Тайна древнего замка Вальц Эрик

— У меня всегда были не очень хорошие отношения с матерью. Мы терпели друг друга, не более того. Вот уже много лет мы ни разу не говорили друг с другом, она никогда не рассказывала мне о своей жизни до свадьбы, уклонялась от ответов на личные вопросы, закрывалась от меня. Иногда я не видела ее по нескольку недель. Моя кормилица Бильгильдис была мне ближе родной матери. Бильгильдис, знаете… она немного грубовата. Думаю, иногда это проглядывает в моей речи и поведении. И бывает так, что моя вспыльчивость переходит все границы. И я произвожу на гостей впечатление фурии.

— Вы поэтому хотели поговорить со мной? Чтобы извиниться? В вашей семье, похоже, все любят просить прощения. Ваша мать уже принесла мне свои извинения.

— Я не хочу просить прощения. Ну, то есть я позвала вас сюда не для этого. Буду откровенна с вами, викарий. Я не знаю, что происходит и на что мне надеяться. Вы уже пару дней провели в этом замке и, вероятно, уже составили себе какое-то мнение о том, что происходит здесь. Не пристало мне давить на вас…

— Но вы предпочли бы поскорее сделаться графиней, а для этого вам нужно, чтобы я приговорил Эстульфа к смерти.

— Я этого не скрываю. Графство должно было отойти мне и моему супругу.

— Любой правовед с интересом бы рассмотрел ваши претензии на наследство, и как викарий я мог бы это сделать, однако же я приехал сюда не для этого. Я имею право лишь расследовать убийство вашего отца, а не прояснять вопрос наследования.

— Но вы могли бы высказать мне свою точку зрения по этому поводу.

— Конечно. Сейчас королевство ослаблено. Нападения Венгрии на Саксонию, Тюрингию, Баварию и Швабию нанесли серьезный удар народу нашей страны. Военное положение не из лучших, финансовое положение ужасает, нет никакого порядка, а что до короля, то одиннадцать лет в стране правил ребенок, и лишь недавно к власти пришел Конрад, взрослый человек. За эти одиннадцать лет значимо укрепили свою власть герцоги, в том числе и в том, что теперь они назначают графов. Это их право оспаривается, а как и всегда, если можно оспорить что-то, то этот вопрос вызывает разногласия. За последние годы было несколько незаконных претензий на графский титул, которые предыдущий король, Людовик Дитя, не мог, а герцог Бурхард не хотел оспорить. Бурхард не будет вмешиваться до тех пор, пока не увидит, что Эстульф как граф невыгоден для него. Таково положение дел, и отрицать его глупо.

— Бальдур важен для войска как полководец в войне с Венгрией, он принимал участие в каждом походе. Его преданность герцогу и отвага неоспоримы.

— Зато Эстульф, насколько мне известно, имеет большой опыт в управлении здешними землями, и местное население очень любит его. Если люди в пограничном графстве довольны своим господином, то такая ситуация на руку герцогу. Как видите, все не так просто. К тому же…

— Почему вы умолкли?

— Я не должен был бы говорить это…

— Прошу вас, скажите, о чем вы думаете. Вы не сможете задеть меня.

— Речь идет о наследнике теперешнего графа.

— О ребенке. У меня нет детей, — сразу выпалила я, чтобы поскорее оставить эту тему разговора. — Я уже семь лет в браке, но у меня нет детей. Однако же я молода.

Я видела, что Мальвину неприятен этот разговор.

— Я могу высказать свое мнение по поводу ваших шансов стать графиней, и я основываюсь на теперешней ситуации. Ваша мать подарила жизнь двум детям и носит во чреве третьего. Она принесла клятву о том, что этот ребенок — от Агапета. Если родится сын, у вас нет шансов на графство. Но даже если родится дочь… До тех пор, пока у вас нет сыновей, у вашей матери шансов больше.

Я все-таки немного обиделась на его слова, и Мальвин заметил это.

— Простите, мне не следовало говорить об этом.

— Вы сделали лишь то, о чем я просила. Сказали правду.

— Да, но…

— Никаких «но». Все так, как есть, мне приходится мириться с этим.

— Я глупец.

— Если и так, то очень доброжелательный и тактичный.

— Ах, благодарю вас.

— Я не это имела в виду…

— Я знаю. Безусловно, — словно чтобы утешить меня, добавил Мальвин, — исход дела зависит в первую очередь от того, что выяснится в результате расследования. Если кто-то из вашей семьи связан с убийством вашего отца… Например, ваш отчим…

— О господи, как я ненавижу это слово.

— То вопрос наследования предстанет в совсем другом свете.

— Эстульфа казнят?

— А вы этого хотите?

— Если он совершил убийство — да. Не может быть другого наказания за такое преступление.

— Тут вы ошибаетесь. Все дело в том, какой суд будет принимать решение: суд семьи или независимый суд.

По выражению моего лица Мальвин определил, что я не понимаю, о чем идет речь.

