Покаяние Пронин Виктор
ДЕДУШКИН. Какая же?
ГОЦЛИБЕРДАН. Убойная. Называется она коротко: стоимость человека.
ДЕДУШКИН. Как вы сказали? Стоимость?
ГОЦЛИБЕРДАН. Стоимость. Стоимость человека.
ДЕДУШКИН. Звучит очень заманчиво. А в чём там основной вывод?
ГОЦЛИБЕРДАН. Видите ли, профессор, я много лет думал, как можно оценить человека в деньгах. Вот, как актив. Можно же оценить завод, нефтяную скважину, землю, товарный знак, в конце концов? А человека – как оценить? Чтобы точно сказать, что например, Пупкин стоит миллиард долларов, а Тютькин – три копейки в базарный день?
ДЕДУШКИН. Действительно, как? Уникальный вопрос.
ГОЦЛИБЕРДАН. Знаете, профессор, я этой темой занимаюсь уже 17 лет. С тех пор, как Игоря Кочубея отправили в отставку. А вместе с ним и меня – его помощника по особым поручениям. Меня тогда пригласил один большой жулик. Олигарх, как сказали бы позже. Грузинский еврей. Или еврейский грузин. Как вам больше понравится. Давид Малпахидзе. Помните такого?
ДЕДУШКИН. Малпахидзе. Очень знакомая фамилия. Мне кажется, его дочь у нас учится. Младшая, должно быть, дочь. Всё с охранником ходит, да с охранником. Они подарили Академии грузинские кинжалы. С инкрустацией. Изумруды, сапфиры – и инкрустация. Я их в Болшево отвёз. Не хранить же в Академии. Там очень демократичная атмосфера, могут украсть.
ГОЦЛИБЕРДАН. Как вы думаете, лучше быть грузинским евреем или еврейским грузином?
ДЕДУШКИН. О, я не знаю. Я же гуманитарий. Если хотите, я спрошу на факультете этнической экономики. Там отличные специалисты. Все мои аспиранты бывшие.
ГОЦЛИБЕРДАН. Потом спросите. Так вот, вызвал меня Малпахидзе и предложил идти к нему на работу. Принимал в каком-то закрытом клубе, как щас помню. Грузинско-еврейском. С лютнями на стенах и кинжалами в грудях.
ДЕДУШКИН. В каком смысле, Гоценька?
ГОЦЛИБЕРДАН. В переносном, Евгений Волкович. В самом переносном. Угощал сациви и лобио. Неплохое было сациви и лобио неплохое. По тем временам. И сказал этот еврогрузин: говорят ты, Гоц, в правительстве неплохие связи наработал. Иди ко мне помощником по лоббизму. Пайдёшь?
ДЕДУШКИН. И вы пошли?
ГОЦЛИБЕРДАН. Ну профессор! Неужели вы помните, чтобы я работал у какого-то Малпахидзе?
ДЕДУШКИН. Не помню. Гоценька. Не помню. Но мне ведь уже 77. Память сами знаете какая. Память стареет, это генетическая вещь. Была у меня память – как «Чайка» члена Политбюро. А стала – как «Запорожец» с ручным управлением. Вот даже – что было в тот самый день – и не очень помню. Теперь уже.
ГОЦЛИБЕРДАН. А мне Малпахидзе как-то сразу не понравился. Может, и хорошее у него было лобио, да всё равно не то. И я ему говорю: согласен. Согласен, Давид, у него еще какое-то отчество было типа Карапетович, согласен, Давид Карапетович, к вам идти помощником по связям с правительством. Чтобы интеллигентнее называлось. И зарплату прошу небольшую – миллион долларов в год.
ДЕДУШКИН. Миллион долларов в год?
ГОЦЛИБЕРДАН. Его самого. В год. Это сейчас кажется – не Бог весть какая зарплата. А тогда – гигантская. Думаю, если согласится, попрошу пол-лимона аванса за первый год, а потом и уволюсь. Повод найду.
