Черный передел Бегунова Алла

– Очень плохие, – Попандопулос вздохнул. – Четыле тня насат, то есть пятнадцатого числа сего месяца мая, сфетлейший хан Шахин-Гилей и лусский посол Феселитский были фынужтены покинуть голот Кефу.

– Где они находятся теперь?

– На колабле «Алаб», плинатлежащем хану, отплыли ф клепость Келчь, пот сащиту лусского галнисона…

– О Господи! – вырвалось у Аржановой.

– Следовательно, – князь Мещерский посмотрел в упор на коммерсанта, – весь полуостров уже в руках мятежников?

– Ну, положим талеко не фесь…

Грек повернулся к дверце потайного шкафа, декорированной под зеркало в тяжелой деревянной раме, и открыв ее, извлек карту Крыма и расстелил на столе. Он стал рассказывать об изменениях политической ситуации в ханстве и подчеркивать красным карандашом названия разных населенных пунктов. По словам Микиса выходило, будто зачинщиков бунта Бахадыр-Гирея и Арслан-Гирея не поддерживают жители южнобережных городов Судак, Алушта, Партенит, Ялта, Алупка и западно-бережных городов Балаклава и Инкерман.

Здесь по-прежнему проживают немало современных христиан-греков и армян – и так называемых «татов», чьи предки – первохристиане-готы, аланы и феодориты – были обращены в ислам насильно золотоордынцами и потом смешались с завоевателями. В стороне от татарских распрей, как всегда, останется и многочисленная община караимов, исповедующих иудаизм, но антиталмудического толка.

Ее представители обладают значительным влиянием в порту Гёзлёве и его округе, в городах средне-южной части полуострова Карасу-Базар и Солхат, одни населяют старинную крепость Чуфут-Кале, что по соседству с Бахчисараем…

В задумчивости Аржанова смотрела на карту. Красных пометок на ней становилось все больше и больше. С особой тщательностью Попандопулос сейчас заштриховывал красным карандашом Тарханкутский полуостров с городом Гёзлёве, ей хорошо знакомым, с поселениями Отар-Мойнак, Ялы-Мойнак, Орта-Мамай, озером Сасык, где ей довелось побывать осенью 1780 года.

Должность каймакама округа Гёзлёве занимал Абдулла-бей, человек, с которым ей секретная канцелярия предписывала встретиться непременно. Его младшая сестра Рабие-ханым, молодая голубоглазая красавица, познакомилась с русской путешественницей в турецкой бане. Удивительное это было знакомство, и Аржанова запомнила прекрасную Рабие навсегда…

– Каковы силы мятежников в настоящий момент? – секунд-ротмистр новым вопросом отвлек коммерсанта от раскрашивания географической карты.

Микис отложил карандаш и почесал в затылке:

– Сколее фсего, около тысячи челофек.

– Да ведь это сущие пустяки! – фыркнул молодой офицер. – Непонятно, почему люди в Бахчисарае перепугалась.

– Фсе боятся погломоф.

– Чего? – не понял Мещерский.

– Погромов, – догадалась Анастасия.

– Та, – подтвердил грек. – Фы же снаете, что погломы, пофальные глабежи и убийстфа инакомыслящих – спутники любой лефолюции.

– Возможно ли прекратить бесчинства толпы? – Анастасия снова посмотрела на карту, на которой слово «Бахчисарай», в отличие от слова «Гёзлёве», опасно чернело на желтоватой тонированной бумаге.

– Нужно хотя бы две пушки, – повернулся к ней секунд-ротмистр.

– Это так, – резидент русской разведки согласно кивнул. – Сутя по опыту их последней войны с нами, пушечного огня, особенно – салпофого калтечного, таталы не фытелживают софсем. Тотчас облащаются ф бегстфо.

– А какого черта они тогда восстали?!

Микис Попандопулос остановил внимательный взгляд на адъютанте светлейшего князя. Молод был Мещерский, неопытен и горяч. Однако тот же вопрос, правда, в более мягкой форме, уже задал ему и его непосредственный начальник статский советник Турчанинов в последнем послании, полученном из Санкт-Петербурга. «Ежели крымские татары снова восстанут, – писал секретарь кабинета Ее Величества, – то что, по вашему мнению, будет подлинною причиною сего действа? Настоящее ли их недовольство правлением Шахин-Гирея или одно подстрекательство турецкое, подкрепленное деньгами и военными демонстрациями?…»

Пожалуй, сегодня греческий коммерсант мог бы ответить на вопрос Турчанинова с большей долей определенности.

Его агент, прискакавший ночью в Бахчисарай, привез сразу несколько донесений. В одном из них подробно описывалась сходка, какую устроил Халим-Гирей-султан, сообщник мятежников, в селении Ак-Гиоз, расположенном в двадцати верстах от Керчи. Выступая там перед толпой поселян, он лживо утверждал, будто бы Российская империя возвращает Оттоманской Порте ранее взятые у нее крепости Азов, Керчь, Ени-Кале и Кинбурн; будто бы великая царица, рассердившись на Шахин-Гирея, лишила его своего благорасположения и военной помощи; будто бы в поддержку Бахадыр-Гирея, перешедшего с черкесами и абазинцами из Тамани в Крым, здесь вскоре высадится крупный турецкий десант[27].

– Не бойтесь, правоверные! – кричал Халим-Гирей-султан толпе мусульман, упорно хранивших молчание. – Русские сюда больше не придут! Давайте прикончим Шахин-Гирея, проклятого вероотступника, и выберем себе нового, хорошего хана.

Из толпы вперед шагнул деревенский аксакал, седобородый, согбенный, опирающийся на клюку. Надтреснутым голосом он спросил, есть ли у пришельцев хоть какой-нибудь документ, подтверждающий эти слова.

– Есть! – отозвался Халим-Гарей-султан. – Сейчас вы его увидите, правоверные…

Он продемонстрировал поселянам… письмо генерал-майора Филисова. Там имелась большая сургучная печать с двуглавым орлом, шелковый шнурок, который она скрепляла, и собственноручная размашистая подпись русского военачальника. Переводчик медленно и громко прочитал отрывок из послания. Обер-комендант крепостей Керчь и Ени-Кале клятвенно обещал адресату, то есть Бахадыр-Гирею, не вмешиваться в его спор с августейшим братом, проистекший только из-за распределения между ними наследства Чингизидов – полуострова Крым и трех сераскерств: Буджакского, Едисанского, Кубанского.

Это возымело действие.

