Брюс Филимонов Александр
Написанная много лет спустя петиция Аврамова выглядит скорее как оправдание, нежели как попытка описать действительные события. Но описание разговора с Петром вряд ли было преувеличением со стороны Аврамова. Оно было включено умышленно с вполне определенной целью: показать важность своей роли общественного цензора.
По всей вероятности, Петр не распознал настоящие цели Аврамова.
Совершенно очевидно, что Аврамов и сам не всегда ясно себе их представлял. По характеру он был человеком страстным и неустойчивым, и его «решимость» во время печатания «Космотеороса» вряд ли могла быть такой неожиданной, окончательной или до такой степени непоколебимой, как он утверждает. Это доказывается тем фактом, что его компиляция по Овидию вышла в свет не до книги Гюйгенса, а четырьмя годами позже, т. е. в 1721 году.
И еще из письма Брюса Петру от 2 ноября 1716 года явствует, что «филозофо-математическая в готовности, о которой ваше величество, отъезжая отсюда, письмецо ко мне изволили прислать, чтоб ее мне самому перевесть и преж сего предисловие от оной у меня в доме изволили читать. И понеже во оной из субтильнейших частей ума человеческаго представляется, того ради, наипаче ж от зело спутаннаго немецкаго штиля, которым языком оная писана, невозможно было переводом оныя поспешить, понеже случалось иногда, что десять строк в день не мог внятно перевесть, чтоб авторово мнение довольно изъяснити мог».
«Письмецо», на которое ссылается Брюс, не было опубликовано, но если Петр читал предисловие, то, естественно, нет никаких оснований верить утверждению Аврамова, что царя обманным путем уговорили напечатать эту книгу, а также сомнительно, что Брюс использовал только навигацию как аргумент в пользу издания книги, так как в работе Гюйгенса нет ничего, даже отдаленно связанного с навигацией. Однако все это доказывает то, что идея сделать перевод Гюйгенса исходила именно от Я. В. Брюса.
Кроме всего этого, разносторонний Брюс тогда уже занимается естественными науками и начинает собирать в своем доме кабинет редкостей, впоследствии известный по всему миру. 23 марта 1716 года он пишет в Казань, к состоявшему в артиллерийском ведомстве майору Молоствову: «Благородный господин майор. Посланной от вас камень я получил, за которой благодарствую. А оной камень подлинно мармор. И вы пожалуйте отпишите ко мне, ежели можете наведатца, и с которых мест оные туда приваживаны. Да сказывал мне брат ваш, что он видел многие камни у Карованных гор. И я прошу вас тамо между оными поискать таково ж родства, и ежели сыщете, то хотя небольшой пришлите ко мне. А паче прошу, о чем и наперед сего просит вас, о присылке каменя алебастра, под которым сера самородная водитца, чтоб онаго, выломя, прислали ко мне, а именно чтоб алебастр вместе с серою срозса б».
Брюс, как видно из письма его Петру от 16 марта 1716 года, имел корреспонденцию с нюрнбергскими географами по вопросу о создании среднего атласа из 24 карт и «во что оныя станут и сколь скоро сделаются».
Кроме того, Брюс был автором книги «О превращении фигур плоских во иные такого же содержания»(1708).
М. Д. Хмыров писал о Брюсе: «Астроном и математик, артиллерист и инженер, ботаник и минералог, сфрагист и географ, автор нескольких и переводчик многих ученых сочинений, — граф Брюс, бесспорно, был просвещеннейшим из всех сподвижников Петра и чуть ли не первым деятелем на поприще тогдашней русской педагогики».
Уникальна не столько энциклопедичность знаний и устремлений петровского сподвижника, но еще и глубина осознания необходимости популяризации новых знаний в России. Чего, например, стоят коллекция китайских редкостей из собрания Брюса и изучение им восточных языков. В одном из писем Якова Вилимовича, адресованном, видимо, профессору Байеру, излагаются результаты исследований мунгальского (монгольского) и китайского языков.
В 1731 году Брюс сообщает в письме профессору механики и оптики Петербургской академии наук Георгу Лейтману об исследованиях по определению удельных весов металлов. Им была составлена методика, на основе которой определены удельные веса меди, золота и серебра. Удельный вес меди совпадает с современными показателями.
При активном участии Брюса составляются первые в России таблицы логарифмов.
Совершенно уникальна находка, сделанная Брюсом в Кенигсберге в 1711 году, — список «Повести временных лет» Нестора («Радзивилловская рукопись»). Летопись была переписана одним из служителей Брюса и передана им В. Н. Татищеву в 1719 году с пожеланием заняться историей России. Поэтому в своей книге «История Российская» Василий Никитич писал о Брюсе как о своем наставнике и учителе, как о человеке, давшем ему путевку в жизнь. При этом автор свидетельствует, что граф Брюс был «высокаго ума, остраго разсуждения и твердой памяти; будучи из младых лет при Петре Великом, многие к знанию нужныя и пользе государя и государства с английскаго и немецкаго на российский язык книги перевел и собственно для употребления его величества геометрию со изрядными украшениями сочинил».
И все же Брюс как ученый сделал еще более значительные успехи в организации российской науки, определении направления ее развития. В этом, безусловно, решающую роль сыграла его приверженность идеям И. Ньютона. Наиболее наглядно это проявилось при организации Петербургской академии наук.
Создание школ и профессиональных училищ, издание учебной и переводной технической литературы дали первые сотни отечественных специалистов для армии и флота, промышленности и строительства. Появление обученных геодезистов и навигаторов позволило составить научно обоснованные карты Сибири и Камчатки, начать гидрографические работы на Балтике, впервые установить правильные очертания Каспийского моря. Последними крупными предприятиями Петра были посылка в 1725 году первой камчатской экспедиции под командованием Витуса Беринга и начатая в 1720-е годы съемка для составления Генеральной карты России. Этим работам, однако, недоставало точности из-за отсутствия обсерваторий и должной астрономической подготовки геодезистов.
Были посланы первые экспедиции врачей и ботаников для изучения природных богатств страны: Д. Г. Мессершмидта — в Сибирь, Г. Шобера — на Кавказ, И. Х. Буксбаума — в окрестности Петербурга и в южные районы. Однако и для развития экспедиционного дела не хватало специалистов. Страна испытывала острую нужду в образованных людях. Эту задачу мог бы частично выполнить университет. Но университеты, это Петр знал из личного знакомства с ними, не могли создать научную основу для развития производства.
Поэтому, еще не решив, какого типа научное или учебное учреждение необходимо России, Петр создавал различные училища, а также научную библиотеку, музей, кабинет машин и инструментов. После Полтавской победы и укрепления Петербурга как столицы государства книги, коллекции и инструменты перевозятся из Москвы в Петербург. Вопрос об организации русской науки становится предметом обсуждения с учеными и прежде всего — с великим Лейбницем, который, разочаровавшись в возможностях научного общества в Берлине, все чаще обращается к России, с которой поддерживает связь через Брюса и русских дипломатов.
По мысли Лейбница, в качестве одной из коллегий должна была выступать академия, которая будет заботиться «о введении, приращении и процветании всех добрых наук в империи». Россия представлялась Лейбницу «непочатым полем», где можно избежать заблуждений и ошибок, допущенных на Западе. Он успешно рекомендует практические приложения наук — в медицине, в горном и монетном деле, пишет об астрономических наблюдениях, которые могут пролить новый свет на мореплавание и географию. Примечательно, что Лейбниц говорил о задачах, которые настоятельно выдвигались русской действительностью и уже успешно решались, в том числе и Я. В. Брюсом.
Сам Петр стремился узнать много нового о различных типах высших научных и учебных учреждений, бывая за границей. Во время своего пребывания во Франции летом 1717 года он интересовался постановкой преподавания в Коллеже четырех наций. В беседах с президентом Парижской академии наук Кассини, учеными Вариньоном, Гильомом Делилем Петр выяснял пути использования астрономии, математики и географии для нужд изучения страны.
В научном мире Европы в то время существовали две точки зрения на методы исследовательской работы. Они касались различных сфер деятельности и познания. В частности, решался вопрос об определении формы Земли.
И. Ньютон на основе теоретических представлений о тяготении пришел к заключению о том, что Земля должна иметь форму сплюснутого у полюсов сфероида. Результаты его исследований были опубликованы в 1687 году в «Математических началах натуральной философии». В 1690 году также на основе теоретических соображений к аналогичному заключению пришел и X. Гюйгенс.
Однако этому выводу противоречили градусные измерения, выполненные в XVII веке. Согласно этим измерениям получалось, что Земля должна иметь форму вытянутого у полюсов сфероида. Наиболее полно разработал эту гипотезу Ж. Кассини, опиравшийся не только на измерения парижского меридиана, но и на сформулированную Р. Декартом вихревую систему мира. В то время эта теория пользовалась всеобщим признанием. Неудивительно, что гипотеза Кассини получила широкое распространение во Франции, где в науке господствовало картезианство.
Это мнение разделяло и подавляющее большинство ученых Европы. Лишь на Британских островах, где учение Ньютона уже завоевало признание, преобладало представление о сплюснутой у полюсов форме Земли.
