Тайна Черного моря Чубаха Игорь

Скучающий взгляд милиционера елозил по пропахшим дезинфекцией рядам вешалок в расформированном на лето, неосвещенном гардеробе, по запертому окошку регистрации, по бетонному полу, но никак не по посетителю.

Артем моментально просек, о чем думает ставленник от МВД. Когда на крыльце показались «помощники вновь назначенного главхирурга» – худощавый длинноволосый парнишка и девушка со струящимися по плечам волосами, – он сухо бросил:

– Халаты не гладите, но и мышей не ловите. Майор Черкасов из двадцать пятого отделения мне тут между делом рассказал, что у вас «синяки» из травмы частенько за пойлом к метро бегают. Причем в больничных пижамах. Патрули замаялись их вылавливать и обратно препровождать.

«Помощники» уже подходили к своему «командиру»; Артем поспешил стукнуть пальцем по стойке и пригрозить:

– Хоть я и буду заведовать только хирургическим, но разгильдяйства не потерплю. Ни в каких подразделениях. Так и передайте.

Эти веские слова бросили стража в краску. Но сказанные негромко, остались здесь, не потревожив тишину пахнущего антибактерицидным пластырем здания.

Тишина на первом, тишина на втором и сонная тишина на третьем этаже.

Наконец они перестали целоваться, и Верочка, томно вздохнув, положила голову Павлу на плечо. Павел Быстров, дежурный хирург, по возможности незаметно для девушки поерзал на подоконнике: крашенный белым подоконник в аппендиксе между этажами – высокий и неудобный – жестким краем больно впивался ему в ягодицу. В правую.

– После смены поедем ко мне? – прошептала Верочка.

Обязательная для младшего обслуживающего медперсонала накрахмаленная шапочка съехала на ухо, и из-под неё выбилась прядка светлых волос.

Павел задумчиво накрутил прядку на палец.

– Не знаю, малыш. Мать просила заехать, с ремонтом помочь…

Он внутренне поморщился: сейчас опять ныть начнет.

Но тут в отделении зазвонил телефон – городской, судя по звуку; далекое дребезжание разносилось по пустым белым коридорам, вызывая неуютное ощущение: всегда чувствуешь смутное беспокойство, когда слышишь, как в пустом помещении трезвонит телефон.

Дррринь… дррринь… дррринь…

Пять, шесть, семь раз. Никто не подходил.

Павел опять поморщился – на этот раз в открытую:

– Да где её носит? Трубку не снять, что ли?

– Может, она в туалете. Писает.

Верочка несмело улыбнулась.

Десять… Одиннадцать…

– Тогда надо подойти. – Павел мягко отстранил девушку и со вздохом облегчения соскользнул с подоконника. – Разорется ведь, грымза старая: почему на посту никого нет?

Вера нехотя кивнула. Поправила шапочку, одернула задравшийся халатик.

– Конечно, Паш. Иди.

Неужели нельзя поменьше трагизма в голосе?

– Не обижайся, ладно?

– Иди-иди.

– Иду. А ты – чуть погодя. Вдруг эта грымза засечет нас за неуставными отношениями.

Шутка не удалась. Верочка опять наклонила голову и на этот раз её не подняла.

«Опять плакать будет», – решил Павел и торопливо вышел в длинный коридор хирургического отделения. Достала.

Семнадцать… Восемнадцать…

Миновав Верин столик и шагая по крытому линолеумом полу, он поглаживал затекшую ягодицу и невесело размышлял над тем, что, дескать, многие ведь врачи не прочь закрутить шуры-муры со смазливой сестричкой, тем более – студенточкой-третьекурсницей. Но почему-то именно ему, Павлу, досталась эта прилипала. Нет, мордашка у Верки симпатичная, базара нет, и фигурка что надо, не ломака девчонка и заводится с пол-оборота… Ну, переспал с ней разик-другой, ну, цветочки-конфетки дарил… Так теперь она каждое свое дежурство подстраивает так, чтоб вместе с ним оказаться – то напарниц подменить попросит («А я за тебя потом отдежурю!»), то грымзе в жилетку наплачет («Отпустите меня на сегодня, бабушку в Мариуполь провожать надо, а я послезавтра в ночную выйду…»). Влюбилась, коза, не иначе. И что теперь делать? Павел горестно вздохнул.