— Суд семьи был принят с давних пор, — объяснил он. — Приговор выносит семья жертвы, к примеру, о чем-то договаривается с семьей преступника. Так, семья жертвы может потребовать денег, может ослепить преступника, может забрать его себе в крепостные, чтобы он до конца дней своих служил родственникам убитого. Если и преступник, и жертва принадлежат к одной семье, то вся семья и выносит приговор. До казней в таком случае доходит редко, только тогда, когда семья преступника очень бедна и ей нечего предложить. Богатым людям, в том числе и дворянству, особенно герцогу, очень нравится такой способ решения подобных вопросов, и они болезненно воспринимают попытки короля Конрада заменить суд семьи независимым судом, который выносит приговор на свое усмотрение. Влиятельные семьи боятся, что их сыновей казнят за совершенные преступления.

— А как будут судить убийцу моего отца?

— Выбор вида суда — в моей власти. Сложилась немного странная ситуация, ведь герцог настаивает на суде семьи, а король — на независимом суде. Если убийца — венгерская девушка, хоть я и не верю в это…

— Вы не считаете, что венгерка виновна?

— Нет.

— Это хорошая новость, — радостно кивнула она.

— Прошу вас, помните о том, что я лишь высказываю свое мнение о теперешнем положении вещей, а не выношу окончательный приговор. Так вот, если убийца — венгерка, то она ведет себя достаточно глупо, ведь она подтверждает то, что в покоях графа и в купальне не видела никого, кроме Раймунда и Бильгильдис. Так она оговаривает саму себя, и она это знает. Именно это и удивляет меня. Если бы она была убийцей, то либо попыталась бы отвести от себя подозрения, давая ложные показания, либо признала бы свою вину. Но она не делает ни того, ни другого. Это говорит в ее пользу. И все же это не поможет ей, если подозрение не падет ни на кого другого.

— Я полагаю, что это Эстульф убил моего отца, чтобы заполучить титул. Но, конечно же, я понимаю, что для вас это лишь пустые слова. В ваших глазах я могу быть такой же подозреваемой, как и Эстульф, и потому я прошу вас допросить меня.

— Еще никто и никогда не просил меня об этом, — рассмеялся Мальвин. — Обычно люди пугаются, когда я завожу разговор о допросе.

— Прошу вас, допрашивайте меня, сколько хотите, не стесняйтесь, задавайте мне самые щекотливые вопросы, а когда допрос закончится и вы поймете, что это не я убила папу, то переходите к допросу Эстульфа.

— Вы очень решительная женщина, Элисия Брейзахская, — улыбнулся викарий.

— Я дочь Агапета.

Протокол допроса (без применения пыток)

Допрашиваемая: Элисия Брейзахская, дочь убитого.

Присутствуют на допросе: Мальвин из Бирнау, викарий; Бернард из Тайха, писарь.

М.: Расскажите мне о вечере перед убийством. Начните с пира.

Э.: Я недолго оставалась там. Мой отец не любит… не любил, чтобы на пиру присутствовали женщины, кроме разве что служанок. Мужчины сидели во дворе допоздна, вино делало их развязными. В тот день солдаты вернулись из утомительного, но победоносного похода, они заслужили вечер отдыха. Такое пиршество в конце лета за последние годы стало уже традиционным в нашем замке, и поскольку из года в год ничего не менялось, я знала, когда мне нужно уходить. Я пошла к себе в комнату сразу после танца с моим отцом.

М.: Ваш отец привез много сокровищ?

К.: Целую повозку с оружием и инструментами. Я не назвала бы это сокровищами.

М.: Он привез с собой венгерскую девушку.

Э.: Я как-то не обратила на нее внимания.

М.: Когда вы смогли поговорить с вашим отцом?

Э.: После его прибытия в замок поднялась суматоха, я едва сумела обнять папу. Но вот вечером мы смогли спокойно поговорить. Во дворе замка папа пригласил меня на танец. Он интересовался тем, как у меня дела, я же расспросила его о походе. Тогда-то мы и заговорили о шкатулке, присланной королем.

М.: Почему?

Э.: Я спросила его, увенчался ли его поход успехом. Папа кивнул. И тогда я сказала: «Значит, теперь ты выполнишь данное мне полгода назад обещание и подаришь мне кольцо?» Папа рассмеялся и сказал: «Вы, женщины, как сороки. Если что-то блестит, вы не можете устоять». Он подмигнул мне и надел мне кольцо на палец.

М.: Так, значит, еще до похода граф показал вам королевскую шкатулку?

Э.: Да, это было незадолго до того, как папа уехал на войну. Кольцо было таким красивым, что я не сдержалась и попросила папу подарить мне это украшение. Папа, смеясь, назвал меня жадной теткой и пообещал, что подарит мне кольцо в конце лета, если все будет хорошо. Я не обиделась на него, я же понимаю, что поход требует больших затрат. К тому же я была уверена в том, что папа постарается все-таки подарить мне кольцо. У нас с папой были особенные отношения, их трудно описать словами. Он видел, что я такая же отважная и решительная, как и он. Если бы я была его сыном… Но мы ведь говорили о шкатулке, верно?

М.: Да. Значит, кинжал лежал в шкатулке, как и кольцо?