Возможно, всех этих противостоящих друг другу точек зрения не знал прибывший в 1717 году в Париж Петр, однако под влиянием научного консультанта Брюса он был убежденным сторонником ньютонианства и по достоинству оценил деятельность Ж. Н. Делиля. Свои исследования Ж. Н. Делиль продолжил в России, нанятый русским царем для работы в Петербургской академии наук. Он стал основателем Астрономической школы, в которой исследованиями занимались Л. Эйлер, А. Кантемир, А. Д. Красильников, Н. Г. Курганов, М. В. Ломоносов и многие другие ученые, приобщившиеся к работе астрономической обсерватории в Санкт-Петербурге.
Подобно Делилю, в Санкт-Петербурге в 1725–1727 годах оказались в основном приверженцы ньютонианства, среди которых были братья Никола и Даниэль Бернулли, друг Делиля хирург и анатом И. Г. Дювернуа, математик X. Гольдбах, Ф. Х. Майер, Г. В. Крафт, Г. В. Миллер, Т. З. Байер и другие. В Петербурге была возможность изучать научное наследие Ньютона и творчески его осваивать, выявляя и устраняя все вкравшиеся в него ошибки.
Формируя штат академии, Петр посылал своих представителей в европейские страны с целью найма ученых. Одним из таких представителей был В. Н. Татищев, который в своем «Разговоре о пользе наук и училищ» вспоминает, как в 1724 году, когда он отправлялся в Швецию, ему поручили среди других дел искать профессоров в учреждавшуюся академию. Когда он высказал сомнение, что профессорам учить-то некого, Петр сказал: «Я имею жать скирды великие, токмо мельницы нет, да поставить водяную и воды довольно в близости нет, а есть воды довольно в отдалении, токмо канал делать мне уже не успеть, для того, что долгота жизни нашея ненадежна». Следовательно, Петр сознавал, что не все еще предпосылки созрели для успешного выполнения его замыслов. Но он торопился. Спешил «построить мельницу», чтобы, как он сказал Татищеву, наследников своих «лучше понудить к построенной мельнице воду привести».
Зная новаторский характер многих предприятий Петра, можно с полным основанием предположить, что идея объединения ученых умов в одном учреждении академии или университете принадлежит самому Петру и он сам наметил основные положения проекта об Академии наук, который был написан Блюментростом и с поправками Петра 22 января 1724 года обсуждался на заседании Сената.
На первый взгляд может показаться, что найм ученых носил спонтанный характер, ведь для работы в Санкт-Петербурге приглашали иностранных ученых русские дипломаты Б. И. Куракин (Париж), А. Г. Головкин (Берлин), выезжали за границу Нартов, Шумахер, сам Петр и Я. В. Брюс. Однако каждая кандидатура не просто заранее обговаривалась, велись долгие переговоры, учитывались специальные рекомендации. Неслучайно процесс формирования коллектива ученых академии продолжался с 1718 по 1727 год. Одна из ведущих ролей в этом принадлежала Брюсу. Недаром исследователь жизни Брюса М. Д. Хмыров еще в XIX веке отметил, «что Брюс, как ученый, некоторым образом влиял на Петра, это, несомненно, доказывается многими распоряжениями последнего, объявленными в доме Брюса, тут же, конечно, внушавшего их царю, который, как известно, не любил ничего «отлагать в даль»».
Кроме того, академия пользовалась особой благосклонностью русского двора и особенно императрицы Екатерины 1.15 августа 1725 года она дала торжественную аудиенцию первым приехавшим в Россию профессорам, на которой присутствовали обе ее дочери — Анна Петровна и Елизавета Петровна, а также внук Петра — будущий император Петр II. Были здесь А. Д. Меншиков и Я. В. Брюс.
Весьма пышно проводились и первые публичные собрания академии, на которые, как отмечали современники, съезжался весь Сенат, Синод, генералитет, министры, посланники и множество придворных, а порой и сама императрица. В числе гостей бывали Феофан Прокопович, а также юные Петр Апостол и Антиох Кантемир. Выделив необходимые средства на содержание академии, передав ей библиотеку Петра I и купленные по его приказу книги, инструменты и коллекции Кунсткамеры, Екатерина больше не вмешивалась в дела этого учреждения, предоставив ему полную свободу научных исследований.
В Петербурге первой половины XVIII века сложилась весьма благоприятная для научной работы обстановка. Петербургские ученые имели вполне достаточно средств для проведения своих исследований. Даже малейшие бытовые нужды академиков, по желанию Петра, поначалу обеспечивались за счет государства, дабы ученые не отвлекались от научных занятий и «времени не теряли бездельно».
Такая работа дала и соответствующие результаты. Академия подготовила десятки русских ученых, стала основой для развития научных исследований в России, к 1745 году был составлен «Атлас Российский», были обоснованы и экспериментально доказаны идеи И. Ньютона о форме Земли, было доказано отсутствие на Луне плотной атмосферы и подготовлено знаменитое открытие Ломоносовым атмосферы Венеры в 1761 году. Это блестящее астрофизическое открытие XVIII века стало крупнейшим завершением исследований, начатых в Петербургской академии в 1726 году. В области небесной механики работы петербургских астрономов оказали значительное влияние на развитие отечественной и мировой науки. Они заложили основы отечественной небесной механики и во многом способствовали становлению и развитию этой науки в мировом масштабе. Петербургская академия стала оплотом нового естествознания. Она объединила единомышленников — одиночек, работавших в других странах, оказывала им моральную и материальную поддержку. Неслучайно лучшие работы по небесной механике, основанной на учении Ньютона, были премированы Петербургской академией наук. В середине XVIII века к Петербургской академии присоединилась и Берлинская академия, где работали в те годы Эйлер и Мопертюи. После смерти Галлея в 1742 году именно Петербург стал мировым центром исследований в области небесной механики. Он оставался им вплоть до возникновения знаменитой французской школы небесной механики.
Работы астрономов Петербургской академии подготовили ряд крупнейших научных открытий. Они заложили основы кинетической теории газов, теории ахроматов, детально изучили свойства дифракции и рефракции света, подготовив тем самым создание теории этих явлений, а также доказали существование атмосферы на Венере и отсутствие ее на Луне. Петербургские ученые принимали самое активное участие в первых международных научных предприятиях XVIII века — астрономических наблюдениях для определения параллаксов небесных тел (Солнца, Луны, Марса, Меркурия и других), в результате которых были получены первые научные данные о размерах Солнечной системы.
В Петербургской академии наук XVIII века была найдена даже весьма удачная форма организации руководства всеми астрономо-геодезическими работами страны — так называемый Географический департамент, по образцу которого впоследствии создавались Парижское бюро долгот и аналогичные организации в других странах.
Петербургские ученые-метеорологи XVIII века, разработав инструменты собственной конструкции и детальную программу исследований, первыми в нашей стране начали многолетние систематические наблюдения, заложив тем самым основу отечественной метеослужбы.
Деятельность академии заложила основы для развития исторической науки в России. Исследования Шлецера, Миллера, Байера в этой области до сих пор являются предметом оживленной дискуссии сторонников и противников норманнской теории образования Российского государства.
Важным результатом работы академии явилась деятельность М. В. Ломоносова, основателя первого Российского университета в Москве, ученого, преуспевшего во многих отраслях научных знаний.
Таков был триумфальный итог деятельности Петра и Брюса по созданию Академии наук. При этом необходимо учитывать, что Яков Вилимович при создании академии и в ходе ее работы выступил не только как организатор важнейшего в России учреждения. В своей переписке с учеными академии наук он проявил себя и как ученый-энциклопедист.
В 1727 году двадцатилетним молодым человеком в Петербургскую академию наук приехал работать Леонард Эйлер. Он получил профессуру в академии и в 1732 году вступил в переписку с Брюсом, к тому времени уже жившим в Глинках. Переписка Брюса с Эйлером рисует Якова Вилимовича как ученого, сохранившего на всю жизнь интерес к чистой математике и, как отмечает автор публикации переписки Ю. Х. Копелевич, уже в старости, вдали от государственных дел, внимательно следившего за состоянием математических наук в молодой академии, сумевшего оценить замечательное дарование молодого Эйлера. Брюс обсуждал выдвигаемые Эйлером математические проблемы, завязав с ним научную переписку, которая, однако, очень скоро прервалась из-за болезни и смерти Брюса.
В этой переписке Брюс выступает как математик-теоретик, с которым консультируется профессор Л. Эйлер. Такие взаимоотношения объяснимы ввиду огромной разницы в возрасте — 38 лет. Естественно, для Эйлера Брюс был более опытным, а следовательно, знающим ученым. Эйлер по достоинству оценивает достижения Брюса в области математики, в свою очередь наш герой охотно делится с молодым исследователем своими познаниями и достижениями в области построения кривых линий. Вероятно, это и высокая оценка Брюсом таланта Эйлера способствовали стимулированию исследовательской работы будущего великого математика.