ДЕДУШКИН. И что же Давид?
ГОЦЛИБЕРДАН. О, вы и имя его запомнили. И Давид, значит, чуть не поперхнулся своим сациви. А потом вытер рот шелковым платком, сделал вид, что расхохотался, и говорит: ты, Гоц, столько не стоишь. Не стоишь ты миллион долларов в год. Вот что сказал.
ДЕДУШКИН. А вы?
ГОЦЛИБЕРДАН. А я всё-таки взял с него эти деньги. За десять лет взял.
ДЕДУШКИН. За десять лет! Как вы правильно сделали, что взяли за десять лет. И как же у вас это получилось?
ГОЦЛИБЕРДАН. Очень просто, профессор. Я вышел из грузинско-еврейского клуба. Ногами вышел. На снег. Сел в свой «Фольксваген» – тогда я только купил «Фольксваген Гольф», и мне это казалось страшно крутым – и уехал. Потом прошло десять лет. И дочь этого Малпахидзе задержали. На таможне. В Шереметьево. Арестовали. За попытку контрабанды. Везла бриллиантовое колье тыщ за триста – и не внесла в декларацию. Блядь такая. Простите, профессор.
ДЕДУШКИН. Дочь Малпахидзе? Но это же не так девочка, которая у нас учится?! Которая кинжалы?
ГОЦЛИБЕРДАН. Не та, не та, успокойтесь. У Малпахидзе было пять дочерей. Но любил он почему-то их всех. И ту дочь, которая с колье, посадили в Бутырку. В общую камеру. Помариновали там месяца три. Она уже и в голодовку. И вены резать. Но в Бутырке ребята крепкие – их на дешёвый понт не возьмёшь. Малпахидзе дёргался-дёргался, чтобы освободить, дёрг-дёрг, дёрг-дёрг – ни хера не получается. Заметьте, профессор, я при вас почти не ругаюсь. Как обещал.
ДЕДУШКИН. Какой кошмар! Если б я знал эту историю, никогда не взял бы у них кинжалы. Как думаете, Гоцик, может, отправить эти кинжалы обратно дарителю?
ГОЦЛИБЕРДАН. И я сделал так, чтобы Давид Малпахидзе обратился ко мне. За освобождением своей дочурочки. И я назвал цену: десять миллионов долларов. По миллиону за каждый год, что мы не виделись. И тут выяснилось. Выяснилось, что я таки стою миллион в год. Давид передал их мне. Наличными.
ДЕДУШКИН. А потом?
ГОЦЛИБЕРДАН. Потом Малпахидзе с освобожденной дочечкой отвалил в Лондон. Там и умер. Погиб. Попал под такси.
ДЕДУШКИН. Под такси? Под какое такси?!
ГОЦЛИБЕРДАН. Под лондонское такси. Чёрный кэб. Самое обычное такси.
ДЕДУШКИН. Как же он смог попасть под такси?
ГОЦЛИБЕРДАН. Очень просто. Он переходил улицу Пикадилли. В положенном месте. По пешеходному переходу переходил. И тут – инфаркт. Малпахидзе падает на переходе, и на него тут же наезжает такси. Финита.
ДЕДУШКИН. Как-как вы сказали?
ГОЦЛИБЕРДАН. А еще потом было другое. Новое. Выяснилось, что всё имущество Давида Малпахидзе было оформлено на любовницу. И дочери не получили от покойного папеньки от покойного папеньки ничего. Даже хера без соли не получили. Судятся до сих пор. А толку-то? У них уже и бабок нет, чтобы судиться.
ДЕДУШКИН. Эта девица Малпахидзе как-то подозрительно давно у нас учится. Надо проверить, все ли там в порядке. Нет ли коррупции, понимаете. Я сразу скажу, чтоб проверили.