Жители Ак-Гиоза встретили мятежников с почетом, как победителей, и безвозмездно снабдили их провиантом и фуражом. Более того, вооружившись вилами, косами и кольями, часть из них присоединилась к отряду, чем увеличила его численность на тридцать восемь человек. После однодневного отдыха в Ак-Гиозе Бахадыр-Гирей двинулся к Кефе, собирая таким же образом по деревням не только простолюдинов, но и мурз, владеющих там полями, виноградниками и садами.

Поначалу Шахин-Гирей хотел защищать Кефу и дать восставшим отпор своими силами. Но посланные им отряды сейменов и бешлеев либо переходили на сторону противника, либо разбегались по домам, либо возвращались в Кефу ни с чем, сея панику среди солдат и чиновников, еще верных крымскому правителю. Кончилось тем, что триста человек вместе с ханом погрузились на корабли и отправились в Керчь. Бунтовщики вошли в город без боя. Толпа сразу разграбила летний дворец и обоз Шахин-Гирея, находившийся там, портовые склады, около сотни домов, покинутых жителями.

– Конечно, – сказал Попандопулос, завершая рассказ, – мятеж больше фсего нужен османам.

– Однако, ситуация интересная, – Аржанова сосредоточенно смотрела через окно во двор магазина, где приказчик и двое слуг выносили из торгового зала и грузили на мажары туго свернутые штуки сукна, парчи, бархата, шелка.

– Интересная? – удивился секунд-ротмистр.

– Они хотели захватить хана, но не смогли, – продолжала Анастасия. – Хотели перебить чиновников его администрации и тоже – не смогли. Посол страны, которую они очень боятся, уехал в Керчь вместе с главой государства. А ведь Веселитский – не Филисов…

– Бесуслофно, – уверенно подхватил Попандопулос. – Им его никогта не обмануть!

– Во-первых, сил для штурма русской крепости у них пока недостаточно, – она загнула один палец. – Во-вторых, поддержку они нашли лишь в деревнях восточной части полуострова и в Кефе, да и то – обманом. В-третьих, население других городов сохраняет полное спокойствие… Что будет делать Бахадыр-Гирей и его сообщники?

– Кое-какие шаги они уже плетплиняли, – ответил греческий коммерсант.

– Наверное, выдвинули ультиматум, – усмехнулся секунд-ротмистр.

– Почти, – грек положил на стол следующее донесение, написанное на тюркско-татарском языке.

Аржанова довольно быстро перевала текст, поскольку он был небольшим и составленным из простых, коротких фраз. Автор его, по-видимому, входил в ближайшее окружение руководителей бунта. Он сообщил резиденту русской разведки о трех письмах, недавно отправленных Бахадыр-Гиреем. Первое – Веселитскому, с вежливым приглашением на переговоры, второе – Филисову, с настойчивым требованием выдать мятежникам тех крымских татар, что уехали вместе с Шахин-Гиреем в Керчь, якобы – лишь по его принуждению. Третье – в Стамбул, с нижайшей просьбой к султану принять при дворе четырех депутатов с магзаром – официальным обращением, – а затем утвердить на крымском престоле нового хана – самого Бахадыр-Гирея, который будет избран татарским народом буквально на днях…

– Ясно, – сказал князь Мещерский. – Им надо быстро собирать сторонников повсюду.

– И прежде всего, – добавила Аржанова, – люди Бахадыр-Гирея поедут в столицу.

– Они уже ф пути, – Попандопулос, достав плоскую сумку из твердой кожи, спрятал туда карту с пометками и все донесения.

– Численность этого отряда? – строго посмотрел на грека молодой офицер.

– Мой осфетомитель написал о пятитесяти конных челкесах.

– Небойсь, все – отъявленные головорезы.

– Бес фсякого сомнения. Их тут очень жтет фаш снакомый Касы-Гилей.

– Значит, у нас нет времени, – Аржанова поднялась из-за стола.

Коммерсант ласково ей улыбнулся:

– Абсолютно фелно, любесная Анастасия Петлофна…

Парадные дубовые полированные двери уже были закрыты изнутри на засов, а снаружи скрыты за опущенными железными жалюзями.

Им пришлось выходить через заднее крыльцо во двор. Погрузка там закончилась. Арбу и две пароконные мажары, наполненные товарами из отдела тканей, работники Попандопулоса обтягивали парусиной и веревками. Много вещей из отдела парфюмерии и галантереи купец спрятал в подвале дома, куда вел потайной лаз из коридора.

Анастасия хотела вернуться домой немедленно, но Попандопулос удержал ее. Он попросил о дружеской услуге: сопроводить обоз до его загородной усадьбы, которая располагалась к северу от Бахчисарая, за районом, называемым Эски-Юрт. Семь верст туда и семь верст обратно – не так уж и много для тренированных всадников. Однако наступил полдень, и молодая женщина сказала, что коммерсант должен сначала накормить ее людей и лошадей.

В беседке, увитой плющом и виноградом, для них накрыли стол. Походный обед состоял из горячих чебуреков, лепешек, овечьего сыра, вина и чая с восточными сладостями на десерт. О лошадях позаботились тоже. С отпущенными подпругами они стояли у коновязи и ели хозяйский овес из холстяных торб, повешенных им на головы.

Микис, неутомимый говорун и любитель искрометных шуток, на сей раз помалкивал. Плохие новости удручали его. К тому же, купец думал об убытках. Он закрыл магазин, а налог хану за торговлю в мае уже заплатил полностью. Эта сумма, составлявшая примерно пятнадцать процентов от обычного оборота, едва ли при этаком раскладе будет возмещена в июне, июле, августе.

Аржанова соглашалась с ним: новости действительно плохие. Вместе с тем из инструкции № 2 начисто выпадал пункт «А», предписывающий ей заботиться о безопасности крымского правителя. Отныне в крепости Керчь со всеми ее башнями, бастионами и батареями за жизнь светлейшего хана отвечает перед императрицей генерал-майор Филисов.

Правда, совершенно непонятно, как в данных обстоятельствах «ФЛОРА» может передать письмо действительному статскому советнику Веселитскому и перейти в его подчинение, коли он пребывает так далеко от нее и, по сути дела, заперт за стенами русского оборонительного сооружения. Может быть, его конфиденты из восточной части Крыма и поддерживают связь с ним, но стоит ли Аржановой стремиться в Керчь, если Казы-Гирей – это она установила точно – сейчас находится в Бахчисарае? Конечно, он готовит здесь выступление против своего двоюродного брата, захват ханского дворца, уничтожение сторонников «русской партии».