Переписка показывает и необычные отношения Брюса с учеными, работавшими в Академии наук. Они стремились поделиться своими знаниями с Брюсом, рассчитывая на помощь и поддержку, а главное — понимание научных проблем в качестве специалиста-исследователя.
К сожалению, болезнь не позволила Брюсу продолжить его любимое дело и участвовать в исследовательской работе петербургских ученых. Несмотря на это, в последние годы жизни, проведенные в Глинках, Брюс занимался активной научной деятельностью. Особенно это относится к его занятиям наблюдательной астрономией.
Астрономия
В. Л. Ченакал в «Очерках по истории русской астрономии» писал о Брюсе: «Приобретя еще в молодости путем самообразования превосходные по тому времени знания, Брюс систематически пополнял их всю жизнь. Особое внимание уделял он при этом физико-математическим наукам и особенно астрономии».
Исследования В. Л. Ченакала дают наиболее подробные сведения, связанные с деятельностью Якова Вилимовича в области астрономии. Автор приводит данные о библиотеке Брюса, называя около ста книг, специально посвященных вопросам астрономии. Среди авторов этих книг почти все классики астрономии (И. Гевелий, X. Гюйгенс, И. Ньютон, Д. Грегори, Д. Флэмстид, Э. Галлей, все видные астрономы XVI–XVII и начала XVIII века) и разные учебные руководства по теоретической и практической астрономии, а также литература по гномонике, различные календари и таблицы и множество книг по мореходной астрономии. Были в их числе и русские, и немецкие, и английские, и голландские, и шведские, и итальянские, и французские издания. «Одним словом, здесь было почти все, чем располагала астрономическая литература того времени. Иметь в своем личном пользовании такое богатое книжное собрание мог, конечно, только человек, серьезно интересующийся этой наукой».
Знания Брюса в астрономии были настолько основательными, что он начал сам писать астрономические сочинения.
Большой интерес представляет и в наше время, например, составленная и опубликованная Брюсом в 1707 году карта звездного неба — «Глобус небесный иже о сфере небесной…».
Одновременно с выполнением частично теоретических, частично просветительских и популяризаторских астрономических работ Брюс уделял много времени и внимания наблюдательной астрономии, изучая звездное небо, отдельные небесные светила с помощью астрономических наблюдательных инструментов.
До 1700 года все астрономические наблюдения Брюс, как и другие московские «звездозаконники» того времени, проводил в различных, случайно выбиравшихся им местах. Что это были за места и насколько они были удобны для размещения инструментов и ведения наблюдений, пока неизвестно.
В 1699 году Петр поручил Брюсу организовать в Москве уже упоминавшуюся выше «навигацкую школу».
Наиболее удобным помещением для размещения этой школы была признана построенная в 1692–1695 годах в Москве на Земляном валу Сухарева башня.
Так как эта башня возвышалась над землей на 64 метра и к тому же находилась на одном из наиболее высоких мест Москвы, то Брюс нашел, что одновременно с размещением в ней «навигацкой школы» она может быть весьма выгодно использована и для устройства в ней астрономической обсерватории.
В январе 1700 года в этой башне Брюс оборудовал в одном из верхних ее этажей астрономическую обсерваторию.
В. Л. Ченакал утверждает, что Брюс, не имея времени для личного руководства «навигацкой школой», уже в 1701 году передал ее «под смотрение» другим лицам, продолжая работать в ее стенах лишь в астрономической обсерватории. Более того, исследователь считает, что Брюс производил астрономические наблюдения в этой обсерватории почти пятнадцать лет. Позволим себе не согласиться с этими утверждениями, поскольку при создании школы на Сухаревой башне Брюс даже не рассматривался в качестве ее возможного руководителя. Об этом говорят факты, связанные с началом Северной войны и участием в этих событиях в 1700 году генерал-майора Брюса. Для Петра I, несмотря на ученость Якова Вилимовича, последний рассматривался в качестве военного специалиста, инженера и ученого-консультанта. Что же касается астрономической обсерватории на Сухаревой башне, эта обсерватория создавалась Брюсом не для собственной работы, а для обучения специалистов, получавших в школе образование, связанное с деятельностью военно-морского флота. «Навигацкая школа» в большей мере готовила капитанов кораблей, штурманов (навигаторов), для которых познания в области астрономии были необходимы. Поэтому совершенно излишне говорить о работе Брюса в обсерватории на Сухаревой башне. Тем более никаких документальных подтверждений этому нет.
Имеются сведения, что в этой обсерватории, кроме астрономических зрительных труб, Брюсом были размещены измерительные инструменты — секторы и квадранты — для определения времени по звездам Большой и Малой Медведицы. Здесь же был помещен привезенный в Москву из Голландии еще при жизни Алексея Михайловича большой звездный глобус диаметром 2 метра 13 сантиметров, работы наследников известного голландского географа Жуильяма Блеу.
Переписка нашего ученого героя с Петром содержит немало сведений об астрономических работах Брюса.
На письмо Петра, адресованное Брюсу в начале 1699 года и касавшееся вопроса о способах наблюдения солнечных затмений, последний отвечал царю 22 марта того же года: «…когда изволишь потемнение солнца примечать, тогда изволь избрать избу, в которой бы можно окны все закрыть, чтоб свету в ней ничего не было. Такожды надобна трубка зрительная, которую в яблоко деревянное вкрепить, а яблоко и с трубкою вставить надобно в затвор оконечной, таким подобием, чтоб можно трубку на все стороны поворотить, на ту стать, как у астролябиума яблочко медное поворачивается.
Сие изготовивши, надобно чрез ту трубку зрительную округ солнечный на разных бумажках начертить, чтоб в разные времена величество потемнения ведомо было. Так же и диаметр солнушной прочертить надобно, а диаметр для того начертить, когда изволишь начать примечать, тогда изволь нитку провесную пред бумажкою повесить, и надобно так унаравливать, чтоб всегда стень от оной привесной нитки на диаметре солнечном была; наипаче всего как трубку и привесную нитку приправить, изволишь в образце разсмотреть».
29 июля 1699 года Брюс посылает Петру письмо с описанием инструмента для определения высоты Полярной звезды.
«…послал я, — пишет он в этом письме царю, — надеяся, что будет угодно тебе, милостивейшему государю, вещь такую, которая зело надобна человеку, который в езде пребывает, как сыскать полус гогде (или элевацию поли) без всякого вычету и не ведая деклинации солнца и не имея инструментов, кроме циркула и линеала, а как сие сыскать, и тому яе чертеж и описание сделал, како изволишь видеть на бумагах, которыя в сей грамотке положены, и зело мне печально будет, ежели недовольно внятно к вразумлению тебе, государю, написал. Возможно сим подобием не токмо полуденную черту и элевацию поли или деклинацию солнца того дня, також в котором часу та обсервация была сыскать; да для того и написал, что гораздо много линей случиться и трудно будет разбирать…»
20 июля 1704 года в районе Нарвы Петр наблюдал полет болида. Имеются сведения о том, что, находясь в указанное время под Нарвой, наблюдал этот болид также и Брюс, причем его наблюдения, в отличие от петровских, носили уже чисто научный характер.
12 сентября 1706 года царь пишет письмо, в котором обращается к Брюсу с просьбой выслать ему чертеж инструмента для определения высоты Полярной звезды. На это Я. В. Брюс 28 ноября отвечал следующее: «Ваше величество изволите писать ко мне, чтоб учиня чертеж оному инструменту, о котором я доносил, им же возможно возвышение полюса и время в ночи сыскать, и прислать бы к вашему величеству. И я не токмо начертания, но и пространнаго описания не имею оному (понеже ныне никаких почитай книг при себе не имею). Того ради не могу при нынешнем случае ни явственным начертанием, ни ясным описанием вашему величеству услужить. Только ж, колико могу, о том памятно: состоит оный инструмент в трубке зрительной, длиною футов 16 или больши, имеющая в себе два стекла — одно обычайное, другое близко в четверо больши обычайного — и не мню я, чтоб кто на Москве такое стекло, како надлежит, сделать мог. Сверх того, надобно два кольца, подобные английским солнечным часам, чтоб одно в другое вложить и поворотить возможно было, величеством с величайшее стекло. Надлежит оныя два кольца разделить одно в месяцы и числы, а другое на 24 часа, и утвердить в вышеписанной трубке в той точке, где лучи обоих стекол сходятся. А как иную точку сыскивать невозможно вкратце описать, ибо много иных окрестностей из науки зрительной описать надлежит. Також надобно ко оной трубке на градусы разделенный квадрант приделать. Однакож гораздо о сем мысля, вздумал я сделать для таково дела инструмент без трубки зрительной, которым також вышеписанныя дела (хотя не таково, как с трубкою, однакож с довольным тщательством), надеюсь, что сыщутся. И начал я уже оный из дерева делать, только ж не могу онаго к совершенству привести, понеже не имели в долгом времени светлыя ночи, чтоб возможно тот инструмент опробовать, а как в совершенству придет, и я оный к вашему величеству немедленно пришлю. За сим остаюся вашего величества, моего всемилостивейшего государя, покорнейшим и нижайшим рабом Яков Брюс». Насколько глубоко понимал все тонкости описываемого в этих письмах адресат — Петр, — сказать трудно, что же касается их автора, Брюса, то, судя по тому, с какой точностью он описывал в них свои трубки, «штуки» и прочие устройства, предназначавшиеся для выполнения тех или иных астрономических работ, можно безошибочно сказать, что его знания методов и средств наблюдательной астрономии были исключительно высокими.