Э.: Да, именно так. Если бы этот кинжал много месяцев лежал в комнате моего отца на столе, я бы заметила. Время от времени я входила в графские покои, чтобы оставить на лежанке туники, которые я шила для моего отца.

М.: Когда вы входили туда в последний раз?

Э.: В день его возвращения. Я сшила папе синюю тунику и положила ее к двум другим, которые я уже отнесла туда.

М.: Ваша мать утверждает, что видела кинжал на столе.

Э.: Значит, она ошибается.

М.: Или лжет.

Э.: Это вы сказали, не я.

М.: Я лишь озвучил одно из возможных объяснений этого. Но вернемся к вечеру убийства. Потанцевав с отцом, вы ушли с пира. Куда вы направились?

Э.: В мои покои. Мои служанки Фрида, Франка и Фернгильда помогли мне переодеться. Они ушли, и я легла спать.

М.: Не дождавшись супруга?

Э.: Бальдур всегда последним уходит с любого пиршества. Я часто сплю одна. Я имею в виду… я хотела сказать… я часто засыпаю одна.

М.: У вас часто устраивают такие пиры?

Э.: Настолько большие — всего два раза в год, тогда во дворе собираются все жители замка. Но Бальдур — капитан стражи, он часто засиживается со своими солдатами до ночи. Они играют в кости, пьют и… чем там еще мужчины могут заниматься?

М.: Так, значит, вы не видели Бальдура до того, как уснули?

Э.: Если вы намекаете на то, что Бальдур как-то связан с убийством моего отца… У Бальдура не было причин убивать его. Он пострадал в результате смерти своего тестя. Много лет Бальдур и отец плечом к плечу сражались на войне. Папа отдал ему мою руку. В день возвращения из похода папа хотел официально объявить Бальдура своим наследником, тогда никто не мог бы оспорить его претензии на графство. Отец словно предчувствовал, что какой-то приблудный приживала захватит замок и графство.

М.: Но Агапет доверял Эстульфу не меньше, чем своему зятю. В свое отсутствие он доверил своему кастеляну следить за благополучием графства. И семьи.

Э.: Может быть, Эстульф и был хорошим распорядителем. А что касается папиного доверия к нему, то хочу обратить ваше внимание на то, что у Эстульфа не было ключа от сокровищницы. В отличие от моей матери.

М.: У Бальдура тоже не было ключа.

Э.: Причина этого ясна — они вместе уезжали в походы. Так зачем Бальдуру ключ?

М.: Итак, вы заснули. Что случилось потом?

Э.: Я проснулась от крика. Кричала женщина. Я сразу же схватила факел и побежала на крик. В комнате моего отца я увидела венгерскую девушку, она сидела на полу и плакала. А потом я вошла в купальню и… Ужасно, я не хочу больше говорить об этом.

М.: Насколько я понимаю, ваша комната расположена недалеко от покоев отца. По пути туда вы кого-нибудь встретили?

Э.: После того, как я вышла замуж, мы с Бальдуром поселились в противоположном, восточном, крыле замка — с другой стороны двора, так что наши окна выходят на Рейн. Мне пришлось пробежать по длинному коридору между восточным и западным крылом, но по дороге я никого не встретила. Пир был в самом разгаре, мужчины праздновали, а женщины либо прислуживали им, либо, как мы с мамой, уже отправились в свои покои. В целом, комнаты для слуг расположены вокруг двора, за исключением комнаты Раймунда и Бильгильдис и покоев наших с матерью трех служанок. Они живут в комнатах по коридору между восточным и западным крылом. Значит, в этом коридоре я могла повстречать этих пятерых слуг. Или Эстульфа. Его комната находится неподалеку от покоев отца и матери, только этажом выше.

М.: Что случилось после того, как вы нашли своего отца?

Э.: Я потеряла самообладание и, завопив, побежала куда глаза глядят. Мне кажется, вначале я вбежала в комнаты моих служанок. Говорят, я вела себя как сумасшедшая, и только Бильгильдис удалось хоть как-то привести меня в чувство.

М.: Почему вы обратились в суд в Констанце? Факты должны были бы привести вас к тому же выводу, что и всех в этом замке. Ваш отец захватил в походе венгерскую девушку — чужачку, врага, язычницу, — хотел принудить ее к любви, вот она и ухватилась за первую подвернувшуюся возможность, чтобы…

Э.: Он не собирался принуждать ее к любви, во всяком случае в том смысле, который подразумеваете вы.

М.: Ну, он…

К.: Он хотел побыть вместе с ней в купальне, это правда, но отец никогда бы и пальцем к ней не притронулся, для этого он был слишком порядочным человеком. Спросите, обращался ли он когда-либо плохо с кем-либо из женщин в замке. Спросите, брал ли он женщин против их воли. Все ответят вам, что это не так. Эта история с венгеркой… это… это прискорбно. Но папа получал так мало любви от той женщины, которая обязана была дарить эту любовь… И он… да, он зашел слишком далеко. Папа был хорошим человеком. Он был графом, и потому иногда ему приходилось принимать жесткие решения, но в целом… Кто выиграл от его смерти? Кто женился на супруге графа через три дня после его смерти? Тут дело нечисто, и я требую справедливости. Я требую, чтобы…

(После этого стало невозможно записать слова допрашиваемой, поскольку она разрыдалась. Викарий пытался успокоить ее, но тщетно. Через какое-то время она внезапно потеряла сознание.)

