где дракон-лазутчик?!

– Отсиживается в кустах, – отозвался Эорлонд.

– А нежный эльф и мягкий человек боятся уколоться? – риторически произнес орк и хрипло рассмеялся. Остальные вторили ему. – Что ж, – продолжал он. – У орков шкура погрубее. Убирайтесь-ка отсюда подальше, ведь когда мы изловим дракона, заклятие будет снято, и я сам с превеликим удовольствием перегрызу ваши изнеженные глотки…

Вот же психи.

– Тогда и посмотрим! – дерзко отозвался эльф. Но я видел, что оба моих прежних ловца попятились.

– За мной! – крикнул орк, и вся группа ломанулась в кусты. Я ринулся прочь, но не продрался и пяти метров, как был сбит с ног и мои руки были связаны.

5

Со свистом и улюлюканием гнали они меня по центральной аллее лагеря. Я пытался что-то говорить им, увещевать, мол, ребята, давайте потолкуем, но они только злобно смеялись мне в ответ, осыпали бранью и оплеухами.

Из неприглядных давно не крашеных деревянных домиков нам навстречу высыпали все новые пятнисто-лысенькие в пижамках. Они кричали мне вслед оскорбления, плевали мне в лицо… Какие, однако, жестокие тут игры… Какая-то девчушка со всего размаха залепила мне в лоб комком земли. Было и больно, и обидно, но главное, я напрочь ослеп: земля попала в глаза.

Они гнали меня так минут десять. Затем мы поднимались по дощатой, судя по скрипу, лестнице. Потом они вновь сбили меня с ног и бросили на пол со словами:

– Великий Гэндальф, вот зверь, проникший к нам извне. Прикажешь нам его убить? Изжарить на костре и выдать на съедение моим воинам?

– Ступайте прочь. Вы выполнили долг, – услышал я знакомый голос. – Заклятье снято, и вам тут небезопасно.

Дверь хлопнула, снаружи раздались приглушенные крики и топот… А Гэндальф высокопарно произнес:

– Когда же, наконец, все эти твари с Чужих равнин оставят нас в покое?! Ужели непонятно, что погибель их ждет от наших сказочных народов?!

Несколько секунд длилась тишина, слышны были только какие-то чмокающие звуки. Потом Гэндальф совсем другим тоном обратился ко мне:

– Какой упрямый.

Я промолчал, а он скомандовал кому-то:

– Поднимите его, посадите на стул. Руки развяжите.

– У меня земля в глазах, – сказал я, – мне надо промыть их.

– Умойте бедненького, – скомандовал Гэнтальф, и кто-то большой и сильный подволок меня к раковине, сунул носом в струю… Руки мои были уже развязаны, я протер глаза, поднял голову… Рядом со мной стояли те самые два здоровенных громилы, которых я видел с Гэндальфом в Джакарте. Они хотели тащить меня обратно, но я отдернулся:

– Всё, хватит, я сам пойду.

Они не стали спорить. Сопровождаемый ими, я прошел небольшим коридорчиком и оказался в просторной комнате. Раньше это, наверное, был кабинет директора лагеря. В кресле, закинув ногу за ногу и радостно ухмыляясь, сидел лысый Гэндальф. А на лысине его и на лбу я отчетливо видел красные пятна, как от медицинских банок. Слева от него на тумбочке стоял навороченный нейрокомпьютер, помощнее, пожалуй, даже нашего студийного. Гэндальф указал мне на стул:

– Садись, мил человек. Поговорим. Есть тема. Я ж тебя узнал. Ты – музыкант. У нас тут сестренка твоя. Да?

Страницы: «« ... 89101112131415 »»

Читать бесплатно другие книги:

О доме номер 425 по Харрингтон Лейн ходят зловещие слухи: ночные посетители, странные грузы, доставл...
Выдающийся русский летчик – П. Нестеров, знаменитый русский ас – А. Козаков, один из создателей русс...
К началу 1940-х годов Германия стала сильнейшей мировой державой, которая уже оккупировала и подчини...
Частный детектив Татьяна Иванова случайно становится свидетельницей вооруженного нападения на ювелир...
На безмятежную жизнь дачного поселка обрушилась лавина человеческих смертей. В списке значатся и пар...
Наверное, у частного детектива Татьяны Ивановой никогда еще не было такого дела – простого и ясного ...