Пусть Микис Попандопулос прячется в лесах. Теперь он – слишком важная фигура для секретной канцелярии Ее Величества. Поскольку Веселитский оказался с ханом в Керчи, то нити конспиративной работы неизбежно сойдутся в руках греческого коммерсанта, свободно передвигающегося по Крыму. Немало людей на полуострове с нетерпением будут ждать от него приказов, советов и… денег. Она же со своей экспедицией является только одной из ячеек невидимой сети, и ей пора определиться. Нечего торчать на явочной квартире и вообще – мозолить глаза резиденту. Надо приступать к работе. Надо уходить в «поле», где разведчику дана свобода действий и выбора средств при выполнении задания, если он отчетливо понимает его целесообразность и необходимость. А у нее в «поле» сейчас много всего разного: и город Бахчисарай, притихший в ожидании новых событий, и Казы-Гирей, обнаруженный ею, замышляющий бунт и убийства, и дервиш Энвер, готовый вернуться к своей прекрасной госпоже, и даже Али-Мехмет-мурза, который вчера прислал русской путешественнице приглашение в гости…

Маленький обоз, сопровождаемый четырьмя вооруженными всадниками, катил по окраинной улице. Она вела на север мимо самого древнего в городе дюрбе, или мавзолея, построенного в начале XV века неким Мухаммадом-Шах-беем для своей обожаемой матушки Бей-Юде-султана. За строением, имеющим вид куба со скошенными углами и крышей-куполом, виднелась ветряная мельница и мучной склад богатого караимского купца Аджи-аги Бобовича.

Мельница, стоявшая на взгорке, работала. Легкий ветерок поворачивал шесть ее крыльев. Толстый вал, на котором они находились, вращался со скрипом. Зубья, сделанные из твердого кизилового дерева, легко перетирали знаменитую крымскую пшеницу, называемую арнаутской или греческой. Ее красивые зерна, крупные, продолговатые и как бы прозрачные, превращались в муку светло-желтого цвета. Бобович с большой выгодой продавал ее в Италию, где «арнаутку» употребляли для производства макарон.

У мельницы дорога сужалась.

Здесь она круто, почти перпендикулярно поворачивала налево. Длинное складское здание, построенное напротив мельницы, закрывало собою весь вид за поворотом и делало это место весьма опасным для передвижения транспорта. Чтобы разъехаться, встречным повозкам требовалось держаться очень близко к обочинам.

Кучера греческого коммерсанта, понукаемые хозяином, которому хотелось покинуть Бахчисарай поскорее, сильно разогнали лошадей. Теперь они с трудом удерживали их. Арба, где сидел Микис, короткая и двухколесная, прошла поворот удачно. Но следующая за ней четырехколесная мажара, горой нагруженная штуками тканей, в поворот не вписалась и перегородила его поперек. В результате, она не смогла разминуться с большой повозкой, забитой мешками с мукой, внезапно выехавшей из ворот склада.

Оба транспортных средства сцепились ступицами задних колес. От этого мажара наклонилась набок. Груз ее резко сместился на одну сторону, угрожая опрокинуть повозку в кювет. Обоз Попандопулоса остановился. Его слуги, крича, выбежали на дорогу. Им навстречу, точно так же крича и размахивая кулаками, устремились из ворот склада работники Аджи-аги Бобовича. Пересыпая речь ругательствами, местные жители темпераментно обвиняли друг друга в случившемся и ничего не делали для изменения ситуации на дороге, сейчас полностью перекрытой.

Арба, проехавшая далеко вперед, снова вернулась к складу, и Попандопулос соскочил с нее на землю. Здесь его ожидал Эзра Мичри, старший приказчик и дальний родственник Бобовича. Он, как и все караимы, гораздо больше походил на мусульманина, чем на еврея. Среднего роста, поджарый, с короткой бородкой, в черно-каракулевой круглой крымской шапочке и длинном восточном кафтане, перепоясанном шелковым платком, он под мышкой держал амбарную книгу, в руке – карандаш, поскольку недавно отпускал товар заказчикам и считал мешки с мукой.

Мичри и Попандопулос давно были знакомы по совместным торговым операциям. Случайное столкновение повозок не являлось причиной для ссоры серьезных, деловых людей. Потому они обменялись приветствиями и в один голос выразили сожаление по поводу происшедшего. Караим объяснил греку, что лично наблюдал инцидент и, по его мнению, обе стороны в равной мере несут ответственность, но еще более – проклятое место на дороге, где вечно бывают аварии, и никто не имеет возможности предотвратить их.

Попандопулос охотно согласился с подобной версией.

Он велел слугам прекратить спор и расцепить повозки, для чего следовало сначала выпрячь из мажары лошадей, потом приподнять ее и протащить на руках вперед. По приказу Мичри работники Бобовича начали помогать им. Наблюдая за этими действиями, Эзра и Микис продолжили беседу, коснувшись и последних событий: высадки Бахадыр-Гирея в Крыму, бегства светлейшего хана и посла Веселитского из Кефы в Керчь под защиту русского гарнизона.

Старший приказчик внимательно осматривал обоз греческого коммерсанта. Ему стало ясно, что хитрый и осторожный Попандопулос по какой-то причине закрыл свое заведение в Бахчисарае и вывозит товар, наняв вооруженную охрану. Мичри желал бы узнать, отчего купец так поступает, но не решался прямо заговорить о щекотливом деле. Разве скажет ему правду Микис Попандопулос? Конечно, нет! Однако обоз идет на север, его охраняют какие-то нездешние люди в янычарских чалмах, и не пора ли в этом случае и ему закрыть хозяйский склад, ведь при любой заварушке в Бахчисарае мука мгновенно вырастет в цене…

Между тем дорога продолжала быть закрытой для проезда.

Со стороны центральной улицы к повороту приблизились три мажары. Одна – с пустыми корзинами, вторая – с дровами, третья – с татарским семейством численностью не менее десяти человек. Две женщины, закутанные в белые накидки «фериджи» с головы до пят, остались сидеть в повозке, но мужчины вышли из нее и приняли самое активное участие в разборке дорожного происшествия. За мажарами встала крестьянская арба, запряженная парой волов, за арбой – таратайка старьевщика с серым мулом.