Бильгильдис

Да, с нелегкой задачкой придется мне справляться! Отговорить графиню, уговорить Элисию. И все это кроме моих повседневных обязанностей. Нельзя сказать, чтобы мне нечем было заняться. Я должна следить за тем, чтобы три плаксы — Фрида, Франка и Фернгильда — выполняли свою работу, вместо того чтобы петь свои исполненные трагизма баллады. Из-за этого жалкого стихоплетства они позабыли бы о том, что нужно носить к прачкам грязные платья графини и Элисии, вытирать стол, прясть шерсть, мыть пол и обновлять солому в углах комнат. Я уже не молода — но кого это интересует? Признаю, меня никогда не заставляли выполнять грязную работу. Мои руки не покрыты мозолями, как у прачек, или шрамами от порезов и ожогов, как у кухарок, они лишь стали морщинистыми от старости. И все же мой день полон хлопот. Элисия все время жалуется мне на свою несчастную жизнь. Графиня говорит, мол, иди туда, иди сюда, передай то, принеси мне это, унеси то. Теперь она еще и заботится о птице. О птице! Что значит «заботится»… Это я забочусь об этом птенце. Графиня говорит: «Бильгильдис, прикажи служанкам наловить мух». Графиня говорит: «Бильгильдис, пойди к плотнику, на улице становится все холоднее, пташке нужен дом». Каждый день ей в голову приходит что-то новое, и птенцу день ото дня живется все лучше. Вскоре эта жалкая птица будет жить лучше меня. Но я отвлекаюсь…

— Бильгильдис, — сказала мне графиня. — Ты поедешь к Оренделю и привезешь его обратно в замок. Раймунд привезет вас в повозке. В последнее время часто идет дождь, дороги размыло, поэтому на поездку вам понадобится около десяти дней. Тем временем я успею подготовить Элисию и всю семью к этому радостному событию.

Я покачала головой и принялась отчаянно размахивать руками, хотя крепостной вообще-то и не стоит так себя вести. Я единственная служанка в замке, которая может позволить себе поспорить с господами и потом не получить двадцать ударов плетью.

— Нет?

Нет.

— Но почему нет? Почему, Бильгильдис?

Если бы ты знала это, подумала я, то я бы сейчас не стояла здесь перед тобой, а гнила бы в тюрьме, и это еще в лучшем случае.

Под настороженным взглядом графини я написала, что возвращение Оренделя представляет большую опасность. Какое впечатление это произведет на викария, если он узнает, что графиня много лет лгала своему супругу Агапету, более того, явно воспротивилась его решению. То, что графиня устроила похищение своего сына и наследника, не только подорвет доверие к ее словам, но и может быть воспринято как мотив для убийства, ведь что может быть сильнее тоски матери по своему ребенку?

— Да, я тоскую по Оренделю, это правда, — ответила Клэр. — Вот уже семь лет прошло, Бильгильдис. Больше двух тысяч дней. Утром я думаю об Оренделе, едва успев проснуться, и вечером последние мои мысли перед сном только о нем. Не проходит и дня, чтобы я не вспоминала о моем мальчике. Не было ни одной службы, когда я не молилась бы за его судьбу. Не было ни одного праздника, когда я не мечтала бы о том, чтобы мой сыночек был рядом со мною. И я никому не могла довериться, ни Элисии, ни моему исповеднику. Только тебе, Бильгильдис. Ты всегда была рядом.

Ну надо же, Бильгильдис у нас теперь исповедник. Да, мне рассказывают обо всех мерзостях, ведь они уверены, что я никому не расскажу об отвратительных грешках моих господ. Слова застревают у меня в глотке, да и в любом случае они ничего не значили бы, ведь я крепостная. Я ничто. Я выгребная яма этого замка. Давайте, швыряйте в меня все — прогнившее, протухшее, прогорклое, промерзшее, проржавевшее, проклятое. Давайте, швыряйте, и всегда вдосталь, всегда мимоходом.

— Но наибольшим утешением мне служили письма, привезенные от Оренделя. Я сохранила их все, несмотря на опасность, ведь их мог найти Агапет. Когда мне было одиноко, эти письма дарили мне радость. А теперь ты говоришь мне, что я и дальше должна удовлетворяться лишь ними? Нет, Бильгильдис. Нет, я так не могу. Я знаю, ты моя подруга, и ты желаешь мне только добра…

Я никогда не стремилась к дружбе с графиней, только терпела ее. И никогда не желала ей добра. Да, мой совет был хорош — ведь появление Оренделя действительно навредило бы Клэр и сыграло на руку Элисии. Но это было лишь совпадением. Меня интересовала лишь собственная судьба.