Все эти отрывочные данные полного представления о характере и объеме выполненных Брюсом астрономических наблюдений, конечно, не дают. Однако по ним уже можно предполагать, что объем его работ был достаточно обширен.
То, что выполнявшиеся Брюсом уже в первые годы его занятий астрономией наблюдения были серьезны и заслуживали большого внимания, подтверждает такой факт.
В 1803 году французский астроном Жозеф Жером Лаланд опубликовал широко известную в свое время «Историю астрономии». Излагая в последней хронику событий в наблюдательной астрономии с древнейших времен до конца XVIII века, он в записи, стоящей под 1700 годом, указал, что в этом году «Брюс производил некоторые наблюдения в Санкт-Петербурге». Какие именно наблюдения Брюса имелись при этом в виду — неизвестно. Однако если бы они не имели научного значения, то вряд ли он стал бы включать их в свою летопись, где им отмечалось лишь то, что действительно представляло интерес для истории астрономии.
В 1713 году, построив «на Литейной стороне» «палаты», Брюс переселился в Санкт-Петербург.
Оказавшись в новой столице, он по-прежнему систематически вел свои астрономические наблюдения. Полного их перечня до нас не дошло, однако имеется ряд фактов, свидетельствующих об этом.
Сохранилось письмо Брюса Петру I от 15 апреля 1716 года, из которого видно, что 9 апреля этого года он наблюдал полет над Петербургом болида, подобного виденному им в 1704 году под Нарвой.
«Еще же какое явление было, — писал он в этом письме царю, — посылаю вашему величеству при сем чертеж».
На приложенном к письму чертеже, представлявшем собой небольшой листок бумаги, была изображена идущая сверху вниз зигзагообразная линия и под ней надпись: «1716 г. Апреля 9 числа в осьмом часу по полудни явилась при Санктпитербурхе на небеси между норда и норд-веста таковая фигура, цветом молнейным и была видна более получаса. Сия фигура произошла из-за облака снизу вверх, почитай таковым же обычаем как метеора 1704 года, которая при Нарвской осаде была».
Исключительно интересная работа Брюса астрономического характера описывается в его письме Петру от 18 июня 1716 года.
«…я в солнце пятна усмотрел, — писал он в этом письме царю, — однакож опасался в таких многодельных временах вашему величеству так малым делом докучать. Токмо ж, памятуя любопытство и особливое тщание вашего величества в вещах, не часто случающихся, дерзнул ныне донести, что оных много в солнце является и возможно оных гораздо внятно трубою зрительною футов в 12 видеть, егда ближайшее стекло к глазу умеренно покоптится, возможно ж оныя и в 4 фута длиною трубкою видите; однакож гораздо мелко. Я надеюся, что ваше величество, конечно, оныя может увидеть, ежели да изволите кому ни есть приказать по вся дни, недели две смотреть дважды или трижды в день, понеже иногда в нем ничего не видеть, когда солнце, поворачивался на оси своей, от вида нашего оные пятна отворотит. А обращается оное на оси своей в 26 1/4 дней. И понеже сие, колико мне известно, уже с 30 лет не видно было, и я от роду своего впервые увидел, того ради не мог удержаться, не донеся о сем вашему величеству».
Это письмо дает основание считать, что занимался Брюс изучением пятен на Солнце.
В. Л. Ченакал считал также, что Я. В. Брюс имел прямое отношение к ежегодным календарям, или месяцесловам, которые начиная с 1713 года появились в Петербурге, а еще раньше в Москве.
Он утверждает, что поскольку ни в Петербурге, ни в Москве других астрономов, кроме Брюса, в указанное время, по-видимому, не имелось, то логично предположить, что именно Брюсом и были определены астрономические координаты городов, сделаны расчеты времени названных астрономических явлений, которые стали даваться с 1714 года петербургским и с 1716 года московским календарями.
Живя в Глинках, Брюс полностью посвятил себя научным занятиям и прежде всего астрономическим наблюдениям. Здание обсерватории в Глинках имело открытые лоджии и было очень удобно для проведения наблюдений.
В перечне астрономических событий 1728 года «История астрономии» Лаланда вторично упоминает имя Брюса, говоря о том, что «Брюс произвел астрономические наблюдения, которые в прошлом поощрялись умершим 28 января 1725 года царем», т. е. Петром I.
По сообщениям В. Л. Ченакала, сохранилось довольно много документов, рассказывающих о работах Якова Вилимовича по конструированию и изготовлению различных инструментов и, главным образом, зрительных труб и зеркальных телескопов. Из этих документов видно, что Брюс не удовлетворялся только лишь приобретением требовавшихся ему для своей обсерватории где-то на стороне, но и изготавливал их сам. Одним из наиболее достоверных источников, подтверждающих последнее, являются письма Брюса Лейтману. В письме, датированном 17 августа 1727 года, имеются такие, например, строки:
«Что касается изготовления катодиоптрических труб, то следует напомнить, что их не так легко делать, как это себе представляли, и неудивительно, что англичане неохотно берутся делать эти трубы. Меж тем, этим летом я велел сделать две подобных трубы, одну из металла, другую из стекла… и наибольшее затруднение состояло в первую очередь в том, что трудно было найти композицию металла, которая имела бы микроскопические скважины и полировалась бы как стекло.
N.B. Белая композиция имеет больше скважин, чем все другие композиции и полировка металла, когда его полируют как стекло, требует немало труда. Однако должен сказать, что металлические дают лучший результат, чем стеклянные, что возможно зависит от двойного отражения стекла».
В отрывках из письма, относящегося к началу 1730-х годов, неизвестному лицу говорится:
«При этом посылаю два маленьких зеркала, из коих меньшее сделано с мышьяком, а другое без мышьяка. Пошлите их, пожалуйста, господину профессору Лейтману и сообщите ему, что я еще прошлым летом сделал катодиоптрическую трубу <…>.
Оба зеркала, изготовленные мною к этой трубе в своем доме, различные. Одно из металла с мышьяком, второе из стекла. Стеклянное многим лучше, так как полировка металла нам удается меньше, нежели полировка стекла <…>.
Малое зеркало я употреблял также металлическое и нашел его лучше стеклянного, однако не столь хорошим, как призмы из горного хрусталя <…>.
Эту трубу, с окуляром в 2 8/10 дюйма, я неоднократно употреблял для рассматривания предметов на горизонте, а также наблюдения Луны. Луна выглядела в ней отчетливо и ясно и был виден весь ее диаметр. Но я не мог провести наблюдения из-за моего нездоровья, которое в темные осенние ночи увеличивается…»
Приведенные отрывки из писем Брюса наглядно показывают, какой глубокий интерес проявлял он к изготовлению для своей обсерватории зрительных труб и зеркальных телескопов.
Особо интересовала его проблема получения высококачественных металлических зеркал к катодиоптрическим, т. е. отражательным, телескопам.
Целый ряд деталей описываемого в отрывках говорит также об исключительно высоких знаниях в области технологии шлифовки и полировки стекла и металла.
Помимо указанных писем, свидетельствующих о высоком мастерстве Брюса в изготовлении зеркал для телескопов, подтверждает последнее и дошедший до нас вещественный памятник его трудов в этой области.
В Государственном Эрмитаже в Санкт-Петербурге доныне хранится металлическое вогнутое зеркало от большого зеркального телескопа со следующей, вырезанной на оборотной его стороне, надписью: «Зделано собственным тщанием графа Якова Вилемовича Брюса 1733 году августа месяца».
Рабочая, т. е. отражательная, сторона этого зеркала выполнена с такой тщательностью, которой мог бы позавидовать любой инструментальщик-оптик не только того времени, но, пожалуй, даже и всего XVIII века.
Перечисленные факты показывают, таким образом, что в лице Брюса русская наука начала XVIII века имела не только превосходного астронома-наблюдателя и строителя первых в стране астрономических обсерваторий, но и выдающегося конструктора и мастера астрономических инструментов.
В 1735 году, после смерти Брюса, его научная коллекция была вывезена в Санкт-Петербург. Среди большого числа книг, карт, чертежей, коллекций минералов и «протчих вещей» в описи этой коллекции значатся предметы, имеющие отношение к брюсовской астрономической обсерватории:
«Глоб (глобус) небесный, Тихобрашевой системы, Билима Блауа диаметрия аршина в полтора…
Два глоба: небесный и земной, диаметру вершков по двенадцати…
Футляр кожаный черный, в нем инструмент большой медный сферический.
Футляр красный, в нем часы солнечные медные универсальные…
Футляр такой же, в нем часы солнечные медные прорезные, с компасом.
Ящик липовый, в нем астролябия медная…
Футляр черный, в нем инструмент медный, которым дальности без вычету вымеривают.