Столик старшей медсестры – в закутке между операционной и кабинетом дежурного хирурга – действительно пустовал. Нет на месте грымзы. Лежит лишь её сиротливо брошенное вязание.

Про это вязание знала вся академия. Вот уже шестой месяц Алена Максимовна творила длинный свитер-реглан под горло на знакомую тему: учебное пособие строения человеческого организма. В продольном разрезе. В шесть цветов. Уже были готовы правый рукав и половина груди, на которой постепенно вырисовывались лицевые мышцы, гортань, трахея, бронхи и верхний краешек легких.

Сильнее перипетий очередного бразильского сериала весь обслуживающий персонал больницы беспокоило: для кого вяжется, кто будет носить это произведение анатомического искусства?..

Двадцать три… Двадцать четыре…

Настойчивый, однако, попался звонарь.

Грымза, значит, гуляет где хочет, а я, значит, на посту торчи, да?

Павел снял трубку, сказал недовольно:

– Але.

– Куда я попала? – осведомился напористый женский голос. Незнакомый.

– Смотря куда вы целились, – логично ответил Павел.

– Это «Союзконтракт»? – после паузы с надеждой предположил абонент.

– Нет, это его филиал, «Союзпушнина», – со злостью ответил Паша.

И брякнул трубкой о рычаг. Номер сначала научись набирать, потом звони.

Он выпрямился. Вернуться, что ли, к Верке? Не хочется. Пойду-ка лучше отолью.

И он направился в противоположный конец коридора, к дверце с буквой «М».

Никого вокруг. Тишина царит в хирургическом отделении. Спокойная, домашняя тишина воскресного послеобеденного отдыха – никак не мертвое безмолвие.

А вот из-за чуть приоткрытой двери зава по хирургии доносится вкрадчивый шорох. Странно. Никого ведь тут не должно быть уже…

Скорее от безделья, чем из любопытства, Павел потянул на себя дверную ручку и заглянул внутрь.

Стоящая к нему спиной фигура в белом халате торопливо, но ловко перетряхивала ящики стола. И обернулась на краткий всхлип петель. Недовольно нахмурилась. Резко задвинула ящик.

– А, так вы здесь? – замявшись, дружелюбно спросил хирург Павел. И почувствовал себя крайне неловко. – А я думал, вы ушли…

– Нет, как видишь, – ответно улыбнулся человек в медицинском халате. – Пока я здесь… Кстати, ты не мог бы мне помочь? Никак одну бумажку не найду…

Обнадеженный (нагоняя не будет) Павел зашел и аккуратно прикрыл за собой дверь. Почему эта особа ищет свою бумажку в чужом пока кабинете, в голову не пришло. Поэтому хирург Быстров приблизился к фигуре и спросил:

– А что вы ищете?

– А вот это.

Неуловимым движением фигура выхватила из кармана халата блестящий предмет и резким движением выбросила тонкую, изящную руку вперед и вверх. Павел увидел, как в лицо ему несется металлическое острие. Увидел быстро приближающиеся пальцы с аккуратно подстриженными ногтями. И успел только зажмуриться.

Удар был точен. Хирургические ножницы с едва слышным чмоком вонзились точно в зрачок левого глаза дежурного хирурга. Глазное яблоко лопнуло, алый сгусток вперемешку с тягучими волокнами выплеснулся на бритую щеку; ножницы, с усилием преодолевая сопротивление плоти, погружались глубже – в мозг.

Наконец фигура отпустила орудие убийства и отступила на шаг, чтобы кровавая слизь не запачкала халат. Чистенькой захотела остаться.

Павел ещё был жив. Покачиваясь, он ещё стоял на ногах. Однако не понимал, что с ним. Он услышал тихий хруст хрящей внутри головы – точно переломилась сухая веточка, увидел вспышку ослепительного света. А в остальном все, казалось бы, было без изменений. Разве что… Правым глазом он с тупым любопытством разглядывал знакомые по операциям никелированные колечки ножниц, отчего-то вдруг оказавшиеся непривычно близко от лица, аккурат на уровне переносицы.