ГОЦЛИБЕРДАН. А дальше, профессор, всё вышло так, что я решил создать научную формулу стоимости человека. Придумать её. Добыть. Вот, например, можно ли оценивать человека по восстановительной стоимости?
ДЕДУШКИН. Очень смелая идея.
ГОЦЛИБЕРДАН. Да, смелая. Сколько стоит сделать такого же точно человека, один в один? Пока наш общий друг Боря Толь не дожал промышленное клонирование, ответа нет. Но скоро ведь он дожмёт. И можно будет с нуля сделать любого хрена с бубликами. Например, такого раздолбая, как я – тыщ за десять. А такое светило, как вы, – миллионы потребуются.
ДЕДУШКИН. Да что вы, Гоценька. Какое светило! Очень старый старик. Там уже и клонировать-то нечего.
ГОЦЛИБЕРДАН. В общем, пока восстановительную стоимость применять не можем. А что можем?
ДЕДУШКИН. Что можем?
ГОЦЛИБЕРДАН. Можем – ликвидационную стоимость.
ДЕДУШКИН. Звучит очень заманчиво. А как это?
ГОЦЛИБЕРДАН. Сколько стоит ликвидировать человека, профессор?
ДЕДУШКИН. Сколько?
ГОЦЛИБЕРДАН. Столько стоит и сам человек.
ДЕДУШКИН. Я уже чувствую, что это научный прорыв. Но я еще…
ГОЦЛИБЕРДАН. Постойте, профессор. То есть наоборот, присядьте. Отдохните. Послушайте вашего непутёвого Гоценьку. Вот ведь каждый день на стройке элитного дома в Москве гибнет какой-нибудь очередной молдаванин. Без документов. Нелегальный рабочий. И раз он без документов, его сразу кладут и замуровывают в бетон. Был молдаванин – и нет его. Себестоимость проекта какая?
ДЕДУШКИН. Какая?!
ГОЦЛИБЕРДАН. Ноль. Абсолютный ноль по Кельвину. Значит, и жизнь молдавского нелегала стоит ровно ноль. А вот, наоборот, убили недавно священника, Гавриила Сирина. Помните такого?
ДЕДУШКИН. Пока помню. Это которого исламисты…
ГОЦЛИБЕРДАН. Да что вы, профессор! Такое светило, а верите в официальные байки. Никакие не исламисты.
ДЕДУШКИН. Да что вы! А кто же?!
ГОЦЛИБЕРДАН. Кагэбэшники, ясный хрен. Они, сто пудов. Чтобы подставить всех нас. И спровоцировать Игоря. На всякие нехорошие высказывания. И ведь у них получилось, сука, получилось!
ДЕДУШКИН. Да, теперь я понимаю. И надпись на стене – это тоже они?
ГОЦЛИБЕРДАН. А кто же?
ДЕДУШКИН. Но, кажется, этот священник и сам был агент КГБ?
ГОЦЛИБЕРДАН. Конечно. Всё правильно. Сначала заслали его к Игорю. А потом – убрали. Обычная кагэбэшная метода.
ДЕДУШКИН. Ужас, ужас! Недаром я всю жизнь так не хотел с ними связываться. С кагэбэшниками этими.
ГОЦЛИБЕРДАН. Следовательно.
Слегка барабанный гром.
Слушайте, профессор. Тысяч пятьдесят долларов было заплачено киллерам. За само убийство.
ДЕДУШКИН. Пятьдесят тысяч?! У нас столько кандидатская хорошая стоит. Если из региона. Кавказ особенно. Северный, Южный Кавказ. Нам всё равно, какой Кавказ. Только бы аспирант был хороший. Но у нас-то диссертация настоящая, ваковская. Не то, что у этих жуликов. Которые за двадцать пять продают. А потом выясняется – липа.
ГОЦЛИБЕРДАН. Дальше. Пятьсот тысяч долларов дали, чтобы Патриархия перевела стрелки на исламистов.