Ящик сосновый трехугольный, в нем меридиан медный…
Футляр черный, в нем нактурнал медный.
Часы малые медные универсальные с привесом.
Часы средние медные универсальные с привесом…
Футляр сосновый, в нем квадрант малый пальмовый.
Футляр черный кожаный, в нем астрономический квадрант с трубкой зрительною, при нем столбик на четырех ножках.
Ящик сосновый, в нем сперископием, смотреть на затмение солнца, с трубкою зрительной.
Футляр дубовый, в нем квадрант морской медный и трубкою зрительной.
Инструмент из пальмова дерева, которым дальности меряют.
Столик сферы Копернической, к нему малой руки глобус.
Астролябия медная — три штуки.
Секстан железный, вокруг покрыт медью, с двумя трубками жестяными…
Чаш медных, которые от свечи свет умножают (вогнутых зеркал к отражательным телескопам) — четыре…
Два глобуса.
Стекло зажигательное медное (вогнутое зеркало) в рамах крашенных черепахою…
Три стекла зажигательные большие, в дереве, на ножках.
Ящик сосновый большой, в нем стекол от зрительных разных труб сто сорок.
Зеркало кругловатое небольшое, в котором кажет большое лицо.
Труба зрительная большая, из дубовых досок, четырнадцати футов; к ней ящик с прибором, в нем к другой трубе стекла: в 20 футов объектив и оглаз, прибор медный.
Труба железная большая зрительная, двадцати футов.
Труба кожаная с медным прибором, десяти футов.
Две трубки зрительныя маленькия.
Три трубки маленькия…
Две трубы: одна жестяная, оклеена ящером, без стекол, другая такая ж, жестяная с стеклами…
Четыре штатива с медными, к ним принадлежащими, фигурами.
Четвероугольная, на которой кладется трубка зрительная дубовая с медным убором.
Столб, которым зрительную трубку подымают. Подъем с железным винтом, и выкрашен красной краскою…
Зрительная трубка Ньютоновой инвенции…»
В упомянутом «ящике сосновом большом» со сто сорока стеклами «от зрительных разных труб», как показывает отдельная их опись, имелись и самых различных размеров объективы и всевозможные, «в оправах и без оправ», окуляры, и призмы, и зеркала, и прочие оптические детали астрономических инструментов.
Приводимые в упомянутой описи размеры почти для всех из этого ящика стекол показывают, что здесь были линзы от 200 до 6 миллиметров в диаметре и от 27 метров до нескольких миллиметров фокусом.
Кроме перечисленных инструментов и стекол, значилось в этой описи также большое число различных «из бука сделанных припасов, надлежащих до простых и зрительных труб».
Вот каким числом астрономических инструментов и отдельных их частей располагал Брюс в период пребывания его обсерватории в Глинках!
Трудно себе даже представить астрономическую обсерваторию начала XVIII века, которая могла бы вместить в себя все это оборудование.
В октябре 1737 года В. Н. Татищев в одном из своих писем в Академию наук писал, что у него имеется «квадрант не очень малой с перспективой (со зрительной трубой)», у которого «все обороты и все движения на бесконечных шурупах», т. е. с червячными винтами, и что этот квадрант был сделан ему «с обрасца графа Брюса».
Подводя итоги сказанному об астрономических занятиях Брюса, уместно уделить несколько слов о том, какой след оставили они в истории русской астрономии.
Выше нами уже рассказывалось о том, что в течение своей жизни Брюс написал ряд астрономических сочинений и участвовал в составлении астрономической части календарей. Сыгравшие большую роль для русской науки начала XVIII века все эти остающиеся, к сожалению, до сих пор не изученными сочинения и календари были в значительной мере обязаны своим появлением тем материалам, которые Брюсу удалось собрать при своих астрономических наблюдениях.
Большую роль сыграли для дальнейшего развития наблюдательной астрономии в нашей стране также и обсерватории Брюса.
Выше уже рассказывалось о том, какую большую службу сослужила Сухаревская обсерватория Брюса при подготовке первых русских военно-морских офицеров в петровской «навигацкой школе». Заметный след оставили обсерватории Брюса в строительстве астрономических обсерваторий и в последующее время.
Документально известно, например, что, получив в 1735 году перечисленное выше оборудование обсерваторий Брюса, Академия наук еще в течение долгого времени после этого пользовалась им для укомплектования инструментария своей астрономической обсерватории.
Сохранился, например, «репорт» руководившего с 1726 по 1747 год обсерваторией Академии наук астронома Жозефа Никола Делиля, датированный апрелем 1746 года, в котором он, касаясь обеспеченности вверенной ему обсерватории нужными инструментами, писал: «…Что ж касается до прочих маленьких инструментов, которых еще на обсерватории недостает, то понеже Академия Наук получила… многие инструменты из пожитков покойного фельдмаршала Брюса, для того не потребно будет из других земель более выписывать».
Уже один этот документ наглядно показывает, какую ценность для Академии наук составило собрание астрономических инструментов Брюса.
Если к этому добавить, что часть этого оборудования поступила в Физический кабинет Академии наук и в течение длительного времени служила там хорошим пособием для обучения академических студентов практической оптике, то значение указанных обсерваторий Брюса для дальнейшего развития русской науки станет еще более очевидным.
В. Л. Ченакал подмечает также одну довольно любопытную деталь: живя в Глинках, Брюс очень часто навещал Москву, был тесно связан с целым рядом московских государственных учреждений и находящимися в это время в Москве учеными.
Богатое наследие
Яков Брюс скончался в Глинках 19(30) апреля 1735 года. В надгробной проповеди, прочитанной при его погребении 14 мая пастором Фрейнгольдом, указывалось, что прожил он 65 лет 11 месяцев и 18 дней, т. е. не дожил до 66 лет всего 12 дней. В то время возраст достаточно солидный. А учитывая то обстоятельство, что Брюс довольно сильно болел: почти 30 лет его мучили приступы подагры, можно сказать, что смерть его не была чем-то неординарным. Тем более в 1728 году скончалась его жена Мантейфель Маргарита (Марфа Андреевна), и он был в последние годы одинок. И все же можно с уверенностью говорить о неожиданности смерти Брюса. Поскольку есть эпизоды, показывающие, что у Брюса были планы, которым не суждено было сбыться.
Первое: находясь в начале февраля в Москве, он покупает дом в Мясницкой части (современный адрес — Мясницкая, 15), в дополнение к тому, что был пожалован Брюсу в 1705 году (Мясницкая, 13, корпус 4). Видимо, он рассчитывал это здание использовать в своей дальнейшей деятельности. Тогда же Брюс заключает договор с вдовой подьячего Стефанидой Васильевой о том, что возьмет в обучение на пять лет ее сына Диму и подготовит его к поступлению в учебное заведение. Договор подписан 4 февраля, т. е. за 72 дня до смерти.
И наконец, третье и, наверное самое главное обстоятельство, показывающее, что смерть была неожиданной. Находясь в эти дни в Москве, Брюс отправляет в Санкт-Петербургскую академию наук два ящика с приборами и инструментами из своей личной коллекции. При этом предполагается, что им будет написано завещание о судьбе всего научного кабинета и библиотеки и это будет дар Российской академии наук. Однако след отосланных ящиков затерялся, их судьба до сих пор неизвестна, и завещания так и не было написано. Хотя на протяжении многих десятилетий после смерти Брюса ошибочно утверждалось, что якобы Брюс завещал все свое научное наследие академии.
Эту коллекцию и библиотеку Брюс собирал всю свою жизнь. В отличие от многих коллекционеров, Брюс, по мнению Луппова, выступает перед нами не как простой собиратель, а как ученый, который приобретает то, что ему надо для занятий. И коллекция, и библиотека отражают широту его интересов.
Валентин Босс подчеркивал, что библиотека Брюса составлялась с определенной целью. Прежде всего она отражает интересы физика, естествоиспытателя, астронома, математика и инженера, который по возвращении из Лондона встал во главе сложного движения интеллектуального и социального преобразования России, во время которого русская наука и русский язык начали приобретать свой современный характер. Брюс заложил основы для нового математического и — шире — научного образования, чем в свою очередь была подготовлена почва для основания Петербургской академии наук (в которой он также должен был играть соответствующую роль). Вот почему коллекция книг, инструментов и редких вещей, которые он собирал долгие годы, является уникальной для Петровской эпохи.