Что-то теплое, вязкое потекло по щеке, солоновато коснулось губ, скользнуло на подбородок.

Не боль, но отголосок боли пришел позже – несильный, тупой, мурашками побежавший по внутренней стороне черепа. А ещё Павел почувствовал холод стали, ни с того ни с сего оказавшейся у него внутри головы.

– Э-э-э-э… – само собой вырвалось из распахнутого рта.

Нижнечелюстная кость перестала держаться в поджатом положении, и вязкая слизь затекла между губ. Неприятно коснулась языка. Руки, конвульсивно скрючившись, безвольно упали. Нейроны перестали транслировать сигналы мозга.

Тело кулем повалилось вперед. Фигура в белом халате ловко подхватила падающего под мышки и оттащила в угол.

Хирург Павел Быстров перестал существовать. Два сведенных воедино стальных лезвия, царапнув по тонкой «носовой» перегородке черепа, расположенной над глазным нервом, пронзили лобные доли головного мозга. Не получив команды продолжать работать, сердце остановилось, для хирурга стали несущественны готовящиеся всколыхнуть академию грядущие события и прочая, связанная с прибытием нового начальника, суета.

Артем (он же, по липовым документам, подполковник медицины А.Шляпников) закончил отчитывать сникшего постового, приглашающе кивнул помощникам и строевым шагом прошествовал внутрь пустынного холла, где уже появилась встречающая их несимпатичная женщина в снежно-белом халате. Помощники нового зава поспешили следом – мимо милиционера, который даже не потребовал у них документы. Не до того было милиционеру: упоминание стационарных, однако рыскающих вокруг у Финбана в поисках спиртного «синяков», раз за разом попадающих в отделение, погрузило его в тяжкое уныние. Ведь пациенты-»алики» и ему самому, бывало, в тоскливые октябрьские вечера приносили в клювике бутылочку…

Тем временем Артем энергично пожал руку женщине. Несимпатичная женщина попыталась вырвать руку из рукопожатия.

– Здравия желаю. Подполковник Шляпников. Можно просто – Александр Леонидович. А это мои помощники – Марина Николаевна Голубикина, анестезиолог, и Петр Петрович Балаганов, хирург. Будут работать вместе со мной.

«Анестезиологом меня назвал, – раздраженно подумала Марина. – Проклятое успокоительное все забыть не может…»

После ослепительно солнечного дня снаружи её глаза с трудом привыкали к сумраку помещения. Запахи внутри были знакомы по прежней работе, однако встреча с привычным не помогла избавиться от пробравшегося внутрь тела холода. Еще немного, и её начнет колотить дрожь. Мариночка, может, ещё не поздно уйти? Вернуться в Киев, где мама, где каштаны…

До сих пор она не могла простить верному рыцарю его неджентльменскую выходку – Артем выбросил в унитаз таблетки вернамозола, которые Марина купила вместо хлеба. И чего он этим добился? Ни хлеба, ни таблеток.

– Простите… – запнулась встречающая и нервно потерла руки, словно испачкавшись, – простите, это в каком смысле – работать?

– А, простите, с кем имею честь? – Гостю только и оставалось, что быть предельно энергичным и властным, как проклятый ротный старшина Геворкян.

– Я – старшая медсестра лейтенант Трофимова Алена Максимовна, – с достоинством ответила женщина, поджав тонкие блеклые губы.

На заднем плане Петя сделал невнятный шажок назад. Марина тоже.

– Тогда в обычном смысле будем работать! – весело воскликнул Артем, но, заметив недоумение на лице собеседницы, нахмурился: – А что, вы разве не получали приказ из министерства?

«Волосы она красит, – вдруг поняла Марина и ощутила к лейтенанту Трофимовой неприязнь с первого взгляда. – Седеет, наверное…» И машинально перевела взгляд на ноги медсестры. Широкие в голенях и чересчур тонкие в щиколотках. Марина одернула себя: не хватало еще, чтобы все заметили, как она таращится на старуху в ослепительно белом халате. Кстати, на лацкане халата какое-то пятнышко наблюдается, словно лак для ногтей пролили…

Сестра же смотрела на Артема не мигая. Милиционер с интересом прислушивался к разговору.