ДЕДУШКИН. Пятьсот тысяч?! Какой дом можно построить на Байкале. Прекрасный дом. Только бы Рослесхоз быстрее согласовал.
ГОЦЛИБЕРДАН. Следующая остановка. Миллион двести тысяч. Средствам массовой информации. Чтобы – только про исламистов. И ни про кого больше.
ДЕДУШКИН. Ни про кого больше!
ГОЦЛИБЕРДАН. А всякие там следователи, прокуроры, присяжные заседатели? Вот и набегает. Убить жалкого попа, у которого и квартиры-то своей не было, выходит под два лимона баксов! Два миллиона, понимаете, профессор!
ДЕДУШКИН. Нам как раз столько нужно на ремонт седьмого корпуса. Мы смету в Минфин уже подали. Но я не могу сейчас докучать Давыдову. Он ведь сингапурскую платёжку ещё не подписал. А как увидит новые два миллиона – может сказать, вообще не подпишу. Дескать, пусть председатель правительства выпускает распоряжение. А председатель правительства, после той надписи на стене…
ГОЦЛИБЕРДАН. Значит, молдаванин – ноль. А отец Гавриил, который, если вдуматься, в пять раз вреднее молдаванина – нет, лучше сказать, в семь раз его бесполезнее – два миллиона. Такая вот диссертация.
ДЕДУШКИН. Диссертация. Прекрасная будет диссертация. Я уверен.
ГОЦЛИБЕРДАН. А как посчитать вашу стоимость, например, профессор?
ДЕДУШКИН. Как?
ГОЦЛИБЕРДАН. Понятно, как. Прикинем, сколько стоит вас завалить, и…
ДЕДУШКИН. Как это – завалить?!
ГОЦЛИБЕРДАН. Ладно, ладно, я пошутил. У вас аж трость вспотела. Так что вы мне посоветуете?
ДЕДУШКИН. Я вам назначу научного руководителя. Скоро. На следующей неделе. Назначу. Прекрасного руководителя. Мы быстро начнём и быстро кончим.
ГОЦЛИБЕРДАН. Какой-то бордельный лозунг у вас, профессор. Ладно. Я сегодня утром говорил с Давыдовым. Через 72 часа сигнапурская платёжка будет исполнена.
ДЕДУШКИН. Правда, Гоценька?!
Падает на колени.
Это такое счастье, если б вы только знали! Такое счастье! А то, я уж думал, после надписи… После того злополучного дня…
ГОЦЛИБЕРДАН. Ньенте. Что я еще могу для вас сделать?
ДЕДУШКИН. Я. Я сам буду вашим научным руководителем. Мы соберем коллектив. Хороший. Через месяц диссертация будет готова. А там уже и защита. К концу года станете доктором наук. Точно станете.
ГОЦЛИБЕРДАН. Я хочу к моему дню рождения. Вы помните, когда у меня день рождения?
ДЕДУШКИН. В октябре. Гоценька, в конце октября. Двадцать пятого октября.
ГОЦЛИБЕРДАН. Двадцать пятого была революция. А у меня – двадцать шестого. Запомните.
Стук стальных пальцев о бетонную стену.
Запомнили?
ДЕДУШКИН. Запомнил. Точно запомнил. Двадцать шестого.
ГОЦЛИБЕРДАН. Мне стукнет 49, профессор. Уже 49. А к полтиннику я хочу подойти во всеоружии. Доктором наук. Настоящим, полноценным доктором. Обожаю, знаете ли, лечить.
Пауза.
Да и не только.
ДЕДУШКИН. Подойдете, обязательно подойдете. Я все сделаю. 72 часа. Ох…
Хватается за вроде как сердце.
ГОЦЛИБЕРДАН. Хороший у вас туркестанский саксаул, Евгений Волкович. Всем бы такой.
Пауза.
Нам.
XL
Мария.