Каталог библиотеки Брюса печатался в двух вариантах. Первый, неполный, в 1859 году с коротким и неточным вступлением И. Е. Забелина, где говорилось, что «Тайдеману дана была инструкция, согласно которой он должен был принять вещи и бережно доставить их в Петербург. Принимать и считать вещи академия назначала по «росписи, которая от профессора и секретаря посольства господина Гроса учинена была», вероятно, еще при жизни и по поручению самого графа Брюса, и в инструкции, между прочим, в третьем параграфе, говорилось: «Если он (Тайдеман) между оставшимися имениями еще разные печатные книги, и как до истории, так и до прочих наук и знаний принадлежащие рукописные тетради, картины, рисунки, гравюры, инструменты, машины, сосуды старинной или нынешней работы, из какой бы оныя материи не были, также и возвышенной и резной работы, камней, старинные и новые резные монеты и медали, звери, инсекты, коренья и всякие руды найдет, которые в показанной росписи не объявлены, то и имеет он особливую роспись о том учинить и оные вещи к прочим приложить»». В конце августа вещи были приняты, уложены и до отправки в Петербург перевезены из дому Брюса в пустой дом князя Юрия Долгорукова, что близ Мясницких ворот. Здесь они оставались до зимнего пути, потому что осенью Тайдеман везти побоялся, чтоб не учинилось вреда и траты некоторым ломким вещам, каковы были инструменты и посуда. В ноябре их отправили на 30 подводах и с конвоем для бережения.
Второй вариант был напечатан в 1889 году в V томе «Материалов Императорской Академии Наук».
Прежде чем показать различие между этими двумя вариантами, необходимо восстановить ситуацию, в которой первоначальный вариант создавался.
После смерти Брюса в мае 1735 года временно ответственным за библиотеку стал граф Салтыков. 6 июня того же года он получил письменное указание от Кабинета министров «назначить исключительно квалифицированного человека» составить список книг библиотеки Брюса. В этом же письме сообщалось, что академия высылает «специального курьера», чтобы помочь классифицировать «все курьезные вещи» для Кунсткамеры. Но этот специальный курьер так никогда и не прибыл. Салтыков поручил это задание своим знакомым Богдану Аладину и капитан-лейтенанту Гурьеву, которые совершенно не понимали всей сложности возложенной на них задачи.
Поэтому первоначальная опись проводилась неквалифицированно, по-дилетантски, лишь грамотная помощь нотариуса Христофора Тайдемана дала возможность судить о подлинном богатстве библиотеки. Вот как об этом пишет канадский ученый Валентин Босс: «Трудности возникали и по той причине, что книги были на многих иностранных языках — на 12 языках (если не считать и одну неопознанную книгу). Транскрибировались названия книг кириллицей. Иногда транскрипция названий давалась фонетическая, а иногда делалась попытка перевести название книги. Каждый из четырех составителей каталога вносил свою долю профанации при работе над ним. Неспециалисты Богдан Аладин и капитан-лейтенант Гурьев начали работу первыми, и поэтому в списке первых шестисот томов отсутствует дата издания. Христофор Тайдеман подошел к делу более добросовестно и поэтому немецкие книги во второй половине описи обработаны наиболее полно». Можно добавить, что Академия наук получила не только книги из библиотеки Брюса, но и коллекцию редкостей и ценных вещей, которые Брюс собирал всю жизнь (картины, монеты, приборы, атрибуты восточных культов и многое другое).
Нотариус Христофор Тайдеман и писарь Иван Пухорт прибыли для составления каталога 31 июля. Окончательный вариант каталога включал 1600 наименований: книги, редкие рукописи, географические курьезности, карты, образцы минералов и ботаники, а также астрономические и математические приборы. Этот каталог был действительно единственным документом такого рода в первой половине XVIII века. Каталог наглядно показывает не только широкий диапазон интересов Брюса во всей его полноте, но также каким образом учение Ньютона проникало в Россию и становилось в ней известным.
Этот каталог оставался до сих пор нерасшифрованным, частично по вине Забелина, так как он считал, что его список неполный, содержащий менее половины всей коллекции Брюса, а также по причине самых реальных языковых несообразностей каталога. Но если бы такие ученые, как С. Е. Фель, Ю. Х. Копелевич, В. Л. Ченакал, С. Л. Соболь, В. Л. Воронцов-Вельяминов и другие, писавшие о Брюсе, даже знали, что каталог Забелина в 789 наименований является всего лишь частью значительно большего списка, то все равно они не смогли бы понять этот каталог, так как (отмечает С. Е. Фель) «названия книг не даются как текст, а в сильно сокращенном виде, дата издания не указывается, фамилия автора сообщается редко». Например, труды Ньютона, имевшиеся в собрании Брюса, упоминаются без имени автора и без года издания. В библиотеке Брюса имелись все основные труды Ньютона и многие наиболее значительные труды его последователей, комментаторов теории Ньютона, имелись даже «Похвальные стихи на господина Исаака Невтона» (Лондон, 1728). Более бережно отнеслось академическое начальство к книгам на английском языке. Научные связи с Англией и в 30-е годы XVIII века были редки, да и английским языком в то время владело ограниченное число ученых Петербургской академии наук, поэтому и книги на нем были большой редкостью и сразу же попали в иностранный фонд библиотеки Академии наук, где и находились в течение двух столетий. Книги эти в собрании Якова Вилимовича хронологически охватывают конец XVII — первую четверть XVIII века, т. е. период всей жизни Брюса. Сохраняя связи с Англией и после отставки, он получал оттуда литературу до последних дней жизни. Он был единственным в России того времени обладателем полного комплекта научного журнала «Философские труды», печатавшегося в Лондоне с 1666 года. Последний том этого журнала из собрания Брюса вышел в свет в 1730 году. Из книг, опубликованных в Англии в конце 20-х — начале 30-х годов XVIII века, в библиотеке были переводная книга Г. Бургаве «Элементыхимии», «Искусствоминиатюры» и «Школа рисунка», издания 1732–1733 годов и многие другие. Даже художественную литературу Я. В. Брюс, по мнению Е. А. Савельевой, предпочитал иметь в своей библиотеке на английском языке. Примером служат «Басни» Эзопа и «Дон Кихот» Сервантеса.
Многие книги, независимо от языка, на котором они написаны, носят на себе следы работы над ними Я. В. Брюса. На изданиях по математике, физике, астрономии, точным наукам — это алгебраические выкладки, решения задач, расчеты, сделанные им для работы над инструментом, вроде подзорной трубы или оптических стекол, зеркал. На рецептурных справочниках он часто выписывал на форзац рецепты, которыми, по-видимому, пользовался сам. В ряде случаев попадается просто редакторская правка.
Если с книгами на иностранных языках в сохранившейся части библиотеки дело обстоит более или менее благополучно, то судьба книг на русском языке из его собрания оказалась просто печальной. По описям в составе библиотеки числилось тридцать восемь единиц русских изданий. В настоящее время удалось обнаружить лишь пять, которые с уверенностью можно отнести к этому собранию. Три из них: «Земноводного круга краткое описание» И. Гюбнера, «Новейшее основание и практика артиллерии» Э. Брауна (М., 1709) и «Сокращение математическое» Я. Германа и Ж. Н. Делиля (СПб., 1728) — напечатаны гражданским шрифтом. Три издания напечатаны кириллицей: «Таблицылогарифмов» (М., 1703), «Торжественные врата» (М., 1703) и Новый Завет на голландском и русском языках. Голландский текст был напечатан в Гааге, русский — в Санкт-Петербурге в 1717 году. Интересно, что и в последней книге, в русской части текста, имеется правка Брюса.
Анализ библиотеки основан на двух самых авторитетных исследованиях — С. П. Луппова и Е. А. Савельевой. Именно их трудами стало видно, что книги были на четырнадцати языках.
Первое, что бросается в глаза при рассмотрении библиотеки в целом, — это ее универсальный характер. Пожалуй, нет ни одной научной дисциплины, по которой у Брюса не было бы книг. Явно преобладает научная литература. Обращает внимание большое число книг по физико-математическим наукам (233), медицине (116), геологии и географии (71). Несомненный интерес Брюс проявлял и к военным наукам (91), особенно к артиллерии и фортификации.
Но Брюс был не только естествоиспытателем и военным. Гуманитарные науки, особенно история, философия, занимают немалое место в его библиотеке. В этой области Брюс, очевидно, был силен. Немало книг имелось у него по архитектуре, искусству и филологии (включая лексиконы).
Подавляющее большинство книг в библиотеке Брюса было на немецком, английском, голландском и латинском языках. На французском языке всего 25 книг. Брюс приобретал для себя книги, как правило, лишь на тех языках, которые были ему хорошо известны.
Какие же именно книги находились в библиотеке Брюса? В числе математической литературы можно найти книги по всем разделам математики: арифметике, алгебре, геометрии (в том числе и стереометрии), тригонометрии. Среди них есть учебные курсы (например, «Математика для отроков» Штурма на латыни) и литература о практическом применении математики. Тригонометрические таблицы (например, Хр. Вольфа, издания 1711 года), переводы самого Брюса.
Довольно разнообразна и астрономическая литература. Здесь и «Космография» С. Мюнстера (Базель, 1550), «Каталог звездам восточным» Э. Галлея и его же «Описание прохождения лунной тени через Англию во время солнечных затмений 1724 и 1725 годов», «Известия о кометах» К. Нотингеля (1665), целый ряд изданных в Гданьске на латинском языке произведений польского астронома XVII века Я. Гевелия (например, «Космогеография», 1668), «Защищенный Коперник» И. Вилкина (Лейпциг, 1703).