А Марина злилась. Умом поведение Артема понять можно, но сердцу не прикажешь. Ее разбирало зло на своего телохранителя. Иногда (как, например, сейчас) Артем становился совершенно чужим, незнакомым человеком. Всякий раз до ужаса противным.

– Нет, ну вот же волокита наша извечная, русская, а? – Артем повернулся к помощникам, однако, поскольку те хранили испуганное молчание, добавлять больше ничего не стал, а согнул левую ногу в колене, положил на колено дипломат, открыл и выудил из пластмассовых портфельных недр папку. – Вот. Смотрите. Хорошо, что я копию с собой захватил… Так… Где это… Ага, вот!

Он победоносно вынул из папки лист бумаги, папку спрятал в дипломат, дипломат закрыл, снял с колена, колено выпрямил, дипломат поставил между ног, тряхнул листком, распрямляя, и дальнозорко вытянул руку.

Артему хотелось провести мероприятие демонстрации документов как можно быстрее. Так впервые вышедшие на сцену актеры сминают роль, так начинающие романисты комкают финал. Пусть в ущерб достоверности, лишь бы поскорее отделаться. Только железная воля помогала ему не суетиться.

От старшей медсестры так пахло камфорным маслом, словно она применяла сей медицинский препарат вместо духов. Отгадать по её лицу, как она относится к предложенному ей спектаклю, было не трудно.

– Извольте: приказ по Министерству обороны, копия в Министерство здравоохранения, копия главному врачу Военно-медицинской академии г. Санкт-Петербурга… туда-сюда… ага, копия т. Шляпникову А.Л. «Сим приказываю… Первое: за халатное отношение к обязанностям и в связи с многочисленными фактами нарушений, несовместимыми с врачебной этикой и званием офицера, с первого ноль восьмого девяносто седьмого уволить заведующего отделением хирургии Военно-медицинской академии г. Санкт-Петербурга. Второе: ВРИО заведующего отделением хирургии Военно-медицинской академии г. Санкт-Петербурга с первого ноль восьмого девяносто седьмого назначить подполковника Шляпникова А.Л. Третье: в трехдневный срок подготовить материалы по ревизии финансово-хозяйственной деятельности означенного отделения. Четвертое: в недельный срок подготовить документы для аттестации всех работников означенного отделения на предмет их профессиональной пригодности. Пятое…» Ага, ага… Ну, дальше неинтересно – передача госимущества, инвентаризация, кадровые перестановки, кто за что отвечает, тыры-пыры-растопыры… Все. Подпись, печать. Прошу ознакомиться.

Обретя сверхзадачу по системе Станиславского, Артем играл превосходно. Можно сказать, гениально играл. Если б не сопутствующие обстоятельства, Марина обязательно восхитилась бы другом. Но сейчас ей было не до того. Достаточно одного телефонного звонка, и… Ох, как это будет унизительно! Милиция, протоколы, тюрьма… Никакой актерский талант не поможет. И зачем она только убежала из Киева? На Крещатике теперь, должно быть, жарко, каштаны качают большими мудрыми головами, шепчут что-то, благоухают…

– Почему же я никаких распоряжений не получала? – ледяным голосом осведомилась медсестра, и морщинки вокруг её ненакрашенных губ обозначились двумя четкими полумесяцами.

Артем обезоруживающе улыбнулся, во вражескую цитадель пошла шифрограмма: «Объясняю для идиотов».

– Так ведь официально приказ вступает в силу только завтра, а сегодня воскресенье. Думаю, уже утречком ваш главный получит факс с приказом. А я вот решил пораньше приехать – посмотреть, как тут да что, без суеты и сутолоки. Провести рекогносцировку, так сказать.

Он хохотнул и запанибратски подмигнул медсестре.

Та, однако, оставалась каменной и неприступной, поэтому и тон «подполковника» похолодел.

– В общем, я предлагаю незамедлительно ознакомить меня с вверенным мне хозяйством, а завтра с утра займемся бумажными делами. Идет?