Итак, я обратилась к Эстульфу. Он был единственным, кто мог бы уговорить графиню, ведь он центр ее мира, основа ее счастья. Через Раймунда я сообщила Эстульфу об опасности, которой графиня может подвергнуть и себя, и его самого. Эстульф умный человек, возможно, умнее всех в этом замке. Намного умнее меня, но не такой хитрый.

— Хорошо, что ты пришла ко мне, Бильгильдис. Ты верная служанка своей госпожи, ведь ты защищаешь ее от ее собственных слабостей.

Так я еще и добилась его доверия — раньше мне это не удавалось: я чувствовала, что Эстульфу не нравилось, насколько мы с графиней близки, особенно когда он узнал, какие тайны Клэр мне доверяет. Но после того, как я обратилась к нему с этой странной просьбой, я завоевала его сердце (мне наплевать, что он думает обо мне, но как знать, возможно, его дружба когда-то пригодится мне).

Эстульф пошел вместе со мной и Раймундом к графине, он защищал меня от ее упреков, мол, я предала ее. Поворчав немного, Клэр успокоилась и даже не стала обижаться на меня.

Вот так, вчетвером, мы стали советоваться о том, что делать дальше. Есть ли возможность выполнить желание графини так, чтобы викарий не узнал об этом? Казалось, это невозможно. Либо Орендель вернется в замок, либо нет. Третьего не дано.

Третьего не дано? Еще и как дано! И это заслуга Раймунда, что мы нашли решение. У Раймунда действительно появилась идея. Такое случается нечасто, а эта была и подавно удивительна — странно было услышать такие слова из уст человека, который раньше жил только моим умом. Все эти мелкие уловки, благодаря которым мой муженек потихоньку ворует золотишко, чтобы потом выкупить себя из крепостных, кажутся ничтожными по сравнению с теми гнусностями, на которые способна я. Когда речь заходит о деньгах, Раймунд становится по-настоящему находчивым и не устает благодарить Господа за удачные мысли. Это все равно что благодарить сатану за то, что ты стал добрым и самоотверженным человеком, но такое противоречие не приходит Раймунду в голову. Одиннадцать лет назад он пережил тяжелую лихорадку и с тех пор сделался фанатично верующим, что твой воскрешенный Лазарь. Меня же мысли об этом ничуть не трогают. Ни Господу, ни алчности нет места в душе, где обитает лишь жажда мести. Корыстолюбие Раймунда сыграло и мне на руку, потому что выдвинутое им предложение нисколько не противоречило моему плану. Итак, вскоре я должна поехать к Оренделю и привезти его на заброшенный хутор неподалеку от замка. Эстульф позаботится о том, чтобы дом на этом хуторе привели в порядок.

Графиня из своего окна будет видеть хутор и чувствовать, что ее сын неподалеку. А как только опасность, исходящая от викария, Бальдура и Элисии, минует, Орендель вернется в замок. Какое это будет счастье! Графиня, поколебавшись немного, кивнула. На лице ее разлилось такое блаженство, что я сквозь землю провалилась бы от злости, не знай я, что последняя часть этого плана никогда не воплотится в жизнь.

Примерно в то же время Элисия обратилась ко мне по одному весьма щекотливому вопросу. В последние дни я видела, что девчонка то взвинчена, то подавлена. Беременность графини и принесенная ею клятва доконали Элисию. Она исхудала, а во время допроса этого любителя совать свой нос в чужие дела потеряла сознание. Три дня Элисия провалялась в лихорадке, и мне едва удалось поставить ее на ноги.

На четвертый день, когда ей стало лучше, Элисия печально сказала:

— Я думала о том, что пора мне завести ребенка. Как ты считаешь, Бильгильдис?

Я жестами дала ей понять, что нельзя стать матерью, просто думая об этом.

— Моя милая Бильгильдис, как ты остроумна сегодня. Но все не так просто, как ты думаешь.

«Почему? Бальдур должен просто засунуть свой член. И что? Он не делает этого?»

То, что Элисия у нас не неженка, — одно из ее немногих достоинств. Это я ее воспитала.

— Делает, делает. Но…

«Но что?»

— Я не уверена в том, что он это делает правильно.

Если бы нужно было специально учиться, чтобы делать это правильно, человечество давно бы исчезло с лица земли, подумала я.

«Нужно просто засунуть член, в этом нет ничего сложного».

— Это длится недолго.

«Что значит “недолго”?»

— Ну… Я могла бы сосчитать до десяти. К тому же я могла бы в процессе начать вязать или шить тунику, потому что то, что делает Бальдур, не очень меня возбуждает, хотя мне и кажется, что должно возбуждать. Правда? Как это было у тебя, Бильгильдис? У тебя ведь три сына… было три сына, прости, что заговорила об этом, это было невежливо.

«Ничего. Потерять детей было самым страшным в моей жизни, но зачать их — самым прекрасным. Я люблю говорить об этом. Каждый раз это длилось по полночи. И очень возбуждало».

— Ну вот видишь, Бильгильдис. Это я и имею в виду. Бальдур что-то делает не так и даже сам не догадывается об этом. И даже если бы он все делал правильно, то что изменилось бы? Мы много лет спим вместе. Раньше меня не волновало то, что у меня нет детей, но теперь… Неужели так угодно Господу? Это я виновата? Я не знаю… Может быть, ты могла бы поговорить с ним?