Наконец, послышался громкий перестук подкованных копыт верховых лошадей. Семь всадников вылетели к повороту и чуть не врезались в толпу. Раздавая направо и налево удары плетьми, бешлеи в форменных темно-синих кафтанах кричали: «Дорогу! Дорогу!» Простолюдины бросились в разные стороны, но мажара Попандопулоса и повозка с мешками муки все еще торчали посередине.

Тут из-за широких спин охранников вперед выехал Казы-Гирей, одетый богато и красиво: высокая шапка, обвернутая цветной чалмой, шелковые кафтан и шаровары, на поясе – парчовый кушак, на ногах – красные сафьяновые сапоги с загнутыми вверх носами, на боку – драгоценная персидская сабля. Держался двоюродный брат хана величественно. С тех пор, как до него дошла весть о бегстве венценосного родственника из Кефы в Керчь, молодой татарин поверил в свой счастливый случай.

Казы-Гирей тотчас перебрался из комнатки, каторую занимал прежде во флигеле дворца, в кабинет правителя, реквизовал его забытый в шкафах гардероб, снял со стены оружие и приказал охране выехать вместе с ним на улицы города – для оценки сложившейся ситуации и рекогносцировки. До прибытия в столицу давно обещанного ему отряда кавказских наемников оставалось совсем немного, и резидент турецкой разведки на полуострове хотел точно спланировать план действий.

Авария на дороге возле мельницы ничего в этом плане не меняла. Однако в целях установления порядка Казы-Гирей поманил к себе греческого коммерсанта и старшего приказчика караимского купца. Низко кланяясь, они поспешили на зов. Двоюродный брат хана начал выговаривать обоим за учиненное ими на территории столицы безобразие.

– Это – необыкновенная удача, – сказал курской дворянке Мещерской, протягивая правую руку к суме, пристегнутой к передней луке седла. Там у него лежал пистолет.

– Что вы хотите сделать? – Аржанова старалась не поворачиваться к Казы-Гирею лицом.

– Застрелить его.

– А попадете?

– Обязательно. Я сейчас еще ближе к нему подъеду. В неразберихе никто не заметит.

– Но его охрана?

– Отобьемся. В общей сложности у нас – восемь пистолетных выстрелов. Лошади же – хорошо отдохнувшие. Не догонят… Только предупредите Чернозуба и Ермилова.

Анастасия задумалась на секунду. В принципе она была не против. Она считала, что спонтанные решения иногда могут быть самыми правильными.

– Ладно. Я готова.

– С нами Бог, Анастасия Петровна…

Едва ли Микис Попандопулос, отпущенный Казы-Гиреем восвояси, услышал этот разговор. Грек догадался о нем, посмотрев на лица адъютанта светлейшего князя Потемкина и сотрудницы секретной канцелярии Ее Величества «ФЛОРЫ». Без конца кланяясь, он задом отступал от двоюродного брата хана, дошел до Аржановой и Мещерского, схватил обеими руками поводья их лошадей.

– Умоляю, не нато! – прошептал Микис по-русски.

Слова его донеслись до них невнятно, точно шелест листьев в саду. Скорее, они просто поняли их смысл, перехватив взгляд купца, исполненный неподдельного ужаса. Его выразительные миндалевидные карие глаза взывали русских к милости. Они-то, свершив акт возмездия, уйдут. Но что тогда будет с ним? С его замечательными товарами, в которые он вложил столько денег? С его торговлей в Бахчисарае, которая кормит его многочисленную семью?

– Трус! – процедил сквозь зубы секунд-ротмистр.

– Конечно, его здесь схватят, – Анастасия настороженно оглянулась вокруг.

Десятка три людей, собравшихся на дороге, работали дружно.

Они облепили мажару Попандопулоса с трех сторон. Таким образом им удалось сконцентрировать усилия и приподнять ее. Пройдя вбок три шага, они опустили мажару на землю. Большая повозка с мешками муки освободилась от зацепивших ее колес. Кучер сел на козлы, взмахнул кнутом над лошадиными спинами и под одобрительные крики покатил вперед. Теперь, по крайней мере, половина дорожного полотна на повороте открылась для проезда.

Первыми этим воспользовались бешлеи вместе с Казы-Гиреем. Провожая вельможу царского рода, толпа низко склонила головы, а он даже взором не удостоил подданных хана. Напоследок посмотрел только на обоз греческого коммерсанта, словно запоминал, из чего тот состоит. С видом глубочайшего почтения и полной покорности поклонились молодому татарину и четверо всадников в янычарских чалмах, стоявшие возле этого обоза…

Дорога к усадьбе Микиса Попандопулоса пролегала мимо большого и древнего мусульманского кладбища «Кырк-Азиз» – «Сорок святых», мимо обширных абрикосовых садов в цвету. Затем она пересекала овраг и взбиралась по отлогому склону, заросшему редким сосновым лесом.

Арба, как и прежде, шла впереди, показывая путь. В нескольких шагах за ней держались сержант Чернозуб и капрал Ермилов. Мажары следовали за ним. Аржанова и Мещерский прикрывали обоз сзади. Опасаясь погони или нападения, они часто оглядывались, останавливались, прислушиваясь к разным звукам.

Говорить о чем-либо не хотелось.

Анастасия мысленно перебирала события нынешнего дня и старалась оценивать их беспристрастно. Покоя ей не давали внезапные появления Казы-Гирея. Уже дважды он возникал перед ними и всякий раз, точно заколдованный, уходил целым и невредимым. Безусловно, он – на своей территории, а они – пришельцы, у них слишком много забот. Сначала, на собрании дервишей, они не решились рисковать собственной жизнью. Теперь, у мельницы, пожалели резидента русской разведки и его мущество. Что еще помешает им при следующей встрече с коварным и неуловимым противником?…

Маленькая горная деревенька дворов на пятнадцать открылась за холмом неожиданно. Крайний дом принадлежал греческому коммерсанту. Он отличался от других здешних строений добротностью, высоким забором из камней и воротами с дубовыми створками, обитыми полосами железа. Со второго этажа дома увидели обоз и предупредительно распахнули створки. Попандопулос подошел к Аржановой и Мещерскому и предложил заехать к нему в гости, намекая на роскошное угощение. Но русские отказалась. Тогда он сказал:

– Фсю нетелю я буту стесь.

– Надежное укрытие, – Анастасия окинула взглядом усадьбу.

– Фосможно, небольшой штулм оно и фытелжит, – согласился купец.

– Давайте надеяться на лучшее, – Аржанова развернула Алмаза на месте и чуть-чуть дотронулась до его бока плетью. Верный конь всхрапнул и с места пошел рысью.