Зря он сказал это «идет». Не соответствовало избранному приказному тону.

Сфальшивил на последней ноте. Заметила или не заметила? Тут бы кстати пришлась интермедия группы поддержки. Псевдовоенврач оглянулся.

Мысли Марины витали далеко.

Но ведь там, в Киеве, смерть. Там «друзья» Петра Львовича, её бывшего начальника по лаборатории, там страшно… Нет, надо продержаться. Надо отыскать эти противные дневники – тогда, с доказательствами в руках, она смело может идти к прокурору…

Провайдер Петя нерешительно топтался на месте, роясь взглядом в дебрях темного гардероба. Лицо белое – то ли от страха, то ли от толстого слоя пудры из Марининой пудреницы (чтобы загримировать синяки).

Сор-ратнички, блин…

Артем вспомнил, с какими заботой и вниманием Маринка пудрила прыщавую рожу провайдера, даже кончик языка высунула от старания, и гнев вернул его в правильную колею играемой роли.

Он резко протянул приказ Трофимовой. Та вдумчиво изучила «липу», хотя могла бы особо не стараться: документ был состряпан – не подкопаешься. Потом медленно вернула его Артему и несколько мгновений пристально рассматривала гостей. Молча. Не шевелясь.

Пауза затягивалась. Алена Максимовна муссировала версии. Самыми подозрительными являлись занюханная джинсуха и неумело заретушированные гематомы Петра Петровича. Поверить, что этот патлатый гопник – медик, можно было только, если услышать, что паренек недавно вернулся с передовой.

Милиционер скучающе смотрел в окно, где изнывала от жары природа. Ему хотелось в Озерки – загорать и купаться.

Артем мысленно радовался, что не прихватил на спектакль никакого оружия. В случае провала критики будут интерпретировать пьесу как мелкое хулиганство, не более.

Марине стало совсем неуютно. То есть до такой степени, что неосознанно она ногтями вцепилась в Петино запястье.

Петя боли не почувствовал: ему тоже стало не по себе. Взгляд бесцветных, водянистых глаз этой высокой, сухопарой женщины, в неприятно белом, безукоризненно отутюженном халате и с выбившимися из-под накрахмаленного чепчика жиденькими завитушками крашеных волос, не выражал ни подозрительности, ни враждебности – вообще ничего не выражал, лишь холодный интерес… и именно это пугало больше всего.

«Да ведь она старая дева!» – с проблеском мстительной радости догадалась Марина, но радость была недолгой.

Медсестра наконец пошевелилась – как выворачиваемые суставы, хрустнули складки её халата – и произнесла:

– Разрешите вас на минутку, товарищ подполковник.

По тому, с каким нажимом было произнесено «товарищ подполковник», Марина поняла, что Трофимова не верит ни единому слову Артема. Сердечко беглянки затрепыхалось в ледяных оковах страха. Почему же Петр молчит? В душу Марине закрался червячок недоверия к даровитому программисту.

Тем временем медсестра и Артем о чем-то тихо беседовали позади стеклянной будки милиционера, возле столика с местным и городскими телефонами. И беседу эту можно было назвать какой угодно, только не дружеской: Трофимова что-то сказала лжеподполковнику, лжеподполковник недоуменно ответил; она взялась за трубку городского телефона, быстро, по памяти нащелкала номер и, ожидая ответа, повернулась к собеседнику. После чего бросила ещё несколько фраз, от которых Артем переменился в лице.

Что-то не так, поняла Марина. Что-то не то происходит.

Мысли девушки заметались, как подопытные мышки, завидевшие человека в белом халате. Куда она звонит? В милицию? Неужели кто-то предупредил больницу, что новый зав не тот, за кого себя выдает? Почему Петр молчит?

Она боялась взглянуть на друга-провайдера, чтобы не выдать охватившее её смятение: краем глаза медсестра следила за спутниками Артема. Киевлянке до мурашек под языком хотелось сейчас принять успокоительное. Но успокоительного не было. Не было, хоть ты плачь: Артем выбросил все таблетки. Дура, дура, и зачем я только с ним связалась…

– Я хочу знать, товарищ подполковник, – со спокойствием арктических пустынь сказала старшая медсестра Артему, – что тут происходит. И если вы не сможете правдоподобно ответить мне на мой вопрос, я буду вынуждена вызвать милицию.