«С кем? С Господом?»

— Нет, конечно. С Бальдуром.

«Нет-нет. Это было бы нехорошо».

— Да, ты права. Это была глупая идея.

«Это уж точно».

— Но неужели в мире нет средства, которое помогло бы мне родить ребенка? Должно же быть что-то такое. Говорят, бродячие торговцы продают всякие снадобья. Еще я слышала о травницах, которые могут помочь. Бильгильдис, ты не могла бы разузнать об этом для меня?

Пообещав Элисии позаботиться об этом, я подумала, что уже знаю решение ее проблемы.

Я расспросила кое-кого в окрестных деревнях — конечно, не называя имен, — и уже через шесть дней нашла средство от бездетности. Его звали Норберт. Ему было девятнадцать, он был еще не женат и соблазнителен как смертный грех. Норберт изучил портняжное дело и хотел поселиться в нашем графстве. У него были еще все зубы, руки хоть и покрылись царапинами от иглы, но все еще оставались ловкими и нежными. А его взгляд… Даже у меня, старой кошелки, щеки залились румянцем — я жестами пояснила, что это все от усталости после долгого пути. По его глазам я поняла, что он не верит мне, и мне это понравилось. Значит, Норберт знал, какое впечатление он производит на женщин. Такие мужчины, судя по моему опыту, прилагают все усилия к тому, чтобы нравиться женщинам, и наслаждаются этим. Вот такой человек мне и был нужен.

На бумаге, которую я принесла с собой, было написано все, что ему нужно было знать. К счастью, портняжка сумел прочитать мое послание, хотя мне и показалось, что прошел целый год, пока он добрался до последней строчки:

«Первое: Ты переспишь с одной женщиной. Это случится в ближайшем будущем. Ты не будешь ничего спрашивать, в первую очередь имя женщины.

Второе: За это ты получишь двадцать золотых монет, три заранее, семнадцать после того, как все свершится.

Третье: Ты будешь готов к последующим совокуплениям. Всякий раз тебе будут платить за это по пять золотых монет.

Четвертое: По нашему требованию ты незамедлительно уедешь из графства и никогда не вернешься сюда».

Все это он прочитал сам, немного запинаясь, но без особого удивления в голосе. Значит, он уже стреляный воробей, подумалось мне.

Норберт сразу согласился. На двадцать (а то и тридцать, если повезет!) золотых он сможет построить себе роскошную мастерскую и безбедно прожить года три. Оставалось решить только две проблемы. Во-первых, убедить Элисию, что этот Норберт — лучшее средство от бесплодия, чем тушеная щековина осла, бобовые стручки и пыль из розового кварца, которую надлежит втирать во влагалище. Во-вторых, куда-то спровадить Бальдура.

Потом же возникла еще одна проблема, о которой я вначале даже не подумала.

За эти дни я сама себя переплюнула. Графиня торопила меня с отъездом, поэтому пришлось сослаться на сильную боль в ноге, которая помешает мне уехать. Я хромала, как одноногая голубка. Тем не менее я не обманывалась — долго так притворяться я не смогу. Каждый день графиня осведомлялась о моем самочувствии, и рано или поздно мне придется «выздороветь», пока Клэр не потеряла терпение. Боль в ноге я объясняла дождливой погодой и в этом прогадала. Невзирая на все мои ожидания, стало теплее, и дожди прекратились. Бальдур все время проводил в замке, а я пока молчала о Норберте и потрясающем средстве от бесплодия, которое изольется из его чресел. Мой план предусматривал внезапность. Чтобы он сработал, я перевезла Норберта в замок, и он дни и ночи проводил в нашей с Раймундом крохотной комнатенке. Но все это время портняжка провел в праздности, потому что муженек Элисии никуда не девался.

Я была в таком отчаянии, что уже задумывалась о том, проснется ли Бальдур (этот олух спит весьма крепко), если его жена будет трахаться с Норбертом прямо рядом с ним. Приходила мне в голову и мысль о том, чтобы Элисия переспала с Норбертом в моей комнате.

Но, как оказалось, я зря беспокоилась.

Случилось ниспосланное самим дьяволом чудо: река вышла из берегов. Сверху, из замка, было прекрасно видно, как вода заливает вначале берег, потом луга и поля, пахотные земли, дороги, сараи и хижины, могилы. Трупы овец, коз и коров застревали в ветвях деревьев и начинали разлагаться там. Зловоние поднималось до самой вершины холма. Люди бежали из долины и укрывались в лесу на холме. Многих из пострадавших Эстульф поселил в замке. Они толпились на конюшне, во дворе, даже в темнице. На небе не было ни облачка, и насмешливое солнце делало вид, будто ничего не знает о свершившейся беде.