МАРИЯ. Послушай, Гоц. Здесь какие-то совсем странные вещи начались. Я разбирала сегодня бумаги… Да, на комоде. Игоря. И там – письмо. По-испански. От Хосе Марадьяги. По-моему, Хосе Антонио Марадьяги. Архиепископа Гондураса. Тегусигальпа – я правильно? Это так называется. Приглашает Игоря на обед. Пасхальный обед в резиденцию. На Пасху. На озере. На каком-то озере. Резиденция на каком-то озере. Я пятнадцать лет испанский учила. Уже не так, чтобы здорово говорить, но… Никакой ошибки. Марадьяга. Гондурас. Но я же вспомнила. Я точно помню, что его убили. На прошлое Рождество. Тремя выстрелами. Я смотрела по телевизору. На католическое Рождество. Прошлое. Он что, выжил? Тогда говорили, что он умер на месте. Ты не смотрел в Интернете? Мог он выжить? Никогда Игорь с такими людьми не общался. Что ты, никогда. Это приглашение на пасхальный обед. Адрес не помню. Я спрятала дома. Я тебе потом скажу. Не знаю. Кажется, не читал. Точно, не читал. Это какая-то чертовщина, Гоц. Мне страшно. Мне реально страшно. Возьми и меня, пожалуйста. Прямо сейчас. Здесь. Сделай, пожалуйста. А то мне очень страшно. Ты понимаешь? Вот так. Как ты умеешь. Сильно. Это в последний раз. Я обещаю. Не знаю, кому. Давай же. О!..
XLI
Толь.
ТОЛЬ. Вот что они пишут, значит. При попытке бегства из Звенигородского СИЗО застрелен 25-летний Антон Хлебородов, лаборант Института биохимии имени Баха. Хлебородов, считавшийся активистом запрещенной Национал-большевистской партии, был задержан десять дней назад по обвинению в организации теракта. Теракт произошёл 25 марта в здании Академии рыночной экономики, во время торжественного собрания, посвященного Дню русского либерализма. В собрании участвовали премьер-министр, руководитель администрации президента и многие другие представители правящей элиты России. Хлебородов, пробравшись в здание Академии незадолго до начала мероприятия, написал специальной невидимой, так называемой всплывающей красной краской на стене нецензурную надпись. Надпись проявилась сразу после выступления премьер-министра, после чего торжественное собрание было со скандалом прервано. В первые же дни в следственном изоляторе нацбол дал признательные показания. Он заявил следствию, что действовал в одиночку и исключительно по своей инициативе. Боярский районный суд Москвы по ходатайству следствия арестовал его на месяц. Что побудило Хлебородова к побегу – пока неясно. По факту гибели заключенного возбуждено уголовное дело. Начальник СИЗО полковник Драгоноженко заявил, что в действиях охраны изолятора нет состава преступления, так как она действовала по закону и не превысила пределов разумной самообороны. В свою очередь, мать нацбола Галина Хлебородова заявила, что руководство СИЗО отказывается выдавать ей тело сына, ссылаясь на некие особые обстоятельства.
Смотрит поверх в зал.
Особые обстоятельства. И правда – зачем ему было бежать?! В изоляторе ему было б лучше, чем на свободе. Сытнее, по крайней мере.
Постепенно удаляется.
XLII
Кочубей, Пол Морфин.
МОРФИН. Неужели вы завизируете текст в таком выгляде?
КОЧУБЕЙ. В таком чём?
МАРИЯ. Нет такого слова?
КОЧУБЕЙ. В таком виде. По-русски – в таком виде.
МОРФИН. О, вероятно, я с польским спутал. Спасибо.
КОЧУБЕЙ. Да, я визирую всё как есть.
МОРФИН. Нашим читателям будет очень интересно. Это настоящая сенсация. Но за вами еще одна задолженность. Вы помните?
КОЧУБЕЙ. Какая из них?
МОРФИН. Почему из них?
КОЧУБЕЙ. У меня много всяких задолженностей. Какая из них?