В числе книг по физике, наряду с работами Ньютона, в собрании Брюса привлекают внимание «Книга о магнитной теории» Хью Эбергарда, издания 1720 года, сочинения Архимеда в изложении Барова на английском языке.
Интересовала Брюса и литература по химии — науке, находившейся в этот период еще в младенческом состоянии (до открытий Ломоносова и Лавуазье). В числе книг по химии в библиотеке Брюса мы находим: «Курс химии» Луммера (1698), «Химия рациональная и экспериментальная» Г. Штала (1720), «Химические примечания» (1718), «Химия» Кункела (1686), «Химия» Келнера (1693), «Химия» Реленера (1715) и другие.
Немало тут книг по технике. Состав его книжного собрания отражает разнообразный характер его деятельности. В нем значатся книги по горному делу, металлургии, монетному делу: «Металлургия» Штала (1720), «Горное дело» Г. Агригула (1580), «Книга рудокопная» Хр. Гертвига (1710), «Книга о пробовании руд» Крутермана (1717). Интересен конволют, по описи № 872, являющийся тематической подборкой литературы, очевидно сброшюрованной в один том по указанию Брюса: «Книга о пробовании металлов» Модестина (1669), «Рудокопная книга» Барба (1676), «Монетнаякнига» Шиндлера(1705), «Книгаопробовании руд» Венгера (1704). Из других книг по технике упомянем: «Книгу о мыловарении» (1712), «Книгу оварении селитры и как фейерверки делать» (1710), «Описание соляных заводов в Галле» Гофмана (1708) и ряд руководств по шлифовке стекол.
Выше уже отмечалось, что в собрании Брюса было сравнительно мало книг по морскому делу и навигации. Это — морские уставы на русском языке и несколько книг по практической навигации на английском и голландском языках. Очевидно, что эта область интересовала Брюса лишь постольку, поскольку всем сподвижникам Петра приходилось заниматься вопросами навигации. Любопытно отсутствие книг по кораблестроению — области, которой особенно увлекался Петр и которая, видимо, совсем не интересовала Брюса. Зато очень хорошо представлена была в библиотеке литература по архитектуре, в том числе сочинения классиков (Палладио, Бароцци де Виньола, Витрувий) на основных европейских языках, включая итальянский, и в переводах на русском. Архитектура и строительство интересовали Брюса не менее, чем Петра.
Среди довольно немногочисленной в собрании Брюса биологической литературы преобладали труды по ботанике. Например, «Книга о травах» Авр. Мутинга (1696), «Английская флора» (1660). Из книг по анатомии — «Состояние анатомии в Великобритании».
Что касается медицинской литературы, то она была представлена в библиотеке Брюса по тому времени полно (116 книг, включая и книгу по ветеринарии). Основную массу составляли всякого рода лечебники и книги о предохранении здоровья от заболеваний, например: «Лечение всех болезней» Вейсбаха (1712), «Книга, как самого себя лечить» Мейнигема (1728), «Практическая медицина» Гельвиха (1710), «Тридцать афоризмов, или Правила о содержании здравия» Гехма (1696), «Способ как лихорадку лечить» (1724). Медицина интересовала Брюса во всех аспектах, и в его библиотеке мы встречаем литературу по терапии, хирургии, урологии, гинекологии, окулистике, венерическим болезням и т. д. Встречаются и такие книги, как «Способ как пользоваться чаем вместо лекарства» Когаузена (1728), «Основательный способ как кровь пускать» Штала (1725).
Брюс, по-видимому, лечил себя сам. Известно, что он страдал подагрой, и среди его книг была литература и о лечении этой болезни. Большое число книг было посвящено фармакологии, аптечному делу. Упомянем такие книги, как «Домовая и походная аптека» Блюментроста (1716), «Аптекарская наука» Туллера (1709), «Основательное известие о лекарствах» Гофмана (1722) и др.
Среди книг по геологии и географии явно преобладала последняя. Здесь были общие работы по географии, например: «География» Гюбнера, изданная в 1711 году, «География генеральная…» (русский перевод известной книги Б. Варения, изданный в Москве в 1718 году), «Краткое описание всего света» на латыни (1687), «География» Вейзена на немецком языке (1694), описания отдельных стран (Англии, Франции, Швеции, Польши, Неаполитанского королевства, Гренландии и др.), островов Самоса, Патмоса и др., городов Иерусалима, Гданьска, Бендер. Интересно «Описание Российского государства», изданное в 1706 году в Стокгольме в разгар Северной войны.
Целый ряд книг был посвящен описанию путешествий. Этот жанр литературы пользовался популярностью в XVIII веке. В библиотеке Брюса находились широко известные книги Адама Олеария и Корнелия де Бруина (обе изданы в Амстердаме: первая в 1711 году, вторая — в 1651 году). Из других книг назовем «Описание путешествия в Китай» Усбранта (1707). Имелись отдельные издания по минералогии, геодезии, определению широты и долготы.
Брюс был одним из крупнейших специалистов по военным (особенно военно-инженерным) наукам. Неудивительно поэтому, что военная литература была широко представлена в его библиотеке. Здесь были военные уставы разных государств, книги по военной истории, ружейному делу и т. д. Наиболее хорошо подобрана литература по фортификации и артиллерии. В числе книг по фортификации мы встречаем произведения крупнейших специалистов того времени, в том числе подлинники переводов, изданных при Петре I. Вот лишь некоторые из них: «Вобанова манера укрепления городов», труды по фортификации Ф. де Кремы, А. Фрейтага, Ф. Блонделя, М. Дегенса, О. Смоли, Хр. Нейбаруна, Штурма, ван Брюже, Я. Вертмиллера, С. Грубера, Ф. Г. Рузена, Боргдорфа, Беклера, Тревена. Интересны два конволюта, числящиеся в описи под № 1092 и 1138. В первом помещены следующие произведения: «Крепостноестроение» Пагана (1677); «Основаниефортификации» Римплера (1674); «Жестокий штурм на укрепленные места» Шейхцера (1678). Во втором: «Непобедимаякрепость» Боргсдорфа (1682); «Новый способ к крепостному строению» (1682). Среди книг по фортификации находились и русские переводы, например «Римплерова манера о строении крепостей». Из литературы по артиллерии назовем сочинения Кр. Геслера, М. Мигера, 3. Бухнера, Козимера, Кугорна, Пирофила, Рихтера, Блонделя и др. Здесь были и книги, являющиеся оригиналами переводов, опубликованных при Петре, например книга 3. Бухнера «Учение и практика артиллерии».
Разнообразна была в библиотеке Брюса историческая литература. Имелись классики древности: Плутарх, Тит Ливий, Корнелий, Тацит, Иосиф Флавий (в основном в переводах на немецкий и английский языки), а также крупнейшие историки XVII века, например Самуэль Пуффендорф. Среди исторических книг Брюса мы встречаем «Курсы всеобщей истории», «Всеобщую историю» Вильгельма на латинском языке, изданную в Берлине в 1682 году, «Полную историю европейскую», изданную в Лондоне в 1711 году, и др., истории отдельных стран, монографии, посвященные различным историческим событиям: «Описание войны в Италии» (1702), «Историческое известие о смятениях в Польше» (1710), исторические лексиконы и др.
В библиотеке Брюса имелось много всевозможных хроник и летописцев: «Турецкая хроника» (1640), «Польская хроника» (1701), «Английская хронология» (1665), «Краткий китайский летописец» (1696), а также биографической литературы: жития (описания жизни) Карла XII (1702), Карла-Густава (1697), Тамерлана (1723), Сципиона Африканского (1690), Марка Брута (1700), Александра Македонского (сочинение Квинта Курция), Петра Великого (Лейпциг, 1725) и др. Две исторические книги были на русском языке: «Степенная книга» (рукопись) и «Синопсис…» (не указано, печатная книга или рукопись).
Среди книг по истории имелись и многотомные издания, например упомянутое «Житие шведского короля Карла XII» в девяти томах. Характер интересов Брюса отражает литература по нумизматике: «Книга о монетах» Патина (1675), «Руководство к познанию монет» (1718), «Известия о польских и прусских монетах» (1722) и др.
Политическая литература в библиотеке Брюса была немногочисленной, однако среди этих книг имеется знаменитое сочинение Н. Макиавелли «Князь» (1699), а также «Правда воли монаршей…» Ф. Прокоповича (М., 1722). Другие книги были связаны с практической русской дипломатией: известное «Рассуждение…» П. Шафирова о причинах шведской войны на русском языке (неясно, какое издание), «Трактат между Российскою империею и султаном Эшрефом»(СПб., 1729), «Ключ к Ништадтскому миру» (1722).
Несомненно, обширнее была литература по философии. Здесь были труды и древних философов (Гераклит, Демокрит, Лукреций Кар), и крупнейших философов XVI–XVIII веков: Рене Декарта (в 4 томах), Френсиса Бэкона (в 3 томах), Джона Локка («Опыт о человеческом разуме», изданный в Лондоне в 1700 году), Роберта Бойля (в 3 томах), Хр. Вольфа и др. Таким образом, Брюс был знаком с важнейшими философскими учениями своего времени. В библиотеке его были ряд книг также по логике и психологии.