Эстульф и Бальдур сильно повздорили, но мне было не до того, я была слишком занята будущим ребенком Элисии. Это наводнение многим помогло мне: моя поездка к Оренделю вновь откладывалась; среди множества чужих лиц в замке никто не обращал внимания на Норберта, поэтому я могла спокойно провести его куда угодно; Бальдур вместе с Эстульфом дни напролет пропадали на строительстве дамбы, чтобы остановить разлив реки; в часовне будет проводиться служба, на которую придут все жители и гости замка, чтобы помолиться о спасении. Это был мой шанс.

В день службы я пошла к Элисии. Она была одна — Бальдур следил за сооружением плотины и должен был остаться в долине до утра. Я принесла небольшую бумажку, на которой было написано: «Я извинилась за вас перед Эстульфом и графиней за то, что вы не сможете принять участие в службе в часовне».

— С какой стати? Ты поступила дурно. К тому же я не должна извиняться ни перед Эстульфом, ни перед матерью. Что все это значит, Бильгильдис? Что означает эта записка?

Она всмотрелась в мое многозначительное лицо и догадалась, о чем идет речь.

— Ты хочешь сказать… Это как-то связано с нашим недавним разговором?

«Да».

— И? — В широко распахнувшихся глазах молодой женщины засветилась надежда. — Ты принесла мне это средство?

Я погасила все лампады, кроме двух, так что в комнате было достаточно светло, чтобы Элисия смогла полюбоваться «средством от бесплодия», но и достаточно темно, чтобы Норберт не узнал ее. Сделав это, я жестом попросила Элисию подождать.

Открыв дверь, я подозвала Норберта. На нем была туника, которая внизу едва прикрывала его бедра, а наверху выставляла напоказ его гладкую мускулистую грудь, блестящую от масла. Должна сказать, Норберт хорошо знал свое второе ремесло, ремесло искусителя, а если у него и была совесть, то я не видела в нем даже зачатков морали. Я радостно кивнула, довольная сделанным выбором.

— Этот парень принес с собой средство? — шепотом спросила у меня Элисия.

Я кивнула. В каком-то смысле он действительно принес средство с собой.

— Это настойка?

Я покачала головой. Не настойка. Но его вливают в тело.

— Бильгильдис, прошу тебя, я сейчас с ума сойду от любопытства, — Элисия присмотрелась к Норберту повнимательнее. — Он не похож на лекаря или травника.

«Нет, — жестами показала ей я. — Он похож на человека, благодаря которому вы сможете зачать дитя».

И вновь она всмотрелась в мое лицо. То, что Элисия поняла-таки, что я ей предлагаю, доказывало, что она уже и сама думала о такой возможности.

— Бильгильдис! — с деланым испугом воскликнула она. — Бильгильдис, это же… Ты серьезно? Мы говорим о… о… о невыразимом!

О невыразимом! Для меня все невыразимо, будь то супружеская клятва или прелюбодеяние. В том, что ты ничего не можешь выразить словами, есть и что-то хорошее, потому что все, о чем не говорится, через какое-то время меркнет, тускнеет, лишается своего места в мире. Твердое, надежное, становится текучим, неопределенным, а потом превращается в туман. Туман, готовый развеяться на ветру. Только три человека будут знать об этом «невыразимом»: Элисия, Норберт и я. Триединство безмолвных: Бильгильдис нема, Норберта больше не будет здесь, а Элисия… Элисия с детства обладала потрясающим талантом самообмана. Возможно, во время беременности она еще будет терзаться от угрызений совести, но как только она возьмет ребенка на руки, то позабудет о том, как зачинала его. Я рассчитывала на то, что от пылкого взора Норберта страх перед прелюбодеянием исчезнет, как и остатки стыда. От такого взгляда и затрепетало бы сердце богобоязненной монашки, что уж говорить о неудовлетворенной, жаждущей любви и не особо чопорной девушке? Я втолкнула Норберта в комнату Элисии и закрыла за ним дверь. А сама пошла на службу в часовню.

Я все рассчитала правильно. Во дворе и коридорах было пустынно, все либо отправились на службу, либо работали на строительстве дамбы. Никто не помешает зачатию.

Все громче становилось церковное песнопение. Когда я вошла в часовню, хор грянул: «Господи, помилуй!» Крики верующих сливались в единый поток с крепкими словечками Бальдура и его солдат, сооружавших плотину в долине, а еще со стонами страсти, доносившимися сейчас (так я представляла себе) из комнаты Элисии. Норберт получил от меня указание делать это вновь и вновь. Ах, что за ночь! Ночь, сотканная из криков, и эти крики переплетались в моем сознании, крики мольбы, страсти и борьбы, и все они взывали к одним небесам: «Господи, прости нам грехи наши!», «Господи, пусть эта роскошная ночь принесет мне сына!», «Господи, дай нашим рукам силу, чтобы дамба удержала наводнение!» Все громче пел хор, все отчаяннее становились крики в долине, все сильнее движения Норберта.

Да, у Норберта все получилось, это я поняла по выражению лица Элисии. Я не расспрашивала ее, а она сама ничего не говорила. Теперь она будет делать вид, будто нашего маленького заговора никогда и не было. Такая она, Элисия. Она любит забывать и перевирать все.