Артем попытался улыбнуться. Лицевые мышцы норовили забастовать.

– А в чем, собственно говоря, дело?

– Значит, не можете, – недобро прищурила Трофимова прозрачные, как химическое стекло, глаза. – Или не хотите. Хорошо. Ладно. Я не знаю, кто из вас врет, но кто-то врет несомненно. Сейчас я позвоню в Горздрав и все выясню.

Она снова сняла трубку городского телефона, набрала номер, прижала трубку к уху. Повернулась к Артему. Волна камфорного запаха густым налетом осела на трахеях обманщика.

– Хотите знать, в чем дело? Я вам расскажу. За два часа до вас приходил один человек. И тоже отрекомендовался новым заведующим хирургическим отделением. Тоже имел при себе приказ и все необходимые документы. Подпись, печать. Как положено. Те же самые, что характерно. Только вот помощников у него не было… Что скажете?

Выдох застрял внутри легких. Артем несколько секунд молчал. Пол медленно вращался у него под ногами.

Да, это был удар. Но кем нанесенный и куда нацеленный? Подстава? Чья? Совпадение? Не бывает. Медсестра врет? Зачем?

Артем не пытался скрыть свое изумление – во-первых, все равно не получилось бы, а во-вторых, по легенде ему, подполковнику Шляпникову, положено изумиться. Нет, баба вроде не лжет. Хотя – кто их, баб, разберет…

– Не понял вас, лейтенант, – сухо сказал он. Сухость далась легко, потому что все слюнные железы забастовали тоже. – То есть получается, теперь тут у вас два заведующих?

Трофимова раздраженно повела плечом и с лязгом повесила трубку. Сказала отрывисто:

– Никто не подходит. Воскресенье… Не знаю. Вам виднее, два у нас новых зава или три – считая старого.

– Бред какой-то… Ну позвоните моему предшественнику, позвоните в министерство, черт возьми!

Не сдаваться, не сдаваться, – внушал себе лжец. – И верить в соратников, они тоже должны выстоять. Один побежит – проиграют все.

– Вашему предшественнику позвонить не могу, – отчеканила Трофимова. – Он со вчерашнего дня на Дне Флота. Может, в Кронштадте, может, в Усть-Луге. А дежурный в министерстве все равно ничего толком не знает.

Артем нащупал в кармане связку ключей, это чуть-чуть помогло успокоиться. И медленно процедил сквозь зубы:

– Очень хорошо. Оч-чень. И где же сейчас этот мой… коллега?

Трофимова на миг замешкалась, и сей факт не укрылся от внимания Артема. «Врет?»

– Ушел, – нехотя произнесла старшая медсестра. – Незадолго до вас. Осмотрел отделение и ушел.

Артем шумно, как и подобает попавшему в нештатную ситуацию штабисту, выдохнул (отлегло), но внутренне оставался собранным и готовым к решительным действиям.

– Ничего не понимаю. Генерал Прокофьев лично мне… Впрочем, ладно. Но документы-то свои, приказ, копию приказа этот тип оставил? Или тоже унес с собой? Как его звали хоть?

– То ли полковник Евдотьев, то ли полковник Евдокимов. Не помню. Если хотите, пройдемте наверх, у меня записано.

Впервые айсберговый лед медсестры дал трещину, и Артем понял почему: она сказала – «у меня записано». Значит, если липовый полковник действительно существует, Трофимова у него документы не забрала. Прошляпила. И теперь сама предлагает пройти наверх. Сама. Что нам и надо.

– С удовольствием. Хочу самолично взглянуть на бумаги этого Елисеева. И если найду в них хоть малейшую неточность… Вы сами должны понимать, что это для вас означает.

Первый тайм мы отыграли. И не с самым худшим результатом.