По филологии имелось в библиотеке два вида изданий: многочисленные словари на всех языках и грамматики (латинская, немецкая, голландская, французская, английская, русская). Таким образом, по филологии Брюса интересовала литература, необходимая для переводов и изучения языков.
В небольшом количестве были книги по искусству и художественным ремеслам. Например, трактат Леонардо да Винчи «О художественном письме», две монографии «О знатнейших живописцах» (1710 и 1718 годов), «Книга об искусном золотарном и серебряном художестве» (1708) и «Книга о лаковом и олифовом художестве» (1707).
Интересовала Брюса литература по генеалогии и геральдике. Перечислим некоторые из этих книг: «Сокращенный каталог о дворянах и лордах в Англии» (1697), «Краткие вопросы из генеалогии» И. Гюбнера (1719), «Руководство о геральдике» В. Триера (Лейпциг, 1714), «Духовные и светские королевские ордена» X. Грифия (Берлин и Лейпциг, 1709), 5 томов «Новоисправленной книги немецких гербов» (Нюрнберг, 1657), «Куриознаягеральдика» Рудольфа (Франкфурт и Лейпциг, 1718) и др.
Художественная литература в библиотеке Брюса была немногочисленна, однако состав ее не лишен интереса: произведения древних классиков (Овидий, Теренций, Эзоп, Гомер, Гораций) чередовались с литературой XVI–XVII веков. Известное произведение Овидия «Метаморфозы», популярное в России в первой половине XVII века, имелось в библиотеке Брюса на голландском языке. Очень интересно наличие в библиотеке комедий Мольера на французском и немецком языках. Из других художественных произведений имелись вирши на различных языках (включая и финский: № 1217 — «Финская стиховая книга»).
Представляет несомненный интерес и литература под условной рубрикой «Прочие книги»: сюда вошли книги по садоводству, пиротехнике и фейерверкам, описания различных церемоний, литература о музыке и танцах, верховой езде и т. д. Наиболее многочисленны книги по садоводству, к которому Брюс, подобно Петру, проявлял большой интерес. Немало было работ и по домоводству: поваренные книги, «Разумная хозяйка» Миллингсдорфа (Нюрнберг, 1712), об устройстве погребов и т. д. Закономерен интерес Брюса к литературе о музеях. В его библиотеке имелись, например, «Описание саксонской Кунсткамеры» Г. Бетеля, «Описание натуральных вещей» И. Шейхцера и др.
По музыке, танцам, педагогике, сельскому хозяйству, верховой езде, охоте у Брюса имелись лишь единичные книги.
Подбор книг в целом очень хорош. По физико-математическим наукам, архитектуре, медицине, военным наукам литература была подобрана с большим знанием дела, причем Брюс был хорошо знаком с новейшей научной литературой.
Гуманитарные науки не были областью особого внимания Брюса. По числу исторических и философских книг библиотека Брюса была значительно беднее библиотеки его современника Д. М. Голицына, который специально подбирал книги по этим областям знания. Но и тут Брюс обнаруживает и знание предмета, и хороший вкус: в его библиотеке имелись классические исторические и философские произведения. Что же касается политической литературы, то кроме «Князя» Макиавелли мы не находим у него других известных политических трактатов.
Особое место в библиотеке Брюса занимают книги, связанные с оккультными и герметическими знаниями. Эта часть библиотеки Я. В. Брюса практически не освещена ни российскими, ни советскими исследователями, писавшими об истории науки и просвещения в России. Обычно они ограничивались краткими упоминаниями об этом бесценном собрании, отписками или вообще умалчивали о нем, что само по себе симптоматично. Например, в интересном во всех прочих отношениях исследовании «Наука и литература в России при Петре Великом» П. П. Пекарского нет об этой литературе ни слова. В работе советского ученого С. П. Луппова «Книга в России в первой четверти XVIII века» говорится: «Несколько слов об антинаучной литературе, имевшейся в библиотеке Брюса, хотя и в очень небольшом количестве. Эти книги по астрологии («Ключ к астрологии», Лондон, 1694), алхимии (Фауст. Алхимический лексикон; «Алхимия», Франкфурт, 1613), толкованию снов и другие». У другого исследователя Л. М. Хлебникова в статье «Русский Фауст» мы находим заявление, что «очень мало в библиотеке Брюса весьма популярных в средневековой науке и издававшихся в большом количестве книг мистического содержания по астрологии, хиромантии, физиогномике, белой и черной магии».
Не останавливаясь на подробном исследовании этой части библиотеки Брюса, отметим, что сейчас выявлено 73 книги из всей коллекции Брюса, имеющие отношение к оккультно-мистическим знаниям. Наиболее интересны труды А. Магнуса (Великого), Демокрита, Т. Парацельса, Р. Лулиуса, И. П. Румелия, А. Кирхера, Д. Кардани, Ф. Бэкона, И. Б. Порте и других ученых, занимавшихся философией, геомантией, астрологией и медициной. Данное исследование впервые опубликовано в 2003 году в моей книге «Яков Брюс».
Говоря о библиотеке Брюса, следует отметить, что это не коллекция, а рабочее собрание книг, необходимое его владельцу, которое полностью отражает области его научных интересов. Здесь почти нет случайных книг. Это библиотека научной литературы, библиотека ученого, а таких еще не было ранее на Руси. Начиная именно с Брюса этот тип библиотек будет встречаться все чаще и чаще, отражая быстрые успехи развития науки в России.
К сожалению, судьба библиотеки Брюса оказалась печальной.
Коллекция была перевезена в Санкт-Петербург. Причем после перевозки у Тайдемана обнаруживалась недостача в вещах Брюса, в которой он не мог отчитаться, и, видимо, в таких размерах, что после смерти Тайдемана (8 июля 1742 года) Академия наук назначила запрет на продажу его вещей до тщательной проверки книг и ценностей особой комиссией. Таким образом, уже в самом начале был причинен значительный ущерб библиотеке, да и урон ее целостности. Так что суждения о полном составе библиотеки как отражении интересов ее владельца могут делаться с ретроспективными поправками и носить относительный характер. К сожалению, на этом злоключения культурного наследства Брюса не закончились.
Академия наук приняла решение по существующей традиции разделить прибывшие книги по отраслям знания, а обнаруженные дублеты передать в академическую книжную лавку для продажи. Таким образом, уже в самом начале часть книг из собрания Брюса покинула стены Академической библиотеки. Это деление собрания Я. В. Брюса не было последним. В 1812 году, после пожара Москвы, часть дублетного фонда Академической библиотеки поступила в библиотеку Московского университета. До сих пор в ней хранится ряд книг с экслибрисом Я. В. Брюса из его библиотеки. Позже, в 1827 году, после пожара в Абосском университете и открытия нового университета в Хельсинки, два больших раздела по каталогу 1742 года (Камерному каталогу) — «Теология» и «Юриспруденция» — были подарены вновь открытому университету. Среди этих книг находились и издания, ранее принадлежавшие Я. В. Брюсу. В настоящее время они хранятся в библиотеке Хельсинкского университета. Там представлено около 30 томов из библиотеки Брюса. Таким образом, книжные богатства, ранее принадлежавшие Я. В. Брюсу, оказались в нескольких местах.
В 1763 году императрица Екатерина II заинтересовалась коллекцией Брюса и заказала значившийся по описи «большой сверток российских книг, между которыми капитуляции и пункты взятых лифляндских городов, на немецком языке и разные письменные каталоги книг». Оказалось, однако, что они пропали вместе с двумя пачками книг и библиографическими записями Брюса, содержание которых не было раскрыто в описях.
В настоящее время группа сотрудников Российской академии наук во главе с Е. А. Савельевой смогла выявить и определить как бесспорно принадлежавшие Я. В. Брюсу более 800 печатных и рукописных книг.
Во многом такая печальная судьба брюсовской библиотеки стала основой того, что в легендах книги Брюса предстают как часть и источник магической силы знаменитого колдуна, исчезнувшей вместе с ним.
И все-таки ни отдельные факты биографии петровского сподвижника, ни его удивительная библиотека не могли стать основой тех легенд, которые сочиняли о Брюсе после его смерти, наделяя Якова Вилимовича качествами колдуна и чернокнижника. Происходило это, по нашему мнению, из-за того, что совершенно искусственно была создана легенда об издании, появившемся в московской Гражданской типографии в 1709–1715 годах, названным впоследствии Брюсовым календарем.
Текст этого издания к Брюсу не имел никакого отношения. В самом издании он представлен в издательских данных только как лицо, под надзрением которого этот календарь появлялся. Там же указывается, что составителем был руководитель московской Гражданской типографии В. О. Киприанов, а в астрологических страницах представлены имена авторов предсказаний: Иоанн Заган, Мартын Альберт Феофрастический и Вольфганг Гильде-брант.
Это издание появилось, как и множество других, в типографии Киприанова, и, так же как на всех остальных изданиях, Брюс назван в качестве лица, под надзрением которого оно вышло в свет.
Так почему же это издание стало так популярно и обрело новое название?