– Не сабутьте об Али-Мехмет-мулсе! – крикнул ей вслед Микис.

– Да. Я отвечаю за жизнь этого человека…

Глава одиннадцатая

Рукопись, найденная в Чуфут-кале

Люди из рода Яшлав воздвигли двухэтажный дом над рекой Чурук-су очень давно. Возможно, даже раньше, чем хан Ходжи-Девлет-Гирей перенес сюда столицу своего молодого государства, уже окончательно отделившегося от Золотой Орды. Бахчисарай и земли вокруг него с начала XVI века считались наследственным владением, или бейликом, рода Яшлав, многочисленного, сильного, богатого. Дома наподобие этого, они смогли построить и в других селениях на своей территории: в крепости Чуфут-кале, в деревнях Ак-Тачи, Улаклы, Аджи-Булат, Бурлюк и Бия-Сала.

Бахчисарайская усадьба Али-Мехмет-мурзы до сих пор выглядела внушительно, хотя фундамент дома немного просел, опустился в рыхлую почву. Средневековые строители вывели три внешние его стены из грубо отесанного камня, связанного глиной. Их толщина равнялась 60 см. Четвертая, внутренняя стена, выходившая во двор усадьбы, была более тонкой, сделанной согласно крымско-татарским традициям из сплетенных ветвей орешника, промазанных саманом – глиной, смешанной с песком и резанной соломой. Двери и окна имелись только в ней. Вдоль этой же стены на первом и втором этажах располагалась деревянная веранда. Над двускатной красно-кирпичной крышей высоко поднимались узкие трубы от четырех печей.

Спутники Аржановой остались на веранде первого этажа. Там за низким столиком «къона» для них приготовили черный кофе, мед и печенье «шекер-къыйык». Слуга повел Анастасию дальше: на второй этаж, к угловой комнате, дверь которой закрывала плотная занавеска с причудливой вышивкой.

С первого взгляда русская путешественница даже не узнала хозяина дома.

Мурахас, член ханского совета – дивана, – исполняющий обязанности министра иностранных дел при Шахин-Гирее и верный его соратник, Али-Мехмет-мурза, сорока девяти лет от роду, по воспоминаниям Аржановой, был мужчина среднего роста и весьма плотного телосложения, невозмутимый, неспешный, малоразговорчивый. Образование мурза получил в Турции, знал итальянский язык, тогда имевший статут международного, но постепенно выучил и русский, трижды посетив с посольством Крымского ханства Россию.

В полутемной комнате с наполовину прикрытыми ставнями ей навстречу поднялся человек, изглоданный какой-то болезнью. Глаза его лихорадочно блестели, пересохшие губы складывались в слабую улыбку, руки нервно теребили бороду, почти совсем поседевшую. По восточному обычаю он поклонился ей, сначала приложив руки к сердцу, потом – ко лбу.

Их первый разговор получился торопливым и как будто пунктирным, посвященным сразу нескольким темам, но ни одной – глубоко. Али-Мехмет-мурза обрадовался новому приезду Аржановой в Крым и сожалел о том, что он свершился слишком поздно. Мурахас, естественно, находился в курсе последних политических событий на полуострове, однако влиять на ведение дел уже не мог: самочувствие его стремительно ухудшилось, и в апреле поездка вместе с ханом из Бахчисарая в Кефу стала ему уже не по силам. Он просил русскую путешественницу немедленно написать императрице и дать ей совет о присылке войск в Крым, чем быстрее, тем лучше, ибо ссоры между Гиреями за трон, случавшиеся и прежде, приводили, как правило, к большим жертвам среди народа.

Анастасия слушала его, не перебивая.

Затем она вознамерилась расспросить давнего знакомца о его недуге. Али-Мехмет-мурза воспротивился. Он остановил ее жестом, когда Аржанова попыталась узнать симптомы болезни. Крымско-татарский этикет не позволял затруднять уважаемого гостя столь подробными беседами. Когда гость появляется в доме, там все должно быть в отменном порядке, а здоровье обитателей – в первую очередь.

Вскоре слуга принес им традиционный черный кофе в металлических чашечках. Анастасия попросила у Али-Мехмет-мурзы разрешения открыть ставни на окнах. Он согласился. При ярком свете дня молодая женщина составила себе более точное представление о недомогании, мучившем мурахаса. Аржанова уверилась, что оно скорее всего связано или с бронхами, или с легкими. К тому же, татарин в течение беседы сильно кашлял, прикладывая платок ко рту. На один вопрос Али-Мехмет-мурза все-таки ответил. Болезнь навалилась примерно полгода назад, в декабре, после его поездки в Балаклаву, когда он попал под проливной дождь со снегом и ветром.

– Достопочтенный мурза, – спросила Аржанова, – бывает ли у вас лекарь?

– Бывает! – мурахас безнадежно махнул рукой.

– Он что-то прописал для лечения?

– Разные средства вроде горячего молока с медом в сотах и отвара из белого калгана и белого имбиря.

– Помогает?

– Разве вы не знаете, что болезни посылает нам Аллах за грехи наши?… – глубоко вздохнув, Али-Мехмет-мурза тут же надолго закашлялся. – По повериям моего народа, существует еще злой дух «див», великан, обросший шерстью. Он душит людей во сне. Мне кажется, его рука иногда сжимает мое горло, и я задыхаюсь…

– Дорогой друг, вы должны жить. А злого духа прогонит мой колдун, – задумчиво произнесла Аржанова…

Белый маг Сергей Гончаров, будучи принят в состав экспедиции с жалованьем в 23 рубля 50 копеек в год, с питанием и предоставлением форменной одежды, заключавшейся в поярковом картузе, суконной куртке, штанах и яловых сапогах, по дороге в Крым не докучал курской дворянке. В очередь с Николаем он или правил лошадьми барского экипажа или, покуривая короткую морскую трубочку из корня черешневого дерева, сидел на козлах рядом с сыном горничной и рассматривал окрестности. На юге России и в Малороссии он еще не бывал, и все, встречавшееся на пути, вызывало у него неподдельный интерес.

Правда, один раз Гончаров вмешался в распоряжения Аржановой, порекомендовав задержаться на почтовой станции.

И оказался прав. Через час началась сильнейшая гроза. Молнии так и блистали в небе, ударяя в землю долины реки Молочная, где вился между полей и лесов широкий шлях, ведущий к Чонгару. Потом у этого шляха они встретили немало сухих деревьев, дочерна спаленных безжалостным небесным огнем.