После паузы медсестра кивнула:

– Так точно. Понимаю. Хотя, позвольте заметить, если бы вы пришли завтра и обратились непосредственно к главврачу…

Она отступала по всем фронтам. Но не сдавалась. Как к нынешнему завотделением, так и к двум претендентам почтения не испытывала. Это не их, а её отделение. Ее вотчина. Ее Королевство Хромированных Поверхностей.

– Завтра? – натурально вскипел Артем. – Какой-то шарлатан пытался занять мое место, а вы говорите – завтра?! Немедленно! Я узнаю фамилию этого негодяя и лично позвоню министру! Слава Богу, у меня, в отличие от вас, есть номер домашнего телефона моего начальника!

Трофимова пожала плечами. Она хотела заметить, что, в отличие от министра, нынешний завотделением домашнего телефона не имеет вовсе, но сдержалась.

– А с моими помощниками что делать? – продолжал достоверно полыхать Артем. – Прикажете торчать им на лестнице?

Трофимова поджала губы.

– Идемте. Только пусть халаты накинут. Там разберемся.

Если этот, уже второй по счету претендент – не самозванец, у неё будут проблемы. Если не найти способ поставить нахала на место.

Отдавать власть в чужие руки Алена Максимовна без боя не собиралась. Документы предыдущего гостя она действительно прошляпила. Посему следовало отступить на заранее подготовленные позиции. Переформировать войска. Дать новичку возможность натворить ошибок, а потом нанести ответный удар.

Ждать долго не придется. Судя по тому, как напудренный помощник нового напяливает халат. Да и помощница жидковата. Наше дело правое. Ишь, Склифосовский выискался…

Артему было жаль Марину. Зря он её привлек к операции. Бедная девочка, столько натерпелась… Но вот провайдер раздражал все больше. Фуфло, а не мужик. Спасовал, ни единым словом не помог. А к Маришке липнет. Села муха на варенье, вот и все стихотворенье… Ничего, найдутся дневники, я на это стихотворение эпиграмму черкану. Прямо по роже.

Подковки на каблуках лжеподполковника зло и звонко цокали по коридорному линолеуму пустого хирургического отделения, разгоняя воскресную больничную истому и заверяя мир, что уж теперь-то власть в хирургическом находится в надежных руках, отныне все будет как надо и никаких поблажек.

Артем шел уверенно и нахраписто. Шагающий справа и чуть сзади Петюня старался шагать в ногу с Артемом, но путался в полах халата и постоянно сбивался с ритма. Идущая сзади, но чуть слева старшая медсестра сверлила затылок новоиспеченного начальника гиперболоидным взглядом. Замыкала шествие Марина, облаченная в новенький, по-снежному хрустящий халат. Мысли её были заняты одним: красным пятнышком на лацкане халата старшей медсестры. А вдруг это кровь?..

– Кто сейчас находится на отделении? – не сбиваясь с шага, строго поинтересовался Артем, когда процессия миновала двери со скромными буковками «М», «Ж» и надписью «Операционная».

– Я, дежурный врач и младшая медсестра, – без запинки отчеканила Трофимова. И зачем-то, может из любви к порядку, добавила: – Последняя – студент-практикант.

– И где они все?

– Должны быть на своих постах.

Медсестра удержалась от реплики о профессиональных и моральных качествах дежурящего вместе с ней персонала. Хотя колкие слова уже вертелись на языке.

– Добро. А больные?

– Все стационарные на втором этаже, в общих палатах. Сюда переводятся только перед операцией. А первая операция назначена только на вторник.

– Добро.

Артем резко затормозил около двери с табличкой «Зав. отделением». Некоторое время хмуро разглядывал табличку, потом повернулся к медсестре и с издевкой поинтересовался:

– Это – наш на троих завов кабинет?

Трофимова молча кивнула. Неприязнь пряталась в бесцветных глазах глубоко-глубоко.

– А ваш якобы новый зав, Евсеев этот, сюда заходил?

Трофимова молча покачала головой.

– Кабинет должен быть заперт?

Еще один молчаливый кивок.

– Ключи хранятся у вас?

Тот же самый ответ.

– Ясненько.