Старания Бальдура и молитвы жителей замка дали свои плоды: удалось спасти Арготлинген и пару дорог от наводнения. Наша нетерпеливая графиня велела мне незамедлительно отправляться за Оренделем, а поскольку моей ноге «чудом» стало лучше, придется уезжать.

Мальвин

И как только могло случиться такое? В этом замке, в такие страшные времена! Как это возможно? Я всегда думал, что моя жизнь устоявшаяся и размеренная. А теперь одно имя не идет у меня из головы. Элисия. Кто она? Я почти ничего не знаю о ней. Она просто есть. И когда я смотрю на нее, мне хочется остаться с нею навсегда.

После того неудачного допроса я запретил себе видеться с Элисией вновь. По крайней мере наедине. Она потеряла сознание, и я уложил ее на лежанку ее отца, а мой писарь побежал за немой служанкой. Элисия пришла в себя и с такой благодарностью посмотрела на меня… Мне это показалось настолько соблазнительным, что в тот момент мне отчаянно захотелось поцеловать ее. Мы молчали. А потом пришла немая служанка.

Несколько дней я придерживался данного самому себе обещания. Каждый день я проходил мимо ее комнаты, четыре или пять раз даже останавливался перед ее дверью. Однажды я почти постучал, но, как и в тот злополучный момент в покоях Агапета, я вовремя сказал себе: «Она замужем, а у тебя есть твоя работа. Ты должен выполнить поставленную перед тобой задачу. Ты должен оставаться непредвзятым. Держаться в стороне от происходящего».

Видит Бог, я старался.

Я не могу больше писать об этом, не сейчас. Мне так стыдно.

С сегодняшнего дня я буду носить эти записи при себе, чтобы ни мой писарь, ни кто-либо еще не прочли их ненароком. Теперь они лежат под моей накидкой, с левой стороны груди. И шуршат.

Река вышла из берегов, она затапливает селение за селением. Судя по всему, так происходит на этих землях из поколения в поколение. Может быть, так было всегда. Вода все прибывала, и никакая сила не могла сдержать ее. Эстульф созвал совещание, в котором принимали участие графиня, Бальдур и Элисия. Я тоже явился туда, пусть и незваным гостем.

— Нам необходимо построить дамбу. Вот тут, — Эстульф провел указательным пальцем по рисунку, который он изготовил.

— Но зачем? — опешив, уставился на него Бальдур.

— Просто потому, что нам, людям, очень нравится копаться в грязи, Бальдур. О боже, что за вопрос?! Благодаря этой дамбе мы защитим последнее селение, которое еще не пострадало от наводнения, Арготлинген. Остальным деревням мы уже помочь не можем, но это село находится на западе от реки, и мы можем сохранить ведущую к нему дорогу.

— Зачем? Эта деревня едва ли приносит прибыль.

— Ты тоже едва ли приносишь прибыль, тем не менее я не собираюсь тебя топить.

— Так вот, значит, как? И кто же будет строить эту дамбу?

— Я думал, что этим займутся четыре архангела. И лесные гномики.

— Я получу серьезный ответ на свой вопрос?

— Крестьяне, конечно…

— Половина из них либо стары, либо слабы.

— Именно. Только половина.

— Их слишком мало.

— Я знаю. Поэтому мы отправляем в долину наших людей.

— Каких людей?

— Если ты задаешь такие вопросы, то чего же ты удивляешься, что я не говорю с тобой серьезно? Наемников, конечно. Многие из них — сыновья или братья здешних крестьян.

— Нет. Многие из них были сыновьями или братьями здешних крестьян. Теперь они воины. И мы наняли их, чтобы они защищали нашу страну и замок от врагов, а не строили плотины.

— Значит, ты полагаешь, что им следует стоять на крепостных стенах и смотреть, как тонут их матери?

— Их матери уже давно в безопасности, в лесу.

— Это отдельная тема для разговора. Я не хочу, чтобы люди жили в лесу, словно разбойники. Они должны перебраться в замок.

— Делай, что хочешь. Но я несу ответственность за наших наемников. И я говорю тебе еще раз, эти мужчины — воины. Они привыкли сражаться с врагом.

— Что ж, теперь их враг — наводнение. И с этим врагом нужно бороться точно так же, как и с неприятелем на поле боя.

— Граф Агапет никогда не позволил бы солдатам, славно сражавшимся за него, целыми днями копаться в грязи для спасения каких-то соломенных хижин.

— Я сожалею о том, что у моего предшественника был иной взгляд на этот вопрос.

Страницы: «« 12345678 »»

Читать бесплатно другие книги:

И чего, спрашивается, привязались эти зеленокожие пятиглазые пришельцы? Давно проблем не было? Ну та...
«Магазин „Белые тапочки“В старом доме у самого кладбища жил мальчик по имени Анджей. Одноклассники е...
Трудно искать свое место в мире, особенно если ты гол и бос. А тут еще магический дар свалился на го...
В этой книге в живой и увлекательной форме рассказывается о природных, духовных и рукотворных богатс...
История Владивостока начинается в 1858 году с подписания Айгунского договора между Россией и Дайцинс...
В книге в увлекательной форме рассказывается о природных и духовных богатствах Владимирской области,...