МОРФИН. Вы обещали мне какую-то веселую историю из времени, когда вы были премьер-министром. Веселую.
КОЧУБЕЙ. Да, обещал. Вспомнил. Я сказал вам, что у нас вообще тогда было очень весело. Веселая жизнь.
МОРФИН. Да. Да. Веселая жизнь.
КОЧУБЕЙ. Вот такая, например, история. Как-то осенью Ельцин захотел, наконец, уволить меня. И поставить премьером генерала Кучеватова, своего старого друга. Собутыльника еще по Свердловску. Этот Кучеватов был когда-то начальником Свердловского КГБ. А потом стал при Ельцине секретарем Совета безопасности. Знаете, есть такая должность?
МОРФИН. Я изучал русские должности прежде, чем прибраться в Москву. Как второе имя этого человека – Кочеватов?
КОЧУБЕЙ. Кучеватов. Второе – у. Как удар. Или угроза. Ульяновск. Участие. Усердие. Урфин Джюс. Уродонал Шатилена.
МОРФИН. Что вы сейчас перечисляете? Это были члены правительства? Советники Ельцина?
КОЧУБЕЙ. Я? Ничего. Ничего. Не обращайте внимания. Кучеватов очень хотел стать премьером. И нам сообщили, что указ уже готов. Парламент ждёт. С замиранием сердца ждёт, когда уберут ненавистного Кочубея и отправят к ним социального близкого генерала Кучеватова.
МОРФИН. Это действительно весёлая история?
КОЧУБЕЙ. Потерпите немного. Весело ещё будет. Сейчас будет весело. Тогда к Боре Толю привели молодого артиста. Пародиста. Понимаете, что такое пародист?
МОРФИН. Не совсем. Это имитатор?
КОЧУБЕЙ. Можно и так сказать. Умеет хорошо говорить чужими голосами и вообще изображать других. Его звали Максим Галкин. Молодой парень. Тогда был. Очень хотел пробиться. Мы ему помогли.
МОРФИН. Максим Галкин – это, кажется, известный теперь артист, да? Мне говорили, что он муж Аллы Пугачёвой. Певицы. Вы это знаете?
КОЧУБЕЙ. Муж Пугачёвой? Вряд ли. Он ей во внуки годится. Хотя, может, и муж.
МОРФИН. После того, как Лиз Тейлор вышла замуж за водителя грузовика, ничего удивительного.
КОЧУБЕЙ. Лиз Тейлор? Я встречался с ней недавно в Америке. В Лос-Анджелесе. Мы выпили по дайкири. Даже по два дайкири. Два двойных дайкири! Очень приятная женщина. Немолодая, но обаятельная.
МОРФИН. Страшная старуха, по-моему. Алкоголичка. Нимфоманка. Так что же мистер Галкин?
КОЧУБЕЙ. Он записал несколько разговоров голосом этого Кучеватова. Абсолютно точно его голосом, не отличить.
МОРФИН. Простите, записал на плёнку?
КОЧУБЕЙ. Да, записал на плёнку. Там Кучеватов издевался над Ельциным. Говорил, что президент совсем спился. Выжил из ума. Что пора уже устраивать досрочные выборы. И они, генералы-патриоты, их устроят.
МОРФИН. Учинят досрочные выборы?
КОЧУБЕЙ. Да. Именно что учинят. У нас был своей человек в охране Ельцина. Мы платили ему пять тысяч долларов в месяц.
МОРФИН. Официально платили охраннику Ельцина?
КОЧУБЕЙ. Боже упаси. В конверте передавали. И он был не охранник, а замначальника службы безопасности по аналитической работе. Большой аналитик был. Сейчас пять тысяч – это ничто. Цена хорошего ужина. А тогда были – огромные деньги.
Пауза.
По крайней мере, солидные деньги.
МОРФИН. Вы видите, для Америки пять тысяч долларов в месяц – это и сегодня немаленькие деньги. Уверяю вас, господин премьер.