Зато в Крыму Божий странник впервые проявил непокорство. Он категорически отказался менять свой облик: состригать абсолютно белые, слегка вьющиеся волосы, отпускать бороду, вынимать из мочки уха серебряную серьгу, имевшую вид креста, убирать подальше массивный перстень с печаткой, снабженной загадочной латинской монограммой. Анастасия вызвала его к себе для разговора и объяснила, что подобным образом он не только подвергает опасности собственную жизнь, но и препятствует выполнению задач, поставленных перед экспедицией.

– Нет, – сказал Гончаров и пристально посмотрел ей в глаза.

Такой прием Аржановой был знаком.

Однако гипнозу и внушению она не поддавалась, этот факт секретная канцелярия установила еще перед ее поездкой в Вену.

То, что белый маг вдруг захотел подчинить ее своей воле, заставило молодую женщину задуматься о причинах его отказа. Он охотно рассказывал о своей жизни и своих путешествиях, о наиболее удачных случаях излечения больных, но существовали темы, которых он не касался никогда. Они, по наблюдениям Аржановой, затрагивали сферу его отношений с потусторонним миром.

Потому она не стала добиваться от божьего странника объяснений, не стала требовать неукоснительного выполнения приказа. Она лишь попросила его пока не покидать пределов усадьбы. Белый маг ответил согласием. Ему в обязанность вменили чистку лошадей, их кормление и поение, а также уборку конюшни.

Вернувшись от Али-Мехмет-мурзы, Аржанова нашла Гончарова на рабочем месте. Одетый в пропыленную полотняную куртку, он старательно подметал пол в коридоре перед денниками. На ее просьбу о помощи белый маг откликнулся с радостью, но попросил дать ему время на подготовку к встрече со страждущим.

В чем состояла эта подготовка, она так и не узнала.

Примерно через час Гончаров появился перед ней снова, свежий, как розан, умытый, причесанный, в черной шелковой рубашке с длинными рукавами, хотя дневная жара подходила к тридцати градусам, и со своей котомкой на плече. Вместе с курской дворянкой он сел в крытую арбу, запряженную двумя лошадьми. Федор-Фатих открыл перед ними ворота. Николай, сидевший на месте кучера, щелкнул кнутом. Они поехали в центр Бахчисарая, к старинному дому над рекой.

Вообще-то, приглашение «ирымджи», или колдуна, знахаря, для лечения у крымских татар считается делом обычным. Какой-то местный знаток черной и белой магии уже посещал соратника Шахин-Гирея. Он долго молился, читал заговоры, жег в курильнице волшебную траву и даже разбрызгивал святую воду, но злого духа, принесшего болезнь, не изгнал. Аржанова сказала об этом Гончарову. Он остановился перед дверью, ведущей в комнату мурахаса и спросил Анастасию, действительно ли она желает выздоровления своему татарскому знакомому. Она безмерно удивилась:

– Конечно!

– Что будет потом?

– Мы увезем его отсюда.

– Далеко?

– Не очень. Две версты по горной дороге. На территория бейлика рода Яшлав есть крепость Чуфут-кале. У мурзы там дом. Правда, довольно ветхий.

– Две версты, – как бы про себя повторил Гончаров, – То есть не более трех часов ходу. Ну, это – возможно.

Перекрестившись, белый маг решительно толкнул дверь рукой…

Камни, камни и снова камни видела Аржанова под копытами Алмаза. Белые, почти квадратные камни, два с половиной столетия назад точно подогнанные один к другому, но теперь кое-где провалившиеся, кое-где поднявшиеся выше дорожного полотна. Не более полутора метров в ширину занимала эта дорога. Слева от нее склон горы круто уходил вниз и терялся в густых зарослях грецкого ореха. Справа от дороги гора вздымалась вверх. Однако деревья, цепляясь корнями за почву и сплетаясь ветвями, удерживались на ней и скрывали от путников свет заходящего солнца.

Отряд, о котором мечтал князь Мещерский, возник совершенно стихийно.

В него вошли кирасиры Ново-Троицкого полка и слуги Аржановой в восточной одежде, а также – родственники Али-Мехмет-мурзы. Всего набралось тридцать два человека. Они имели верховых лошадей, холодное и огнестрельное оружие, запас пороха и пуль. Свою боевую задачу они уяснили отлично. О ней сначала рассказал им секунд-ротмистр, а курская дворянка перевела его речь на тюркско-татарский язык. Потом нужные акценты расставил Али-Мехмет-мурза в проникновенном обращении, сказанном тихим, но твердым голосом. Правда, один из воинов, а именно младший сын татарского вельможи шестнадцатилетний Бекир, недавно вернувшийся домой из ханского медресе Зынджирлы, тут же задал ехидный вопрос. Он хотел знать, что делает в отряде женщина, одетая в мужской костюм, и как это сообразуется с законами шариата. Для присутствующих вопрос явился полной неожиданностью. Они переглянулись, но ответить любознательному юноше быстро, четко и убедительно на смогли. Тогда мурахас взял сына за руку и увел в свою комнату для воспитательного разговора.

Аржанова и Мещерский остались ждать результата беседы. Они понимали, что в сущности все здесь далеко не просто.

Бекир был последним и самым любимым ребенком татарского вельможи, избалованным до предела. Старшие сыновья Али-Мехмет-мурзы давно покинули его дом. Они служили на хороших должностях в армии и в администрации Шахин-Гирея, имели собственные семьи и владения. Дочери, удачно выданные замуж, проживали в разных районах полуострова.

Согласно родовой иерархии, Бекир в отсутствие старших братьев занимал в семье высокое положение, сразу после самого мурахаса. Его должны были слушаться другие члены рода. Потому Али-Мехмет-мурза, обсуждая с Анастасией и Мещерским организацию отряда, выдвинул на пост командира татарского подразделения младшего сына, хотя и при своем непосредственном контроле за его действиями.

Князь Мещерский, недовольный предложением, теперь спрашивал курскую дворянку, как осуществлять это в реальности. Ведь Али-Мехмет-мурза серьезно болен, он не в силах ездить верхом, носить оружие, управлять людьми ни в походе, ни в бою. При внезапном изменения ситуации, где его искать, с кем контактировать? С надменным и неопытным юнцом, который уже дал негативную оценку руководству отряда?

Анастасии Бекир тоже не понравился. Она с удовольствием надрала бы уши заносчивому мальчишке и отправила бы его в детскую – играть в «солдатики». Но пренебрегать волей такого союзника, как Али-Мехмет-мурза, теперь отнюдь не время. А следовало искать какой-то компромисс, и прежде всего, ей в голову пришел вариант с подарком.

Мещерский усомнился:

– Задабривать молокососа? С какой стати?

– На Востоке любят подношения.

– По-моему, в нашем обозе нет игрушек.

– Зато есть две булатные сабли персидской работы.

– И вы отдадите ему саблю?!

– Отдам.

– Ну знаете!!

– Не только саблю, но и портупею к ней. Из юфтьевой красной кожи, с золотыми чеканными бляшками…

Как ни странно, Аржанова угадала.

Собственного орудия Бекир до сих пор не имел. То ли мурахас не желал так скоро превращать сына в воина и отпускать на службу, то ли запамятовал, погруженный в переживания по причине своей болезни, то ли не имелось в наличии у него подходящих сабель – не слишком дорогих, но достаточно качественных для дворянина из рода Яшлав. Когда русская путешественница вручила татарчонку вышеозначенный предмет, глаза у него загорелись.

Бекир немедленно достал саблю из ножен и убедился в том, что она – булатная. Следовательно, это был дар, его достойный. Рукою он коснулся изогнутого клинка с характерным рисунком и раз, и другой, и третий. Потом, низко поклонившись Анастасии, сказал дрогнувшим голосом:

– Алла разы олсун, ханым!..[28]

Опоясанный портупеей с этой саблей, наследник древнего рода ехал сейчас рядом с Аржановой с левой стороны, как бы оберегая ее серого жеребца от неосторожного шага в сторону обрыва. Бекир слушал ее увлекательный рассказ о битве русских с турками при деревне Козлуджи, где она сама впервые вышла на поле боя. Он надеялся вскоре тоже опробовать свое первое в жизни холодное оружие – поражать им бунтовщиков, врагов его государя Шахин-Гирея в рукопашной схватке. А она, как ему объяснили, уже не за горами…

Отряд растянулся на дороге в ущелье Марьям-дере более, чем на шестьдесят саженей. Кроме всадников в нем состояли вьючные лошади числом в двадцать голов, мулы, мажары и арбы. Стучали ритмично по камням подкованные копыта, скрипели колеса повозок. Али-Мехмат-мурза увозил из Бахчисарая всю семью и часть имущества. Аржанова тоже прихватила с собой немало всякого добра. В арендованной усадьбе под присмотром Федора-Фатиха она оставила явно ненужные сейчас вещи вроде сундуков с европейским платьем для себя и слуг, двухместного экипажа, изготовленного мастером Тимоти Джонсом, перекрашенных армейских полуфурков.

На последней арбе, которой управлял Николай, среди корзин сидел усталый и задумчивый Сергей Гончаров. Соседкой его была Глафира. Она бережно держала на коленях клетку с Апельсином, найденным в тихих заводях залива Сиваш.

В отличие от Анастасии, горничная легко поверила в то, что оранжевая птица может стать талисманом экспедиции, и сразу привязалась к ней. Селезня огари она находила необычным, красивым, умным, способным к дрессировке. Глафира сама кормила Апельсина и много занималась с ним. Она уверяла хозяйку, будто селезень уже откликается на свое имя, различает людей, окружающих его, и умеет по команде подавать голос и хлопать крыльями.

Апельсин, просунув голову между прутьев клетки, в тревоге смотрел по сторонам. Если колесо арбы попадало на выступающий камень, и вся повозка подпрыгивала на нем, то селезень испускал короткий пронзительный крик. Тогда Глафира гладила его по роскошным оранжевым перьям и говорила: «Ну, тихо, тихо!», Гончаров вздрагивал, Николай оборачивался, а лошади безо всякого принуждения со стороны кучера ускоряли шаг.

За арбой ехал на черном муле дервиш Энвер.

Это вышло совершенно случайно. В разгар лихорадочных сборов молодой турок появился у ворот усадьбы, и Аржановой не оставалось ничего другого, как взять его с собой. Впрочем, он встретил ее предложение с радостью, никаких вопросов не задал и сказал только, что ездить верхом на лошади так и не научился. В результате странствующему монаху достался злой и упрямый мул. Он сильно лягался и потому мог идти лишь в конце каравана. Зато, почти упершись головой в заднюю стенку арбы, мул двигался за ней неотступно, никуда не сворачивал и на команды всадника никакого внимания не обращал…

Внезапно лес кончился.

Они очутились на склоне горы, поросшем травой и редким кустарником. Дорога, петляя, круто уходила вверх, туда, где над долиной вставали огромные, до 30 метров высоты, серо-желтоватые и как бы слоистые скалы. Горное плато, которое они образовывали с трех сторон – северной, западной и южной, – лежало в 540 метрах над уровнем моря. Скалы служили мощной естественной преградой. Над ней люди сумели возвести еще одну, искусственную – крепостную стену с башнями и воротами. Это и была крепость Чуфут-кале, конечный пункт путешествия.

Никто из спутников Анастасии не знал точной даты ее основания, в том числе – Али-Мехмет-мурза, весьма сведущий в истории Крыма. Он объяснил, что первое упоминание о крепости в письменных источниках относится к 1298/99 году и названа она там: «Кырк-Ор» – «Сорок укреплений». Арабский путешественник Абульфеда в 1321 году видел ее и утверждал, что она принадлежит аланам, они используют укрепление в качестве убежища при внезапном нападении врагов.

Потом крепость захватили татары. Кырк-Ор стала первой столицей Крымского ханства. Резиденцию в ней имели первые его правители: Ходжа-Гирей и Менгли-Гирей. На месте христианского храма они возвели мечеть, чуть дальше – медресе и монетный двор, принимая в крепости иностранных послов. В это время в Кырк-Ор проживали мусульмане, христиане, иудеи.

Однако в начале XVI столетия Гиреи построили себе новую столицу – Бахчисарай. Вместе с ханским двором туда переехали все мусульмане. Жить на горном плато остались христиане: греки и армяне, а также иудеи – караимы и евреи талмудического толка. Место получило другое название – Чуфут-кале, или Иудейская крепость. Караимы именовали ее «Джуфт-калэ» – Двойная крепость. Татары устроили в ней оружейный склад и тюрьму. Например, здесь, в подземном каземате, около двадцати лет томился Шереметьев, русский воевода, попавший в плен к крымцам в 1661 году.