Артем толкнул дверь одним пальцем, словно брезговал к ней прикоснуться, и дверь вдруг легко поддалась, открылась. Артем торжествующе повернулся к старшей медсестре:

– Что скажете?

Трофимова побледнела. Скандал. В её королевстве!

В кабинете никого не было, но уже с порога всем стало ясно, что здесь кто-то побывал. Ящики стола выдвинуты, телефон и настольная лампа валяются на полу, дверцы стеклянного, под потолок, шкафа с какими-то банками-склянками распахнуты, выворочены книги из стеллажа, даже календарик сорван со стены. Изуродована даже электрическая розетка, и голые провода стыдливо торчат наружу. Единственным с виду нетронутым предметом в помещении был евростандартный платяной шкаф возле окна – он был закрыт.

Возможно, враг все ещё здесь. Возможно, он прячется в этом шкафу, готовый к нападению.

Бесшумно шагнув внутрь кабинета, Артем за неимением лучшего оружия вынул тяжелую связку ключей, внутренне собрался… и распахнул дверцы евростандартного шкафа.

Чтобы не закричать от ужаса, Марина до крови закусила кулак. Реакции старшей медсестры Артем не видел, зато Петюня с грохотом вывалился из кабинета и метнулся к двери с буквой «М».

В платяном шкафу никаких платьев не было. Не было там и прячущегося врага. А был там человек. В медицинском халате. Молодой. Симпатичный. Мертвый. Точно старую куклу, кто-то засунул тело в евростандартную тесноту. Правый, пронзительно синий глаз молодого человека таращился в потолок, из другого же торчал какой-то уродливый, металлически блестящий полип в обрамлении запекшейся, черной крови. Марина несколько секунд не могла понять, что это за нарост, а когда поняла, то вопль из горла с новой силой ударил в зажимающий рот кулак.

Это был никакой не полип: из левого глаза молодого человека, погруженные в череп почти до основания, торчали миниатюрные ножницы.

Артем резко обернулся. Лейтенант Трофимова превратилась в статую из белого мрамора, созданную неким гениальным скульптором в память о любимом лечащем враче-психиатре: обескровленные губы искривились, вылезшие из орбит глаза таращились на труп; но руки у этой скульптуры двигались – обхватив свою хозяйку за шею, они не давали воплю вырваться наружу.

Артем подскочил к медсестре и без размаха, но хлестко влепил ей пощечину. Помогло: руки безвольно упали по швам, воздух с хрипом проник в легкие, и лейтенант вновь обрела способность дышать.

– Кто, кроме вас, видел этого «зава»? – прокурорским голосом рявкнул Артем, не давая ей опомниться.

Ситуацию срочно требовалось брать в свои руки. Иначе объясняй потом следователю, кто ты да зачем документы подделывал.

С трудом оторвав взгляд от трупа, Трофимова непонимающе посмотрела на Артема.

– А?..

– Я спрашиваю, кто, кроме вас, видел чужака?

– Я… – пролепетала медсестра. – Еще постовой на входе… Не этот, другой, сменщик… Дежурный хирург… И все…

– Дежурный хирург может подтвердить ваши слова?

Трофимова отрицательно помотала головой.

«Точно врет, стерва, – мелькнуло у Артема. – Ну, сейчас я выведу тебя на чистую воду…»

– Почему?

Медсестра вытянула дрожащий перст в сторону человека с ножницами в глазу:

– Потому что… вот… это он и есть… дежурный…

– Так.

Единственный, кто мог бы подтвердить слова Трофимовой о незнакомце-конкуренте, мертв. А может, никакого конкурента-то и не было?..

– Быстро найдите фамилию этого «завотделением», – четко и безапелляционно, как на поле боя, рявкнул Артем. – Проверьте, на месте ли ключи. В милицию пока не звонить. Я сообщу куда надо. Ясно? Ясно, я спрашиваю?!

Оказывается, поняла Марина, Артем умел кричать. Страшно кричать.

– Так… точно… – пролепетала Трофимова.

Куда делись её неприступность и хладнокровие? Гремя каблучками, она, насколько позволяла узкая юбка, опрометью кинулась вдоль по коридору.

Однако искать документы лейтенант Трофимова не собиралась.