КОЧУБЕЙ. Спасибо за комплимент. Наш человек в охране передал Ельцину эти записи. Эти плёнки передал. Ельцин был в бешенстве. Он в тот же день уволил Кучеватова и поклялся, что не пустит его ни на одну государственную должность. Наше правительство устояло.
Отзвук аплодисментов.
МОРФИН. Вы хотите, чтобы это появилось в «Уошингтон Пост»?
КОЧУБЕЙ. Меня всё равно уволили. Но позже, через два месяца. Если вам кажется, что это история весёлая, вы можете её опубликовать. Если она невесёлая – я найду для вас другую.
МОРФИН. Эта история не очень весёлая в американском смысле, господин Кочубей. Но читателей моей газеты она заинтересует. Очень заинтересует. Я хочу ее публиковать.
КОЧУБЕЙ. Публикуйте, Пол. Скоро увидимся.
МОРФИН. Вы хотите читать её перед публикацией?
Пауза.
Мы прощаемся?
КОЧУБЕЙ. Да, нынче прощаемся. Очень сосёт под ложечкой. Мне нужно срочно отдохнуть. Врачи грозят мне инсультом. Мой врач профессор Берешит. Слышали такого?
МОРФИН. Я слышал это имя. Он должен быть знаменитый доктор в Москве. Так вам прислать текст последнего фрагмента?
КОЧУБЕЙ. Не надо. Я не хочу исправлять последний фрагмент. Просто напишите всё, что я вам сказал. И не пишете того, чего я не говорил. Очень просто.
МОРФИН. Я вам очень благодарен, господин премьер. У нас выйдет если не текст десятилетия, то текст года 100 %. Сто процентов.
КОЧУБЕЙ. Держите меня в курсе, Пол. Пришлите мне газету. Я хочу знать, когда оно выйдет.
МОРФИН. Я обязательно пришлю, господин Кочубей.
КОЧУБЕЙ. Обязательно. Обязательно!
XLIII
Гоцлибердан.
ГОЦЛИБЕРДАН. Ай-ай-ай-яй-ай… Как же это нехорошо получилось. Сообщает агентство «Рейтер». Или «Ройтер». Черт его разберет. Надо было лучше учить английский в институте. А не только шляться по бабам. Гоц! Ещё раз: Гоц! Итак. Как сообщает это самое Рейтер-Ройтер, сегодня в Москве, на Красной площади, на так называемом Лобном месте, которое в средние века служило площадкой публичной казни русских диссидентов, был задержан нарушитель порядка. Одетый в тренировочный костюм Гуччи, хулиган выкрикивал социальные протестные лозунги. Он кричал: покайтесь, так как нечто приблизилось. Неразборчиво. Нрзб. Что именно приблизилось – прояснить не удалось. Затем нарушитель стал читать отрывки, по-видимому, из исторического исследования о так называемом царе Ироде. Одном из правителей Иудеи во времена римского господства, скончавшемся в четвертом году до нашей эры. Нарушитель заявил, что не следует молиться за царя Ирода, не следует также заниматься паблик рилейшнз царя Ирода, работать спичрайтером царя Ирода и поставлять царю Ироду аналитические обзоры состояния экономики. Примерно через 7 минут после начала протестной акции нарушитель был задержан сотрудниками Особого отделения милиции кремлёвского гарнизона. К значительному удивлению милиционеров, задержанным оказался известный либерал, экономист Игорь Кочубей, который в начале девяностых годов двадцатого века возглавлял правительство России и положил начало так называемым рыночным реформам. Источник Рейтер-Ройтер в правоохранительных органах не исключил, что господин Кочубей находился под воздействием алкоголя или наркотиков. Эксперты разделились в оценках эксцентричного поступка господина Кочубея. Политолог Станислав Белковский считает, что нарушитель на самом деле выступал в роли актуального художника, производя перформанс по заказу одной из ведущих московских арт-галерей. Бывший премьер-министр был доставлен в изолятор временного содержания Особого отделения, который располагается в Теремном дворце Московского Кремля. Подробности последуют.