Вывод христиан из Крыма, организованный правительством Екатерины II, затронул Чуфут-кале напрямую. Греки и армяне покинули ее навсегда, переселившись на берега Азовского моря. В старинной крепости с 1778 года обитали только караимы, купцы, торговцы и ремесленники. Утром они спускались в долину и открывали в Бахчисарае конторы, лавки, мастерские, вечером же возвращались в свои дома на горном плато. Таков был ханский указ, запрещавший им проживание в новой крымско-татарской столице…

Солнце клонилась к горизонту.

Мглистые тени залегли в ущельях между горами. Леса, покрывающие их склоны, казались темными, неправдоподобно густыми. День кончался. Предзакатная тишина обнимала окрестности.

Стражники собрались закрывать Южные, или Малые ворота Чуфут-кале на ночь. Но увидев Али-Мехмет-мурзу во главе каравана, они придержали дубовые створки, сплошь обитые полосами кованого железа. Путники сначала попали в мрачный, узкий коридор между скалой и крепостной стеной. Затем, поднявшись выше, обнаружили черные зевы трех десятков пещер, вырубленных в скале одна над другой.

Сзади раздался протяжный, гулкий скрежет. За ним последовал глухой удар. Аржанова оглянулась. Стражники свели вместе тяжелые створки ворот и опустили на металлические крючья поперечный длинный брус, запирающий их изнутри. Почему-то Анастасии, вдруг показалось, что она в ловушке. Такое странное, тревожное ощущение вызывал внутренней вид крепости.

Здесь они очутились в настоящем царстве камня.

Уличная колея была не выложена булыжником, а именно пробита в скале серо-синеватого цвета, как и тротуар сбоку от нее. Стены домов, по большей части двухэтажных, неоштукатуренные, возведенные из грубо отесанных плит, без единого окошка или открытой калитки, высились слева и справа, почти закрывали небо, напоминая то горное ущелье, по которому путники проехали час назад. Лишь красные края черепичных крыш, нависающие над тесным пространством, несколько оживляли эту картину.

Караван уже двигался по улице, именуемой Средней. Она пересекала вдоль один за двух городских районов – «Старый город». Это только снизу Чуфут-кале казалась громадной, царящей над долиной. На самом деле «Старый город» занимал едва ли семь гектаров. Потому очень скоро путники увидели Среднюю оборонительную стену, Средние ворота – Орта-Капу – прорезающие ее в центре, и Главную площадь, расположенную перед ними. Дома расступились. Бешеный ветер, гуляющий на плато, ударил им в лицо.

Орта-Капу не закрывали на ночь потому, что за ними находился второй городской район, в два раза меньше первого – «Новый город». Его возвели где-то в XIV–XVI столетиях вместе с другой оборонительной стеной – Восточной. Она тянулась поперек плато, с юга на север, имея длину 128 метров и высоту – около 8 метров, Большие ворота с прямоугольной башней – Биюк-Капу – и круглую башню с бойницей на южном фланге. Перед Восточной стеной строители вырубили в скале двойной ров, и взять ее штуромом было непросто.

Но возможно, в XVI веке никто уже не угрожал Чуфут-кале ни осадой, ни штурмом. Времена лихих золотоордынских набегов кончилась. Полуостров с 1475 года находился в полной зависимости от Османской империи. Турки держали в его приморских городах гарнизоны. Их вассалы – крымские ханы – сами водили стотысячное конное войско в походы на сопредельные северные земли, добывая главное богатство тех лет – невольников.

«Новый город» застроили караимы. В далекие первобытные времена этот народ входил в состав Хазарского каганата, могущественного государства, объединявшего тюркские племена в Средней Азии. Чингисхан уничтожил его. Каким образом караимы попали в Крым – точно неизвестно. Однако появились они здесь раньше татар. Постепенно Чуфут-кале сделалась их родовым гнездом. Свидетельством тому служило кладбище в Иосафататовой долине, буквально в двух шагах от крепости. Сотни и сотни каменных надгробий с караимскими именами стояли там, у священных для этого народа дубов «Балта тиймэз» – «Топор не коснется».

Потому не было ничего удивительного в том, что навстречу каравану из Средних ворот вышел человек поистине библейской наружности: статный, с белой окладистой, слегка волнистой бородой до середины груди, смуглый, с крупными, но приятными чертами лица, в просторном кафтане до пят и в небольшой шапочке с меховым околышем и четырехугольным суконным верхом. Одной рукой он опирался на посох, другую держал на плече мальчика лет десяти. Мальчик нес фонарь, хотя сумерки только наступали, и дорога еще просматривалась хорошо.

Караван остановился.

Али-Мехмет-мурза придержал лошадь и ждал, пока старец приблизится. Тот не ускорял шагов, выступал медленно и важно, однако подойдя к вельможе, низко поклонился ему первым. Они заговорили по-тюркско-татарски. Анастасия подъехала к мурахасу, чтобы слышать разговор. Старец покосился на нее и стал говорить громче.

Впрочем, ничего важного не содержалось в их беседе. Простой обмен приветствиями, вопросами о здоровье, погоде, видах на урожай и состоянии крепости. Здесь все было в полном порядке: стены и башни отремонтированы, ворота исправны, отряд стражи – в комплекте, а население, достигавшее 1200 человек, недавно внесло в ханскую казну обычный полугодовой налог. Али-Мехмет-мурза спросил, есть ли в крепости усадьбы, сдающиеся в наем. Старец ответил утвердительно. Тогда мурахас указал на Анастасию:

– Это – мои друзья. Они приехали издалека.

Старец вежливо поклонился русской путешественнице:

– С благополучным прибытием!

– Им нужен дом, – продолжал Али-Мехмет-мурза.

– Большой или маленький?

– Большой. Но главное – со мною рядом.

Страницы: «« 4567891011 »»

Читать бесплатно другие книги:

В мире, где царит древняя корейская магия, близ реки Туманган обитает тайный клан речных драконов-об...
Эта квартира понравилась Катерине с первого взгляда. Большие комнаты, высокие потолки с лепниной, ви...
Игоря и Платона когда-то сблизило то, что оба они обладали экстрасенсорными способностями. Но с тех ...
Трудно позавидовать человеку, потерявшему абсолютно всякую память о собственном прошлом. И этот чело...
Тайна «Голубого поезда»В роскошном экспрессе «Голубой поезд», следующем из Лондона на Французскую Ри...
Главные герои книги – загадочный следователь Родион Меглин и его юный стажер Есеня – борются с безжа...