Пауза на выдохе.
Никаких подробностей ни хуя не последует. Потому что мы уже за это забашляли. Боря согласился выделить трёшку. Три миллиона. Американских долларов. Чтобы нигде никому ничего. Налом. Жадный-жадный, а тут не пожидился. Всё-таки Игоряшка всегда умел быть паразитом. За семь минут развести Борис на целую трёшку! Нельзя, наверное, брать деньги у царя Ирода. Но если очень хочется, почему не. Так, кажется, говорила бабушка нашего профессора.
Танцует пасадобль.
Эх, разве вы не знаете, что царю Ироду даром не нужна ваша экономическая аналитика! Царю Ироду нужны только первичные данные. Самые изначальные. Дикие, как камни, и грубые, как веревки. Вы совершенно не знаете царя Ирода. А я-то его знаю. Нас свела любовь к танцу. Вот такому танцу. Пенному, как боги, и открытому, как огонь. Я заставлю стариков танцевать его на моей дискотеке. Я их уговорю. Покайтесь, ибо приблизилось время ночного мероприятия! О, царь Ирод!
Утанцовывает.
XLIV
Кочубей, Толь, Гоцлибердан.
ТОЛЬ. Игорь, ты можешь ответить только на один вопрос: зачем ты всё это сделал?
КОЧУБЕЙ. Ты думаешь, я должен был поручить это охраннику? Или референту?
ГОЦЛИБЕРДАН. У тебя нет никаких референтов. Одна только секретарша, и ту мы оплачиваем.
ТОЛЬ. Гоц! Не вмешивайся сейчас! Не мешай!
ГОЦЛИБЕРДАН. Можно, я вообще пока уйду. Посплетничаю с домработницей Светочкой. Или, как говорят в эпоху политкорректности, с экономкой Светочкой. С экономкой Светланой. Так, наверное, в эпоху политкорректности. А вы здесь пока…
ТОЛЬ. Да. Пойди пока к домработнице. Сходи.
Пауза.
Гоцлибердан уходит сплетничать с домработницей / экономкой.
Ты знаешь, Игорь, я уже не хочу ни о чем расспрашивать. Это унизительно как-то. Даже для меня. Хотя я толстокожий, ты знаешь.
КОЧУБЕЙ. Да. Я и позвал тебя в своё время в правительство, потому что ты толстокожий.
ТОЛЬ. Ты?
КОЧУБЕЙ. Что я?
ТОЛЬ. Ты позвал меня?
КОЧУБЕЙ. Я позвал. Ты сам всегда так говорил.
ТОЛЬ. Да, наверное, ты позвал.
Самое начало капели.
Я только хочу сказать тебе несколько вещей.
КОЧУБЕЙ. Разве можно говорить вещи? Раньше мы могли говорить слова. Не вещи. Слова.
ТОЛЬ. Я только хочу сказать тебе несколько вещей. Остров в Южной Атлантике за десять миллионов совершенно не годится. Мы проверяли. Инфраструктуры никакой. Почти никакой. Газа нет…
КОЧУБЕЙ. Может, и прекрасно, что газа нет.
ТОЛЬ. Трубы девятнадцатого века. Никто не станет жить с трубами девятнадцатого века.
КОЧУБЕЙ. Если только оркестр. Нет такого оркестра, который не любит старые трубы. Помнишь Скрипки Андалусии, бывший ансамбль Дома культуры Капотни?
ТОЛЬ. Паром не ходит. Давно отменён. В восемьдесят третьем году еще отменён. После Фолклендской войны.
КОЧУБЕЙ. Ты помнишь это?
ТОЛЬ. Что? Что – это?
Читать бесплатно другие книги:
